Голос заботливого предостережения

Итак, мы видим, что одной только решимости со стороны послушника быть во всецелом послушании у наставника недостаточно для того, чтобы разрешились все его духовные проблемы. К тому необходимо иметь достаточную опытность и духовную проницательность самому старцу.

Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 17.

См.: Житие Оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва). Оптина пустынь, 1994. С. 5-11.

См.: Там же. С. 12-27.

Там же. С. 28.

Житие Оптинского старца иеромонаха Леонида… С. 31-32.

Феофан Затворник, святой. Творения. Собрание писем. Вып. V-VI. Печеры; М., 1994. Письмо 917. С. 200.

Житие Оптинского старца иеромонаха Леонида… С. 55.

Там же. С. 97.

Там же. С. 195.

Житие Оптинского старца иеромонаха Леонида… С. 301.

Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова. С. 53-54.

Отечник. Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные епископом Игнатием (Брянчаниновым). [Брюссель], б. г. С. 152.

Путь немечтательного делания. Игумения Арсения и схимонахиня Ардалиона. М., 1999. С. 280.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово особенное к пастырю. Гл. 7:4. С. 260; Гл. 10:3. С. 262.

Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова. С. 54.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Аскетические опыты. Т. 1. С. 561.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 162. С. 318.

[Агапит (Беловидов), архимандрит]. Жизнеописание Оптинского старца иеросхимонаха Макария. М., 1997. С. 23.

Там же.

Там же. С. 28.

"Праведных души в руце Божией"

Кроме всего сказанного, необходимо обратить внимание на некоторые особенности оптинского старчества. Когда речь идет о послушании старцу, о старческом руководстве, какое было распространено в среде древнего монашества, имеется в виду старчество, несколько отличающееся от того, какое мы видим возрождающимся в Оптиной пустыни благодаря старцу Леониду. Если древние старцы сами проводили безмолвное житие, и не только словом, но и самой жизнью подавали пример своим ученикам, то Оптинские старцы почти всегда находились в окружении множества народа - как монахов, так и мирян всякого сословия, буквально осаждавших этих отцов с утра до вечера с бесконечными своими нуждами и скорбями. Как говорится в житии старца Леонида, «время молитвенных правил было единственным свободным среди дня временем старца… Остальное же, за исключением краткого послеобеденного отдыха… всегда посвящалось им на служение своим ближним…»[1], то есть приему посетителей. Отец Макарий, перенявший крест оптинского старчества из рук отца Леонида после его кончины, весьма скорбел из-за множества народа, требующего его заботы. Тысячи людей приезжали к нему, тысячи присылали письма, на которые старец не успевал отвечать. При этом он сокрушался и о том, что не может отвечать всем, и о том, что всякое свободное время посвящая этому писанию, как сам он говорит о себе, «уж чтением напитать гладную мою душу совсем не имею время, боюсь, да не в суд будет мне сие делание; людям предлагаю пищу, сам гладен пребываю…»[2]. Преподобный Амвросий Оптинский, заступивший на подвиг старчества после кончины преподобного Макария, также скорбел о себе. Бывало, вздыхая и печально махнув рукой, он говорил: «А я вот, грешный, и не знаю, когда только их [четки] перебирал… Я даже и в монастыре-то, пожалуй, всего только один год прожил. Как только взяли к батюшке о «тцу» Макарию в келейники, так с тех пор все и живу на базаре»[3]. Новоначальным часто приходилось подолгу просиживать в очереди, чтобы попасть к наставнику, находясь при этом среди молвы. Одно это многолюдство, молва вокруг старцев, занятость могли немало препятствовать глубине, проницательности, основательности их духовного руководства послушниками. Вспомним советы древних отцов: «Не домогайся заимствоваться советом у человека, который не ведет одинакового с тобою образа жизни, хотя [бы] он и [был] очень мудр»[4]; «Не должно искать таких руководителей, которые бы имели дар пророчества или прозрения, но прежде всего истинно смиренномудрых и по нраву и местопребыванию своему приличных нашим недугам»[5]. Конечно же, старцы Оптинские были и смиренномудры, и опытны в преподании совета, и проводили истинно монашескую молитвенную жизнь! Однако под нравом и местопребыванием в слове святого Лествичника, скорее всего, следует подразумевать и духовную, и внешнюю обстановку, которая окружает наставника и которая должна соответствовать состоянию и потребностям послушника. Именно такие неудобства, как доступ в монастырь мирян и неимение времени у старца для духовных собеседований с братьями, послужили причиной духовного оскудения в братстве обители Нямецкой еще при жизни преподобного Паисия (Величковского), как свидетельствовал сам старец.

Не удивительно, что отделение будущего святителя Игнатия от отца Леонида, неудовлетворенность духовным руководством этого старца всегда воспринимались насельниками Оптиной пустыни, весьма почитавшими старца, как поступок неправильный, ошибочный, выказывающий слабость Брянчанинова, его нерешительность идти путем уничижения и полного отвержения самости. Оптинский старец Варсонофий передает слова отца Макария: «Был великий Арсений, и у нас в России был бы свой великий Арсений, если бы он пошел другой дорогой, это - Игнатий (Брянчанинов). Это был великий ум!»[6]. Сам старец Варсонофий говорил: «…путь унижений, смирения и терпения - тяжел. Многие за него брались, решались идти им и не выдерживали. Хотел идти этим путем и епископ Игнатий (Брянчанинов) и не выдержал. «…» Хотя он и считается наставником современного монашества, ибо желающий понять сущность монашества в настоящее время без его сочинений этого сделать не сможет, его сочинения дают ясное понятие об иночестве; а все-таки он не Арсений Великий. Правда, свят он, а все-таки не Арсений. У нас сохраняется предание, что батюшка о «тец» Лев сказал про епископа Игнатия Брянчанинова: “Если бы он пошел иным путем, то был бы второй Арсений Великий”»[7]. Так что именно отрицательное мнение самого отца Леонида о поступке святителя Игнатия, когда тот отошел от него, распространилось среди последователей старца, что легко понять. Наверное, и в тех обителях, из которых уходил святой Паисий (Величковский), не удовлетворившись духовным руководством, оставалось критическое понятие об этом уходе, поступок его представлялся следствием самости и нежелания отречься вполне от своей воли.

Однако не совсем понятно, почему святитель Игнатий, оставаясь со старцем Леонидом неразлучно, был бы подобен Великому Арсению, но, разлучившись со старцем, ниспал с этой высоты? В житии преподобного Арсения Великого мы читаем, что в миру он был весьма почтенным, знатным лицом, приближенным к императору; пришедши же в монастырь, показал необыкновенное смирение. То же видим и в жизни святителя Игнатия[8]. Арсений Великий недолго находился во всецелом послушании у своего наставника. Как следует из жизнеописания его, блаженный Иоанн Колов (в обитель которого и пришел преподобный), видя его смирение, вскоре облек святого Арсения в иночество и, обучив житию подвижническому, дал ему келию неподалеку от себя, как иноку уже твердому и опытному в добродетели. Однако, подвизаясь в посте и молитве, преподобный Арсений молился: «Господи, научи меня спастись!». В ответ он слышал голос с небес: «Арсений! Скрывайся от людей и пребывай в молчании; это корень добродетели». Внимая этому голосу, Арсений ушел из того места в глубь пустыни и построил здесь для себя небольшую келию, где пребывал всегда один[9]. Как мы помним, с такой же молитвой к Богу обращался и святитель Игнатий, также и ему было видение, подтверждавшее его стремление к уединению, к удалению от молвы, к сокровенной внутренней жизни, после чего они с другом, испросив благословение старца, поселились уединенно в келии в монастырском саду. Но, может быть, и Великий Арсений стал бы еще более великим, если бы оставался жить при старце Иоанне, а не бежал в уединение? И зачем ему надо было молиться о том, «как спастись», не лучше ли было спросить об этом прославленного старца, который жил невдалеке? Начнем ли задавать подобные вопросы? Нет! Лучше скажем вместе с пророком: Праведных души в руце Божией (Прем. 3, 1), людие же узрят и не разумеют (ср.: Прем. 4, 15)[10].

Интересно, что вышеуказанные слова преподобного Варсонофия о епископе Игнатии (Брянчанинове) приводит в своем дневнике преподобный иеромонах Никон (Беляев; 1888-1931), последний Оптинский старец. С юности отец Никон находился под постоянным и тщательным руководством старца Варсонофия. Он очень почитал писания святителя Игнатия и всегда особенно возвышенно отзывался о его трудах. Так, он записывал в своем дневнике: «Когда я читаю его сочинения, удивляюсь его прямо ангельскому уму, его дивно глубокому разумению Священного Писания. Его сочинения как-то особенно располагают к себе мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно Евангельским светом»[11]. С книгой епископа Игнатия (Брянчанинова) «Приношение современному монашеству» отец Никон не расставался во время своего тюремного заключения в Калуге (1927). Внимательно изучая этот труд святителя в заключении, преподобноисповедник Никон на полях записывал мысли, порождаемые чтением. Перед этапом на север ему было разрешено свидание с духовными детьми. Он незаметно вложил книгу в широкий рукав монашеского ветошника духовной своей дочери, которая и вынесла ее из стен тюрьмы. Эти драгоценные записи были восприняты осиротевшими духовным чадами преподобного Никона как его духовное завещание им, как живое свидетельство его старческого подвига. Особенно интересны для нас примечания на те самые главы о послушании, которые вызывают особенные недоумения отца Доримедонта: последний старец Оптиной пустыни оставил нам вполне исчерпывающее разъяснение этих недоумений.

«Некоторые соблазняются содержанием XII и XIII глав тома 5-го, видя в них учение как бы против старчества,- пишет преподобноисповедник Никон Оптинский.- А некоторые и вообще настроены и предубеждены против сочинений Игнатия Брянчанинова. Между прочим, и в Оптиной пустыни сочинения епископа Игнатия были у некоторых старцев не в благоволении. Причина этому такова: епископ Игнатий писал вообще для всех монастырей и монахов, и писал как раз тогда, когда в Оптиной пустыни были великие старцы, был, так сказать, расцвет старчества, чего в огромном большинстве монастырей не было. Оптина пустынь была в особом, исключительном положении. При наличии духовного богатства в Оптиной пустыни сочинения епископа Игнатия не могли для ее насельников иметь того особого, важного значения, которое они имели для иноков других монастырей и даже мирян, ищущих спасения души. Неопытному новопоступившему послушнику Оптиной пустыни они (собственно, две эти статьи) могли даже и повредить, зародив в нем мысль недоверия к старцам, и отвлечь его от простосердечного им послушания во вред своему иноческому преуспеянию. Предохраняя некоторых своих духовных детей от возможности такого явления, старцы и не советовали им читать вообще сочинения епископа Игнатия, доставляя им понимание иночества с духовной стороны своим руководством и подбором другого, преимущественно святоотеческого чтения. Но для тех, кто постоянного старца не имел (а это было в большинстве монастырей), сочинения еп «ископа» Игнатия были драгоценны. Они были драгоценны и для иноков Оптиной пустыни, которые пользовались ими для иноческого своего назидания; они им не мешали быть в послушании у своих старцев, причем даже сами старцы указывали на них как на прекрасное руководство к пониманию истинного иноческого подвига. Читающий сочинения еп «ископа» Игнатия внимательно и без предубеждения ясно увидит, что они и не идут против старчества, а указывают лишь на то, что ныне истинные старцы весьма оскудели, что старца найти ныне весьма трудно и что независимо даже от того, каков старец и имеется ли он налицо,- самое житие под руководством у старца стало ныне редкостью и по многим причинам весьма затруднительным или, как выражается еп «пископ» Игнатий,- и “ не дано нашему времени, возможно лишь усвоение духа его”. Следовательно, неблаговолительное отношение некоторых старцев к сочинениям еп «ископа» Игнатия надо считать относительным и временным, ибо сочинения его вполне православны, проникнуты духом Евангелия и учением св «ятых» отцов, они достойны всякого внимания и уважения. Надо помнить, что еп «ископ» Игнатий, предостерегая от безрассудного послушания старцам, имеет в виду послушание нравственное, совершаемое в душе с целью нравственного, духовного воспитания себя, своего ума и сердца, а не послушание внешнее, потребное и необходимое во всяком общежитии иноческом и даже вообще при всяких взаимоотношениях людей, исключая из этого лишь тот случай, когда приказывается или советуется что-либо явно греховное. Это еп «ископ» Игнатий и оговорил в конце 76-й и начале 77-й страницы и на 80-й странице в примечании 3-м. Следовательно, здесь не дается никакого повода к презорству, самочинию, самосмышлению, как это может показаться при беглом и невнимательном чтении. А что нравственно душою своею и сердцем предаться в полное послушание кому-либо возможно лишь при условии уверенности в истинности преподаваемого учения, постоянно подтверждаемого и личною добродетельною жизнию учащего, согласно с духом Евангелия и св «ятых» отцов Церкви Православной,- не приходится спорить. Вообще же, о благотворности старческого руководства еп «пископ» Игнатий ясно говорит во многих местах своих сочинений, например, в 5-м томе стр. 8 п. 3, 63 в конце; 102, 149, 150, 338, 339, 459 (изд. 1886 г.). Не лишним будет заметить, что содержание вышеозначенных глав - XII и XIII - относится и к ищущим руководства (ученикам), и к руководителям (старцам). Пусть каждый берет себе в назидание то, что его касается: послушник - как следует учиться и смиряться, а руководитель - как учить. Будет польза и тому и другому. «…» Наконец, можно добавить следующее. Некоторые свое нежелание вообще слушаться (ибо слушаться - значит отказываться от своей воли, а это болезнь для сердца) прикрывают оправданием себя, что, мол, нет старцев и, следовательно, некого слушаться, и потому вообще не принимают никаких советов. Это есть уже отвержение духа послушания, про необходимость стяжания которого говорит еп «ископ» Игнатий (т. 5, с. 75 и 76). Это уже заблуждение, от которого да сохранит всех Господь. Это, можно сказать словами преп «одобного» аввы Дорофея, есть причина всех нравственных падений вообще. К такому лукавому отношению к делу послушания сочинения еп «ископа» Игнатия не дают ни малейшего повода; такое отношение доказывает не недостаток сочинений, а злую волю человека, для которой даже подлинное слово Божие может явиться вонею смертною в смерть [ср.: 2 Кор. 2, 16], как сказал св «ятой» апостол Павел. В заключение остается лишь пожелать, чтобы сочинения епископа Игнатия были внимательно читаемы и приносили благий плод»[12].

Житие Оптинского старца иеромонаха Леонида… С. 76.

Цит. по: Игнатий (Брянчанинов), святитель. Странствие ко вратам вечности. Переписка с Оптинскими старцами и П. П. Яковлевым, делопроизводителем свт. Игнатия. М., 2001. С. 27.

Четвериков С., протоиерей. Описание жизни блаженной памяти Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. М., 1998. С. 202.

Исаак Сирин, авва, святой. Слова подвижнические. М., 1993. Слово 78. С. 386.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово 4:120. С. 68.

Цит. по: Дневник послушника Николая Беляева (преподобного Оптинского старца Никона). М., 2004. 4 мая 1908 г. С. 103.

Там же. 16 января 1909 г. С. 212.

См.: Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова. С. 51, 53.

См.: Жития святых на русском языке, изложенные по руководству св. Димитрия Ростовского. Кн. девятая: [Месяц май]. Оптина пустынь, 1992. День восьмой. С. 250.

См. 2-ю и 3-ю паремии преподобным отцам (Минея общая. М., 1998. С. 235 об., 236).

Дневник послушника Николая Беляева… 9 ноября 1908 г. С. 160.

Никон (Беляев), иеромонах. Завещание духовным детям. Куйбышев, 1990. Об отшельнической жизни и об исповеди, покаянии. С. 25-28, 31.

Смешение понятий

Иеромонах Доримедонт считает, что в сочинениях святителя Игнатия «наблюдается смешение различных видов послушания», что святитель «не уточняет, какое послушание он имеет в виду в том или ином случае» и что эта «терминологическая путаница» создает сложность в понимании его учения. В то же время отец иеромонах свидетельствует, что святитель «не опровергает общих признаков послушания», признает его «основной монашеской добродетелью», советует монахам «оказывать послушание игумену и старшей братии, но одновременно ограничивает послушника лишь внешней, деятельной формой и категорически отвергает возможность глубокого послушания, отсечения мудрования, таинственного духовного союза послушник - старец для своей эпохи». Отец Доримедонт поясняет, что «помимо послушания в смысле отсечения своей воли (греч.: ) в новом русском монашеском лексиконе этим словом обозначается также то или иное служение, возлагаемое на монаха в монастыре (греч.: )» и что якобы cвятитель Игнатий часто не уточняет эту разницу.

Но, хотя отец Доримедонт и обещал «сделать важное уточнение» в отношении «различных форм и степеней» послушания, однако в его разъяснении эти формы становятся еще более расплывчатыми. Как будто он отличает послушание «в смысле отсечения своей воли» от внешнего служения в монастыре, отмечая при этом, что святитель Игнатий смешивает эти понятия и ограничивает послушника лишь внешней, деятельной формой. Но здесь же иеромонах сам смешивает понятия, когда внешнее, деятельное послушание и отсечение своей воли ставит в один ряд: «Послушание внешнее, деятельное, отсечение воли должно, по святоотеческому учению, иметь в своей основе послушание внутреннее, духовное, послушание мудрования»! Далее он пишет: «Самое результативное послушание - это именно послушание мудрования, а не одно лишь внешнее отсечение своей воли. Именно этим послушание и отличается от рабства, несмотря на то, что по внешней форме они могут быть и схожи»[1]. Такое разделение подвига отречения своего мудрования и отсечения своей воли странно. Святоотеческие аскетические писания под отсечением своей воли понимают обширное делание, которое нацелено на исправление всего внутреннего человека и затрагивает все силы души, в том числе и силу разумную. То же самое понятие мы находим и в учении святителя Игнатия. По слову святителя Феофана Затворника, волевая природная сила «держит в своем заведывании все силы души и тела», она есть «госпожа всех наших сил и всей жизни», дело воли - «определять образ, способ и меру удовлетворения желаний, порождаемых потребностями…»[2]. И именно эта сила, по святому Иоанну Дамаскину, есть первострадавшее в человеке при падении: «…что и пало, как не воля? Что согрешило, как не воля? Поэтому то, что пало, что согрешило, то более и нуждалось в исцелении»[3]. По святителю Григорию Богослову же, «первый был поражен» в Адаме ум, «ибо что приняло заповедь, то и не соблюло заповеди; и что не соблюло, то отважилось и на преступление…»[4]. Неужели противоречие между отцами? Но вот опять же преподобный Дамаскин говорит: «Что же пало и прежде пострадало, как не ум и его разумное стремление, то есть воление? Это, стало быть, и нуждалось в исцелении - ведь грех есть болезнь воли»[5]. Здесь нет противоречия, но дело в том, что в данном вопросе под волей нужно понимать не естественную волевую способность, хотение или желание, а ипостасную волю, то есть волю выбирающую, свободный выбор человека (), который неотделим от разума. В статье известного богослова Владимира Лосского находим следующее разъяснение этого вопроса: «Святой Максим [Исповедник] различает… “естественную волю” ( ) как желание добра, к которому стремится всякая разумная природа, от “воли выбирающей” ( ), свойственной личности. «…» Впрочем, по мысли святого Максима, эта “свобода выбора” сама уже есть несовершенство, ограничение истинной свободы: совершенная природа не нуждается в выборе, ибо она знает добро естественным образом; ее свобода обоснована этим знанием. Наш свободный выбор () говорит о несовершенстве падшей человеческой природы, о потере подобия Божьего. Затемненная грехом, не знающая больше истинного добра, природа эта устремляется чаще всего к тому, что “противоприродно”, и человеческая личность всегда находится перед необходимостью выбора; она идет вперед ощупью. Мы называем эту нерешительность в восхождении к добру “свободой воли”. «…» Зло вошло в мир через волю. «…» Для святого Григория Нисского грех - болезнь воли, которая ошибается, принимая за добро его призрак. «…» Зло становится реальностью только через волю, которая является единственной его субстанцией; именно она дает злу известное бытие»[6] и т. д. Тот же святой Дамаскин говорит о грехопадении прародителей: «…поскольку не подчинилась воля Адамова воле Божией, но выбор его возжелал противного Божией воле,- и это было грехопадение, и никто из потомков Адамовых не стал во всем послушен Божией воле, но каждая ипостась по собственному выбору ослушалась воли Божией»[7]. Эта свобода выбора, свобода решения «соединена с разумом», по слову святого Дамаскина, или, как сказано выше, «воление» есть «разумное стремление» ума. Одному и тому же разуму нашему «принадлежит, с одной стороны, созерцательная способность, с другой - способность действовать». При этом «созерцательную способность называют умом, способность же действовать - разумом…»[8]. Таким образом, исправление нашей падшей воли никак не может протекать без участия в этом нашей разумной силы. В словах, сказанных Господом в Гефсимании, перед восшествием на Крест: Не Моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22, 42), святой Иоанн Дамаскин видит «естественное и разумное стремление ума, свободное, рассудительное и обуздывающее неразумное стремление»[9]. Можно сказать, что и в монастырском послушании при отсечении своей воли ради спасения души и в большом, и в малом всегда наличествует разумное, свободное и рассудительное стремление ума, свободный выбор, совершаемый ипостасной волей. А рабство отличается от послушания именно тем, что там вовсе не происходит ни отсечения воли, ни разумного выбора, но имеет место только невольное подчинение ради временной выгоды, по причине страха или лицемерия.

Таким образом, скорее из брошюры иеромонаха Доримедонта можно сделать вывод, что однозначно обрисовать границу между внешним, деятельным послушанием и внутренним, духовным невозможно, поскольку обе эти формы взаимопроникают одна другую и даже не мыслятся одна без другой. Сам же отец Доримедонт замечает, что в данном случае «одним и тем же словом могут выражаться явления различной формы и глубины». Отсюда следует, что речь может идти не о четком терминологическом различении видов послушания, а о внутреннем его содержании. Отец Доримедонт утверждает, что внешняя, деятельная форма послушания должна быть тесно связана с внутренним, духовным деланием. Действительно так! Потому-то у нас и монастырские служения называются послушаниями, и это имеет глубокий духовный смысл, указывая на то, что ничего в монастыре не делается только ради временного быта, ради обустройства житейского, но все внешнее и телесное здесь неразрывно связано с внутренним и духовным. Именно этому и учит святитель Игнатий, отмечая, что монастырские занятия () потому и называются послушаниями ), что они соединены с отречением от своей воли и от своих разумений. Здесь же видим, что святитель никак не отвергает такое делание, как отсечение мудрования, не считает, что сегодня оно невозможно. Уже во втором правиле наружного поведения в «Приношении современному монашеству» святитель говорит: как «поступающие в больницу… обязываются руководствоваться во всем наставлением врача, не позволяя себе употреблять пищу, одежду, движение, лекарства по собственному усмотрению, иначе вместо пользы они принесут себе вред; так и всякий, вступивший в монастырь, обязывается упражняться не в тех подвигах и трудах, которые кажутся самому ему нужными и полезными, но в тех, которые будут ему указаны и назначены настоятелем…»[10]. В третьем правиле говорится, что «произвольные труды, совершаемые по самомнению или прихоти… как бы ни были велики, не только не приносят никакого духовного плода», но, напротив того, усиливают в иноке страсть гордости и самомнения, что «монах, в особенности юный, будет не в силах обуздать самых похотений вожделения, если прежде не обучится умерщвлению своих волей посредством послушания», что «тот, кто не научился прежде побеждать свои воли, никак не возможет погасить ни гнева, ни печали, ни духа любодеяния»[11],- очевидно, что здесь под своими волями надо понимать не просто желания, а именно свое мудрование - собственное свое разумение о том, что нужно и полезно. Здесь уместно вспомнить слова святого Иоанна Лествичника: «Кто совершенно отвергся самочиния и в том, что он почитает добрым, духовным и богоугодным, тот уже достиг цели, прежде, нежели вступил в подвиг; потому что послушание есть неверование себе самому во всем добром, даже до конца жизни своей»[12]. А мы находим, что святитель Игнатий требует от новоначального прежде всего отвергнуться именно такого самочиния. Конечно же, главная цель монастырских занятий, или возлагаемых на монаха в монастыре служений, не во внешнем благоустройстве обители или воспитании в иноках одной внешней исполнительности, чинности, собранности,- цель иная: это как бы начальная школа борьбы со своей самостью, своим мудрованием и своеволием, первая ступень духовной брани, отречения от самого себя и возненавидения души своей в веке сем.

Как мы уже отмечали выше, святитель Игнатий придавал огромное значение исповеданию помыслов - деланию, которое прежде других способно исцелить собственное мудрование. И это делание прописано в правилах наружного поведения в «Приношении…»: «Новоначальный! Посещай часто келию твоего духовника или твоего старца для духовного твоего назидания и исповедания твоих согрешений и греховных помыслов твоих. «…» Почитай святилищем ту келию, в которой ты слышишь оживотворяющее тебя слово Божие»[13]. Откровение своих помышлений старцу он считает самым действенным способом борьбы с падшими духами[14]. Святитель Игнатий очень часто предостерегал учеников от доверия своему разуму[15]: «Приписывающий себе сведения и здравый смысл уподобляется диаволу, который хотел признать себя источником света. Он и есть источник мнимого света - плотского мудрования, которое не покоряется разуму Божию, носит на себе печать гордыни и заключает в себе условие всех грехопадений. “Видел ли еси кого падша? Увеждь, яко себе последова”,- говорит авва Дорофей»[16]; «Не доверяйте, братия, вашим помыслам, разумениям, мечтам, влечениям, хотя бы они казались вам самыми благими, хотя бы они представляли вам в живописной картине святейшее монашеское жительство»[17]; «Ум человеческий не в состоянии отличить добра от зла; замаскированное зло легко, почти всегда, обманывает его. И это очень естественно: ум человеческий юн, а борющие его злыми помыслами имеют более чем семитысячелетнюю опытность в борьбе, в лукавстве, в ловитве душ человеческих. Различать добро от зла принадлежит сердцу,- его дело. Но опять нужно время, нужно укоснение в заповедях евангельских, чтоб сердце стяжало тонкость вкуса к отличию вина цельного от вина поддельного. «…» Потому-то, доколе сердце не стяжет навыка отличать добро от зла, очень полезен опытный совет ближнего - воспитанника Восточной Церкви… ищущего и нашедшего в повиновении ей блаженную свободу»[18]; «Евангелие научает нас, что падением мы стяжали лжеименный разум, что разум падшего естества нашего, какого бы он ни имел достоинства природного, как бы ни был изощрен ученостию мира, сохраняет достоинство, доставленное ему падением, пребывает лжеименным разумом. Нужно отвергнуть его, предаться водительству веры…»[19]. Святитель часто повторяет, что новоначальному прежде всего нужно научиться побеждать свои воли. Конечно, побеждая свою волю, он непременно будет умерщвлять и свое мудрование. Самосмышление неотделимо от своеволия. В письмах святитель дает такие советы своим ученикам: «Духовного преуспеяния тебе надо искать в отсечении своей воли. Это дело умерщвляет страсти и изводит, как из ада, из плотского мудрования»[20]; «Сила и жизнь всех страстей человека сосредоточены в его испорченной воле: послушание, связывая и убивая волю, связывает и убивает совокупно все страсти»[21]; «Распнись на кресте послушания, творя единственно повелеваемое тебе, а отнюдь не увлекаясь твоими собственными ощущениями и рассуждениями…»[22].

Итак, думаем, что только невнимательное отношение к словам и учению святителя Игнатия может натолкнуть на мысль, будто он ограничивает возможный на сегодняшний день подвиг послушания в монастыре лишь тем своеобразным видом послушания, которое есть скорее служение, подчинение, исполнительность, монастырский труд; послушание же в смысле отсечения своей воли, отречения от своего мудрования считает невозможным в наши дни или что он не ясно различает эти образы послушания. Но вот автор брошюры, пытаясь доказать, что у святителя Игнатия понятия внешнего послушания и послушания внутреннего смешиваются, приводит слова из одного письма преподобного Амвросия Оптинского: «Я… помню неточное приведение им [святителем Игнатием] мест из писаний св «ятых» отцов. Например, в Добротолюбии у Симеона Нового Богослова говорится в третьем образе внимания молитвы о послушании к старцу и духовному отцу, без которого неудобно спасаться молитвою Иисусовою, а преосв «ященный» Игнатий отнес это к простому общему монастырскому послушанию; а ты ведь и сама знаешь, какое великое различие между тем и другим послушанием»[23]. Очевидно, что старец Амвросий здесь имеет в виду статью святителя «О упражнении молитвою Иисусовою» из первого тома «Аскетических опытов»[24], которая построена как беседа старца с учеником. Старец, отвечая на вопрос: «Удобна ли для обучения молитве Иисусовой жизнь в монастыре, посреди более или менее многочисленного братства и молвы…», говорит, что такая жизнь может способствовать к успешному обучению молитве при условии, что новоначальный будет жить правильно, то есть если он будет прилежать послушанию и смирению. Святитель Игнатий в этой статье устами Старца особенно подчеркивает важность послушания, от которого и рождается смирение, им же смирение и поддерживается, смирение же вводит в душу мир Божий. Таким образом, послушание есть дверь, вводящая законно и правильно в умную и сердечную молитву, или, что то же, в истинное священное безмолвие. Из сказанного видно, что речь у святителя не об «общем монастырском послушании», не об одной внешней исполнительности, а о том подвиге самоотвержения, при котором рождается смирение, мир Божий, которые и создают условия для умной молитвы и для сердечного безмолвия. Вслед за этим уже святитель Игнатий пишет: «Святой Симеон Новый Богослов говорит о внимательной молитве: “как я думаю, это благо проистекает нам от послушания. Послушание, являемое духовному отцу, соделывает всякого беспопечительным. Таковый какою привременною вещию может быть побежден или порабощен? какую печаль и какое попечение может иметь такой человек?”»[25]. Именно это цитирование преподобный Амвросий и считает неуместным, поскольку у святого Симеона здесь «речь о послушании к старцу и духовному отцу». Недоумение принимает такой вид: святой Симеон говорит о весьма высоком молитвенном делании, которое возможно только при совершенном послушании духовному наставнику[26], а святитель Игнатий говорит о том же делании молитвы, но при условии «общего монастырского послушания», без старца (что являлось бы, конечно, не просто неточностью, а серьезнейшим искажением святоотеческого учения). Но ведь святитель Игнатий не с той целью приводит эти слова, чтобы доказать, будто самый «третий образ молитвы», описываемый святым Симеоном, вполне достижим при одном только самоотвержении и смирении, без помощи духовного руководителя, опытно изведывавшего это делание. Преподобный Симеон говорит здесь о молитве, которую должно умом производить в сердце, и учит способам, которыми ум удобно вводится в сердечную клеть[27]. Но святитель Игнатий здесь же, в предыдущем ответе Старца, категорически запрещает подобные приемы: «Вот тебе завет мой: не ищи места сердечного. «…» Занимайся исключительно и со всею тщательностию молитвою покаяния…»[28]. Святитель четко различает делание сердечной молитвы от делания молитвы внимательной! Так, в другой статье он отмечает, что преподобный Иоанн Лествичник «предписывает находящимся в послушании молитву внимательную, а созревшим для безмолвия - молитву сердечную»[29]. Именно о том, какие упражнения необходимы для стяжания такой молитвы покаяния, молитвы внимательной, при нахождении в многочисленном братстве, и говорит святитель Игнатий. Выделяя подвиг послушания как наиболее подготавливающий к такой покаянной, внимательной молитве, святитель поясняет все весьма полезные стороны его. Среди них и то, что послушание соделывает послушника беспопечительным. Конечно же, послушание на всех уровнях - будь то послушание в виде служения или подчинения игумену и старшим или же послушание как совершенное доверие своему старцу - всегда в первую очередь удобно и превосходно тем, что снимает с души множество суетных и бесполезных забот и суждений, что и создает прекрасные условия для молитвы. Святитель Игнатий именно и выделяет здесь тот факт, что послушание избавляет от попечений и пристрастий, которые служат причиною сердечного ожесточения, и таким образом послушание уничтожает рассеянность, от которой молитва бывает бесплодною. Так что никак не находим, чтобы святитель Игнатий цитировал здесь святого Симеона «неточно», неуместно или хоть в малой степени переменил смысл наставления этого святого отца.

Отметим к тому же, что преподобный Амвросий Оптинский в вышеупомянутом письме отвечает на вопрос: «Почему преосвященный Феофан [Затворник] не одобрял сочинений преосвященного Игнатия Брянчанинова?». Он пишет: «Я всех его сочинений не читал, а помню неточное приведение им мест из писаний св «ятых» отцов» и т. д. Заканчивает свой ответ преподобный Амвросий словами: «Должно быть, пр «еосвященный» Феофан нашел и много других неточно приведенных мест у пр «еосвященного» Игнатия. Впрочем, Слово о смерти хорошо им написано; также не плохо разъясняется им прелесть ума и прелесть сердца»[30]. Далее мы подробнее скажем, в чем именно было несогласие между двумя святителями, пока же коротко отметим, что как раз то самое «Слово о смерти», которое хвалит святой Амвросий и в котором наиболее полно изложено суждение святителя Игнатия о природе души и Ангелов, и вызывало «неодобрение» святителя Феофана. Об остальных же писаниях святителя Игнатия Феофан Затворник отзывается весьма одобрительно и желавших поучиться Иисусовой молитве отсылал к учению о молитве святителя Игнатия. Кроме того, в словах старца Амвросия обращает на себя внимание немалое противоречие: он отмечает, что в произведениях святителя Игнатия прелесть ума и сердца хорошо им разъяснена. Но если бы святитель Игнатий проповедовал учение о том, что без опытного наставника, при одном наружном послушании, можно проходить умную сердечную молитву, описанную в статье о третьем образе внимания и молитвы святого Симеона (что прямо следует из замечания Оптинского старца), то это означало бы, что он толкает своих читателей прямо в самую глубь духовной прелести. Но как раз та самая статья о молитве, в которой отец Амвросий находит вышеуказанную неточность, наиболее и направлена против прелести ума и сердца при занятии молитвой Иисусовой. Из всего сказанного здесь и ранее нам приходится сделать вывод, что в Оптиной пустыни писания святителя Игнатия не всегда пользовались объективной оценкой и даже некоторые старцы Оптинские поглядывали на них с неоправданной осторожностью. Но, как мы видели выше, это недоразумение вполне исправляет последний старец Оптиной пустыни!

Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 10-12.

Феофан [Затворник], епископ. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться. Письма. Л., 1991. С. 23, 25.

Иоанн Дамаскин, преподобный. Творения. М., 1997. С. 105.

Григорий Богослов, святой. Собрание творений: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 13.

Иоанн Дамаскин, преподобный. Творения. С. 117.

Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви // Лосский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. Киев, 2004. Гл. VI: Образ и подобие. С. 163-164, 167-168.

Иоанн Дамаскин, преподобный. Творения. С. 114.

Иоанн Дамаскин, святой. Точное изложение православной веры. М.; Ростов-на-Дону, 1992. Кн. 2. Гл. XXVII. С. 181.

Иоанн Дамаскин, преподобный. Творения. С. 115.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 8.

Даже это правило не всегда соблюдалось в обителях той эпохи. К примеру, Серафим Саровский, будучи послушником, сам определял для себя, сколько часов отдавать сну, так что спал сначала только три часа, от чего у него начались сильные головные боли, после чего он стал спать больше. То же самое, как мы видели, предпринимал самостоятельно и преподобный Паисий (Величковский), будучи послушником монастыря. В устроенной обители, где сохраняется наука послушания и духовник заботливо руководит новоначальными, вряд ли это было бы допустимо.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 8-9.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово 4:5. С. 34.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 19.

См.: Там же. С. 338-339.

Мы не имеем в виду, что все эти мысли сказаны святителем Игнатием в отношении монастырского послушания, мы хотим подчеркнуть, насколько важным считал святитель отвержение падшего разума, плотского мудрования в деле спасения души: ясно, что он никак не мог отвергать этого делания для современного монашества.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 127. С. 225.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 54.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 186. С. 358-359.

Там же. Письмо 203. С. 391.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 505. С. 734.

Там же. Письмо 282. С. 531.

Там же. Письмо 136. С. 238.

Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 12.

См.: Игнатий (Брянчанинов), святитель. Аскетические опыты. Т. 1. С. 257-295.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Аскетические опыты. Т. 1. С. 273.

Примечательно, что святой Симеон считает возможным такое послушание только в том случае, когда новоначальный «нападет и на духовного отца истинного, который сам не состоит в прелести» ( Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения: [В 3 т.]. Т. 2. ТСЛ, 1993. Слово 68. С. 183).

При этом святой Симеон указывает некоторые внешние приемы, которые святитель Феофан Затворник, переводивший эти наставления, опустил по причине того, что они «иных соблазняют и отбивают от дела…». Святитель Феофан поясняет: «Так как сии приемы, по недостатку руководителей, могут сопровождаться не добрыми последствиями… то мы их пропускаем» (см.: Там же. С. 188. Примеч.).

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Аскетические опыты. Т. 1. С. 272.

Там же. С. 223.

Собрание писем Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. Ч. 3. Письмо 396. С. 117.

"Иди, продай волю твою"

Отец Доримедонт говорит, что епископ Игнатий «признает послушание основной монашеской добродетелью», что он «прекрасно пишет о плодах послушания», в то же время, по замечанию отца иеромонаха, «послушание мудрования (святитель может называть его и другими именами, например, “послушание старцу”, “послушание в его древнем виде” и т. п.) им отвергается категорически»[1]. Но, как мы уже заметили, святитель Игнатий считает и возможным в наше время, и весьма необходимым для монахов послушание не только внешнее и деятельное, но именно глубокое, с отвержением своеволия, самосмышления, с частым откровением своих помыслов духовному наставнику. Однако действительно находим у него немало предостережений в отношении всецелого доверия современным «старцам». Святитель отличает монастырское послушание, отсечение своей воли (в том числе и мудрования), отречение самости от того таинственного послушания, которое может быть названо послушанием старцу в высшем смысле этого понятия, и считает, что последнее ( в том виде, в каком оно было у древнего монашества) «не дано нашему времени». Постараемся уяснить: какую же именно степень доверия духовному руководителю святитель находит небезопасной сегодня и почему.

Если мы проследим внимательно за примерами послушания в древности (которых множество в патериках, в Лествице святого Иоанна, в писаниях других отцов), то заметим, что отношение монаха к наставнику может иметь весьма различные формы. В одном случае новоначальный сосредотачивает все внимание, строит весь свой подвиг на недоверии себе, на борьбе с самостью, на том, чтобы искоренить в себе гордость, тщеславие, гнев и прочие страсти. На этом уровне может оказаться достаточным строгий, взыскательный наставник (даже не вполне опытный духовно), могут послужить этой цели братья (даже нерадивые), может принести пользу «старец» (даже гневный, страстный, невоздержанный). Поясним это на примерах: преподобный Иоанн Лествичник рассказывает о святом старце Иоанне Савваите, к которому трое иноков обратились за наставлением. Старец сказал одному из них: «Господь хочет, сын мой, чтобы ты пребывал в безмолвном месте в повиновении у духовного отца». Второму сказал: «Иди, продай волю твою и предай ее Богу, возьми крест твой и терпи в общежитии братий…». Третьему же сказал: «Иди, и, если возможно, избери себе наставника о Господе из всех людей суровейшего и строжайшего и, укрепившись терпением, ежедневно пей от него поругание и уничижение, как мед и молоко». Брат же спросил: «Отче, а если он пребывает в нерадении, то что мне делать?». Старец отвечал: «Если бы ты даже увидел, что он блуд творит, не оставляй его… Тогда увидишь, что возношение истребится в тебе и похоть плотская в тебе увянет»[2]. Здесь ясно обрисовываются три вида послушания, и различаются они не тем, что в одном случае имеет место делание «глубокое», а в другом «наружное», но отличаются взаимоотношением послушника со старшими. Если в первом случае отношения весьма доверительные, искренние («сын» и «духовный отец»), то в двух других духовным училищем становится терпение скорбей, поруганий и уничижений («терпи в общежитии», «пей поругание и уничижение»). Здесь уже наставники избираются скорее как орудия врачевания, как плетка, смиряющая выю, изгоняющая самость (хотя и в этом случае, конечно, необходимы доверие и любовь к таким «учителям»). Святой Иоанн Лествичник говорит, что «по качествам страстей наших должно рассуждать, какому руководителю отдаться нам в повиновение, и сообразно с тем такого и избирать. Если ты невоздержан и удобопреклонен на плотскую похоть, то да будет твоим обучителем подвижник и в отношении к пище неумолимый, а не чудотворец и который готов всех принимать и угощать трапезой. Если ты высокомерен, то да будет твоим руководителем человек суровый и неуступчивый, а не кроткий и человеколюбивый. Не должно искать таких руководителей, которые бы имели дар пророчества или прозрения, но прежде всего истинно смиренномудрых и по нраву и местопребыванию своему приличных нашим недугам…Помышляй всегда, что наставник тебя искушает, и ты никогда не погрешишь»[3].

Конкретный пример послушания недуховному старцу находим в той же Лествице, в истории о преподобном Акакии. Святой послушник Акакий, «простой нравом, но мудрый смыслом», был учеником одного старца, который отличался «весьма нерадивой жизнью» и «дерзким нравом». Как повествует святой Иоанн, послушник этот «столько жестокостей перенес от сего старца, что для многих это покажется невероятным; ибо старец мучил его ежедневно не только укоризнами и ругательствами, но и побоями». Старец так бил его, что у послушника оставались то синяк под глазом, то раны на голове или на шее. В той же обители в Азии находился тогда авва Иоанн Савваит, отец высокой духовной жизни (который и поведал эту историю об Акакии). Он, видя, что этот смиренный послушник страдает ежедневно «как купленный раб», говорил ему при встрече: «Что, брат Акакий, каково сегодня?». В ответ тот показывал ему свои раны и следы от побоев. Авва Иоанн понимал, что это для Акакия есть спасительное делание, и говорил ему: «Хорошо, хорошо, потерпи и получишь пользу». Так прожил этот послушник девять лет у своего немилостивого старца и отошел ко Господу. Господь чудом засвидетельствовал, что Акакий своим подвигом самоотвержения достиг высокой святости[4].

Вот еще подобная история: некоторый старец жил в монастыре вне Александрии, был он очень вспыльчив и малодушен. Один юный монах, наслышавшись о нем, дал обет пред Богом, говоря: «Господи! За все злое, сделанное мною, я пойду и буду жить с этим старцем, претерпевая от него все и служа ему, как раб». Так он и поступил. Старец же обращался с ним, как с псом, ежедневно издевался над послушником. По соседству жил духовный старец и видел, как тот монах малодушествовал, как оскорблял брата и то, как послушник просил у старца прощения, кланялся ему в ноги, но тот не прощал его. Встречая молодого монаха, духовный старец спрашивал его: «Что, чадо? Как прошло сегодня? Приобрели ли мы что?». Брат, зная, что старец этот духовный, не скрывал от него тайн своих и отвечал: «Да, отец, сегодня мы немного потрудились». Когда же он проводил день спокойно, то есть когда он не был обруган, унижен, побиваем и изгоняем, то приходил вечером к духовному старцу тому и жаловался со слезами, что в день тот ничего не приобрел. Двенадцать лет юный тот монах находился в таком подвиге послушания, после чего отошел ко Господу. По кончине его духовный старец увидел блаженного послушника предстоящим Богу в лике мучеников[5].

Другой пример: преподобный Захария жил в скиту со своим родным отцом Карионом, который стал для него и его аввой. Однажды Захарии было видение, он открыл его своему отцу, но тот, хотя и был «старец, сильный в подвижничестве, не был искусен в различении видений. Он встал и бил авву Захарию, говоря: “Твое видение от демонов”». Но поскольку мысль о видении не оставляла Захарию, он ночью пошел к авве Пимену и открыл ему об этом. Старец понял, что видение это было от Бога, и послал его рассказать об этом другому духовному старцу. Тот подтвердил ему, что видение это от Бога. «Но иди,- прибавил он,- и будь послушен отцу своему»[6]. Этот эпизод из жизни святого Захарии так комментирует святитель Игнатий: «Благодатный, духовномудрый старец позаботился сохранить для Захарии то основание, на котором создалось его духовное преуспеяние. От истинного послушания рождается и истинное смирение…»[7]. Конечно же, как святой Акакий, так и святой Захария не были в «слепом послушании» у своих неискусных старцев. Святитель Игнатий так поясняет их подвиг послушания: «Тот и другой находились в послушании у недостаточных старцев, но руководствовались советами духоносных отцов, также назидательнейшими примерами, которые были во множестве пред очами их: единственно по этой причине они могли пребыть в наружном послушании у своих старцев»[8]. В службе святому Акакию Церковь указывает, что блаженный послушник руководствовался поучением в Божественных Писаниях: «Страстей успил еси желания, Акакие, бдение всенощное яко стяжав, послушание и смирение, поучение же Божественных Писаний, и сердце чисто, и ум несмущен. Темже был еси и приятилище Духа Святаго…»[9].

В Лествице также повествуется о вышеупомянутом нами авве Иоанне Савваите, что во время его пребывания в Азии он был послушником у одного кроткого, тихого и безмолвного монаха, но, видя, что старец почитает и покоит его, он посчитал такое обхождение для себя опасным и потому упросил старца отпустить его. После этого Иоанн поместился в одном из общежитий. Там у него было видение, показавшее ему, что он должен много еще потрудиться ради уплаты некоторого долга. После этого он говорил: «Прожил я в этом общежитии три года, беспрекословно исполняя всякие послушания и будучи всеми унижаем и оскорбляем, как пришелец…». Затем ему опять было видение, что им заплачена одна десятая доля долга. Тогда он решается понести еще больший подвиг и большее бесчестие. «С того времени,- рассказывал авва Иоанн,- начал я притворяться лишенным рассудка, впрочем, не оставлял служения; немилостивые же тамошние отцы, видя меня в таком положении и в прежнем усердии, возлагали на меня все тяжкие дела в обители». И только после трудов и унижений ему было показано в видении, что долг им заплачен[10].

Из древнего патерика известна следующая история: некоторый монах, живший в пустыне Скита в Египте, пришел посетить святых отцов, живших в месте, называемом Келии. Один из тамошних старцев, имея одну отдельно стоящую келию незанятой, предложил ее на время страннику. Вскоре к пришельцу, поскольку он имел благодатный дар преподавать слово Божие, стали ходить за духовным назиданием многие из братьев. Увидев это, старец, предоставивший ему келию, уязвился завистью, так как к нему за все долгое время его жизни в тех местах никто из братьев не обращался за наставлениями. Разгневанный, он послал ученика своего к тому монаху с повелением оставить келию, под предлогом, что она нужна ему самому. Ученик же, придя к скитянину, приветствовал того и сказал, будто старец прислал его осведомиться о здоровье гостя. Тот благодарил старца, сказал, что страдает желудком, и просил молитв о себе. Старцу же своему по возвращении послушник сказал, что странник просит подождать два дня, пока сыщет себе другую келию. Через три дня старец опять посылает ученика с подобным же поручением, да еще и передает через него угрозу, что если скитянин не оставит немедленно его келию, то он сам придет с жезлом и изгонит его силой. Ученик же сказал страннику совсем иное: будто старец послал его узнать, не улучшилось ли здоровье гостя. Пришелец благодарил старца за внимание, говорил, что за его святые молитвы чувствует себя лучше. Старцу же своему ученик сообщил, будто странник просит подождать еще до воскресенья. Наконец старец, воспламененный гневом и завистью, отправился с жезлом в руке выпроваживать «настырного» гостя. Ученик попросился пойти впереди, якобы для того, чтобы посмотреть, нет ли со скитянином кого из братьев, дабы они не соблазнились, увидев старца столь разгневанным. Сам же поспешил к гостю и сказал ему: «Вот отец мой идет, чтобы посетить тебя. Поспеши выйти ему навстречу и поблагодарить его, потому что он делает это по побуждению великой сердечной благости и любви к тебе». Скитянин поспешил навстречу старцу, пал перед ним на землю, воздавая поклонение, благодаря его за оказанную любовь и заботу. Старец, услышав от него слова теплой благодарности, умилился и, кинув жезл, устремился в объятия скитянина. Они дали друг другу целование о Господе, старец пригласил гостя в свою келию вкусить пищу при благодарении Бога… Потом он наедине расспросил ученика своего, передавал ли он его слова скитянину. Ученик открыл всю истину старцу своему, говоря: «Скажу тебе, владыко, правду: по преданности моей, которою я обязан тебе, как отцу и владыке, я не осмелился сказать ему того, что ты приказывал, и ни одного из слов твоих не передал». Старец, услышав это, пал к ногам ученика, говоря: «От сего дня ты - мой отец, а я - твой ученик…». Повесть эта заканчивается такими словами: «Господь даровал благодать Свою, и они все пребыли в мире Христовом, доставленном верою, святыми попечениями и благонамеренностию ученика, который, любя старца своего совершенною во Христе любовию, очень боялся, чтоб духовный отец его, увлеченный страстью зависти и гнева, не впал в проступок, долженствующий уничтожить все труды его, подъятые с юности в служении Христу…»[11]. Какая примечательная история! Совершенная любовь ученика к старцу, преданность ему и почтение выразились в том, что послушник не послушался своего старца, поступил вопреки его словам и указаниям, когда старец действовал по малодушию и по страсти.

Вот еще поучительный случай, из другой уже эпохи: в то время, когда Дивеевская община находилась в самом начале своего устроения и не была еще духовно окормляема преподобным Серафимом Саровским, начальницей общинки по выбору сестер была поставлена Ксения Кочеулова. Она проводила жизнь настолько суровую, неся подвиги, посильные только монахам, что о периоде ее правления в обители сохранилось воспоминание как о времени невыносимо трудном, подвижническом. Некоторым сестрам она казалась даже жестокой. В первый год ее правления из-за суровой строгости матушки начальницы из 52 сестер выбыло 40 и осталось с ней только 12. Но к тому времени, как святой Серафим мог уже обратить свое внимание на устройство Дивеевской обители, там вновь собралось до 50 сестер. Старец, посылая одну сестру жить в Дивеево, под руководство матушки Ксении, сказал: «Во, матушка! Ксения-то Михайловна жизни высокой, бич духовный, матушка!». При всем том матушка начальница была скуповата и не позволяла давать хлеб сестрам вне трапезы. Батюшка же Серафим строго запрещал когда-либо и кому-либо отказывать в хлебе. Сестра, заправлявшая трапезой, в страхе перед настоятельницей не давала сестрам хлеб. Отец Серафим, узнав об этом, вызвал к себе сестру эту и, страшно разгневавшись на нее, строго и грозно выговаривал ей. Та оправдывалась перед ним, объясняя, что-де начальница не велела давать и строго с нее спрашивает за это. Батюшка Серафим же гневно говорил: «Нет, нет, матушка, нет тебе от меня прощения! Так что ж, что начальница, не она моих сироточек-то кормит, а я их кормлю! Пусть начальница-то говорит, а ты бы потихоньку давала, да не запирала, тем бы и спаслась». Святой Серафим так и ушел, не благословив сестру. Выговор этот так запал ей в душу, что она, как пришла домой, начала хворать, зачахла и потом умерла[12]. Очевидно, преподобный Серафим Саровский требовал, чтобы послушание сестер настоятельнице монастыря было разумное, рассудительное, но никак не слепое, не человекоугодническое.

Святого Иоанна Пророка (сподвижника Варсануфия Великого) спросили: «Если кто-нибудь живет со старцем, но старец сей не в состоянии будет (удовлетворительно) отвечать на его вопросы, брата же будут угнетать помыслы, то не лучше ли ему вопрошать другого отца, согласно с волею своего старца, или даже без воли его?…». Святой отец отвечал: «Если он знает, что авва его действительно заботится о пользе души его, то смело должен сказать ему: “Меня смущают помыслы,- как рассудишь, что мне делать?”…И тот старец сам с радостью приведет ученика своего к человеку, имеющему дарование (рассуждения духовного), или пошлет к нему. Если же брат знает, что старец его не может понести сего, то ничего не должен говорить ему; но, когда найдет удобное время и Бог подаст возможность, пусть вопросит о своих помыслах другого духовного старца, прося о том, чтобы не узнал о сем его авва, иначе он возбудит в нем страсть зависти и то, что брат вопросил другого без его ведома, причинит ему большую скорбь. Впрочем, брат не должен соблазняться о своем авве, что он не имеет такого дарования, ибо оно не всем дается…»[13].

Итак, во всех описанных случаях обращет на себя внимание своеобразие отношений ученика с наставником, новоначального со старшим, послушника с настоятелем. Очевидно, что их нельзя приравнивать к тем таинственным и искренним взаимоотношениям, которые складываются между истинным духовным старцем и водимым им духовным чадом. При всем том, что и в вышеописанных, и в подобных им случаях совершается подвиг отсечения своей воли и отвержения плотского мудрования на самом глубоком уровне, послушник здесь, однако, не всецело доверяет наставнику свое духовное руководство. При решении тонких духовных проблем и избрании внутреннего делания он прибегает к духовному рассуждению, которое обретает, изучая Святое Писание и писания святых отцов, рассматривая подвиг окружающих его ревностных подвижников, прислушиваясь к их наставлениям, пользуется советом других отцов (иногда даже скрывая это от своего наставника). Господь Иисус Христос говорит, что ученик не может быть выше своего учителя (ср.: Мф. 10, 24), а в данном случае мы находим, что многие из этих учеников оказывались по уровню духовности значительно выше своих учителей. Отсюда следует, что в этих случаях наставник не был старцем и учителем в высшем значении этого понятия: слово старец применено здесь скорее в смысле старший, настоятель, даже - начальник. В данных случаях послушание сочетается с рассматриванием, как бы с перепроверкой того, что говорится и делается старшими, с оглядкой на учение святых отцов древности, на пример современных подвижников. При таком послушании Божественный Промысл оставляет за послушником право иметь рассуждение относительно того, что ему предлагается со стороны наставника, оставляет свободу рассматривать свое внутреннее состояние, искать самому (пользуясь, конечно, книгами святых отцов, опытом современников, советом с теми отцами, к которым он испытывает доверие) способы, наиболее действенные для врачевания своей души, и избирать, исходя из этого, наиболее подходящий для себя образ жизни. Можно сказать, что здесь имеет место доверие к старшим, но не всецелое, не безграничное. Притом, что ученик здесь пользуется пособием от своих неискусных наставников, он, однако, не должен оставлять определенную осторожность, должен хранить некоторую духовную дистанцию, дабы не перенять от них и их слабости. Вспомним: именно такого рода послушание нес преподобный Зосима (Верховской) в Коневском монастыре. Исполняя все виды послушания в обители, находясь под внимательным присмотром со стороны игумена, он, однако, деланию откровения помыслов учится из святоотеческих книг, делание сердечной молитвы узнает от уединенно живущего близ обители монаха. Таковы же отношения его и со старцем Василиском, который становится для него скорее старшим братом, чем наставником. Отец Зосима не все безусловно и слепо принимает от своего старца, но исправляет его заблуждение, когда видит, что намерение отца Василиска не согласуется с учением отцов. Видим, что и святой Паисий (Величковский) находился в таком же послушании во всех обителях, через которые он прошел. Можно сказать, что он по крупицам собирал духовный опыт - то из книг, то от встречаемых им подвижников, но так и не нашел одного постоянного наставника, которому мог бы довериться всецело.

Теперь вспомним, что говорит святитель Игнатий о том послушании, которое возможно и необходимо и в наши времена, и о том, которое он считает едва ли достижимым в наши дни: «Послушание есть спасительнейший подвиг. «…» Старайтесь преуспевать в послушании разумно и благочестно и благодарите Бога, даровавшего Вам этот подвиг. Послушание полезнее всех произвольных подвигов…»[14]. «Сущность монашеского жительства заключается в том, чтоб исцелить свою поврежденную волю, соединить ее с волею Божиею, освятить этим соединением»[15]. «…Монах, в особенности юный, будет не в силах обуздать самих похотений вожделения, если прежде не обучится умерщвлению своих волей посредством послушания»[16]. «…Послушание, которым доставляется бесценное сокровище смирения, признано единодушно отцами за основную монашескую добродетель, за дверь, вводящую законно и правильно в умную и сердечную молитву, или, что то же, в истинное священное безмолвие. «…» Если инок будет вести себя в монастыре подобно страннику, не заводя знакомства вне и внутри монастыря, не ходя по братским келиям и не принимая братию в свою келию, не заводя в келии никаких излишеств, не исполняя своих пожеланий, трудясь в монастырских послушаниях со смирением и добросовестностью, прибегая часто к исповеди согрешений, повинуясь настоятелю и прочим властям монастырским безропотно, в простоте сердца, то, без сомнения, преуспеет в молитве Иисусовой, то есть получит дар заниматься ею внимательно и проливать при ней слезы покаяния. «…» Ничто не доставляет такого свободного доступа к Богу, как решительное самоотвержение, попрание своей гордости, своего “я”»[17]. «Что значит иноческая добродетель - послушание? Она - признание разума человеческого падшим и потому - отвержение его буйством веры. От веры - послушание, от послушания - смирение, от смирения - духовный разум, который - извещенная вера»[18]. «Приуготовительное обучение к непрестанной молитве совершается посредством послушания и упражнения в монастырских трудах… Ничто так не способствует молитве, как послушание, умерщвляющее нас для мира и для самих себя»[19]. «Если та обитель, в которой вы живете, дает вам возможность проводить жизнь по евангельским заповедям, если вы не низлагаетесь соблазнами в смертные грехи, то не оставляйте обители. Потерпите великодушно ее недостатки, и духовные, и вещественные…»[20].

Очевидно, что наставления святителя о подвиге послушания описывают весьма высокий и самоотверженный подвиг, пример которого мы видели и в вышеописанных случаях. Самое служение монаха в обители, его смирение перед братьями святитель Игнатий возводит на степень крайней самоотверженности: «Хочешь ли ощутить облегчение от борющих тебя страстей? Хочешь ли найти умиление в твоей келии, без которого, как ладья без якоря, мысль, восхищенная свирепым ветром, носится по волнам мечтания и низвергается в глубину уныния? Хочешь ли увидеть свет от Света? Хочешь ли вкусить любовь, от Любви исходящую и в Любовь ведущую? Возьми мысль твою и повергни к ногам братий и сестер, не различая худых от добрых; скажи помыслу твоему и как можно чаще повторяй, чтоб от мысли родилось чувство: “Это Ангелы Божии, а я одна грехом и мраком подобна диаволу”… Суждено Вам найти облегчение для души Вашей у ног братии…»[21]. «Имей мысль, что служишь не человекам, а Ангелам,- и усладится тебе служение твое. Оказывай любовь и услугу ближним ради Бога, а не по сердечному чувству, влечению, избранию, тем менее пристрастию,- и очистится от нечистоты служение твое… «…» Преуспевай, мужайся в этом служении, веруй обрести посредством его спасение души своей. «…» Преподобный Антоний Великий говорил: “От ближних - наша жизнь и смерть: если упокоим брата,- Бога упокоим. А если оскорбим брата, то согрешаем против Самого Христа”»[22]. Отношения новоначального с духовником святитель Игнатий также понимает как глубокое внутреннее делание: «Сохраняй невменяемость[23], т «о» е «сть» ни с кем не сравнивай себя, а смирения ищи единственно в откровении своих помыслов старице и в отсечении твоей воли перед нею»[24].

Однако, говоря о высоте этого подвига, святитель ясно очерчивает его отличие от того таинственного вида послушания, который может быть назван всецелым послушанием духовному старцу в высшем значении этого понятия[25]. «Иноческое послушание процветало при обилии духовных наставников. С оскудением наставников оскудел и великий подвиг послушания, скоро приводивший подвижников к святости: вера, составлявшая сущность этого подвига, требует, чтоб предмет ее был истинный и духовный: тогда она приводит к Богу. Вера в человека приводит к исступленному фанатизму»[26]. «Если же в монастыре не имеется удовлетворительного наставника, то чаще исповедуйся в согрешениях пред духовным отцом, а наставления почерпай в Евангелии и книгах, написанных святыми отцами о подвижничестве»[27]. «Напрасно Ваше желание - находиться в полном послушании у опытного наставника. Этот подвиг не дан нашему времени. «…» Нашему времени дан другой подвиг, сопряженный с многими трудностями и преткновениями. Нам пришлось совершать путешествие - не днем, не при солнечном ясном свете, а ночью, при бледном свете луны и звезд. Нам даны в руководство Священное и Святое Писание: это прямо говорят святые отцы позднейших времен. При руководстве Писанием полезен и совет ближних, именно тех, которые сами руководствуются писаниями отцов. «…» Наш подвиг имеет цену пред Богом: на весах Его взвешены и немощь наша, и средства наши, и обстоятельства, и самое время»[28]. «Руководство писаниями святых отцов ведет гораздо медленнее, слабее; на пути этом гораздо больше преткновений: книга, начертанная на бумаге, не может заменить живой книги - человека. «…» Но руководство писаниями отеческими сделалось уже единственным руководством ко спасению по конечном оскудении наставников. Кто подчинится этому руководству, того можно признать уже спасенным; кто же водится собственными разумениями или учением лжеучителей, того должно признать погибшим»[29].

Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 12-13.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово 4:112. С. 66.

Там же. Слово 4:120. С. 68.

Там же. Слово 4:110. С. 63-64.

См.: Отечник… С. 434-435.

См.: Достопамятные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. ТСЛ, 1993. С. 66-67.

Отечник… С. 132.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 73.

См. службу святому Акакию: на «Господи воззвах» стихира вторая (Минея. Месяц иулий. М., 1996. День 7-й. С. 116). То же: на стиховне вечера стихира вторая (Минея. Месяц ноемврий. М., 1997. День 29-й. С. 616).

См.: Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово 4:111. С. 64-65.

Отечник… С. 430-432.

См.: Серафим (Чичагов), митрополит. Летопись… С. 212-213..

Варсануфий Великий, Иоанн Пророк, преподобные. Руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошания учеников. М., [1993]. Ответ 501. С. 323-324.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 282. С. 531, 532.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 82.

Там же. С. 8-9.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Аскетические опыты. Т. 1. С. 273, 274, 275.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 228. С. 439.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Аскетические опыты. Т. 2. С. 158.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 54.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 85. С. 165.

Там же. Письмо 107. С. 187.

Невменяемость - здесь: не вменять ничего себе в заслугу.- Ред.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 142. С. 241.

См.: Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 76-77.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 228. С. 439.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 19.

Собрание писем святителя Игнатия… Письмо 229. С. 441, 442-443.

Там же. Письмо 228. С. 439, 440.

"Чтобы не попасть вместо врача на больного"

В вопросе о полном, всецелом, «слепом» послушании наставнику иеромонах Доримедонт не придает особого значения уровню духовности старца. Он говорит: «Цель духовной жизни - единение с Богом. Способы достижения цели могут быть различными. Самый легкий и безопасный путь в Небесное Царствие из всех избирает послушник - он въезжает в рай, сидя на плечах своего старца». «…Послушник не несет никакой ответственности за то, какой вид духовного учения будет ему преподаваться. Ища послушанием таинственной Божьей Премудрости, он в лице своего старца видит Христа и по Его неложному обетованию находит в своем поиске благодать Духа Святаго». «…Святые отцы признают путь послушания наиболее безопасным и легким. «…» Причина этого кроется в благоугодном Христу подчинении нашей воли чьей-то еще»[1].

…Чьей-то еще? Неужели в этом и состоит благоугодное Богу послушание, чтобы только слепо подчинить свою волю воле чьей-то еще? Ничего не говорит отец иеромонах о том, что степень подчинения своей воли в значительнейшей мере зависит от духовного уровня того, кому решает довериться послушник, в чью волю он вверяет свое спасение. Но вот замечаем, что вышеприведенный образ, рисующий нам послушника, въезжающего в рай на плечах своего старца, взят отцом Доримедонтом из писем старца Паисия Святогорца (†1994). Находим в письмах самую мысль старца, он пишет: «Если хочешь попасть в святой Божий план, вверь все Богу, выброси все свои планы и заберись на спину своего старца, как благоразумный ребенок, не брыкаясь, и будь благодарен ему за то, что он переносит тебя на своей спине в рай, к Богу, и даст Ему за тебя ответ»[2]. Сразу же напрашивается мысль: конечно, как хорошо въехать в рай на чьей-то спине, но ведь надо прежде увериться, что взявший тебя на плечи умеет найти незаблудный путь в рай, чтоб тебе вместе с ним не скатиться в какой-либо глубокий овраг… Просматриваем письма старца Паисия повнимательнее и обнаруживаем, что, по его наставлениям, это взбирание на спину старца следует «после того, как ты уже выберешь лучший монастырь… найдешь лучшие духовные условия и получишь внутреннее удостоверение о своем старце», тогда только можно «“бросать якорь”, делая поклон послушника»[3]. Чуть раньше в письмах отца Паисия находим ряд ценных советов об избрании монастыря: он советует желающему вступить в обитель быть осторожным, «чтобы случайно не увлечься первым же монастырем, который встретится на твоем пути, и сразу же не поступить в него. Прежде всего,-советует старец,- узнай, какие монастыри более духовные, войди в общение с духовными старцами и посоветуйся. «…» Потом выясни, какая из всех этих обителей имеет лучшие духовные условия, и уже после этого поступай в монастырь». «Обрати внимание как на духовный климат - в случае, если ты духовно болезненный,- так и на своего духовного врача, чтобы он исцелил тебя. Постарайся, насколько возможно: [во-первых], чтобы твой старец был духовным человеком, имеющим добродетели, и больше подвижником, чем учителем. Хорошо, если он стал капитаном из юнг, так что не будет на чужих спинах испытывать монашескую науку, которую выучил по книгам, или же от природы имеет большую любовь с рассуждением, сочувствует своим детям и не стремится послать их сразу же в рай - по примеру Диоклетиана. Старец должен быть очень строгим только по отношению к себе, тогда как по отношению к другим должен иметь большую любовь (но не показную, ложную любовь), а также великое рассуждение, ибо если нет рассуждения, то и любовью (подобной любви Илия) он опять-таки причинит зло своим чадам, и тогда придет гнев Божий и на него, и на его чад. «…» [Во-вторых], чтобы старец жил простой жизнью - без забот и излишних мирских попечений и совершенно не искал своей собственной пользы… а искал лишь пользы для души послушника и вообще пользы для Матери Церкви… [В-третьих], чтобы старец был другом безмолвия и молитвы и мог и тебя связать с Богом через молитву…»[4] и т. д. Итак, сколько предосторожностей, сколько опасений, сколько напряженных поисков должно предшествовать тому, чтобы затем можно было беззаботно и безопасно поехать в рай на чьей-то крепкой спине!

Давайте представим себе, что кто-либо из нас собирается совершить долгое и рискованное путешествие в страну, лежащую по ту сторону огромного горного массива весьма сложного рельефа, характерного жуткими высотами и крутостью склонов. Вдобавок ко всему в горных лесах обитает множество диких зверей, ядовитых пресмыкающихся, часто случаются ураганы, обвалы, снежные лавины и тому подобные страсти. Конечно же, отправляться в такое путешествие новичку, да еще в одиночку,- равносильно самоубийству. Надо непременно найти попутчиков, которые бы разделили тяготы пути и могли оказать поддержку при встрече с опасностью. Но одно дело, когда мы найдем проводника надежного и опытного, который уже ходил через эти места, знает горные тропы, на опыте знаком с опасностями дороги, с повадками диких зверей: тогда только можно полностью довериться ему и лишь поспешать за ним, выполняя все его указания, стараться во всем подражать ему, чтобы не совершить опрометчивый шаг. Другое же дело, когда такого знающего и опытного человека нет и мы находим попутчика, который хотя и бывал в горах, но не пересекал еще эти хребты, не знает местных троп, особенностей этих мест и только наслышан от других о том, что может встретиться впереди. Тогда небезопасно довериться такому «проводнику»! Можно отдать ему предпочтение и главенство над экспедицией, во многом слушаться его и доверяться ему, но не помешает время от времени справляться с картами, посматривая на компас, а еще лучше - подробно расспрашивать про дорогу изредка встречающихся местных жителей или других путешественников. Когда же мы заметим опасную оплошность впереди идущего, то без сомнения и без промедления должны удерживать его от опрометчивого шага, а если он не согласится быть осмотрительней, то и вовсе отказаться следовать за ним. Ведь риск немалый! Если впереди идущий собьется с пути, заблудится в этих страшных горах, то всех, кто доверился ему, также ждет гибель.

Так и во врачебнице: фельдшера, санитары, медсестры имеют свой круг обязанностей, могут в некоторой степени облегчать больному страдания или применять безопасные средства, не требующие глубоких познаний, но они не дерзают делать операции или употреблять действия, на которые имеет право решиться только врач. Святитель Василий Великий говорит: «…ежели при телесном врачевании не всякому позволено делать над больным употребление лекарства или какого орудия, а только тому, кто приобрел в этом искусство долговременностию, опытом, упражнением в лечении и учением у знающих, то какое же основание всякому без разбора приниматься за врачевание словом, где, если и самая малость опущена из виду, приносит сие весьма великий вред?»[5]. Святой Лествичник, сравнивая духовного пастыря с врачом, обращается к наставнику: «Стяжи и ты, о досточудный муж, пластыри, порошки, глазные примочки, пития, губки, и при сем небрезгливость, орудия для кровопускания и прижигания, мази, усыпительные зелия, ножи, перевязки. Если мы не имеем сих припасов, то как покажем врачебное искусство? Никак не можем…»[6]. Понятно, что когда врач дерзает провести хирургическую операцию, осмеливается касаться острым ножом самих внутренних органов доверившегося ему больного, обещаясь исправить их, то он должен быть вполне уверен в своей опытности и в умении распознавать и врачевать болезнь, должен заготовить все необходимые инструменты и снадобья. Так и духовный наставник, дабы не сделать зла своим ученикам и собратьям, должен стяжать «душевные чувствия обучена долгим учением в разсуждении добра же, и среднего, и зла (Евр. 5, 14)»[7]. Наставник не только для себя должен избрать верный путь, но и понимать внутреннее устроение водимого им, так как у каждого спасающегося есть свои особенности и руководство должно точно соотноситься с силами и духовным расположением руководимого. Святыми отцами не всем вступающим в монашество предписывался одинаковый образ жизни: «Добрый воевода должен ясно знать состояние и устроение каждого из подчиненных»[8],- говорит святой Иоанн Лествичник, и «при сеянии духовного семени должно рассуждать о времени, о лицах, о количестве и качестве семени», «ибо для всякой пищи есть свое время: часто одна и та же пища в некоторых производит усердие, а в других печаль»[9].

Святой Симеон предостерегал желающего наставлять об ответственности за души руководимых им[10]. С подобными предостережениями он обращается и к желающему найти учителя: «…надлежит нам со всем усердием, тщанием и вниманием, со всею бдительностию и многими молитвами блюстись, чтобы не напасть на какого-либо прелестника или обманщика, или лжеапостола, или лжехриста, но обрести руководителя истинного и боголюбивого, который имел бы внутрь себя Христа и точно знал учение, правила и постановления св «ятых» апостолов и догматы св «ятых» отцов или, лучше сказать, который бы знал волю и тайны Самого Владыки и Учителя апостолов - Христа. Такого учителя надлежит нам взыскать и обрести, который сначала слышал бы все это в слове и научился тому со слов, а потом научен был всему таинственно и во истине Самим Утешителем Духом чрез деяние и опыт»[11]. И уже после многих увещаний о том, как найти истинного наставника, святой отец говорит: «Коль же скоро с помощью Божиею, по благодати Его, сподобишься найти такого, покажи к нему крайнее внимание и всякое ему благоугождение, великое смирение и благоговение, высокое почитание и веру чистую и несомненную»[12]. Святой Лествичник говорит: «Когда мы в намерении и разуме смиренномудрия желаем покорить себя ради Господа и без сомнения вверить спасение наше иному, то еще прежде вступления нашего на сей путь, если мы имеем сколько-нибудь проницательности и рассуждения, должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача - на больного, вместо бесстрастного - на человека, обладаемого страстями, вместо пристани - в пучину, и таким образом не найти готовой погибели»[13]. Как «несвойственно льву пасти овец», по слову того же преподобного Иоанна, так «не безбедно и тому, кто еще сам страстен, начальствовать над другими страстными», как «несообразно видеть лисицу между курами», так «еще несообразнее видеть пастыря гневливого. Ибо лисица губит кур, а сей смущает и погубляет разумные души»[14]. То же самое говорит и святитель Василий Великий: «…у добрых учителей и уроки добрые, а у злых, конечно, злые». «…С великою заботливостию и обдуманностию постарайся найти мужа, который бы непогрешительно предшествовал тебе в образе жизни, хорошо умел руководить шествующих к Богу, украшен был добродетелями, в собственных делах своих имел свидетельство любви своей к Богу, был сведущ в Божественных Писаниях, не рассеян, не сребролюбив, не озабочен многим, безмолвен, боголюбив, нищелюбив, не гневлив, не памятозлобен, силен в назидании сближающихся с ним, не тщеславен, не высокомерен, не льстив, не изменчив, ничего не предпочитал Богу. И если найдешь такого, предай ему себя, ни во что вменив и отринув прочь всякую свою волю…»[15]. «Не всех вопрошать надо,- говорит святой Григорий Синаит,- но одного того, кому и других управление вверено, кто жизнию блистает и кто, будучи беден, многих богатит, по Писанию (см.: 2 Кор. 6, 10). Многие неопытные повредили многим неразумным, за коих суд примут по смерти. Ибо не всем принадлежит руководить и других, но тем, коим дано Божественное рассуждение, по апостолу (см.: 1 Кор. 12, 10), именно рассуждение духовом, отличающее лучшее от худшего мечем слова. «…» Не мал же труд найти руководителя, незаблудного ни в делах, ни в словах, ни в разумениях. Незаблуден ли кто, узревается из того, если он имеет свидетельство от Писания и на деяние и на разумение…». «…Слушаться надлежит тех, кои опытно изведали болезни и труды деятельной добродетели, и под их руководством проходить ее…»[16]. Опять же святой Симеон пишет: «…тот, кто не знает самого себя и своего состояния, как может познать другого и страсти его? Как можно, чтоб слепой мог рассмотреть другого и познать, слепой он или видящий? Нет, нет; это невозможно»[17].

Итак, учитель должен правильно видеть себя, знать свою меру, понимать свой духовный уровень и точно оценивать то, что он может дать своему ученику. Исходя из своего духовного состояния, трезво соизмеряя свои силы и возможности, наставник должен определять - в какой мере он может восприять на свои плечи пастырское попечение о душах. Святой Иоанн Лествичник, обращаясь к пастырю, говорит: «Как дети бывают разных родов - одни законные от первого брака; другие от второго брака; иные подкинутые, а иные от рабынь,- так и восприятие пастырского попечения о душах бывает различных видов. Совершенное восприятие есть предание души своей за душу ближнего во всем. Иное - когда пастырь принимает на себя прежде соделанные грехи, и только. Иное - когда он принимает согрешения после (восприятия) бывающие, и только. Некоторые же, по недостатку духовной силы и по неимению бесстрастия, принимают на свою ответственность пред Богом только тяготу повелений своих»[18]. Очевидно, что здесь под степенью принятия на себя грехов надо понимать то, в какой степени пастырь может взять на себя немощи и тяготу подопечного, взять ли всего его с его немощами на свои плечи, крепко ли тянуть его или только держать за руку, а иногда может лишь указывать ему путь.

Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 19-21.

Паисий Святогорец, старец. Письма. С. 46.

Там же. С. 45.

Паисий Святогорец, старец. Письма. С. 33-38.

Василий Великий, святитель. Творения. Ч. V. М., [1996?]. С. 162.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово особенное к пастырю. Гл. 2:1. С. 255.

Там же. Гл. 2:12. С. 256.

Там же. Гл. 7:4. С. 260.

Там же. Гл. 12:1. С. 263.

См.: Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Т. 2. Слово 83. С. 394.

Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Т. 1. Слово 11. С. 98.

Там же. С. 102-103.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово 4:6. С. 34.

Ср.: Там же. Слово особенное к пастырю. Гл. 11:1-2. С. 262.

Василий Великий, святитель. Творения. Ч. V. С. 41.

Добротолюбие: В 5 т. Т. 5. ТСЛ, 1993. С. 224-225, 237.

Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Т. 1. Слово 11. С. 107.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово особенное к пастырю. Гл. 12:3. С. 263.

"Слепец же слепца аще водит..."

Выше мы приводили слова святителя Игнатия о том, что умерщвление падшей воли послушника не может совершаться падшей волей наставника, когда сам наставник еще порабощен страстям[1]. В подтверждение этих слов святитель приводил изречение святого Симеона Нового Богослова: «Всякий, невидящий и обещающийся наставлять других, есть обманщик и последующих ему ввергает в ров погибели, по слову Господа: Слепец жe слепца аще водит, оба в яму впадут (Мф. 15, 14)»[2]. Отец Доримедонт обвиняет святителя Игнатия в том, что он неуместно использовал эту цитату из творений святого Симеона. Он говорит, что вся глава, из которой взяты эти слова, «обращена не к послушнику, а к старцу и является напоминанием и предостережением последнему», епископ Игнатий же помещает эти слова «в контекст наставлений, обращенных не к старцу, а к новоначальному послушнику! Помещенное в иной по смыслу контекст, само по себе неоспоримо верное замечание преподобного Симеона начинает “работать” совершенно по-другому»[3]. На наш взгляд, такое обвинение крайне нелепо! Неужели те слова и мысли, которые святые отцы обращали к пастырям, не имеют никакого отношения к пасомым? Неужели из этих наставлений простой монах или мирянин не должен делать никаких выводов для себя и для своих отношений с пастырем? Можно было бы обойти вниманием такие строгие предупреждения, если бы речь шла только о вреде, касающемся одного пастыря, если бы яма грозила ему одному. Но ведь говорится, что неумелый наставник может принести крайний вред и своим ученикам: оба в яму впадут, «последующих ему ввергает в ров погибели». Показательно и то, что слова из Святого Евангелия, которые приводит Симеон Новый Богослов, обращены Господом не к фарисеям, а к ученикам с указанием на фарисеев: оставите их, вожди суть слепи слепцем (Мф. 15, 14). Чуть выше нами было приведено немало подобных предостережений. Так, слова преподобного Иоанна Лествичника о том, что прежде вступления нашего на путь послушания, когда желаем без сомнения вверить спасение наше иному, мы «должны рассматривать, испытывать и, так сказать, искусить» нашего кормчего, «чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача - на больного, вместо бесстрастного - на человека, обладаемого страстями, вместо пристани - в пучину, и таким образом не найти готовой погибели»,- ведь эти слова уже прямо направлены к новоначальному!

Вернемся к нашему примеру о путешествии по опасным горам: допустим, мы нашли проводника, который пообещался провести нас через коварные стремнины. И тут встречается кто-то из местных жителей, заговаривает с нашим проводником, и когда узнает цель нашего путешествия и то, что взявшийся вести нас сам здесь впервые и не знает этих мест, то начинает убедительно отговаривать его брать на себя такую ответственность и подвергать себя и идущих за ним такому риску. Он предупреждает, что, не зная этих мест, тот может легко сбиться с пути, погибнуть сам и погубить доверившихся ему. Неужели же путники, слышащие это, скажут: это к нам не относится, пускай проводник сам думает - взять на себя эту ответственность или отказаться от предводительства, наше дело только идти за ним, куда бы он ни шел?… Думаем, что они отнесутся с чрезвычайным вниманием к такому предупреждению и, скорее всего, поспешат найти опытного предводителя, который бывал в этих горах.

Но рассмотрим и другие наставления святого Симеона Нового Богослова, на которые указывает святитель Игнатий и которые отец Доримедонт считает неуместно им цитируемыми: «Если захочешь отречься от миpa и научиться евангельскому житию, то отдай себя не неопытному и не нечуждому страстей учителю, чтоб вместо евангельского [жития] диавольскому не научиться житию. Ибо у добрых учителей и уроки бывают добрые, а у худых - худые; от худых же семян и произрастения бывают всегда худые». «Молитвами и слезами умоли Бога послать тебе руководителя бесстрастного и святого. Исследуй и сам Божественные Писания, и особенно деятельные писания св «ятых» отцов; чтоб, с ними сличая то, чему учат тебя учитель и настоятель, мог ты, как в зеркале, видеть, насколько они согласны между собою,- и затем согласное с писаниями усвоять и удерживать в мысли, а несогласное,- рассудив добре,- отлагать, чтоб не прельститься. Ибо знай, что во дни сии много явилось прелестников и лжеучителей»[4]. Казалось бы, эти слова уж точно обращены к новоначальному и призывают его к осторожности при выборе руководителя. Но отец Доримедонт и здесь критикует епископа Игнатия: по мнению отца иеромонаха, эти слова святого Симеона говорят « не о послушании, а только о поиске, выборе духовного наставника. То есть в данном случае преподобный Симеон обращается не к послушнику, а к христианину, еще не имеющему духовного отца, старца, и собирающемуся его найти. «…» Поступлению в послушание всегда предшествует период выбора, обдумывания, знакомства со старцем, присматривания к нему». Затем отец Доримедонт приводит предостережение святого Лествичника: «Но по вступлении на поприще благочестия и повиновения уже отнюдь не должны мы испытывать или судить в чем-нибудь доброго нашего наставника и судию, хотя, может быть, в нем, как в человеке, и увидим некоторые малые согрешения. Если же не так, сделавшись сами судиями, не получим никакой пользы от повиновения»[5]. Эту последнюю мысль отец Доримедонт особенно подчеркивает и развивает: «“Кандидат в старцы” и кандидат в послушники не имеют еще взаимных обязательств, они еще не отец и сын. Отцовство, сыновство и связанные с этим взаимные обязательства начинаются с рубежа сознательного вступления новоначального в подвиг послушания старцу. «…» После этого всякий поиск, всякие молитвы о послании бесстрастного и святого руководителя, всякое сличение его устроения со Священным Писанием становятся предосудительными и греховными. С этой точки начинается другой поиск - поиск всесвятой воли Божией, открываемой навстречу нелицемерному послушанию»[6].

Прежде всего спросим: разве наставление о тщательном выборе учителя и старца не есть вместе с тем и наставление о послушании? Ведь и святой Иоанн Лествичник, и святой Симеон Новый Богослов говорят об осторожном отношении к наставнику именно ради того, чтобы послушание им стало спасительным, а не погибельным. Отец Доримедонт всячески старается нивелировать вопрос о выборе наставника, о вреде, какой может доставить наставник неопытный, но зато громко воспевает всецелое, «слепое» послушание любому «старцу», который достанется, так или иначе, новоначальному. Но ведь в вышеуказанных предостережениях святых отцов не между прочим рекомендуется такая осторожность: мол, неплохо было бы для большего удобства найти руководителя подуховнее, поближе познакомиться с ним и т. д. Но говорится в самых категоричных выражениях, с объявлением крайней опасности в случае доверия наставнику недуховному: должны рассматривать, испытывать, искусить кормчего; чтобы не попасть вместо пристани в пучину и не найти готовой погибели, чтоб не быть обманутым, чтоб не научиться, вместо евангельского жития, диавольскому житию… Причем этот искус, испытание наставника святыми отцами поставляется как необходимое условие того, чтобы возможно было то послушание, которое так громко (и вполне справедливо) воспевает отец Доримедонт. Как мы видели выше, у всех почти отцов возвышенные слова о послушании наставникам предваряются наставлениями (причем в весьма категоричной форме) о том, какого и как надо избрать учителя, прежде чем совершенно последовать ему, с предупреждением, какой тяжкий вред может произойти от наставника неискусного. Кроме того, если речь у святого Симеона обращена не к послушнику, а к христианину, еще не имеющему духовного отца, и заключает лишь совет о поиске, выборе духовного наставника, как утверждает отец Доримедонт, то что же тогда означает указание святого отца: исследовать Писания, для того чтобы, «сличая с ними то, чему учат тебя учитель и настоятель, мог ты, как в зеркале, видеть, насколько они согласны между собою,- и затем согласное с писаниями усвоять и удерживать в мысли, а несогласное,- рассудив добре,- отлагать…»? Если тот, к кому обращена речь, только ищет наставника и еще не вступил в обитель, не стал еще учеником,- как он может что-то усваивать, удерживать, что-то отвергать из того, чему его учат? Совершенно очевидно, что здесь обращение к новоначальному, который уже находится в послушании: его уже «учат» учитель и настоятель, из того, что ему говорят,- он что-то «усваивает», а иное, по рассуждении и сопоставлении с учением святых отцов, «отлагает», «чтоб не прельститься». Если здесь совет на будущее - как вести себя, когда он только вступит на поприще послушания,- то опять же следует несомненный вывод, что святой Симеон рекомендует ему проходить послушание не «слепо», но рассудительно, советует отвергаться себя, но с оглядкой на учение святых отцов. Указана и причина сей осторожности: много явилось прелестников и лжеучителей…

Отец Доримедонт говорит про отцовство, сыновство и связанные с этим взаимные обязательства, но не учитывает того, что «как дети бывают разных родов - одни законные от первого брака; другие от второго брака; иные подкинутые, а иные от рабынь,- так и восприятие пастырского попечения о душах бывает различных видов», по слову преподобного Иоанна Лествичника. И зависят эти отношения, как мы видели, прежде всего от духовных сил наставника, хотя и ответственность, которую наставник несет перед Богом за своего подопечного («подлежит суду»), зависит от того, насколько «принятый им отсекает пред ним свою волю»[7]. Обратим внимание и на то, что вышеуказанное осторожное отношение к духовнику святой Лествичник считает необходимым тогда, когда мы желаем без сомнения вверить спасение наше иному. То есть вопрос прежде всего в том, в какие отношения со старцем способен и намеревается вступить послушник, насколько он решается вверить свое спасение в руки другого. Искренность, близость, глубина этих отношений, ответственность и поручительство наставника за своего воспитанника могут значительно различаться, и это зависит от духовного состояния обоих - как старца, так и послушника. Как мы уже заметили, многие формы взаимоотношений между новоначальным и старшими включают в себя глубокое послушание, всецелое отвержение своей самости, своей воли, плотского разума, но не все из них подразумевают присутствие духовной близости и всецелого доверия наставнику ( несомненное вверение спасения своего иному).

Критике отца Доримедонта подвергается и другая ссылка святителя Игнатия на святого Симеона: «…этот великий угодник Божий [святой Симеон], советуя иноку действовать по указанию духовного отца, присовокупляет: “однако да поступает так только в таком случае, когда знает, что духовный отец его - причастник Духа, что он не будет говорить ему противуположного воле Божией, но по дарованию своему и по мере повинующегося, возглаголет угодное Богу и полезное для души, чтоб не оказаться повинующимся человеку, а не Богу [1 Кор. 7, 23]”[8]»[9]. Автор брошюры подробно разъясняет то, к какому случаю относились эти слова святого Симеона. Отец Доримедонт обнаруживает, что «8-е Слово» русского перевода[10], из которого взята цитата, есть значительно сокращенное «18-е Огласительное Слово с добавлением из других Слов преподобного Симеона»[11]. Само же «18-е Слово» посвящено «конкретной ситуации - кончине игумена общежительного монастыря и выборам нового игумена…». Отец Доримедонт замечает, что святой Симеон обращается к некоторому благоговейному брату, охраняет его от тщеславия и в то же время допускает для него согласие на избрание его в игумены, но «при следующих обязательных предпосылках: 1) свобода от всякого честолюбия и сладострастия, причастие благодати Святаго Духа и 2) благословение духовного отца, в котором кандидат на игуменство должен быть уверен, что “он есть причастник того же Духа, удостоен того же ведения и того же дарования” и далее… далее по тексту цитаты, приведенной святителем Игнатием…»[12]. Так в чем же не прав святитель Игнатий, когда приводит эти слова в связи с послушанием духовному отцу? Оказывается, что «в данном случае “духовный отец” - это совсем не старец благоговейного брата! Его старец почил еще в 7 главе…», здесь же под «духовным отцом» святой Симеон «имеет в виду некоего духовника или вообще старца, в смысле духовно опытного мужа, способного дать благоговейному брату рассудительный совет. “Иди,- говорит преподобный,- найди духовного отца, только будь уверен, что он причастник того же Духа, что он не возвестит тебе противное воле Божией… и послушайся его совета”»[13].

Так и что? Сразу напрашивается вопрос: пусть этот «духовный отец» не старец в полном смысле слова для этого благоговейного монаха. Но ведь монах, желая отсечь свою волю и свое рассуждение, прибегает к нему за советом и готов поступить так, как ему скажут. Если он чистосердечно, с верой в Промысл Божий вопрошает «своего духовного отца» и без всякого прекословия готов слушаться его, то как же может оказаться после этого, что он послушался «человека, а не Бога»? А если бы был жив его старец и он с таким же вопросом обращался к нему - такой опасности не было бы? Почему? Значит, условие безопасного послушания заключается не в обращении за советом к действительно духовному человеку, но только в соблюдении каких-то формальностей, определено обстоятельствами, при которых послушник вступил в союз со своим старцем? Если старец был назначен новоначальному при постриге,- он не ошибется или его ошибка не может иметь никаких душевредных последствий. А если тот старец скончался и за советом обращаются к другому,- здесь уже могут быть ошибки. Но святой Симеон указывает на необходимое условие, при котором, вопрошая «духовного отца», ты можешь быть уверен, что тебе будет открыта воля Божия, а не воля человеческая: ты должен быть уверен, что он «причастник Духа» и «свыше приял ведение и премудрость» и «по сущему в нем дару» скажет тебе, «что Богу угодно и душе полезно». Почему же соблюдение этих условий, столь необходимое при вопрошении некоего духовника или вообще старца, в смысле духовно опытного мужа, становится излишним при отношениях со «своим» старцем (например, если вопрос будет стоять о принятии священного сана или наставничества над братьями)?

Еще многое у святителя представляется отцу Доримедонту процитированным не к месту и не по теме, но не будем все это анализировать. Из сказанного достаточно уже обрисовываются те понятия, которые оказываются категорически неприемлемыми для афонского иеромонаха. Как видно, отец Доримедонт считает, что предостережения святых отцов о тщательном выборе духовного руководителя, адресованные желающему вверить спасение свое другому человеку, имеют смысл и назначение только в момент поиска духовника («период выбора, обдумывания, знакомства»), но никак не могут распространяться на период самого послушания. Видимо, он считает, что даже в том случае, когда поиск высокодуховного наставника не дает удовлетворительного результата или когда новоначальный ошибается в избрании духовного руководителя,- тем не менее после заключения духовного союза между учеником и старцем происходит некое чудо послушания, при котором все немощи и недостатки старца никак уже не могут вредить послушнику. Автор брошюры, хотя иногда признает вышеуказанные предупреждения святых отцов внушением предельной осторожности, но тем не менее считает, что если наставник не будет соответствовать этим требованиям, послушание ему возможно в той же точно степени, как и послушание высокодуховному старцу. То есть эти рекомендации о выборе духовника не имеют принципиального значения в вопросе будущего послушания и отношений с духовником, они ставят целью указать только на бо€льшие удобства на сем поприще, и все эти предостережения теряют всякую свою актуальность в момент подчинения послушником своей воли воле чьей-то еще. Для отца Доримедонта, по сути дела, истинное послушание имеет одну только степень, причем всегда самую высшую, категоричную,- независимо ни от духовности старца, ни от способностей послушника, ни от духа времени.

См.: Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 71.

Ср.: Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Т. 2. Деятельные и богословские главы. § 34. С. 517.

Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 42, 43.

Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Т. 2. Деятельные и богословские главы. § 32-33. С. 516-517.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово 4:6. С. 34.

Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 38-39.

Иоанн Лествичник, преподобный. Лествица. Слово особенное к пастырю. Гл. 12:3. С. 263.

См.: Симеон Новый Богослов, преподобный. Творения. Т. 2. Слово 88. С. 462.

Игнатий (Брянчанинов), святитель. Приношение… С. 71-72.

Иеромонах Доримедонт имеет в виду издание: Преподобного отца Симеона Нового Богослова 12 слов в русском переводе. Сергиев Посад, 1911. С. 540-552.- Ред.

Иеромонах Доримедонт ссылается на греческое издание (Фессалоники, 1989).- Ред.

См.: Доримедонт [Сухинин], иеромонах. Учение святителя Игнатия… С. 44-47.

Там же. С. 47.

"Зачинаху отцы по жезлом"

В своей книге иеромонах Доримедонт еще цитирует святителя Игнатия: «Послушание образует повинующегося по образу того, кому он повинуется: зачинаху овцы по жезлом [Быт. 30, 39], говорит Писание[1]. «…» Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда! Вера в истину спасает, вера в ложь и в бесовскую прелесть губит, по учению апостола: любве истины не прияша,- говорит он о произвольно погибающих,- во еже спастися им. И сего ради послет им Бог действо льсти, во еже веровати им лжи [2 Фес. 2, 10-11]»[2]. «…Вера, составлявшая сущность этого подвига [послушания], требует, чтоб предмет ее был истинный и духовный: тогда она приводит к Богу»[3]. Автор брошюры так комментирует эти слова: «Из этих цитат видно, что предметом (объектом) послушания святитель Игнатий считал духовного наставника, сущностью послушания - веру ему, а возможность духовного преуспеяния послушника он ставил в прямую зависимость от степени духовного преуспеяния его старца. В этом тезисе кроется коренное искажение богословской сущности монашеского послушания. Послушание - это, несомненно, подвиг или исповедание веры. Предметом (объектом) веры послушника, живи он в V, XIV или XXI веке, является не старец, более или менее преуспевший, а Сам Христос, веру в Которого он исповедует своим послушанием старцу. «…» Послушание христианское есть деятельный подвиг веры во Христа, и оно действительно образует послушника по образу Того, Кому он повинуется. Как упомянуто выше, послушание есть поиск воли Божией. Именно в направлении поиска воли Божией - от послушника к старцу - строили свое богословие послушания все святые отцы. Святитель Игнатий единственный из всех строил его в противоположном направлении - от старца к послушнику. Но не воли старца ищет послушник, нет. Подчинением себя воле духовного отца он ищет воли Христовой, открываемой ему за то, что он, в своей любви к Нему, жертвует волей своей»[4].

Остановимся здесь и попытаемся разобрать это обвинение в адрес святителя. Во-первых, ни в этих цитатах, ни где-либо в другом месте в писаниях святителя Игнатия нет ничего, что могло бы навести на мысль, будто предметом послушания он считал духовного наставника, а сущностью послушания - веру ему. Напротив того, находим у него повсюду предостережение от такого заблуждения. Проследим по порядку мысль святителя, которая передана отчасти в вышеприведенных цитатах. В начале этого рассуждения епископ Игнатий приводит слова святого Симеона, суть которых в том, что обращающийся к своему духовному отцу за разрешением некоторого важного вопроса должен послушаться его в том случае, если верит, что тот действительно умеет распознать волю Божию, чтобы он по дарованию своему и по мере повинующегося сказал ему угодное Богу и полезное для души его, иначе он окажется повинующимся человеку, а не Богу. Очевидно, что святитель выделяет именно последнюю мысль, она-то и важна наиболее: если духовник решит какое-либо важное затруднение не по Богу, а по собственному разумению, то слушающийся оказывается исполнившим волю человеческую, а не Божию. Чтобы не оказаться человекоугодником, необходимо глубоко верить, что повелевающий знает и возвещает тебе волю Божию, а не свою. Конечно, такое изыскание воли Божией необходимо не при «повседневных» трудах послушания, но в решении значительных вопросов, от которых может зависеть очень многое в духовной жизни (в приводимом слове святого Симеона - это был вопрос о принятии предводительства над братией). Затем святитель развивает эту мысль, в частности, он ссылается на слова апостола: Раби, послушайте господий своих по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, якоже и Христа, не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души, со благоразумием служаще, якоже Господу, а не яко человеком (Еф. 6, 5-7). Уже по одной этой ссылке видно, что святитель объектом послушания никак не мог выставлять человека. Но вот отрывки из писем епископа, еще более подтверждающие это: «…тогда исполняют обязанность свою наставники, когда они ищут, чтоб в душах, приводимых ими ко Христу, возвеличивался и возрастал один Христос. Они желают умалиться во мнении своих водимых, лишь бы возвеличился для них Христос…»[5]. «Всякий духовный наставник должен быть только слугою Жениха небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе, должен возвещать им о бесконечной, неизреченной красоте Христа, о безмерной благости Его и силе: пусть они полюбят Христа, точно достойного любви. А наставник пусть, подобно великому и смиренному Крестителю, стоит в стороне, признает себя за ничто, радуется своему умалению пред учениками, умалению, которое служит признаком их духовного преуспеяния»[6]. «Истинное послушание - послушание Богу, единому Богу. Тот, кто не может один, сам собою, подчиниться этому послушанию, берет себе в помощники человека, которому послушание Богу более знакомо. «…» Если же руководитель начнет искать послушание себе, а не Богу,- не достоин он быть руководителем ближнего! Он не слуга Божий! - Слуга диавола, его орудие, его сеть! Не будите раби человеком (1 Кор. 7, 23), завещает апостол»[7].

Подобную мысль высказывает и святой Симеон Новый Богослов. После того, как он подробно указывает, как и какого надо искать наставника (эти его слова мы приводили выше), говорит, что если с помощью Божией найден такой «истинный учитель, муж святой и духовный», то «надлежит нам принимать таковых, как самого Христа; ибо то, что бывает оказываемо им, возносится к самому Владыке Христу и Богу нашему, и Он Себе то присваивает и на таком имеет счету, как бы Он Сам лично принимал все то; как, напротив, и то, что бывает оказываемо лжеучителям, возносится к самому антихристу, и которые их приемлют, приемлют самого диавола. И пусть никто не отговаривается, что не знает таковых, говоря: “как я могу распознать их? И я человек, а никто из людей не знает, что кроется у другого на душе, кроме духа, живущего в нем”. Никто не бери этого изречения в благословный предлог: ибо, если бы невозможно было распознать таковых, Господь не дал бы такой заповеди: внемлите от лживых пророк, т «о» е «сть» берегитеся от лжеучителей, иже приходят к вам во одеждах овчих, внутрь же суть волцы хищницы, и не приложил бы вслед за сим: от плод их познаете их (Мф. 7, 15)»[8]. Возникает вопрос: как же так? Человек желал слушаться, оказывать почтение истинному учителю, желал исполнять волю Божию, но по недальновидности своей попал на учителя ложного,- и что же, послушание может вмениться ему в грех? Да! Ведь мы знаем из патериков немало случаев, когда какому-либо подвижнику являлся диавол под видом благодатного света, святого Ангела или даже Христа. Бывало, что неискусный подвижник, не умевший распознать козни врага, поклонялся обольстителю, будучи уверен, что поклоняется Самому Господу, или принимал свет или другое видение как благодатное: это могло стать достаточным поводом к тому, чтобы диавол обретал над ним огромную власть и имел его как законную свою добычу, мог свести его с ума, а то и вовсе погубить. Но ведь монах в этом случае не собирался поклониться диаволу, он никак не поклонился бы ему, если бы знал, кто перед ним на самом деле, он имел веру и убеждение, что перед ним Христос! Почему же Господь не принял это поклонение как относящееся к Себе, но предал несчастного на истязание сатане? Иной скажет: в душе прельстившегося таилась гордыня, он ни с кем не советовался, и это довело его до впадения в искушение! Но у послушника, который доверяется неискусному и страстному человеку, не имеющему духовного рассуждения, доверяется ему как бы духовному, знающему волю Божию, когда он принимает слово этого наставника как внушенное ему благодатью Божией,- может быть, в душе его (этого послушника) тоже таится какое-то сокрытое лукавство, неправота, ради чего Господь и попускает ему обрести учителя по своей прихоти (ср.: 2 Тим. 4, 3)? Ведь, как говорилось уже,- поиск истинно духовного старца есть также немалый подвиг, который, по указанию святых отцов, должен быть сопряжен со многими молитвами и трудами. Этот поиск и есть как бы ключ к двери, открывающей доступ к блаженной и краткой лестнице всецелого послушания, которая способна очень скоро возводить на небо. Как говорит святой Симеон, «если хочешь улучить истинного учителя, мужа святого и духовного, не рассчитывай, что можешь узнать его сам собою, своим рассмотрением, потому что это невозможно. Но прежде всего другого… подвизайся в добрых делах, в милостынях, в пощении, молитве и молении непрестанном, да будет тебе помощником и содействователем в этом Бог»[9]. В то же время, чтобы избежать лжеучителей, нужно прежде самому удаляться от дел тьмы, по слову того же отца: «…ибо пока кто порабощен таким делам и ходит во тьме, дотоле не может он избежать таких учителей и не может придти на свет учителей истинных»[10].

В параллель со сказанным можно предложить и такой вопрос: все клирики и миряне в какой-либо епархии находятся в послушании у своего архиерея; ну а что, если этот епископ в чем-либо погрешает, нарушает какие-либо установления церковные (здесь не имеется в виду крайний случай искажения иерархом догматического учения, при котором необходимо немедленное разобщение с ним); может ли это отразиться на его пастве, принести ей вред? Ведь пасомые слушаются своего архипастыря ради Христа, ради сохранения церковного благочиния! Ответ находим в письмах преподобного Исидора Пелусиота. Этот святой отец говорит, что не стоит удивляться, если из-за недостойного епископа наказывается целый город и «если из-за него и святилище лишается священнослужителей, и город - жителей». И при этом «наказываются они не вопреки правде, но каждый принимает достойную мзду за собственные свои дела», поскольку «безрассудно отдали предпочтение недостойному, как обесчестившие добродетель и отдавшие преимущество столь явному пороку, справедливо снедают труды плодов своих (ср.: Пс. 127, 2)»[11]. В другом письме преподобный Исидор говорит, что если епископ вознерадеет о своих обязанностях, то «подвергается наказанию не он один, но часто с ним вместе и вся Церковь[12]. И сам он наказан будет за то, что, будучи нерадивым, решился стать служителем Божиим и добровольно принял на себя или даже в безумии своем купил себе такое дело, а прочие - за то, что такому человеку недостойно вручили священство»[13]. Но если нерадение епископа (от которого обычно более зависит внешнее благоустройство епархии, нежели внутренняя жизнь верующих) может стать причиной наказания Божия для всей его паствы за одно только со стороны ее попустительство недостойному взойти на кафедру архиерейскую, то не тем ли более может получить вред тот, кто неосторожно избирает себе руководителя, который должен прозревать, указывать, направлять тончайшие стороны духовной его жизни?

Не можем согласиться и с утверждением автора брошюры, будто «все святые отцы строили свое богословие послушания» в направлении поиска воли Божией «от послушника к старцу», в то время как святитель Игнатий «единственный из всех строил его в противоположном направлении - от старца к послушнику». Очевидно, что под направлением поиска воли Божией от послушника к старцу отец Доримедонт подразумевает то, что сама вера послушника, его желание постичь и исполнить волю Божию должны перекрывать все немощи старца, его неискусность и недуховность. Он считает, что за «подчинение себя воле духовного отца», за то, что послушник «в своей любви ко Христу жертвует волей своей», ему открывается воля Божия. Отец иеромонах также считает, что причина того, что «путь послушания наиболее безопасен и легок, кроется в благоугодном Христу подчинении нашей воли чьей-то еще». Как видно, не столь важно - чьей, поскольку он признает серьезной ошибкой в учении святителя Игнатия о послушании то, что святитель «возможность духовного преуспеяния послушника ставил в прямую зависимость от степени духовного преуспеяния его старца». Но в таком случае в подвиге послушания все строится только на вере и самоотверженности самого послушника; тогда и в старца (Старца - с большой буквы) по вере послушника может превратиться любой насельник монастыря, независимо от его духовного преуспеяния. То, что через старца будет вещать Дух Святой,- также меньше всего зависит от него самого, в основном же от послушника.

Но с какой целью в таком случае отцы предупреждали о том бедствии, какое может случиться с послушником, когда он всецело доверится наставнику неискусному или страстному? Если послушание старцу само уже заключает в себе силу покрывать все недостатки наставника, то к чему эти опасения и оговорки? К чему все эти рассматривания, испытания, изыскания в отношении старцев, предписываемые отцами? Почему условием, необходимым для того, чтобы всецелое послушание и вверение своего спасения другому человеку могло совершаться безопасно, святыми отцами поставляется тщательное изыскание духовно опытного наставника? Тогда надо было бы говорить только о том, что главное в послушании - верить, что через старца, даже самого немощного и малоопытного, ради веры послушника будет действовать благодать Божия, и бояться ошибок и вреда со стороны неискусного наставника вовсе не к чему. Святой Василий предупреждает, что лукавый противоборник, когда не может человека отвратить от монашества, то старается сделать так, чтобы он ради послушания вверился «кому-нибудь из страстных сластолюбцев», чтобы незаметно соделать его опять многострастным. И «если, щадя тело свое, отыщешь учителя, снисходительного к страстям своим… то напрасно ты вступал в подвиг отречения от мира, потому что предался страстной жизни, взял себе слепого вождя и приближаешься к яме. Ибо слепец слепца аще водит, оба в яму впадут; довлеет бо ученику, да будет яко учитель его (ср.: Мф. 15, 14; 10, 25)»[14]. Отец Доримедонт скажет, наверное: ну, здесь послушник по страсти выбирал, искал учителя снисходительного, потому так вышло… Но и мы указывали, что выбор духовника есть подвиг, и очень ответственный, что это есть первая ступень, можно сказать,- дверь, только после открытия которой и можно встать на истинный путь всецелого и поистине духовного послушания. Как видно, брошюра отца Доримедонта всячески пытается принизить значение этого этапа в делании отсечения своей воли и взыскания воли Божией. Но опять находим, что и, по учению святителя Василия, от страстного руководителя может происходить вред и пагуба, так что послушник, попав на такого «старца», напрасно, выходит, и вступал в подвиг отречения от мира, он опять может предаться страстной жизни и приближается к яме.