Голубой дом

Глава 37

«YITGADDAL veytqaddash chemeh rabba…»

Десять мужчин выводили грустную мелодию молитвы по усопшим. В этот день, в среду 3 января 2001 года, деревья на кладбище Монпарнас стояли голые и почерневшие.

Левой рукой Майя обнимала Ольгу за плечи. Тело ее бабки, согнувшееся под бременем горя, казалось ей хрупким, как тело ребенка. Правую руку Майи со всей силой молодости сжимала Ребекка. Три женщины образовывали звенья цепи, уходившей в бесконечность.

Январский ветер был таким ледяным, что от холода у Майи заболела спина. Она не захватила с собой пальто — забыла, как холодно зимой в Париже. К тому же они уезжали из Сариетт в большой спешке.

Трое суток подряд Майя, ее тетя Брижит и бабушка сменяли друг друга у больничной койки Симона. 31 декабря, в ночь наступления нового тысячелетия, Майя уступила просьбе Мориса и на несколько часов покинула больничную палату.

Они шли вдоль набережных. Вскоре после полуночи они оказались на Марсовом поле и сели на скамейку, ожидая, когда Эйфелева башня зажжется голубыми огнями. До этого момента Майе удавалось сдерживать слезы, но сейчас они хлынули из глаз таким потоком, что она не могла ничего разглядеть. Когда она поднялась, в лицо ей брызнул мелкий дождик, смывая слезы, и ресницы захлопали, как щетки на лобовом стекле. Она испытывала глубокую печаль. Она понимала, что Симон скоро уйдет от них. И как раз в этот момент у нее зазвонил мобильник.

Шестеро мужчин вынесли гроб и поставили его на козлы, покрытые плотной тканью. Только золотая звезда Давида мерцала на черном бархате.

Майя обернулась и увидела, что Пьер плачет Она взяла его за руку. Рядом стоял Морис, подальше — Архангел. Он не решался приблизиться.

Майя стала шепотом повторять слова kaddish, поминальной молитвы. Больше года назад она думала о том, сможет ли произнести эту молитву как нужно, когда придет день. И вот этот день пришел. Со всей неотвратимостью. Огромная скорбь поглотила ее мысли. Раввин говорил о том, что теперь Симон встретится со своим сыном. Майя вышла вперед, чувствуя, как ее поддерживает чья-то рука, и встала рядом с раввином, держа в руке листок бумаги. Вчера она написала несколько слов в память о своем деде. Голос ее прерывался, когда она говорила о том, кто заменил ей отца. Ледяной ветер донес до нее, вместе с опавшими мертвыми листьями, вздохи и рыдания тех, кто любил его и в это утро чувствовал себя осиротевшим.

Потом к ней подошел Морис. Она подняла горсть земли и бросила ее на крышку гроба. Казалось, время замерло. Майя представляла себе густые леса Румынии, занесенные снегом. Она слышала глухие удары комьев земли о дерево. Она тихо произнесла: «Здравствуй, папа», — тело Алена тоже лежало здесь, внизу.

Пьер обнял ее и прижал к себе. Архангел подошел ближе. Майя увидела слезы, стоявшие в его глазах. Разрозненная толпа теперь сплотилась вокруг них. Майе запомнились лишь тишина и нежное прикосновение чужих щек к ее щеке.

Потом все собрались за поминальным столом в доме на улице Вавен. Накануне Майя ездила в еврейский квартал. Пикль и пастрами, которые они ели с тминным хлебом, были любимыми блюдами Симона. Они напоминали ему о семье, оставшейся в Румынии. Сейчас этот забытый вкус пробуждал все больше воспоминаний о человеке, которого они все любили. Они устали от слез и начали смеяться. Нежные воспоминания перемешивались с анекдотами. Симон оставил по себе добрую память.