Год черной собаки

6. ОБЛАВА

Дональд Робинсон — химический король — сидел в своем офисе, развалившись в кожаном кресле, и сосредоточенно вертел в пальцах толстый красный карандаш. Промышленник был чем-то раздосадован. Брезгливо кривил тонкие губы и морщил нос.

Против босса в почтительной позе стоял помощник по экономике и информации. Неторопливо перелистывая бумаги в папке, докладывал о положении дел в концерне. Говорил обстоятельно.

— Конкуренты переправили через границу героин и ЛСД, несколько сотен килограммов. Но в продажу пока не пускают.

— Конкуренты? — передразнил презрительно генеральный директор. — Жалкую кучку контрабандистов вы называете конкурентами? Хорошо уж, что не соперниками.

— Их оборот превышает двадцать миллионов.

— Почему они не пускают товар на рынок?

— Мы их опередили, выбросили свои препараты, синтетические. Они по действию не слабее, но имеют низкую себестоимость, вот мы и продаем в два раза дешевле. Разумеется, пока. Пришлось пойти на временные убытки. Соперники в бешенстве — они теряют клиентуру. И, кроме того…

— Это не выход, — оборвал Дик. — Я не намерен отказываться даже от части прибыли из-за того, что какие-то мафиози путаются под ногами. Что они собираются предпринять?

— Узнаем сегодня. В десять вечера их главари соберутся на вилле «Арабески», где примут окончательное решение. Можно предположить, что обратятся к нам в надежде на компромиссное урегулирование создавшегося положения.

— Компромиссное урегулирование, — опять передразнил Робинсон. — Меня это не устраивает. Я желаю раз и навсегда от них избавиться. Причем не тратя на это ни цента. Поняли? Раз и навсегда. Так, чтобы уже не поднялись. Если бить, то до смерти, иначе не стоит и замахиваться. Таков мой принцип.

— Но… — начал было советник.

— Вам что-либо не ясно?

Помощник поджал губы и пожал плечами.

— Можете идти.

— А как же?..

— Продавать по прежним ценам, никаких снижений. Это тоже мой принцип, и я от него не отступлюсь. Поняли?.. Остальное — моя забота. Ступайте.

Едва за советником закрылась дверь, промышленник потянулся к телефонному аппарату, снял трубку и набрал номер…

Комиссар Фокс прогуливался неподалеку от широкого, с белой колоннадой, подъезда отеля «Фламинго». Вообще-то гостиница была непритязательной, но пользовалась безупречной репутацией. Тут обычно останавливались мелкие бизнесмены и чиновники, а портье выполнял и обязанности бармена. Большие окна поблескивали чисто промытыми стеклами, в которых отражались огни фонарей и зеленые, красные и желтые блики рекламы соседних заведений.

Фокс огляделся. Вдоль тротуара на полукруглой площадке, обнесенной каменным парапетом, припарковались несколько автомобилей. С краю стояла фиолетовая «тойота». Она-то, видимо, и интересовала комиссара. Он кивком подозвал полицейского, стоящего поблизости.

— Все сделано? — спросил тихо.

— Все, сэр. Знак переставлен. На этаже дежурит наш агент. Объект у себя в номере, принимает ванну, по-видимому, собирается уходить.

— Хорошо. — Комиссар взглянул на часы. — Время еще есть.

Вечер принес прохладу, но от асфальта парило. Из распахнутых окон бара слева от отеля доносилась суматошная музыка. По улице по три-четыре человека фланировали завсегдатаи этого района. На панель выходили «совы» — те, кто в основном ведет ночной образ жизни, отсыпаясь днем.

Полицейский что-то прошептал в висевшую на груди рацию и доложил комиссару:

— Объект вышел из номера, сэр. Спускается по лестнице. Сейчас будет здесь.

Из подъезда показалась высокая блондинка в белой широкополой шляпе из рисовой соломки и в темных очках.

— Вот она.

Женщина направилась к «тойоте», на ходу натягивая сетчатые перчатки. Какой-то мулат услужливо бросился к лимузину и стал поспешно тряпкой протирать ветровое стекло.

— Сгинь, — презрительно процедила сквозь зубы блондинка и протянула руку к дверце.

— Извините, — Фокс шагнул вперед. — Это ваша машина?

— А в чем дело?

— Прошу прощения. Это ваша машина? — повторил вежливо, но настойчиво.

— Моя. А в чем дело? Я спешу.

— Я комиссар полиции. Вы нарушили правила. Сожалею, но тут запрещена стоянка.

— Не говорите глупостей. Я здесь паркуюсь постоянно. Вон знак. — Она слегка дернула шляпой.

Фокс даже не посмотрел туда, куда указала женщина, он прекрасно знал — знака нет. Вернее, он есть, но значительно правее, «тойота» оказалась за чертой его действия.

— Совершенно верно, — ухмыльнулся комиссар. — Указатель имеется, но не там, где бы нам с вами хотелось.

— Но ведь еще днем… — попыталась возразить женщина. Она была выше Фокса, чуть наклонила голову, и в каждом стеклышке ее очков комиссар видел свое отражение.

— Будьте любезны ваше водительское удостоверение?

— Мне некогда. Я тороплюсь. — Женщина достала из лакированной сумки, висевшей у нее на плече, документ и протянула Фоксу.

— Не беспокойтесь — это займет мало времени, — успокоил ее комиссар и взмахом ладони подозвал полицейского. Передал ему права. — Но придется проехать в участок. Это совсем близко.

— Я не могу. Меня ждут! — вспылила женщина. — Берите штраф, и конфликт исчерпан.

— Сожалею. — Лицо Фокса расплылось доброжелательностью. — У нас теперь новые правила, и я как раз проверяю их исполнение. Да вы не волнуйтесь. Пустая формальность, обещаю — через пять минут снова сядете за руль. — Он наклонился к полицейскому и шепнул:

— До моего личного распоряжения не выпускать. Отвечаете. И смотрите в оба, эта штучка не так безобидна, как выглядит.

Полицейский и блондинка сели в «тойоту», и она, резко рванув с места, скрылась за поворотом.

Фокс покосился на циферблат, стрелки показывали двадцать два часа.

От увитого ползучими растениями вазона на парапете отделился человек и подошел к комиссару. Это был инспектор.

— Мы можем ехать, шеф? Люди проинструктированы, машины за углом в переулке.

— Сколько вы взяли?

— Двадцать. Старший сержант Ричмонд…

Вилла «Арабески» словно притаилась в глубине тенистого парка, окруженного высокой чугунной решеткой. Построенная в мавританском стиле, аккуратненькая и свежеокрашенная, выглядела среди разлапистых кленов словно игрушечная. На ее залитом луной фасаде не светилось ни одного окна, будто она необитаема, Однако из трубы на остроконечной крыше вилась тоненькая струйка дымка. Во флигельке, притулившемся неподалеку, в окнах горел свет.

Прячась за оградой, полицейские растянулись цепочкой.

— Окружить здание! — скомандовал Фокс. — Осторожнее, не спугните их. Внутрь не входить. Сержант Ричмонд?

К комиссару приблизился здоровенный полицейский с крупными чертами сурового, но простоватого лица.

— Слушаюсь.

— Возьмите двух человек и пройдите за дом к выходу. Перекройте пути отхода. Клиенты у нас серьезные, но надеюсь, обойдемся без стрельбы. И сами не переусердствуйте.

— Слушаюсь. — Сержант отошел к оцеплению. Что-то сказал и вместе с двумя полицейскими направился, укрываясь в тени деревьев, к черному ходу…

В полицию Ричмонд поступил, когда ему уже перевалило за тридцать. Жена умерла совсем молодой от перитонита, оставив на его руках крошку дочь. Малышку выкормила грудью вместе со своим сынишкой соседка. Пожалуй, не было более заботливого и ласкового отца, чем этот неразговорчивый человек, работавший тогда механиком в авторемонтной мастерской. Зарабатывал Ричмонд прилично и осиротевшего ребенка всячески баловал. Девочка росла чистенькой и умненькой. Училась отлично, была не по возрасту развита, много читала.

Однажды осенью, когда она возвращалась из школы, как потом показали свидетели, на нее набросились одурманенные зельем подростки и затащили в подвал пустующего здания. Там и обнаружили ее труп. Негодяи надругались над ней и задушили. Их не нашли.

Гибель дочери оглушила Ричмонда. Он перестал спать. Стоило немного забыться, как перед глазами возникало растерзанное и окровавленное тельце, будто размазанное по серому полу пахнущего крысами подвала. Через месяц после похорон Ричмонд попросился на службу в полицию. Внешне казалось, что он олицетворяет образ эдакого примерного и туповатого служаки. Но это лишь казалось. Глубоко в душе его снедала только одна мысль — мстить. Жестоко и беспощадно. В каждом наркомане или торговце «белым ядом» он видел виновников смерти и мук дочери. Он очень усердствовал, но вскоре убедился: задержанные, те, кто богател на людских пороках, чаще всего сухими выходили из воды. Деньги делали свое дело. Процессы закрючкотворивались искусными адвокатами, свидетели меняли показания, судьи проявляли непонятное снисхождение. Тогда Ричмонд изменил тактику. Теперь он не ловил, а стрелял. Требовала того обстановка или нет, он применял оружие, а владеть им научился отменно. Он начал сам приводить в исполнение приговор, который выносил тоже сам, и таких приговоров намеревался совершить сто. Только тогда душа его может обрести покой. И странное дело, он начал ощущать, что с каждой жертвой его кошмарные видения тускнеют, теряют остроту, словно рассасывается какая-то сосущая сердце боль или заживает рана. Ричмонд не боялся, что его привлекут за превышение власти. После смерти ребенка он вообще ничего не боялся и, по сути дела, считал — жизнь больше не имеет смысла. Но опасался не успеть. Не успеть расправиться с сотней мерзавцев, поэтому действовал пока осторожно, пытаясь в глазах начальства чем-то оправдать свои поступки, придать вид законности.

Полицейские остановились на плоском гранитном крыльце по обе стороны двустворчатой двери. Вокруг ни звука.

По рации сообщили: начинайте.

Они высадили дверь и ринулись внутрь.

В доме ярко горел свет, окна затянуты плотными шторами. Где-то наверху топали. Зашумели. Раздались крики. Грохнул одиночный выстрел. Потом все вроде стихло.

Ричмонд послал сопровождавших его людей по крутой лестнице на второй этаж, а сам побежал по узкому коридору. Распахнул первую дверь. В большой комнате прямо напротив него замерли двое мужчин. Увидев сержанта, покорно подняли руки, видимо, и не собираясь сопротивляться.

Полицейский стоял на пороге, сжимая в руках пистолет. Он прекрасно сознавал, что эти двое хотя бы по возрасту не могли быть убийцами дочери. Но они были соучастниками, теми, кто толкал подростков на преступления, снабжая их отравой. Вновь из розового тумана выплыло тело девочки. По сердцу словно полоснули наждачной бумагой. Голоса изнутри надрывались: «Это они ее убили… Они… Они… Они».

Тот, что был потолще, косматый и носатый, выплюнул на ковер сигару и, протягивая сержанту сцепленные ладони, произнес снисходительно и даже с бравадой:

— Что вылупился? Окольцовывай!

Ричмонд ненавидящим взглядом окинул бандитов. Они уже оправились от неожиданности и начинали наглеть.

— Чего тянешь? — Это сказал второй, повыше и потоньше своего приятеля. — Тут не маркет самообслуживания. Надевай браслеты. Да не забудь потом доложить, что мы не взбрыкивали. — Он засмеялся, широко разевая рот, и толкнул локтем толстого.

Сержант молниеносно вскинул руку. Два выстрела прозвучали дуплетом. Гангстеры дернулись и стали медленно сползать на пол. Ричмонд подошел, нагнулся, вытащил у одного из кармана револьвер и выстрелил из него в притолоку двери. Затем вложил в руку трупа. То же проделал и со вторым. Огляделся и, осторожно ступая, покинул комнату. Голоса в подсознании смолкли.

На втором этаже в просторной гостиной вокруг круглого, покрытого тяжелой скатертью стола, стояло несколько человек в наручниках. В углу горел камин. В пепельницах еще дымились сигареты. Агент в штатском собирал разбросанные по столу бумаги и складывал в кейс. Фокс восседал в кресле, вытянув коротенькие ножки, и жмурился, как кот на солнцепеке. Полицейские расположились у задернутых портьерами окон.

— Та-ак, — удовлетворенно произнес комиссар. — Я рад, что вы вняли разуму и сдались мирно. Думаю, это вам зачтется.

В дверях показался инспектор.

— Что у вас? — обратился к нему Фокс. — Обыскали виллу?

— Обыскали. Внизу обнаружено более двухсот килограммов героина.

— Ого! — Комиссар подскочил. — Изрядно.

— Во флигеле, — продолжал инспектор, — кухарка и две девицы готовили обильный ужин. Видно, господа собирались после разговора перекусить.

— Они не имеют прямого отношения к этим? — Фокс ткнул пальцем перед собой.

— Никакого. Просто обслуга.

Вошел Ричмонд. Лицо непроницаемо, глаза словно оловянные.

— Как у вас, сержант?

— Задержали двоих. На приказ бросить оружие — открыли огонь. Пришлось… — Он приподнял и опустил плечи.

— Обоих? — Комиссар спросил таким тоном, будто и не сомневался в ответе. Впрочем, он действительно не сомневался, ибо знал, если сержант стреляет, то без промаха и всегда насмерть.

— Идите осмотрите подвал, Ричмонд. Проверьте, чтобы все было в сохранности. Я тоже скоро спущусь. Этих, — кивнул на задержанных, — в машину.

Сержант находился в комнате без окон, расположенной рядом с той, где он расправился с гангстерами, вероятно, ее-то они и охраняли. На низкой тахте лежало четыре вспоротых тюка. Из разрезов выглядывали пластиковые подушечки с бледно-голубым, как щеки покойника, порошком.

«Вот оно, зелье проклятое, — думал Ричмонд. — «Белая смерть», «белое безумие», как только не называют этот сатанинский наркотик. Скольким он искалечит судьбу, загубит жизнь, навсегда развеет мечты и надежды. Разрушит семьи, растопчет любовь и достоинство, отнимет у родителей детей». Голоса заныли что-то заупокойное.

Вошел Фокс. С какой-то заботливостью похлопал по ближнему тюку. Сказал удовлетворенно:

— Улов богатейший. Не удивлюсь, если многие участники получат повышение и наградные. Обезвредили большую группу уголовников, не каждый день так везет. Как вы считаете?

Ричмонд не ответил, лишь как-то странно, словно впервые увидев, посмотрел на комиссара.

— Проследите за сохранностью груза. Потом это будет сожжено.

«Груза, — усмехнулся про себя сержант. — Сожжено. Кому ты пытаешься залить баки? Да, сожгут, но только не это. Содержимое заменят безобидным тальком, которым присыпают малышам попки. Причем сделают это по всем правилам: с протоколами, актами, в присутствии свидетелей. Концы в воду. А когда уляжется, употребят героин по назначению — сплавят потребителям. Посаженных бандитов, по сути дела, заменят те, кто должен бороться с этим злом. Да и сплавят не просто кому попало. Рынок должен расти, расширяться, как спрут, вытягивать щупальца, поглощать новые и новые жертвы. Сначала распространят в районах, еще не охваченных этой жуткой эпидемией. Отдавая предпочтение молодежи, подросткам, школьникам. Со стариков взятки гладки — помирать скоро. Цены сначала установят низкие — за крошечный пакетик хватит и того, что родители дают на конфеты или мороженое. А вот когда «потребители» созреют, втянутся и станут настоящими наркоманами, стоимость резко взвинтят в десять-двадцать раз. И спасения нет. Потерявшие рассудок люди пойдут на все, лишь бы заполучить вожделенную дозу, и ничто их не остановит. Впрочем, остановит — конец неотвратим: больница, сумасшедший дом, тюрьма, самоубийство или смерть под забором. Сожгут? Как же».

Из размышлений вывел Фокс.

— Прикажите погрузить тюки в машины. Я пойду.

— Моя власть, спалил бы к чертовой матери в этом осином гнезде вместе с бандитами, чтобы и другим неповадно было, да еще бы и по телевизору показал, как у нас любят — во всех подробностях, — процедил сквозь крепко сжатые зубы. Щеки его побледнели. Голоса внутри поддакивали: «Ты сейчас спали, сейчас».

— Ну-ну. Не увлекайтесь, дорогой. Не так экспансивно. — Он похлопал сержанта по плечу и подумал: «Вероятно, поэтому-то тебе и не дают власти. Какой же идиот будет сжигать деньги и тех, кто их приносит. Не пора ли отправить тебя к психиатру?»

Ричмонд снова странно посмотрел на комиссара и будто прочел его мысли. В мозгу промелькнуло: «А ведь я и его когда-нибудь прихлопну, стерву». Голоса за свое: «Убей, убей».

— Я пошел, — Фокс опять дружески похлопал сержанта по плечу. — Проследите за порядком.

К воротам виллы одна за другой подходили и тут же отъезжали машины. Суетились полицейские, вталкивая в них задержанных, захлопывая дверцы.

Фокс направился к служебному автомобилю, уселся, снял трубку радиотелефона и вызвал свой участок.

— Седьмой? Комиссар Фокс. Там у вас находится женщина. Да-да, за нарушение правил уличного движения. Она на месте? Возмущается? Ничего-ничего, это я беру на себя. Отпустите ее. Да-да. И не забудьте принести извинения. Ну скажите, что перепутали. Хорошо. — Он повесил трубку.

— Поехали, — бросил шоферу. — Сработано по высшему классу, все останутся довольны.

— Куда прикажете?

— Домой. А по пути заскочим в магазин, сегодня у сынишки день рождения, нужно купить подарок, давно просит электроконструктор. Увлекается техникой, постреленок. — По лицу Фокса разлилась нежность…