Глава 2

Бойфренд. Посмотрим правде в глаза: на что может рассчитывать жирная, подслеповатая, веснушчатая официантка с нелепой стрижкой? Те два парня, которых я осмелилась пустить в свое сердце и в свою постель, не стоили потраченного времени, сказанных слов и выплаканных слез. На горизонте маячил третий – выпускник Королевского хирургического колледжа с классной стрижкой, милой улыбкой и смешной фамилией Тертл[4], но я не решалась думать о нем всерьез. Однажды он зашел в «Голову турка» и заказал кофе с молоком, а потом умудрился пролить его на свои конспекты. Пока я помогала ему ликвидировать последствия, стекающие со стола прямо ему на штаны, Терри Тертл сообщил мне, что через час у него экзамен, на котором к нему наверняка отнесутся снисходительно, так как теперь на его штанах мокрое пятно: очень похоже, будто он обмочился от страха. Я хохотала, как ненормальная, – даже не думала, что умею так смеяться…

А вечером Терри снова заглянул в «Голову турка», торжественно сообщил, что сдал экзамен, и предложил сходить куда-нибудь вместе. Мне. Я едва поверила своим ушам. Скай Полански идет на свидание с выпускником Королевского хирургического колледжа! Помню, как тряслись у меня руки, когда я красила ногти в кокетливый розовый цвет. Потом я примеряла новые туфли, платье с блестками и… его фамилию. Не шучу, целый вечер накануне свидания в моей голове вертелось: «Скай Тертл». Знаю, что глупо, но ничего не могла с собой поделать.

* * *

– Кейт! Кейти! Дай мне рецепт своей самой лучшей диеты!

С утра пораньше я уже наяривала своей лучшей подружке. Кейт работала в стейк-баре через дорогу от моего кафе, и мы с ней часто пропускали по чашке кофе с «Бейлисом» в обеденный перерыв. В отличие от меня, Кейт выглядела хоть куда: точеная фигура, шикарные волосы, брендовые шмотки с каких-то немыслимых распродаж, на которые мне никогда не удавалось попасть. Я могла бы поставить все свои деньги на то, что она не долго будет разносить картошку фри и пиво: за нее обязательно ухватится какой-нибудь состоятельный гуляка, сделает королевой своего особняка где-нибудь в Блэкроке[5], и ее и след простынет.

– Самая лучшая диета? Записывай: берешь скотч. Ножницы. Отрезаешь большой кусок липкой ленты. И заклеиваешь рот. Вот и все. Не снимать два месяца.

– Садистка. Я серьезно!

– Я тоже. Если тебя беспокоит эстетическая сторона дела, то реальный скотч можно заменить воображаемым, но он должен выполнять ту же функцию, что и настоящий, а именно держать твой рот закрытым.

– И больше никак?

– Никак. Слушай жестокую правду…

– Не хочу жестокую правду, хочу волшебный секрет! – простонала я.

– Еще ни одному умнику не удавалось перехитрить закон сохранения энергии. Секрет в том, чтобы создать отрицательный баланс калорий: забрасывать в организм меньше, чем он тратит. А что ты при этом ешь – дело десятое, хоть фастфуд, хоть «Нутеллу», хоть опилки, хоть крем для обуви…

– Подожди! Ты сказала «Нутелла»?! Обожаю «Нутеллу»!

– Двести грамм «Нутеллы» в день – твоя дневная доза калорий. При таком питании возникнет ежедневный дефицит примерно в тысячу килокалорий. Так, подожди, где мой калькулятор… То есть ты будешь терять по сто грамм жира каждый день. На потерю килограмма понадобится десять дней. На пять кило – где-то два месяца.

– Класс! И никакого салата и творога! Одна «Нутелла»! Спасибо, крестная фея!

– Не за что, дорогая Золушка. Но помни: двести грамм «Нутеллы» в день – и ни граммом больше! А иначе, когда придет время ехать на бал, ты попросту не поместишься в карету.

– Ха-ха. Что, и правда сработает?

– Клянусь своей фейской репутацией. Кстати, как зовут этого счастливчика?

Я откинулась на спинку стула и прошептала:

– Терри Тертл. Выпускник Королевского хирургического колледжа.

– Какая прелесть. Вы уже спали?

– Какая дура сначала спит с парнем, а потом садится на диету?

– И не поспоришь, – согласилась Кейти голосом эксперта.

* * *

Да, я не была одной из тех, кто способен бросить вызов судьбе, и не обольщалась насчет себя. Меня часто одолевали тоска и апатия. Но иногда случались дни, когда я чувствовала себя невесомой, как воздух. Никакие горести не тянули меня к земле. Никакая грусть не была способна отравить мою радость. И с появлением Терри таких дней стало больше.

Понятия не имею, что он во мне разглядел. Я никогда не притягивала взгляды и в театре жизни исполняла второстепенные роли. Но что-то перевернулось с ног на голову, и я вдруг оказалась в центре сцены, в лучах софитов: Терри держит меня за руку, мы гуляем по Сант-Стивенс-Грин и кормим уток с моста. Не могу поверить, что исполняю главную роль в этой романтической постановке!

Декорации – как из сказки: ранняя осень, хрустящие, как вафли, листья, паутинки блестят на ветру. Только газоны по-прежнему ярко-зеленые, словно нарисованные акварелью. Трава в Ирландии не знает, что такое морозы, и зеленеет круглый год.

Терри потчует меня медицинскими байками. Улыбаюсь во весь рот, поглядываю то на него, то на мыски своих туфель, проверяю в кармане упаковку мятной жвачки: если есть хоть малейший шанс, что он поцелует меня сегодня, пусть этот поцелуй будет идеальным. Все должно получиться с первого раза. Вторые шансы выпадают мне не чаще, чем снег в пустыне Найроби.

– Что еще за лапароскопист? – переспрашиваю я, откусывая от горячей яблочной слойки.

– Это хирург, который может провести операцию на внутренних органах через маленький сантиметровый разрез на коже.

– Bay!

– Если бы обычному хирургу поручили починить машину – он бы первым делом вскрыл капот. Если бы дело предоставили лапароскописту – он бы смог починить машину через выхлопную трубу!

Откидываю назад голову и смеюсь – прямо небу в лицо. Боже, откуда он взялся в моей жизни?

– Теперь я понял, кого ты мне напоминаешь, – щурится Терри. – Кэти Перри в клипе «Часть меня».

– Там, где она бросает неверного парня и уходит служить в армию?

– О да.

– Это все из-за моей стрижки? – поднимая глаза кверху. – Я похожа на солдата!

– Ты похожа на солдата, – соглашается Терри. – В хорошем смысле. В тебе есть что-то… неудержимое.

– Аппетит, – хохочу я. – Неудержимый аппетит. И запихиваю в рот последний кусок слойки.

– И неудержимый смех, – подливает масла в огонь Терри.

«И неудержимое желание поцеловать тебя», – думаю я.

В этот момент Терри смотрит на меня, и мне кажется, что он думает о том же. Кажется, еще мгновение – и он возьмет меня за руку, встанет близко-близко, и…

– Ай! – подскакивает Терри. Ему в голову врезается большой сине-зеленый воздушный змей, за которым, держа в руке другой конец нити, бежит мальчишка в бейсбольной кепке.

– Извините! – кричит он, хватает змея и уносится прочь.

Но момент безвозвратно утрачен: я смеюсь и не могу остановиться, пока Терри с выражением театрального страдания на лице потирает голову.

– Меня чуть не убил дракон, а тебе весело! – грозит он мне пальцем. – Между прочим, ты тоже была на волосок от гибели.

– Я солдат, забыл? А солдаты носят каску! – с умным видом говорю я, натягиваю шапку до самого носа.

Я ничего не вижу, но Терри, должно быть, стоит напротив и умирает со смеху. И тут его руки находят мои ладони, и… ох, он меня целует. Легкий, вкусный, солнечный поцелуй – под стать яркому, беззаботному дню. Моя шапка по-прежнему закрывает обзор, и мне не хочется подтянуть ее кверху, не хочется открывать глаза. Я не успела пожевать жвачку, но, кажется, так даже лучше: поцелуй со вкусом яблочной слойки. Идеально.

* * *

Мы с Терри присматривались друг к другу, не спешили – как люди, которые уже обжигались и теперь не хотели заново залезать в бинты. Мой опыт отношений можно было назвать плачевным, и у Терри, видимо, тоже не обошлось без драм.

Однажды, когда мы шли к трамвайной остановке и курили одну сигарету на двоих, зазвонил его телефон. Терри хмуро переключил его в бесшумный режим, сунул в карман и больше не доставал. Но мелодия рингтона царапнула по нервам, я узнала ее с первых нот: композиция «Отпускаешь ее» группы «Passenger».

Тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет. Ты скучаешь по солнцу, лишь когда начинает идти снег. Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. Ты знаешь, что было хорошо, лишь когда становится плохо. Ненавидишь дорогу лишь тогда, когда скучаешь по дому. Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь ее…

К сожалению, я очень хорошо помнила текст этой песни.

– Звонила бывшая девушка? – спрашиваю я прямо. Официально мы с Терри все еще не встречались, так что я могла говорить все, что лезло в голову, без риска стать похожей на ревнивую злючку.

– Угу, – кивает он. – Как ты догадалась?

– Понимаешь, что любишь ее, лишь когда отпускаешь. И ты отпускаешь ее! Гимн одиноких рыдающих парней, – заключаю я со смехом. Я смеялась в любых ситуациях, даже когда смех был не совсем уместен.

– Поверить не могу, что ты узнала песню по трем первым нотам! Любишь музыку? – меняет тему Терри.

А вот о музыке мы говорить не будем…

Она оказывала на меня слишком сильное воздействие. Я была беззащитна перед музыкой – могла расплакаться, слушая грустную мелодию, и пуститься в пляс, слушая веселую. Моя психика не умела сопротивляться ей, противостоять, бороться с тем настроением, какое она неизменно создавала. Поэтому я старалась просто избегать ее: просила таксистов выключать радио, сама составляла плей-лист в том кафе, где работала, и в этом списке был только безобидный фолк. Я ни разу не купила ни один музыкальный диск, а те, что остались в моем доме после смерти матери, отправила на благотворительные распродажи сразу же после похорон.

Это она, музыка, забрала у меня мать. Это музыка вытеснила из ее души любовь к жизни, любовь ко мне и заполнила ее болью блюзовых голосов и горечью минорных аккордов.

Моя мать страдала от тяжелой формы клинической депрессии и при этом пыталась найти утешение в тоскливой музыке. Проклятье! Это было все равно, что искать защиты у серийного убийцы. Музыка ее не лечила. Наоборот, она ее отравляла, как неправильно подобранное лекарство. Жаль, что я поняла это слишком поздно.

В день смерти мамы я взяла ее плеер и включила композицию, которую она слушала последней: «Люстра» из альбома Сии «Тысяча форм страха». Меня хватило только на куплет и небольшой кусок припева: «Ничего не чувствую… Буду пить рюмку за рюмкой, пока не собьюсь со счета… Я буду качаться на люстре… Буду жить так, будто завтра никогда не наступит». Потом меня скрутило от подступивших рыданий, головокружения, тошноты. Я растоптала плеер каблуками и поклялась себе никогда не иметь дела с музыкой – так же, как с незнакомцами на красивых машинах, которые останавливаются рядом с тобой темной ночью и предлагают подвезти. У каждого второго из них в багажнике наверняка лежит удавка, пила и мясницкий нож.

А еще была предсмертная записка, после которой наши с музыкой пути разошлись окончательно…

– Так что, любишь музыку? – снова спрашивает Терри.

– Стараюсь избегать, – признаюсь я. – Фолк, кантри и веселая попса – еще куда ни шло, а всякие тоскливые песни просто не выношу. Ненавижу страдания, терпеть не могу страдальцев.

– Но для «Пассенджера», видимо, все-таки сделала исключение?

– Слышала эту песню всего один раз, когда стояла в очереди в супермаркете. Вышла оттуда с головной болью.

– О как, – вскидывает брови Терри. – В тебе точно есть что-то неудержимое, Скай.

– Однажды я растоптала эм-пэ-три-плеер. Вдребезги, – признаюсь я.

– Разве небо может быть таким жестоким? – дразнит меня Терри.

– По-моему, оно только таким и бывает.

Словно в подтверждение моих слов, тут же начинается ливень, и мы, накинув капюшоны, быстро добегаем до остановки Луаса[6].

* * *

Нутелловая диета (как это возможно?!) сработала. Я начала худеть, но чувствовала себя хуже некуда. В тот день посетителей оказалось немного: пара теток среднего возраста, уже второй час гоняющих чаи у дальнего окна, и несколько офисных ребят с приспущенными галстуками, разложивших на столе папки, – так что у меня была уйма времени обсудить с Кейт щекотливое положение, в которое я попала.

– Кейти! Я худею! Прикинь?! Но у меня запор третий день. Так и надо?

– Предсказуемо. Тебе просто нечем какать, дорогая. Ты же ешь только жир и сахар.

– А что делать?

– Добавь брокколи-шпинат-капусту… – Дальше последовал долгий перечень ассортимента овощного отдела супермаркетов.

– И это не отразится на темпах похудания?

– Абсолютно, в овощах калорий кот наплакал.

– А еще нет сил, спотыкаюсь на ровном месте…

– Ну, ты же не ешь белок, так что скажи гудбай своим мышцам. Замени часть «Нутеллы» творогом и мясом. Но так, чтоб калорий осталось столько же!

Я минуту усваивала сказанное, и тут меня осенило:

– Черт, начали с «Нутеллы», а закончили овощами и творогом!

– Ну, если бы я тебе сразу сказала, что без них никак, ты бы вряд ли влезла в эту авантюру, правда?.. Никому не интересны прописные истины, всем подавай ноу-хау! – фыркнула Кейт.

– Что дальше? Окажется, что мне необходимо становиться на беговую дорожку три раза в неделю? – ужаснулась я.

– Да, кстати, не хотела пукать в твоем магнолиевом саду, но придется: скоро твой обмен веществ замедлится из-за дефицита калорий, и ты перестанешь терять вес. Чтобы продолжить худеть, придется трясти задницей.

В моем арсенале появилась новая метафора: «Нутелловая диета». Это когда нечто, казалось бы, сулит одни плюсы и соблазняет легким успехом – да так, что невозможно устоять, – но потом все-таки придется расстаться с иллюзиями, заменить «Нутеллу» творогом и купить спортивный костюм. А иначе запор!

– Ты хитрая лиса, Кейт, но знаешь что? Я рада, что ты меня в это втянула. Я уже скинула три кило, а Терри вчера подарил мне плюшевую собачку!

– Плюшевую собачку, – зевнула Кейт. – Что-то он слишком осторожничает, Скай. Я бы уже давно затащила тебя к себе в квартиру и хорошенько бы помяла тебе сиськи.

– Он просто не хочет еще раз обжечься, как и я, – пожала плечами я.

– Бред. Хочешь мое мнение? Если парень не кует железо, пока оно горячо, то, возможно, он и не собирается ковать…

– Можно нам еще чаю? – гаркнула в мою сторону одна из двух теток, которые уже битый час что-то нервно обсуждали, склонившись над столом и чуть ли не сросшись головами.

– Конечно! – спохватилась я, откладывая телефон. Кейт продолжала что-то щебетать, но я ее уже не слышала.

Я заварила еще пару чашек «Айриш брекфаста» и двинулась к теткам.

– Нужна новая гончая – и точка! – сказала брюнетка с цыганщинкой в облике: большие, ясные, темно-карие глаза, изогнутые идеальной дугой брови, безупречного оттенка помада.

Любительницы охоты с собаками? В центре Дублина? Да еще и такие расфуфыренные? Фантастика…

– Как скажешь, Лилит, – произнесла с сильным американским акцентом ее молодая светловолосая собеседница. Стрижка под Майли Сайрус, с выбритыми висками, да и в целом очень на нее похожа.

– Ваш чай, – пробормотала я, ставя на стол чашки.

Обе посетительницы не обратили на меня никакого внимания. Даже не сбавили темпа разговора.

– Найди ее, Брук. Какую-нибудь маленькую ирландскую дрянь, красноволосую, отчаянную, бойкую на язык…

Словосочетание «ирландская дрянь» застряло у меня в ушах. Мне захотелось пролить чай на ту, что которую звали Лилит.

– Она где-то здесь, – продолжала брюнетка. – Говорит «наличка» вместо «кошка»[7] и носит ирландское имя. Кстати, как они тебе – ирландские имена? Кива – «нежная». Или вот, например, Сирша – «свобода»?

– Ужасно, – ухмыльнулась блондинка. – Как собачьи клички.

Брюнетка расхохоталась. А мое терпение лопнуло. Я ослепительно улыбнулась и сказала:

– А знаете, как будет «Добро пожаловать в Ирландию!» по-ирландски?

Обе женщины впервые удостоили меня взгляда.

Пог ма хон! Пог ма хон – и приходите снова! Дедуля за соседним столиком, коротавший утро в компании стакана «Гиннеса» и гамбургера, чуть не поперхнулся. Блондинка глянула на меня, как на пустое место, и снова повернулась к черноволосой. А та пристально посмотрела мне в глаза. А потом, клянусь, окинула меня взглядом с ног до головы, словно я была какой-нибудь породистой сучкой на выставке.

– А еще можно плюнуть ей в чай, – шепнул мне Хьюго, вытирая с барной стойки пивную пену.

– Моя слюна для этого слишком драгоценна.

* * *

Сентиментальное настроение было для меня недопустимой роскошью. Я берегла свои нервы, как умела. Не слушала слезливые мелодии, гнала прочь тоску и – весьма полезный навык – мгновенно забывала о тех, кто разливал вокруг яд. Как только гадкие тетки свалили из кафе, я вытерла начисто столик и тут же выбросила их из головы. Как будто их и не было тут никогда.

Каково же было мое изумление, когда на следующий день я снова увидела в кафе брюнетку, которая вчера смеялась над остротами крашеной стервы. Она опять заказала чай и, сладко улыбаясь, спросила, как меня зовут.

– Меня зовут Скай, мэм. Что-то еще?

– Скай, – повторила та, будто пробуя мое имя. – Надеюсь, небо не гневается на мою приятельницу Брук? Она вчера была не слишком мила.

Мне нравилось, когда друзья в шутку произносили мое имя с библейским пафосом, и черноволосая словно знала об этом.

– О, что вы, небеса чисты и безмятежны, – невольно улыбнулась я.

– Рада это слышать. Хотя Брук в самом деле иногда бывает сущей язвой, и тогда ее действительно стоит приструнить. Предложение поцеловать задницу – то, что надо!

Вот черт…

Эта дьяволица, не имевшая ничего ирландского ни во внешности, ни в произношении, и которая, судя по выговору, была американской туристкой, – она знала, что на самом деле означает «Póg mo Thóin», и сейчас тонко намекнула мне на это.

«Поцелуйте меня в задницу», – сказала я им вчера и сейчас приготовилась извиняться. Джонни, наш менеджер, прихлопнет меня, если узнает.

Загрузка...