Гоголь-моголь

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПРОЦЕ-ДУРА

У Василия Васильевича характер не из лучших. Помнится, еще Брюс сетовал: вот бы ему рассудительности, и все могло получиться по- другому.

Когда-то англичанин наметил пути выздоровления. Какое-то время Мухин потоскует, а потом найдет отдушину. Поймет, что у финансиста, так же, как у балерины, есть право на успех.

Наверное, надо было так поступить, но как-то не вышло. Если он и думал о бывшей супруге, то не время от времени, а целыми днями.

Такой человек. Как навалятся на него неприятности, он так и живет дальше с этим грузом.

К тому же сейчас к личной катастрофе прибавилась общая. Забавно, что они следовали одна за другой, словно Тамара Платоновна спровоцировала этот обвал.

Обитал Василий Васильевич уже не на Крюковом, 8, а на Фурштатской, 37.

Обычная такая квартирка в две комнатки. Одну занимают больная мать и сестра Лида, а другую он.

О былом напоминает только красный плюш. Впрочем, в новых обстоятельствах эта расцветка выглядит вполне революционно.

Трудно понять по обстановке, что тут проживает бывший надворный советник, но ему самому никак не избавиться от минувшего.

Всякий знает, какие мысли с утра. Что-нибудь о будущем вообще и о предстоящем дне в частности, а он почему-то вспоминает.

Сел в автобус, катишься по колдобинам, а в голове уже копится раздражение. Ведь когда-то в Министерство добирался пешочком, а до Ижорского завода трястись пару часов.

Да и потом бывают ненужные мысли. Уже натянул бухгалтерские нарукавники, а тут опять тревоги. Прямо посреди каких-нибудь сложных расчетов вспомнится что-то неактуальное.

Ну там, Тамара Платоновна в «Тщетной предосторожности». В жизни у нее не выходило так изображать скромность, как это получалось на сцене.

Все эти размышления про себя. Вот и ходишь, начиненный переживаниями. Неровен час, взорвешься от накопившихся чувств.

Случаются и проблески. Утро туманное, настроение нерадостное, но вдруг замечаешь протянутую руку.

Все же бывшие супруги в каком-то смысле родственники. Если за это время он не забыл вкуса консервов, то лишь потому, что она вспоминала о нем.

Или вдруг образовались новые знакомства. Казалась бы, какие в его ситуации могут быть хождения в гости, а он еще ждет ответных визитов.

Чаще всего собирались в поселке Левашово, у Евгении Николаевны Баженовой. Радовались тому, что соединяют приятное с полезным. С одной стороны, милая компания, беседы о том о сем, а с другой, чистый воздух и лес.

Под прикрытием левашовских сосен чувствуешь себя уверенней. Иногда позволишь себе откровенные понимающие улыбки.

Потом все это вошло в заключительное обвинение. Не то чтобы прямо перечисляли улыбки, но общее настроение уловили.

Больше всего напирали на «состав к/р группировки, состоявшей в большинстве своем из бывших дворян, ущемленных Властью…»·.

По сути, в этом и было дело. В том, что Кроуди Екатерина Алексеевна - «дочь князя Шаховского, жена капитана 2 ранга», а Симони Елизавета Константиновна - «графиня, без определенного места занятий». Хозяйку левашовского дома обвиняли сразу по двум пунктам: как «дочь генерал-майора, начальника Омского жандармского управления» и «жену предводителя Владивостокского морского суда».

Такие у них преступления. Вздох может показаться более тяжким, чем эта вина.

Есть еще кое-что отягчающее. Муж второй дочери Евгении Николаевны оказался в Лондоне по делам морской службы и встречался там с родственниками жены.

Скорее всего, просто пожали друг другу руки и немного поговорили. Конечно, никаких сувениров. Родственник, правда, оставил номер русской газеты, но это разве подарок.

Газета, когда ее сложишь и припрячешь, тоже не тяжелее вздоха. Впрочем, люди, пришедшие с обыском, все замечают: что газету, что вздох.

Ничего в этом издании нет контрреволюционного, кроме парочки вытащенных из нафталина оборотов речи. Да и фамилии такие, которых, кажется, уже не сыскать.

Вот почему обитатели левашовского дома разволновались. Даже в отделе рекламы обнаружилось кое-что любопытное.

«Не продавайте Ваших бриллиантов, платиновых, золотых и серебряных вещей, не убедившись, что Векслер, Фельдман и Лесник платят наивысшие цены…»

«Меховой салон! Большой выбор готовых манто, жакетов, лисиц, шалей, боа по парижским моделям. Принимаю заказы и покупаю меховые вещи...»

«Салон дамских причесок Харламова. Уважаемые клиентки! Прошу Вас не забыть меня своим посещением к наступающим праздникам. Завейтесь на электрическую и паровую завивку у наших мастериц…»

«Дамы! Если Вы хотите под беспощадным весенним солнцем выглядеть свежей и привлекательной, употребляйте крем для лица «Секрет».

А вот человек, который воспел эту роскошь. Эти бриллианты от Фельдмана и Лесника, меховые боа по столичным образцам и баснословно дешевым ценам.

«Ежедневно Александр Вертинский в собственном репертуаре».

Ах, как красиво он заламывал руки, поднимал к небу глаза и пел о «Джимми-пирате».

Сейчас имя Джимми звучит едва ли не надменно. Примерно так же, как боа или редингот. Нечто позабытое из той жизни, в которой завивались на паровую завивку и экономили исключительно на бриллиантах.

Порой обитатели Левашова заинтересуются вовсе не товарами или фасонами, а именами владельцев.

Наше почтение, господа! И не предполагали, что свидимся. Все же пригодилось Ваше оксфордское произношение и умение высоко держать голову.

Что-то ирреальное есть в этом чтении, но и утешительное.

Приятно участнику третьей пятилетки узнать о том, что движение времени не односторонне.

Для одних оно неудержимо спешит в будущее, а для других торопится назад.

Разные бывают обвинения. Например, в «Деле» одной художницы было написано: «На дому собираются бывшие люди».

Можно увидеть в этой формуле не только угрозу, но указание на социальное происхождение.

Мол, уже нет таких людей. Существовали когда-то, а сейчас встречаются только как исключение.

Следовало бы поинтересоваться, как это Мухину удалось уберечься, но от него требуют ответов по более мелким поводам.

Когда узнал? О чем беседовали? Читал ли газету, привезенную зятем Баженовой?

И еще подкрепляют свои вопросы таким сильным лучом света, что у него слезятся глаза.

В какой раз Василий Васильевич повторяет одно и то же. И про то, что «Баженова Евг. Ник. в Англии имеет вторую дочь, Надежду Ивановну, находящуюся замужем за Саблиным, который мне известен еще до революции, а именно: в 1916 году я был в заграничной командировке в Англии и встречался… с этим Саблиным, который был в это время… секретарем посольства в Англии…» И про то, что Баженова «… поддерживала связи со своей дочерью, а также зятем… через посредство ее второго зятя Скорика Вл. Александровича, который, бывая по служебным делам в заграничном плавании, встречался с ними…»

Ситуация осложнялась тем, что у него, с точки зрения следствия, имелись на Западе свои интересы. Мухин себя и не выгораживал. На одном допросе осмелел настолько, что назвал Карсавину женой.

Не оговорился, а просто сказал то, что чувствовал. Понимал, что именовать ее так странно, но ничего другого не смог произнести.

При этом ни разу не произнес: «Карсавина», а только «Тамара Платоновна».

Хотел этим подчеркнуть, что не заблуждается на свой счет. Отлично понимает, кто она рядом с ним.

Стоило бы еще расширить число улик. Например, прекрасный английский и неизменную учтивость Мухина отлично дополняет письмо Тане Вечесловой.

Все в этом письме красноречиво. Мало того, что Василий Васильевич выкает, - все Вы да Вы, - но еще чувствует растерянность перед настоящим талантом.

В двадцать первом году Мухин пошел преподавать английский в Балетную школу.

Снова Театральная улица, просторные классы, стайки юных воспитанниц в коридорах…

То здесь, то там различаешь знакомый профиль. Потом понимаешь, что обознался, но всякий раз готов ошибиться.

Опять Василий Васильевич оказался рядом с балетом. При этом не ограничился прямыми обязанностями, но стремился бывать на репетициях.

Все ли хорошо, мои милые? Как дела с вращениями вокруг оси? Неужто тушуетесь, как на уроках английского, и обещаете сделать в следующий раз?

Не только Василий Васильевич млел среди этих полувоздушных созданий, но и девочки страшно заинтересовались новым преподавателем.

Где еще встретишь столь отменного джентльмена? Только в каком-нибудь старинном балете.

И не посмотрит, что балерине только тринадцать. Будет разговаривать с ней так же почтительно, как с солисткой Мариинского театра.

Разумеется, на зачетных испытаниях Мухин занимает место в первом ряду. Не только по праву сотрудника училища, но советчика и друга.

Девочки выглянут из-за кулис в зал, а там уже все в сборе.

Руководительницы курса Агриппина Яковлевна и Мария Федоровна ведут себя так, словно они в гостях, а Василий Васильевич насуплен и сосредоточен.

Сразу видно: он тут не развлечения ради, а для важнейших выводов и итогов.

Порой выскажется в письме. После спектакля уйдет с таинственным видом, а утром в почтовый ящик опустит конверт.

Могли обменяться мнениями в коридоре, но ему необходима дистанция.

Она, Танечка, богиня, прямая наследница, а он всего лишь поклонник. «Маленький жрец искусства», как сказал бы Альфред Рудольфович.

При этом ничуть не тяготится своими обязанностями. Исполняет их с тем же сознанием своего долга, с каким носил карсавинское манто.

И в письме остается чуть ли не соперником того вельможи из балета, который с места не сдвинется без расшаркиваний.

Все же есть что-то в этой обстоятельности. Ну хотя бы то, что она обязывает ничего не пропускать.

Он и не пропускает. Другие подошли к Танечке с поздравлениями, а он ради нее сел за письменный стол.

«14 декабря 1926 года

Милая Танечка!

Года три тому назад я как-то встретил Вас недалеко от Вашего прежнего дома. Вы шли с Вашей подругой, кажется, с Улановой. Разговор совершенно естественно перешел на балеты. И минуты две мы говорили совершенно серьезно (я, по крайней мере) о том, в каких балетах Вам лучше всего выступать и как интересней готовиться к ним. Тут Вы, смеясь, заметили, что я говорю с Вами так, как если бы Вы и действительно уже «держали» балеты.

Конечно, может быть, это и было дерзостью перед лицом судьбы говорить так тогда и с такой уверенностью о будущем, но для такого разговора были уже тогда основания: у меня уверенность в Вас и в том, что это будет, а у Вас - ощущение в себе этой возможности, мечты Ваши и горячее желание, чтобы это сбылось.

Теперь прошло три года и моя уверенность с одной стороны, а Ваши мечты, горячие желания и предчувствия с другой, - осуществились вчера в самой блестящей и привлекательной форме.

Я далек от мысли, чтобы в этом письме пытаться передать Вам целиком то, что мог бы сказать об этом вчерашнем спектакле, и, конечно, главным образом о Вас. Я просто хочу не столько даже поделиться с Вами своими впечатлениями, сколько выразить Вам мой восторг.

Я был очарован Вашим выступлением в роли Лизы (роль, которую я очень люблю), пленен Вашими талантами, Вашей игрой. Иллюзия была так велика, что трудно было верить, что это все была только игра. Было то, что называется перевоплощением, когда сценическое действующее лицо с наперед установленным для него «действием» оживает в лучах переживаний самой артистки, дающей уже самостоятельно весь перепев настроений и переживаний, для которых роль служит только схемою…»·

Это и есть почти забытый стиль тех письменных разговоров, что вели между собой наши предки.

Давно ли вам встречалась фраза такой длины? Там, где человек новой эпохи поставит точку, у Василия Васильевича непременно стоит запятая.

Скорее всего, преждевременная точка показалась бы ему неучтивостью или даже изменой той обстоятельности, которая во многом определяла его жизнь.

В те времена, когда Татьяна Михайловна была Танечкой, ее почерк был столь же свободным, как танец. В старости буквы уже не летели, а плелись, с трудом цепляясь друг за друга.

Зато восторженность оставалась той же, из молодости. Словно сейчас она только записала свою старую мысль.

«Сколько чуткости, уважения, желания одобрить начинающую актрису было в этом письме! И какой стимул оно для меня, для формирования моей творческой личности! Какое счастье встретить такого талантливого зрителя, тонкого знатока сцены, зрителя-друга, зрителя-наставника в самом начале творческого пути!»

Конечно, лучше бы не только восхищаться, но и немного поразмышлять: кто он, ее друг-зритель? чем занимается за пределами своих обязанностей балетомана?

И еще бы подумала: каково ему, такому тонкому и внимательному, жить в новых обстоятельствах?

А ведь кое о чем можно догадаться даже по этому письму.

Для Танечки в ее шестнадцать в понятии «судьба» не больше смысла чем в слове «старость», но Мухин уже примеривал эти формулы на себя.

И «перед лицом судьбы» для него не фигура речи, а конкретная мизансцена, в которой он оказывался не раз.

Что касается «сделать Вас счастливою в жизни»… Именно счастья он когда-то желал Карсавиной и был так самонадеян, что рассчитывал ей в этом помочь.

А что значит: «Роль, которую я очень люблю»? А то, что когда-то Лизу танцевала Тамара Платоновна. Он не сравнивает, а просто дает понять, что новая исполнительница не мешает этой любви.

Есть какая-то логика в том, что от нескольких десятилетий жизни Василия Васильевича осталось это письмо и еще парочка фотографий.

Вот он рядом с ней. Дипломатично отступил на шаг в сторону и ждет распоряжений.

Сразу видно, что это за человек. Такой никогда не станет хлопотать за себя, а лишь за кого-то другого.

И, действительно, всю жизнь на посылках. Даже за границу ездил по делам Министерства, а не просто так. И в театр ходил не для одного удовольствия, но исполняя супружеский долг.

Письмо Вечесловой ясно свидетельствует, что в советские годы Мухин не переменился. Так же расцветал при виде подлинного таланта.

И его неизменная почтительность оставалась при нем. Иногда и стоило бы вести себя применительно к обстоятельствам, но у него не получалось.

Он и на допросе оставался верен себе. Всегда был щепетилен, а тут особенно. Все ее подарки Василий Васильевич помнил наизусть. Мог как стихи повторить, что содержалось в каждом ящике. Упомянул даже половину посылки. Если ему досталась часть, почему он должен присваивать все? В последние годы ситуация с продуктами еще больше усложнилась. Тут самый безразличный к еде человек поневоле станет гурманом. Попадется на глаза меню «Данона» или «Медведя», и читаешь его с тем же волнением, что афиши императорских театров.

От одних названий приходишь в восторг. С удовольствием перекатываешь на языке: консоме селери! стерляди паровые по-московски!

Благодаря Карсавиной, Мухин не только читал, но и кое-что ел. Иногда попадались такие удивительные вещи, что, если рассказать, не поверят.

Вот и на допросе заинтересовались посылками. Почему-то, правда, говорили не о том, как ему те или иные вкусности, а на совсем посторонние темы.

«С бывшей своей женой…, - рассказывал Василий Васильевич, - находящейся в настоящее время в Англии, имел переписку с 1921 года (нерегулярно), последний мой ответ на полученное мною письмо я послал в 1930 году и тогда же получил от нее письмо. Через американское общество «Ара» изредка получал от нее продуктовые посылки. В прошлом году врач Кузнецов Всеволод Николаевич, прож. в Ленинграде, В.О., 3 линия, д. №8, дальний родственник Карсавиной, получил от нее посылку, часть которой он передал мне».

Еще упомянул свое общение «с Карсавиной Людмилой Николаевной, женой профессора истории и философии Карсавина Льва Платоновича, высланного в ноябре 1922 года из пределов СССР как политически неблагонадежного». Так он подчеркнул, что ничего по сути не изменилось. Он и сейчас считает близкими родственников бывшей жены.

Конечно, политика тут ни при чем. Исключительно человеческий долг и старые отношения искренней дружбы.

Потом коснулись и политики. Общественная и революционная работа? «Нет» и еще раз «нет». Даже в Красной армии не воевал, а состоял помощником начальника информационного отдела.

Этот человек в любых ситуациях сам по себе. Не красный и не белый, не монархист и не социалист. Просто Мухин Василий Васильевич со всеми своими немалыми достоинствами и едва ли существующими недостатками.

Если бы его спросили о бывшей супруге, то он бы ответил: «Да». «Да» - любил, не мыслил без нее жизни. Когда она предпочла ему другого, испытал неприязнь не к ней, а к нему.

И все же главного он так и не произнес. И не потому что опасался, а как-то не смог выговорить.

Вот так просто. Ушла у другому. Прижила от него сына. Потом втроем бежали за границу.

Как это сказать? Откуда взять для этого воздуха? Причем не разрыдаться прямо посреди фразы?

Мало он на себя наговорил. Потому-то в его личном деле появилось «дополнение».

Начиналось «дополнение» так: «Заявляю, что мои политические убеждения несовместимы с существующим строем…» Скорее всего, имелась ввиду несовместимость с жизнью, которую, в общем смысле, можно именовать «строем».

Что-то было в этом тексте безнадежно-стертое. Подобное самоотречение демонстрировал Мухин, когда по службе составлял разные бумаги.

Впрочем, на сей раз не он отчитывался, но кто-то отчитывался за него. Давал понять, что все обстоит наилучшим образом. Никто вроде не сомневался в его причастности, а вот и он сам это подтверждает.

«1) я за абсолютную (чистую) монархию с единым крепким монархом, опирающимся на служивый класс.

2) политические партии объединить и черпать из них лучшие силы для общей пользы и для того, чтобы эти лучшие силы допускать в бюрократический аппарат.

3) за то, чтобы промышленность и сельское хозяйство находились в частных руках , на все полная частная собственность.

4) участие в управлении народа должно выражаться в виде городских и земских самоуправлений.

5) как верующий я за свободу вероисповедания».

Не все в «Дополнении» неправда. Пусть он и не говорил этого вслух, но так размышлял не раз.

Просыпался, смотрел в потолок, пересчитывал тени, а в голове вертелось: повернись время обратно, он мог бы все переиграть.

Как же маялась и тосковала Агафья Тихоновна. Слишком велик был выбор.

Так мучается художник. Сначала колеблется, но потом решается и берется за кисть.

Ну а в жизни? Кто-то же гоняет шарик по полю, продвигает к лузе или, напротив, придерживает у барьера?

Кто этот всесильный, играющий в лотерею? Тот, кто делает ставки, и, в конце концов, получает выигрыш?

Судьбу Василия Васильевича определяла тройка. Хотя фамилии на «Обвинительном заключении» неразборчивы, но кое о чем догадываешься.

Просматриваются сложные отношения соподчиненности. Можно даже предположить робость младших чинов в отношении начальства.

Один карандаш легко и уверенно выводит: «Расстрелять», а другой с ним не соглашается: «Концлагерь. Западная Сибирь».

Это еще не приговор, но указание на одну из возможностей.

Опять «холодно», «тепло»… И уже чернилами - «горячо». Оказалось, действительно Сибирь. И совсем не вечность, а три года. Даже тем, кто проходил с ним по этому делу, давали больший срок.

Сначала Мухина стерли с лица земли, а затем отправили по этапу. Все могло повернуться иначе, как вдруг лотерея выкинула этот номер.

И все же упомянутой Екатерине Кроуди повезло больше. Тут не просто удача, но совершеннейшая виктория. Оба карандаша требовали для нее расстрела, а перо написало: «Прекратить».

В первые месяцы пребывания в лагере в судьбе Василия Васильевича наметился поворот. Присланная из Москвы бумага требовала «немедленно освободить из под ареста г-на Мухина Вас. Вас., 1879 г.р., проходящего по делу №1883».

Эта волна как накатила, так и отступила. Еще и потом что-то накатывало: «… направляя переписку Секретариата Президиума ЦИК СССР по делу Мухина Вас. Вас.» кто-то требовал «вновь дать заключение по существу дела».

Затем появилась еще одна бумага, подписанная штатным практикантом Лапской.

«Я, штатный практикант 2 отделения ЛО в ПВО Лапская, рассмотрев заявление г-на Мухина Вас. Вас… о досрочном освобождении

НАШЕЛ

ПОЛАГАЛ БЫ

Принимая во внимание совершенные им преступления, незначительный срок отбывания им меры соцзащиты

в ходатайстве Мухина В.В. о досрочном освобождении

отказать».

Конечно, мужской род для солидности. Уж больно серьезны обязанности. Тут требуется не тихое тремоло, а грубый бас.

Это на танцульках в парке, в сильных руках какого-нибудь капитана, Лапская ведомая, а тут от нее требуется настойчивость.

Особенно заноситься, правда, не следует. Чем ниже работник по служебной лестнице, тем больше его действия отличает незаконченность.

Странно выглядит в устах практиканта интеллигентское «полагал бы», но как иначе скажешь о том, что она понимает свою роль?

Кстати, в первых двух резолюциях рядом с фамилией Мухина тоже был налет вопросительности. Те, что с карандашами, мягко так спрашивали третьего, с механическим пером: «Расстрелять?», «Концлагерь, Западная Сибирь?»

Кого в этом винить? Да никого. Если что-то и вспомнишь в сердцах, то «проце-дуру».

Любопытное словцо изобрел Альфред Рудольфович. С первого взгляда выглядит пристойно, а потом замечаешь «дуру». Что касается «проце», то тут угадывается процент от слова «процент».

Вы обратили внимание на «переписку Секретариата Президиума ЦИК СССР»? Это же Авель Софронович Енукидзе старается. Пусть и не он сам, но кто-то по его поручению.

Мы уже забыли этого персонажа первой части нашего повествования, как он вдруг появился. Продемонстрировал своим примером, что в этой истории все не случайно.

Уж нет ли тут связи с Альфредом Рудольфовичем? Что если художник по просьбе Тамары Платоновны вышел через Трофима Теймуразовича на его брата?

Все-таки не чужой человек Василий Васильевич. К тому же сейчас не седьмой год, а тридцать четвертый.

Гадать можно сколько угодно, а все равно не отгадаешь. Отметим лишь то, что это сюжет слишком запутанный.

Впрочем, не так запутанный, чтобы ничего не понять, а так, что каждая линия сохраняет свою суверенность.

Опять вспоминается гоголь-моголь. Считается, что в его гремучей смеси, как режиссер в актере, умирают два яичных желтка, три ложки сахара, полстакана земляничного сока, а все равно чувствуешь каждый ингредиент.

В последний раз просьба «срочно дать заключение по существу дела» с приложением «переписки Секретариата Председателя ЦИК СССР» начала свой путь по инстанциям 4 июля 1934 года, а уже 31 декабря пришел ответ за подписью того же Авеля Софроновича. Вернее, первым подписался Калинин, а затем Енукидзе, но это не снимает ответственности с каждого.

Ответ имел отношение не только к Мухину. Слишком мелкую, практически неразличимую в государственном масштабе фигуру он собой представлял.

Так что речь о таких, как он. О нем тоже, но еще об огромном количестве людей общей с ним судьбы.

В документе говорилось о новых требованиях к рассмотрению дел о террористических актах против Советской власти. Следовательно, Мухин и прочие посетители гостеприимного левашовского дома имеют к этой бумаге прямое отношение.

Тут уже никаких двусмысленных «полагал бы». Всего-навсего несколько параграфов. Во-первых, «следствие… заканчивать в срок не более десяти дней», а в-пятых, «приговор к высшей мере приводить в исполнение немедленно…»

Почти через три года, в полном соответствии с этими пунктами, расстреляли обоих Енукидзе. Братья очень надеялись на снисхождение в связи с прошлыми заслугами, но, как оказалось, все равны.

Так что Мухину еще повезло. Ему просто продлили срок, а в конце тридцатых он получил «минус» и попал в Малую Вишеру.

Не такое, надо сказать, это глухое место. В то же время и по тому же поводу здесь оказался двоюродный брат поэта Георгий Петрович Блок.

Все-таки не новосибирская, а ленинградская область. Самые отчаянные из находившихся на поселении иногда наведывались в родной город.

Не исключено, что и Мухин бывал в Ленинграде. Навестит мать с сестрой и немного пройдется по любимым улицам. Почему-то кажется, что где-то к вечеру он обнаруживал себя в районе Мариинского театра.

После того, как Вишеру заняли немцы, следы Василия Васильевича пропадают. Уже упомянутый Георгий Петрович пешком добрался до Питера, а Мухин куда-то канул.

Вот ведь какая история. Жизнь прожита длинная, а почти ничего не сохранилось. Кому-то может показаться, что этого человека не существовало вовсе.

Сложнее всего с его последними годами. От «карсавинских» лет хотя бы пара фотографий осталась, а от этих только черновик письма.

«Родная моя…, - писал Василий Васильевич в Лондон. - По-видимому первое письмо мое от 5 марта с поздравлениями ко дню твоего рождения так и не дошло до тебя… Но так как то письмо не дошло, повторяю в этом письме то, что ежедневно мысленно к тебе обращаю - мои сердечные пожелания здоровья, успеха, и радости в жизни и полного благополучия тебе, твоему мужу и Никите…»·

Когда Бенуа вспоминал Путю Вейнера, то непременно добавлял - «милейший». Так вот, Василий Васильевич тоже был «милейший».

В новых словарях «милейший» значится как «устаревшее», а в еще более давние времена сказали бы - «прелестный».