Глава шестая Дети

Мать-героиня

По современным понятиям Наталья Николаевна Пушкина-Ланская была бы причислена к разряду многодетных матерей, кои в наш эмансипированный век стали в диковинку.

У нее было четверо детей от первого мужа А. С. Пушкина и трое от второго — П. П. Ланского. Сколько сил было вложено в них, сколько недоумений воспитания преодолено, в скольких удовольствиях себе отказано… Ради чего, подумают некоторые. Ради самой любви к ним, считала Наталья Николаевна. Дети — дар Божий, и все они были дорогими и желанными. Как верующая и богобоязненная родительница, она, по примеру своей матери, рассчитывала лишь на свои силы, но непрестанно молилась о том, чтобы Бог, благословивший ее многими чадами, Сам помог ей воспитать их в здравии душевном и телесном.

Она свято верила, что молитва матери «со дна моря поднимает», а «благословение отчее утверждает домы чад». Оттого и Пушкин много раз просил молитв своей тещи Натальи Ивановны о своих детях, а в письмах к жене благословлял их.

Наталья Николаевна была неутомима и в устройстве земных дел детей, тщательно следила за их воспитанием и образованием, за их дружбой и привязанностями.

Материнское чутье, разум всегда подсказывал ей, что нужно делать. Когда дело касалось защиты интересов детей, Наталья Николаевна становилась настойчивой, деятельной и непреклонной. Она добилась выкупа Михайловского, отстояла капитал, образовавшийся от посмертного издания Пушкина, от посягательств Гончаровых и Пушкиных.

Свое «кредо» матери 37-летняя Наталья Николаевна прекрасно выразила в одном из писем к П. П. Ланскому:

«Я тебе очень благодарна за то, что ты обещаешь мне и желаешь еще много детей. Я их очень люблю, это правда, но нахожу, что у меня их достаточно, чтобы удовлетворить мою страсть быть материю многодетной семьи. Кроме моих семерых, ты видишь, что я умею раздобыть себе детей, не утруждая себя носить их девять месяцев и думать впоследствии о будущности каждого из них, потому что любя их всех так, как я люблю, благосостояние и счастье их — одна из самых главных моих забот. Дай Бог, чтобы мы могли обеспечить каждому из них независимое существование. Ограничимся благоразумно теми, что у нас есть, и пусть Бог поможет нам всех их сохранить».

Однако, как бы ни стремилась мать сделать счастливыми своих детей, в той же степени это зависит и от отца. Пушкин любил своих детей, радовался, что его «семейство умножается, растет». Забота о хлебе насущном для них была одной из главных семейственных забот поэта. Но он, попустительствуя своим страстям до конца дней своих, мало задумывался над тем, что страсти, эти душевные недуги, могут передаваться в наследство детям так же, как и телесные. От того даже говорят: яблоко от яблоньки недалеко падает. Вспыльчивость, гневливость, противление авторитетам, непослушание укоренились в характерах его детей и осложнили их жизнь. Непреложный закон жизни: грехи родителей падают на детей их, не миновал и детей Пушкина. Несмотря на столь ценимую в Отечестве фамилию, покровительство царя, самоотверженную любовь матери и ее второго мужа, блестящее образование, судьбы Марии, Александра, Григория и Натальи не были столь счастливыми, как могли бы быть…

Впрочем, каждый волен судить, как понимает.

Мария

За три дня до крестин своего первенца Маши Пушкин с гордостью писал В. Ф. Вяземской: «…представьте себе, что жена моя имела неловкость разрешиться маленькой литографией с моей особы». Она родилась в Петербурге 19 мая 1832 года.

Пушкин очень любил свою «беззубую Пускину», постоянно беспокоился и справлялся о ней: «А Маша-то? что ее золотуха?»

«Моя дочь в течение последующих пяти-шести дней заставила нас поволноваться, думаю, что у нее режутся зубы. У нее до сих пор нет ни одного. Хоть и стараешься успокоить себя мыслью, что все это претерпели, но созданьица эти так хрупки, что невозможно без содроганья смотреть на их страдания».

«.. помнит ли меня Маша? Нет ли у нее новых затей?»

«Книги, взятые мною в дорогу, перебились и перетерлись в сундуке. От этого я так сердит сегодня, что не советую Машке капризничать и воевать с нянею: прибью».

«…что, если у тебя нарывы, что, если Маша больна?»

«Маша просится на бал и говорит, что она танцевать уже выучилась у собачек. Видите, как у нас скоро спеют?»

«Прощай, душа, целую ручку у Марии Александровны и прошу ее быть моей заступницей у тебя!»

Марии Александровне шел пятый год, когда погиб Пушкин, ее отец. «Хорошо, коли проживу я лет еще 25, а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения им мало будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их маменька ужас как была мила на аничковых балах», — писал он Наталье Николаевне, не подозревая, что не проживет и трех лет. И что тут было сказать Машке? «Зачем, папенька, на дуэли дрался? Зачем маменьку несчастной оставил, ведь она потом всю жизнь мучилась и ее мучили, и мучения эти рано свели ее в могилу? Ах, папенька, дай Бог, чтобы мы на том свете все встретились и любили бы друг друга вечно и никогда бы уже не расставались… Вот только чья там маменька жена будет, в раю? Ведь там не женятся, не выходят замуж… А Петр Петрович был мне потом как отец. У него от маменьки еще три дочки родились, мои сестры младшие.

Им-то как было хорошо: и маменька настоящая, и папенька! Зачем ты на дуэли дрался…» Впрочем, таких слов «Машки» не зафиксировано. Но о ней вспоминают: «Было симпатично то, что она часто говорила про отца».

Некрасивая в детстве, она, как это бывает с девочками, вдруг расцвела и похорошела, и в дальнейшем в ней «соединялись красота матери с оригинальным экзотизмом отца». Зимой 1849 года девушке предстояло «выезжать», и Наталья Николаевна, чтобы побороть застенчивость Маши, стала брать ее с собой, когда бывала у своих родственников Строгановых и де Меестров. «Что касается Маши, то могу тебе сказать, что она… произвела впечатление у Строгановых. Графиня мне сказала, что ей понравилось и ее лицо, и улыбка, красивые зубы… Признаюсь тебе, что комплименты Маши мне доставляют в тысячу раз больше удовольствия, чем те, которые могут сказать мне» (из письма Н. Н. Пушкиной-Ланской второму мужу).

Маша Пушкина, как и остальные дети поэта, получила хорошее домашнее образование. Уже в девять лет она свободно говорила на немецком и французском языках, писала и читала на них. Дочь Пушкина горячо любила русскую литературу, обладала незаурядными музыкальными способностями, прекрасно играла на фортепьяно, рисовала. По преданию, вскоре после рождения дочери Пушкин сказал жене: «Вот тебе мой зарок: если когда-нибудь нашей Маше придет фантазия хоть один стих написать, первым делом выпори ее хорошенько, чтобы от этой дури и следа не осталось!» «Этой дури» в Маше не было…

Мария Пушкина впоследствии училась в привилегированном столичном женском Екатерининском институте и после окончания его в декабре 1852 года была принята ко двору фрейлиной императрицы.

В 1860 году М. А. Пушкина вышла замуж за поручика лейб-гвардии конного полка Леонида Николаевича Гартунга. Со своей будущей женой Гартунг познакомился через братьев Пушкиных, которые вместе с ним воспитывались в Пажеском корпусе.

В 1864 году Леонид Николаевич получил чин полковника. В это время он уже возглавлял коннозаводский округ в Тульской губернии. В течение 15 лет, вплоть до смерти, он занимался «пополнением убыли лошадей» в войсках. «За отличие по службе» в 1870 году Гартунг произведен в генерал-майоры. За 25 лет безукоризненной военной карьеры он стал кавалером пяти орденов.

Гартунг с женой жили в Туле и под Тулой в имении Федяшево, которое ранее принадлежало его отцу.

В Туле же в 1868 году произошла встреча Марии Александровны Гартунг с Л. Н. Толстым в доме генерала А. А. Тулубьева. В воспоминаниях Т. А. Кузминской этот эпизод выглядит так:

«…Дверь из передней отворилась, и вошла незнакомая дама в черном кружевном платье. Ее легкая походка легко несла ее довольно полную, но прямую и изящную фигуру.

Меня познакомили с ней. Лев Николаевич еще сидел за столом. Я видела, как он пристально разглядывал ее.

— Кто это? — спросил он, подходя ко мне.

— Мадам Гартунг, дочь поэта Пушкина.

— Да-а, — протянул он, — теперь я понимаю… Ты посмотри, какие у нее арабские завитки на затылке. Удивительно породистые.

Когда представили Льва Николаевича Марии Александровне, он сел за чайный стол около нее; разговора их не знаю, но знаю, что она послужила ему типом Анны Карениной, не характером, не жизнью, а наружностью. Он сам признавал это».

В черновом варианте «Анны Карениной» Анна даже зовется Анастасией Пушкиной… По воспоминаниям, Мария Александровна отличалась «своевольным характером».

В 1877 году в семье М. А. Гартунг произошло страшное несчастье. Леонид Николаевич имел неосторожность взять на себя обязанности душеприказчика ростовщика Занфтлебена, вскоре умершего. Его родственники обвинили Гартунга в краже вексельной книги, долговых обязательств и других бумаг покойного процентщика. Состоялся суд. В «Дневнике писателя за 1877 год» Ф. М. Достоевский подробно описывал это дело и страшный конец его: «Все русские газеты толкуют о самоубийстве генерала Гартунга в Москве во время заседания окружного суда, четверть часа спустя после прослушания им обвинительного приговора над ним присяжных… выйдя в другую комнату… сел к столу и схватил обеими руками свою бедную голову, затем вдруг раздался выстрел: он умертвил себя принесенным с собою и заряженным заранее револьвером, ударом в сердце. На нем нашли тоже заранее приготовленную записку, в которой он «клянется всемогущим Богом», что ничего в этом деле не похитил и врагов своих прощает».

«Московская знать на руках переносила тело Гартунга в церковь, твердо убежденная в его невиновности… Последствия оправдали всеобщую уверенность в невиновности Гартунга. Один из родственников Занфтлебена был вскоре объявлен несостоятельным должником, да еще злостным…» — свидетельствуют воспоминания.

Известно, что супружеские отношения Гартунгов оставляли желать лучшего. Возможно, Мария Александровна не проявила должного участия и сострадания в деле мужа, она сама признавалась, что «…ужасная смерть моего мужа была страшным ударом для меня. Когда я приехала в Окружной суд, надеясь еще увидеть его живым, и когда я увидела только его бездыханное тело, я забыла все наши ссоры. Я помнила только хорошие наши дни, потому что они у нас были, как и у всех других, и в тот момент я отдала бы все, чтобы его снова воскресить, хотя бы на одно мгновение… Я была с самого начала процесса убеждена в невиновности в тех ужасах, в которых обвиняли моего мужа. Я прожила с ним более 17 лет и знала все его недостатки: у него их было много, но он всегда был безупречной честности и с добрейшим сердцем. Умирая, он простил своих врагов, но я, я им не прощаю».

После смерти Гартунга Мария Александровна осталась почти без средств к существованию. Она обратилась с письмом к Александру II, и ей назначили небольшую пенсию, правда, несколько лет спустя.

Похоронив мужа, М. А. Гартунг вела полускитальческий образ жизни: жила в Туле, потом уехала к родственникам Васильчиковым в Лопасню, затем в имение мужа, вернувшись в Москву, сняла скромную меблированную комнату, потом поменяла ее…

Длительное время дочь Пушкина жила у овдовевшего брата Александра Александровича Пушкина, помогая ему воспитывать детей. Сестру и брата связывали не только теплые родственные чувства, но и искренняя дружба, которую они сумели сохранить до конца жизни.

После смерти Александра Александровича острое одиночество заставило Марию Александровну покинуть Москву. Долгое время она жила в усадьбе Лашма Пензенской губернии у овдовевшей к тому времени сводной сестры Александры Петровны Араповой.

«В старости она, по воспоминаниям, была по наружности величавой и очень моложавой седой дамой. Когда ей шел уже восьмой десяток, Мария Александровна без отдыха переплывала — туда и обратно — большой пруд. Она была жизнерадостна и приветлива, располагала к себе людей радушием, которым обладал ее отец. Так же как и он, Пушкин, Мария Александровна была «до крайности суеверна, пугалась совиного крика, избегала тринадцатого числа, а если выплата пенсии из наровчатовского казначейства приходилась на пятницу (день смерти Пушкина), задерживала поездку нарочного с оказией на несколько дней».

В конце 1917 года М. А. Гартунг приехала в Петроград к А. П. Араповой, жившей тогда на Французской набережной. Здесь старшая дочь поэта провела полгода и в 18-м навсегда покинула город, в котором прошло ее детство и молодые годы, где трагически оборвалась жизнь ее отца.

Возвратившись в Москву, Мария Александровна чуть не ежедневно приходила на Тверской бульвар к памятнику отца. Одинокая — вся в черном — старушка часами сидела на деревянной скамейке. Мало кто знал, что это дочь великого русского поэта…

В конце голодного 1918-го нарком просвещения А. В. Луначарский ходатайствовал перед Наркомсобесом назначить Марии Александровне персональную пенсию, «учтя заслуги поэта Пушкина перед русской художественной литературой». При обследовании бытовых условий М. А. Гартунг было отмечено, что она, несмотря на свои восемьдесят шесть лет, обладала ясной памятью, живостью, в ее речи отчетливо слышался некоторый оттенок французского произношения. Наркомпрос выдал ей единовременное пособие в сумме 2400 рублей. Но первая выплата оказалась и последней, которая пошла на расходы, связанные с похоронами дочери Пушкина.

Похоронена М. А. Гартунг на кладбище Донского монастыря.

Александр

«А каков Сашка рыжий? Да в кого-то он рыж? Не ожидал я этого от него», — однажды пошутил Пушкин. Так и повелось в кругу родных называть первого сына поэта «Саша рыжий». Появился он на свет Божий 6 июля 1833 года в то время, когда его отец многое передумал и пересмотрел в своей жизни. Намекая на собственные ошибки, с тревогой смотрел в будущее сына: «Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой (намек на будущего царя Александра II. — Н. Г.), с моим тезкой я не ладил. Не дай Бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибешь!» (Из письма к жене)

«Не для себя, а только для наших детей я думаю о будущем. Я не богат, а мои теперешние занятия мешают мне посвятить себя литературным трудам, которые давали мне средства к жизни. Если я умру, моя жена окажется на улице, а дети в нищете. Все это печально и приводит меня в уныние» (из письма Д. Н. Гончарову незадолго до рождения сына). Как мы знаем, тот царь, с которым Пушкин «не ладил», взял на себя заботу о семье погибшего поэта. И Александр Александрович Пушкин не посрамил высочайшего внимания. У него было много заслуг перед царем и Отечеством. Он стал талантливым военачальником. Но и у полководцев бывает детство… И бабушки с дедушками, которые умиляются, неведомо кому более: повзрослевшим детям или внукам.

Рыжим Сашей Александр очарован. Всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, прислушиваются к его дыханию. Уходя, три раза его перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит в детской, им любуясь.

«Радуюсь, что Сашку от груди отняли, давно пора. А что кормилица пьянствовала, отходя ко сну, то это еще не беда: мальчик привыкнет к вину и будет молодец, во Льва Сергеевича», — шутил отец.

«Мне кажется, что Сашка начинает тебе нравиться. Радуюсь: он не в пример милее Машки, с которой ты напляшешься».

«Вот тебе анекдот о моем Сашке. Ему запрещают (не знаю зачем) просить, чего ему хочется. На днях говорит он своей тетке: Азя! Дай мне чаю: я просить не буду» (из письма П. В. Нащокину, крестному отцу Саши Пушкина).

«Что ты про Машу ничего не пишешь? ведь я, хоть Сашка и любимец мой, а все люблю ее затеи».

«Читаю Вальтер Скотта и Библию, а все об вас думаю. Здоров ли Сашка?», «Сверх того, прошу не баловать Машку, ни Сашку!»

После смерти отца Саша, как и другие дети поэта, воспитывался матерью, а после ее второго замужества — в семье отчима. «Мы любили нашу мать, чтили память отца и уважали Ланского» — таков был характер взаимоотношений в новой семье, по словам Александра. На его любовь Наталья Николаевна отвечала тем, что «…все как-то полагали, что сердце ее особенно лежит к нему (Александру. — Н. Г.). Правда, что и он, в свою очередь, проявлял к ней редкую нежность, и она часто с гордостью заявляла, что таким добрым сыном можно похвалиться» (из воспоминаний А. П. Араповой).

В 1845 году Наталья Николаевна определила Александра во 2-ю Петербургскую гимназию, где он был «вольноприходящим». «…Я решила отдать своих мальчиков экстернами в гимназию, то есть они будут жить дома и ходить туда только на занятия. Но Саша еще недостаточно подготовлен к поступлению в третий класс… Поэтому я хочу заставить Сашу много заниматься в течение года, что мне остается, потому что он будет поступать в августе будущего года… я беру ему учителей, которые подготовят его к сдаче экзаменов. Это будет тяжелый год в отношении расходов, но в конце концов меня вознаградит убеждение, что это решение будет полезно моему ребенку» (из письма Н. Н. Ланской Д. Н. Гончарову от марта 1843 г.).

Пятнадцатилетнего Александра Пушкина-младшего отдали по приказу Николая I в Пажеский корпус. В 1851 году он был выпущен из него корнетом в гвардию. Как свидетельствует запись в послужном списке юного корнета, «в уважение примерной нравственности признан отличнейшим воспитанником и в этом качестве внесен под № 5 в особую книгу». Далее военная карьера развивалась так: в 1853 году Александр Александрович Пушкин поручик, в 1858 — штаб-ротмистр, 1859 — ротмистр, 1861 — полковник. В этом же году он вышел в отставку по семейным обстоятельствам.

После отставки Александр Александрович занимал «мирную» должность мирового посредника и на этом поприще сумел показать себя, так что был награжден специальными знаками отличия, в частности, в 1863 году — «за успешное введение в действие положения 1861 года о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости».

И все-таки военная стезя была А. А. Пушкину милей. В 1867 году он снова поступил в военную службу в чине подполковника — согласно «Своду военных постановлений», быстро дослужился до полковника и был назначен командиром 13-го гусарского Нарвского полка. «Сын известного поэта, именем которого гордится Россия, полковник Пушкин являл собой идеал командира-джентльмена, стоявшего во главе старинного гусарского полка. Память о нем в полку еще настолько свежа, что в каких-нибудь комментариях не нуждается…» — так писал о нем историк Нарвского полка А. Н. Тихановский.

Знаменательно, что два офицера этого полка сделались родственниками с Александром Александровичем, П. А. Воронцов-Вельяминов и Н. В. Быков, адъютант полковника Пушкина, женились на его дочерях Наталье и Марии. Второй из этих браков замечателен для истории тем, что породнил двух великих писателей: внучка Пушкина вышла замуж за племянника Гоголя.

12 апреля 1877 года царским манифестом было объявлено, что Россия вступает в войну с Турцией. «Пятого мая, — писал А. А. Пушкин брату Григорию, — наш полк выступает и идет прямо за границу… Теперь, любезный брат, уходя в поход, не мешает мне подумать о будущем. Все мы под Богом ходим, а придется ли вернуться — неизвестно. Во всяком случае теперь тебе поручаю я детей моих и в случае чего прошу быть их опекуном». Надо сказать, что «в случае чего» детей на попечение родного дяди оставалось одиннадцать душ, которые за два года до того потеряли мать…

Но нет на земле больше любви, чем жизнь свою положить за «други своя». А. А. Пушкин отличился во многих боях за освобождение Болгарии от османского ига. По преданию, полковник Пушкин, когда его полк достиг берега Дуная, остановил коня и, простерши правую руку в сторону реки, воскликнул:

— Кавалеристы! Посмотрите, это Болгария, священная славянская земля. Там гибнут наши братья и сестры! Вперед, на помощь к ним!

В начале Балканской кампании 13-й гусарский Нарвский полк входил в состав передового рущукского отряда (численностью до 45 тысяч человек), перед которым командование действующей русской армии поставило задачу — сдерживать наступление стотысячной турецкой армии, не вступая в серьезные сражения. Нарвский полк выполнял важные разведывательные поручения, участвовал во многих ожесточенных боях. Кровопролитнейшими были бои при городе Елене, который турки защищали с ожесточением фанатиков. В этом важном стратегическом пункте они сосредоточили огромные силы, надеясь овладеть переправой через Дунай и тем самым поставив русских в крайне тяжелое положение. Это не удалось, и когда турки почувствовали, что город придется сдать, они подожгли его. Гусары Нарвского полка с риском для жизни потушили пожар. Преследуя неприятеля, они освободили город Боброве, взяли с бою село Ахметли. 28 декабря до нарвцев дошла радостная весть о победе русских войск на Шипке. Упорные бои с турками в окрестностях города Котела в январе 1878 года были последними боевыми действиями гусарского Нарвского полка, 19 января было заключено перемирие с Турцией, а месяц спустя подписан Сан-Стефанский мирный договор, по которому Болгария стала самостоятельным княжеством.

Господь сохранил жизнь отца огромного семейства, царь за личные боевые заслуги в Балканской кампании наградил командира полка золотой георгиевской саблей с надписью: «За храбрость» и орденом Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

1 июля 1880 года А. А. Пушкина произвели в генерал-майоры, назначив командиром первой бригады 13-й кавалерийской дивизии и в свиту царя. При прощании офицеры 15-го Нарвского полка поднесли боевому генералу настольные часы, на циферблате которых вместо цифр обозначены были названия болгарских городов и сел, освобожденных полком.

До пятидесяти семи лет Александр Александрович находился в армейской службе. В 1891 году в чине генерал-лейтенанта он вышел в отставку. Ему, как «прослужившему на действительной службе 34 с половиной года», из государственного казначейства была назначена пенсия в размере полного оклада, то есть 1145 рублей в год.

С 1895 года он заведовал учебной частью Императорского коммерческого училища в Москве. Его военный чин, согласно Табели о рангах, был переименован в тайные советники. Но за три с половиной десятилетия военной службы Александр Александрович так привык к военной форме, что после выхода в отставку «быть штатским тяготился и просил вернуть ему военный мундир». Просьбу его удовлетворили. Высочайшим приказом по военному ведомству тайному советнику А. А. Пушкину возвратили «прежний чин генерал-лейтенанта, с зачислением по армейской кавалерии в списки 39 (бывшего 13-го) драгунского Нарвского полка и с оставлением в настоящей должности». На гражданской службе генерала от кавалерии Пушкина никогда не видели в штатском платье. До конца дней он сохранил отличную выправку кадрового военного.

На тех общественных постах, которые Александр Александрович занимал в свои преклонные годы, будучи членом совета по учебной части Екатерининского и Александровского женских институтов, председательствующим в Московском присутствии Опекунского совета, он много сделал для развития женского образования в России.

Многие современники отмечали, что чем старше становился Александр Александрович, тем больше внешне он походил на отца. «Александру Александровичу теперь восемьдесят лет, а его отец скончался на тридцать восьмом году, но несомненно, доживи поэт (а на это ему позволяло рассчитывать его прекрасное здоровье) до таких же преклонных лет, его старческий облик близко подходил бы к наружности Александра Александровича».

Были из встреченных сыном поэта и такие, которые хотели видеть в А. А. Пушкине живую копию отца, и когда не находили в нем полного портретного сходства с Александром Сергеевичем, разочарованно вздыхали. По поводу подобных скептиков Александр Александрович говаривал сыновьям Л. H. Толстого: «Плохо нам с вами. Чувствую, что от меня требуют, чтобы я был с баками, как от вас — чтобы вы непременно носили окладистую бороду. Иначе все обижаются: какие ж это Пушкин и Толстой».

Попадались другого рода скептики, которые пытались залезть и в саму душу сына, знаменитого заслугами отца. И хотя сын прожил свою жизнь вполне достойно, честно, от него праздная людская молва требовала «сверхдолжных» заслуг. По этому поводу Александр Александрович жаловался дочери: «В глазах встречных я читаю разочарование. Они ожидают увидеть в сыне великого поэта какую-то исключительную личность. А я — самый обыкновенный, ничем не примечательный человек. Публика и обижается: «Помилуйте, Пушкин — и не пишет!»

А. А. Пушкин был женат дважды. 8 января 1858 года женился на племяннице отчима Софье Александровне Ланской. Оба они с детства воспитывались в одной семье… Но лучше об этом скажет А. П. Арапова, сводная сестра А. А. Пушкина.

«Соня была круглая сирота, мать (Н. Н. Пушкина-Ланская. — Н. Г.) знала ее с самого детства, изучила ее тихий, кроткий нрав, те сердечные задатки, из которых вырабатывается редкая жена и примерная мать, подозревала даже ту сильную привязанность к брату, которую она тщательно от всех скрывала и ради которой отвергала партии выгоднее и блестящее его. Одним словом, этот брак являлся для матери исполнением заветной мечты, но ни единым намеком она не навела на эту мысль, постоянно мучаясь своей опрометчивостью в грустном выборе дочери (Натальи Дубельт.

— Н. Г.). Она страшилась даже косвенно повлиять на него, и можно себе представить радостное изумление, когда он неожиданно пришел просить ее согласия!

Дней за десять до свадьбы явился священник Конного полка, в котором брат служил, и объявил, что он отказывается совершить брак из-за родственных отношений, потому что такой брак против канонических правил.

Никто в семье даже не подумал о подобном затруднении, и в первую минуту сочли это взбалмошной придиркой. Мать тотчас же поехала к своему духовнику, протопресвитеру Бажанову, и вернулась страшно расстроенная. Он подтвердил ей, что это правило установлено Вселенским собором, и сам митрополит не властен дать разрешения. Жених и невеста были как громом поражены. Оставался один исход — прибегнуть к власти царя, воззвать к его состраданию и милосердию.

Мать так и поступила.

Ей представился случай лично изложить императору Александру Николаевичу историю этой юной, пылкой любви, изобразить разбитое сердце невесты на самом пороге желанного счастья, и он отнесся сочувственно к обрушившемуся на них удару. Прокурору Св. Синода графу Толстому было высочайше поручено уладить это дело. Он уговорил митрополита дать благословение священнику, который согласится совершить недозволенный брак.

Конногвардейский священник, несмотря на этот компромисс, упорствовал в своем отказе, но отец Никольский, законоучитель Пажеского корпуса, снисходительно отнесся к положению своего бывшего ученика. Когда отец Никольский явился к митрополиту, он его к себе не допустил, а ограничился тем, что осенил его благословением на пороге, считая, вероятно, что он этим умаляет грех, в угоду Царя принимаемый им на душу».

Выпрашивая у царя благосклонность к совершению незаконного брака, Наталья Николаевна не преследовала иных целей, кроме возможности счастья для собственного сына — к тому всегда влечется сердце матери, и трудно судить ее за это…

Столь дорогая радость при начале брака обернулась тяжким испытанием в его конце. Софья Александровна, любимая и желанная жена Александра Александровича, умерла, не дожив до сорока лет. Сиротами остались одиннадцать малолетних детей, которых отправили на воспитание к Анне Николаевне Васильчиковой, двоюродной сестре Софьи Александровны, в имение Лопасню. Временами Александр Александрович увозил детей к себе — в города, где стоял его полк: обычно это бывало тогда, когда на длительный срок к нему приезжала М. А. Гартунг и брала на себя часть забот о многочисленном семействе. Потом дети А. А. Пушкина снова возвращались в Лопасню.

Там же в 1883 году в старинной Зачатьевской церкви он венчался со второй своей женой Марией Александровной Павловой, «в надежде, что она заменит мать младшим его дочерям Наде и Вере, но надежда эта не оправдалась: они ходили вечно в заплатках». От второй жены было двое детей, сын и дочь. Эта младшенькая, Елена, родилась, когда Александру Александровичу было 57 лет.

По отзывам родственников А. А. Пушкина, его вторая жена была «неприятной женщиной», «Мария Александровна… часто жаловалась на старика мужа — разогнала его детей от первого брака и не принесла ему покоя на старости лет».

Старого генерала, как шальная пуля на поле боя, сразила весть о вступлении России в войну с Германией. Это случилось 19 июля 1914 года в сельце Малое Останкино Каширского уезда, принадлежавшем его второй жене. Известие о начавшейся мобилизации, размышление о сложившемся военном положении сильно взволновало Александра Александровича. Расстроившись, он не стал обедать, раньше обычного ушел в спальню, лег, вскоре потерял сознание и, не приходя в себя, скончался. Ему только что исполнился 81 год.

Григорий

«Милостивая государыня матушка Наталья Ивановна, имею счастие поздравить вас со внуком Григорием и поручить его вашему благорасположению. Наталья Николаевна родила его благополучно, но мучилась долее обыкновенного — и теперь не совсем в хорошем положении, — хотя, слава Богу, опасности нет никакой. Она родила в мое отсутствие, я принужден был по своим делам съездить во Псковскую деревню и возвратился на другой день ее родов. Приезд мой ее встревожил, и вчера она пострадала, сегодня ей легче. Она поручила мне испросить вашего благословения ей и новорожденному», — спешил заручиться молитвами тещи счастливый отец после рождения 14 мая 1835 года второго сына, крестным отцом которого стал Василий Андреевич Жуковский.

Наталья Николаевна хотела дать сыну имя Николай, но Александр Сергеевич пожелал почтить память одного из своих предков, казненных в Смутное время, и назвать ребенка Гавриилом или Григорием. Мать выбрала второе. И Григорий Александрович в дальнейшем действительно бодрствовал, охраняя, сколько мог, незамутненной память своего великого отца.

Уже при жизни Г. А. Пушкина издатели поэта действовали слишком бесцеремонно, спеша представить на суд читателей новые страницы эпистолярного наследия, когда еще жили и здравствовали многие упоминаемые лица. Так, в начале 1858 года 22-летний Григорий Пушкин обратился с жалобой к А. С. Норову — министру народного просвещения, возглавлявшему цензурное ведомство. Поводом для недовольства послужило обнародование в первом номере «Библиографических записок» за 1858 год ранее не публиковавшихся писем А. С. Пушкина к брату Льву Сергеевичу. От имени всех наследников поэта Григорий Александрович добивался, чтобы «цензура, как здесь, так и в других городах России, не одобряла к печати записок, писем и других литературных и семейных бумаг отца моего без ведома и согласия нашего семейства». Министр сделал надлежащее замечание издателю журнала и московскому цензору за публикацию писем Александра Сергеевича, «в коих многое не должно было являться в печать, как оскорбляющее чувство приличия и самое чувство уважения к памяти великого поэта… и за оказавшиеся там же неуместные шутки и отзывы об отце и родственниках Пушкина, неблагопристойности и многие другие неуместности».

Такое благоговейное отношение Григория к памяти отца внушено было ему Натальей Николаевной. Сам он не мог помнить Пушкина, который погиб, когда сыну шел только второй год…

Гриша, как и его старший брат, закончил Пажеский корпус — привилегированное закрытое военное учебное заведение. «…В корпусе все находят, что Гриша очень красивый мальчик, гораздо красивее своего брата, и по этой причине он записан в дворцовую стражу, честь, которой Саша никогда не мог достигнуть, потому что он числится в некрасивых. Когда Гриша появился в корпусе, все товарищи пришли сказать Саше, что брат на тебя ужасно похож, но сравненья нет лучше тебя» (из письма Н. Н. Пушкиной-Ланской второму мужу).

После окончания Пажеского корпуса восемнадцатилетний корнет Григорий Пушкин был зачислен на службу в лейб-гвардии конный полк под командованием его отчима П. П. Ланского. Некоторое время оба брата Пушкиных служили вместе в этом полку. Далее их жизненные устремления разошлись. Александр избрал карьеру военного, Григорий же после тринадцати лет службы вышел в отставку и для гражданского поприща был переименован в надворные советники, соответственно среднему, 7-му классу чинов Табели о рангах.

Григорий Александрович, «будучи беден, но горд, предпочел не тягаться со знатью» в Петербурге. Участь небогатого офицера в столице его не прельщала, тем более что бедность горько отозвалась в устройстве личной жизни: известная петербургская красавица отвергла его сватовство. Мосты были сожжены: сын Пушкина переехал в столь любимое отцом Михайловское, которое он считал родным домом, и жил там почти безвыездно.

Приехала с ним туда любовница-француженка, скромная небогатая девушка. Она посвятила своему возлюбленному всю жизнь, прожив с Григорием Александровичем в гражданском браке около двадцати лет и родив ему трех дочерей, которые впоследствии «были замужем за аристократами». Наталья Николаевна при жизни очень переживала за судьбу второго сына: до самой смерти ее смущала эта «давно продолжительная связь с француженкой». В конце концов Г. А. Пушкин и его подруга «разошлись по-хорошему, так как она была неизлечимо больна», и Григорий Александрович «горестно оплакивал ее.»

В 1883 году сорокавосьмилетний Г. А. Пушкин женился на Варваре Алексеевне Мельниковой, с которой познакомился на балу в Петербурге в начале 80-х годов. Их венчание происходило в Вильно, в городе, где до сих пор сохранилась православная Пятницкая церковь. В ней в 1705 году Петр I крестил прадеда Пушкина Абрама Ганнибала.

Вскоре после свадьбы «молодожены уехали в Михайловское и жили там до 1899 года. Законных детей у Григория Александровича не было. Несмотря на это, Варвара Алексеевна часто повторяла: «Я — счастливейшая из женщин России, мне выпала редкостная судьба быть невесткой Пушкина». Она была искренней помощницей своего мужа, который продолжал «бодрствовать», сохраняя в первозданном, по возможности, виде Михайловское, так много связанное с именем Пушкина.

В числе забот Григория Александровича было держать в порядке могильный холм Святогорского монастыря. Небольшая площадка у стены Успенского собора, на которой покоились останки поэта и его родителей, постоянно оползала, каждый год приходилось укреплять землю, чтобы предотвратить полное разрушение фамильного кладбища.

Старый ганнибаловский дом в Михайловском стал совсем ветхим, Григорию Александровичу пришлось продать его на своз, а на старом фундаменте построить новый — отличавшийся от прежнего — пушкинского. Стараниями последнего владельца Михайловского в первозданном своем виде сохранился «домик няни» Арины Родионовны.

В канун столетия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина в обществе выработалось мнение, что «счастливый домик» поэта в Михайловском, его «малый сад, и берег сонных вод, и сей укромный огород» необходимо сохранить для будущих поколений, сделать его заповедным. Трудно сказать, что мог пережить сын поэта, решаясь расстаться с дорогим сердцу фамильным домом… Навсегда покидая Михайловское, он «много плакал и убивался, а как пришло время садиться в карету, стал на колени, перекрестился, поклонился до земли дедовской усадьбе, рощам и саду и сказал: «Прощайте, милые мои, навсегда!»

Михайловский сад был предметом особой гордости Григория Александровича. Он был большой садовод — завел в усадьбе превосходные парники, оранжереи, насадил фруктовый сад из самых дорогих и редких пород. Сад содержался в образцовом порядке. Впрочем так же, как и псарня, которая славилась на всю округу… Зачем псарня? Затем, что Григорий Александрович был яростным охотником. Охоту он любил и знал ее в совершенстве. Все, что ни делал этот человек, делал серьезно, а потому — хорошо, и все надо было оставить, подчинившись настоятельным просьбам писателей, ученых, общественных деятелей, множества почитателей Пушкина о продаже Михайловской усадьбы в казну.

В Михайловском решено было устроить богадельню для престарелых литераторов, а в Святых Горах — библиотеку-читальню. За детьми А. С. Пушкина оставалось «право решительного голоса», что и подтвердил предводитель дворянства Опочецкого уезда в своем письме Г. А. Пушкину: «…Мною получен утвержденный… устав богадельни и читальни в Святых Горах в память Александра Сергеевича Пушкина, по которому Вы, супруга Ваша Варвара Алексеевна, Александр Александрович Пушкин, графиня Наталья Александровна Меренберг и Мария Александровна Гартунг считаются почетными членами попечительства с правом решающего голоса по всем вопросам, могущим возникнуть как по содержанию богадельни и читальни, так и другим, касающимся памяти А. С. Пушкина, на что необходимо ваше согласие…»

В дни праздника Г. А. Пушкин пожертвовал 1000 рублей на богадельню имени отца, дал денег на обед бедным. Вскоре после пушкинского юбилея он уехал с женой в ее имение Маркучай под Вильно, где провел последние шесть лет своей жизни.

По многим отзывам современников, Варвара Алексеевна и Григорий Александрович «были люди честные и добрые. Всех кормили, поили и всем помогали». Единственного сына В. А. Пушкиной (от первого брака) они послали учиться за свой счет в военно-медицинское училище.

«Вылитым отцом» называли Г. А. Пушкина одни… «Младший сын поэта не только внешностью, но и характером был очень похож на отца. Те же живость, подвижность, здоровая нервность, быстрая восприимчивость и отзывчивость, жизнерадостность, пожалуй, такая же страстность», другие без труда находили в Григории Александровиче черты личности его матери… «Человек мягкий, очень спокойный, характером в Гончаровых», «в молодости был красавцем и лицом, как и характером, напоминая свою мать» и после петербургского «надлома» жил он «скромно, незаметно, не на виду», нисколько не заботясь о карьере, памятью отца своего дорожил, но никогда не афишировал этого. Такая «тихая» жизнь давала пищу для многих сплетен и небылиц, распространявшихся через газеты. Младшего сына Пушкина считали «нелюдимым» и «равнодушным к памяти отца».

Достаточно беглого взгляда на фотографии Григория Александровича, особенно в старости, чтобы по его благородному лицу и всему облику ощутить, что он был «изысканным джентльменом и утонченным европейцем».

Мать Григория Александровича Наталья Николаевна точно так же разным людям виделась по-разному. Очевидно, сын мог про себя сказать то же, что и мать: «…немногие избранные имеют ключ от моего сердца». Те, которые «имели ключ», утверждали: «Он искренне любил природу и всегда любовался ею. Как настоящий художник в душе — он умел находить красоту во всех проявлениях ее, чувствовать и оценивать ее…»

«Джентльмен» карьеры не делал, но чины ему присваивались по выслуге лет: в 1867 году — коллежского советника, в 1896 — статского советника. Чиновником Григорий Александрович никогда не был: ни по духу, ни по занятиям. Почти всю вторую половину своей жизни он исполнял общественные обязанности, такие как почетный мировой судья по Опочецкому уезду, присяжный заседатель Петербургского окружного суда. В Вильно последние годы своей жизни сын поэта был членом судебной палаты.

5 июля 1905 года в возрасте 70 лет Г. А. Пушкин скончался. Он похоронен на семейном кладбище Мельниковых около часовни на территории имения В. А. Пушкиной (Мельниковой) Маркучай в предместье Вильно. Жена пережила Григория Александровича на целых тридцать лет. До конца своих дней она была верна памяти дорогих сердцу Пушкиных, которые сделали ее причастной к истории Отечества. «Дом в Маркучай не может отдаваться внаймы или в аренду, а всегда должен быть в таком состоянии, в каком находится теперь при моей жизни, дабы в имении Маркучай сохранялась и была в попечении память отца светлой памяти моего мужа, великого поэта А. С. Пушкина, и дабы равно центр имения Маркучай, как и находящийся в нем жилой дом, в доказательство его памяти всегда служил культурно-просветительским целям». Такова была последняя воля Варвары Алексеевны Пушкиной.

Наталья

«Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились», — писал А. С. Пушкин П. В. Нащокину в январе 1836 г., не подозревая, что пошел последний год его семейной жизни. «Я приехал к себе на дачу 23-го в полночь и на пороге узнал, что Наталья Николаевна благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда. Она спала. На другой день я ее поздравил и отдал вместо червонца твое ожерелье, от которого она в восхищении» (из письма А. С. Пушкина П. В. Нащокину). Пушкин боялся родов жены и старался в это время куда-нибудь «сбежать». Четвертый раз, а все одно и то же… «родила за несколько часов до моего приезда».

Наталья Николаевна и новорожденная Таша долго болели, целый месяц их почти никто не видел, только 27 июня девочку крестили.

«Все, что знаю об отце, это уже по рассказам моей матери… Квартира, где он умер, была матерью покинута, но в ней впоследствии жили мои знакомые… и я в ней часто бывала», — спустя годы говорила Наталья Пушкина-младшая. Печальные слова! Как много людей, знакомых и незнакомых, порой и совершенно равнодушных, говорили с Пушкиным, знали его привычки и причуды, слышали его смех, жали ему руку, спорили, сердились на него, боготворили и ненавидели… А ей, дочери великого человека, не пришлось и словом перемолвиться: не под силу это было восьмимесячному младенцу. А теперь приходилось по воспоминаниям составлять портрет отца, и сколько нужно было терпения и любви, чтобы отделить зерна от плевел, отличить истину от лжи в людском мнении о гении!

Современники утверждали, что «красота Натальи Александровны… еще обаятельнее красоты ее матери», что дочь Пушкина в свои молодые годы яркой звездочкой сияла в столичном свете.

Сын известного романиста С. М. Загоскин говорил о двадцатилетней Наталье: «В жизнь мою я не видал женщины более красивой, как Наталья Александровна, дочь поэта Пушкина. Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизной лица, она сияла каким-то ослепительным блеском. Несмотря на малоправильные черты лица, напоминавшего африканский тип ее знаменитого отца, она могла назваться совершенною красавицей, и если прибавить к этой красоте ум и любезность, то можно легко представить, как Наталья Александровна была окружена на великосветских балах и как около нее увивалась вся щегольская молодежь в Петербурге». Были и такие отзывы: «экзотически красивая женщина», «прекрасная дочь прекрасной матери», «в большой зале становилось светлее, когда она входила, осанка у нее была царственная, плечи и руки очертаний богини».

На светских балах, вероятно, Наташа и встретила князя Николая Алексеевича Орлова, будущего посланника в Брюсселе, Вене и Париже, Берлине. Молоденькая девушка, почти девочка, влюбилась в него, молодой князь ответил взаимностью. Но браком эта любовь не завершилась, потому что отец князя Николая князь А. Ф. Орлов воспротивился подобному мезальянсу, неравному браку для представителя родовитой княжеской семьи.

В феврале 1853 года шестнадцатилетняя Наталья Пушкина вышла замуж за подполковника Михаила Леонтьевича Дубельта, сына того самого начальника штаба корпуса жандармов Л. В. Дубельта, который 29 января 1837 года опечатал по высочайшему приказанию кабинет умершего Пушкина и разбирал потом его бумаги.

«Быстро перешла бесенок Таша из детства в зрелый возраст, но делать нечего — судьбу не обойдешь. Вот уже год борюсь с ней, наконец покорилась воле Божией и нетерпению Дубельта. Один мой страх — ее молодость, иначе сказать — ребячество» (из письма Н. Н. Пушкиной-Ланской П. А. Вяземскому). Почему Наталья Николаевна «боролась» с дочерью, хорошо была осведомлена Александра Арапова, сводная сестра Натальи Александровны:

«Между помолвленными не раз возникали недоразумения, доходившие до ссор и размолвок, мать смущалась ими, страдала опасением за будущее, приходила сама к необходимости разрыва, отбрасывая всякий страх перед суровым «что об этом скажут», так как тогда куда строже относились к расстроенным свадьбам, но сестра противилась этому исходу, не соглашаясь взять обратно данное слово.

Надо еще прибавить, что мать поддавалась влиянию Дубельта, человека выдающегося ума, соединенного с замечательным красноречием. Он клялся ей в безумной любви к невесте и в твердом намерении составить ее счастье, и она верила в его искренность, а зрелость возраста (он на тринадцать лет был старше сестры) внушала ей убеждение, что он сумеет стать ей опытным руководителем.

В постоянной борьбе надежд и сомнений, разнородных влияний и наплывавших чувств прошло время этой оригинальной помолвки. Наконец свадьба состоялась, и почти с первых дней обнаружившийся разлад загубил навек душевный покой матери.

Как часто, обсуждая этот роковой вопрос, равно как и все обстоятельства, его сопровождавшие, мы, уже умудренные опытом жизни, приходили к единодушному заключению, что единственный упрек, который мать могла себе сделать, состоял в том, что она не проявила достаточно силы воли и допустила совершение брака».

Упрек в действительности очень горький, тем более что «отец мой (П. П. Ланской. — Н. Г.) недолюбливал Дубельта. Его сдержанный, рассудительный характер не мирился с необузданным нравом, с страстным темпераментом игрока, который жених и не пытался скрыть. Будь Таша родная дочь, отец никогда бы не дал своего согласия, ясно предвидя горькие последствия; но тут он мог только ограничиться советом и предостережениями».

Вскоре после свадьбы М. Л. Дубельт был произведен в полковники, в 1856 году пожалован флигель-адъютантом, в 61-м получил чин генерал-майора и был назначен в свиту царя, в том же году возглавил штаб Сводного кавалерийского корпуса, 16 июля 1862 года он был отчислен от этой должности, а в декабре уволен в бессрочный отпуск. Именно в этом, 1862 году, через девять лет после свадьбы супруги Дубельты окончательно разъехались.

В этой горестной семейной истории назвать главного виновного не просто. С одной стороны, Михаил Дубельт — страстный игрок, промотавший все состояние вместе с приданым Натальи Александровны (28 тысяч серебром). Он бешено ревновал жену, дело доходило даже до рукоприкладства, Наталья Александровна сама признавалась, что «у нее на теле остались следы шпор, когда он спьяну, в ярости топтал ее ногами… толкая лицом об стену говорил: «Вот для меня цена твоей красоты».


Но и жена никогда не отличалась кротостью и смирением. Говорили, что она и замуж за Дубельта вышла «по своенравию», а конфликт между ними «произошел во многом из-за ее трудного характера». В характере же ее добром и в то же время непреклонном, гордом, было много пушкинского, «африкански» страстного.

В ожидании окончания бракоразводного процесса Наталья Александровна с двумя старшими детьми уехала в Венгрию, к тетке баронессе Александре Николаевне Фризенгоф (урожд. Гончаровой), где в то время находилась и Наталья Николаевна с дочерьми от второго брака. Михаил Дубельт, согласившийся поначалу на развод и сам первый подавший эту мысль, неожиданно переменил свое решение. Вслед за женой он приехал в замок Фризенгофов Бродзяны (Венгрия) «с повинной», а когда она оказалась безуспешной, то он дал полную волю своему необузданному, бешеному характеру… тяжело даже вспоминать о происшедших сценах, пока, по твердому настоянию барона Фризенгофа, он не уехал из его имения, предоставив жене временный покой.

Положение ее являлось безысходным, будущность беспросветна. Сестра не унывала, ее поддерживала необычайная твердость духа и сила воли, но зато мать мучилась за двоих. Целыми часами бродила она по комнате, словно пытаясь заглушить гнетущее горе физической усталостью, и часто, когда взор ее останавливался на Таше, влажная пелена отуманивала его. Под напором неотвязчивых мыслей она снова стала таять как свеча… Религиозные понятия ее страдали от этого решения (развод дочери. — Н. Г.), но считая себя виноватой перед дочерью, она не пыталась даже отговорить ее» (из воспоминаний А. Н. Араповой о Н. Н. Пушкиной-Ланской).

Наталья Николаевна была в это время уже тяжело больна, и семейная драма младшей дочери Пушкина сыграла не последнюю роль в преждевременной ее кончине.

Только в мае 1864 года Н. А. Дубельт получила наконец свидетельство — вид — на право проживания отдельно от мужа (без развода).

Брак Дубельтов был расторгнут в 1868 году, но Наталья Александровна задолго до этого покинула Россию, оставив двух старших детей на попечение отчима П. П. Ланского, который к тому времени несколько лет как вдовствовал. Младшая дочь Дубельтов Анна была постоянным яблоком раздора для родителей. «Вчера Таша Дубельт покинула нас… Ее малютка Анна приехала тремя неделями раньше (в Бродзяны. — Н. Г.), пока мать путешествовала по Швейцарии. Планы Натали меняются каждый день, так что в будущем нет ничего твердого… Вчера она получила письмо из Петербурга, в котором ее извещают, что ее муж отплывает в Америку и соглашается оставить малютку (которую он всегда таскал с собой за границу) только кн. Суворовой, сестре его невестки Дубельт, если Натали даст письменное обязательство не забирать у нее ребенка», — так описывали ситуацию Фризенгофы в письме Ивану Гончарову в 1866 году, за год до второго брака Н. А. Дубельт.

За восемь месяцев до окончания бракоразводного процесса она обвенчалась в Лондоне с немецким принцем Николаем Вильгельмом Нассауским, состоявшим в родстве с царским домом Романовых. Они познакомились еще в 1856 году в Петербурге на одном из светских приемов, когда немецкий принц, офицер прусской службы, как представитель своего двора приезжал на коронационные празднества по случаю восшествия на престол Александра II. Тогда и завязался их роман, который придал «твердости», завершившись браком, будущему Натальи Александровны. Но нет сомнений, что он же «выбил почву из-под ног» первого брака. Роман с принцем явился одной из причин разрыва супружеских отношений Натальи Александровны с Дубельтом.

Вступая в морганатический, неравнородный брак, Николай Нассауский должен был навсегда отказаться от престола.

Наталья Александровна не могла носить фамилии мужа — фамилию особы королевской крови, ей был пожалован титул графини Меренберг.

Надо сказать, что незадолго до женитьбы принца на дочери знаменитого русского поэта герцогство Нассауское было присоединено к Пруссии, и Нассауские, лишившись прежних прерогатив власти, стали временно обыкновенной знатной фамилией. Свои державные привилегии Нассауский дом получил вновь почти четверть века спустя. Когда в 1890 году умер старший в роде по мужской линии принцев Нассауских — Вильгельм III, король Нидерландов и великий герцог Люксембургский, не имевший мужского потомства, принц Адольф, брат Николая Нассауского, стал великим герцогом Люксембургским. Заняв великогерцогский престол, принц Адольф не изменил своего отношения к семье брата, он по-прежнему принимал у себя графиню Меренберг и ее детей и питал к ним сердечные родственные чувства.

У супругов было трое детей. Старшая дочь Натальи Александровны Меренберг от второго брака, графиня София Николаевна Меренберг (в замужестве графиня де Торби), как и мать, решилась на морганатический брак. В 1891 году двадцати трех лет от роду она вышла замуж за великого князя Михаила Михайловича Романова. Реакция Александра III была резкой и однозначной. Он телеграфировал великому герцогу Люксембургскому Адольфу и принцу Нассаускому Николаю Вильгельму: «Этот брак, заключенный наперекор законам нашей страны, требующим моего предварительного согласия, будет рассматриваться в России как недействительный и не имевший места».

Герцог ответил русскому царю: «Я осуждаю в высшей степени поведение моего брата (давшего согласие на подобный брак своей дочери. — Н. Г.) и полностью разделяю мнение Вашего величества».

Непризнание Государем брака внука Николая I и внучки Пушкина вынудило супругов навсегда остаться в Англии. Их потомство было лишено прав членов императорской фамилии. Титул графов де Торби новобрачной и ее потомству пожаловала королева Великобритании Виктория.

Брат графини де Торби, внук Пушкина и сын от второго брака Натальи Александровны Дубельт-Меренберг в середине 1900-х годов выступал претендентом на люксембургский трон. По мнению знатоков династического права, у Георга Николая Меренберга были серьезные шансы, тем более что «сам великий герцог Адольф… признавал брак своего брата с Н. А. Пушкиной», но, видно, не было на то воли Божией.

Наталья Александровна более сорока лет своей жизни провела в Висбадене, крайне редко бывая в России. Но до последних дней она сохранила любовь ко всему русскому, разумеется, и к Пушкину. Она приезжала в Москву на открытие в 1880 году памятника Пушкину на Тверской. Многие видели ее, рассматривали с пристрастием, с волнением, передавая свои мнения в письмах, воспоминаниях, потому что слишком уж «странно видеть детище нашего полубога замужем за немцем. Она до сих пор красива, очень обходительна, а муж немец — добряк, чрезвычайно добродушный господин», — как писала А. П. Философова Ф. М. Достоевскому. Сам Достоевский отметил тот факт, что «видел… и даже говорил… с дочерью Пушкина (Нассауской)» (из письма жене 5 июня 1880 г.).

Благодаря Наталье Александровне были опубликованы письма А. С. Пушкина к жене. Письма эти Наталья Николаевна бережно хранила до самой смерти, желая подарить их старшей дочери Марии. Но Мария Александровна, приехавшая к матери за сутки до ее кончины, уступила письма младшей сестре, которая нуждалась в материальной поддержке: такова была воля умирающей.

Наталья Александровна Дубельт «вследствие стесненных обстоятельств» не раз пыталась продать письма отца, но безуспешно. По словам И. С. Тургенева, дочь Пушкина требовала за эти письма «цену ни с чем не сообразную». Только в 1876 году графиня Меренберг передала 75 писем Пушкина писателю И. С. Тургеневу, который договорился о публикации их в журнале «Вестник Европы», издававшемся М. М. Стасюлевичем. Тургенев сам написал предисловие к письмам, исключил из них «то, что не годится для печати», просмотрел перевод 12 писем, написанных поэтом по-французски. За обнародование писем графиня получила всего только 1000 рублей, но, надо полагать, материальная нужда больше не преследовала Наталью Александровну.

И. С. Тургенев в предисловии написал, в частности, и такие слова: «…я считаю избрание меня дочерью Пушкина в издатели этих писем одним из почетнейших фактов моей литературной карьеры; я не могу довольно высоко оценить доверие, которое она оказала мне, возложив на меня ответственность за необходимые сокращения и исключения.

Быть может, я до некоторой степени заслужил это доверие моим глубоким благоговением перед памятью ее родителя, учеником которого я считал себя «с младых ногтей» и считаю до сих пор».

Однако как велика страсть обывателя ко всякого рода запретным темам! Стасюлевич поддался искушению. Он не только не сделал дополнительных купюр, о чем просил его И. С. Тургенев, но во многих случаях даже восстановил то, что писатель из этических соображений вычеркнул из личной переписки всемирно известного поэта. Эта бестактность вызвала острое недовольство сыновей Пушкина, равно как и многих безымянных почитателей русского гения, об одном из которых Тургенев сообщил Стасюлевичу в письме: «…меня какой-то А.В. письменно предуведомил, что сыновья Пушкина нарочно едут в Париж, чтобы поколотить меня за издание писем их отца! Почему же меня, а не родную сестру, разрешившую печатание? Впрочем, я полагаю: это просто сплетня, если не мистификация».

Подлинники писем были возвращены графине Меренберг. Однако через два года после открытия памятника Пушкину в Москве она уступила Румянцевскому музею автографы 64 писем ее отца к матери.

Сделано это было через брата Александра Александровича, который, «наученный горьким опытом», наложил запрет на пользование письмами на срок 50 лет. Этот запрет действовал до середины 1920-х годов. Одиннадцать писем Пушкина графиня Меренберг оставила у себя. В начале 1900-х годов Петербургская Академия наук обратилась к ней с просьбой предоставить письма для работы над Полным собранием сочинений А. С. Пушкина. Наталья Александровна категорически отказалась сделать это. Причиной была давняя обида: «Известно тебе или нет, что я считаю себя оскорбленной Комитетом, учрежденным для проведения столетнего юбилея моего отца? Они игнорировали мое существование, не посчитав меня за дочь Пушкина, и мне хочется, чтобы так продолжалось и далее. В любом случае можешь им сообщить, что я ничего не предприму в надежде на их будущие благодеяния и что они должны осыпать своими благодеяниями тебя, прежде чем я соблаговолю вступить с ними в какие бы то ни было переговоры. Полно!» (из письма Н. А. Меренберг брату А. А. Пушкину).

Этот эпизод из жизни Натальи Александровны убеждает, что и в старости она отличалась неровным, строптивым характером… Компромиссы чужды были ее душе. Таковой ее застала и сама смерть.

Когда после смерти своего мужа графиня узнала о том, что царствующий герцог Нассауский не позволит похоронить ее в родовом склепе, она возмутилась и взяла обещание с зятя Михаила Михайловича, чтобы тот исполнил ее последнюю волю. Графиня приказала сжечь свои останки и пепел развеять над могилой мужа.

Жившая в России дочь покойной, узнав, что предстоит кремация, обратилась через дипломатические каналы к германскому правительству с просьбой дать ей и членам ее семьи возможность похоронить мать по православному обычаю. Просьбу русских родственников отклонили на том основании, что «воля покойной, выраженная в завещании, должна быть исполнена».

20 мая 1913 года в городе Майнце состоялась кремация, урна с прахом дочери Пушкина была доставлена в Висбаден на могилу ее мужа Николая Вильгельма Нассауского и… Ни креста, ни могильной плиты, ни земляного холмика не осталось. Одни воспоминания…

Дети Ланского

От брака с П. П. Ланским у Натальи Николаевны родились три девочки: Александра, Софья и Елизавета. Старшей — Азе — было всего восемнадцать лет, когда умерла мать. Воспитание несовершеннолетних дочерей целиком легло на плечи Петра Петровича. Вот, собственно, и все, что мы знаем. Судьба девочек оказалась малоинтересной для истории. Некоторые подробности детства можно найти в письмах Натальи Николаевны к мужу, 1849 год обилен, как никакой другой, письмами супругов — во время длительной разлуки, когда полк Ланского стоял в Прибалтике. Но подробности касаются в основном старших «пушкинских» детей. Азе было всего четыре года, а младшие Соня и Лиза не покидали еще пределов детской. Азя была любимицей отца. О ней Наталья Николаевна писала: «Это мой поздний ребенок, я это чувствую, и при всем том — мой тиран».

Этот «тиран» однажды повздорил с няней. Мать застала старушку в слезах и решила наказать девочку, не взяла с собой на прогулку. Тогда Азя помчалась наверх, подбежала к окну, схватилась за раму… В комнату случайно вошла горничная и обомлела: девочка висела, едва держась за подоконник и громко кричала: «Не троньте, брошусь, брошусь, как смели меня наказывать, я им покажу!» Ее успели схватить и втащить в комнату. Представьте, в каком ужасе была мать, когда ей рассказали о случившемся! На другой день после этой истории, в воскресенье, все собирались в церковь к обедне, но Наталья Николаевна в наказание за вчерашнее не хотела брать Азю с собой. Девочка была далеко не глупа и воскликнула: «Но мне же надо раскаяться в грехах!» И это была правда! Мать растрогалась и уступила…

Азя, Александра Петровна, в 1866 году вышла замуж за офицера Н. А. Арапова, впоследствии ставшего генералом. Она обладала литературными способностями и написала несколько повестей и рассказов.

В 1918 году А. П. Арапова передала в дар Пушкинскому дому свой домашний архив. Сохраненные ею письма Натальи Николаевны к П. П. Ланскому, к сестре и ее мужу Наталье и Густаву Фризенгофам, письма к ней поэта Петра Андреевича Вяземского и Екатерины Ивановны Загряжской — те материалы, которые полностью опровергают бытовавшие десятилетиями представления о вдове поэта, что к семейной жизни она была равнодушна, что более всего ее радовали утехи «удовлетворенного тщеславия».

Именно с целью восстановить доброе имя матери Александра Петровна написала чудесные по своей задушевности воспоминания, начинающиеся словами: «Так часто в газетных статьях, литературных изысканиях появлялись не только несправедливые, но зачастую и оскорбительные отзывы о моей матери, что в сердце моем давно зрела мысль высказать правду о ее трагически сложившейся жизни. Перед беспристрастным судом истории и потомства я попытаюсь восстановить этот кроткий, светлый облик таким, как он запечатлелся в тесном кругу преданных друзей…» Эти воспоминания были изданы в 1907 году в приложении к газете «Новое время» и с тех пор почти 90 лет не переиздавались, оставаясь практически недоступными для широкого читателя.

Из этой семейной хроники мы немного узнаем о детстве самой Ази-Александры. Она была чрезвычайно подвижным и непосредственным ребенком. Остановить ее шумный нрав помогал часто внушенный матерью вопрос: «Достаточно ли я спокойна?», который воспитанная девочка должна была задавать себе, когда попадала в общество. Когда Азю спрашивали, в кого она такая пошла, Наталья Николаевна отвечала, что в нее, в мать, да только жизнь переломила ее жизнерадостную натуру и редко кто видел ее улыбку.

Как известно, государь Николай I выразил желание быть посаженным отцом на свадьбе генерала Ланского. Наталья Николаевна отклонила эту милость, чтобы не привлекать к себе «внимания общественности». Когда Ланской на следующий после свадьбы день поехал во дворец докладывать о случившемся, царь был по-прежнему ласков с генералом, несмотря на его своевольный поступок, и выразил желание быть крестным отцом первому ребенку Ланского.

«16 июня 1815 года Государь лично приехал в Стрельну (где стоял полк Ланского). Приняв меня от купели, он отнес матери здоровую, крепкую девочку и, передав ей с рук на руки, шутливо заметил:

— Жаль только одно — не кирасир!» — повествует А. П. Арапова.

Государь не забыл о своей крестнице Александре. Невозможно оставить без внимания эпизод встречи царя с девочкой: он как фотографический снимок напоминает нам о деталях, давно забытых, но дорогих сердцу. То подробности нашего общего прошлого…

«Постоянная царская милость служила лучшей эгидой против затаенной злобы завистливых врагов. Те самые люди, которые беспощадно клеймили ее (Н. Н. Пушкину-Ланскую. — Н. Г.) и оскорбительно поворачивались спиною во время вдовства, заискивающим образом любезничали, напрашиваясь на приглашения, — в особенности когда в городе стало известно, как сам царь назвался к отцу на бал.

Этот эпизод ярко восстает в моей детской памяти.

В то время, когда старшая сестра уже выезжала в свет, великие князья Николай и Михаил Николаевичи были прикомандированы для изучения службы к Конному полку (которым командовал П. П. Ланской. — Н. Г.). Желая повеселиться, они намекнули, что не худо было бы воспользоваться обширным залом, чтобы потанцевать. Это навело мать на мысль устроить вечеринку в полковом интимном кругу.

Каково же было ее удивление, когда отец, возвратившись от доклада у царя, взволнованно передал ей, что по окончании аудиенции Николай Павлович сказал ему:

— Я слышал, что у тебя собираются танцевать? Надеюсь, что ты своего шефа не обойдешь приглашением.

Трудно себе представить хлопоты, закипевшие в доме. Надо было принять государя с подобающей торжественностью, так как в ту пору редко кто из министров или высших сановников удостаивался подобной чести. Мне было тогда семь лет, и я с лихорадочным любопытством носилась по комнатам, следя за приготовлениями. Всю в слезах, еле-еле удалось моей старой няне уложить меня в постель. Я находила просто жестоким, что хоть из-за опущенной портьеры мне не хотят позволить взглянуть на крестного отца. Я далека была от предчувствия, что судьба готовит мне блестящее вознаграждение.

Государь, прибыв в назначенный час, в разговоре с матерью осведомился, как поживает его крестница, и она рассказала ему о моем детском горе, что мне не довелось его увидеть.

— Узнайте, спит ли она? Если нет, то я сейчас пойду к ней.

Мать поспешно вбежала в детскую, застала меня с возбужденным лицом, прислушивающейся к долетавшим звукам оркестра, зажгла свечу у теплившейся лампады и, радостно промолвив: «Царь идет к тебе», — скрылась метеором.

Более полвека прошло с тех пор, и я как сегодня помню трепетное биение моего сердца, детский восторг, охвативший мой ум! Не успел высокий силуэт Государя появиться на пороге, как я быстрым, непредвиденным нянею движением вскочила на постель и с самым сосредоченным видом голыми ногами изобразила глубокий реверанс, наподобие подмеченных мною на улице, когда дамы низко приседали при встрече с царем.

Государь неудержимо рассмеялся моей комической фигурке, взял меня на руки и поцеловал в обе щеки. Он ласково говорил со мной, но что он мне сказал — не помню. Я вся обратились в зрение и впилась в него глазами, зато он и теперь как живой сохранился в моем воображении.

По его уходе няня, укладывая, стала выговаривать мне, что я должна была бы спокойно лежать, а не вести себя непристойно, но я свысока отрезала, что она ничего не смыслит в придворном этикете. Однако же на другой день, когда старшие сестры подняли меня на смех, я мало-помалу утратила веру в свою оценку светских приличий, и когда меня стали систематически изводить фразой: «Расскажи-ка, Азинька, как по этикету ты показала царю свои голые коленки», я уже сознавала провинность и сконфуженно опускала голову!»

Процитируем еще одно место из воспоминаний дочери Натальи Николаевны и Петра Петровича Ланских. Строчки эти исполнены глубокого смысла: «С тихой радостью окончила Н.Н. свое одинокое скитание, почуяв себя у верной, спокойной пристани. С полным доверием поручила она честной благородной душе участь своих детей, для которых ее избранник был опытным руководителем, любящим другом. Слово отец нераздельно осталось за отошедшим.

«Петр Петрович» — был он для них прежде, таким и остался навек. Но вряд ли найдутся между отцами многие, которые бы всегда проявляли такое снисходительное терпение, которые так беспристрастно делили бы ласки и заботы между своими и жениными детьми. Лучшей наградой исполненного долга служило ему сознание тесного неразрывного союза, сплотившего нас всех семерых в одну любящую, горячо друг другу преданную семью».

Как оказалось, дети Натальи Николаевны, Пушкины и Ланские, были очень дружны между собою, и эти отношения сохранились на всю жизнь. Сохранились воспоминания о том, как они ездили друг к другу в гости — надолго, по-родственному.

«…Лашма, усадьба генерала Ивана Андреевича Арапова и супруги его от второго брака вдовы поэта с П. П. Ланским. Здесь в течение долгих лет проводила лето дочь поэта Мария Александровна Гартунг, здесь гостил его старший сын Александр Александрович…»

А вот свидетельства Е. Н. Бибиковой, дочери Елизаветы Петровны Ланской (кстати, первым браком Е.П. была замужем за братом генерала Арапова, стало быть, два родных брата были женаты на двух родных сестрах):

«Зимой дядя Александр Александрович (сын А. С. Пушкина) приезжал в Петербург по делам институтов и заседал в Опекунском совете, жил, как всегда, у моей матери, и там я с ним встречалась и глубоко уважала этого гордого старика… Мария Александровна Гартунг гостила у нас в Андреевке каждое лето до открытия Казанской железной дороги. После этого она стала ездить в Лашму к другой сестре Александре Петровне Араповой… Она была очень ожесточена на свою неудачную жизнь… со своими седыми волосами напоминала какую-то средневековую маркизу».

«Я хорошо помню Александру Николаевну (в замужестве Фризенгоф). Она была моей крестной матерью. Я родилась в Висбадене, в Германии. Мать боялась первых родов, которые и были очень тяжелые, и поехала в Висбаден, где тогда царила ее сестра — красавица Наталья Александровна, урожденная Пушкина, жена принца Нассауского. Крестным был дед П. П. Ланской, который лечился от ревматизма и жил у падчерицы Натальи Александровны».

«Когда мне минуло уже семь лет, мой отец Николай Андреевич Арапов заболел нервным расстройством в деревне, и мама, списавшись с Фризенгофами, повезла отца и нас, детей, в Вену. Там мы прожили два года».

Дети, внуки, правнуки Пушкины и Ланские продолжали строить свои родственные отношения на основании, которое никогда не поколеблется. Это основание — бескорыстная любовь, которой дети научаются от родителей. В семье Пушкина и Ланского эту любовь изобильно излучала Наталья Николаевна, мать большого семейства и преданная жена, красавица телом и душой до самой своей смерти на пятьдесят втором году…

«Ты знаешь, как я желаю доброго согласия между вами всеми, — писала Наталья Николаевна П. П. Ланскому о своих детях, — ласковое слово от тебя к ним, от них к тебе — это целый мир счастья для меня».

Она всегда искала счастья для своих ближних, а потому была истинно счастлива, именно это давало ей силы жить, какие бы бури ни бушевали в ее сердце и какие страсти ни кипели бы вокруг ее имени.

Загрузка...