Год под знаком гориллы

Отдых на равнинах

Существует мнение, что и человек и животные с трудом приспосабливаются к биотопу, отличному от того, в котором они выросли. Например, считается, что пигмеи не любят открытых равнин, а европейцы, находясь в гилее, испытывают чувство беспокойства — им кажется, что они заперты в каком-то тесном помещении. Думаю, что в этом есть большая доля правды; по крайней мере я всегда испытывал чувство облегчения, когда после нескольких недель, проведенных в лесу, передо мной снова открывались широкие горизонты.

Закончив работу в Недоступном лесу, мы поехали к северу через Руинди — равнинные охотничьи угодья Парка Альберта. Руинди, лежащее у южной оконечности озера Эдуарда, — единственное место в самом парке, где есть постоянные туристические базы. Кроме того, оно находится в центре заповедника и отсюда можно наблюдать на заросших травой равнинах и на обрамленных пальмами реках стада буйволов, слонов, бегемотов, антилоп водяных козлов, а также львов, леопардов и бородавочников.

Мы миновали Руинди, выехали из узкой долины, направляясь к северу, через горы, и спустились в городок Бени, расположенный у самого леса Итури, зеленого океана, простирающегося до самого горизонта. В этом городке несколько греческих лавочек. Есть и маленькая гостиница — «Отель Мажестик», в которой мы остановились. На закате, когда равнины уже погрузились в густую тень, мы увидели Лунные горы. Они вздымаются над долиной почти на семнадцать тысяч футов. Это пенеплен, поверхность которого сильно выветрилась; среди голых скал лежат ледники.

Ледники сверкали темным золотом и постепенно меркли по мере того, как солнце садилось все ниже и ниже. Нам посчастливилось насладиться редким зрелищем. Нередко Лунные горы бывают укрыты облаками по нескольку недель кряду, так что случайно попавший сюда путешественник и не догадается об их существовании. Африканцы дали этим горам подходящее название — «руенжура», что означает «место дождя».

В I веке нашей эры грек Диоген будто бы проник в глубь континента со стороны Занзибара. После двадцати пяти дней пути он достиг окрестностей двух больших озер и горного хребта со снежными вершинами, в которых берет свое начало Нил. Об этом написал сирийский географ Маринус Тирский, а в 150 году нашей эры Клавдиус Птолемеус, более известный под именем Птолемея, составил свою знаменитую карту, на которой показан Нил, текущий с Лунных гор на север. И все же человечество узнало об этом наверняка только семнадцать веков спустя. Хотя считается, что Генри Стэнли первый открыл эти горы в 1888 году, другие европейцы видели их раньше него. В 1864 году сэр Сэмюэль Бейкер, который открыл озеро Альберта, увидел издалека какой-то горный хребет и назвал его Синими горами; два члена экспедиции Стэнли, Парк и Маунтеней-Джефсон, заметили ледники с озера Альберта за месяц до того, как это сделал сам Стэнли.

На Лунных горах нет горилл, но по их нижним склонам бродят шимпанзе. В течение двух дней, в начале мая, мы обследовали этот горный массив. Пока Док искал шимпанзе у подножия гор, я отправился вдоль долины Бутагу. Я видел, что кое-где эти обезьяны выгрызли сердцевину из стеблей диких бананов; издалека доносился рев животных. Вместе с проводником мы начали быстро подниматься в гору и, миновав зону бамбука, вошли в заросли древовидного вереска. Слой мха сфагнума доходил до трех футов толщины, тропинка представляла собой настоящее болото, и мрачный свет пробивался сквозь серебристо-серые лишайники, гирляндами свисавшие с ветвей. Мы оставили поклажу в хижине Махангу и продолжали подъем, вступив в зону гигантских сенецио.

На высоте примерно тринадцати тысяч футов нам встретился «Кампи-я-Чупа» — «Лагерь Бутылки». Лагерь получил это название потому, что немецкий зоолог Франц Штульман оставил на этом пригорке бутылку, обозначив ею наивысшую точку, достигнутую им в 1891 году. Некоторое время мы продолжали подъем, затем повернули обратно.

Ледники были закрыты облаками. Слева, в глубине затененной долины, лежало Лак Нуар (Черное озеро). Его темная поверхность была неподвижна, как смерть. На следующее утро мы вернулись в низины. Ничего полезного сделать не удалось; в сущности этот поход был глупостью, и все же я был доволен, что побывал на горе.

В этот вечер мы встретились с Мича, прибывшим сюда для обследования северной части Парка Альберта. Мы сидели на веранде отеля Митумба, расположенного у подножия гор, пили джин и болтали о разных пустяках. Мича спросил: «А вы были в Ишанго? Нет? Непременно поезжайте туда. Это самый красивый уголок Парка Альберта».

Мы последовали его совету. 8 мая, под вечер, мы съехали с шоссе на дорогу, ведущую на юг к Ишанго. Она представляла собой просто две колеи, тянущиеся через холмистые, поросшие травой равнины, с разбросанными кое-где небольшими группами акаций. Далеко впереди сквозь золотистую вечернюю тишину двигалось стадо слонов, голов в пятьдесят, — величественных животных, властелинов минувших эпох. Справа от нас склоны гор, круто поднимавшиеся над долиной, неясно рисовались в косых лучах заходящего солнца.

Наивысшей точкой хребта, поднимающейся приблизительно на семь тысяч футов над нами, была гора Чабериму — крайняя северная оконечность района обитания горных горилл. К северу от этого массива местность резко понижалась. Я с интересом рассматривал гору Чабериму — она была целью нашего следующего похода.

Нет сомнения, что Ишанго — одно из красивейших мест в Африке. Оно расположено на северном берегу громадного, в пятьдесят миль длиною, озера Эдуарда, в том месте, где из него вытекает река Семлики и течет, извиваясь к северу, в сторону озера Альберта и Белого Нила. На выступе, с которого открывается вид на озеро, стоят два павильона для отдыха. Мы вынесли стулья на самый край выступа и стали любоваться рекой, текущей в двухстах футах под нами. Река плавно изгибалась в сторону горных склонов. Она текла в берегах, обрамленных кустарником, среди которого тут и там росли древовидные молочаи, простиравшие к небу свои темно-зеленые сочные ветви. Небольшая, грушевидной формы отмель около устья реки, видимо, была излюбленным местом отдыха множества водоплавающих птиц. Там собралось около двухсот бакланов; когда с наступлением сумерек они улетели вниз по реке, стая пеликанов с розовыми спинами и стая совсем белых прилетели цепочкой, одна за другой, величественно взмахивая крыльями. Эти нелепые птицы сели на островке — белые пеликаны с одной стороны, пеликаны с розовыми спинами с другой.

В камышах под нами отдыхал бегемот. Он тяжело дышал, и на его серовато-розовой шкуре была видна глубокая рана. Другие бегемоты лежали, погрузившись в реку. Над поверхностью воды виднелись только их ноздри и выпуклые глаза. Иногда какое-нибудь животное поводило ухом и издавало басовитое «хо-хо-хо». Этот звук отдавался от берега до берега. Десять молодых бегемотов вылезли на песчаную отмель ниже по течению и гонялись друг за другом, словно огромные щенята, разевая гигантские пасти.

Стадо из восьми рыжевато-коричневых антилоп водяных козлов вышло из кустарника и спустилось гуськом по узкой тропинке. У воды самец обернулся, словно почуяв опасность, потом склонил голову с длинными изогнутыми рогами и начал пить рядом со своими самками. Двадцать слонов пришли на водопой; быстро темнело, и в сгущавшихся сумерках мы различали только их неясные силуэты. После этого не было ничего — лишь безмерная тишина ночи.

Мы покинули этот очаровательный уголок на следующий день рано утром. Однако мне удалось побывать там еще раз, в сентябре 1960 года, вместе с доктором Жаком Вершуреном, который тогда работал в качестве биолога в Национальном Парке Альберта. Когда я один пробирался вдоль берега озера Эдуарда, вблизи устья реки, я был настороже, опасаясь встречи с бегемотом. Огромное тело и тощие ноги этих животных создают обманчивое впечатление о той быстроте, с которой они могут двигаться на суше. Когда бегемот пасется ночью на берегу, он может стать опасным, если ему покажется, что отрезан путь к убежищу, то есть к воде.

Национальный парк королевы Елизаветы. Два льва около убитого буйвола. В воде видны головы и спины гиппопотамов

Франк Поппельтон, егерь из Парка королевы Елизаветы, который примыкает к Национальному Парку Альберта с востока, рассказал мне, что за последние несколько лет в его парке погибло десять африканцев. Пятеро были убиты бегемотами, буйволы забодали четырех женщин, собиравших хворост в густых зарослях, а последнего из этого списка погибших убил слон.

Множество бегемотовых троп, вытоптанных в твердой Глинистой почве ногами целых поколений этих тяжеловесных животных, вело от озера и реки к равнинам. Вблизи этих троп, обычно около кустов, лежали кучи навоза. Бегемоты имеют любопытное обыкновение мочиться и испражняться одновременно, а быстро машущий хвост животного разбрасывает испражнения во все стороны. Возможно, что навоз и моча служат как бы дорожными знаками, указывающими другим представителям этой породы, кто здесь прошел. Это похоже на то, как собаки размечают границы своих владений, оставляя знаки на деревьях и изгородях. Граф Корнэ д'Эльзиус, который в то время был директором лагеря в Руинди, рассказал мне местную сказку, объясняющую эту привычку:

«Бог сотворил бегемота и велел ему накосить травы для других животных. Но когда бегемот пришел в Африку и увидел, как там жарко, он попросил у бога позволения сидеть в воде в течение дня и косить траву только по ночам. Бог не очень хотел давать такое позволение потому, что боялся, что бегемот будет есть рыбу, а не косить траву. Но бегемот дал обещание не есть рыбы, и тогда ему было позволено сидеть в воде. И вот теперь, испражняясь, бегемот раскидывает навоз хвостом, чтобы показать богу, что в нем нет рыбьей чешуи».

Взрослый бегемот, вес которого может доходить до двух тонн, должен поедать огромное количество травы, чтобы насытиться. Поскольку охота на бегемотов запрещена, их поголовье в Парке королевы Елизаветы и Национальном Парке Альберта невероятно увеличилось, и теперь около тридцати трех тысяч животных населяет озера и реки этих парков. Даже периодические эпидемии сибирской язвы не уменьшают их количество. В Парке Елизаветы это становится настоящей проблемой — слишком много животных, слишком мало травы. Травяной покров у берегов озер и рек полностью объеден, в результате чего возникла эрозия почвы. В поисках пищи животные стали уходить все дальше и дальше. Перед администрацией Парка встала трудная проблема, которая рано или поздно возникнет перед всеми парками, где есть стада крупных животных, а территория парка мала. Администрация знает, что паркам грозит опасность превратиться в пустыни, и все же они не хотят произвести отстрел лишних животных потому, что цель заповедников — сохранение животных в их природных условиях, без вмешательства человека. А между тем человек-охотник был неотъемлемой частью экологии в течение многих тысяч лет. Кроме того, большинство парков недостаточно обширны для того, чтобы быть независимыми заповедниками, удовлетворяющими все свои нужды. Когда же обиталища становятся для животных слишком тесными, то им некуда податься — со всех сторон они окружены человеком. В Уганде администрация наконец решилась произвести отстрел некоторого количества бегемотов в самом парке и на его окраинах; этим они спасли заповедные земли и в то же время дали африканцам мясо. Вывод отсюда ясен: парки нельзя полностью оставлять на произвол судьбы, ими надо разумно управлять.

Я нашел небольшой холмик и сел на нем, вооружившись биноклем. Светило утреннее солнышко. Гора Чабериму, окутанная туманом, словно плыла над землей, а вдалеке, над сверкающей гладью озера Эдуарда, стояли черные столбы поденок. Отмель на противоположном берегу была покрыта водоплавающими птицами. Около восьмисот бакланов стояли тесными рядами. Некоторые птицы распустили крылья, желтая кожа на их горлах быстро трепетала, Временами два баклана приветствовали друг друга весьма изысканным образом: покачивая головой взад и вперед, они сближались мелкими шажками до тех пор, пока их грудки почти соприкасались, и затем вытягивали кверху шеи. Два священных ибиса, выглядевших очень торжественно в своем белоснежном оперении, с черной головкой и шеей, бродили по отмели. Неподалеку стояло девять лесных ибисов. Вид у них был озабоченный. Их голые темно-красные головы и желтые клювы составляли резкий контраст с черно-белым оперением. Когда пеликан с розовой спиной выронил из клюва какую-то еду, к нему ринулся лесной ибис и подхватил кусочек. В стороне, на небольшой зеленой лужайке, стояли разные птицы: две серые цапли, одна цапля голиаф, одна средняя белая цапля, четыре большие белые цапли, один ябиру, тринадцать малых белых цапель и восемь марабу.

Мне особенно нравятся марабу, с их голыми головами и шеями красноватого цвета, усеянными черными пятнами. Эти птицы не очень красивы, но когда они выступают важно, с задумчивым видом, им нельзя отказать в какой-то особой, торжественной элегантности. По своим повадкам это скорее хищные птицы, чем аисты. Во время дневной жары они парят на большой высоте, легко скользя на восходящих потоках воздуха. В городе Катве, на северной оконечности озера Эдуарда, марабу, совсем ручные, стоят вокруг помойных куч, подняв плечи и опустив головы, в ожидании рыбьих потрохов.

Варан длиной около трех футов подплыл к птицам, стоявшим на берегу, вылез на песок и заковылял к бакланам. Уступая ящерице дорогу, птицы неторопливо посторонились, а проходивший мимо пеликан бросил беглый взгляд на своего дальнего родственника. Минут десять ящерица бродила между птицами, затем вошла в воду и уплыла.

У самых ног я нашел кусок кварца. Было похоже, что он обколот рукой человека. Я начал поиски и вскоре собрал целую пригоршню обломанных наконечников стрел, скребков, острых осколков и недоделанных орудий.

Когда-то, давным-давно, здесь сидели охотники, мастерили оружие и поглядывали на равнину в надежде увидеть антилопу или какое-нибудь другое животное, идущее по узенькой тропе к береговому обрыву. Доктор Жан де Хайнзелин, который производил раскопки на месте древнего поселения около Ишанго, сказал мне, что некоторые из этих каменных орудий не старше ста пятидесяти лет. Но первобытные люди жили в этих местах давно. Около девяти тысяч лет тому назад здесь было поселение охотников и рыбаков эпохи мезолита. Эти люди охотились на животных с копьями и употребляли гарпуны, чтобы убивать бегемотов. Внезапно земля вокруг них стала взрываться, образуя огромные кратеры на дне долины и на склонах гор. В течение ряда лет образовалось около двухсот кратеров. Некоторые из них были диаметром в милю и глубиной в тысячу футов. Ныне края кратеров поросли лесом, а кое-где их заполнила вода и они превратились в озера. Эти кратеры — одно из самых интересных явлений природы в Парке королевы Елизаветы. В конце засушливого сезона, когда трава начинает вновь зеленеть, в кратеры приходит множество слонов. Если смотреть на них сверху, они напоминают серых жуков, ползающих по зеленому ковру.

Можно представить себе, каким ужасом был объят первобытный человек, когда земля начала содрогаться, а его хижины погребал под собой слой серого пепла. Деревня Ишанго была покинута, и в течение многих столетий здесь не было нового поселения.

Я никогда не забуду дни, проведенные в Ишанго и других парках Восточной Африки, и считаю посещение этих мест, пожалуй, наиболее значительным событием моей жизни. Природа там такая, какой она была до появления современного человека, и только там можно наблюдать животный мир Африки во всей его полноте и разнообразии.

Когда я заметил семейство львов, лениво отдыхающих в тени кустов; увидел, как трусцой убегает бородавочник — безобразный и все же чем-то привлекательный; когда я забавлялся зрелищем сотен шипящих друг на другах хищных птиц, покрывающих труп животного, — в эту кишащую массу врывались шакалы и гиены, чтобы урвать себе кусок; когда я наблюдал множество интересных сцен, легко было забыть, что большая часть крупных животных в Африке истреблена и доведена до ничтожного числа и что вне пределов национальных парков и заповедников почти не осталось диких животных.

Многие люди до сих пор представляют себе Африку как страну, кишащую огромными стадами крупных животных. До второй мировой войны так оно и было во многих районах этого континента. Однако теперь такие скопления животных существуют лишь в воспоминаниях людей старшего поколения. В Уганде, в Энтеббе, есть небольшой зверинец, где департамент охоты содержит животных перед отправкой их в различные зоопарки. Я видел, как толпы африканцев с восторгом разглядывали зверей, которых они никогда не видали в природных условиях, и тогда понял, как резко уменьшилось поголовье диких животных.

Существует несколько причин, вызвавших это уничтожение. Незаконная охота, которую ведут местные браконьеры, по масштабам своим равна серьезному коммерческому промыслу. В прошлом аборигены охотились только для еды. Теперь же существует значительный по размерам черный рынок, где продается сушеное мясо, слоновая кость, рога носорогов, якобы обладающие возбуждающими свойствами, хвосты диких животных — ими удобно отмахиваться от мух, жилы жирафов, из которых делают тетиву для луков.

Ученый-эколог Дарлинг, обследовав один район в Кении площадью приблизительно в сто квадратных миль, убедился в том, что браконьеры убивают там в течение одной недели от одной до двух сотен крупных животных, прибегая к весьма жестоким способам охоты, ведущим к тому же к уничтожению непомерно большого количества зверей. Для ловли крупных животных, например слонов, часто применяется проволочная петля, прикрепленная к тяжелому бревну. В Парке королевы Елизаветы мы видели слона, которого егерю пришлось пристрелить потому, что проволока врезалась слону в ногу до самой кости и у него получилась незаживающая, гноящаяся рана. На звериных тропах роют ловушки, охотники, вооруженные отравленными стрелами, сидят в засадах у водопоев и убивают животных, когда те приходят пить. Иной раз ловушки не проверяются по многу дней и животные умирают в мучениях, а потом их пожирают стервятники. Иногда западни роют цепочкой на протяжении мили и гонят туда целые стада. После удачной охоты браконьер зачастую не может сбыть все мясо и многих покалеченных животных просто бросает; они еще живы, но не могут передвигаться. Иногда за ними приходят позже, но чаще они так и погибают напрасно.

Кто-то в шутку предложил воздвигнуть памятник мухе цеце потому, что это маленькое насекомое сохраняет диких животных Африки, не позволяя заниматься сельским хозяйством и животноводством во многих районах. Муха цеце питается кровью диких животных, в которой живут смертоносные простейшие — трипанозомы. Дикие животные выработали иммунитет, но у домашнего скота трипанозомы вызывают смертельную болезнь — нагану. Другая разновидность мухи цеце — носитель сонной болезни, смертельной для человека. Однако эта болезнь теперь в основном побеждена и находится, под контролем. В течение долгого времени местные правительства пытались уничтожить муху цеце и дать людям возможность поселиться в ряде районов. Пытались истребить всех диких животных в надежде, что мухе цеце будет нечем питаться и не будет среды для размножения трипанозом. Недавно за два с половиной года в одном из районов Уганды было уничтожено двадцать восемь тысяч антилоп — водяных козлов, лесных антилоп, дукеров и других животных — все это ради истребления мухи цеце. Мясом этих животных никто не воспользовался. По той же причине в Южной Родезии за двадцать пять лет было уничтожено более полумиллиона голов диких животных. В Уганде в период между 1927 и 1958 годами по различным санитарным соображениям было отстрелено 31 966 слонов, а за это же время охотники, имеющие специальные разрешения, добыли только 8170 слонов. Недавно проведенные исследования показали, что трипанозомы обитают также и в крови различных мелких зверьков, что и они подвергаются укусам мухи цеце. Теперь можно считать, что почти поголовное истребление крупных животных весьма сомнительный способ борьбы с этой мухой.

Там, где живет человек, количество крупных диких животных резко уменьшается: на них охотятся, места их обитания подвергаются коренным изменениям. Сэр Джулиан Гексли высказал мнение, что равнины, саванны, леса, растущие в доступных местностях, и другие места обитания животных в Африке настолько неустойчивы в экологическом отношении, что интенсивное земледелие и скотоводство быстро превращает эти районы в пустыню, непригодную ни для человека, ни для животных. Население Африки растет и распространяется все дальше и дальше, занимая все уменьшающиеся районы обитания диких животных. Что можно сделать, чтобы спасти то немногое, что осталось?

Сохранение животного мира зависит в конечном счете от самих африканцев. Нельзя требовать, чтобы человек, занимающийся сельским хозяйством, оберегал дикую фауну, — ему нужна земля, нужно мясо, и ради сохранения собственной жизни он не потерпит на своих полях слонов и буйволов. Для скотовода его коровы и козы дороже всего, и, чтобы сохранить пастбища для своего скота, он будет истреблять других животных.

Трагическое положение, в котором очутились крупные дикие животные Африки, привлекло к себе внимание всего мира. Специалисты по сохранению поголовья диких животных, такие, как Гржимек (ФРГ), Дарлинг и Гексли (Англия), Бехнер, Петрид, Тальбот, Лонгхэрст (Америка) и другие, посещали Африку в надежде найти выход из создавшегося положения. В Найроби было образовано Кенийское Общество охраны природы, а Нью-Йоркское Зоологическое Общество создало для этого специальный фонд. Еще несколько лет тому назад будущее животного мира выглядело весьма мрачным, однако хотя и запоздалые, но интенсивные усилия ученых принесли некоторые результаты, могущие, как я полагаю, обеспечить хотя бы частичное сохранение неповторимо своеобразной, уникальной африканской фауны.

Следует исходить из того, что африканцы будут сохранять диких животных только в том случае, если смогут извлекать из этого прямую материальную выгоду и будут помнить, что Дикие животные представляют собой значительный природный ресурс, требующий правильного использования. Было наглядно доказано, что во многих районах можно получить больший доход от диких животных, чем от домашних. Например, одно земельное владение в Южной Родезии дает четыре фунта мяса дичи с каждого акра земли и только три фунта мяса домашних животных. В Уганде было установлено, что буйволы прекрасно развиваются и нагуливают вес на природных пастбищах, непригодных для домашнего скота. Ежегодный отстрел, так сказать «сбор урожая» диких животных на мясо, производимый за счет прироста числа животных, не уменьшающий их постоянное количество и осуществляемый совместно с африканцами, кажется нам наилучшим способом сохранения поголовья животных, находящихся вне пределов национальных парков. Порядок, при котором вся добыча поступает африканцам, дает им возможность получать мясо и шкуры и в то же время сохранять в нерушимости природные условия. Племена, живущие около областей, в которых действует такая система, будут получать дополнительные выгоды и от туризма. Например, в Кении туризм является вторым по размеру источником национального дохода. Сафари, организуемые для охоты или фотографирования, принесут дополнительные средства.

Экологи обнаружили, что в некоторых районах наличие какого-то количества диких животных улучшает пастбища домашнего скота. Разные виды копытных животных в районах своего обитания достигли удивительного природного равновесия. Некоторые из них едят один вид травы, другие — другой. Одни пасутся в низком кустарнике, другие — в высоком, тогда как домашний скот употребляет в пищу только несколько определенных видов трав. И растения, не поедаемые домашним скотом, разрастаются за счет тех, которыми он кормится.

Необходимо, чтобы африканцы как можно скорее уяснили себе ценность дикой фауны. В Америке мы можем на основании горького собственного опыта говорить о том, какая участь постигает диких животных, не взятых под охрану. Исчезли огромные стаи странствующих голубей, лабрадорских уток, лугового тетерева и других птиц; исчезли и громадные стада бизонов, под чьими копытами дрожала земля, почти не осталось карибу и баранов-толсторогов.

Гексли говорит: «Охрана природы должна стать основой всей политики. Новые африканские нации должны понять жестокую истину, что без правильной презервации почвы, вод и природной растительности их земли станут убыточными и бесплодными. Они должны помнить о высокой ценности их природных ресурсов, в том числе диких животных, и красот природы».

Собственно, вся проблема заключается в экологии человека. Человек побеждает болезни, которые в прошлом сдерживали прирост населения. Он расширяет свою власть над природой, уничтожая животных и истощая почву. Тот же склад ума, который некогда дал ему возможность одержать победу надо львом и медведем, теперь толкает его на то, чтобы окончательно подчинить себе природу, принести вечные ценности в жертву непосредственной выгоде. Разрушение земли зависит от его каприза и сноровки; человек не чувствует, не понимает того, что сам он является не чем-то особым, отличным от растений, животных, вод и земли, а, наоборот, составляет с ними неразрывное целое. Он зависит от всего этого не меньше, чем простейший организм, муха цеце и горилла. Ставя себя вне общей экологии, человек становится тираном земли, тираном, которому предстоит неизбежное падение, если он и выиграет битву за существование.