Голова королевы

Глава 12

Упрямство всегда было отличительной чертой Марджери Фаэторн. Уж если она принимала решение, то ни за что не сворачивала с намеченного пути. Как ни старался муж задобрить и смягчить ее, самые хитрые уловки не помогали. Марджери награждала Лоуренса холодным презрением, а потом вдруг стегала, как плетью, язвительным словом, и ему казалось, что его семейная жизнь состоит из огня и льда. Марджери не собиралась успокаиваться до тех пор, пока муж не признается в измене, но Лоуренс не мог заставить себя назвать имя возлюбленной. Отношения между супругами зашли в тупик.

— Доброе утро, мой ангел.

— Помолчите, сэр!

— Ну, хватит шуток, Марджери. Давай будем друзьями.

— Вы этого хотите?

— Ничто не порадовало бы меня сильнее, любимая.

— Тогда удовлетворите и мои желания, Лоуренс.

— Все что угодно, душенька.

— Кто она?

Лоуренс снова уходил в глухую оборону, а Марджери вылезала из супружеской постели в дурном настроении, которое проносила через весь день. Прошли те времена, когда Мартин Ио, Джон Таллис и Стефан Джадд пробирались к дверям хозяйской спальни и хихикали, слушая, как ритмично поскрипывает матрас. Увы, эта музыка стала частью истории, и Фаэторн понимал, что докучать ласками жене в ее теперешнем расположении духа просто опасно для жизни. Беднягу Лоуренса согревала лишь мысль о леди Розамунде Варли.

Отдалившись от супруга, Марджери посвятила всю себя домашним делам. Она взялась за работу по дому с утроенной силой, больше времени уделяла воспитанию детей, чаще бранила слуг и еще бдительнее следила за учениками.

— Как твоя лодыжка, Дик? Не болит?

— Нога — нет, — ответил Ричард Ханидью. — Но мне обидно, что я пропустил представление в «Куртине».

— Полагаю, это было божественное вмешательство.

— Но почему, миссис Фаэторн? Неужели Господу так не понравилась моя игра, что он решил не дать мне выступить в роли Глорианы?

— Нет, малыш. Он хотел привлечь мое внимание.

— К чему?

— К дешевой безделушке.

Марджери в саду собирала травы. Осеннее небо затянули темные тучи. Марджери растерла в пальцах немного укропа и вдохнула аромат, а потом двинулась дальше вдоль грядок, разговаривая через плечо с Диком.

— Тебе больше нечего мне рассказать?

— О чем?

— Об этих троих негодниках.

— Но тут нечего рассказывать.

И это была правда. Мальчишки оставили его в покое. Мартин Ио чувствовал, что укрепил свои позиции, сыграв Глориану, Стефан Джадд отчего-то замкнулся в себе, а Джону Таллису, с его огромной челюстью, не хватало ни смелости, ни наглости действовать без помощи дружков.

— Они тебе завидуют, — решила Марджери.

— Но я им и в подметки не гожусь.

— Зато в свое время ты их переплюнешь, — предсказала она. — Вот чего они боятся — твоего таланта. — Она обернулась к мальчику. — У тебя есть мечта, Дик?

— Да, миссис Фаэторн.

— Какая же?

— Хочу стать хорошим актером.

— Хорошим? Не великим?

— Мне никогда не стать таким великим, как мистер Фаэторн, — смиренно произнес Ричард, не заметив, как на мгновение ее лицо окаменело при упоминании имени мужа. — Но я могу попытаться стать хорошим. Мне бы хотелось сыграть при дворе.

— Ну, возможно, очень скоро тебе это удастся, Дик.

— Это было бы прекрасно! — воскликнул он. — Мне не довелось сыграть роль Ее Величества, но мне не нужно большего вознаграждения, чем честь выступить перед ней. Это мечта любого!

Его юное личико светилось невинной надеждой.

Анна Хендрик была благодарна, что Николас сходил с ней на рынок в Саутуарк и помог нести покупки. Кроме того, перед мускулистым Николасом все расступались, освобождая дорогу, что избавило женщину от нежелательного внимания. Ей очень нравилось бывать с Николасом в людных местах и чувствовать, как их нежная дружба приобретает новый оттенок, пока они вместе заняты простыми делами. Анна придирчиво выбирала фрукты, но мыслями витала далеко от торговых рядов.

— Какое счастье, что девочка родилась вовремя, — сказала она. — Я боялась, что бедняжка потеряет ребенка.

— Из-за смерти Уилла?

— И не такие ужасные трагедии изменяют естественное течение беременности.

— Да, слава Богу, все обошлось. — Николас вздохнул. — Жаль только, что Уилл никогда не сможет увидеть малышку.

Вчера они получили письмо из Сент-Албанс, из которого узнали, что у Сьюзен Фаулер родилась дочь. Сьюзен и ее родители были неграмотны, и письмо написал приходской священник. Николас и Анна обрадовались новости, однако одна строчка в письме озадачила их. Сьюзен Фаулер благодарила за колыбельку.

— Но мы же не посылали никакой колыбели, — удивилась Анна. — С чего она взяла?

— Должно быть, кто-то оставил подарок под дверью, — предположил Николас. — Приятно, что Сьюзен подумала, что мы способны на такой поступок.

— Я пошлю ей другой подарок для малышки. Уверена, ребеночку нужно много всяких вещей, а помочь с приданым некому.

Она купила яблоки, груши и сливы и положила их в и без того полную корзину, которую нес Николас.

Пора обратно. Когда они повернули назад, Анна шла следом за Николасом и ломала голову над одним вопросом:

— Но если мы с тобой не отправляли колыбель, то кто?

Они вышли из дома засветло, поэтому вернулись, когда еще не было восьми. Николас занес корзину в дом и помог выгрузить покупки, после чего легко позавтракал, прежде чем снова уйти. Предстоял еще один долгий рабочий день.

Переправившись через Темзу, Николас высадился на северном берегу и энергичным шагом направился к Грэйсчерч-стрит. На вечер был назначен спектакль, и до полудня нужно было отрепетировать «Брак и озорство», проверенную временем комедию из репертуара «Уэстфилдских комедиантов». Барнаби Джилл исполнял главную роль — ревнивого мужа, который приходит в бешенство, узнав о неверности жены. Супругу играл Стефан Джадд.

После сцены, которую Николас застал в артистической уборной, пьеса обрела для него новую остроту. Актер и ученик будут изображать для зрителей близость, которая вызывает отвращение, когда дело происходит за закрытыми дверьми. Публика будет глумиться над стариком-мужем, не подозревая о пикантности ситуации.

Внезапно кое-что привлекло внимание Николаса. В дверях лавки Бенджамин Крич о чем-то увлеченно беседовал с высоким здоровяком. Это был Рыжебородый.

— Держи мерзавца! — Крик сам сорвался с губ Николаса, и он со всех ног бросился вперед. — Останови его!

Услышав эти слова. Рыжебородый встрепенулся и, увидев несущегося к нему Николаса, резко повернулся и кинулся наутек по направлению к Фэнчерч-стрит. Высокая фигура протискивалась сквозь толпу, распугивая покупателей, расталкивая продавцов и переворачивая прилавки. Собаки провожали Рыжебородого лаем. Николас гнался за ним, не обращая внимания на сердитые окрики. На улице поднялся страшный шум.

Рыжебородый двигался очень быстро, но у Николаса открылось второе дыхание. Расстояние между ними сократилось до каких-то десяти ярдов, но тут Николасу не повезло. Поняв, что преследователь настигает его, Рыжебородый резко остановился, схватил какую-то тачку и швырнул под ноги суфлеру. Тот не успел затормозить, споткнулся и упал прямо в лужу из яичных желтков, по которой плавала скорлупа. Владелец тележки тут же прицепился к Николасу, как клещ, требуя возмещения ущерба, а когда Николас отделался от него, было уже поздно: Рыжебородый растворился в толпе.

На не слушающихся ногах Николас вернулся в «Голову королевы», извиняясь направо и налево. Только дойдя до постоялого двора, он вспомнил о Бенджамине Криче и воспрянул духом.

Крич в дальнем углу двора болтал с посыльным. Николас отвел его в сторону и припер к стенке.

— Кто был тот человек? — строго спросил он.

— Убери руки! — рявкнул Крич.

— Кто он? — Николас усилил хватку.

— Я его видел первый раз в жизни!

— Наглая ложь, Бен! Ты разговаривал с ним, как со старым приятелем!

— Он остановил меня и спросил, как пройти в Айслингтон. Отпусти! — Крич вырывался. — До сегодняшнего дня я знать его не знал!

— А вот я его знаю, Бен. Это он убил Уилла Фаулера.

— Жаль, что я не пожал ему руку.

Увидев ухмылку на лице Крича. Николас взорвался. Он стукнул актера об стену, а затем швырнул на землю. Крич медленно поднялся. В нем клокотала обида. Презрительно скривив рот и слегка согнувшись, он кинулся на Николаса и отбросил его на несколько метров. Крич был сильный малый — такие дерутся до победного.

Но Николас вышел из себя. От обидных слов в адрес Уилла Фаулера внутри его что-то щелкнуло. Он ринулся в драку, и они с Кричем принялись избивать друг друга. За происходящим наблюдала небольшая толпа зевак. Крич сжал противника так, что у того кости хрустнули, но Николасу хватило сил высвободиться и отпихнуть соперника. Крич снова бросился на него, но Николас встретил его градом тумаков. Тряся головой, чтобы прийти в себя, Крич наносил сильные удары, однако Николас уворачивался.

Тяжело дыша, актер позволил себе короткую передышку, а потом снова налетел на Николаса с кулаками, но тот был готов к атаке. Он отвлек внимание Крича, а потом со всего размаху ударил актера в солнечное сплетение. Противник от боли согнулся пополам, и Николас добил его ударом в челюсть. Крич обмяк и рухнул на землю. Из толпы зрителей раздались несколько одобрительных возгласов.

Николас потирал ободранные костяшки правой руки и смотрел на поверженного соперника сверху вниз. Крич заслужил этот удар жестокими словами об Уилле Фаулере, но он явно не знал Рыжебородого. Николас злился, что вышел из себя. Он нагнулся, чтобы помочь Кричу встать.

— Убери руки! — рявкнул тот, отталкивая суфлера.

С трудом поднявшись на ноги, актер вытер кровь со рта и бросил на Николаса взгляд, полный ненависти, после чего, пошатываясь, вышел за ворота. «Уэстфилдские комедианты» потеряли еще одного актера.

Спектакль прошел для Николаса Брейсвелла как в тумане. Как всегда, он отлично справлялся со своими обязанностями, но мыслями был где-то далеко. Образ Рыжебородого стоял перед глазами. Николас злился, что подошел к негодяю так близко и упустил его.

Отсутствие Крича не вызвало больших проблем — в этом спектакле он исполнял две второстепенные роли. Одну сыграл Сэмюель Рафф, а второго персонажа и вовсе исключили из пьесы. Барнаби Джилл заставлял публику смеяться до колик над своими комичными приступами ярости, а Стефан Джадд прекрасно изобразил неверную жену. В маленькой, но выразительной роли служанки Ричард Ханидью продемонстрировал свой талант, а его добродушные шутки очень понравились зрителям. Эдмунд Худ играл слабоумного старика; для пущего эффекта он наделил своего персонажа подагрой, глухотой и заиканьем.

Лоуренс Фаэторн, как всегда, играл главного романтического героя. Хотя слов у него было меньше, чем у Джилла, образ получился очень эффектный.

Барнаби Джилл властвовал над сердцами зрителей в стоячем партере, а Фаэторн привлекал более утонченную публику на балконах. Голос актера звенел от страсти и трепетал от скрытых полунамеков. В эпилоге, читая рифмованные куплеты, Фаэторн обращал каждое медоточивое слово к леди Розамунде, украсившей спектакль еще одним сногсшибательным нарядом. Красавицу пленила игра актера, и она что-то кинула вниз, когда Фаэторн вышел на поклон.

Николас с облегчением вздохнул, когда спектакль подошел к концу, так как боялся в своем рассеянном состоянии допустить какой-нибудь промах. Он приготовился выслушать упреки: из-за него Бенджамин Крич ушел из труппы в день спектакля. Суфлеру полагалось предотвращать драки, а не затевать их. Ему несомненно попадет от Фаэторна. Актер на дух не переносил потасовок в труппе.

— Вот и ты, негодник! — Лоуренс Фаэторн ворвался в гримерку, как ангел-мститель, и направился прямиком к суфлеру. — Пойдем-ка со мной!

Фаэторн затащил его в заднюю комнату, выгнав оттуда всех одним взмахом руки, и плотно закрыл за собой дверь. Оставшись наедине с суфлером, он строго посмотрел на него из-под густых бровей.

— Пришел судный день, сэр, — начал Фаэторн.

— Это я во всем виноват, — честно признался Николас. — Не надо было позволять Кричу доводить себя до такого бешенства.

— Кричу?

— Но, возможно, мы только выиграем от его ухода. Я подозреваю, что именно Крич виноват в кражах.

— Да черт с ним, с этим Кричем, — отмахнулся Фаэторн. — Я хочу поговорить о более важных вещах.

У Николаса засосало под ложечкой, когда он понял, что имеет в виду Лоуренс.

— Леди Розамунда Варли?

— Она вняла моим мольбам, Ник. — Он достал розу, которую красавица бросила ему на сцену. — И подала мне знак.

Фаэторн вдохнул аромат цветка, и его лицо расплылось в широкой улыбке. Он радостно хлопнул себя по бедру.

— Она моя! Пришел судный день, и меня не сочли наглецом. Леди Варли назначила мне свидание. Нам понадобится твоя помощь, Ник.

— Что я должен сделать? — нерешительно спросил Ник.

— Сгладить окольную дорогу к любви, дорогой мой.

Николас должен был тотчас бежать в «Белль Совидж» и забронировать на ночь самые лучшие комнаты. В условленный час должны подать ужин строго по намеченному меню. Лоуренс уточнил даже, какое необходимо освещение. После этого Николас должен вернуться в «Голову королевы» и доставить записку, подтверждающую назначенное свидание, леди Варли, которая все еще будет в отдельном кабинете с лордом Уэстфилдом и его свитой.

— Можно один вопрос? — спросил Николас.

— Спрашивай, сердце мое.

— Почему ты выбрал именно этот постоялый двор?

— Потому что, — Лоуренс надулся от гордости, — именно там я впервые блеснул в роли Гектора.

Он экстравагантно поклонился и торжественно покинул комнату. Николас слабо улыбнулся. Сейчас, когда его мучили куда более серьезные проблемы, нужно было посодействовать Фаэторну в любовной авантюре. Николас не забыл о связи леди Розамунды Варли с графом Банбери, но и не изменил своего решения. Он сам станет драматургом на сегодняшний вечер и превзойдет ту пьесу, что уэстфилдцы только что сыграли для публики. Немного озорства не повредит браку Фаэторна.

Эдмунд Худ размышлял о несправедливости мира. Сонет помог чужому, но обманул ожидания автора. Сладкозвучные строки, пленившие леди Розамунду Варли, были пустыми для Розы Марвуд. Дочь хозяина постоялого двора оказалась далека от поэзии.

Поэт тяжело переживал неудачу, но худшее ждало впереди. Переодевшись после представления. Худ зашел в пивную перекусить, и на него тут же налетел Александр Марвуд. Нервный тик усиленно терзал веко угрюмого трактирщика.

— Можно вас на пару слов, мистер Худ? Вопрос серьезный. У вас в труппе царит разврат!

— Да что вы?

— Прочтите этот греховный документ!

Марвуд сунул ему в руки маленький свиток, и Худ понял, что взирает на сонет собственного сочинения. Да, его произведению повезло с читателями. Пергамент был измят и покрыт жирными отпечатками пальцев. Символично.

— Ну? — требовательно спросил Марвуд.

— Сонет… неплохо написан, — Худ притворился, что видит строки впервые. — А как он к вам попал?

— Какой-то прохвост дал его моей дочке.

— Кто же?

— Роза не знает. Все произошло очень быстро.

— Тогда чем я могу помочь вам?

— Найдите автора этого мерзкого стишка, — настаивал Марвуд. — Я попытался поговорить с мистером Фаэторном, но он отмахнулся. Нужно вычислить злодея.

— Зачем, сэр?

— Как зачем? Добродетель моей дочери в опасности, пока этот похотливый мерзавец служит в вашей труппе. Мы с женой постановили: он должен покинуть нас. Мы не сможем спокойно спать, пока не разоблачим негодяя. Злодей хотел обесчестить нашу дочь.

— Но в сонете об этом нет ни слова!

— Это читается между строк, — прошипел Марвуд. — Мы с супругой пришли к общему мнению, сэр. Пока этого мерзавца не выгонят, мы вынуждены закрыть двери своего заведения для «Уэстфилдских комедиантов».

У Эдмунда Худа сжалось сердце. Отношения между владельцем постоялого двора и труппой всегда были сложными, а стихотворение и вовсе поставило их под угрозу разрыва.

— Роза принесла его нам, — объяснил Марвуд. — Она же неграмотная. Я тоже читаю не слишком хорошо, а вот жена у меня образованная. Она изучила это дерзкое послание и тут же все поняла. У нее сметливый ум, сэр, как вы, наверное, заметили. Она считает, что в свитке, возможно, имеется скрытое указание на автора.

— Разве?

— Вот смотрите, тут, в конце, — Марвуд ткнул костлявым пальцем в текст. — Выделены две буквы — «Э» и «Г». Может, это инициалы.

— Сомневаюсь, — пробормотал поэт. — Слишком очевидно. Думаю, автор поступил хитрее. — Тут в голову пришла светлая мысль. — Кажется, я понял, мистер Марвуд!

— Вы узнаете почерк негодяя?

— Нет, но, кажется, догадываюсь, как его зовут. Здесь действительно зашифровано имя автора, и мы его разгадаем. Вот, прочтите первую строку.

— Прочтите сами, я не силен в грамоте…

— «Безудержная страсть кричит…» Видите, какая первая буква? — Худ сунул свиток ему под нос. — Готов поспорить, «Б» значит «Бен».

— Что еще за Бен?

— Читайте дальше. «Кричит»! Вот она, наша подсказка. Клянусь, в этом слове сокрыто указание на фамилию. Крич!

— Бен Крич?

— Наш актер.

— Да, я его знаю. Угрюмый парень, вечно пьяный. И как такой человек мог написать стихи?

— Ну, заплатил какому-нибудь бумагомарателю, чтобы тот сочинил для него сонет, — предположил Худ. — Крич все время пялился на вашу дочку, мистер Марвуд, так что я не удивлен. У нас уже были неприятности, когда мы играли в «Голове Сарацина» в Айслингтоне. Крич тогда спутался со служанкой. Такой страстный, каналья!

— Гнать его! — воскликнул Марвуд.

— Он больше у нас не работает.

— Неужели?

— Счастливое стечение обстоятельств, — беспечно ответил Худ. — Опасность миновала, и вашей дочери уже ничто не угрожает.

— Ох, это известие принесло мне облегчение, сэр!

— И мне тоже, — с чувством пробормотал Худ. — А скажите, мистер Марвуд, вашей дочери кто-нибудь прочел сонет?

— Жена, — ответил Марвуд, весело подергивая веком. — Это меня и беспокоит. Розе стихи понравились. Она у нас девочка впечатлительная, ее легко сбить с пути истинного. Стихотворение тронуло ее.

Марвуд вышел, а Эдмунд Худ отер с верхней губы капельки пота. Живость ума только что спасла и его самого, и труппу, сделав из Бенджамина Крича козла отпущения. Надежды самого Худа разбились вдребезги, но одно утешало — сердце Розы Марвуд откликнулось на зов его лютни. Она прониклась симпатией к неизвестному поклоннику.

Эдмунду нужен был глоток свежего воздуха после разговора с Марвудом, и он вышел во двор, где разбирали сцену. Он наблюдал это зрелище многократно, но сейчас к нему добавился один неприятный штрих. Джордж Дарт, как всегда, бегал взад-вперед, перенося подмостки под навес по периметру дворика. Маленький смотритель сцены остановился передохнуть, и тут судьба преподнесла ему необычный подарок. Роза Марвуд выскочила из засады рядом с конюшнями, поцеловала Джорджа в щеку и умчалась прочь. Раз Джордж сунул ей в руку стихотворение, то, само собой, девушка решила, что он и есть создатель волнующих строк.

Теперь горе Эдмунда Худа было полным. Он пошел домой.

«Белль Совидж» прекрасно подходил для сегодняшнего свидания. Лоуренсу предоставили большую, красиво обставленную гостиную с низким потолком. К ней примыкала спальня, посредине которой красовалась огромная кровать с роскошным балдахином. Обойдя комнаты, Лоуренс Фаэторн мысленно поблагодарил суфлера. Все именно так, как нужно, даже количество и расположение свечей. Когда ночь вступила в свои права, помещение погрузилось в мягкий пленительный сумрак.

Наконец терпение Лоуренса будет вознаграждено. Когда прибудет леди Розамунда, они разделят изысканную трапезу и выпьют самого лучшего канарского вина. Музыканты уже приготовились играть для них. Затем Лоуренс страстно обнимет красавицу, и они сольются в экстазе на огромной мягкой постели. Да, сегодня лучший день в его жизни.

Услышав шаги на лестнице, Фаэторн очнулся от грез. Раздался стук в дверь. Он откашлялся.

— Да-да.

Дверь отворилась, и заглянул Николас Брейсвелл.

— Дама ждет внизу, сэр.

— Проводи ее сюда.

Фаэторн подошел к зеркалу и в последний раз придирчиво оглядел свое отражение. Леди Розамунда желала увидеть Гектора, и Фаэторн собрался было надеть костюм храброго троянца, но потом решил, что это слишком. Ничего, в дублете и шоссах он тоже выглядит нарядно и привлекательно. Лоуренс поправил шляпу и улыбнулся самому себе.

Снаружи снова послышались шаги. Лоуренс принял соответствующую позу и еще раз откашлялся. Вновь стук, затем дверь широко распахнулась, и на пороге появилась Она. Вся комната тут же наполнилась ее присутствием, и Лоуренс чуть не упал в обморок, вдохнув сладкий аромат духов. Николас удалился, оставив голубков впервые в жизни наедине.

Леди Розамунда Варли стояла в тени и нежно улыбалась актеру. На ней была длинная накидка с капюшоном, закрывавшим половину лица. Красавица прилетела на свиданье на крыльях любви, и Лоуренс чувствовал, как сбилось ее дыхание.

Он заранее продумал речь ради такого случая:

— Великий Гектор, отложив свой меч, готов к груди своей прижать подругу!

Лоуренс снял шляпу и поклонился. Дама тихонько зааплодировала и подошла к свету. Все именно так, как Фаэторн рисовал в своем воображении.

— Я так долго ждал этого!

Он обходительно, но дерзко подошел к своей гостье и приподнял капюшон, чтобы вкусить мед нежных губ. Поцелуй получился короткий и странным образом знакомый. Лоуренс отпрянул и заглянул даме в лицо. Любовное томление тут же исчезло без следа. Перед ним стояла его собственная жена.

— Ты все это устроил для меня, Лоуренс?

— Для кого же еще, моя голубка?

И снова актерская выдержка не подвела Фаэторна.

Давно перевалило за полночь. Внезапный ливень низвергся на лондонские улицы, смывая мусор стремительными водными потоками. Шлепая по лужам и пошатываясь, Бенджамин брел домой и клял на чем свет стоит мерзкую погоду. Отвратительный день. Он в сердцах ушел от «Уэстфилдских комедиантов» и только сейчас понял, какую совершил ошибку. Он теперь бесполезен. Джайлс Рандольф нуждался в Бене, лишь пока тот мог вредить уэстфилдцам.

К тому времени, как Крич добрался до своего дома, он вымок до нитки. Спотыкаясь, он побрел наверх. Громко рыгая, вошел в свою крошечную комнатенку, с трудом доковылял до матраса и рухнул на него в надежде как следует проспаться. Но тут чьи-то сильные руки схватили его и усадили на единственный стул.

— Присядьте, сударь!

— Кто вы? — буркнул Крич, сбитый с толку.

— Старый друг зашел к вам в гости.

Слишком пьяный, чтобы подняться, и слишком слабый, чтобы протестовать, Крич послушно сидел на стуле, пока незнакомец зажигал свечу. Желтое пламя осветило лицо непрошеного гостя.

— Брейсвелл!

— Мы не закончили разговор, Бен.

— Нам не о чем говорить. Меня с вами больше ничего не связывает.

— Зато кое-что связывает с труппой Банбери. — Он показал перчатки. — Перчатки украдены у Хью Веггса. А вот и ноты Питера Дигби. А еще я нашел чепчик из реквизита Джона Таллиса, ботинки Джорджа Дарта и еще массу вещей, которые ты стащил у нас. — Николас с отвращением оглядел жилище Крича. — Жаль, что ты не принес сюда метлу Томаса. Пригодилась бы!

— Пошел вон! — сонно пробормотал Крич.

— Нет, пока мы не поговорим, Бен, я никуда не уйду. Это ты украл? — Николас сунул актеру под нос маленький барабан. Крич молчал, и суфлер схватил его за горло. — Отвечай!

— Мне трудно… дышать…

— Ты украл? — повторил Николас, сжимая горло Крича еще сильнее.

— Да.

— И остальные вещи?

— Да.

— Ты специально покалечил Дика Ханидью?

— Ты меня задушишь!

— Говори!

— Да.

— Чтобы помочь труппе Банбери?

Почувствовав, что ему не хватает воздуха, Крич кивнул. Николас разжал руки и сделал шаг в сторону, чтобы взять какой-то предмет со стола. Крич снова начал рыгать, потирая шею. Николас наклонился к нему и ощутил его несвежее дыхание.

— Тебе еще кое-что надо мне рассказать, Бен. Ты знаешь Рыжебородого. Вы сообщники.

— Господом Богом клянусь, я никогда раньше не видел этого парня!

— Вы напали на меня ночью в Бэнксайде, — продолжил Николас с глухой яростью. — Вы действовали заодно.

— Это неправда!

— Тогда как к тебе попало вот это?

Николас кинул какой-то предмет на колени Кричу, и тот уставился на него затуманенным непонимающим взором. Вместе с остальным награбленным добром лежал суфлерский экземпляр «Победоносной Глорианы».