Гончие Гавриила

7. Пурпурная река

Точно, в этой стране случиться может что угодно. После беспокойной ночи в сказочных декорациях дворца ― павлины, немые слуги, гаремные сады ― никакое волшебство, казалось, удивить не могло. Но меня просто поразило, что я немедленно поняла, несмотря на расстояние, что ко мне пришел Чарльз, а не Хамид, которого я ожидала. Немедленно и с огромным удовольствием.

Я тихо сидела на солнце и смотрела на кузена.

Еще довольно далеко он приветственно поднял руку, потом что-то привлекло его внимание, он остановился и обернулся к сгустку тени под пыльным кустом. На моих глазах тень превратилась в черную козу и сидящего перед ней скрестив ноги пастушка, палка лежала рядом на земле. Разговор продолжался минуты две, потом мальчик встал и они вдвоем пошли вниз к реке.

Я опять спустилась по своему берегу, и мы встали друг против друга, разделенные двадцатью футами бурной красной воды.

― Эй, ― сказал Чарльз.

― Эй, ― ответила я. А потом добавила не очень остроумно: ― Мы застряли. Она разлилась.

― Похоже на то. Так тебе и надо, за то, что пролезла вперед. Как бабушка Ха?

― Нормально. Ты рано. Как ты сумел?

― Приехал утром. В гостинице мне сказали. Видел твоего шофера и сказал, что я тебя заберу.

― Сказал? Теперь иди и забирай!.. Слушай, мальчик сказал, что это до завтра. Что будем делать?

― Я перейду.

― Не сможешь! Там чертовски глубоко! Ты попал под дождь прошлой ночью в Бейруте?

― Под что?

― Под дождь! ― Я показала на безупречно-чистое небо. ― Дождь!

― Не понимаю, почему мы должны стоять в двадцати футах друг от друга и разговаривать о погоде, ― сказал Чарльз, расстегивая пуговицы рубашки.

Я закричала в ужасе:

― Чарльз, нельзя! И это не поможет!..

― Можешь смотреть или нет, как тебе больше нравится. Помнишь те замечательные времена, когда нас вместе засовывали в ванну? Не волнуйся, справлюсь.

― С большим интересом буду ждать момента, когда ты утонешь. Но если бы ты только послушал!

― Ну? ― спросил он, продолжая раздеваться.

Я быстро огляделась. Как-то мне не нравилось стоять посередине долины и диким голосом кричать о наших личных делах, но разглядеть я сумела только кусты и деревья на скале надо мной. На тропе никакого движения не было. Я закричала:

― Ничего хорошего не добьешься своим переходом. Она сказала, что не примет тебя.

― Не примет меня? ― Я кивнула. ― Почему?

Я сделала неопределенный жест.

― Не могу сейчас объяснить. Но не примет.

― Тогда когда?

― Никогда. Она имела в виду, что вообще. И не только тебя, никого. Чарльз, извини…

― Она сама тебе это сказала?

― Да, и казалась при этом немного… ― Тут постоянные вопли утомили мое горло и я закашлялась. Чарльз дернулся, потом обернулся к мальчику, который вместе с черной козой стоял прямо за ним. Почему-то я не рассматривала его, как нежелательную аудиторию, он в моем сознании слился с козами и камнями, в которые иногда превращался.

По жестам мальчика можно было понять, о чем спрашивает его Чарльз. В конце концов кузен повернулся ко мне и опять повысил голос.

― Он говорит, что я могу перейти выше.

― Мне он заявил, что нигде нельзя.

― Существуют все-таки некоторые вещи, которые я могу делать, а ты ― нет. В любом случае, это безнадежно. Не могу выкрикивать интимные подробности о бабушке Ха через двадцатифутовый поток воды. ― Он показал на невидимый дворец. ― Прямо под ним… Чертовский шум… А мне нужно с тобой поговорить. Ахмад говорит, есть место выше по течению. Можешь подняться по твоей стороне?

― Попробую. ― Я повернулась и побрела по берегу. Тропы не было, вода бежала прямо под скалой среди разросшихся кустов и невысоких деревьев. Скоро я потеряла из виду Чарльза и его проводника, продиралась между кустов и камней и думать могла только о движении. Берега реки густо обросли разнообразной растительностью, не удавалось идти так, чтобы все время видеть воду. Чарльз с мальчиком тоже скоро повернули, очевидно, на какую-то козью тропу.

Я поднималась по своей стороне примерно полмили, потом обнаружила, что поток поворачивает и резко углубляется в скалу. Он превратился в несколько маленьких озер, и вода бежала от одного к другому, постоянно извиваясь. Тут появились Чарльз с мальчиком. Хотя поток стал уже, и весь заполнился обломками скал, не было видно безопасного места для перехода. И чем решительнее сужалась река, тем быстрее и громче текла вода, так что тут вообще общаться можно было только жестами.

Мальчик величественно показал вверх. Чарльз махнул рукой и что-то выкрикнул. И мы пошли дальше.

Примерно через милю мучительного пути русло реки неожиданно встало на дыбы, поток тек по скале вертикально. То есть на самом деле он просто выбивался из скалы. Исток Нар-Эль-Салька оказался миниатюрным повторением истока Адониса, неожиданно выскочил из сухой скалы ручьем ледяной зеленой воды. С ревом, который усиливало эхо, он падал в озеро, а потом несся дальше вниз. Обрызганные кусты качались на ветру. Солнце освещало каскад, превращало его в поток бриллиантов, но там, где мы стояли, была тень.

Я почти в отчаянии огляделась. Если внизу было трудно разговаривать, посередине ― еще труднее, то здесь уже категорически невозможно. Рев воды усиливало эхо, и хотя мы с Чарльзом находились не больше, чем в девяти футах друг от друга, ни о каких разговорах даже подумать было нельзя. И никакого перехода. Идти через поток ― заведомое самоубийство, а выше каскада скала стояла, как кафедральный собор.

Именно туда указывал мальчик, и к моему ужасу, туда и отправился Чарльз. Мои вопли, а может быть дикие жесты привлекли его внимание, потому что он остановился, кивнул головой, поднял вверх большой палец, махнул рукой и с завидной уверенностью подошел к скале. Только тогда я вспомнила, что массу времени в Европе кузен затратил на скалолазание. Оставалось только расслабиться и надеяться, что это, как и все остальные свои увлечения, он довел до совершенства.

Похоже, да. Не имею ни малейшего представления, действительно ли это так легко с профессиональной точки зрения, или он заставил это так выглядеть, но все произошло очень быстро. Он лез осторожно, потому что местами камни были мокрыми или качались, но очень скоро оказался рядом со мной на берегу.

― Привет, Афродита.

― Адонис, надо полагать? Приятно тебя видеть. Но если идея состоит в том, чтобы перетаскивать меня на ту сторону по отвесной стене, то советую подумать еще раз. Это не пойдет.

― Даже и не буду пытаться рисковать своей драгоценной шеей. Нет, ты попалась, сладкая. Здесь зверски холодно, да еще дьявольский шум… Давай поднимемся на солнце, где можно поговорить?

― Ради бога, давай. Но ты приложил массу усилий, чтобы просто немного поболтать.

― Твое общество… Подожди минуточку. Я скажу мальчику… Где он? Видела, как он уходил?

― Не угадал? Это не мальчик, а фавн. Он делается невидимым, когда хочет.

― Очень похоже. Ну ладно, появится, когда пора будет получить плату.

Скоро Чарльз вывел меня на маленькое плато, жарко освещенное солнцем. Здесь тоже все очень походило на исток Адониса, потому что на плато стоял разрушенный древний храм. Сохранились только крутые ступени портика, кусок сломанного пола из грубо обтесанных камней и две медового цвета колонны. Это был когда-то совсем маленький храм, святилище какого-то неважного и всеми забытого бога. Между камнями росли желтые цветы, посередине одной колонны, там, где от нее отвалился кусок, сокол свил неаккуратное гнездо и накапал белыми пятнами. Но все равно все это запустение вписывалось в пейзаж с дикой красотой.

Мы сели на ступени в тени одной из колонн. Рев водопада отразили скалы, было очень тихо. Чарльз достал сигареты и предложил мне одну.

― Нет, спасибо. Знаешь, Чарльз, я очень рада, что ты пришел! Что мне делать? Я не могу перелезть через эту ужасную скалу, а фавн сказал, что вода спадет только завтра.

― Я тоже так думаю. Вообще-то есть другой путь. Выше в горах рядом с Афкой есть дорога, но это очень далеко. И мне-то придется ехать на машине, а тебе ― идти пешком, к тому же ты можешь заблудиться. Полагаю, мальчик может перейти и проводить тебя, но все равно мы можем разойтись. Там все изрезано дорогами.

― И, возможно, битком набито дикими кабанами и воинственными племенами. Ничего не заставит меня лезть в горы верхнего Ливана, с мальчиком или без него.

― Совершенно согласен. ― Кузен лениво прислонился к колонне и выпустил в солнце клуб дыма. ― Если вода до ночи не спадет, остается сделать только одно ― вернуться во дворец. Именно это собирался совершить и я. Что ты там сказала насчет ее нежелания меня видеть?

― Просто она заявила, что не примет, и я тоже не особенно хочу возвращаться. Все тебе через минуту расскажу. Но сначала объясни, что ты мне орал внизу. Ты сказал, что видел Хамида, моего водителя? Он должен был утром за мной приехать.

― Видел. И все в порядке, я прибыл вместо него. Помнишь, отец Бена задержался и не мог попасть домой раньше вечера воскресенья, вчера? Так вот, он позвонил вечером, сказал, что все еще не может, должен ехать в Алеппо и, возможно, Хомс и не знает, когда освободится. Тогда я сказал Бену, что вернусь позже, а пока отправлюсь в Бейрут, раз ты там. Не пытался тебе звонить, было уже поздно, поэтому выехал очень рано утром сегодня, прямо на рассвете. Дорога была совершенно пустая, я разогнался до скорости звука, через границу меня пропустили за двадцать минут, это, наверняка, для них рекорд. В Бейрут я попал около восьми. Хамид был в вестибюле гостиницы, когда я вошел и спросил о мисс Мэнсел. Он сказал, где ты проводишь ночь, и что он обещал тебя забрать. Поэтому я сказал ему не беспокоиться и отправился сюда сам.

― Очень может быть, что в результате он потерял дневной заработок.

― Не волнуйся, я ему заплатил. И уверен, он получит другой контракт. В «Фениции» всегда массе людей нужны автомобили. Он казался вполне довольным.

― Тогда хорошо. Он очень приятный парень, между прочим. Я вчера неплохо провела день.

Чарльз стряхнул пепел на какое-то растение.

― Вот об этом я приехал услышать. Раз добиться этого разговора было так трудно, он обязан быть очень интересным. Какого дьявола ты перебежала мне дорогу, маленькая Кристи? Ты вызвала у бабушки Ха такое отвращение, что они решила больше ни с кем не общаться?

― Возможно. Ой, дорогой, как много нужно рассказать! Вообще-то я совершенно не собиралась туда заходить. Но когда мы приехали в деревню, Хамид остановил машину, и дворец выглядел очень близким, таинственным и романтичным… и честно говоря, мне даже не приходило в голову, что она может отказаться видеть кого-то из нас. Вот посмотри вниз. Его отсюда тоже видно. Выглядит великолепно, да? Расстояние увеличивает очарование. Вблизи он просто разваливается на части.

Дворец действительно хорошо был виден сверху. Орлу до него лететь было бы не больше трех четвертей мили. В чистом прозрачном воздухе виднелись даже перистые деревья. Мы смотрели с задней стороны дворца на слепую стену и арки, окружающие мерцание озера. За сералем раскинулись крыши и дворы, в географии которых я так и не разобралась. Издалека казалось, что дворец совсем покинут, руины на солнце.

― Видишь зеленый двор и озеро? Это сераль, где я спала.

― Очень разумно. А бабушка Ха?

― Она живет во дворе принца.

― Похоже на нее. Теперь рассказывай. Хамид рассказал, что ты захватила их врасплох, но в конце концов прорвалась внутрь.

― В конце концов ― совершенно верное выражение, а к бабушке я попала только после полуночи.

И я поведала ему о своих приключениях, стараясь ничего не пропустить.

Он слушал, не перебивая и не двигаясь, потом бросил окурок к подножию камня, на котором сидел, старательно раздавил его и посмотрел на меня.

― Увлекательная история. Ну что же, мы ожидали странной ситуации. Но эта даже чуднее, чем ты думаешь.

― В смысле?

Он спросил прямо:

― Тебе показалось, что она в своем уме?

Я часто читала о «моментах истины». Они должны происходить неожиданно, я в них особенно не верила, относила к чудесам, почти Библейским, которые в обычной жизни не происходят. Но в очень личном смысле со мной именно это и произошло.

Вот сидит мой кузен, мальчик, которого я знаю двадцать два года, всю жизнь, задает вопросы. Я мылась с ним в одной ванне, видела, как его шлепают по попе, смеялась над ним, когда он упал с забора и плакал, обсуждала с ним сексуальные проблемы, когда у нас не было друг от друга физических секретов. Позже я относилась к нему с подчеркнутым безразличием. Когда я встретила его на улице Прямой, мне было приятно, но вовсе меня не захлестнул восторг. А сейчас неожиданно, когда он повернул голову, посмотрел на меня и задал вопрос, я будто впервые в жизни увидела серые глаза с длинными ресницами, аккуратно подстриженные темные густые прямые волосы, тень на щеке, капризные восхитительно вырезанные ноздри и верхнюю губу, ум и чувство юмора в выражении его лица…

― Что случилось? ― спросил он нетерпеливо.

― Ничего. Что ты сказал?

― Спросил, в своем ли уме бабушка Ха.

― А… ― Я взяла себя в руки. ― Да, конечно. Она чудная, осипшая, сказала, что все забывает, вообще довольно вредная и противная, но… Не могу объяснить, но выглядела она очень даже разумной. Как бы она ни чудила, ни одевалась и вообще… Глаза у нее умные.

― Именно об этом я и говорю. Нет, подожди, выслушай теперь мою половину истории.

― Твою половину? Ты имеешь в виду, что что-то узнал со времени нашей встречи?

― Так и еще раз так. Позвонил нашим в пятницу вечером сказать, что скоро уеду из Дамаска в Бейрут. Сообщил, что встретил тебя, мы собираемся провести два-три дня вместе и увидеть бабушку. Спросил, хотят ли они что-нибудь передать или что-то в этом роде. Мама сказала, что они получили от нее письмо.

Я удивленно на него уставилась.

― Письмо? Еще одно завещание?

― Нет, письмо. Оно пришло недели три назад, когда я был в Северной Африке. Наверное, сразу после твоего отъезда. Мама вообще-то написала об этом подробно, а когда я позвонил, сказала, что письмо ждет меня в конторе Кука в Бейруте. Более того, она переслала и бабушкино письмо. ― Он засунул руку в карман.

― Оно у тебя?

― Взял сегодня утром. Подожди, прочтешь и скажешь, есть ли для тебя в этом какой-то смысл. ― Он вручил мне манускрипт на грубой бумаге, может быть упаковочной, почерк раскорячистый и неаккуратный, будто писали испорченной ручкой. Но разобрать можно.

Я прочитала письмо один раз, потом еще раз, медленнее, и мой рот, наверное, все это время был широко открыт. Потом я посмотрела на кузена. Он привалился к колонне, голова откинута, глаза прищурены под длинными ресницами, смотрит на меня.

― Ну?

― Но Чарльз… А когда она это написала? Там есть закорючка наверху, но я не могу разобрать.

― По-арабски. Написано в феврале. Судя по почтовой марке, сразу его отправила, но не авиапочтой, поэтому оно шло почти три недели. Но дело не в этом. Оно точно было написано после Рождественского завещания. Можешь придумать что-то, более похожее на прямое приглашение?

― Два месяца назад? Значит, что-то случилось, и она передумала.

― Джон Летман?

― Думаешь, это возможно?

― Не знаю, поскольку не видел. Какой он?

― Высокий, довольно худой, немного сутулится. Светлые глаза…

― Девочка дорогая. Он меня не интересует физически. Можешь сказать, что он честный?

― Откуда я знаю?

― Искусства нет, чтоб разглядеть души конструкцию в лице? Согласен, конечно, но какое впечатление?

― Неплохое. Я сказала, что сначала он немножко обескураживал, но если Хамид прав, он просто был не в себе. В любом случае, очевидно, он выполняет повеления бабушки Ха. Потом он с ней повидался и стал нормальным. Она, наверное, сказала, что не нужно бояться этой странной маленькой штучки, как бы она ни напоминала симпатичного мальчика.

― Значит, ты подумала, что у него там корыстные интересы?

― Мысль залетела мне в голову с помощью Хамида. Мы согласились, что у нас противные характеры. Это важно?

― Да нет, если только ее и его желания совпадают.

― Не думаю, что об этом стоит беспокоиться. У меня создалось впечатление, что все происходит в соответствии с ее желаниями сто процентов времени. Сомневаюсь, что Летман способен помешать ей сделать что-то, к чему ее сердце лежит.

― Пока это правда…

― Готова поспорить. Знаешь, нет никакого смысла сооружать что-то безо всяких оснований. Она просто передумала после того, как написала письмо. Очень даже могла забыть, какой ты. Это случается.

― Ты мне про это потом обязательно расскажешь. Боже мой, да мне плевать, что она придумала, и как он это устроил, если это соответствует ее желаниям. Просто она старая, как семь холмов, и совсем одна с этим парнем, про которого ничего не известно. А рассказ про курение гашиша не добавляет веселья. Сейчас он, может, и в порядке, но движется по дороге в никуда, наверняка понимаешь. Она так долго здесь прожила, что несомненно знает, что к чему, и у тебя создалось впечатление, что она может с ним справиться…

― С шестью такими.

― Да. Хотел бы увидеть сам, вот и все. Ты должна признать, что прошлая ночь плохо сочетается с этим письмом.

― Думаешь, должна была? По-моему, постоянство никогда не было ей именем.

― Нет, но… Она не дала никаких причин для ее эмбарго на меня?

― Абсолютно никаких. У меня честно создалось впечатление, что она меня увидела, удовлетворила любопытство, а теперь хочет вернуться к собственной жизни, какой бы она ни была. Она подолгу казалась совершенно нормальной, а потом вдруг выглядела, будто улетела куда-то вдаль, и говорила очень странные вещи. Я до сих пор с сумасшедшими не общалась и не могу судить, но сказала бы, что она просто старая и рассеянная. И мне понравился Джон Летман, а бабушка казалась вполне счастливой, только немного брюзжала. Но если ты думаешь, что я могу угадать ее мысли… Не забывай, я ее почти не знаю и к тому же чувствовала себя не очень хорошо из-за ужасного табака, жуткой комнаты и отвратительного бульканья ее трубки. Ой Чарльз, и я совершенно забыла, в комнате была кошка, а я не знала. Она, должно быть, была за занавесками кровати. Я чувствовала себя очень странно и думала, что это из-за запахов или еще чего-то, но это, наверное, из-за нее.

― Кошка? ― Он так дернулся, что стукнулся головой о колонну. ― Правда была?

Мне даже стало приятно, что Чарльз не забыл, как я отношусь к этим безобидным домашним животным, и какой ужас они у меня вызывают.

Фобии объяснять невозможно. Панически бояться кошек настолько странно, что поверить трудно. Я их обожаю, они очень красивые, на картинках просто доставляют мне удовольствие. Но не могу находиться с ними в одной комнате, а в редких случаях, когда пыталась побороть страх и потрогать кошку, почти заболевала. Эти животные ― мой ночной кошмар. Когда я училась в школе, дорогие маленькие друзья узнали об этой странности моего характера и для эксперимента заперли в комнате с котенком. Меня освободили в полураспавшемся от истерического припадка состоянии через двадцать минут. Это единственный способ, которым Чарльз, даже в самом отвратительном возрасте, меня не пытал. Он не разделяет со мной эту фобию, но достаточно близок ко мне, чтобы ее понимать.

Я ему улыбнулась.

― Нет, я этого не переросла. Думаю, это невозможно. Я увидела кошку, когда выходила из комнаты, она выскочила из-за занавески и прыгнула на кровать рядом с бабушкой Ха, а та начала ее гладить. Зверюга, наверное, там была не все время, а то бы я раньше плохо себя почувствовала. Там, очевидно, есть еще незаметная дверь. Вполне разумно для помещения такого размера. ― Чарльз промолчал. Я вернулась к изучению письма. ― А кто такой Хамфри Форд?

― Кто? А, в письме. Профессор, исследователь Востока. Старый, как эти горы. Был другом моего дедушки, настоящего дедушки, не твоего. Печально бестолков ― это mot juste[9], можно сказать. Обычно читал первую в семестре лекцию, потом отправлялся в Саудовскую Аравию. Благословение Аллаха, это было еще до меня, но я с ним общался, даже завтракал раза два, и он меня узнавал иногда на улице. Симпатичный старичок.

― Почему ты ей не сообщил, что едешь?

― Не знал, когда сюда попаду, и думал, что лучше действовать по обстановке, играть по слуху.

― А Самсон? Кто такой Самсон, кошка?

― Собака. Тибетский терьер. Она его купила, когда была последний раз дома. Он принадлежал умершему кузену Бойда, она его подобрала и привезла сюда, как друга для Делии. Его от природы звали By или Пу или как-то еще очень по-тибетски, но она поменяла имя на Самсон[10], угадай почему.

― Слишком тонко для меня. ― Я вернула письмо. ― Собак я не видела, они заперты, выпускаются только ночью. Джон Летман сказал, что они опасны.

― Если Самсон испытывает к нему антипатию, то Летман защищал себя, а не тебя. ― Он сложил письмо и засунул обратно в конверт. Мне показалось, что говорит он несколько рассеянно. ― Самсон был, насколько я помню, со всеми посторонними яростен и жесток, хоть и маленький. С тобой было бы все в порядке, говорят, у членов одной семьи есть что-то общее в голосе или запахе, что собаки узнают даже при первой встрече.

― Правда? ― Я обвила пальцами колено и откинулась назад. ― Знаешь, письмо можно рассматривать двояко. Если она запамятовала, что нацарапала, очень может быть, что уже забыла и о своем нежелании тебя видеть. Понимаешь? В любом случае, Джон Летман обещал с ней поговорить, и если с его bona fide[11] все в порядке, то и поговорит. А если у него оно… Или они?.. Ну то есть, если он нечестный, то все равно не сможет тебя просто проигнорировать. Да он вроде и не собирался, хотел вступить с тобой в контакт. В этом случае можешь достать письмо и заставить тебя впустить.

― Полагаю.

Но голос у Чарльза стал уж совсем отрешенным, он сосредоточенно прикуривал новую сигарету.

― Послушай, а почему бы просто сейчас не вернуться вместе со мной, потому что я действительно здесь застряла, и мне надо возвращаться. Можем сейчас показать Джону Летману письмо, и попробуешь вломиться к бабушке Ха сегодня. Он вряд ли сможет тебя остановить, если ты будешь прямо на пороге… Чарльз, ты меня слышишь?

По-моему, не слышал совсем. Отвернулся, смотрел в долину в сторону дворца.

― Посмотри туда.

Сначала я ничего не разглядела. Сонные руины, скалы с четкими тенями, деревья, посеревшие от жары. Ни облаков, ни ветра, ни звука. Потом я увидела, за чем он наблюдает. Между скал и кустов какое-то движение. Мужчина в арабской одежде пешком идет ко дворцу. Почти неразличим от окружающего, одежда пыльного цвета, а на голове что-то коричневое. Если бы мы с Чарльзом не отличались редкостной дальнозоркостью, мы бы его вообще не разглядели. Странник двигался очень медленно, временами исчезал, когда тропа поворачивала за камни или кусты, но постепенно выбрался на открытую поверхность плато за дворцом. В одной руке он держал палку, а через плечо, кажется, был перекинут какой-то мешок.

― Похож на пилигрима, ― сказала я. ― Ну и разочаруется же он, если идет во дворец, а непонятно, куда он может направляться еще. Фавн, должно быть, прав. Дорога есть.

― Должна быть. Тебе никогда не приходило в голову задуматься о том, как Летман вчера попал во дворец раньше тебя?

― Очень глупо с моей стороны, не подумала. Да, помню, говорили, что дворец расположен на старой караванной тропе из верхнего Ливана к морю. Значит, должна быть и дорога. ― Я улыбнулась ему. ― Но не для меня, Чарльз, любовь моя, не для меня.

― Наоборот. Я начинаю думать… Подожди, следи пока за этим человеком.

― «Пилигрим» добрался до задней стены дворца, но вместо того, чтобы повернуть и обогнуть стену сераля, пошел в другую сторону, к углу, где стены поднимались прямо-таки из скал. Чуть пониже росли деревья, в них он и исчез.

― Но он не может там пройти! ― воскликнула я. ― В ту сторону выходили окна моей спальни. Там обрыв к реке.

― У него свидание.

Я прищурила глаза и увидела араба и другого человека в европейском платье. Они медленно прошли между деревьями, очевидно увлеченно разговаривая, и остановились, маленькие фигурки на краю густой тени.

― Джон Летман? ― спросил Чарльз.

― Должно быть. Посмотри, там еще кто-то есть. Я точно видела кого-то за ветками, в белом на этот раз.

― Да, еще один араб. Наверное привратник, Яссим.

― Или Насирулла. Нет, забыла, он не мог перейти. Значит, Яссим. Не понимаю, они все это время его там ждали? Я не следила, но если бы они прошли от главных ворот, мы бы их наверняка заметили.

― А там есть проход?

― Да, вдоль северной стороны ниже аркады сераля. Тропинка идет в зарослях выше Нар-Эль-Салька и огибает стену дворца.

― Если бы они там шли, мы бы их точно увидели. Нет, очевидно существует задняя дверь. Разумно, она должна там быть, спрятанная где-то между деревьев.

― Вход для торговцев? Возможно, ты и прав. Смотри, он отдал то, что принес, и уходит. Следи за остальными. Спорим, мы не увидим, как они исчезнут?

На таком расстоянии эта сцена казалась молчаливым сном. Только что три миниатюрных человека стояли под игрушечными деревьями у стены сказочного дворца, в следующий момент араб-путешественник повернул и медленно двинулся среди скал, а остальные двое исчезли в тени. Мы молча ждали. Араб исчез, остальные двое тоже не появлялись. Действительно, должно быть, во дворец есть другой вход. Все было видно четко и ярко, но казалось очень далеким. Я с тоской подумала о длинном пути вниз и неожиданно сказала:

― А если честно, я совсем не хочу туда возвращаться. Мы не можем этого избежать?

― Решила по следам пилигрима пройти в верхний Ливан?

― Нет, но ты не мог бы меня как-нибудь переправить? Выглядело это совсем несложным.

― Правда?

Он усмехнулся. Других комментариев не последовало.

― Не можешь?

― Нет, любовь моя, не могу. Более того, не стал бы, даже если бы мог. Ясно, что Аллах желает, чтобы ты вернулась в Дар Ибрагим, причем желание Аллаха пришлось на очень подходящее время. Так я выражаю тот факт, что оно совпало с моим. Ты возвращаешься, и я иду с тобой.

― Правда? Покажешь Джону Летману письмо и заставишь себя впустить?

― Нет. Летман не имеет к этому никакого отношения. Ты меня впустишь сама.

― Если я тебя правильно понимаю…

― Вероятно. Есть задняя дверь, ворота.

― Ну и что?

― Я думал. Место, где мы встретились утром, скрыто от дворца?

― Да, но, Чарльз…

― И ты сказала, что сначала приняла меня за своего водителя.

― Да, но, Чарльз…

― Они видели Хамида, но никогда не видели твоего кузена и в любом случае не имеют оснований ожидать моего появления, как и ты. Если они следили за тобой утром, то увидели бы, что ты пошла вдоль потока встретиться с водителем, который двигался от деревни. Правильно?

Да, но, Чарльз, ты не можешь! Ты правда думаешь…

― Конечно. Заткнись и слушай. Хочу попасть туда сам и увидеть точно, что происходит. И сделать это нужно именно сейчас, не дожидаться доброй воли Летмана. Этот разлившийся поток, ― посланный Богом шанс. Твоя задача очень проста. Возвращаешься ко дворцу, звонишь старому Яссиму и говоришь более-менее правду. Не смогла переправиться, шофер тоже не может, но поднялась вдоль реки и поискала брод. Добралась прямо до истока и нигде переправиться не смогла, даже с помощью шофера. Пока правдивее быть трудно. Итак, ты велела шоферу возвращаться в Бейрут и приехать за тобой завтра, когда река, возможно, опадет. Ты также передала с ним своему кузену Чарльзу, что остаешься здесь еще на ночь и присоединишься к нему завтра в гостинице.

― Но, Чарльз…

― Они вряд ли могут отказаться тебя впустить. Мне даже показалось, что этот мистер Летман доволен твоей компанией. Кто может его обвинять? Живи ты в таком месте, ты была бы рада самому жуткому снежному человеку.

― Спасибо.

― Не за что. Поэтому возвращайся во дворец. Ты сказала, что можешь ходить куда угодно, только не в комнаты принца. Так и поступай. На этот раз в твоем распоряжении целый день. Попробуй найти заднюю дверь, ты сказала, она идет из твоей части дворца.

― Должна бы. Я говорила про человека, который ночью брел по саду сераля? Кто бы он ни был, он не проходил мимо моей комнаты к главному входу, поэтому должен был появиться другим способом. Но ты серьезно? Правда собираешься вломиться?

― Почему нет? Если найдешь дверь, то проверишь, чтобы она была открыта вечером, и Магомет придет к горе.

― А если не найду?

― Тогда придется искать другой путь. Я и отсюда вижу, что на плато окна не выходят. Но ты сказала, что с севера есть аркада в сторону деревни и тропа внизу.

― Да, но все окна зарешечены. Не забывай, это гарем.

― Ты сказала, что все разваливается на части, неужели ни одна решетка не сломалась? Или не может быть сломана?

― Да, наверно. Но они высоко в стене и…

― Залезу. Если дворец давно не ремонтировали, там есть на что опереться. Всю жизнь мечтал залезть в гарем.

― Верю. Но почему бы сначала не попробовать войти прямо? Я имею в виду со мной, в главные ворота.

― Потому что если не получится, ты тоже останешься снаружи, а тогда не будет возможности даже вломиться. И не хочу встречаться с Летманом.

Я собралась спросить, почему, но увидела лицо кузена, и решила сэкономить время и энергию. Знаю Чарльза. Вместо этого я спросила:

― Ну а когда войдешь, то что? А если поймают?

― Произойдет скандал, а возможно и драка с Джоном Летманом, но я готов рискнуть. Это меня не волнует. Обязательно увижу бабушку Ха, даже если она при этом разорвет меня в клочья.

― Вот этого я и не понимаю. Одно дело любопытство, но этот взрыв привязанности… Так просто не бывает. Это все великолепно, но ты просто не можешь такого сделать.

― Нет? А посмотри на это с другой стороны. Ты должна туда вернуться, хотя и не хочешь. Неужели тебе не было бы приятно, если бы я оказался рядом?

― В таких обстоятельствах я была бы рада самому жуткому снежному человеку.

― Спасибо. Итак, сладкая Кристабель…

Конечно, я еще протестовала, но в конце концов он победил, как всегда. Кроме того, последний аргумент оказался самым убедительным. Хоть ночь в Дар Ибрагиме была крайне романтичной, очень не хотелось повторять ее в одиночестве.

― Значит, договорились. ― Он решительно встал. ― Сейчас перелезу обратно и, если им интересно, они увидят, как я возвращаюсь в деревню. Ты сказала, что ужин там в десять, а бабушка Ха приняла тебя примерно в двенадцать. Просто на случай, если она опять захочет с тобой пообщаться, лучше договоримся, что я буду с задней стороны дворца после десяти тридцати. Если не сможешь открыть ворота, я полаю по-лисьи под стеной. Если можно будет влезать, высуни в окно полотенце или просто что-нибудь светлое, чтобы я увидел. Понимаю, мыльная опера, но простые идеи обычно работают лучше всего. На самом деле, я предпочитаю залезть в окно, поскольку гончие там бегают всю ночь.

― Господи, я и забыла… Не знаю, смогу ли я с ними что-нибудь сделать. Если меня снова позовут к бабушке, то их, может быть, запрут, но в другом случае…

― Рискнем, не волнуйся. Дом большой. Вернемся к нашим планам.

― А фавн?

― Мне кажется, его тишину можно купить, а тебе?

― Ты, наверное, сможешь.

― К тому же никто не может из деревни перейти через Нар-Эль-Сальк и доложить, что на улице целый день стоит белый «Порш». Немного подожду, чтобы увериться, что тебя впустили во дворец. Если не впустят, спускайся опять к реке, и опять подумаем. Но уверен, что ты войдешь.

― Тебе-то хорошо. Но я не хочу проводить еще одну ночь даже без ночной рубашки.

― Я не виноват, это воля Аллаха. Принесу тебе зубную щетку, но будь я проклят, если полезу через водопад, держа в руках ночную рубашку. Можешь одолжить у бабушки Ха.

На этой ноте закончился наш разговор, и Чарльз отправился обратно к водопаду.