Гнездо индюка

1

— Вот ведь бред! — воскликнула Алиса и отложила букварь.

Текст, который она читала последние полчаса, оказался не просто безумным, а прямо-таки упоротым. Во-первых, животные разговаривают как люди. Но это еще терпимо, в сказках они тоже разгноваривают как люди. Но все остальное… Волк, согласно этому букварю, животное глупое, а лисица — умное и хитрое, но каждый знает, что на самом деле все наоборот. На картинках, иллюстрирующих сказку, все звери ходят на задних лапах и одеты в карикатурные человеческие одежды, а у зайца на морде изображены три орочьи печати. Надо же было до такого додуматься — заяц-орк! Они бы еще беложопого эльфа-пеликана в сказку вставили. А окончательно добило Алису то, что ежик, согласно сказке, питается не червяками, личинками и дохлыми мышами, а грибами и упавшими яблоками. Ну, грибом закусить ежик еще может, если проголодается, но яблоками… Откуда в лесу возьмутся яблоки? И даже если возьмутся, не станет еж есть яблоко, он же хищник! Может, это упоротый еж? И все остальные звери тоже упоротые. Кстати… Рон свою траву наверняка в кабинете хранит…

Алиса помотала головой, отгоняя несвоевременную мысль. Очень хочется обкуриться и забыться, но это желание надо подавить. Потому что когда ты принимаешь самое важное решение во всей своей жизни, голова должна быть ясной и холодной, как говорит Джон. Он еще говорил, что руки должны быть чистыми, а сердце — горячим. Тоже бред…

Как же тяжело быть свободной! Правильно Джон говорил: «Свобода — не только воля, но и ответственность». Когда за тебя решают другие, это напрягает только по незнанию, а на самом деле так жить легко и приятно. А когда ты понимаешь, что должна самостоятельно определить, в каком направлении пойдет твоя дальнейшая жизнь, и никакой добрый господин ничем тебе не поможет, как же это тяжело…

Одно понятно — обратно в рабство ее не тянет. Что будет дальше, непонятно, но ясно одно — орчанки по имени Аленькй Цветочек больше нет, а есть человечиха Алиса. И неважно, что ее морда украшена орочьими жабами, душа у Алисы человечья, а кто считает иначе — пусть пьет яду. Кстати о яде…

Убить или не убить — вот в чем вопрос. Проще, конечно, убить. Нажраться конфеток… сколько их, кстати, съесть надо, чтобы яд нейтрализовался? Джон ничего конкретного не сказал. Видимо, лучше побольше съесть, чтобы наверняка подействовало. Так вот, нажраться конфеток, намазаться смазкой, да и соблазнить Рона Вильямса. Проблем это не составит, Рон на Алису с самого начала облизывается, но насиловать не хочет, хочет, чтобы по-человечески. Поманить его пальцем — сразу в постель запрыгнет. Потом сыграть испуганную дурочку… это тоже несложно. По сравнению с тем, что она уже сыграла — вообще ерунда.

А она хорошая лицемерка, есть у нее такой талант. Расскажи ей кто сто дней назад, как ловко она этого парня вокруг пальца обведет, какой богатый внутренний мир ему изобразит — ни в жизнь не поверила бы. То, что она умная, она всегда знала, но что до такой степени… И как только Джон сумел разглядеть в ней такой талант… И та глупая история на базаре его не смутила, он сразу понял, что это была нелепая случайность. Не побоялся доверить оплошавшей телке сложное задание, не прислушался к Герману, когда тот предлагал ее на мясо сдать. Ругался, конечно, ну а кто бы не ругался на его месте? Но чувствам не поддался, рассудил здраво и решил дать девушке еще один шанс. Но оправдает ли она доверие? То, что она может его оправдать — это понятно, но хочет ли она его оправдать?

Будь Алиса по-прежнему той наивной дурочкой, которая вечность назад чуть не оторвала яйца сэру Джеральду, она бы не сомневалась. Но теперь сомневается. Она стала совсем другая, она теперь как бабочка, вылупившаяся из куколки, или как личинка, вылупившаяся из яйца. Да, второе вернее, вряд ли последнее озарение станет в ее жизни реально последним. Джон указал ей путь к саморазвитию, и она знает, что способна на много большее, чем полагала раньше.

Надо рассудить здраво. Допустим, она выполнит задание. Рон умрет, она отыграет свою роль до конца и вернется к Джону. Джон будет доволен, доложит Герману, что задание выполнено, Герман тоже будет доволен. А что дальше? Джон будет делать свои таинственные дела, обращаться к богам, медитировать, а она по-прежнему будет при нем на побегушках. Будет выполнять несложные, но очень грязные задания, кого-нибудь еще отравит, потом еще кого-нибудь… А дальше что?

Джон говорил, что превратит ее в человечиху, но можно ли ему доверять? Он ведь по-настоящему великий лицемер, Алисе до него далеко. Как он ловко отыграл бестолкового рыцаря, не знай Алиса заранее, что он другой — ни на секунду не усомнилась бы. На что Герман умный мужчина, и тот поверил. А когда Джон решил, что образ пора менять — выдал Герману новую порцию лжи, и тот снова поверил. Джон — великий мастер лжи, чтобы его подловить, надо быть… даже непонятно кем… богом, наверное.

Нет, нельзя ему верить! Любому известно, что жабья метка вечна, ничем ее не свести, так специально задумано. Можно допустить, что Джону ведом тайный способ убрать эту метку, но точно так же можно допустить, что он обманывает Алису, чтобы она шла за ним, как осел идет за морковкой, подвешенной перед ослиной мордой. А перед ее мордой он другую морковку подвесил — слушайся меня, любимая, и станешь человеком. Но не сразу, а когда-нибудь потом, когда случай подходящий представится.

На самом деле не одну морковку он подвесил, а две. Вторая морковка — любовь так называемая. Но с этим все понятно, он ясно сказал: «Любовь не мешает мне сохранять здравомыслие». Но если то же самое выразить другими словами, получится: «Буду делать, что считаю нужным, а на любовь мне плевать». А нужна ли ей такая любовь?

В целом Джон сделал ей много хорошего. От смерти спас, потом еще раз спас, потом в третий раз спас, хотя перед этим сам же подставил. Сам подставил, сам спас — герой, мать его! А она как игрушка в его руках, вертит, как хочет, и болтает про любовь всякие глупости, чтобы не слишком задумывалась о своей судьбе. Хотя любовник он замечательный, этого у него не отнимешь.

Ладно, хватит о Джоне. Рон. Парень добрый, милый, и влюбился в нее по-настоящему. Глуповат, но это впечатление может быть ошибочным, Джон тоже любит дурачка изображать. Но непохоже, что Рон притворяется. Хотя кто его знает? Надо с ним поговорить при случае, порасспрашивать о планах на будущее. Вот подведет он Смита под виселицу, что он дальше делать собирается? Он об этом вообще задумывается?

В принципе, понятно, что с ним дальше будет. Зак его использует до конца и выбросит, как жвачку пережеванную. Денег даст, сколько не жалко, чтобы не расстраивался… А сколько, кстати? Тоже надо выяснить. Значит, даст ему Зак денег, купит Рон квартиру или домик небольшой, будет жить-поживать, устроится работать менеджером в какую-нибудь контору, будет у него две рабыни-наложницы… А две ли? Может, Дору лучше выжить? Это тоже надо обдумать.

Итак, пути два. Джон или Рон. Джон сильный, умный, за ним себя чувствуешь как за каменной стеной, но только до тех пор, пока ему в голову не взбредет что-нибудь эдакое и он скажет что-то типа: «Милая, мне нужна помощь. Сходи в кустики, как увидишь неожиданное — две минуты терпи, а потом кричи». А если бы эти орки ей сначала голову разбили, и только потом приставать начали? Огорчился бы, а потом забыл бы о ней начисто, потому что любовь любовью, а здравомыслие здравомыслием. Вот сволочь!

В гостиной послышался шум — Рон вернулся. Интересно, куда он в этот раз ходил, к следователю или к журналистам очередным? Да какая разница…

Рон вошел в кабинет, ласково улыбнулся, и сердце Алисы екнуло. Что бы она о нем ни думала, но любит он ее по-настоящему, для него она не игрушка, как для Джона. У Рона, правда, мозгов не хватит, чтобы вертеть ей, как игрушкой, но это даже хорошо. Когда ты не кукла, а кукловод, это приятнее. Хотя ответственности намного больше. Ну, ей-то по-любому придется привыкать, она уже не яйцо, она вылупилась.

— Привет, милая! — сказал Рон. — Я по тебе скучал.

— Привет, — отозвалась Алиса. Улыбка сползла с лица Рона.

— Что-то случилось? — спросил он. Алиса пожала плечами.

— Ничего особенного, — сказала она. — Но нам надо серьезно поговорить. Рон уселся в кресло для посетителей, улыбнулся и сказал:

— Давай, поговорим.

— Как ты видишь наше будущее? — спросила Алиса. — Сейчас все понятно, ты помогаешь Тринити свергнуть Смита, восстановить справедливость, выгнать Адамса из дистрикта Иден, все такое… А что потом? Ты по этому поводу с Заком говорил? Он обещал тебе что-нибудь конкретное?

— Ну, ты даешь! — изумился Рон. — А ты точно полукровка, ты этих жаб не в шутку нарисовала? Так, как ты, не каждый человек рассуждать сможет.

— Я серьезно спрашиваю, — сказала Алиса.

Рон встал, обошел стол, выдвинул ящик и извлек оттуда курительные принадлежности. Сел обратно в кресло, стал набивать косяк.

— Слишком серьезно ты спрашиваешь, — сказал он после паузы. — Я так далеко не загадываю. Я же не ради личных выгод это дело затеял. Справедливость, права… Ты лучше с Заком поговори, он эти вещи лучше объясняет.

— Все понятно, — вздохнула Алиса. — Я этого боялась. Ты даже не знаешь, зачем это дело затеял. Зак тебе мозги запудрил правами и свободами, а ты и рад стараться. Не боишься, что Зак тебя использует до конца и выбросит? Например, отдаст на растерзание бойцам Адамса. Ты-то ему уже не нужен будешь.

— Типун тебе на язык! — воскликнул Рон. — Зак никогда так не поступит! Ты его не знаешь, а я знаю, он не такой человек.

— Как знаешь, — пожала плечами Алиса. — Тебе виднее.

Вот, кажется, и сформировалось решение. Рон даже глупее, чем она думала, нет у него будущего, незачем связывать с ним свою судьбу. Теперь надо вежливо извиниться, перевести разговор на другую тему, а потом как бы невзначай затащить в постель и сделать свое преступное дело.

Внезапно Алиса поняла, почему так долго оттягивала решение. Она боится, просто боится. Противоядие может не подействовать. Зак может раскусить ее черный замысел, может не получиться сбежать из отеля, пока люди Тринити станут суетиться вокруг трупа Рона. Джону легко говорить «начнется суета, ты легко сбежишь», а вдруг не получится сбужать? Страшно.

Нет, на самом деле страшно не это. Страшно отнимать жизнь у ни в чем не повинного существа, не сделавшего ей ничего плохого. Как потом жить с таким грузом на душе? Что она скажет Никс, когда придет время переселиться в края удачной охоты? В принципе, можно сходить в храм Кали, передать свою душу богине смерти и мщения… А если Рон повадится во сне являться? Надо потом Джона расспросить, как он этой опасности противодействует.

Тем временем Рон раскурил косяк, пыхнул и перевел взгляд с косяка на Алису. Взгляд Рона заметно подобрел.

— Чего задумалась? — спросил Рон. Алиса вздрогнула.

— Так, ничего, — сказала она. — О своем.

— Врешь, — сказал Рон. — Ты думаешь, что когда дело закончится, Зак меня выбросит на улицу… — Рон внезапно рассмеялся. — А тебе-то чего бояться? Если такое вдруг случится, я тебя сразу продам, да хотя бы обратно Джону Россу, за те же четыреста долларов. Но такого не случится, Зак мне тремя богами поклялся.

Алиса еще раз вздрогнула. Хорошо, что она не начала претворять в жизнь только что принятое решение. Она-то думала, что Рон — дурачок, а он вовсе даже не дурачок, он меры предосторожности принял. А тогда…

— Вы с ним детали обсуждали? — спросила Алиса. — Ну, размер вознаграждения, систему защиты…

— Какой защиты? — не понял Рон.

— Твоей, — объяснила Алиса. — За тобой же весь дом Адамса охотится станет. Рон торжествующе улыбнулся и сказал:

— Не станет. Зак говорил, если меня за семь дней не убьют, дома Адамса больше не станет. Кстати, уже не за семь дней, а… сколько осталось-то… то ли два, то ли три… Да неважно! По-любому скоро все закончится. А сейчас меня так охраняют, как самого Мориса Трисама не охраняют. Ни один ассасин не проберется! Герман Пайк, наверное, все локти себе искусал. Алисе показалось, что она ослышалась.

— Кто? — переспросила она.

— Герман Пайк, — повторил Рон. — Он у Адамса безопасностью заведует, как Зак у Тринити. Страшный человек, говорят. А кстати, ты его видела наверняка! Зак говорил, он недавно Иден посещал, уже после того, как мы с ним в столицу приехали. Под эльфийское нашествие угодил, жалко, что беложопые его не взорвали своими гранатами богомерзкими. Не бойся, он со ничего не сделает, никак до меня не доберется! Этот отель — он только кажется обычным, на самом деле это крепость настоящая. Зак мне схему обороны показывал… Думаешь, помойка во внутреннем дворе просто так устроена, от разгильдяйста? Ничего подобного! Это чтобы по двору нельзя было ночью пройти, там и днем-то трудно пройти, не поскользнувшись. А какие под отелем катакомбы! Видела дверь на первом этаже, где уборщица тряпки держит? Там каморка такая маленькая, а в задней стене у нее дыра, оттуда подземный ход идет через весь квартал… Да ты же знаешь, где второй выход! Мы с Заком вас с Джоном в первый раз как раз около него встретили. Я тогда в жреческом балахоне был, я его всегда надеваю, когда в город выхожу, чтобы ассасины не опознали.

— А зачем им тебя опознавать? — спросила Алиса. — Подкараулить у входа в подземный ход, и дело с концом.

— Про подземный ход только в доме Тринити знают, — покачал головой Рон. — И не все, а только самые избранные люди, человек десять всего. Так что не бойся, ничего плохого с нами не случится.

— Да, наверное, — пробормотала Алиса. — А все-таки, что тебе Зак обещал, когда дома Адамса не станет? Единовременное вознаграждение, пожизненную пенсию, что-то еще? Рон растерялся.

— Ну… мы об этом не говорили… Придумает что-нибудь… Но я не из личной выгоды Смита предал, ради правого дела, а значит, не предал, а справедливость восстанавливаю… Да ты сама-то понимаешь, что говоришь?! Если бы я начал за вознаграждение торговаться, кто я был бы после этого? Я не Джудас, чтобы предавать господина за тридцать долларов!

— Понятно, — сказала Алиса. — Ты не Джудас, ты восстанавливаешь справедливость бесплатно. Горе ты мое! Давай, докуривай, в спальню пойдем.

— Зачем? — насторожился Рон. Алиса рассмеялась.

— Ну, должен же ты меня опробовать наконец-то, — сказала она. — А то убьют тебя, а я так и не узнаю, какой ты в постели. Рон нахмурился.

— Ты меня не трави, — произнес он, безуспешно стараясь придать голосу грозную интонацию. — Я уже начинаю думать, что слишком много тебе позволяю. Ведешь себя как…

— Сука? — подсказала Алиса.

Ее подхватила и понесла та же неведомая сила, которая руководила ее словами и жестами, когда она в первый раз встретилась с Роном. То же самое лицедейское вдохновение. Тогда она тоже не понимала, зачем говорит какие-то определенные слова, тогда ее тоже пугало свое собственное поведение. Но в тот раз все закончилось благополучно, значит, и в этот раз пронесет. Может, боги именно так и помогают людям? Не устраивают чудеса, а просто подсказывают, что делать?

Рон некоторое время разглядывал Алису с таким выражением лица, с каким обычно разглядывают дерьмо, в которое только что вляпался.

— Да, пожалуй, ты права, — сказал Рон. — Я только сейчас понял одну свою ошибку. Когда мы с Заком ехали из Идена в Барнард-Сити, меня очень удивило, какие отношения установились между Заком и его орками. Он относится к ним почти как к равным, они называют его просто по имени, шутят над ним, иногда зло шутят… Я спросил его: «Почему ты им позволяешь это?», а он ответил: «У нас боевое братство. Мы столько раз спасали жизнь друг другу, что не придаем значения условностям». И тогда я подумал, что по-настоящему сильный человек тем и отличается, что может не придавать значения условностям. Я решил попробовать быть сильным. Я купил Дору, она оказалась дурой. Я купил тебя, ты оказалась сукой. И теперь я понял, в чем ошибся. У нас с вами не боевое братство, и не будет его никогда, потому что Дора — дура, а ты — сука. Нельзя относиться к суке, как к брату по крови, сука не понимает, что такое братство, доверие, права, свободы, справедливость, наконец… К суке можно относиться только как к суке. Вот что я сегодня понял.

— Молодец, — сказала Алиса. — Трахаться пойдем?

Она поняла, что сейчас произойдет. Он уже разозлен, а теперь разозлится еще сильнее. Набросится на нее, изнасилует жестоко, с садизмом, но это можно потерпеть. А когда он натешится, она съест конфету с противоядием, а ему не даст. И когда он помрет и поднимется суета, она спустится на первый этаж, войдет в каморку, в которой уборщица хранит тряпки, и выйдет из отеля через подземный ход, и пусть потом Зак кусает себе локти. Зак, а не Герман.

Она ошиблась. Рон покраснел, напыжился и… ну, не то чтобы затрясся, но что-то вроде того. А потом Алисе показалось, что он сейчас заплачет.

— Дора тебе уже рассказала? — печально спросил Рон. — По глазам вижу, рассказала. Какая же ты тварь…

— Чего рассказала? — не поняла Алиса.

— Ничего, — резко сказал Рон.

Встал и вышел, оставив окурок косяка в пепельнице. Алиса докурила его в две затяжки, но в голове не прояснилось. Она понимала, что в чем-то ошиблась, но в чем именно — не понимала.

Когда Рон вошел в гостиную, Дора сидела на полу и строила очередной карточный домик. Рон злобно пнул его, карты рассыпались.

— Ой! — сказала Дора и вздрогнула. Подняла взгляд и вздрогнула еще раз.

— Что случилось? — спросила она. — Что Алиса с тобой сделала?

— Ничего! — рявкнул Рон и вышел вон.

Дора поднялась с пола и осторожно заглянула в открытую дверь кабинета. Алиса сидела в любимом кресле Рона и гасила окурок в пепельнице. Дора хотела было возмутиться, что гасить такой большой окурок — преступление, его еще курить и курить, за такое в приличном обществе сразу канделябром бьют…

— Что ты ему сказала? — спросила Дора.

— Ничего, — ответила Алиса, пожав плечами. — Мы слегка поругались, потом я ему предложила потрахаться, а он почему-то обиделся.

— Ну ты и сука, — сказала Дора. Алиса удивилась, кажется, искренне.

— Почему это? — спросила она. — Он то же самое сказал.

— Потому что ты дура бестолковая, — объяснила Дора. — Я же тебе говорила, у него потенция плохая, только с подсоса заводится. А ты сначала обругала его, а потом говоришь, типа, на, пользуйся! Он решил, ты глумишься.

— Ой, — сказала Алиса. — Плохо-то как… Я не хотела, честное слово… Что же теперь делать-то?

— С голой жопой бегать, — посоветовала Дора. — Спрячься куда-нибудь и не высовывайся, попробую его успокоить.

— Ой, спасибо тебе огромное! — обрадовалась Алиса. — Ты, это… можешь моей смазкой воспользоваться.

— Ой, спасибо! — передразнила ее Дора. — Да уж воспользуюсь обязательно, моя-то закончивается, на один раз осталось.

— Конфетки поешь, — предложила Алиса. — Они вкусные. Дора удивленно посмотрела на нее и сказала:

— Не понимаю я тебя. Вроде, соображаешь по жизни, а иногда как ляпнешь… Сама-то пробовала эту кислятину?

— Если честно, то нет, — смутилась Алиса. — Джон их как раз в тот день купил… Я думала, они вкусные…

— Надо не думать, а соображать, — заявила Дора. — Короче, сиди тихо и думай над своим поведением. И не выходи, пока я не позову, что бы ни случилось. Поняла?

— Поняла, — кивнула Алиса. — И, это… спасибо тебе.

2

По Сохо-Стрит шел жрец. Он был невысок, вроде бы худощав, и принадлежал к ордену монахов, поклоняющихся Джизесу Крайсту. Больше о нем сказать было нечего, потому что жрецы-монахи всегда носят длинные бесформенные балахоны с капюшонами, скрывающими от постороннего взгляда лицо и очертания фигуры. Похожие балахоны носят пригожие рабыни, чтобы не привлекать внимание гопников, но перепутать жреца и рабыню невозможно — покрой балахона совсем другой. Впрочем, если рабыня вдруг нацепит на себя жреческий балахон, распознать обман будет непросто. Но такого никогда не бывает.

Если бы на Сохо-Стрит завелся необычно внимательный наблюдатель, он, возможно, обратил бы внимание, что в последнее время по этой забытой богами улице то и дело шныряют монахи, хотя никаких храмов поблизости нет. Но такого наблюдателя здесь не было, Джон это тщательно проверил через спутник.

Великая вещь — разведывательные спутники, особенно если противник не принимает их во внимание. Когда о всевидящем небесном оке знает каждая собака, от спутников большой пользы нет, замаскироваться от наблюдения сверху несложно, а подсунуть спутнику дезинформацию и того проще. Но когда противник не маскируется, это совсем другое дело. Неадекватная модель нарушителя, так это называлось в прошлом.

Зак Харрисон до сих пор уверен, что их встреча на Сохо-Стрит была случайной. И будь Джон на месте Зака, он тоже был бы в этом уверен. С точки зрения Зака проследить путь человека, о котором ничего не знаешь, можно только одним способом — наружным наблюдением. А искусство уходить от наружки Зак освоил в совершенстве, в этом Джон тоже убедился. Тоже через спутник, естественно.

Монах шел по улице размеренным шагом, каким должен идти человек, идущий по делу, но никуда особо не торопящийся. Он не крутил головой и вообще не интересовался окружающим, он смотрел прямо перед собой сквозь узкую щель в капюшоне. На самом деле монах все прекрасно видит через спутник, но об этом никто не знает, кроме него самого. Ни меланхоличный орк-сторож, что пялится на него со стройки через щель в заборе, ни трое молодых гопников, провожающих его безразличным взглядом. Им монах неинтересен, взять с него нечего и даже пинать неинтересно, пусть себе идет. Будь эти парни полюбопытнее, они бы заинтересовались, почему монах свернул с улицы во дворы и направился к заброшенной инсуле, в которой нет ничего, кроме орочьего и человеческого дерьма, а также опиумного и конопляного пепла, оставленного наркоманами из обеих рас. Но эти парни нелюбопытны, то ли от природы, то ли другие монахи уже успели отучить их от излишнего любопытства.

Войдя в подъезд, монах откинул капюшон, расстегнул балахон, вытащил из-под него очки и надел. Поморгал, покрутил головой, приноравливаясь к новому зрению. Видно неплохо, можно без фонаря обойтись. Странно, что никаких ловушек не видно. То ли их нет, то ли слишком хорошо спрятаны. А где вход в катакомбы, кстати? Геодезическая программа обнаружила подземный проход… под лестницей, что ли? Нет, здесь прохода нет. Ну, то есть, проход-то есть, вот за этой стеной он начинается, но стена цельная, сквозь разве что мифический гхост пройти сможет. Но Зак и Рон здесь каждый день проходят туда и обратно… А где следы, кстати? Нет следов, заметают, очевидно. То-то пыли так мало. А всё ли они заметают? Если посмотреть, где пыли меньше… ага, вот, кажется, след вырисовывается…

Чтобы обнаружить вход в подземелье, Джону потребовалось полчаса. Ловко, однако, его спрятали, если заранее не знать, куда идти — ни за что не найдешь. Вначале надо подняться на второй этаж, зайти в одну из четырех квартир, залезть во встроенный стенной шкаф, нажать тайную кнопку, которую в оптическом диапазоне хрен увидишь, отодвинуть панель, прекрасно замаскированную под кирпичную кладку, по узкой винтовой лестнице, спрятанной внутри толстой стены, спуститься в подвал, и вот оно, подземелье. Это, кстати, не древняя канализация, а реальные пещеры. Странно, что Каэссар о них не знал, он в прошлой жизни такими местами очень интересовался. Ну да ладно.

Плохо, что катакомбы нерукотворные. Джон думал, тут один тоннель будет, а тут вон сколько боковых отнорков! Все, кроме одного, тупиковые, иначе геодезическая программа показала бы не один проход, а всю эту паутину. Но как определить, какой истинный? Легко — по следам. Здесь-то следы никто не заметал, и это правильно, правила безопасности не должны быть параноическими, где-то нужно провести границу, за которой офицер безопасности полагается только на волю высших сил.

Вот он, проход. Низковат, неудобно передвигаться, и потолок неровный, вот здесь, например, не один путник башкой приложился. Да, точно, вот следы крови засохшей. Нелегка работа у бойцов дома Тринити.

Что-то слишком длинный этот тоннель, пора бы ему уже заканчиваться. И извивается так… Надо скорость сбавить, а то как бы на сюрприз не нарваться. Сюрприз здесь точно должен быть, в таких делах на одну только общую секретность не полагаются. Живой часовой будет, скорее всего. Если бы схему охраны тоннеля планировал Джон, он бы не стал полагаться на автоматические ловушки — слишком велик риск самому невзначай в нее угодить. С другой стороны, часовой повышает вероятность утечки сведений… Может, и нет тут никакого сюрприза…

Точно, нет. Тоннель упирается в стену, к стене приставлена деревянная лестница, наверху маленький прямоугольный люк, не в потолке, а в стене. Не люк на самом деле, а дверца. Открывается наружу, то есть, если смотреть с другой стороны — внутрь. Странно, что никакого света сквозь щели не пробивается. Ну просто совсем никакого, даже инфракрасного. Чулан, что ли?

Джон вытащил из-под балахона бластер, проверил, что мощность заряда стоит на минимуме, и сдвинул предохранитель. Ну, попробуем. БАБАХ-ТРАХ-БУХ-БАБАМ-ТАРАРАМ!

Ну вот же твою мать! Вот какой тут сюрприз! Молодец, Зак, в сообразительности ему не откажешь. Теперь все зависит от того, насколько близко размещается живая охрана и насколько легко открывается внешняя дверь с той стороны.

Джон обдумывал эти мысли, сбегая вниз по лестнице. Поставить железные ведра перед охраняемой дверью — идея хорошая, но у нее есть существенный недостаток. Топот убегающего нарушителя совершенно теряется на фоне грохота и звона. А если учесть, что тоннель по всей длине истоптан разнообразными следами, а подошвы сапог Джона особых отличительных признаков не имеют, это он в первую очередь проверил, не дурак… Да еще помойка недалеко… Если повезет, весь тарарам на крыс спишут. А если не спишут… прямо сейчас охранники Джона не догонят, без очков это нереально. Срочно перевозить Рона на новое место Зак не станет, не тот повод. Охрану тоннеля может усилить, но против бластера это не поможет. Шума будет больше, но тут ничего не поделаешь, придется шуметь. Хотя, может, и не придется, не так уж велика вероятность, что охрана придаст значение этому грохоту. А если не придаст — операция должна пройти как по маслу, даже легче, чем Джон изначально рассчитывал. И еще есть шанс, что операция не потребуется, потому что Аленький Цветочек справится сама. Это, конечно, из области фантастики, но маленький шанс все же есть.

3

Бабах-трах-бух-бабам-тарарам! Дора дернулась, карточный домик рассыпался. Как же достали эти крысы! То и дело ведрами гремят. Рон тоже нервничает, в первый раз как услышал — вообще чуть дуба не дал, сердце прихватило — думал, ассасин по его душу крадется.

Дверь кабинета приоткрылось, в щель выглянул любопытный глаз сучки Алисы.

— Что там такое? — спросила сучка.

— Я тебе что говорила?! — рявкнула Дора. — Сиди внутри, пока не позову! А то вообще помогать не буду!

Алиса закрыла дверь с той стороны. Дора глубоко вдохнула и выдохнула, приводя нервы в порядок. Вроде лучше стало.

Как же надоела ей эта тварь! Правильно мама говорила: «Наглым счастье». А уж таким наглым, как Алиса — счастье втройне. И зачем Дора только согласилась ей помочь?

Нет, не надо себя обманывать, не ей помочь она согласилась, а Рона успокоить, чтобы эта сука его совсем в могилу не свела. Жалко его очень — такой молодой, а сердце такое больное…

А Алиса — сука. Типичная понаехавшая деревенская тварь. Когда впервые сюда вошла, такая скромная была, глазками хлоп-хлоп… А как освоилась, разобралась, что к чему — сразу чавку раззявила и самый большой кусок ухватила, да так крепко, что сразу и не разожмешь. Моментально слабину учуяла. Правильно говорят, что с рабами по-доброму нельзя — наглеют. Не каждая рабыня такая скромная и порядочная, как Дора, она, к сожалению, исключение, а правило — такие беззастенчивые суки, как Алиса.

Как ловко все провернула, лицемерка бесова! Выведала, что хотела, и устроила театр: ненавижу эту работу, в мире так много зла… Тьфу на тебя, сука! Ненавидишь — так не подмахивай, а бери мотыгу и топай в поле. А не хочешь горбатиться — подмахивай и не пищи. А эта тварь вон как ловко устроилась: и рыбку съесть, и сесть куда положено, и ведь почти сумела! Если бы не лопухнулась по мелочи, окрутила бы хозяина так, что мама не горюй. Он и так уже затеял грамоте ее учить, виданное ли дело?!

Ну ладно, училась бы своей грамоте, беседовала бы с хозяином беседы высокоморальные, да не трогала бы других. Так нет же! Алиса, видите ли, у нас настоящая женщина с орочью печатью, поставленной по божьему недомыслию, а Дора — примитивная тварь без чувства достоинства. Слишком много ей свободы, видите ли! Рон — тот еще психолог, в людях разбираться совсем не приучен, а эта тварь пользуется. Наложница, блин! Только мозги хозяину парит, а Дора за двоих отдувается. Впрочем, в этом проблемы как раз нет, Дора и не с такой нагрузкой справлялась, да и не в напряг ей, она свою работу любит, в отличие от этой твари. И то, что Рон очень резкий стал и нежность утратил — тоже не страшно, у нее всякие партнеры бывали, в том числе и такие, что как вспомнишь, так сразу мороз по коже. Проблема в другом. В том, что Дора влюбилась в Рона.

У наложниц это считается признаком профнепригодности, и не зря. С самых первых дней обучения будущим наложницам неустанно вдалбливают в голову словами и розгой: не влюбляйся в господина, не влюбляйся, дура! Ты не женщина, ты самка, тебе не положено высокие чувства испытывать. Приличный хозяин может изобразить нечто подобное из вежливости — так то вежливость, и не строй иллюзии, не строй, сука, больнее будет! А Дора не удержалась, построила. Но Рон так увлекательно говорил: свободы, права, орки тоже человекообразные… Она только потом поняла, что он не от сердца говорил, а от головы, он сам себя хотел убедить в том, что Зак ему не мозги запудрил, а правду говорил. Зак, кстати, змей еще тот, весь из себя такой вежливый, обходительный, слова грубого не скажет, здоровается первый, улыбается, о здоровье спрашивает… А как посмотришь на него подольше, начинаешь понимать, что в этой башке стриженой такое стадо демонов беснуется… Нет для него ничего святого, убить захочет — улыбнется, о здоровье спросит, попросит отвернуться, да и тюкнет по башке, и все спокойно так, с улыбочкой. А потом еще перед трупом извинится и заупокойную закажет, а то и сам жертву принесет. И будет объяснять младшим товарищам с той же улыбочкой, что совесть надо беречь, убил кого или замучил — сходи в храм, помолись, исповедуйся, жертву принеси, совесть-то — она не из эльфийской резины. Знать бы, из чего она у этого змея белобрысого… Совсем ее нет у него, скорее всего.

Что-то Рон давно не возвращается, не случилось ли чего? Хотя нет, если что-то случилось бы, Ленивый Ящер уже прибежал бы из бара с глазами по пол-доллара. Сидит, наверное, чай пьет и обкуривается. Как же эта тварь ему нервы треплет…

Тяжело жить в этом мире без наглости. Что, спрашивается, мешало Доре так же поставить себя, как Алиса? Только профессионализм и природная вежливость. Каждая наложница должна знать свое место. Удовлетворять потребности господина, а в душу не лезть, соблюдать дистанцию. Кто же знал, что этому господину хочется как раз, чтобы наложница эту дистанцию нарушила? Говорил-то он именно это, но профессиональная наложница все подобные слова воспринимает как игру, а что для него это не игра — это и в голову придти не могло. Когда господин говорит: «Надень на меня ошейник с кляпом и стегай по голой заднице», это может только игрой, и когда хозяин говорит: «Я воспитаю в тебе чувство собственного достоинства», любая нормальная наложница тоже воспринимает это как игру. Чтобы сообразить, что хозяин серьезно верит в этот бред, надо быть деревенской дурочкой и одновременно сукой, как Алиса. Правильно сказал Джизес Крайст: «Блаженны нищие духом», и кто-то из его аватаров правильно сказал: «Во многих знаниях многие печали». А как хорошо все начиналось…

Но хватит уже предаваться грустным размышлениям. Рон скоро вернется, надо будет его порядок приводить, а то совсем расстроила его дерзкая тварь. Не заслужил он такого отношения, он ведь хороший, добрый… А что Дору ни в грош не ставит — видимо, судьба такая. Нахалкам в этой жизни везет, а о посмертии они не задумываются. Ничего, будет еще божий суд!

Но это потом, а сейчас надо подготовиться к возвращению хозяина. В первую очередь отбросить мрачные мысли — наложница не имеет права грустить, когда господин нуждается в ласке. А сейчас он очень нуждается в ласке, потому что если такое хамство без ответа оставить, то и импотентом стать недолго. Вот сволочь понаехавшая! Вообще ничего святого!

Одним взмахом руки Дора смела карточный домик, который успела уже поднять на пять этажей. Собрала карты в колоду, убрала в ящик комода. Пошла в спальню, направилась было к своей тумбочке, а потом подумала: «А какого хрена? Сама разрешила, сама виновата». И решительно открыла тумбочку Алисы.

Вскрыла банку со смазкой, принюхалась. Приятно пахнет, и на вкус… нет, на вкус гадость, рот вяжет и губы становятся будто чужие, как после хурмы, только сильнее. Выходит, не такой уж затейник этот Джон Росс. Интересно, по прямому назначению эта смазка годится? Вроде годится, не жжет, не щиплет. Да, хорошая смазка, годная. Ух ты! С афродизиаком она, что ли? Точно! Лоно прямо на глазах кровью наливается, если, конечно, так можно про лоно говорить. Ух, как пробирает… Если Рон прямо сейчас не придет…

А что это за леденцы такие? Нет, не леденцы, во рту не рассасываются совсем. Наверное, раскусить надо. ФФФУУУУУ!!!

Находись сейчас Дора не в спальне на рабочем месте, а где-нибудь на природе или хотя бы в коридоре — выплюнула бы гадость немедленно. Но настоящая наложница на пол не плюет, это правило сразу в голову вдалбливают, в самом начале обучения.

Она согнулась в три погибели и побежала (или поковыляла?) к умывальнику, чтобы отплеваться как следует и прополоскать рот, но успела добежать только до гостиной. Входная дверь открылась, в номер вошел Рон, распространяя конопляный аромат. Рефлексы наложницы сработали мгновенно — она выпрямилась, проглотила гадость и попыталась обворожительно улыбнуться, но, кажется, неудачно. Рон недоуменно посмотрел на нее и спросил:

— С тобой все нормально? Дора сглотнула еще раз и сказала:

— Угу.

Внезапно она почувствовала, что жаркая волна, расходящаяся от лона, столкнулась с другой жаркой волной, идущей от головы, в которую она, в свою очередь, попала через воображаему, но одновременно реальную линию, соединяющую рот с желудком, которая сейчас закрутилась через… Если бы Дора знала слова «иное измерение», она смогла бы продолжить свою мысль, а так не смогла. Да и не нужно было ее продолжать.

Дора еще раз попыталась улыбнуться, на этот раз, несомненно, удачно. Все ее заботы и тревоги, вся ее злость, всё улетучилось под действием таблетки… Таблетки! Не конфета это, а таблетка с запрещенным наркотиком, замаскированная под конфетку!

— У-у, наркоманка адова, — изрекла Дора.

Вселенная покачнулась и стала слабо пульсировать, едва заметно, но ритмично. Рон нахмурился.

— Ты что это себе позволяешь? — строго спросил он.

— Это не я позволяю! — провозгласила Дора. — Это Алиса твоя разлюбезная позволяет, у нее полный пакетик таблеток с наркотой, на леденцы похожих!

Звуки собственного голоса зачаровали Дору. Раньше она не замечала, как прекрасен ее голос, как много в нем интонаций и этих… обертонов. Будто свирель звенит и колокольчики дудят.

Рон вздохнул и помрачнел. Сделал два шага, упал в кресло, приложил руки к вискам и пробормотал обессиленно:

— Как вы меня достали…

Дора подошла к нему, почти не шатаясь, и встала на колени рядом с креслом. Нежно взяла господина за руку и сказала:

— Позволь, я подарю тебе удовольствие.

Рон склонил голову и несколько секунд внимательно разглядывал Дору. Затем понимающе кивнул и спросил:

— С афродизиаком таблетка?

— Нет, — помотала головой Дора. — Таблетка — наркота голимая, с афродизиаком смазка. Я у Алисы смазку сперла!

Это ее заявление показалось ей очень смешным, и, произнеся его, она расхохоталась, а вернее, расхихикалась. Рон, однако, не поддержал веселья.

— Поди прочь, — велел он.

Не слишком решительно велел, наметанному глазу наложницы сразу видно, что вовсе не хочет он ее прогонять, что на самом деле готов он быть соблазненным, просто стесняется чего-то. Собственной наложницы стесняется, вот умора-то, ха-ха-ха!

Дора набросилась на Рона, попыталась раздеть его, порвала рубашку и расхохоталась.

— Это не смешно! — завопил Рон. — Дура упоротая! Я тебе сказал, поди прочь, подчиняйся же!

— О да! — воскликнула Дора. — Я люблю подчиняться! Накажи непутевую рабыню, мой сильный!

По жизни Дора мазохизм не любила, а зачет сдала с первого раза только потому, что очень не хотелось сдавать его повторно. Но сейчас она вдруг поняла, что вовсе не возражает подвергнуться унижению, порке и даже не очень жестокой пытке. Волна афродизиака и волна наркотика столкнулись, взаимно преломились (будь Дора более образована, ей бы пришло на ум слово «интерференция») и породили новое состояние души, не выражающееся в нормальных понятиях. Сама душа как бы растворилась, и прекрасное обнаженное тело Доры (сама бы себя трахнула!) отныне управлялось не разумом, а непосредственно богом, Кришной, кажется.

— Накажи меня, недостойную, — попросила Дора. — Позволь я поцелую твой ботинок.

Рон не позволил — пнул ее в плечо, стало больно, но это была сладкая боль. Впрочем, в таком состоянии любая боль сладкая.

— Упоролась — аж смотреть противно, — сказал Рон, встал и пнул наложницу еще раз.

Дора отозвалась счастливым стоном. Ей понравилось, и она стала ритмично стонать, как будто занималась любовью с мифическим человеком-невидимкой. Одновременно она каталась по полу как большая упоротая кошка.

— Хм, — сказал Рон.

Немного подумал и сел обратно в кресло. Протянул руку, придвинул пепельницу и прочие курительные принадлежности, забил очередной косяк и стал наблюдать. «Много я курить стал», подумал Рон. «Как бы сердце не посадить совсем».

Когда он докурил и затушил окурок в пепельнице, Дору немного отпустило. Она грациозно перекувыркнулась через голову, встала на колени, широко раскинула руки, выпятила грудь, и обворожительно улыбнулась.

— Ля-па-пам, — сказала она.

Рон зааплодировал, Дора шутливо раскланялась. Вскочила на ноги, летящей походкой подбежала к господину и присела на корточки рядом с креслом.

— Извини, Рон, — сказала она. — Что-то меня разобрало не по-детски.

— Я заметил, — хмыкнул Рон.

— Я люблю тебя, Рон, — сказала Дора. Рон ласково погладил ее по щеке.

— Я реально тебя люблю, — продолжала Дора. — Знаю, что так говорить неправильно, непрофессионально, но вот такая я дура. Я раньше не могла понять, а сейчас закинулась таблеткой и сразу все поняла. Я-то думала, ты просто играешь, ну, знаешь, строптивая рабыня, надо наказать, или, там, хвост лисий вставить… А у тебя все серьезно было, а я дура, не поняла. Я же профессионалка, не как эта, — она ткнула пальцем через плечо, — меня учили по госстандарту, мне до красного диплома только двух баллов не хватило. Я обученная, я не должна волю чувствам давать. А ты думал, что я кукла бесчувственная.

В лице Рона что-то дрогнуло. Теперь он смотрел на Дору так, словно видел ее впервые. И она поняла, что он действительно видит ее впервые, она сломала его шаблон, но не так топорно, как Алиса, а бережно и ласково, профессионально. Потому что высшая форма профессионализма — отринуть вдолбленные с детства правила, и действовать по собственным правилам, которые лучше. И неважно, каким конкретно делом ты занимаешься — хлеб выращиваешь, пирожки печешь, по постелям кувыркаешься или, скажем, заказное убийство организуешь.

— Ну ты даешь, Дора, — только и смог вымолвить Рон. — Вы, девчонки, меня с ума сведете.

— Рон, пожалуйста, — попросила Дора. — Я больше не могу терпеть, я афродизиаком закинулась…

Рон резко помрачнел, и Дора поняла, что последние слова были лишними. А еще она поняла, что когда ты отбрасываешь установленные правила, ты тем самым отбрасываешь опыт всех предшествующих поколений, и начинаешь действовать на свой страх и риск. И ответственность несешь сама, в полной мере. Что бы ты ни делала.

4

Они сидели в едальне для орков. Звонкий Диск на правах постоянного посетителя заказал отдельный столик в углу, где можно было вести тайные беседы, не опасаясь, что незваный гость внезапно подкрадется сзади и услышит что-то лишнее.

— Ну как хозяин твой? — спросил Звонкий Диск. — Я гляжу, не убил он тебя, зря ты боялся. Длинный Шест смущенно пожал плечами.

— Да он вообще не разозлился, и не наказал никак, — сказал он. — Так, отчитал маленько, и всё. Будто я чашку разбил какую или, там, доярку попользовал не в очередь.

— Ну а я что тебе говорил? — риторически вопросил Звонкий Диск. — Джон Росс — профессионал, а профессионалы не злятся. Либо отчитывают маленько, либо сразу насмерть мочат. Длинный Шест поежился.

— Герман тоже такой? — спросил он. — Сразу насмерть мочит?

— Наверное, — пожал плечами Звонкий Диск. — О таких делах не рассказывают, сам понимаешь… Думаю, мочит, без этого с нашим братом нельзя. Не все же такие преданные, как мы с тобой. То и дело продают родной дом с потрохами за банку варенья и корзину печенья.

— От варенья я бы не отказался, — заметил Длинный Шест. — А почему его в меню нет?

— Потому что это столица, а не шакалий угол, — заявил Звонкий Диск. — Хочешь, джем закажи, он на вкус такой же.

— Не такой, — покачал головой Длинный Шест. — Лучше настоящего варенья ничего не бывает. Вот, помнится, мама варила…

— Ну так, мама есть мама, — улыбнулся Звонкий Диск. — С маминой готовкой вообще ничто не сравнится. Ты лучше вот что скажи. Про допрос ты Джону рассказал?

— Конечно, нет! — воскликнул Длинный Шест. — Мы же договорились!

— Плохо врешь, — констатировал Звонкий Диск. — Слишком быстро ответил и слишком выразительно. Когда врешь, не надо переигрывать. Даже странно, что тебя этому учить приходится, ты же не первую сотню дней в разведке.

— Да разве ж это разведка… — махнул рукой Длинный Шест. — Там, в штрафном стаде, я не столько разведчиком был, сколько менеджером. Сэру Смиту докладывал обо всем, конечно… Звонкий Диск улыбнулся и сказал:

— Второй урок. Когда на тебя давят, стой на своем до конца. Чистосердечное признание — кратчайший путь на виселицу. Понял? Длинный Шест помрачнел.

— Понял, — кивнул он.

— Последнее ко мне не относится, — уточнил Длинный Шест. — Ни ко мне, ни к Герману, нам все рассказывай честно и сразу. А то смотри…

— А чего смотри? — возмутился Длинный Шест. — Что ты мне сделаешь? Замочишь насмерть? А кто будет за сэром Джоном приглядывать? Сэру Джону настучишь, что меня завербовал? Так он и сам всё знает.

— Молодец, сечешь фишку, — констатировал Звонкий Диск. — Приятно побеседовать с умным орком. Еще бы тебя врать научить как следует… Ничего, это с опытом само приходит. Ты лучше вот что скажи. Как, по-твоему, Джон вышел на Зака Харрисона? Только не надо говорить, что они случайно встретились на Сохо-Стрит.

— Не надо — не буду, — сказал Длинный Шест. — Понятия не имею, как он на Зака вышел. Боги подсказали, наверное. Сэр Джон каждый день с богами разговаривает по многу раз.

— Это как? — удивился Звонкий Диск.

— Как, как… Замирает на месте, взгляд стекленеет, а потом дергается так своеобразно и говорит: «Боги мне подсказали то-то и то-то». Только он редко так говорит, обычно свои планы в себе держит, ни с кем не делится. Звонкий Диск на минуту задумался, затем сказал:

— Нет, одной аналитикой его удачу не объяснить, агенты в Барнард-Сити у него точно есть. О своем прошлом он тебе не рассказывал? Длинный Шест отрицательно помотал головой и сказал:

— О прошлом он никому не рассказывает. Когда спрашивают — отшучивается, говорит, был рожден орком, а потом в него вселился дух Джулиуса Каэссара, сделал человеком, научил с богами говорить… В ту ночь, когда он тех эльфов замочил, он такую речь задвинул — заслушаешься. Аленький Цветочек поверила. Звонкий Диск рассмеялся.

— Эта — да, эта в любое поверит, — сказал он. — Ты, кстати, прикол дня знаешь? Аленький Цветочек теперь Алиса. У Рона Вильямса крыша совсем уехала, ему, видать, человеческие бабы не дают, он своих наложниц заставляет на человеческие имена откликаться.

— А что тут смешного? — не понял Длинный Шест.

— Смешно то, что Алиса ему не дает, — объяснил Звонкий Диск. — На любовь раскручивает, он ее уже грамоте учить начал.

— Дура, — констатировал Длинный Шест. — Лучше бы задание выполнила по-быстрому, да и валила бы оттуда. Зачем выпендриваться не по делу? Звонкий Диск вдруг резко посерьезнел.

— Как думаешь, справится она с заданием? — спросил он. — Время идет, а воз и ныне там. Надо уже решение принимать, то ли до конца на нее полагаться, то ли на запасной вариант переходить. Джон не говорил, какой запасной вариант он подготовил?

— Ничего он мне не говорил, — сказал Длинный Шест. — Он со мной вообще почти не разговаривает. То орков гоняет, то думает о чем-то своем. Вчера пачку бумаги купил, начал писать что-то большое.

— Ух ты! — заинтересовался Звонкий Диск. — А ты видел, что именно он пишет?

— Видеть-то видел, а толку-то? — пожал плечами Длинный Шест. — Я же неграмотный. Сколько уже прошу, пришли учителя или сам научи…

— Потом, — отмахнулся Звонкий Диск. — Не до тебя сейчас.

— Вот ты все время так говоришь, — пожаловался Длинный Шест.

— Может, картинки какие-нибудь рассмотрел? — предположил Звонкий Диск.

— Одна картинка там была, — кивнул Длинный Шест. — Большая такая, но непонятная. На карту похоже.

— Гм, — сказал Звонкий Диск. — Когда у Джона ближайшие занятия с орками?

— Завтра первая пара, — ответил Длинный Шест. — С самого утра.

— Тогда жди меня в гости, — сказал Звонкий Диск. — Придется мне самому почитать, что Джон пишет, раз ты неграмотный.

— Ну, почитай, если сумеешь, — хмыкнул Длинный Шест. — Он эти бумаги в волшебный сундучок прячет, тот, который только ему открывается.

— Интересно… — протянул Звонкий Диск. — А вот это уже по-настоящему интересно. На кого он еще работает, хотелось бы знать… Ладно, буду думать. А сундучок я все-таки осмотрю лично. Как будет момент подходящий, дай знать.

— Даю, — сказал Длинный Шест. — Час назад сэр Джон надел монашеский балахон и ушел через черный ход. Обещал вернуться до заката.

— Твою мать! — воскликнул Звонкий Диск. — Что ж ты раньше молчал? О таких вещах сразу сообщать надо! Ты что, специально саботируешь?

— Я древним словам не обучен, — сказал Длинный Шест. — Но что ты хочешь сказать, понимаю. И вот что я тебе отвечу. Сэр Джон мне одну умную вещь сказал. «Если бы ты предал меня с радостью, я бы перестал тебе доверять», вот что он сказал. Так вот, я его, конечно, предал, но не с радостью. А если хочешь, чтобы я предавал его с радостью — ищи себе другого агента. А от меня изобретательности не жди.

— Понял, — сказал Звонкий Диск. — Но это мы потом обсудим, сейчас времени нет. Надел балахон и ушел, значит… Если он ушел без очков и без бластера…

— С очками и с бластером он ушел, — уточнил Длинный Шест.

— Твою мать! — рявкнул Звонкий Диск. — Ты что, издеваешься надо мной?

— Никак нет, — ответил Длинный Шест. — Просто выполняю приказ господина. Он мне ясно сказал: «На вопросы отвечай честно, а энтузиазма не проявляй». Не вполне понимаю, что такое «энтузиазм»…

— Твою мать, — еще раз повторил Звонкий Диск. — Знаешь, как это называется?

— Знаю, — кивнул Длинный Шест. — Лохи подзаборные это называется. Сэр Джон так и сказал: «Разведка — это я, а они лохи подзаборные, а Герман среди них главный». Только я не понял, что такое «лохи», а переспрашивать постеснялся.

— Зато я понял, — буркнул Звонкий Диск. — Ладно, пойдем, чемоданчик осмотреть по-любому надо. Чтобы было что Герману доложить.

5

Входя в квартиру, Джон споткнулся о порог и громко выругался. Из комнаты Джона донесся шум, негромкий и неясный, кто-то тихо сказал «твою мать», Звонкий Диск, кажется.

Через минуту, когда Джон уже убрал жреческий балахон в шкаф, в прихожей появился Звонкий Диск. Он сделал вид, что смущен, потому что сэр Джон попалил его тайный визит к Длинному Шесту, а Джон сделал вид, что смущен, потому что Звонкий Диск попалил его бластер, наличие которого Джон как бы скрывал от Германа. При этом каждый понимал, что смущение другого наиграно, что на самом деле все всё понимают, но правила игры на то и правила игры, что их надо не обсуждать, а соблюдать. Впрочем, Джон не удержался от соблазна слегка поддеть Звонкого Диска.

— Здравствуй, Звонкий Диск, рад тебя видеть, — сказал он. — Чем обязан внезапному визиту? Герман послал?

— Здравствуйте, сэр Джон, — отозвался Звонкий Диск. — Да, Герман послал. А кто же еще? Он… гм… беспокоится.

— Передай ему, чтобы не беспокоился, — сказал Джон. — Я только что из разведки, проник внутрь флигеля без проблем, но дальше не пошел, вернулся. Если Аленький Цветочек не справится, Вильямса я сам завалю, это реально. До послезавтра он по-любому не доживет. Но сам ликвидировать его не хочу, боюсь, не смогу уйти без шума. Но если иначе не получится — схожу сам и все сделаю.

— Может, лучше сегодня ночью сходить? — предположил Звонкий Диск. — Время поджимает.

— Ночью плохо, — покачал головой Джон. — Монах на ночных улицах привлекает внимание, проследить могут. К тому же, если громко уходить, днем можно в толпе затеряться, а ночью толпу хрен найдешь.

— У вас очки есть, — заметил Звонкий Диск. — В охране «Рэдисона» очков нет ни у кого, у вас решающее преимущество. По-моему, лучше ночью дело делать.

— По-твоему или так тебе Герман сказал? — уточнил Джон.

— Пока по-моему, но Герман со мной точно согласится, — ответил Звонкий Диск.

— Вот когда согласится, тогда я и буду думать над этими словами, — заявил Джон. — Всё, не смею задерживать.

— Всего доброго, сэр Джон, — сказал Звонкий Диск. — Пока, Длинный Шест.

Джон вошел в свою комнату. Сундучок пытались вскрыть, но аккуратно, Звонкий Диск молодец, профессионал. Оба волоска приделал обратно на свои места, а что жирное пятнышко затерл, не заметив, так надо настоящим профессионалом быть, чтобы его заметить. Ладно, боги с ними, с сопляками этими.

Джон открыл сундучок, извлек оттуда пачку бумаги и разложил листы на столе: уже исписанные в одну стопку, чистые в другую. Отдельно положил грубо нарисованную карту. Жаль, что слишком грубо получилось, но тут уже ничего не поделаешь, ни Джулиус Каэссар, ни Серый Суслик художественными талантами не обладают. А если по клеточкам рисовать — много вопросов возникнет и получится еще хуже. Проще легенду придумать, почему карта такая убогая, чем нормальную карту делать.

Интересная вещь обнаружилась при анализе древних геоинформационных баз. В самом начале второй эпохи геологи тщательно изучили недра заселенного континента планеты Барнард, аккуратно занесли данные в базу и на этом успокоились, потому что развитая нанотехнологическая цивилизация ни в нефти, ни в газе не нуждается, а металлы удобнее добывать на астероидах. А когда случился бэпэ, примитивная геология снова стала актуальной, но древние базы уже были недоступны. Роксбургскую магнитную аномалию рудокопы третьей эпохи сумели обнаружить, а богатейший нефтеносный пласт, начинающийся в каких-то пятидесяти километрах от Барнард-Сити, до сих пор не нашли. И не найдут в обозримом будущем, потому что этот пласт аномален даже по меркам второй эпохи. Ископаемые углеводороды должны залегать под плоскими равнинами или океанским шельфом, но никак не в предгорьях средиземноморского климатического пояса. Что за неведомые процессы происходили в этом районе, когда планета Барнард была молода, так и осталось неизвестным. Будь это месторождение более ценным, этот вопрос был бы решен в считанные годы, но изучить происхождение такой никому не нужной ерунды, как нефть, никто не сподобился.

В нынешнюю эпоху молодая промышленность Барнарда испытывает острый дефицит энергоносителей. Вырубили практически подчистую остатки зеленых лесов, устроили экологическую катастрофу и едва не превратили единственный пригодный для жизни континент в сплошное эльфийское чернолесье. Но не превратили, пронесло. То ли нашелся среди верховных вождей достойный экземпляр, то ли боги не попустили безобразию, но земную биосферу удалось отстоять. Но дрова с тех пор в топках не жгут, вместо них жгут всякую дрянь наподобие торфа и горючих сланцев. В Рифейских горах на крайнем севере орки помаленьку копают уголь, но наладить за полярным кругом крупномасштабную угледобычу — задача не для текущего уровня развития промышленности. Вот и получается, что на одной половине заводов паровые котлы питаются всяким дерьмом, а на другой половине котлов вобще нет, а есть безнадежно устаревшие водяные колеса. И никто не знает, что прямо под ногами залегает нефть отличного качества в количестве, достаточном лет на сто даже с учетом экспоненциального роста добычи. И не так уж глубоко она залегает, пробурили бы артезианскую скважину, сразу удивились бы, что вместо воды нефть хлещет. Но местным инженерам слово «артезианский» пока неведомо. Но это ненадолго.

Таким образом, план дальнейших действий Джона Росса уточняется, детализируется и продлевается в будущее как бы сам собой. Молодой Джон Росс второй эпохи решил бы, что ему помогают боги, но нынешний Джон Росс достаточно опытен, чтобы так не думать. Он знает, что хороший план в какой-то момент обязательно начинает развиваться сам собой, это, собственно, и есть критерий хорошего плана.

Вначале ликвидировать тем или иным способом подлого предателя Рона Вильямса. Вне зависимости от реализованного способа в доме Адамса должны узнать, что Вильямса убила Аленький Цветочек, а в доме Тринити — что он помер сам, от естественных причин. Внезапный сердечный приступ, от этого ни один мужчина не застрахован, да еще нервы… Затем дождаться, когда Зак Харрисон доложит Стивену о естественной смерти ключевого свидетеля, рассказать ему всю правду, и спросить: «Как думаешь, Зак, Стивен Тринити поверит в эту невероятную историю? Или он предпочтет поверить, что ты уже завербован?»

Мозговой чип сообщил, что на спутниковой картинке появилось нечто заслуживающее внимания. Из подземного хода на Сохо-Стрит вышел человек в монашеском балахоне, стоит, суетливо осматривается, и, похоже, не знает, куда ему идти. Неужели Аленький Цветочек таки справилась?! Вот это да!

— Длинный Шест! — позвал Джон. — Я подумал над словами Звонкого Диска и решил, что эьтот парень прав. Я пойду сам знаешь куда прямо сейчас. Ты мне не потребуешься, оставайся здесь.

— Удачи вам, сэр Джон, — сказал Длинный Шест.

— Называй меня просто Джон и на ты, — потребовал Джон. — Германа орки называют просто по имени, а я чем хуже?

— Как скажете… как скажешь, Джон. Удачи тебе!

6

Это была самая большая профессиональная неудача в карьере Доры. Не только не смогла правильно исполнить обязанности, но вообще не захотела их исполнять. Махнула рукой на все правила и понятия, и вместо того, чтобы успокоить клиента и дать ему удовлетворение, уселась на ручку кресла и стала изливать душу. Долго изливала, всплакнула даже, и Рона тоже проняло, он, правда, не плакал, но был близок к тому, это наметанному глазу сразу видно. Пожалел наложницу, увидел в ней не куклу для утех, а живое человекообразное существо, проникся печалями и горестями… стыд-то какой! Но Дора стыда не чувствовала, знала, что должно быть стыдно, но реально не стыдилась. Наоборот, легко ей стало, оттого, что впервые за многие сотни дней может позволить себе быть не профессиональной наложницей, а просто самкой. Понятно, что причиной этому послужил нелегальный наркотик, но какая разница, что именно послужило причиной? Главное, что в душе Доры что-то сдвинулось, пробудилось, и впервые за… пожалуй, за всю свою жизнь она почувствовала себя свободной. Не в том смысле, что иди куда хочешь и делай что хочешь, а в том смысле, что говори что хочешь, и наплевать, что тебе за это будет. Может, как раз это имел в виду Рон, когда говорил: «Я в тебе, тварь, воспитаю чувство собственного достоинства»? Когда Дора выговорилась и замолчала, Рон долго думал. А потом он сказал:

— Знаешь, Дора, за эти дни я кое-что понял. Зря я пытался сделать из тебя свободную женщину, плохая это была идея, дурная и жестокая. Я не думал, что тебе станет так больно. Иегова не зря разделил человекообразных на людей и орков, раньше я думал, что это несправедливо, но теперь вижу, что был неправ. Правильно говорится в священном писании: «Есть место под солнцем для всякой твари и всякой вещи». Нельзя делать так, чтобы одно заняло место другого, ничего хорошего из этого не выйдет. Я, пожалуй, продам вас с Алисой в хорошие руки… Дора всхлипнула. Рон посмотрел на нее с удивлением и спросил:

— Неужели ты не хочешь вернуться к нормальной жизни? Ты так долго распиналась, как тебе со мной тяжело и больно…

— Извини, — сказала Дора и еще раз всхлипнула. — Я неправильно объяснила. Эта боль… не то чтобы сладкая… без тебя будет еще больнее… я, кажется… гм… влюбилась… Рон озадаченно хмыкнул. Затем улыбнулся и нежно обнял Дору за плечи.

— Милая ты моя… — сказал он.

Что он собирался сказать дальше, осталось тайной, потому что в этот момент дверь кабинета открылась и в гостиную вошла Алиса.

— Ого! — воскликнула она.

Сделала два шага, наклонилась и подняла с пола банку со смазкой. Заглянула внутрь, оценила оставшийся объем и прокомментировала:

— Да ты, подруга, не экономила, я гляжу.

— Да иди ты, — буркнула Дора. Рон ничего не сказал, но посмотрел на Алису осуждающе.

Алиса закрыла банку, поставила на комод и деловито направилась в спальню. Выражение лица у нее при этом было очень странное, как будто только что приняла наркотик и ее заглючило, что важным делом занята. Через минуту Алиса вернулась, в руках у нее был кулек с наркотическими капсулами, замаскированными под конфеты.

— Пробовала? — спросила она Дору.

— Гадость! — ответила Дора и сморщилась от отвращения. — Предупреждать надо… Она хотела сказать что-то еще, но Алиса ее перебила:

— Давно пробовала?

— Да только что, — ответила Дора. — Только-только отпустило.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно констатировала Алиса. — Пойду, выброшу.

Так же деловито направилась в нужник, оттуда послышалось бульканье, затем плеск спускаемой воды.

— Что это с ней? — пробормотала Дора.

Рон пожал плечами. Поведение Алисы почему-то встревожило его, но почему — он не понимал.

— Всё, выбросила, — сообщила Алиса, вернувшись из нужника. — Давайте, ребята, развлекайтесь, я подожду.

— Чего подождешь? — спросил ее Рон. — Что с тобой, вообще, происходит?

Алиса склонила голову к плечу и несколько секунд рассматривала Рона с какой-то… нежностью, что ли…

— Что с тобой происходит? — повторил вопрос Рон. Алиса печально улыбнулась и ответила:

— Это уже неважно. Подожди немного, Рон, сам все поймешь. Ты был очень хорошим мужчиной, я могла бы тебя полюбить… при других обстоятелствах. Но, прости, не сложилось. И не держи на меня зла, когда будешь в краях удачной охоты. Она направилась было в кабинет, но Рон остановил ее гневным возгласом:

— Что все это значит?! Что ты себе позволяешь?! Почему ты говоришь, будто я уже умер?

Он попытался встать, но внезапно схватился за сердце и рухнул обратно в кресло. Алиса улыбнулась кривой и мрачной улыбкой.

— Сейчас ты умрешь, — сказала она. — Видишь ли, Рон, я ассасин, я работаю на дом Адамса. Смазка отравлена, а наркотик в капсулах — противоядие. Я хотела сама тебя убить, но не решилась. Мне говорили, ты подлец и предатель, но я познакомилась с тобой поближе, и поняла, что ты хороший человек. Я не смогла убить тебя, но отказаться от задания тоже не смогла. Не осмелилась. Я плохой ассасин. Но боги всё решили за меня. Мне жаль, что они так решили, но против божьей воли не попрешь. Такие дела, Рон.

— Да что ты несешь?! — воскликнула Дора. — Мы же не…

Она не договорила, потому что Рон вскрикнул, засипел, задергался, посинел, свалился с кресла, дернулся пару раз и затих. Дора грубо выругалась.

— Брр… — сказала Алиса. — Я не знала, что сердечный приступ так страшно выглядит.

— Это не сердечный приступ, — сказала Дора. — Это тромбоз легочной артерии. Ты что, зачет по первой помощи не сдавала, что ли? Ах да, ты же не настоящая наложница…

Дора встала, подошла к комоду, вытащила курительные принадлежности, стала набивать косяк.

— Мы не занимались сексом, — сказала Дора.

— Так он сам помер, что ли? — изумилась Алиса. Дора затянулась, выпустила дым и мрачно посмотрела на Алису.

— Нет, не сам, — сказала Дора. — Ты его убила. Только не смазкой своей дурацкой, а злыми словами. У него же сердце больное… Ты не знала?! Алиса растерянно помотала головой.

— Дерьмо ты бесполезное, а не ассасин, — заявила Дора. — И Джон Росс твой такое же дерьмо, раз тебя на это дело направил. Он тоже на дом Адамса работает?

— А тебе какое дело? — подозрительно спросила Алиса. — Сдать меня хочешь?

— Ты за дуру меня не держи! — возмутилась Дора. — Я, конечно, Рона любила, и дому Тринити верна, но доказывать Заку, что я не мифический верблюд… нет уж, забирай свое барахло и проваливай, я тебе покажу, как отсюда выйти незаметно.

— Подземный ход, что ли? — спросила Алиса.

— Откуда знаешь? — удивилась Дора.

— Ну так, — пожала плечами Алиса. — Я же не совсем дура.

— Сука ты, а не дура, — сказала Дора. — Какого мужика загубила…

— Извини, — сказала Алиса. — Я не нарочно, так случайно получилось. Я ведь не наврала ему, я действительно… ну, не то чтобы полюбила… Кто тебя просил эту смазку хватать?!

— А нечего яды по комнате разбрасывать! — рявкнула Дора. — Хорошо еще, что противоядие рядом лежало.

— Не надо было чужие вещи брать, — возразила Алиса. — Ладно, проехали. Извини.

— Извини, извини, — пробормотала Дора. — Знаешь анекдот про однозубого и одноглазогого?

— Анекдот — это что? — не поняла Алиса.

— Дура ты деревенская, — заявила Дора. — Анекдот — это смешная история. Короче, пошли на базар однозубый и одноглазый. Одноглазый неловко двинул локтем и случайно выбил однозубому последний зуб. И говорит: «Извини». А беззубый ему в ответ: «Извини, извини… Спокойной ночи!»

Произнося последние слова, Дора ткнула Алису пальцем в глаз. Дора рассчитывала, что Алиса увернется, но та не увернулась. Оказывается, когда тыкаешь пальцем в глаз, больно не только глазу, но и пальцу.

Следующие несколько секунд обе самки прыгали по комнате и скулили от боли, Алиса при этом зажимала глаз, а Дора трясла пальцем. Потом Дора споткнулась о тело Рона, упала и ушибла коленку об миску из-под фруктов, которая упала со стола, когда Рон умирал и бился в судорогах.

— Дурдом какой-то, — констатировала Дора.

Алиса тем временем усиленно моргала подбитым глазом. Он сильно болел, но, кажется, видел.

— Теперь тебе легче стало? — спросила Алиса.

— Офигеть как легко, — отозвалась Дора.

Встала на четвереньки и захихикала — кажется, конопля подействовала. Кстати о конопле…

— Косяк куда-то дела, — констатировала Дора. — А, вот он, потух, зараза! Дырку в ковре прожег…

Алиса к этому времени окончательно проморгалась и убедилась, что глаз цел.

— Пойду я, — сказала она. — Извини, что так получилось.

— Иди к бесам! — воскликнула Дора. — Чтоб я тебя больше не видела! Куда пошла?! Яд забери, дура! Не хватало еще, чтобы Зак его нашел!

— Да пусть хоть десять раз найдет, — пожала плечами Алиса, но банку со смазкой все же прибрала. — Джон говорил, это особый тайный яд, о нем никто не знает.

— Зак про яды всё знает, — заявила Дора. — Ну, куда ты опять собралась? Балахон жреческий возьми, дура! Как будешь по улице идти? В этих лохмотьях да с красным глазом, да еще в такое время только до первой гоп-команды дойдешь.

Закончив эти слова, Дора подумала, что так этой суке и надо, отличный выход был бы. Увидела, как Рон помирает, испугалась, побежала якобы за помощью, и пропала неизвестно куда. Откуда о подземном ходе узнала? Не могу знать, сэр Харрисон, а что, в этом доме на самом деле есть подземный ход? Ну надо же! Может, Рон рассказал? А что с ней случилось-то? Гопники убили? Ох, горе-то какое!

И кто, спрашивается, тянул Дору за язык? Ушла бы сука в чем есть, и не подумала бы о последствиях, по этой дуре сразу видно, что думать вообще неспособна. Ассасин, работаю на дом Адамса… тьфу! Дерьмо, а не ассасин. Этот Джон Росс лучше бы Дору в ученицы взял, и то толку больше было бы… Хотя нет, нельзя так думать, Крайст говорил, что это плохая карма, а Гаутама — что грех. Или наоборот?

Пока Дора предавалась мрачным раздумьям, Алиса нашла в стенном шкафу балахон, который Рон надевал, когда скрытно выходил в город, и натянула его на себя. Балахон был сильно велик, полы волочились по полу, а капюшон полностью скрывал лицо, так что из-под него почти ничего не было видно. Но ничего, до выхода на улицу как-нибудь добредет. Алиса покрутилась перед зеркалом и задумчиво произнесла:

— Обрезать бы да края подрубить…

— Времени нет, — оборвала ее Дора. — Хочешь уходить — уходи сейчас же, а то я докладывать пойду, что Рон помер. Алиса нахмурилась.

— А что ты собираешься докладывать? — спросила она.

— Что надо, то и собираюсь! — рявкнула Дора. — Пошла прочь, сука! Дорогу сама найдешь или проводить?

— Проводи, пожалуйста, — попросила Алиса.

Они вышли из номера и спустились по лестнице на первый этаж. Со стороны их парочка, надо полагать, выглядела колоритно: впереди идет красивая обнаженная блондинка, заплаканная и укуренная одновременно, а сзади ковыляет неясное существо, закутанное в балахон не по размеру.

— Теперь тихо, — прошептала Дора. — Там в конце коридора за углом пост охраны, нельзя, чтобы услышали.

Они подошли к неприметной деревянной двери, Дора отодвинула щеколду, распахнула дверь и внезапно получила ручкой швабры между глаз, настолько внезапно, что не успела ни перехватить палку, ни увернуться. И хорошо, что не смогла — швабра торчала из ведра, которое завалилось на бок и обязательно покатилось бы по коридору с адским грохотом, если бы Дора позволила швабре упасть.

— А ведь это не крысы тут грохотали… — пробормотала Дора.

— Джон! — воскликнула Алиса.

И тут же получила от Доры по губам, хорошо получила, от души, нормальная такая пощечина, только не по щеке, а по губам.

— Тихо! — прошипела Дора. — Если нас обоих попалят, я тебя выгораживать не стану. Лучше ведро нормально поставь, пока я швабру держу.

Алиса поставила ведро нормально и испуганно посмотрела вглубь подземного хода.

— Темно-то как… — прошептала она.

— Факел возьми, — посоветовала Дора. Алиса взяла факел, огляделась по сторонам и сказала:

— Огнива нет.

— Огнива… — передразнила ее Дора. — Дура ты необразованная, спичек никогда не видела! Учись, деревня. Дора взяла с полки с факелами спичечный коробок, зажгла факел и сказала:

— Всё, проваливай. Чтобы я тебя больше не видела.

Алиса шагнула в темноту, темнота отступила перед светом факела, и стало видно, что в дальней стене каморки есть узкий и низкий лаз, из которого торчит верхняя часть приставной лестницы, деревянной и очень грубо сделанной, ступеньки все в заусенцах. Маленькая дверца, прикрывающая лаз, распахнута настежь. Точно не крысы здесь шумели. Ну чего стоило Джону Россу не врезаться в это ведро, а пройти дальше и убить Рона своими руками? Тогда у Доры совесть была бы спокойна. Впрочем, в таком случае вряд ли Джон Росс оставил бы Дору в живых.

— Ой, — сказала Алиса. — Я же босиком.

— Иди как есть! — прошипела Дора. — Поздно уже возвращаться. Всё, пошла, пошла, живо!

Алиса неловко протиснулась в лаз, кое-как нашарила ногой ступеньку лестницы, страдальчески сморщилась, но вслух ничего не сказала. Дора не стала больше ждать, вышла из каморки, закрыла за собой дверь и задвинула щеколду. Больше она Алису никогда не видела.