ОБОРОТНИ

На берегу трудились уборочные автоматы. Красные многопалые крабики, манипулируя антигравами, таскали куда-то в глубь временного посёлка поверженные реликтовые сосны, убирали мусор, ремонтировали местами разрушенную набережную.

Илья несколько раз нырнул, а когда вышел на берег, увидел Славика. Тот сидел на поверженном пляжном зонтике и хмуро разглядывал купающихся.

— Ты чего надулся? — удивился Илья. — И на завтраке тебя не было.

— Нездоровится, — сказал Славик и постучал себя по лбу. — Головная боль. Точно как при давлении. Особенно по вечерам донимает. И утром. Днём легче.

— Ты что?! — Илья насторожился. — Проверился хотя бы?

Славик махнул рукой.

— От забот болит… Был я, конечно, в медцентре. Говорят — практически здоров. А вчера так прихватило, что я только при помощи гипносна и спасся. В царстве Морфея.

— Может, это штучки Ненаглядной? — предположил Илья.

— Не хватало, чтобы она нас поодиночке начала преследовать, — улыбнулся Славик. — Ты, Илюша, из обычной планеты какого-то мстителя сотворил.

Ефремов сложил полотенце и вдруг заметил, что левая рука Славика перевязана.

— А это ещё что? Тоже от забот?

— Ты не знаешь? — в свою очередь удивился товарищ. — Впрочем, ты вчера утечкой занимался… Вечером пожар был. Даже не вечером, ночью.

— Почему не разбудили? — нахмурился Илья. — Такое творится, а я последним узнаю. Что горело?

— Цех дублирования предметов обихода. Точнее — склады. Ты же знаешь, что такие вещи изготовляют серийно… А будить тебя Шевченко запретил. Вы, говорит, Садовники, а не пожарники.

— Зато ты отличился, — Илья кивнул на забинтованную руку. — Ожог?

Славик пожал плечами:

— Мал мало есть. Что интересно, я даже не заметил, когда и где прихватило. Ночью тревога, а у меня голова будто чугунная. Люди бегут, суета, крики. Пожарные гравилеты всё пеной забросали — чуть не утонул…

— От этих неслучайных случайностей уже начинает становиться скучно, — сказал Илья. — Действия Ненаглядной бессмысленны и жестоки. Агрессивность её возрастает. Иногда мне хочется всё же эвакуировать людей и превратить эту милую планету в облако электронного пара.

— Я не сказал главного. — Славик наблюдал, как неподалёку среди крутых волн прыгают и смеются девушки. — Это был поджог.

Илья уронил полотенце:

— Ты с ума сошёл!

Славик рассказал, что отдыхающие альпинисты, возвращаясь поздно вечером с восхождения, заметили огонь в районе цеха дублирования. Они тут же сообщили службе 01 и принялись тушить пожар. Альпинисты утверждают, будто они видели минимум троих злоумышленников, но задержать не сумели…

Они сначала даже не поняли: как это человек может что-либо уничтожать? Тем более не личную вещь, а общественное.

— Может, — пробормотал Илья, вспомнив дикую, патологическую выходку художника Жданова, чью судьбу пришлось ему исправлять лет пять назад. — Астрономически редко, но ещё пока может…

— Так вот, — закончил рассказ Славик. — Мне и академику Янину поручено разобраться с этими… — он поискал слово, — оборотнями.

— Может, здесь замешаны Нищие духом? — предположил Илья.

В служебных записях Антуана он не раз встречал упоминания о Нищих духом — группе моральных уродов, обосновавшихся на Центральном материке в районе бухты Миражей. Поселение своё они назвали глупо и претенциозно — Рай.

— Исключено. Уже проверили. — Славик посмотрел на часы. — Янин вчера, сразу же после пожара, послал туда своего фантома и пересчитал их, как баранов. Все Нищие оказались на месте.

— Между прочим, первый случай заболевания лейкемией был обнаружен именно в Раю, — задумчиво заметил Илья и спросил: — Ты торопишься? Тогда беги. Я хочу ещё заглянуть к экзобиологам…

Славик ушёл, а Илья сел на его место и, повернувшись лицом к океану, прикрыл глаза. Надо как-то выбрать время и слетать к Нищим, подумал он. Ведь этот Рай, рудимент прошлого, точнее, того безобразного, что было в прошлом, волнует всех, все Обитаемые миры. Им занимается специальный сектор Службы Солнца… Быть здесь — и не повидать Нищих, не попробовать понять, откуда пришло эхо зла…

— Я вас узнала, — услышал Илья знакомый голос и тоже узнал девушку, ещё не успев открыть глаза.

— Да, я тот варвар, который уничтожил площадь Перемещений. — Ефремов улыбнулся маленькой китаянке, подвинулся. — Присаживайтесь, если не боитесь. Учтите: я как преступник предан общественному презрению. Хотите меня попрезирать?

— И все вы врёте, — сказала Да Фуцзы. — А ещё Садовник. Ясно же, что вы не сами это придумали. Совет побоялся паники, решил подстраховаться. А на самом деле — перестраховался… Вам не стыдно врать, Садовник?

— Очень стыдно, — охотно согласился Илья. — Но вот насчёт перестраховки вы не правы. Конечно, человек управляет своими инстинктами, однако… Представьте на секунду, что этот пляж покрыт мёртвыми, разлагающимися телами, которые санитарные гравилеты не успевают вывозить. Дома тоже забиты мертвецами — наша пандемия имеет взрывной характер… Так вот. Инстинкт самосохранения в такой ситуации весьма опасная штука…

— Зачем вы меня пугаете?! — девушка даже отступила. — Разве такое возможно? Это какой-то кошмар,

— Такое не исключалось ещё несколько дней назад, — сказал Ефремов. — К счастью, пандемия пошла на убыль. Я не буду вас больше пугать.

— Теперь моя очередь, Садовник.

Да Фуцзы решительно сорвала с мокрых плеч гирлянду светящихся цветов, выпрямилась.

— Скажите, кто тот человек, с которым вы только что разговаривали?

— Друг.

— Он враг, — возразила девушка. — Я была вчера на пожаре — мы возвращались с гор. Я узнала его. Он жёг там всё из такой же штуковины, какую я видела у вас на площади Перемещений. Только у вас было нормальное лицо, а у него мёртвое. Ствол его штуковины раскалился… Он поддерживал его левой рукой и не замечал боли. Теперь вот перевязанный…

Этого быть не может, — холодно сказал Илья. — Вы обознались, Фуцзы. Я уверяю — обознались.

Девушку позвали. Она пожала плечами, поклонилась, как бы извиняясь за неприятный разговор, и побежала к воде.

«Не хватало, чтобы мы стали искать врагов среди своих. Подозрительность — чёрное, давно забытое понятие. Нельзя, чтоб она, как змея, подняла голову, воспользовавшись неразберихой и неизвестностью. Хорошенькое дело получается: если верить Фуцзы, Славик ищет способ изобличить самого себя…»

Ещё он подумал, что пожар, наверное, не последняя выдумка планеты, изгоняющей людей, что, может, следует вновь поискать на Ненаглядной скрытую форму разумной жизни, цивилизацию, но тут же отбросил эту мысль. Искали уже, проверяли. Нет здесь присутствия духа. Есть обычная материя, воплотившаяся в красоту.

Вечером за дружеским чаепитием в административном центре Ефремов хотел рассказать о разговоре на берегу, посмеяться над нелепым обвинением, но, взглянув на усталое, отрешённое лицо Славика, передумал шутить.

За чаем Илья узнал две новости, которые немного успокоили его: комиссия не нашла следов поджога, альпинисты, по-видимому, ошиблись; гипотезу Ефремова—Висвалдиса о том, что присутствие человека на планете может нарушать её экологический баланс, по распоряжению Шевченко проверяет большая группа специалистов…

Он рано радовался. В четыре утра по местному времени Ефремова разбудил сигнал общей тревоги. Топот ног заполнил коридор.

— Нет! — Шевченко решительно пристукнул ладонью по столу. — Наша с вами, Илья, версия ни к чёрту не годится. Эпидемия, землетрясения, пожар… Всё это ещё кое-как вписывалось. Мол, человек — аллерген, вот бедная планетка и корчится… Но взрыв на фабрике биосинтеза! Да что взрыв. Там бой сейчас идёт!

— Бой?! — Илья и Егор вскочили одновременно. Пальцы их пробежали по пластинкам поясов, приводя костюмы-скафандры в готовность.

— Самый настоящий. И отчаянно скверный, потому что там всего лишь девять наших ребят. Можно сказать, безоружные. Парализаторы действуют на сто шагов, а противник лупит атомными зарядами…

— Что за противник?

Илья вдруг почувствовал: здесь тоже всё рушится, как там, в далёкой туманности Окно. Всё в одну кучу — факты, догадки, понимание происходящего… Стрелять могут только разумные существа или созданные ими механизмы.

Поняв его растерянность, Шевченко угрюмо сказал:

— Я думаю точно так же, Садовник. Природа стрелять пока ещё не умеет.

— Мы летим туда, — твёрдо заявил Егор. — С нами настоящее оружие и знание древнего военного искусства. Мы разыщем безумцев и остановим их.

— Будьте осторожны, — предупредил Шевченко. — Постарайтесь выяснить главное: кто против нас?

— Мы обо всём сообщим, — кивнул Илья и, включив антиграв, полетел вслед за Егором к выходу на кольцевую лоджию-сад.

Минут десять они неслись на предельной скорости вдоль берега. Океан внизу лежал буро-зелёный, страшный, вывернутый наизнанку недавними подземными толчками. Поваленные деревья, горы песка и мёртвых водорослей, обломки скал и новые бухточки — следы цунами были повсюду.

Возле бывшей рощи они повернули на север, к Белым горам, и тут же резко снизились — туман предгорий смешивался с низкими тучами, то и дело срывался дождь.

Дыма они поначалу не увидели — мешал всё тот же туман. Затем внизу ало вспухло пламя — оно наполняло купол фабрики, вернее, то, что от него осталось, растекалось между деревьев, подступало к разноцветным жилым модулям.

— Дела, — протянул Егор и добавил: — Я вызвал Славика. Три «ствола» — это всё-таки сила.

— Пора рассредоточиваться, — перебил его Илья. — Переходи на бреющий — и к складам готовой продукции. Я видел там людей. Я же пойду вдоль этой скальной стены. Там транспортная площадка. Надо перекрыть выходы.

В эфире послышался чей-то смешок. Удивительно знакомый и одновременно чужой, какой-то неживой. И тотчас в их разговор ворвался третий голос. Хриплый и злой.

— Я Рэй Карпов, главный оператор. Почему разговариваете в открытую? Противник прослушивает эфир и перебьёт вас поодиночке.

— Где вы? — спросил Илья. — Отвечайте только в том случае, если это вам не повредит. И главный вопрос — ищете ли вы сущность противника?

Карпов хмыкнул:

— Что ещё за сущность? Какие-то люди… Мы уже четырёх уложили, сутки наркоза им обеспечены… Но у них зажигалки и какая-то очень серьёзная дрянь. Похуже бластера. Ищите нас у складов готовой продукции, ребята. Только осторожно…

Голубая вспышка атомного пламени «растворила» в десяти шагах от Ильи старую скалу, усеянную шарами кактуса-бродяги.

Илья похолодел: «Этого ещё не хватало!» Стреляли из универсального инструмента, который имел генератор атомного распада. Такие инструменты имели только первопроходцы и… Садовники. Ещё одно обстоятельство показалось и вовсе странным: Илья сразу же понял, что оружие или в руках неумёхи, или противник явно… не хотел попасть.

«Я тоже… не хочу, — подумал Илья, переводя свой излучатель на микрозаряды. — Я не хочу убивать тебя, кто бы ты ни был. Но сейчас тебе будет жарко».

Он дал три короткие очереди. Крохотные шмели плазмы зароились в кустах. Кто-то вскрикнул дурным голосом, затрещали ветки.

— Возле складов порядок, — доложил весело Егор. — Противник ретировался после первого же «показательного» залпа. Славика, кстати, еле дозвался — он на другом континенте и прилететь не сможет.

— Мой противник, кажется, тоже отступает, — пробормотал Илья, осторожно продвигаясь к транспортной площадке.

С шумом, будто большая птица, из-за скал взмыл голубой глайдер.

Илья повёл раструбом излучателя. И опустил его. Разряд в воздухе — верная гибель машины. Не надо нам ваших трупов. Это будет уже не бой, а месть. Хотя, если хоть кто-нибудь из ребят здесь погиб…

— Послушайте, Карпов, — сказал он. — Нет ли потерь? Я — Садовник Ефремов. Все ли живы?

— Обошлось, — после паузы ответил главный оператор. — Янека, правда, ранило. Ожог. Уже отправили в медцентр.

— Хорошо. Сейчас займёмся… — Илья поискал слово и почему-то вместо «пленными» сказал: — Займёмся спящими.

В куполе бывшей фабрики что-то начало взрываться — методично, тяжело, перемешивая всё, что там ещё оставалось, в один уродливый багряный расплав.

Четверо пленных лежали на ковровом покрытии пола и мирно спали. Один из них — светловолосый, с женственными чертами лица — даже тихонько посвистывал носом.

Илья ещё раз проверил силовые коконы, которые невидимыми нитями спеленали пленных, оглянулся. В зале уже собрались все ведущие специалисты Ненаглядной. Возле сектора связи стоял Шевченко и разговаривал, по-видимому, с Землёй. Академик Янин переходил от одного пленного к другому, недоверчиво вглядывался в их безмятежные лица.

— Слава, прошу тебя, — сказал Илья.

Из Северной Пальмиры Славик вернулся хмурым и разбитым, опять пожаловался на головную боль. Однако неожиданное нападение на биофабрику поставило сразу столько вопросов и задач, что Ефремов попросил товарища взять на себя хоть самое простое — установить через Информаторий личности диверсантов.

«Есть такое слово, — пояснил он, уловив во взгляде Славика непонимание и какую-то тусклую насторожённость. — Было раньше. Давно. Пришлось вот вспомнить».

— Личности… диверсантов установлены, — смертельно усталым голосом начал Славик.

Илью пронзила острая боль: мы жалеем людей — ежечасно, ежесекундно, — а себя, а друзей… Вот и Славик. Ему плохо, очень плохо, ты же видишь. И в то же время не замечаешь беду близкого. Мол, других надо жалеть, чужих…

— Егор Матвеев, историк, специализация — древние века. Отдыхающий.

— Винченцо Валенти, оператор центра обслуживания. Шестой год работает на Ненаглядной.

— Камил Клейн, поэт. Отдыхающий.

— Жером Иенсен, врач. Отдыхающий.

Академик Янин подтолкнул Илью:

— Что значит смешанные браки и ассимиляция народов! У меня есть ассистент — Жан Хорхе Иванов-Патанджали… Представляешь?.. Что касается так называемых «диверсантов», то боюсь, что каждый из нас мог оказаться на их месте. Здесь налицо какое-то влияние на психику людей.

Шевченко, услышав слова академика, повернулся к ним:

— Это мы сейчас и проверим. Попросите разбудить одного из них. Скажем, Клейна.

Через несколько минут Клейн открыл глаза. С недоумением, а потом с тревогой он обвёл взглядом собравшихся в зале, попытался подняться, однако невидимые путы не дали ему даже пошевельнуться.

— Что всё это значит? — спросил он на интерлинге. Обращался он к Шевченко, заметив на его комбинезоне знак Совета миров.

— Извините, но мы ограничили свободу ваших действий, — сухо сказал Шевченко и сел в кресло, чтобы не возвышаться над собеседником. — Это вынужденная мера.

— Я думаю, что недоразумение сейчас выяснится. Для этого вам нужно ответить на несколько вопросов.

— Я готов, — так же сухо ответил Клейн. Его лицо, обрюзгшее и тронутое морщинами, не скрывало обиды. — Я готов на всё, лишь бы понять, что происходит.

— Где вы находились ночью, а также вечером? — спросил Шевченко.

— Спал, разумеется… — Вопрос явно удивил поэта. — Попробовал после ужина поработать, однако ничего не вышло. Наверное, расшалились нервы. Эпидемия, карантин… Потом эта ужасная волна… У меня даже голова разболелась. Поэтому я лёг рано — где-то около одиннадцати.

— Простите, Камил, но ваше сознание сейчас контролируется, — гораздо мягче и уже как бы извиняясь, сказал Шевченко. — Мы не можем в данной ситуации верить на слово.

Клейн на миг прикрыл глаза.

— Получается, что я преступник? — прошептал он. — Даже не просто преступник — опасный. Ведь если я не ошибаюсь, зондирование сознания допускается только в случае прямых враждебных действий против общества?

— Да, прямых и враждебных, — согласился представитель Совета миров. — Что вы можете добавить к своему рассказу?

— Ровным счётом ничего, — потерянно ответил поэт. — Я спал.

— Вам знакома эта вещь? — Шевченко показал Клейну тепловой патрон, так называемую «зажигалку».

— Впервые вижу.

Подошёл Егор, который работал с блоком поливита, контролирующего сознание подозреваемого.

— Он действительно… спал, — сказал Егор, снимая с Камила Клейна силовые путы. — И, как мы знаем, вёл в это время бой на фабрике биосинтеза, забрасывал её вот этими «зажигалками».

У вскочившего на ноги Камила от крайнего изумления даже приоткрылся рот.

— Но я не помню, я ничего не помню, — прошептал он. — Это какое-то безумие. Я никогда не держал в руках оружия… И потом — зачем, почему? — Его голос возвысился: — Чтобы я, Камил Клейн…

— Успокойтесь, дружище, — сказал Егор. — Все обвинения с вас сняты. Ваше сознание не участвовало в ваших действиях. Парадоксально, но факт. Вы — исполнитель чьей-то чужой воли, Камил. Как и эти спящие бедняги. Кто-то просто воспользовался вами, чтобы осуществить свои планы.

В зале замерли. Предчувствие грозной опасности было таким явным, что люди невольно глянули на дверь конференц-зала. Вдруг она вот сейчас, сию минуту откроется, и на пороге встанет или возникнет, задрожит, запульсирует, замерцает Некто или Нечто, и объяснит наконец, чем же провинились люди в этом неземном раю.

«Он тоже жаловался на головную боль», — подумал Илья и поискал глазами Славика. В зале его не оказалось.

— Срочно узнай, сколько на планете находится первопроходцев, — попросил он Помощника.

Логический блок ответил тут же, не задумываясь:

— Ни одного.

«Как так?! — чуть не вскричал Илья. — Значит… Значит на планете всего-навсего четыре универсальных инструмента. Мой, Егора, Славика и Шевченко. Инструмент Антуана, согласно инструкции, после его смерти отправили на Землю… Да Фуцзы утверждала, что видела там Славика с… штуковиной… Ожог руки!.. И я, как последний идиот, отмахнулся от её слов…»

Илья, сдерживая себя, чтоб не побежать, направился к двери.

Коридор был безлюден. В глубине его видеообъема за красными паутинками, обозначающими пределы реального пространства, простиралась лунная степь с двумя купами чёрных деревьев и далёким огоньком костра… Номер комнаты Славика, опять-таки вытканный из алой паутинки, казалось, висел в воздухе.

Илья на секунду замер, собираясь с мыслями, затем быстро шагнул в дверь и тут же понял, что при всей своей тренированности не успеет ни отпрянуть, ни прыгнуть в сторону, ни упасть.

Прямо в грудь ему смотрел зловещий раструб генератора атомного распада.

— Это я, Слава! — одними губами крикнул Ефремов. Славик полулежал на кровати — на его отчуждённом лице болью и безумием горели воспалённые глаза.

Он попытался повернуться, сдвинуть прицел универсального инструмента, и Илья вдруг в секундном прозрении понял, что Человек в Славике сейчас отчаянно борется с чужой и разрушительной волей.

— Я брат твой! — крикнул Илья уже во весь голос, стараясь пробиться к тому борющемуся, может, даже погибающему Человеку. — Опомнись, брат! Ты — человек! Очнись, слышишь!

Раструб дрогнул, дёрнулся в сторону. В тот же миг Илья прыгнул вперёд, выбил оружие из рук товарища.

Славик странно задрожал, будто железная рука чужой воли отпустила его, но не совсем. Страх, что мучения и борьба, разрывающие душу, повторятся, колотил его большое сильное тело.

— Убей меня, Илюша! — простонал он, глотая слёзы. — Убей оборотня! Или свяжи… Я боюсь! Я — это не я, понимаешь!?

— Полежи спокойно, — сказал Илья, поднимая цилиндр универсального инструмента. — Не ты один мучаешься. Потерпи. Мы что-нибудь придумаем.

Он посмотрел на счётчик зарядов славкиного генератора атомного распада. Из восьмидесяти четырёх их осталось всего шестнадцать.