Год под знаком гориллы

День гориллы

В октябре начались дожди. День за днем темные тучи покрывали вершины гор. Туман проникал в седловину не крадучись, на кошачьих лапках, а вваливался тяжело, слоновьей поступью, огромными клубами. Он растекался, принося с собой слабый запах гниющей листвы и моросящий дождь. В октябре, ноябре и декабре на каждый месяц приходилось в среднем двадцать три пасмурных дня. Дождь шел ежедневно в течение двух с половиной часов. Капало с каждого листка, лишайники и мох были словно губки, пропитанные водой, тропинки превратились в болота, в каждом отпечатке копыта буйвола стояла лужица. Иной раз, когда я бродил по мокрому лесу по пояс забрызганный грязью, промокший до нитки, невольно мелькала мысль, что, наверно, есть на свете места, не такие трудные, более приятные в климатическом отношении, где тоже можно проводить научную работу. Но потом я оглядывался по сторонам и видел громады гор, лес узловатых, искривленных деревьев, где тусклый серебристый свет просачивался сквозь космы серо-зеленых лишайников, причудливыми узорами свисавших с ветвей. Это был мой собственный рай, со мной и с Кей его разделяли лишь гориллы и другие дикие животные. «Взойди на горы, услышь их привет, и в тебя вольются мир и тишина природы…» — писал Джон Мьюир. Теперь я его понимал. Я не променял бы Кабару ни на какое другое место на земном шаре.

Гориллы, по-видимому, не любили дождя. Когда начинался ливень, животные, которые были на деревьях, спускались вниз и сидели скорчившись на земле. Малыши возвращались к своим матерям, приникали к ним, чтобы не промокнуть.

Иногда два подростка прижимались друг к другу и застывали в такой позе, а струи дождя скатывались по их телам. В такую погоду гориллы, казалось, уходили в себя, свойственная им живость пропадала, и даже мое появление не возбуждало их. Один раз я набрел на группу горилл во время грозы. Ни одна горилла не пошевелилась, хотя я съежился под деревом в двадцати футах от ближайшего животного.

Меня приводила в недоумение реакция горилл на дождь. Зачастую они сидели под дождем, хотя легко могли остаться сухими, если бы прошли несколько футов и спрятались под наклонившимся стволом дерева. Случалось, правда, что вся группа собиралась под защиту дерева, толкаясь и теснясь, причем каждое животное старалось захватить местечко получше, где не капало. Один раз самка с детенышем попыталась протиснуться под дерево, где и так уже было тесно; другие обезьяны ее вытолкнули, визжа и скаля зубы. И все-таки та же самая группа, что один день прячется в укрытии, другой день остается под дождем. Я так и не понял причины такой непоследовательности. Возможно, гориллам довольно безразлично где бы ни быть. Подобное же происходило и по вечерам. Один раз все члены группы, сидевшие в уютных сухих местах под деревьями, вылезли из своих убежищ и устроили гнезда прямо под открытым небом, где их вовсю поливало дождем.

Обычно гориллы ходят на четвереньках, а когда передвигаются на задних конечностях, то редко проходят более пяти футов. Я видел дважды, как горилла, встав во весь рост, прошла более двадцати футов. Шел дождь, и животному, видимо, не хотелось мочить руки и грудь о растительность. Один раз под дождем самец с серебристой спиной прошел выпрямившись и скрестив на груди руки более двадцати пяти футов. Другой раз самка прошла таким образом шестьдесят футов, чтобы спрятаться под деревом.

В периоды сильных дождей гориллы простужаются легче, чем в другую погоду. Прозрачная слизь текла из их носов, и резкий кашель нарушал лесную тишину. Заболевания дыхательных путей и некоторые другие болезни, видимо, главная причина смерти горилл. Хорошо известно, что в неволе обезьяны часто гибнут от воспаления легких. Дикие гориллы Западной Африки страдают от фрамбезии, болезни, которая разъедает лицо, а также от болезни, напоминающей проказу. Скелеты животных в музеях свидетельствуют о том, что гориллы иногда страдают артритом. В Кабаре гориллы, казалось, были вполне здоровы. Многие болезни, обычные для низменных местностей, не встречаются на этих высотах: здесь нет ни москитов, ни мошки, ни клещей, ни других паразитов — переносчиков болезней. Когда я рассмотрел в микроскоп пробы экскрементов, то с изумлением обнаружил в них яйца круглых глистов, напоминающих человеческие скребни. Они присутствовали более чем в половине исследованных проб. Хотя наличие инвазии в кишечнике само по себе не обязательно означает серьезное заболевание, оно понижает сопротивляемость организма животного, особенно старого, и создает предрасположение к более опасным заболеваниям.

Как реагируют гориллы на заболевание или смерть одного из членов группы? Правда ли, что животные «покрывают его труп грудой листьев и засыпают землей, которую они наскребают и собирают специально для этого», — предположение, высказанное анатомом Оуэном? Горюют ли они, когда умирает член их группы, старый товарищ, с которым они изо дня в день общались? А может быть, они просто бросают труп или заболевшее животное, и его в конце концов пожирают звери и птицы, питающиеся падалью, и черви? Если верить сведениям, опубликованным охотниками, эти обезьяны обычно бросают раненых или мертвых членов группы, а сами уходят. Но охотник Фред Мерфильд утверждает, что «гориллы никогда не покидают своих раненых товарищей, если только они не вынуждены так поступить; я не раз видел, как Старик пытался увести пострадавшего члена семьи в безопасное место».

Крайне интересные наблюдения были сделаны в Кисоро. В ноябре 1959 года туристы заметили, что член одной из групп горилл страдает поносом. 6 февраля больное животное (это был вожак или один из вожаков стада) — самец с серебристой спиной, сопровождаемый большим детенышем, был встречен в лесу. Ничто не указывало на то, что где-то неподалеку находятся другие члены группы. Эти двое животных — крупный самец и детеныш продолжали бродить вместе, не возвращаясь в группу. Их видели 22 февраля, а на следующее утро самец был найден мертвым на склоне горы. Около него одиноко сидел детеныш. Африканцы попытались поймать детеныша, который не хотел уходить от тела своего мертвого товарища. Перед малышом стоял страшный выбор: убежать от людей в лес и бродить в одиночестве в поисках своей группы — он не справился бы с такой трудной задачей — или цепляться за последние остатки былой счастливой жизни в группе, цепляться за мертвого вожака, который впервые не смог его защитить. Детеныша в конце концов поймали, и позже он умер в лондонском зоопарке. Ветеринар произвел вскрытие мертвого самца и обнаружил, что кишечник последнего был сильно воспален, а само животное совершенно истощено, несомненно, вследствие поноса. Видимо, больное животное само ушло из стада, чтобы жить в одиночестве, а потом его настигла смерть. Возможно, что детеныш увязался за ним случайно и уж, конечно, не думая, что никогда больше не увидит свою мать и остальных членов группы.

Диллон, вожак VI группы (слева), сидит и зевает, показывая черные, покрытые налетом зубы

Поскольку группа IV, которую я наблюдал большую часть сентября, перешла в полосу бамбуковых зарослей, я теперь вел поиски к северу от нашего лагеря. Скоро я нашел новую группу, шестую, которая состояла из одного самца с серебристой спиной, одного с черной, девяти самок, двух подростков и семи детенышей. Вожак группы VI был крупным мускулистым животным, и я назвал его Диллоном потому, что его продолговатое лицо имело необыкновенное сходство с одним телевизионным актером. Про вожака Диллона никогда нельзя было с уверенностью сказать, что он сейчас сделает, его настроение менялось изо дня в день. Иногда он проявлял такое любопытство и нахальство, какого нельзя было ждать ни от одного другого самца с серебристой спиной во всей Кабаре; а бывали дни, когда он рычал на меня, бил себя в грудь, явно недовольный моим присутствием.

Собрав вокруг себя членов VI группы, Диллон (справа) зажал между губами лист за мгновение до того, как поднялся во весь рост и начал бить себя в грудь

В конце месяца одна очень приметная, бездетная самка исчезла из группы, и я никогда больше ее не видел. Может быть, она умерла, а может быть, просто примкнула к другой группе. Другая самка, Каштанка, была беременна, чего я тогда не знал. Это было мирное существо с шоколадно-коричневым мехом и отвислыми грудями. Ее детеныш родился в первой половине января, и с его появлением на свет она стала очень робкой: мелькала где-то в зарослях, и мне редко удавалось взглянуть на малыша. Когда детенышу исполнилось полтора месяца, она посадила его себе на спину. Это меня удивило, потому что детеныш явно не мог за нее крепко держаться, и большинство матерей начинает носить свое потомство таким образом только в трех-, четырехмесячном возрасте. Потом я целый месяц не видел эту группу, но в начале апреля гориллы вернулись в Кабару. Каштанка была уже без детеныша, и мне думалось, что, может быть, небрежность, с которой она обращалась со своим потомком, послужила причиной его смерти или исчезновения.

Пытаясь меня запугать, самец с черной спиной бьет себя в грудь

Между августом 1959 года и августом 1960 года в группах, которые я держал под постоянным наблюдением, появилось на свет всего тринадцать детенышей. Из них один умер, один получил серьезное повреждение и, вероятно, погиб вскоре после того, как я видел его в последний раз, а потомок Каштанки исчез и, несомненно, был мертв. Итак, в течение одного года смертность малышей до годовалого возраста составила 23 процента. Нельсон, доктор при миссии, расположенной около Кисоро, сказал мне, что детская смертность среди африканского населения этой местности, вероятно, такая же. На основании различных других вычислений я пришел к выводу, что от 40 до 50 процентов молодых горилл умирает, не достигнув шестилетнего возраста. Однако у горилл высокая рождаемость. Из двадцати семи самок, чье состояние наблюдалось непрерывно в течение более десяти месяцев, только у двух не было никакого потомства. Обе эти самки были уже немолодыми и с физическими недостатками — у одной глаз, вероятно, был поражен раком, у другой на коже была сыпь. Если применить к гориллам человеческую статистическую формулу — такое-то количество новорожденных на тысячу, то окажется, что рождаемость среди горилл в Кабаре — девяносто на тысячу, то есть в два раза выше, чем рождаемость в странах, где имеет место так называемый демографический взрыв. Разумеется, гориллы не пользуются медицинским обслуживанием и смертность среди них соответственно высока.

Однажды под вечер сторож и я торопились домой, проведя несколько часов с группой II. Лес был мрачен под пологом серых туч, даже песни нектарниц звучали приглушенно. Неожиданно из клочьев тумана появилось несколько горилл, которые взобрались на упавшее дерево и расселись на нем. Я внимательно всматривался в их лица, обращая особое внимание на форму их носов (у всех горилл они разные), и понял, что это незнакомцы, что еще какая-то новая группа появилась в этой части леса. На следующее утро я снова пришел к этой группе (VII) и обосновался в сорока футах от нее. Восемь подростков, самки и самец с серебристой спиной влезли на два дерева, на высоту тридцати пяти футов, расселись на ветвях и принялись меня разглядывать. Мне сразу понравилось спокойное, приветливое выражение лица самца с серебристой спиной. Темпераменты у горилл бывают такие же разные, как у людей, и если самец, вожак группы, легко возбудим и раздражителен, то, как я уже знал по опыту, эту группу трудно будет наблюдать. Например, мне никогда не удавалось наблюдать подолгу группу XI, потому что самец-вожак был очень пугливым; стоило мне появиться, как он, а за ним и вся группа бросались наутек. Но самец группы VII сидел совершенно спокойно на верхушке дерева, и его громадное угловатое тело выглядело нелепо на этом насесте. За любовь к лазанью я назвал его Верхолазом. Роста он был среднего, с довольно суровым выражением лица, потому что углы губ у него были опущены вниз, а на подбородке росла редкая, клочковатая борода. Но глаза под насупленными бровями смотрели необыкновенно добро и мягко.

Один раз он неистово затряс ветку и ударил себя в грудь, видимо, желая меня испугать, затем спустился на ветку пониже, опять ударил себя в грудь, зевнул, потерял равновесие и чуть было не свалился с дерева, после чего слез на землю.

Самка гориллы из группы VII. На ее спине сидит десятимесячный ребенок

В этой группе кроме Верхолаза было еще два самца с черными спинами, шесть самок, четыре подростка и пять детенышей. Большинство животных тихо двигались в кустах, неторопливо кормились или просто отдыхали. Один подросток сел в развилке ветвей гиперикума и, оторвав полосу сухой коры, стал ее есть, как плитку шоколада. К нему подошла самка, повернулась спиной и ткнулась задом почти ему в лицо. Подросток стал ее чистить, аккуратно разбирая и разглядывая волосы на ее заду. В полдень животные удалились, то передвигаясь, то останавливаясь покормиться, и только макушки их голов виднелись в густой растительности.

Шли месяцы, и я познакомился с этой группой лучше, чем с другими, потому что они кружили около Кабары. День за днем я навещал этих животных, пока не почувствовал наконец, что знаю и понимаю их так, как можно знать и понимать детей, которые еще не научились говорить. Многие ученые не одобряют тенденции давать поступкам животных антропоморфическое толкование, видеть в их поведении собственные эмоции, даже если животные стоят так близко к человеку, как гориллы. Но ведь животные действительно напоминают человека и своими эмоциональными и инстинктивными поступками, хотя, в отличие от людей, не отдают себе отчета в своем процессе мышления. По моему мнению, утрачивается что-то существенное в нашем понимании животных, если не истолковывать их поведение как подобное человеческому, хотя, конечно, делать это надо осторожно. Если человек считает, что понимает животное, он должен быть в состоянии предугадать его поведение в любой ситуации. Мне удавалось это в отношении горилл, если я исходил из собственных эмоций и хода мыслей. Только рассматривая горилл как живые существа, наделенные чувствами, я мог включиться в жизнь группы с пониманием, а не оставаться посторонним зрителем. Сэр Джулиан Гексли выразил это следующим образом в «Вестнике Королевского колледжа хирургов Эдинбурга»:

«Приписывание высшим животным разума, в смысле субъективного самосознания, не только законно с научной точки зрения, но и составляет необходимое условие для изучения этих животных. Это совершенно очевидно, когда мы имеем дело с человекообразными обезьянами: они не только обладают телом и органами чувств, очень сходными с нашими, но и ведут себя подобно нам, с совершенно таким же диапазоном эмоционального выражения чувства любопытства, гнева, настороженности, привязанности, ревности, страха, боли и удовольствия, что всякий может видеть в зоопарке. То же самое в равной мере применимо и по отношению к другим млекопитающим, хотя сходство в этом случае, разумеется, менее близкое. Мы не сможем по-настоящему понять или правильно, истолковать поведение слонов, собак, кошек или дельфинов, если не будем приписывать им некоторой способности к мышлению. Это не антропоморфизм, а просто расширение принципов сравнительного изучения, которые оказались такими плодотворными в сравнительной анатомии, сравнительной физиологии, сравнительной цитологии и в других областях биологических наук».

Между октябрем 1959 года и сентябрем 1960 года я наблюдал группу VII в общей сложности в течение ста пятидесяти девяти часов, несколько ночей спал вместе с группой, бродил с ней в течение многих дней и все больше и больше знакомился, все глубже входил в повседневную жизнь животных. Это была жизнь, слагавшаяся из отдыха, еды, сна и бесцельных прогулок. Дни сменялись ночами, и мало что нарушало привычный ритм. Однако незаметно было, чтобы такое существование им надоедало, а ведь многим людям оно, наверное, наскучило бы. «Одна из главных причин скуки, — отметил Бертран Рассел, — состоит в контрасте между обстоятельствами настоящего времени и другими, более приятными, которые представляются нам в нашем воображении».

Гориллы живут сегодняшним днем, они воспринимают жизнь такой, какая она есть, и, по-видимому, вполне довольны своей участью. Все жизненно необходимое дается им без малейших усилий: пища, материал для устройства гнезда, общество себе подобных, семейная жизнь. За все это им не приходится соревноваться. Поскольку каждый член стада прекрасно знает место, которое он в нем занимает, то в стаде редко происходит какая-нибудь борьба, за исключением разве редких стычек, а они случаются даже между друзьями.

Специалист по психологии животных X. Хедигер однажды сказал, что человек отличается от животных тем, что не находится в состоянии хронического страха. Я наблюдал самых разных животных, и мне еще не приходилось видеть таких, которые, живя в нормальных условиях, пребывали бы в постоянном страхе. Исключения составляют случаи, когда животное чувствует опасность. Я ни разу не видел животного более спокойного и безмятежного, чем горилла. Чего ей бояться? Какое животное, за исключением человека да изредка леопарда, отважится на нее напасть? Все действия гориллы свидетельствуют о том, что она считает себя полным властелином своих горных владений. Горилла убежит от того, что для нее ново или незнакомо; она станет защищаться, если ей что-то угрожает, но она ничего не опасается. Даже с такими большими и могучими животными, как черные буйволы, она обращается несколько свысока. Например, однажды буйвол чем-то вызвал интерес Миссис Нат, крупной сильной самки из седьмой группы. Бык спал в зарослях лобелии, время от времени пережевывая свою жвачку. Увидев его с расстояния семидесяти футов, миссис Нат прямо направилась к нему без малейших колебаний, хотя на спине у нее сидел детеныш. Только тридцать футов разделяли буйвола и гориллу, а она все шла вперед, но тут буйвол испугался и, задрав хвост, с шумом ринулся в заросли.

Образ жизни группы VII был характерным и для других групп в районе Кабары. За год, в течение которого я следил за судьбой этих животных, случилось много мелких и крупных событий, происходящих в жизни каждой гориллы. День 2 апреля начался так, как обычно начинались все дни.

В половине шестого утра, когда птицы еще не проснулись и молчаливый лес освещался только меркнувшими звездами, я вылез из спального мешка и подошел к спящей группе. Ближайшее животное было в пятидесяти футах от меня, я забрался на дерево и устроился в развилке двух больших ветвей. Когда рассвело, мне стали видны некоторые обезьяны, лежавшие в гнездах. Миссис Черноголовая спала на боку, обняв детеныша могучими руками и крепко прижимая его к груди. Миссис Пятнышко лежала на животе, подобрав под себя руки и ноги, а малыш спал у нее под боком. Несколько в стороне от группы лежал Короткошерстный — самец с черной спиной. Жесткие волосы на его макушке стояли дыбом. Он дышал очень ровно, делая около четырнадцати вдохов в минуту, сон его был мирный и блаженный. Миссис Февраль тоже лежала на боку, новорожденное дитя чуть виднелось в ее объятиях. Совсем рядом, в трех футах от нее, в примитивном гнезде из стволов лобелии свернулся клубочком подросток. Некоторых других горилл, в том числе и Верхолаза, вожака группы, частично или полностью скрывали заросли. В 5.40 запели птицы, в 6 часов рассвело, в 6.40 первые бледные лучи солнца упали на лежащих горилл. Но животные продолжали спать. Наконец в 6.52 миссис Черноголовая села в гнезде и довольно мрачно уставилась на свое брюхо. Потом она снова легла. В 7.15 проснулась миссис Пятнышко и огляделась по сторонам сонными глазами. Она вытянула руку в сторону и приветствовала наступивший день продолжительным зевком во всю пасть, обнажившим ее черные, покрытые винным камнем зубы. Потом она оторвала кусок лианы и, держа его в руке, как завороженная, уставилась на эту еду.

Чтобы разглядеть меня получше, в развилку дерева забрались две самки, самец с черной спиной и два больших детеныша

Две гориллы сели на своих ложах, уставясь в пространство отсутствующим взором. Еще одна самка протянула руку, сорвала и съела кусок сельдерея — «завтрак в постели». Она сидела в собственном навозе, лежавшем повсюду в гнезде и по его краям, но не обращала на это ни малейшего внимания. Гориллы, как правило, часто и очень обильно испражняются прямо в гнездах, явно ленясь подниматься по ночам, чтобы сделать это в другом месте, хотя иногда животное трется задом о край гнезда, а потом испражняется. Да и зачем вставать? Кал гориллы очень плотный, не размазывается и не пачкает шерсть обезьян. Как все низшие и человекообразные обезьяны, гориллы испражняются прямо там, где находятся в данную минуту. Они все время передвигаются по земле и по деревьям, уже более не соприкасаясь со своими фекалиями.

К 7.30 три гориллы вылезли из своих загрязненных гнезд и стали кормиться неподалеку. Верхолаз поднялся к 7.45, и все члены группы немедленно покинули гнезда и собрались вокруг него. Утро началось неторопливо, и теперь первейшей задачей наступившего дня было съесть столько, чтобы наполнить огромное брюхо.

Вокруг Кабары есть множество растений, но гориллы игнорируют их все, за исключением двадцати девяти видов. Их основная пища состоит из подмаренника, дикого сельдерея, бодяка и крапивы. Когда наступает сезон, они едят побеги бамбука и синие плоды пигеума. Иногда, если им вздумается, они жуют кору некоторых деревьев и сочную часть листа осоки. Однако в общем они не слишком консервативны в своих вкусах, и я так и не выяснил, почему гориллы едят одни растения и совершенно игнорируют другие. Я обнаружил, что, за малыми исключениями, растения, употребляемые ими в пищу, имеют горький или неприятный вкус.

Я ни разу не видел, чтобы живущие на воле гориллы ели иную пищу, кроме растительной, — птичьи гнезда, насекомых, мышей или каких-нибудь других мелких животных, хотя им не раз представлялась возможность это сделать. Однажды группа прошла мимо мертвого дукера и не прикоснулась к его свежему трупу; другой раз горилла устроилась на ночлег прямо под гнездом оливкового голубя и не тронула ни одного яйца. Однако в неволе они охотно едят мясо, а пара горилл, живущая в зоопарке города Колумбус, любит, чтобы им каждый день давали на обед большой кусок вареной говядины. Многие наблюдатели видели, как, в отличие от горилл, живущие на свободе павианы ловят и поедают детенышей антилоп; Джейн Гудолл видела, как в Танганьике шимпанзе убивают и пожирают маленьких обезьян (Когда я просматривал правительственные архивы в городе Кигома в Танганьике, мне встретилась следующая запись, говорящая о том, что шимпанзе не чуждаются плотоядности. В марте 1957 года приблизительно в пяти милях от города по тропинке шла женщина и несла на спине ребенка. Отчет судебного следствия приводит показания женщины о том, что произошло: «И тут из кустов вдруг вышел шимпанзе. Мы были в кустарнике, а деревня была далеко. В это время я связывала „куни“ (хворост). Я пустилась бежать, а шимпанзе меня два раза ударил. Он был почти четырех футов ростом. Я упала. Тогда он схватил ребенка, который был у меня на спине. Я закричала, и прибежали другие женщины. Они увидели, как шимпанзе грызет уши, ноги, руки и голову ребенка». Медицинский работник осмотрел труп и увидел, что у него «содран скальп и на черепе имеются пять трещин. Отсутствовали кисти обеих рук… половина правой ступни также отсутствовала. Повреждения на теле были такого типа, как если бы ребенка грызло какое-то животное. Повреждения черепа нанесены зубами».). Африканцы рассказывали, что гориллы часто разоряют жилища диких пчел. Что касается Кабары, то единственными разорителями пчелиных гнезд были батва, такие неуловимые, что я находил только их маленькие, словно детские, следы и дымящиеся остатки деревьев, которые они поджигали, чтобы добраться до пчел. Я несколько раз видел, как гориллы влезали на дуплистый ствол, где жили пчелы, но, по-видимому, не обращали внимания на соты, хотя те были хорошо видны.

Оставив место ночлега, группа VII разбрелась по сторонам, каждое животное кормилось молча, сосредоточенно запихивая пучок зелени в рот одной рукой, в то время как другая рука уже протягивалась за новой порцией. Для гориллы типично, что она сидит и тянется за едой во все стороны вокруг себя, потом встает, переходит на несколько шагов и снова садится. Раздавался только треск ломаемых ветвей, чавканье и изредка отрыжка. Малыши держались около своих матерей и, глядя на них, вероятно, учились разбирать, что пригодно в пищу, а что нет. Таким образом, привычки к определенной еде передаются из поколения в поколение, являясь примитивной формой культуры. Один раз я видел, как детеныш взял из рук матери частично обглоданную ветку вернонии и выгрыз остатки сердцевины. А другой раз малыш оттянул книзу губу матери, вытащил у нее изо рта кусочек подмаренника и съел его. Иногда малыши откусывают кусочки от растений, которые взрослыми не употребляются в пищу. Один крошечный детеныш запихал себе в рот кусок лишайника, но тут же его выплюнул, а другой начал жевать черешок листа хагении (взрослые обезьяны хагении не едят), и мать отняла у него лист. И все-таки за все долгие часы наблюдений я ни разу не заметил, чтобы мать сама давала своему детенышу еду, как это утверждает Кортландт, специалист по поведению животных, отметивший, что самки шимпанзе в природных условиях дают куски пао-пао своим детенышам.

Малышам нужно еще научиться как следует есть некоторую пищу. Например, на листе подмаренника есть три ряда маленьких крючков; они легко пристают к шерсти и царапают кожу. Взрослые животные осторожно обращаются с этим растением, как свидетельствует одна из моих записей, сделанных в лесу:

«Сидящая самка тянется вперед и правой рукой нагибает к себе стебель сенецио трихоптеригус, а левой рукой вытаскивает из земли плеть подмаренника. Внимательно осмотрев его, она губами удаляет несколько сухих листьев. Потом отрывает сухие стебельки, зажимая их между большим и указательным пальцами, пользуясь то одной, то другой рукой. Наконец она несколько раз запихивает подмаренник в полуоткрытый рот, одновременно крутя растение в руке, Таким образом у нее получается тугой сверток зелени, в котором все листья плотно прилегают один к другому. Все это засовывается в рот и пережевывается. Маленькие детеныши еще не умеют делать такой сверток и старательно суют в рот просто длинные стебли».

По мере того как поднимается солнце, животные едят все медленнее, постепенно превращаясь в пресыщенных гурманов. Они бродят то срывая лист, то отдирая кусочек коры. Следующая запись из моего отчета дает представление о поведении самца с черной спиной — Младшего (из группы IV) во время получасовой кормежки:

Всего в тридцати футах от меня спокойно сидит Младший — самец с черной спиной из группы IV

«Младший сидит и внимательно вглядывается в растительность, протягивает руку, сгибает стебель сенецио трихоптеригус. Потом тянется еще дальше и одним быстрым движением срывает головку хелихризума. Засунув в рот покрытую листочками мясистую головку, он оглядывается, замечает еще два таких же растения и также их съедает. Затем выдергивает из земли дикий сельдерей вместе с корнем, быстро дергая головой то в стороны, то назад, раскусывает стебель и выгрызает сердцевину. Ненадолго выглянуло солнце, Младший разваливается на спине. Вскоре солнце прячется за облака, Младший перекатывается на бок, держась правой рукой за правую ступню. Полежав неподвижно минут десять, он садится, тянется в сторону кардууса афромонтануса, скользит рукой вверх, собирает таким образом букет листьев и засовывает их черенками вперед себе в рот. За этим следует верхушка бодяка, целиком, с колючками, и еще один хелих-ризум. Младший встает, проходит футов десять и возвращается на старое место, неся в одной руке бодяк, в другой — хелихризум. Съев эти растения, он сидит сгорбившись минут пятнадцать. Остальные члены группы кормятся поодаль, на небольшом возвышении. Младший вдруг встает и направляется к ним, по дороге обрывая и поедая хелихризум. Какая-то горилла вырвала гигантскую сенецио. Младший останавливается и обрывает покрытую листьями верхушку. Он зубами отделяет от стебля несъедобные части, пока у него в руке не остается лишь кусок сердцевины в два дюйма длиной, которую он и съедает. За этим следует плеть подмаренника, а перед тем, как Младший скрылся в зарослях, — хелихризум».

По утрам гориллам требуется два часа, чтобы полностью насытиться; каждое животное настолько поглощено набиванием своего желудка, что ни на что другое не обращает внимания. Обезьяны разбредаются по площади в пятьдесят квадратных ярдов и зачастую не видят друг друга сквозь густой кустарник. Однако они передвигаются с места на место настолько медленно, что шансы отстать от группы очень невелики. Обычно между девятью и десятью часами животные постепенно перестают кормиться. Большой объем съеденной гориллами пищи дает им не только необходимое питание, но и нужное для организма количество жидкости. Я ни разу не видел, чтобы живущая на воле горилла пила. В Кабаре мало постоянных водоемов, потому что осадки быстро исчезают, поглощаясь пористой или каменистой почвой. Но растительность здесь сочная, дожди выпадают часто, густая роса лежит на листве деревьев — все это дает достаточное количество влаги для потребностей горилл.

В промежутке между поздним утром и серединой дня — время сиесты. Члены группы являют собой картину полнейшего довольства, лежа вокруг самца с серебристой спиной. Это особенно заметно, если теплые лучи солнца греют их тела. Одни гориллы перекатываются по земле, переворачиваясь то на спину, то на брюхо, то на бок, небрежно разбросав руки и ноги; другие сидят, привалившись к стволам деревьев. Если бы у этих обезьян была религия, не сомневаюсь, что они были бы солнцепоклонниками.

Изредка гориллы устраивают гнезда для полуденного отдыха. Эти гнезда ничем не отличаются от тех, которые устраиваются для ночлега, лишь сильно примятая растительность, использованная для устройства ночного гнезда, свидетельствует о том, что в нем долго спали. 14 декабря один из подростков группы VII устроил себе такое гнездо на дереве гиперикум, в футах двадцати над землей. Обезьяна встала в развилке сучьев и одной рукой начала ломать и тянуть к себе небольшие гибкие ветки и засовывать их себе под ноги. Сломав таким образом около десятка веток, она соорудила основной настил гнезда и стала уминать его руками и ногами. Потом вытащила все ветви, торчавшие из настила, обломала их и запихнула по краям гнезда. Наконец, она обломала несколько совсем маленьких веточек, которые высовывались за пределы гнезда. На все это потребовалось пять минут.

По существу, самцы с серебристой спиной, вожаки групп, — настоящие диктаторы, которые благодаря своей величине и занимаемому положению всегда могут настоять на своем. Но они отличаются добротой и терпимостью; это особенно хорошо видно в часы отдыха животных. Заметно, что самки и малыши искренне привязаны к своему вожаку, но не потому, что он верховодит, а потому, что им приятно быть вместе с ним. Иной раз самка головой прижмется к его серебристой пояснице или тяжело привалится к боку. Иной раз по пяти малышей собираются вокруг самца, сидят у него на ногах и на коленях, лезут ему на спину и вообще всячески ему досаждают. Самец не обращает на них ни малейшего внимания, разве только тогда, когда они чересчур разойдутся. В таких случаях бывает достаточно одного взгляда, чтобы озорники образумились.

Сон, полудрема или просто сидение не единственные занятия горилл во время полуденного отдыха. Иногда животные утром занимаются приведением себя в порядок — чешутся и чистятся. Обычно обезьяна начинает с того, что просто перебирает пальцами свою шерсть примерно так, как человек ищет у себя в голове. Если что-то попадается, обезьяна это удаляет и иногда съедает. Бывает, что горилла чистится очень старательно: она неторопливо разбирает по волоску шерсть на предплечье или другой части тела, обнажает участок кожи, внимательно его разглядывает, нет ли там шелушения или паразитов. Самки чистятся и прихорашиваются в два раза чаще, чем самцы, а подростки еще чаще, чем самки. Я так и не узнал, почему это происходит, но мне просто не верится, что подростки горилл в большей мере, чем самки, стремятся соблюдать опрятность. Малыши чистятся совсем редко, вероятно потому, что за них это делают их матери. Когда детеныш совсем еще маленький, мать укладывает его у себя на коленях или перегибает через руку и принимается старательно чистить, перебирая волосок за волоском. В эти минуты губы у самки плотно стиснуты, глазами она неотрывно следит за быстрыми движениями собственных пальцев с расстояния дюймов шести, будто она очень близорука. Она обращает особое внимание на чистоту области заднего прохода; у малышей это место отмечено растущим там пучком белых волос, похожих на кусочек ваты. Малышам не нравится, когда их переворачивают на живот и обследуют их задик. Они крутятся, выворачиваются и лягаются, но мать совершенно спокойно продолжает свое занятие. Детеныша гориллы никогда не шлепают в наказание.

По мере того как потомство растет, матери чистят их все более и более небрежно. Например, двухлеток сидит около матери, она привлекает его к себе, обнимает, ласково трется носом о его плечо, потом принимается расчесывать шерсть на его руке. Детеныш тянется к ней и обнимает за шею.

Не раз утверждалось, что взаимная помощь при обыскивании волосяного покрова укрепляет и поддерживает общение и связь между членами стада низших или человекообразных обезьян. Однако гориллы своим поведением то и дело опровергают скороспелые обобщения, которые делаются относительно приматов. Если действительно взаимное наведение туалета укрепляет общественные связи между гориллами, можно было бы ожидать, что взрослые животные будут этим постоянно заниматься, как например делают это павианы. Тем не менее я ни разу не видел, чтобы самка чистила самца с серебристой спиной, а такое занятие между двумя самками я наблюдал всего пять раз. Например, как-то две самки сидели рядом; одна из них протянула руку, постучала другую по плечу тыльной стороной руки, поднялась и выставила свой зад к лицу сидящей самки. Та привела в порядок то место, на которое ей было указано. Итак, взаимный туалет между взрослыми гориллами производится только по необходимости, главным образом на крупе, спине и других частях тела, куда самому животному трудно дотянуться.

Подростки, видимо, прибегают к помощи в наведении туалета для того, чтобы привлечь к себе внимание самки. С точки зрения их положения в сообществе, для них наступает трудный период: они слишком молоды, чтобы существовать как полноправные члены группы, но уже слишком взрослы, чтобы наслаждаться привилегиями, которыми пользуются малыши. В общем у них такое же положение, как у подростков в нашем, человеческом обществе. Иногда подросток подходит к самке, надо полагать к своей матери, и начинает чистить ее маленького детеныша; этим он достигает желаемого общения. Когда в редких случаях самка не хочет, чтобы около нее вертелся подросток, она огрызается на него или даже дает ему шлепка. Иногда подросток осторожно берет малыша из материнских рук и проносит его на небольшое расстояние. Но если малыш начинает выворачиваться у него из рук и вообще как-то выражает свое неудовольствие, мать немедленно отбирает его.

Для подростков полуденный отдых — это время дня, когда можно играть и бродить, не боясь отстать и потеряться. Детенышам гориллы, как и человеческим детям, очень трудно сидеть неподвижно, особенно когда матери хотели бы отдохнуть и насладиться покоем. Жажда приключений овладевает малышами уже в трехмесячном возрасте, когда они еще едва ползают; матерям приходится вечно быть начеку, чтобы не выпускать их из поля зрения и неустанно охранять. По мере того как детеныши растут, им позволяется отходить все дальше, и к восьми месяцам они удаляются от матерей футов на двадцать. К годовалому возрасту они уже бродят по всей площади, занимаемой отдыхающей группой, играя в одиночку или друг с другом. Присущая гориллам сдержанность отражается даже в их играх. В общем молодые гориллы далеко не всегда расположены к забавам. Иногда проходило по нескольку дней подряд и я ни разу не видел игр, особенно когда облака низко нависали над горным перевалом и растительность была мокрой. Всего я наблюдал девяносто один случай игр; в них принимало участие сто пятьдесят шесть животных. За исключением пяти взрослых горилл, все игравшие были подростки и малыши. Живущие в природных условиях гориллы утрачивают потребность в играх годам к шести, хотя один раз я видел, как самка, мирно сидевшая на тропе вместе со своим маленьким детенышем, протянула руку и шлепнула по заду самца с черной спиной. В ответ он слегка ударил ее рукой по плечу и отбежал на несколько шагов. Минуты две спустя он промчался мимо нее и толкнул ее в плечо, но она игнорировала это заигрывание.

Мне всегда доставляло огромное удовольствие смотреть, как радостно и непринужденно резвятся малыши. В половине наблюдавшихся случаев детеныши играли в одиночку, совсем маленькие делали это вдвое чаще, чем подростки. Обычно такая игра заключается в том, что малыш качается на лиане, скользит вниз по стволу дерева или с бугорка или просто беззаботно размахивает руками и ногами. Один робкий детеныш положил себе на голову пучок листьев — верхушку лобелии и неподвижно сидел под этой зеленой шляпкой, похожий на темнолицего эльфа. Другой прилепил кусок мха себе на загривок и осторожно похаживал взад и вперед, явно гордясь таким украшением. Иногда обычно тихий детеныш, вдруг охваченный бездумной радостью жизни, начинал скакать, бросаться наземь, кататься и кувыркаться, как мохнатый мячик. Взрослые животные, хотя им и досаждала чрезмерная жизнерадостность малышей, относились к ней весьма терпимо. Например, один восьмимесячный детеныш бегал вокруг отдыхающего самца с серебристой спиной. Махнув рукой, он случайно стукнул самца по носу, но тот всего лишь отвернулся. После этого детеныш сбежал с холма, сделал курбет через плечо и растянулся на спине, болтая ногами, словно ехал на велосипеде, и размахивая руками над головой.

Играя вместе, малыши впервые вступают в общение друг с другом. Их любимое занятие — борьба. Катаясь клубком по земле, они машут руками и ногами, как ветряная мельница крыльями. Другая популярная игра — «делай что и я». Во время этой игры они лазают по деревьям, перебираются через упавшие стволы, спускаются по лианам, а бывает, что их маршрут пролегает по брюху отдыхающей самки. В другую игру играют на пеньках и в кустах. Один детеныш, захватив выгодную позицию, обороняет ее от другого, лягая нападающего в лицо, наступая ему на руки и сталкивая вниз. В этой игре дозволены все приемы. И все же ни разу никого не ушибли, и забава никогда не кончалась потасовкой. Играя с маленькими детенышами, подростки сдерживают свою силу. Например, был такой случай: подросток и малыш сидели на расстоянии четырех футов один от другого. Неожиданно подросток обернулся и протянул руки, чтобы схватить малыша, но тот бросился наутек. Подросток пустился за малышом, которому игра явно нравилась, потому что его рот был открыт в улыбке. Скоро подросток нагнал малыша и навалился на него. Вертясь, извиваясь и лягаясь, малыш помаленьку выбрался из-под подростка и схватил длинный стебель растения. За другой конец стебля ухватился подросток. Они тянули растение, каждый к себе, как канат, пока более сильный подросток не перетянул к себе малышку. Тогда они сели друг против друга и стали неторопливо бороться. К ним подскочил еще один подросток. Он мимоходом шлепнул борцов, и все трое унеслись прочь. Обычно вместе играют только два детеныша, но изредка в игре на короткий срок принимают участие трое или четверо. Я наблюдал, как три подростка отошли вместе от отдыхавшей группы. Один из них ухватился обеими руками за шерсть на заду идущего впереди, а его в свою очередь ухватил идущий сзади. После этого все трое гуськом, змейкой изгибаясь среди деревьев, помчались вниз по склону.

Если игра становится слишком буйной и грубой, детеныш дает это понять таким образом: он покорно сжимается в комок, подобрав под себя руки и ноги и подставив противнику широкую спину. Если в стычке между двумя самками одной слишком сильно достается, она принимает ту же позу покорности, и другая, более сильная самка сразу прекращает нападение. Эта поза покорности удивительно похожа на аналогичную позу в человеческом обществе, например, когда пленники, скорчившись на земле, просят пощады или когда подданные становятся на колени перед королем. В сущности, у людей это приняло теперь ритуальный характер и постепенно превратилось в жест приветствия. И низкий поклон жителя Востока, и кивок головы европейца, означающие приветствие, очевидно, основой своей имеют покорное припадание к земле, то есть знак отсутствия агрессивных намерений.

Когда малыши не заняты игрой, они сидят около своих матерей, чаще немного позади них. Таким образом, малыш может, протянув руки, сразу уцепиться за длинные волосы на материнской спине и быть поднятым на ее плечи, если мать надумает куда-нибудь перейти. Подростки любят бродить вокруг отдыхающей группы, закусить стеблем подмаренника, взобраться на дерево и оглядеть лес. Они влезают на деревья в два раза чаще, чем самки и малыши, и в четыре раза чаще, чем самцы с серебристой спиной, которые, видимо, избегают это делать, хотя и прекрасно умеют лазить. Когда гориллы бодрствуют, они проводят от 80 до 90 % времени на земле, а уж если решат влезть на дерево, то проделывают это неторопливо. Они взбираются по стволу с ловкостью десятилетнего мальчика, хватаясь за ветку, опираясь на что-нибудь ногой и одновременно подтягиваясь на другой руке. Иногда, сомневаясь в надежности опоры, обезьяна сперва пробует ее, дергает ветку и после этого переносит на нее всю тяжесть тела. Гориллы не слишком-то проворны и часто ошибаются в своих расчетах на крепость ветки. Я не раз видел, как ломались сучья и животные избегали падения, лишь крепко уцепившись за что-нибудь рукой. Когда-то, в далеком прошлом, гориллы, вероятно, жили на деревьях, но теперь эти громадные животные, с обвислыми животами, среди ветвей выглядят нелепо. С деревьев они слезают ногами вниз, лицом к стволу. Если веток нет, горилла просто скользит вниз, перехватывая ствол руками и притормаживая подошвами ног.

День и ночь гориллы находятся между собой в постоянном и очень тесном общении. Не мудрено, что иной раз нервы разыгрываются и вспыхивают ссоры, обычно по самым пустяковым причинам. Как правило, ссоры затевают между собой самки, а самец с серебристой спиной сидит и с невозмутимым видом слушает их раздраженный лай. Самки лают хрипло и отрывисто, как собаки. Иногда перебранки превращаются в общую свалку; самки злобно и хрипло визжат друг на друга, дерутся и кусаются. Некоторое время самец терпит этот шум, потом встает и с решительным видом направляется к самкам, издавая при этом отрывистое рычание. Визги моментально утихают. Какой бы яростной ни казалась ссора, я ни разу не видел, чтобы животные наносили друг другу повреждения; они обычно сдерживаются, кусают друг друга почти всегда притворно; в моем присутствии не случилось ни одной серьезной драки.

Вот описание типичной ссоры, взятое из моих полевых заметок: «Одна самка неторопливо проходит мимо другой, сидящей у тропы. Сидящая по непонятной мне причине ударяет по спине идущую мимо самку. Та оборачивается и, разинув пасть, кидается на ударившую, которая сразу съеживается, поджав под себя руки и ноги, но подняв голову и громко визжа. Зубы ее оскалены. После этого обе самки схватываются врукопашную и притворно кусают друг друга за плечи. Пока эти две дерутся, подбегают еще две самки и тоже ввязываются в драку. Теперь все четверо визжат, хватают друг друга, бегают с оскаленными зубами. Остальная группа наблюдает за ссорой. Только самец с серебристой спиной, который сидит футах в пяти от дерущихся, даже не поворачивает к ним головы. Через пятнадцать — двадцать минут три самки перестают драться и отходят в сторону. Только одна остается на поле битвы и сидит, испуская короткие вопли. Вдруг она бросается вслед за одной из уходящих самок и ударяет ее по задней ноге; та, обиженная, оборачивается и с визгом переходит в наступление. Первая самка отступает и нечаянно толкает самца с серебристой спиной. Он раздраженно рычит. Самки сходятся, опять короткая схватка; к ним бежит третья — тоже подраться. Наконец они расходятся в разные стороны».

Полуденный отдых занимает от одного до трех часов. Иногда, непонятно почему, вожак группы вдруг решает перейти на несколько сот футов, после чего опять ложится и продолжает прерванный сон. Разумеется, все остальные члены группы следуют за ним — ведь это он своими поступками определяет основной распорядок дня: где и когда отдыхать, куда и как далеко идти. Вожак управляет поведением группы при помощи простых жестов и звуков. Например, когда он вдруг встает и почти не сгибая колен идет в каком-то направлении, группа знает не только, что он решил уйти, но и в какую сторону он направляется. Тогда самки и малыши собираются вокруг него, готовые повиноваться его приказанию. Случается, что вожак стоит неподвижно, расставив ноги, глядя прямо вперед. И опять-таки все понимают, что эта поза возвещает о его намерении немедленно куда-то двинуться. Животные часто разбредаются и не видят друг друга в густой растительности. Тогда самец, а иногда и какая-нибудь самка, издает очень характерный, совсем особенный крик; услышав его, группа настораживается и перестает разбредаться. Крик этот состоит из нескольких низкого тона отрывистых звуков: «у-у-у». Когда группа совсем разбредалась по сторонам, мне приходилось слышать любопытный зов — быстрое, звонкое «хо-хо-хо» или «бу-бу-бу», звучащее то глуше, то отчетливее. Оба эти звука, очевидно, означают: «Я здесь!»

Быстрота реакции горилл зависит от поведения вожака. Если он уходит легкими, мелкими шажками, торопиться явно не к чему. Если он бежит, значит, опасность где-то близко, и все кидаются вслед за ним. В минуту опасности любой член группы может на время стать вожаком. Один раз меня заметил подросток и с пронзительным, испуганным визгом ринулся вниз, под откос. Вся группа устремилась вслед за подростком, хотя животные и не знали, в чем состояла опасность. Это была типичная паническая реакция, какая возникает в переполненном кинотеатре или в ресторане, если кто-нибудь крикнет «пожар!».

Как только группа начинает выходить из зоны отдыха, малыши бегут к своим матерям и карабкаются на них; иногда мать уходит, прежде чем ее потомок успел до нее добежать. Тогда малыш издает отчаянный вопль, в котором слышатся нотки раздражения. Бывает, что самка замедляет шаг и ждет не оборачиваясь, пока детеныш не влезет по ноге и крупу ей на спину. Иногда она продолжает двигаться вперед, преспокойно игнорируя бегущего за ней малыша. Конечно, если грозит какая-нибудь опасность, матери бросаются к своим детенышам и подхватывают их. Однажды, когда я неожиданно столкнулся с группой IV, Большой Папаша схватил подростка поперек туловища и, держа его у бедра, унес в безопасное место.

Когда группа идет гуськом по лесу, вожак часто возглавляет процессию, а самец с черной спиной замыкает шествие. Но как только животные разбредаются на кормежку, явная субординация на время прекращается и животные промышляют каждый сам по себе, поглядывая, однако, на соседей, как они себя ведут. Чем руководствуется вожак, решая, куда именно идти, — вопрос спорный. Часто группа передвигается с места на место настолько бесцельно, что я подозреваю полное отсутствие какого-либо плана у вожака. Бывало, в начале моих наблюдений я пытался угадать, куда двинутся гориллы, и заранее шел в это место. В большинстве случаев оказывалось, что я с ними разминулся — они уходили совсем в другую часть леса. Иной раз группа описывала круги или пересекала несколько раз свои собственные следы, а в другие дни передвигалась так медленно, что животные устраивались на ночлег в трех- или четырехстах футах от предыдущей ночевки. Бывало, что они мчались напрямик, без остановки к какому-нибудь откосу, расположенному за две мили. А в общем единственное, что можно было предугадать относительно маршрута горилл, это то, что он будет совершенно неожиданным. Группа передвигалась, проходя в среднем от тысячи до двух тысяч футов в сутки, и покрывала большую часть этого расстояния в послеполуденное время, между двумя и пятью часами дня. Гориллы до некоторой степени кочевники. Они едят на ходу и устраиваются на ночлег там, где их застигла ночь. На другой день они снова трогаются в путь.

Однако животные не бродят наугад по белу свету; большинство держится на каком-нибудь участке земли, который они изучили в совершенстве. Проводя наблюдения, я нанес на карту маршруты нескольких групп горилл и убедился, что существуют какие-то границы, за пределы которых группа не выходит. В некоторых местностях границы владений горилл определяют возделанные земли саванны и другие естественные преграды. Но вокруг Кабары лес был почти сплошной, и все же гориллы, казалось, соблюдали какую-то воображаемую границу, за пределы которой они не выходили. Одна из таких линий шла от Рукуми до Кабары и вверх, на выступ горы Микено. Группы IV и VIII не пересекали эту границу, а группа VII заходила за нее только три раза, да и то ненадолго. Вполне возможно, что с годами каждое стадо горилл настолько хорошо изучает какую-то ограниченную территорию, что уже не хочет заходить в новые, незнакомые места. Детеныши постепенно узнают признаки тех границ, за которые не заходят взрослые члены группы, и в результате, вырастая, сами остаются в родных местах. Насколько хорошо гориллы знают свой район, притом не только в общих чертах, но и до мельчайших подробностей, было продемонстрировано мне группой II. На горе Микено есть узкое, как трещина, ущелье с совершенно отвесными стенами. Чтобы перебраться через пропасть, было легче всего пройти по упавшему дереву, скрытому в кустах. Я дважды видел, как гориллы уверенно шли к этому естественному мосту и переходили по нему на другую сторону.

Группа бродит по большой территории — от десяти до пятнадцати квадратных миль. Например, группа VII кочевала по площади в восемь с половиной квадратных миль вокруг Кабары и временами ненадолго выходила из своих границ в сторону горы Високе. Группа VI обычно бродила по восьми квадратным милям леса, но периодически делала вылазки в Руанду, куда мне было запрещено ходить. В пределах своей территории группы передвигались, появляясь безо всякой закономерности, в различных местах через неопределенные промежутки времени. Скажем, группа VI приходила на склон горы позади Кабары примерно каждые сорок дней (иногда этот срок колебался от пятидесяти двух дней до семидесяти восьми), и, побыв там от двух дней до месяца, вновь исчезала в том же направлении, откуда появлялась. Часто у групп был как бы временный центр, вокруг которого сосредоточивалась их деятельность. Периодически этот центр перемещался в другое место. Однажды группа VII в течение восемнадцати дней оставалась около Кабары на площади в полторы квадратных мили, а потом откочевала в другую часть леса. Нельзя сказать, чтобы одна группа монопольно занимала какой-то участок. Район Бишитси посещался шестью группами, а на склон горы Микено, невдалеке от нашего лагеря, постоянно приходили группы IV, VI и VIII.

Ко второй половине дня гориллы успевали поспать, поесть и опять поспать. За сном, натурально, следовала новая кормежка, продолжавшаяся до сумерек. Ели животные неторопливо, подолгу сидели. Иногда они вдруг начинали передвигаться со скоростью от двух до трех миль в час. По мере того как в лесу темнело, их движения становились все более вялыми и они понемногу собирались вокруг вожака. Если что-нибудь, например мое присутствие, их тревожило, то они приходили в беспокойство и искали другое место для ночлега, подальше от любопытных глаз. Но если все было спокойно, гориллы сидели в нерешительности, словно ожидая, что кто-то сделает первое движение. Около шести часов вечера, а иной раз даже в пять, если было очень пасмурно, вожак начинал ломать ветви и строить себе гнездо, остальные члены группы следовали его примеру.

Десять-одиннадцать часов спустя после утреннего подъема, после «утомительного» дня, наполненного едой и отдыхом, животные ложатся спать. Первого апреля во второй половине дня я наблюдал за группой VII, которая неторопливо двигалась вниз по склону. В шесть часов семь минут самец с серебристой спиной, Верхолаз, находился футах в сорока от своей группы и был частично скрыт небольшим холмиком. Я услышал треск ветвей и понял, что он строит гнездо. Затем один подросток начал устраивать себе постель. Он сел у дерева и правой рукой нагнул влево пучок невысокой травы. Потом встал, схватил за верхушки множество травянистых растений, среди которых было немало подмаренника, и притянул их к себе. Подросток сел на них, согнул их или сломал, так что вокруг его тела образовалось полукруглое гнездо, а потом примял все это руками. Стоя на ногах и на одной руке, он протянул другую руку, надломил у основания какие-то сорняки и подтянул к себе, положив их на край гнезда и торчащие стебли, чтобы край был ровный. Сел, повернулся и снова сел. На все это ушло около одной минуты.

Остальные члены группы продолжали кормиться и потихоньку двигаться, пока они не оказались футах в сорока от подростка. Тогда он вылез из гнезда и присоединился к самкам, сидевшим около зарослей лобелии. Все это время самец оставался на своем месте, в стороне от других горилл. Было несколько случаев, когда часть животных ложилась спать около вожака, а другие уходили в сторону, так что спящих обезьян разделяло расстояние в триста футов.

В шесть тридцать все члены группы вдруг начали строить гнезда, и через пять минут они затихли, только подросток еще немного покопошился в своем гнезде. В лесу все замерло. Я стал разворачивать спальный мешок, и мне с трудом верилось, что почти рядом со мной спят двадцать здоровенных горилл.

Из всех повадок гориллы лучше всего изучен процесс постройки гнезд. Сделанные на деревьях и в зарослях бамбука, они долгое время, почти в течение года, заметно выделяются на фоне окружающей зелени и зачастую служат единственными видимыми следами пребывания горилл в данной местности. Как уже говорилось, гориллы устраиваются на ночлег там, где их застигает ночь. Единственно, что им нужно, — это наличие какой-либо растительности, пригодной для постройки гнезд. Они устраивают их и на земле, и на деревьях, причем соотношение количества древесных и наземных. — гнезд колеблется в зависимости от местных условий. В зарослях хагении вокруг Кабары 97 % всех гнезд устроены на земле, так как ветви растущих деревьев непригодны для устройства ночлега на них. Листья хагении собраны в пучки, а ветви слишком хрупки, из них не соорудить надежной платформы. Ночлег на деревьях чаще всего устраивали подростки, значительно реже самки и самцы с черной спиной.

В Кабаре самцы с серебристой спиной всегда спали на земле, но в соседнем Кисоро некоторые из них делали гнезда в кустарнике, в восьми футах над землей. Существует распространенное мнение, что самки и молодняк устраиваются на ночь на деревьях потому, что там безопаснее, а самцы спят на земле, чтобы охранять их. Это выдумки. Некоторые наблюдатели даже утверждали, что гориллы располагают свои гнезда по определенному плану и непременно так, чтобы был виден ближайший сосед. На самом же деле взрослые обезьяны устраивают гнезда на участке, где имеется подходящая растительность, обычно неподалеку от вожака, но совершенно не обязательно так, чтобы видеть его или какого-либо другого члена группы. Самцы с черной спиной чаще всего располагаются на ночь футах в шестидесяти или дальше от своей группы. Подростки обычно спят возле самок или в одном с ними гнезде. Малыши почти всегда проводят ночь с матерями, и только изредка детеныш делает отдельное маленькое гнездышко рядом с материнским. Детеныши пытаются устраивать гнезда с самого раннего возраста. Один восьмимесячный малыш сидел, привалясь к спине матери. Он дважды старался пригнуть стебель растения, потом отпускал его и, притянув к себе другой стебель растения, засунул его себе под ногу, то есть повторил в простейшей форме типичное поведение взрослого животного. К пятнадцатимесячному возрасту детеныши по вечерам иногда практикуются в постройке гнезд, но спят в них редко. Полуторагодовалые гориллы занимаются постройкой чаще, вполне овладевая этим искусством еще до того, как они становятся подростками, и на практике ежевечерне применяют свое умение устроить ночлег.

Предположение, что детеныши с самого раннего возраста хорошо знают, как построить гнездо, сомнительно. Разумеется, они постепенно обучаются тому, как сделать крепкое и надежное гнездо в различных условиях и какие виды растительности употреблять для постройки. Я считаю, что у горилл есть врожденное стремление устроить что-то вокруг себя и под собой, прежде чем лечь спать. Подтвердить или опровергнуть это предположение может только тщательное изучение поведения животных в неволе. Наблюдение, сделанное доктором Е. Лангом в базельском зоопарке, подтверждает эту мысль. Гома, десятимесячная самка гориллы, родившаяся в зоопарке и выросшая в доме Ланга, однажды с наступлением сумерек разложила вокруг себя ветви, так что получилось схематическое очертание гнезда.

Устройство ночлега — простое дело и редко занимает болеe трех — пяти минут, а иногда всего лишь тридцать секунд. Около десяти процентов животных в Кабаре вообще не устраивали гнезд, а те, которые были сделаны на земле, состояли из нескольких маленьких охапок травы, умятых вокруг тела животного так, что местами получился валик. Строя гнездо на земле, горилла просто сгибает и ломает растения, ветви и побеги, со всех сторон укладывает все это вокруг себя, не соблюдая при этом какого-либо особого порядка. Животное ничего не сплетает, не переплетает, не вяжет в узлы, не проделывает никаких сложных манипуляций. Гнезда, устраиваемые на деревьях, должны быть более основательными, чем наземные, — случись такой платформе обрушиться, и животное упадет на землю со значительной высоты. На деревьях место ночлега обычно расположено в развилке ветвей или вдоль горизонтальных ветвей, служащих опорой для конструкции. Соседние ветви пригибаются внутрь, пока не образуется довольно надежный настил.

Глядя на примитивные гнезда горилл на земле, я часто недоумевал: какой цели они служат? Это не защита от дождя, если только гнездо не находится у самого ствола накренившегося дерева или под сплетением лиан. Наземное гнездо не изолирует спящее животное от холодной земли потому, что при устройстве гнезда обезьяна тщательнее делает валик по краям, чем его дно. Правда, на крутых откосах это, возможно, не дает животному соскользнуть вниз, но я также не раз наблюдал, как гнезда, устроенные на склонах, разваливались за ночь и поутру обезьяна вставала футах в десяти ниже того места, где она заснула накануне. С другой стороны, гнезда, устраиваемые над землей, на деревьях и кустах, имеют совершенно определенное назначение. Это надежный настил, и животное может спокойно спать на нем в лежачем положении, не боясь упасть. Очень вероятно, что привычка устраивать гнезда была приобретена в те времена, когда предки гориллы еще жили на деревьях.

Не только горилла строит гнезда, их строят еще шимпанзе и орангутаны. Осматривая гнезда шимпанзе в лесах Уганды, я убедился в том, что они сделаны так же, как и у гориллы, но я видел их только на деревьях, обычно на высоте от пятнадцати до ста футов над землей. Доктор В. Рейнольде, который изучал этих обезьян в лесу Будонго в Уганде, рассказал мне, что ему дважды попадались и наземные гнезда. Ноябрь и декабрь 1960 года мы с Кей провели в Сараваке, северо-западной части острова Борнео, где нам предстояло выполнить небольшую работу, связанную с изучением орангутанов. Я разыскал там более двухсот древесных гнезд этих обезьян, расположенных на высоте от одиннадцати до ста тридцати футов от земли. Гнезда были совершенно такие же, как у гориллы, но с той разницей, что у многих из этих конструкций была толстая подстилка из ветвей, очевидно, для того, чтобы сделать постель удобнее.

Однажды на Борнео, когда градусник показывал 80º по Фаренгейту, а влажность воздуха была 100 %, Гаун анак Су-ренг, мой проводник-даяк, и я шлепали по воде в заболоченном лесу невдалеке от побережья Южно-Китайского моря. Вода была кое-где по щиколотку, а местами и по грудь. Приходилось то и дело останавливаться и отдирать от кожи бесчисленное количество присосавшихся пиявок. Мы искали орангутанов, но находили лишь старые гнезда. Я только было собрался сделать пометку в блокноте о высоте двух гнезд над землей, как Гаун сказал: «Медведь!» Сначала я его не понял, а когда он объяснил, что эти гнезда построили медведи, я стал сомневаться. Тогда Гаун показал мне царапины на стволе дерева, которые он заприметил своими зоркими глазами. Я полез на дерево, приглядываясь к следам когтей на коре, и наконец добрался до гнезд, расположенных на высоте сорока пяти футов. Внимательно их осмотрев, я пришел к убеждению, что они весьма напоминают гнезда обезьян. Одно гнездо было устроено из четырех ветвей, надломанных и пригнутых внутрь так, что получался настил, второе из шести веток. Кора на ветвях была исцарапана когтями. Гаун был, несомненно, прав: гнезда были построены лапами медведя. Я и не знал, что малайский медведь, это небольшое кривоногое создание с ярко-белой отметкой на груди, делает гнезда. Когда же я стал сверяться со старыми описаниями повадок малайских медведей, мне попадались лишь неопределенные фразы, вроде такой: «Говорят, что он строит гнезда на деревьях, но это еще не подтверждено» (Е. Банкс. Млекопитающие Борнео). Разумеется, мне хотелось бы иметь побольше данных, но даже теперь небезынтересно отметить, что повадки, которые считаются свойственными только человекообразным обезьянам, возможно, встречаются и у медведей.

Жизнь гориллы состоит из сна, еды и опять сна. Только изредка что-нибудь нарушает обычный ритм ее существования. Я уже не смущал своим присутствием животных некоторых групп, став для них почти такой же частью окружающей природы, как дукер или буйвол. Но у тех горилл, которых я навещал редко, мое появление все еще вызывало большое любопытство. Хотя животные иной раз казались немного испуганными, все же они, по-видимому, были рады поглазеть на новое, незнакомое существо.

Скучную рутину повседневной жизни обезьян нарушала встреча двух групп. В одной и той же части леса с некоторыми перерывами бродило шесть групп. Очевидно, что рано или поздно они должны были столкнуться. Это было лишь вопросом времени. Мне посчастливилось, и я оказался как раз рядом с местом такой случайной встречи.

Если два стада могли слышать друг друга, но видеть не могли, они просто игнорировали присутствие соседей. Например, обезьяны группы VII слышали, как в отдалении самцы бьют себя в грудь и ревут, но продолжали свои обычные занятия, не прерывая их ни на минуту. Однако было четыре известных мне случая, когда та же группа VII вступала в контакт с животными другого стада. Рано утром 19 октября на склонах горы Микено я увидел группу III — самца, двух самок, одного подростка и одного детеныша. В тот же день, несколько позднее, группа VII спокойно отдыхала в двухстах пятидесяти футах от того места, где я заметил группу III. К вечеру, после того как я ушел домой, обе группы объединились и, по-видимому, совершенно мирно вместе провели ночь. К десяти часам следующего утра, к тому времени как я добрался до места их совместной ночевки, они уже разошлись каждая своей дорогой.

Две недели спустя, 1 декабря, группа VII была в седловине около Бишитси, как раз там, где часто появлялась группа V. В течение ночи 31 октября оба стада спали на расстоянии двухсот ярдов друг от друга. Разыскав их утром в то время, когда они кормились и отдыхали, я увидел, что они игнорируют друг друга с таким подчеркнутым безразличием, что ни на минуту не усомнился в том, что их интерес друг к другу очень велик. После полудня самец с черной спиной и три подростка из группы V забрались на ствол упавшего дерева и стали наблюдать за соседями. К сидящей на бревне компании подошел подросток из Группы VII и оглядел их с явным интересом. Другие гориллы продолжали кормиться, и только самцы с серебристой спиной время от времени поднимали головы и оглядывались по сторонам. Во второй половине дня животные совсем перестали интересоваться друг другом. Только Верхолаз из группы VII изредка ударял себя в грудь, выдавая этим свое волнение, да самец с черной спиной из группы V лежал на бревне, подперев голову руками, уставившись на своих временных соседей. К четырем часам группы двинулись в противоположных направлениях, и в последующие дни они больше не встречались.

18 апреля встретились группы VII и XI. Верхолаз сидел сгорбившись, упершись взглядом в землю и, казалось, был погружен в глубокое раздумье. Остальные члены группы теснились вокруг него. Самец с серебристой спиной из группы XI сидел на корточках под деревом в каких-нибудь двадцати футах от Верхолаза. Пятнадцать животных его стада разбрелись по зарослям. Самец был очень возбужден и устроил целое представление: он негромко ухал, все убыстряя темп и силу звука, пока звук ие слился в сплошное грозное рычание; он бил себя в грудь, вертелся во все стороны, влезал на бревно и с шумом обрушивался с него на землю. В заключение он шлепнул по земле ладонью. Верхолаз быстрым шагом подошел к нему, и они уставились друг на друга. Их лица были не более чем на фут один от другого. Эти лесные великаны, каждый из которых был равен по силе нескольким мужчинам, улаживали какие-то свои спорные вопросы не дракой, а, так сказать, силой взгляда. Секунд двадцать или тридцать они угрожающе смотрели друг на друга, но ни один не хотел сдаваться. Потом они разошлись. Верхолаз вернулся на свое место. В последующие несколько минут он дважды таким же образом пытался одержать победу, но это ему не удавалось. Самцы напоминали двух воинственных школьников, каждый из которых старается запугать противника, не ввязываясь в драку.

Верхолаз, сделал последнюю попытку одержать победу в этой войне нервов. Он подбросил в воздух пригоршню сорванной травы, встал, выпрямившись во весь рост, как бы демонстрируя свою мощь, потом вдруг подбежал к противнику и, приблизив к нему свое лицо почти вплотную, на расстояние дюйма, пристально на него уставился. Но противник был столь же упрям, сколь и возбудим, — блеф Верхолаза не произвел желаемого впечатления. Остальные члены обеих групп почти не обращали внимания на своих вожаков и вели себя так, будто исход борьбы их совершенно не интересовал. Сделав последнюю попытку установить свое превосходство, Верхолаз начал есть, самки и подростки присоединились к нему. Самец с черной спиной и подросток из группы VII прошли мимо вожака соседей и немного покрутились среди его самок, а затем вернулись на свой участок. Верхолаз еще раз направился к вспыльчивому самцу и некоторое время глядел на него в упор, но, впрочем, без особой агрессивности, потом повернулся и быстро пошел прочь, а за ним и вся группа. Обезьяны прошли под деревом, на котором я сидел, и, хотя отлично знали о моем присутствии, полностью меня игнорировали — сегодня происходили более интересные события.

Очевидно, в психологии горилл есть какие-то свои таинственные извивы, понять которые затруднится самый настойчивый наблюдатель. Я полагал, что после этой встречи группы расстанутся, но по какой-то непонятной мне причине вспыльчивый самец пошел вслед за уходящими животными. Верхолаз дважды поворачивал назад и угрожающе кидался на противника, останавливаясь, однако, в самую последнюю минуту. К сожалению, группа XI меня заметила, и это отвлекло ее внимание. Вскоре я ушел домой, а на другой день по следам на земле прочитал странную повесть: животные группы VII шли по лесу то гуськом, то по двое, срывая на ходу съедобные растения. На некотором расстоянии позади них по той же тропе следовала группа XI. С наступлением сумерек, едва стадо Верхолаза устроило гнезда, подошла и другая группа. Группа VII быстро снялась с места, перешла на двести футов и устроила новые гнезда. Но вспыльчивый самец был настойчив и снова двинулся за ними. Тут, видимо, пришло к концу даже безграничное терпение горилл: на тропе я нашел несколько клочков волос, вырванных с корнем. Очевидно, произошла потасовка. Группа VII сделала последнюю попытку отвязаться от других животных. Члены группы прошли гуськом еще двести ярдов и устроили себе очень примитивные гнезда. Группа XI, наконец оказавшись в отдалении, устроилась ночевать прямо на тропе, а на следующее утро двинулась обратно в том направлении, откуда пришла. На вид ни одно из животных ни в той ни в другой группе не пострадало, но я подозреваю, что отныне Верхолаз не будет заводить добрососедских отношений с группой XI.

Самым интересным во всех этих встречах была очень разнообразная реакция группы VII по отношению к другим. С группой III она мирно делила место ночлега; подходила к группе V на расстояние пятидесяти футов, но не пыталась с ними общаться; враждебно вела себя по отношению к группе XI. Несомненно, некоторые из членов группы VII бродили вместе в районе горной седловины лет пятнадцать, а то и дольше. Во время своих странствий они, безусловно, не раз встречались с соседними группами и с кем-то подружились, а с кем-то стали врагами. Понятно, я не мог знать об этих событиях минувших дней.

Гориллы очень привязываются к членам своей группы, возможно, потому, что чувствуют себя более уверенными и счастливыми среди близких друзей и родственников, чем среди «случайных знакомых». Когда группы встречаются, общаются, а потом расстаются, животные, как правило, остаются каждый со своей группой. Исключения редки. Между серединой февраля и серединой марта к группе VII присоединилась самка с детенышем. Поскольку я ни разу не видел и не слышал об одиноких самках, бродящих по лесу, я подозреваю, что она просто перешла из другой группы, когда они встретились. Пока новая самка не привыкла к моему присутствию, она создавала в группе порядочный переполох. Едва завидев меня, она с визгом бросалась в сторону, немало удивляя этим других членов группы, которые давно перестали считать меня предметом, достойным их внимания. Я уверен, что новая самка точно так же не понимала, почему группа пренебрежительно игнорирует ее отчаянные предупреждения о том, что поблизости злейший враг горилл — человек.

Я никогда не видел драк между отдельными членами разных групп, а такие притворные нападения и обмен свирепыми взглядами, какие происходили между Верхолазом и самцом из группы XI, мне больше не доводилось наблюдать. Гориллы — добрые, мягкие и дружелюбные создания, мирное сосуществование — основной закон их жизни. В этом отношении человеку следовало бы брать пример с горилл. Разумеется, ни одно животное не достигает абсолютного совершенства: имеются вполне надежные сведения о драках, происходивших между самцами. В июле 1958 года два самца с серебристыми спинами, вожаки групп, несколько раз дрались по неизвестной причине. Это сообщил Баумгартель, получивший сведения от своих следопытов — африканцев. 11 августа животные снова подрались, 13 августа один из самцов был найден мертвым. Единственными признаками драки, обнаруженными на его теле, были подбитый правый глаз и укусы на тыльной стороне обеих рук. Доктора, которые исследовали его труп в медицинском училище в Кампале, не смогли установить причины смерти обезьяны.

Для меня было чрезвычайно интересно убедиться в том, что несколько групп горилл могут занимать одну и ту же часть леса и при встрече вести себя миролюбиво. Раньше принято было думать, что каждая обезьяна или их группа занимает территорию, границы которой ревностно охраняются от вторжения других, себе подобных. Горилла, несомненно, делится своей территорией и обильными пищевыми ресурсами с другими представителями своего рода и совершенно не стремится к монопольному обладанию каким-то участком земли.

Хотя группа VII и встречалась иногда с другими стадами, к ней никогда не присоединялись посторонние самцы. В районе Кабары я насчитал семь самцов-одиночек: четырех с серебристыми спинами и трех с черными; возможно, что одиночек было больше. Эти самцы общались только с группами IV и VI. Видимо, только некоторые группы принимают к себе самцов-одиночек, прекрасно знающих, где им будет оказан хороший прием, а где нет. Из всех самцов-одиночек я лучше всего знал Одинокого Бродягу. Это был экземпляр с серебристой спиной, в расцвете сил, с мрачным взглядом и презрительной складкой у рта. Я ему не нравился, и обычно, едва завидев меня, он издавал короткий рев и бросался прочь. Впервые я увидел его 18 ноября, неподалеку от группы VI. Диллон, вожак этой группы, отдыхал в окружении своих самок и потомков. Казалось, что никто даже не замечает Одинокого Бродягу, сидящего в тридцати футах от них. Минут через пятнадцать Диллон встал, и группа продефилировала мимо него. Сам он остался на месте, упорно глядя на Одинокого Бродягу. Диллон явно намекал, что одиночке пора отсюда убираться. В тот день Одинокий Бродяга ушел, но в течение последующих недель я не раз натыкался на него, когда он шел по свежим следам группы. В мае на склонах горы Микено появилась группа IV, и Одинокий Бродяга на неделю присоединился к ней. Потом им снова овладела страсть к путешествиям, он ушел и опять зажил в одиночестве.

Двух других самцов-одиночек — крупного с черной спиной и старого с серебристой, которые, видимо, бродили по лесам вместе, группа VI принимала куда более приветливо, чем Одинокого Бродягу. 9 января я увидел Скандалиста, небольшого самца с черной спиной из группы VI, в обществе двух еще не известных мне самцов. Они были футах в ста от группы. Через несколько минут оба молодых самца присоединились к остальным, причем, появление молодых чужаков не вызывало никакой реакции. Однако самец с серебристой спиной держался на расстоянии. Как всегда, в самую неподходящую минуту спустился густой туман, и мне пришлось прекратить наблюдение. На следующий день, разыскав группу, я увидел, что самец с серебристой спиной уже присоединился к остальным и преспокойно лежит на холмике, окруженный самками. Диллон не обращал на пришельцев ни малейшего внимания. Тем не менее по каким-то причинам они исчезли на следующее утро, и больше я никогда их не видал.

Подобные появления и исчезновения были гораздо более заметными в группе IV. В начале моих наблюдений Чужак присоединялся к группе и уходил от нее по крайней мере дважды, Новенький же примкнул к ней. В январе, после трехмесячного отсутствия, группа появилась на старых местах; В ее составе произошли большие перемены: Большой Папаша все еще был вожаком, но Чужак и Ди Джи, второй самец по рангу, исчезли. Вместо них появился новый самец с серебристой спиной, который занял положение Ди Джи. По-видимому, этот самец привел с собой двух самок и двух детенышей, и теперь в группе стало тридцать животных. 24 апреля Рваный Нос, который был членом группы по крайней мере с августа, куда-то исчез, и мне определенно не хватало моего горластого приятеля. За год в IV группе побывало не менее семи разных самцов, и только Большой Папаша оставался в ней все время. Он был живым воплощением добродушного, терпимого ко всему самца гориллы. Мне думается, что именно благодаря его мягкому характеру в группе то появлялись, то исчезали посторонние самцы. Другие вожаки, вроде Верхолаза из группы VII, видимо, обладали более властным, ревнивым характером и гоняли посторонних посетителей.

Как правило, состав группы подолгу не меняется. Большинство перемен — результат смертей, появления на свет детенышей и прихода самцов-одиночек. В группе V за десять месяцев и в группе VIII за семь месяцев никаких перемен не произошло. В Кисоро была группа, состоящая из одного самца с серебристой спиной, одного с черной, трех самок и детеныша. В промежутке между концом 1957 года и началом 1960 группу неоднократно видели туристы. В феврале 1959 года родился детеныш, и это было единственным изменением в составе стада за два года. Но этой маленькой группе очень не везло: через год из нее ушел самец с серебристой спиной, а вместе с ним большой детеныш. Самец погиб от кишечного заболевания, детеныш был пойман и отправлен в зоопарк. Оставшиеся в живых гориллы перебрались в Руанду и нашли себе нового вожака — самца с серебристой спиной, в группе у которого было только две самки. Объединенная группа, состоящая теперь из восьми животных, прожила спокойно около года. За это время родился один детеныш. В феврале 1961 года самки снова остались без вожака — его убил черный леопард, убийца горилл, а потом жертвой хищника стала и самка. Уцелевшие животные отправились на поиски нового вожака и защитника. По мнению Рубена и его следопытов, поиски увенчались успехом.

Думается, стоит подытожить и вкратце сопоставить известные нам данные об организации групповых объединений других человекообразных обезьян — гиббонов, орангутанов и шимпанзе. Это поможет нам правильнее судить о гориллах. Гиббоны (Вес гиббонов заметно варьирует в зависимости от видовой принадлежности. Если большинство этих «малых антропоидов» обладает весом в пределах пяти — десяти килограммов, то, например, сростнопалые гиббоны, или сиаманги (Symphalangus syndactylus Raffles 1821), достигают восемнадцати — двадцати килограммов.) — весьма подвижные и самые маленькие из человекообразных обезьян (они весят от двенадцати до двадцати фунтов) — распространены весьма широко. Они водятся в Юго-Восточной Азии от Ассама и Бирмы до Таиланда, Малайи, Суматры и Борнео [Калимантан]. Гиббонов существует несколько видов: некоторые ученые насчитывают их пять, другие — двенадцать. Все они живут в одинаковых природных условиях, во влажных тропических лесах, не выше семи тысяч футов над уровнем моря. Подробнее изучался только один вид — белорукий гиббон, или лар (Белорукий гиббон, или лар (Hylobates lar Linnaeus 1771), обитает в южной части полуострова Индокитай. Его биология описана Ч. Карпентером: С. R. Carpenter, 1941, A field study in Siam of the behavior and socia, relations of the Gibbon (Hylobates), «Comparative Psychology Monographs» XVI, N 5 (serial N 84), p. 212.). Доктор Карпентер, наблюдавший в Таиланде двадцать одну группу в течение трех месяцев, отмечает, что в каждой из них было от двух до шести животных. «Обычно гиббоны лары образуют семейные группы: самец, самка и их потомство». Каждая постоянная группа передвигается по верхушкам деревьев на территории от тридцати до ста акров (Акр = 0,4 га.); питаются эти обезьяны преимущественно плодами, а также листьями, насекомыми и птенцами, еще не вылетевшими из гнезда. Хотя соседние группы могут на короткий срок объединяться, как правило, они придерживаются своих районов.

Орангутаны (Pongo pygmaeus) водятся только в некоторых областях острова Борнео [Калимантан] и Северной Суматры, где им грозит полное истребление, так как охота на них ведется неорганизованно. Эти обитатели деревьев влажных тропических лесов питаются плодами. Они достигают крупного размера: самка весит обычно около восьмидесяти фунтов, а самец примерно вдвое больше. Орангутаны пока еще по-настоящему не изучены. Во время моего короткого пребывания в Сараваке я заметил, что группы этих животных обычно невелики, от двух до пяти животных в каждой. Эти группы не постоянны: животные расстаются и вновь объединяются. Я видел одинокую самку с детенышем, а другой раз — двух крупных подростков. Одну ночь самец, самка с детенышем и подросток провели на соседних деревьях, на следующую самец устроился в четырехстах футах от своей группы, а на третью совсем ушел. Одинокие самцы, которые не раз встречались наблюдателям, несомненно, присоединяются к самкам через какие-то неопределенные промежутки времени.

Шимпанзе обитают в полосе влажных тропических лесов, тянущихся от Западной до Центральной Африки, и проникают даже в саванное редколесье, как например в Танганьике. Из двух видов изучен только обыкновенный шимпанзе. О карликовом шимпанзе, или бонобо (Открытый лишь в 1929 году карликовый шимпанзе бонобо (Pan paniscus Schwarz 1929) почти в два раза меньше и легче обыкновенных, отличается и другими особенностями (М, А. Гремяцкий. О «новом» роде человекообразных обезьян, названном «бонобо». — «Советская антропология», 1957, т. 1, № 1, стр. 263–269).), который водится в отдаленных лесах к югу от реки Конго, почти ничего неизвестно. Вернон Рейнольдс, проработавший в течение восьми месяцев в лесу Будонго в Уганде, заметил, что шимпанзе в количестве от шестидесяти до семидесяти пяти особей живут на участке леса примерно в шесть — восемь квадратных миль. Однако, в отличие от горилл, состав группы шимпанзе совершенно непостоянен. Это просто сборище животных. Изменения в составе стада происходят ежедневно. Обезьяны поодиночке или маленькими группами уходят в поисках фруктов — их основной пищи в этих лесах. Иногда несколько самцов бродит вместе, часто можно видеть группы из нескольких самок с детенышами. Постоянно происходят встречи и мирное общение с соседями.

Эта краткая сводка показывает, насколько неразумны широкие обобщения о поведении человекообразных обезьян. Нередко наблюдается значительная разница в поведении даже у представителей того же рода, обитающих в разных районах. Например, Рейнольдс ни разу не замечал, чтобы шимпанзе, населяющие лес Будонго, употребляли какие-либо орудия или ели мясо, как, по свидетельству Джейн Гудолл, они это делают в Танганьике.

Наблюдение за гориллами быстро превращается в привычное занятие, но мне оно никогда не казалось скучным и никогда не надоедало. Каждый поход в лес обещал что-то новое. Ведь самые интересные моменты в жизни горилл, например встречи и объединение групп, происходят совершенно неожиданно. Временами, когда я был уверен, что знаю все группы в этом районе, вдруг появлялась новая. Например, группа VIII возникла вблизи Кабары в середине ноября, спустя три месяца после того как я начал вести наблюдения. Это была большая группа, состоявшая из одного самца с серебристой спиной, двух самцов с черными спинами, восьми самок, трех подростков и семи малышей. У Хохлача, вожака стада, на голове возвышался громадный волосяной шлем. По характеру вожак был легко возбудим и весьма отважен.

Одно утро, проведенное с этой группой особенно врезалось мне в память. Я забрался на горизонтальную ветку футах в пяти над землей, чтобы наблюдать животных, которые кормились и отдыхали примерно в ста футах от меня. Вдруг меня увидела самка. Она стала бить себя в грудь, затем легла на землю. К счастью, больше никто не заметил моего присутствия, даже Хохлач. До этого я встречался с группой одиннадцать раз, и он всегда первый начинал реветь при моем приближении. Через полчаса меня заметил самец с черной спиной, а, когда он стал бить себя в грудь, Хохлач вскинул голову и заревел. Все члены группы собрались вокруг него и с весьма решительным видом направились ко мне. К моему великому облегчению, они остановились футах в тридцати и стали меня внимательно разглядывать. Самка, прижимавшая к груди трехмесячного детеныша, подобралась еще ближе, все время искоса на меня поглядывая. Когда нас разделяло только пятнадцать футов, она протянула руку и резко дернула ветку, на которой я сидел. Взглянув на меня еще раз, словно определяя результат своего поступка, она подтянулась и влезла на ветку. Мы оба сидели на корточках, на одном суку, обмениваясь беглыми взглядами, словно двое незнакомцев на скамье в парке. Удовлетворив свое любопытство, она спрыгнула обратно на землю, а ее место ненадолго занял подросток. Посматривая на меня и, видимо, нервничая, он откусывал кусочки коры. Наконец на ветку взобралась еще одна самка. На этом интерес ко мне иссяк, вся группа не спеша отправилась обратно на то место, где отдыхала, и снова занялась своими делами, словно меня здесь и не было.

Самой приметной самкой в группе была Кривомордая Олив. Я дал ей это имя потому, что лицо ее было безобразно искривлено. Может быть, в драке, или же при падении с дерева она получила такой удар в челюсть, что вся нижняя часть ее лица была сдвинута на сторону, линия рта шла почти вертикально. Хотя челюсть у нее была, вероятно, сломана, это ее не беспокоило, и она прекрасно нянчила своего детеныша. Среди горилл, которых я наблюдал, не было, кроме Олив, ни одного изуродованного животного. Охотник Фред Манфильд видел однажды в Западной Африке крупного самца, вожака группы, имевшего только одну руку, а в другой раз встретил самца-одиночку с изуродованной стопой. Как отметил один из антропологов, в музейных коллекциях скелетов горилл зажившие повреждения черепа замечены у двух процентов самок и шести процентов самцов. Поразительно, что у орангутанов, ведущих древесный образ жизни, часто есть следы сросшихся переломов костей. Анатом Шульц отметил, что из ста взрослых экземпляров этих обезьян у тридцати четырех имелись зажившие переломы пальцев, рук и костей других частей тела. Если у такого крупного животного, как орангутан, самой природой приспособленного к жизни на деревьях, так часто ломаются кости, то можно только порадоваться, что еще более грузная горилла живет главным образом на земле.

Миссис В. из группы VIII сразу привлекла к себе мое внимание, так как у нее было два детеныша. Одного из них, крошечного малыша месяцев четырех, она таскала, прижав к груди. Другой, лет полутора, ковылял за нею по пятам, часто держась руками за волосы на ее заду. Молодые животные нередко сидят около посторонних самок, и порой те их обнимают. Однако, как правило, эти детеныши не позже чем через час возвращаются к своим матерям. Сперва я думал, что миссис В. произвела на свет обоих малышей с перерывом в год. Но через несколько дней я заметил, что, когда группа торопливо передвигалась с места на место или при наступлении темноты, большой детеныш возвращался к одной из самок, очевидно, к своей матери. Для меня так и осталось тайной, почему он предпочитал общество миссис В. Эта самка была крупное животное с большим, нелепо торчащим животом, лицо у нее было худое и суровое. Судя по тому, как уверенно и деловито она обращалась со своим малышом, миссис В. явно была опытная мать. Старшего детеныша она, как правило, игнорировала и только изредка занималась его туалетом. И все-таки их отношения оставались неизменными, по крайней мере с ноября по май. Настоящая мать не проявляла ни малейшего интереса, к своему потомству во время его отлучек, что, может быть, и объясняло взаимоотношения миссис В. и чужого детеныша.

Группам VIII и VI я обязан тремя самыми интересными днями, проведенными мною в Кабаре. 22 ноября в 9.45 утра я увидел группу VII1 — она мирно кормилась. Хохлач глядел куда-то вверх по склону холма. Я посмотрел в том же направлении и увидел футах в трехстах от него Диллона, вожака группы VI. Медленно, медленно, почти незаметно группа VIII двигалась в направлении своих соседей. В 10.30, когда между двумя группами оставалось только сто футов, Диллон поднялся, сделал несколько быстрых шагов вниз по откосу и сел на бугорок. Через несколько минут он начал бить себя в грудь и отступил обратно, потом безо всякого предупреждения пошел в направлении Хохлача. Два огромных самца сели спиной друг к другу, разделенные расстоянием в тридцать пять футов, не очень убедительно притворяясь, что не обращают друг на друга ни малейшего внимания. Вскоре несколько членов группы VIII поднялись по склону холма футов на сто и расположились на отдых. К ним присоединился Хохлач. В течение двух часов обе группы отдыхали, каждая сама по себе. Затем группа Диллона двинулась в одном направлении, ни разу при этом не оглянувшись, а группа VIII вскоре ретировалась в другом. Я решил, что на этом их встреча окончилась. В лесу поднимался туман; я вылез из-за бревна, за которым прятался, и отправился домой. Но позднее, к вечеру, обе группы шли параллельно друг другу и устроились на ночевку на расстоянии тридцати футов одна от другой.

На следующее утро в 9.45 я снова нашел обе группы. Между ними было ярдов сорок, причем группа VIII скрывалась в неглубоком овраге. И опять обе группы делали вид, что не замечают соседей до тех пор, пока Диллон не подошел к группе VIII на двадцать ярдов. Хохлач и его группа медленно двинулись ему навстречу. Диллон отступил на сорок футов вверх по склону. Ему было явно не по себе, но его самки и малыши не двинулись с места до тех пор, пока Хохлач не оказался в пятнадцати футах от них, и только тогда они отошли. Животные, продолжая кормиться, к 2.20 дня разошлись в разные стороны. В этот день они больше не встречались, и я считал, что они разошлись окончательно. Я не мог понять, почему члены двух групп не стали общаться между собой, ведь они так спокойно относились к встречам. Но я знал, что гориллы — животные сдержанные и подолгу не проявляют своих эмоций. Они сохраняют внешнее спокойствие, в то время как внутри их бушуют чувства.

На третий день, 24 ноября, группа VI, которая до сих пор проявляла инициативу и поддерживала контакт, быстро прошла восемьсот футов и приблизилась к группе VIII. В 9.30, утра обе группы вышли из глубокого оврага бок о бок, постепенно смешиваясь, и наконец только десять футов разделяло двух самцов с серебристыми спинами. Вскоре вожаки двинулись в противоположных направлениях, а за ними члены их групп. В течение трех часов обе группы отдыхали на смежных участках. Два подростка и два малыша из группы VIM подошли к соседям и уселись рядышком. Тут же два детеныша и подросток из группы VI поспешили вскарабкаться по откосу, поглядеть на пришельцев с расстояния шести футов. Точь-в-точь как человеческие дети, знакомящиеся с новым мальчишкой, появившимся на их улице, подростки из группы VI пытались вовлечь пришельцев в игру. Один из них притворился, что нападает. Его противник повернулся и отбежал на несколько шагов. Другой детеныш съехал по откосу поближе, прыгнул и хотел шлепнуть чужого подростка по ноге, но промахнулся и поскорее отбежал к своим. К сожалению, нашла волна густого тумана, а когда минут через двадцать он рассеялся, детеныши из группы VI уже вернулись к матерям. Около соседей остались два подростка и самец с черной спиной, который подошел позже. В час дня Хохлач поднялся и стал уходить; как всегда, следом за ним двинулись самки и молодежь. Самец с черной спиной и один из подростков все еще медлили, сидя поблизости от группы VI. Их поторопила самка — она подошла к ним и притворилась, что нападает. На этот раз группы расстались окончательно. Я так и не понял, почему они провели эти три дня бок о бок.

Наблюдая за группой IV, я стал свидетелем интересного эпизода. 25 апреля гориллы кормились неподалеку от края каньона Каньямагуфа. Между нами лежала пропасть, но каждое животное на противоположном склоне было отчетливо видно. Я сразу же узнал Младшего и некоторых других, но был удивлен, что среди них нет Большого Папаши и некоторых самок. Взглянув случайно вниз, в долину, я заметил там на расстоянии шестисот футов остальных животных группы. Такое разделение стада случается довольно редко, и я не знал, чем это было вызвано. В этот момент из-за кустов появилась миссис Морщинистая, крупная, лохматая самка с грустным взором и морщинистым, как печеное яблоко, лицом. Подросток, который раньше повсюду таскался за ней, куда-то исчез. Вместо него она держала на руках новорожденного детеныша, еще сероватого и влажного. В этот вечер обе части группы объединились и вместе устроились на ночевку. Когда я назавтра снова увидел Морщинистую, она сидела у дерева, освещенная солнцем, и держала на руках новорожденного. Она осторожно поддерживала его голову, руки и ноги и подолгу, с обожанием взирала на своего слабенького потомка. 26 апреля я не видел группу IV. 27 апреля я прежде всего стал искать глазами Морщинистую и вскоре заметил ее среди других самок. Детеныш лежал у нее на коленях как-то расслабленно. Своей широкой рукой она поддерживала его под спину, но руки и ноги детеныша вяло болтались, рот был открыт, а глаза закрыты. Он был мертв. Со смертью детеныша поведение Морщинистой изменилось. Она уже не прижимала крошечное тельце к своей груди и даже не глядела на него. Когда она шла, она просто держала тело в одной руке, иногда даже делала несколько шагов, волоча его по земле. На следующий день тельце лежало у ее ног два часа и она до него почти не дотронулась, лишь один раз приподняла труп за руку и тут же бросила. Но все же и в этот день и на следующий Морщинистая не расставалась со своим мертвым детенышем. 1 мая, четыре дня спустя после смерти малыша, она оставила его на тропе. Тельце лежало ничком с раскинутыми руками и ногами. Оно уже разлагалось, и вокруг вились и жужжали мухи. Я принес трупик домой и сделал обмеры, а Кей, стоя поодаль, чтобы не так чувствовался ужасающий запах, вела запись. Длина тела детеныша равнялась девятнадцати дюймам. Я решил сохранить скелет и, отделяя мускулы от хрупких косточек, невольно ощутил грусть — это было так похоже на вскрытие тела ребенка. Сходство между людьми и человекообразными обезьянами особенно велико, когда те и другие находятся в периоде раннего детства. По беззубости десен, округлости лба и уплощенности лица новорожденные горилленок и младенец поразительно напоминают друг друга. Разница во вместимости черепа тоже сравнительно невелика. При рождении объем мозга ребенка равен приблизительно тремстам пятидесяти кубическим сантиметрам, а к годовалому возрасту этот объем утраивается. Такая феноменальная скорость роста мозга свойственна только человеку. Даже у взрослого самца гориллы объем мозга равен приблизительно шестистам — семистам кубическим сантиметрам.

К сожалению, мне не пришлось наблюдать, как происходят роды у гориллы, и я не имею достаточно сведений о том, как у них протекает беременность, хотя такие данные можно получить в некоторых зоопарках. До 1956 года ни в одном зоопарке мира не рождались детеныши горилл, факт весьма позорный, если сосчитать, сколько горилл жило в неволе за все эти годы. Обращение с обезьянами в зоопарках было просто возмутительным, да и сейчас во многих местах оно осталось таким же. Несчастные животные сидят за своей решеткой, как заключенные в одиночке. И даже теперь за огромные деньги покупают детенышей горилл и других человекообразных обезьян, а потом они чахнут в зоопарке, потому что за ними нет правильного ухода. Не понимаю, почему зоопарк не пожалеет заплатить пять тысяч долларов за детеныша горной гориллы, но зато наотрез откажется нанять человека для ухода за ним и, что крайне важно, для того, чтобы детеныш не был в одиночестве. Легкий грипп, совершенно безопасный для человека, может за несколько часов убить молодую обезьяну, если ей своевременно не оказать медицинской помощи. Не вижу смысла в том, что для львов и других представителей кошачьих, проводящих время в полном бездействии, устраивают огромные вольеры, а живых, подвижных обезьян, которым необходимо общение с себе подобными, помещают в тесные клетки. Детеныши человекообразных обезьян нуждаются в таком же внимании и уходе, как и дети. Зоопаркам, которые не в состоянии предоставить им такие условия, следует запретить их покупку и содержание, особенно теперь, когда некоторым видам, например орангутанам, грозит полное истребление. Человек должен чувствовать какую-то моральную и этическую ответственность по отношению к существам, до такой степени похожим на него и в физическом и в умственном отношении. Но всем известно, что человек до сего времени не научился проявлять сострадание даже к своим собственным собратьям!

Сравнительно недавно, в 1915 году, известный американский натуралист В. Хорнедей писал о гориллах следующее: «Достойно сожаления, что взрослых человекообразных обезьян, в некоторых отношениях столь близких к человеку, нельзя увидеть в зоологических садах. Однако тут ничего не поделаешь и с этим приходится примириться». С тех пор как были написаны эти слова, в неволе выросло немало горилл. Но в зоопарках, как правило, не было взрослых пар, а если и были самцы и самки, то их держали в разных клетках, и потомства у них не было. 6–8 апреля 1956 года в зоопарке города Колумбус, в штате Огайо, впервые спарили горилл, живущих в неволе: молодую самку Кристину и самца Барона. Кристина забеременела. После семи месяцев беременности у нее отекли щиколотки и она стала очень раздражительной. В 8 часов утра 22 декабря, на девятом месяце, она спокойно встала в своей клетке на четвереньки. В 8.30 ее снова навестил служитель: она стояла в прежней позе. В 8.50 служитель нашел лежащего на полу детеныша, полностью окутанного околоплодным пузырем. Кристина не издала ни звука, она выглядела совершенно ошеломленной. Драгоценное потомство унесли из клетки и вырастили.

В базельском зоопарке в Швейцарии произошел наиболее эффектный случай размножения горилл. В конце 1957 года стало известно, что самка Ахилла беременна. 29 марта у нее произошел выкидыш. Абортированный зародыш был четырех дюймов длины. В декабре того же года были основания думать, что она снова забеременела. Груди ее разбухли, живот увеличился, она прибавила в весе пятнадцать фунтов. 7 июня 1959 года она выдавила молоко из грудей. Рождение детеныша произошло глубокой ночью 22 сентября, 289 дней спустя после зачатия. Когда служитель вошел утром в клетку, он увидел Ахиллу, прижимающую к своей груди малыша. Она была очень нежной, но совершенно неопытной матерью: проголодавшись, детеныш потянулся за соском, а она даже не пыталась ему помочь. Голодный детеныш стал хныкать. Чтобы спасти ему жизнь, его взяли из клетки, и он вырос в доме доктора Эрнеста Ланга, директора зоопарка, который впоследствии написал очаровательную книгу о своем питомце: «Гома, детеныш гориллы». Вместе со своими помощниками он изучал малыша и дал первый подробный отчет о развитии гориллы с момента рождения. К сожалению слишком многие зоопарки, особенно американские, представляют собой самые обыкновенные зверинцы. Не делается никаких попыток вести хотя бы самые элементарные научные наблюдения и записи, а в результате теряется много ценной информации. В этом отношении базельский зоопарк составляет отрадное исключение из общего правила.

Спустя месяц после рождения Гомы Ахилла была снова помещена вместе с самцом и в начале августа 1960 года опять забеременела. 17 апреля 1961 года в 7 часов утра служитель ее навестил, но не заметил ничего необыкновенного. Когда он вернулся спустя час, Ахилла держала в руках, новорожденного. Внутриутробный период развития детеныша продолжался 252 дня (у человека — в среднем 267 дней). Ахилла внимательно оглядела своего потомка, облизала ему руки и ноги и явно была спокойнее, чем после рождения своего первого ребенка. В тот же день малыш уже сосал мать. Шли месяцы, он рос и процветал. Джамбо был первым детенышем гориллы, выращенным собственной матерью в неволе. Это доказывает, что в зоопарке, где с животными обращаются хорошо и в физическом и в эмоциональном отношении, можно размножать и выращивать животных, требующих даже самого сложного ухода.

Последний случай рождения гориллы произошел в Вашингтоне. 9 сентября 1961 года, после 266 дней беременности, в 6 часов утра появился на свет малыш. Как и во всех предшествующих случаях, никто не видел самих родов. Самка положила новорожденного на пол и больше не проявляла, к нему интереса. Она никак не реагировала на то, что служитель унес ее потомка.

Ужасный пример обращения матери со своим новорожденным произошел на станции около Букаву, в Конго, где в большой вольере жила пара горилл. 26 октября 1959 года, в полдень, самка вдруг перестала есть, легла и подняла правое бедро. Показалась голова детеныша. По словам наблюдавших ее местных жителей, пять минут спустя после того как она приняла это положение, разорвался околоплодный пузырь. Тогда полусидя, полулежа обезьяна взялась руками за голову детеныша и вытащила его. Затем она перервала пуповину, подняла детеныша ко рту, откусила у него руку и ногу и клыками прокусила череп.

Находясь в зоопарках, животные, которые в первый раз производят на свет потомство, часто полностью игнорируют это «увеличение населения», а иной раз и боятся его. Для них детеныш — это что-то новое и незнакомое, с чем они редко или никогда не сталкивались. Весьма возможно, что гориллы, как и другие общественные млекопитающие животные, учатся, как обращаться со своим потомством на примере других самок, у которых есть дети. Специалист по поведению животных Хедигер рассказывает интересный случай, показывающий, какую большую роль в жизни приматов играют традиции и подражание. Живущая в неволе самка шимпанзе произвела на свет потомка. Она не знала, как нужно носить на спине детеныша. Вместо того чтобы класть детеныша себе на спину так, чтобы его голова приходилась у ее плеч, она клала его головой в сторону крупа. Это было очень неудобно, и она, видимо, почувствовала, что здесь что-то неладно. Тогда она стала наблюдать за другой самкой, носившей детеныша правильно. Подражая ей, неопытная мать сразу же перевернула своего малыша.

На 2 июня был назначен отъезд из Кабары. Трудно было представить, что горная идиллия подходила к концу. Мы смотрели на наш луг и лес и на их обитателей уже другими глазами — внимательнее, чем прежде, и с невольной грустью, стараясь навсегда запомнить последние впечатления. Хотя мы и намеревались еще раз приехать в Кабару, но уже знали, что в будущем сможем приезжать только на короткий срок, самое большее на два месяца, лишь для того, чтобы заполнить пробелы в собранных сведениях, и что у нас уже не будет времени вновь слиться с жизнью гор.

В развилке сидит самка из группы VI. Рядом с ней ее двухлетний детеныш. На наклонившемся стволе сидит самец с черной спиной. Самка Каштанка бьет себя в грудь

25 мая на откосе позади хижины появилась группа VI. Я увидел миссис Октябрь и тут же с ужасом заметил, что ее восьмимесячный детеныш был серьезно ранен. Кожа на его крупе была содрана, и лоскут ее висел между его ногами; видны были, кровоточащие мускулы, и выступали обнаженные кости. Что случилось? Укусил ли его леопард или чем-то возбужденный самец гориллы? Детеныш был очень слаб и еле шевелился на руках у матери, а ведь раньше жизнь в нем била ключом. Миссис Октябрь была очень обеспокоена его состоянием и обращалась с ним чрезвычайно бережно. Она не позволяла ему сидеть у нее на спине, а держала его на руках таким образом, чтобы рана не прикасалась к ее телу. Один раз она внимательно поглядела на рану и тронула ее пальцами. Каштанка, у которой месяца два тому назад погиб малыш, подошла и губами коснулась лица детеныша, словно целуя его. Но когда она захотела сделать это снова, минут десять спустя, миссис Октябрь ее слегка оттолкнула. В последний раз я видел группу 1 июня. Детеныш был еще жив, а рана его несколько затянулась. Мы уже собрали и уложили свои пожитки и ожидали носильщиков, чтобы отправиться в долину. На прощание я от всего сердца пожелал бедному малышу поправиться и вновь начать резвиться на склонах его родных гор.