Гонцы весны

У л ь я н о в }

В а н е е в }

З а п о р о ж е ц }

К р а с и к о в } — молодые революционеры.

К р у п и ц к и й, врач.

И г о р ь, его брат.

Г о р и н, рабочий.

Л и з а, его дочь.

С о я н, хакас-пастух.

К а в р и г а, бродяга.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а, домохозяйка.

М о ш а р и х а, золотопромышленница.

Ж е н б а х, полковник.

Б о г а ч е в, подполковник.

К у з ь м и н.

В эпизодах:

а р е с т а н т ы, к о н в о й н ы е, ч а с о в о й, р а б о ч и е, п о д р я д ч и к, г о р о ж а н е.

Красноярск, апрель — май 1897 года.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Камеры в Бутырской тюрьме. В а н е е в и З а п о р о ж е ц играют в шахматы, сделанные из хлебного мякиша.

В а н е е в. Извольте, сударь, ходить.

З а п о р о ж е ц (в раздумье). Ходить, кажется, некуда. Мат.

В а н е е в. Значит, признаете? Хотите еще?

З а п о р о ж е ц. Не хочу… Четырнадцать месяцев этой сырости, этих каменных стен. Не хочу!

В а н е е в (приглядываясь к товарищу). Ничего. Приговор готов. На днях отправят в ссылку.

З а п о р о ж е ц. Да уж скорее бы! Пусть ссылка, пусть каторга, только не эта проклятая духота!

В а н е е в. Говорите, каторга? Ну нет, до нее вы недоросли. Ну кто вы для его императорского величества? (Став в позу.) Отвечайте!

З а п о р о ж е ц. Толя, не шути…

В а н е е в (продолжая игру). Вы — Запорожец — студент-недоучка. (Говорит ломаным языком.) Челофек с неопределившимися фсглядами, попавший на удочку этих… как их… социалистов?! Бомбы изготовляли?

З а п о р о ж е ц. Боже меня упаси, ваше императорское величество.

В а н е е в. Швыряли?

З а п о р о ж е ц. Что вы! Я боюсь грому, ваше императорское величество.

В а н е е в. О, о, тогда вы есть мой верноподданный раб?

Запорожец молчит, к чему-то прислушивается.

Что же ты молчишь, Гуцул?

З а п о р о ж е ц (тихо). Стучат?

В а н е е в. …А я бы ему ответил: «Да, я не швырял бомб, но делал кое-что похуже. Я распространял листовки, создавал кружки, готовил первый номер газеты «Рабочее дело». (Гордо.) Я член «Союза борьбы за освобождение, — слышите, — освобождение рабочего класса».

З а п о р о ж е ц. Идут… Сюда идут. Сховайте меня! (С криком бежит в угол, бьется о стену, кричит.) Сховайте меня, сховайте, а-а-а!

В а н е е в. Гуцул, что с тобой? Запорожец, очнись. (Держит его.)

З а п о р о ж е ц. Кто? Кто вы? Отпустите меня!

В а н е е в. Петя, я Ванеев, ты что — не узнаешь меня? (Подает воду.)

З а п о р о ж е ц. Ванеев… А-а, Минин… Но почему мы вдвоем? Я же все время был один?

В а н е е в. Мы же в Бутырке. Ты что, друг? Забыл? Мы ждем, когда соберется партия. Нас повезут в ссылку. В вагонах. Понимаешь? Паровоз… ту-ту-у!

З а п о р о ж е ц. Да, да, ждем… К нам кто-то входил?

В а н е е в. Да нет. Мы играли в шахматы. Ты опять продул.

З а п о р о ж е ц. А… а император?

В а н е е в (смеясь). Да это же я пошутил с тобой, Петя. Ты что — в самом деле подумал, что…

З а п о р о ж е ц. Значит, впереди ссылка. Сибирь. Метели. Мороз… Морозит меня… Следователь — он же принимает меня за главаря. (Трогает стену рукой.) Карточный домик.

В а н е е в (смеясь). Уж не кажутся ли тебе эти стены картонными?

З а п о р о ж е ц. Замолчи! Это — камень. Я знаю. Об эту стену можно разбить голову… А наш «Союз» — карточный домик. Они нажали, и он… развалился.

В а н е е в. Поднимаются новые всходы.

З а п о р о ж е ц. Всходы… А сколько сорняков?! И каких сорняков! Они глушат наши побеги, вгрызаются нам в горло, проникают в нервы и жилы, сосут мозг и кровь…

В а н е е в. О ком ты говоришь?

З а п о р о ж е ц. А ты не понял? Легальные марксисты, все эти раскольники и фракционеры… умники, трактующие Маркса вкривь и вкось. Вся эта ядовитая сила… Страшно… (Кутается в свою шинель.)

В стене — стук. Ванеев, дав знак Запорожцу, слушает сигналы.

В а н е е в (читая сигналы). «О нас хлопочет Старик». Ты слышишь, Петя? «Он написал проект Программы. Встреча в Красноярске». Все… (Встал, подошел к окну.) Будет партия… Будет длинная, трудная дорога. Будет… А потом будет много солнца и много счастья. Будет!

Где-то далеко возникает песня.

З а п о р о ж е ц. Что они поют?

В а н е е в. «Варшавянку» — нашу песню. Ее сочинил Глеб. Слышишь? У нас есть своя песня. Пой, Петя… (Подхватывает песню, но тут же останавливается, поднимает руки, как бы приветствуя кого-то.) …Ну, что ж, здравствуй, Сибирь! Как-то ты нас встретишь…

Песню поет вся тюрьма. Доносятся крики надзирателей: «Прекратить песню!» Топот ног, удары прикладов о железные двери. Но песня звучит все сильнее, и нет силы, способной заглушить ее.

…Мягко, ритмично стучат колеса, мелькают виды, как за окном вагона, и звучит голос — спокойный, уверенный и немного насмешливый.

Г о л о с У л ь я н о в а.

В темноте слышен нарастающий грохот колес. Вот поезд промчался. Гудок замер в отдалении.

З а т е м н е н и е.

Берег Енисея. Река еще не покрыта льдом, только густо чернеют забереги. Вдали виден город и фермы строящегося моста. На берегу землянка рабочего Горина.

Утро.

По берегу с трудом идет Г о р и н. Его поддерживает С о я н.

Г о р и н (переводя дыхание). Молчит Енисей…

С о я н. Аха, парень, спит Ким-суг, крепко спит. Пошто его огнем пугал?

Г о р и н. Лед рвали. Чтоб легче ему было шубу сбросить. (Повернулся к землянке.) Ты, Соян, дочке про меня не говори, и про десятника тоже.

С о я н. Зачем говорить? Лечить надо. Болит голова?

Г о р и н. Мы ему еще это припомним. (Хочет идти, покачнулся.)

С о я н (усаживает его в сторонке, подходит к землянке, заглядывает в окно). Чужой там… Парень. Два парня.

Окно распахнулось. Появился К р а с и к о в.

К р а с и к о в. Нет, друзья, свежего ветра никогда не надо бояться.

Вдалеке песня.

Посмотрите, какое утро! И песня… Выйдемте же из этого подземелья.

Из землянки выходят И г о р ь, К р а с и к о в и Л и з а.

(Держа в руках книгу.) Значит, читать не будешь?

И г о р ь. Зачем? Я все равно ничего не пойму.

К р а с и к о в. Вот чалдон! Да ведь жить так, как ты живешь, постыдно! (С иронией.) Этнограф! Фольклорист!! Частушки да бабушкины сказки…

И г о р ь. В бабушкиных сказках больше смысла, чем в вашей говорильне. Братец без конца пишет статьи. Ты… ну, ты — сама энергия. Ускакал в столицу, потом за границу, потом этакую птицу посадили…

К р а с и к о в. В светлицу?

И г о р ь. В темницу. Сидишь теперь в ссылке, ругаешься со всеми неизвестно из-за чего, а народу разве легче?

Л и з а (увидела отца). Господи, батя! Где был? Почему здесь сидите?

Красиков и Игорь здороваются с Гориным.

Г о р и н. На реке лед рвали. Ты вот Сояна покорми.

И г о р ь. Здравствуй, Соян! Принес мне новые песни?

Л и з а. Идите в землянку. Скороварки горяченькой поедите. (Уводит Горина и Сояна в землянку.)

К р а с и к о в. Что с ним? Ты заметил, какой он бледный?

И г о р ь. Целые сутки работал.

К р а с и к о в. Что я ему скажу?

И г о р ь. Что-нибудь случилось?

К р а с и к о в. У них круговая порука. Все куплены-перекуплены. Никто против подрядчика руку не поднимет.

И г о р ь. Значит, отказали?

К р а с и к о в. Наотрез.

По берегу идет К р у п и ц к и й.

К р у п и ц к и й. Друзья! Здравствуйте… Представьте, я не спал всю ночь.

К р а с и к о в. Изучал историю болезни кучера Селифана?

К р у п и ц к и й. Ну, к чему эта ирония? Кучеров, дорогой Пьер, я лечу вот уже двадцать пять лет. И горжусь этим. Да-с… Я, друзья, в пятый раз перечел третью главу «Капитала».

И г о р ь. И опять нашел отступления от истины?

К р у п и ц к и й. К сожалению, да… Маркс открыл нам, друзья, великие законы. Но сама жизнь подсказывает, где он не прав. (Заметив взгляды молодых.) Опять? Опять эти иронические взгляды? Ну, знаете, это просто нестерпимо.

И г о р ь. Прости, прости.

К р у п и ц к и й. Глядя с этого берега вдаль, знаете, о чем я думаю? В России вырастет настоящий капитализм. У нас будет свой парламент. Как в Англии, например!

И г о р ь. И в нем представителем от Сибири будет…

К р у п и ц к и й. Да ну вас, хлюпики. Разве с вами можно говорить серьезно?! Но слушайте вы, несчастные маловеры! Благодаря моим стараниям вы будете наконец представлены нашему петербургскому гостю, брату Александра Ульянова.

К р а с и к о в. Ура-а! Вот за это, доктор, спасибо! (Игорю.) Качать нашего полководца!

Красиков и Игорь со смехом бросаются к Крупицкому.

К р у п и ц к и й. Пустите, пустите же меня, мальчишки.

Молодые люди отпускают его.

Да, друзья, это счастье, что он приехал к нам. Какая светлая голова! Как он хлестко расколошматил этих старых «друзей народа». Молодец! Вот если бы он также помог нам.

К р а с и к о в. Вы полагаете, что он тоже критически настроен к Марксу?

К р у п и ц к и й. Без сомнения. Адвокат, дворянин, настоящий интеллигент — не может думать иначе.

К р а с и к о в. А «Союз борьбы»?

К р у п и ц к и й. Ну это грехи молодости. Так сказать, революционная романтика. И потом… «Союз» развалился. Куда же ему теперь идти, как не к нам?

По берегу бежит М о ш а р и х а. За ней, улюлюкая, гонятся мальчишки, кричат: «Мошариха, понюхай пробочку! Мошариха, спляши за рюмочку!»

Кто это?

И г о р ь. Мошариха — знаменитая на весь Красноярск.

Из землянки выбегает Л и з а.

Л и з а (схватив хворостину, бежит за мальчишками). Вы что это, разбойники, делаете? А ну, кыш отсюда!

К р у п и ц к и й. Здравствуйте, Лизанька! Какая вы смелая! Но скажите, кто эта фурия?

М о ш а р и х а (подходя). Бонжур, мадам… (Приседает.) Дайте пробочку понюхать…

К р у п и ц к и й. Уйдемте, господа.

М о ш а р и х а. Тыр, тыр, двадцать дыр. Копытом стучит, хвост по ветру летит. Тыр!

К р у п и ц к и й. Господа, прошу вас…

М о ш а р и х а (Лизе). Красивая. Молоденькая. И я когда-то такая же была. А платье-то на тебе старенькое. Ситцевое. Глупое платье. Хочешь, я тебе кисейное дам? Не гляди, что Мошариха в лохмотьях ходит. Платьев-то у меня мно-ого. У меня и подвенечное есть. И кольцо обручальное, золотое. Чистое золото. Кровушкой промытое. Не боишься?

К р у п и ц к и й. Господа, что же это такое! (Мошарихе.) Уйдите, слышите, уходите сейчас же!

М о ш а р и х а. Люди добрые, заступнички ангельские, дайте пробочку понюхать… (Бормочет что-то несвязное и уходит.)

К р у п и ц к и й. Откуда она взялась?

И г о р ь. Песочная улица, дом с решетчатой оградой. Между прочим, ты лечил ее мужа.

К р у п и ц к и й. Лука Мошаров? Три прииска. Пил. Буянил. Помер от запоя… Как же, прекрасно помню. Постойте… Так эта фурия его жена?

И г о р ь. Ты угадал.

Л и з а. Надела рубище. Дом заколотила. В шалаше за старым собором живет.

К р у п и ц к и й. Вот! Вот, господа, что делает пьянство. Какая дикость!

К р а с и к о в. Дикость? А нетронутый счет в банке — три миллиона — тоже дикость?

К р у п и ц к и й. Неужели она отрицает собственность? Господа, а ведь это логично. Если я отрицаю собственность, я должен быть наг и бос. А если я революционер, я должен быть готов ко всему: к тюрьме, к ссылке и даже… Понимаете?

К р а с и к о в. Лучше взгляните на это… (Подает бумагу.)

К р у п и ц к и й (прочел). Не может быть! Это же черт знает что!

Л и з а. Петр Ананьевич, это батина просьба?

Красиков кивнул головой.

Отказали? Значит, все-таки отказали!

К р у п и ц к и й. Не расстраивайтесь, Лизанька. Мы все уладим. Пьер, идемте к Матвею. Сейчас он нуждается в нашем добром слове. Идемте.

Крупицкий и Красиков уходят в землянку.

Л и з а (подходит к берегу). Тронется скоро Енисей и тропинку нашу унесет…

И г о р ь. Какую тропинку, Лиза?

Л и з а. А вон, видите, чернеет. По ней мы из села ушли. А теперь изломает ее всю на кусочки, как нашу жизнь… Прощай, тропинка…

И г о р ь. Лиза, ты очень тоскуешь, я вижу.

Л и з а. Что вы, Игорь Михайлович. Жили мы в маленькой избушке. Половицы старенькие, скрипучие. Крыша из жердей. А тропинка к речке вся в лопухах.

И г о р ь. Говори, говори.

Л и з а. Мама у меня тихая была, черноволосая, глаза большие, грустные. Она меня читать и вышивать научила.

И г о р ь. Она была грамотная?

Л и з а. Да. У нее книжек много было.

И г о р ь. Так кто же она?

Л и з а. Батя говорил: ссыльная. Только сама она мне об этом не говорила. Болела очень. Чахотка. А меня девочки так и звали — чахоткина дочка.

И г о р ь. Но как же отец повстречался с ней?

Л и з а. А он в извозах был. Когда партии ссыльных гнали, мужиков наряжали манатки везти. А мама… мама тогда под конвоем шла. Сильно больная была. Вот батя и пожалел ее.

И г о р ь. Женился?

Л и з а. Сначала он ее так взял. Лечить. А потом влюбился, наверно. Выходил ее. А потом я родилась.

И г о р ь. Так… Значит, вот почему так невзлюбили его в селе.

Л и з а. Камнями кидали. Помню, однажды все окна выбили.

Пауза.

И г о р ь. Завидую я тебе.

Л и з а. Ой, что вы, Игорь Михайлович!

И г о р ь. Ты сильная. И твой отец сильный. Я вижу. Ты и коров пасла. И кудельку пряла. Руки у тебя сильные. А я… Взгляни! (Протягивает руку) Ни одной мозоли. Белоручка.

Л и з а. Что это вы на себя наговариваете, Игорь Михайлыч? Да если бы не вы, разве бы я могла мечтать об экзаменах на учительницу! Все, чему мама учила, все перезабыла. А вы мне светлое окошко открыли. Настежь.

И г о р ь. Лиза…

Из землянки выходят Г о р и н, К р у п и ц к и й, К р а с и к о в, С о я н.

К р у п и ц к и й. Сейчас я мечтаю о другом — о народной промышленности. Представьте, Матвей, что вы, простой рабочий, вместе с предпринимателем, да, да, вместе с умным, интеллигентным предпринимателем будете финансировать производство! Ведь как сказочно изменится ваша жизнь!

Г о р и н. Не надо, Владислав Михайлыч. Ничего этого не надо…

К р у п и ц к и й. Как же не надо, дядя Матвей! Я удивляюсь…

Г о р и н. Ну, Лизка, на какие шиши жить будем? Подрядчик прошение не принял… По миру, што ль, пойдем?

Л и з а. Проживем, батя! Я вышивки продам. У купчих новые заказы возьму.

С о я н. За Ким-суг махнем! В степь!

Г о р и н. Махнуть-то можно, да как бы не промахнуться. (Садится в сторонке.)

К р у п и ц к и й. Я понимаю, вы расстроены, вам не до нас. Но знайте, вам мы всегда поможем. (Вынимает бумажник, хочет подать деньги.) Лиза, не смотрите на меня так. Я не хотел никого обидеть. Я от чистого сердца.

По берегу идет У л ь я н о в. Он в черном пальто. Кепку держит в руке. Остановился, смотрит вокруг, дышит полной грудью.

(Близоруко вглядываясь.) Кажется, он… (Негромко.) Владимир Ильич!

Ульянов обернулся с улыбкой, как бы призывая прислушаться к чему-то, и легко сбежал вниз.

У л ь я н о в.

Ну-с, познакомьте же меня!

Крупицкий знакомит Ульянова. Он здоровается со всеми за руку.

(Красикову.) О вас я слышал. От друзей. Очень рад. (Лизе.) Ну-с, а вы… (Горину.) Позвольте, Матвей Кузьмич. Клянусь Енисеем — Лиза ваша дочь!

К р у п и ц к и й. Угадали!

Все смеются.

А вот насчет Зеленого шума — рановато.

У л ь я н о в. Вы полагаете?

К р у п и ц к и й. Весна нынче ужасно холодная. Это не весна, а черт знает что такое.

У л ь я н о в. Гуси! Смотрите, летят гуси.

Все смотрят в небо.

А все-таки…

Л и з а. Тютчев…

Ульянов быстро обернулся, глядит внимательно.

К р у п и ц к и й. О, наша Лиза — в недалеком будущем — учительница. Так что не удивляйтесь.

У л ь я н о в. Сдаете экстерном? Великолепно! Кто же вас готовит?

К р а с и к о в. Вот этот бледнолицый исследователь этнографии Сибири.

У л ь я н о в (взглянув на Игоря, улыбнулся). Желаю успеха. От души… А сибирские песни, друзья, великолепны…

Вдалеке песня. Все прислушались.

Слышите?

К р у п и ц к и й. Да, песни… Но, кроме того, я слышу стон. Взгляните. (Подает прошение Ульянову.)

У л ь я н о в (читает). «Обжалованию не подлежит». Гм… Правильно.

К р а с и к о в. Правильно? Восемь дней простоял — кирпича не было. Шестнадцать дней работал, кладку размыло — раствор плохой. Так за что же штраф? За что?

У л ь я н о в. Тут сказано — «за неисправную работу». Все законно.

И г о р ь. Позвольте! Дядя Матвей прекрасный работник, он не мог работать неисправно.

У л ь я н о в (почти строго). Вы писали эту жалобу?

К р а с и к о в. Я.

У л ь я н о в (преувеличенно строго). Да как вы посмели!

К р а с и к о в. Но ведь жалоба необходима!

У л ь я н о в (испуганно взмахнув руками). Боже вас упаси!

И г о р ь. Ничего не понимаю. Выходит, что жаловаться нельзя?

У л ь я н о в (тем же тоном). Ни в коем случае. Царь этого не любит.

К р у п и ц к и й. Значит, по-вашему, надо смириться?

У л ь я н о в (обвел всех лукавым взглядом и вдруг весело улыбнулся). А кто вам сказал, что надо смириться?

К р у п и ц к и й. Но ведь вы говорите, что жаловаться нельзя.

У л ь я н о в (жестко). Жаловаться — значит лить слезы. А мы не хотим, не желаем лить слез.

Г о р и н (неожиданно вскочил). Бить! Бить их, гадов, бить! Вот так! До самой сурепки! (Ударил шапкою о землю. На голове окровавленная повязка.)

Л и з а. Да у тебя же кровь? Батя, что с тобой?

Горин пошатнулся, его поддерживают.

У л ь я н о в (подошел к Горину). Да, Матвей Кузьмич, жаловаться мы не станем. Мы будем «заявлять о незаконности» и требовать. Да, да, требовать! От инспектора. От старшего инспектора. От губернского присутствия. И даже от самого министра финансов.

С о я н. И дадут? Ахчу, деньги, деньги, дадут?

У л ь я н о в. Не дадут!

И г о р ь. Тогда зачем бумагу портить?

У л ь я н о в. Царские крючкотворы все равно обведут нас вокруг пальца. Уж так составлен закон! Но бороться необходимо. Бороться, чтобы открыть глаза рабочим… Что у вас с головой?

С о я н. Десятник бил. Шибко бил. Сопли красные выжимал. Вот…

Г о р и н. Ладно, Соян… (Ульянову.) У других глаза откроются, а нам с Лизкой, выходит, помирать?

У л ь я н о в. Ну, зачем же сразу так и помирать! Вам это не к спеху. Вы слышали о Морозовской стачке? (Пауза.) О «Союзе борьбы» слышали?

К р у п и ц к и й. Допустим, слышали.

У л ь я н о в (быстро повернулся). Так почему же не рассказали ему? Его друзьям, рабочим?

Крупицкий молчит.

Передовые рабочие, Матвей Кузьмич, знают, что им не у кого искать защиты. А раз так, надо самим подумать о себе.

Г о р и н. Так… самим о себе. Понятно…

У л ь я н о в. А сейчас вам надо лечь в постель.

К р у п и ц к и й. Непременно, немедленно в постель! Лиза, помогите.

У л ь я н о в. До свидания. Мы еще встретимся. (Пожимает руку Горину.)

Лиза и Крупицкий уводят Горина в землянку.

К р а с и к о в. Проклятье! Мы строим дурацкие прожекты, а людей бьют, морят голодом, топчут их права. Что делать?

У л ь я н о в (после паузы). Скажите, у вас есть мечта?

К р а с и к о в. Мечта?

И г о р ь. Он мечтает научиться хорошо играть на скрипке.

К р а с и к о в. Игорь, перестань! (Ульянову.) Вы сказали — мечта?

У л ь я н о в (просто). Да, да, мечта.

К р а с и к о в. Я мечтаю о том, чтобы не было таких вот землянок, чтоб простые люди жили во дворцах.

У л ь я н о в. И вот именно поэтому я… я ничего бы так не желал и ни о чем бы так не мечтал, как о возможности свободно писать для рабочих. Писать и говорить им правду. (Задумался.)

К р а с и к о в. Гейне?

У л ь я н о в. Мой брат читал его в камере… перед казнью. (Посмотрел на часы.) Простите, меня ждет работа.

К р а с и к о в. Владимир Ильич, наши молодые завтра проводят диспут о литературе. Может быть, вы примете участие?

У л ь я н о в. С удовольствием.

К р а с и к о в. Мы просим вас. А потом поговорим.

У л ь я н о в. Непременно зайдите за мной. Я буду ждать. (Поклонившись, быстро уходит.)

К р а с и к о в. Ну как ты его находишь?

И г о р ь. По-моему, он простой.

С о я н. Алып[1]. Большой человек ходит. Алып. (Поднимается.) Анам чех[2].

И г о р ь. Ты уходишь, Соян, а песня, где же твоя песня?

С о я н. Нынче я пеший. Чатхан[3] оседлаю, тогда песня будет. Хорошо хайлать[4] будем. Чахсы?[5] (Уходит.)

И г о р ь. Гордый. Тоскует о коне, а говорит о чатхане.

Из землянки выходят К р у п и ц к и й и Л и з а.

К р у п и ц к и й. Ульянов ушел?

К р а с и к о в. Я пригласил его на диспут.

К р у п и ц к и й. Прекрасно. Итак, Лизанька, идите в аптеку. (Передает рецепт.) Опять глаза? Не понимаю, Лиза… Что в ваших глазах — тревога, недоверие или еще что?

Л и з а. Вы добрый. Спасибо. Только моя мама говорила: одной добротой счастья не добудешь… (Уходит.)

Крупицкий удивленно смотрит ей вслед.

К р у п и ц к и й. Ну-с, как вам понравился наш гость?

И г о р ь. С первого взгляда сказать трудно.

К р у п и ц к и й. Да, трудно, очень трудно завоевывать единоверцев. Он призывает думать о борьбе с хозяевами… Неужели он… Впрочем, не надо спешить. Идемте, Пьер… (Идет по берегу.)

Л и з а выходит из землянки.

И г о р ь. Лиза, ты в аптеку?

Л и з а. В аптеку.

И г о р ь. Позволь мне пойти с тобой.

Л и з а. Дорога, Игорь Михайлыч, не заказана. (Прошла, вдруг остановилась, улыбнулась.) Да идемте же, чудной!..

Из-за землянки выскакивает К у з ь м и н.

К у з ь м и н. Стой, ягодка! Не признала? (Смеется.) Помнишь, как я крапивкой тебя: не лазь по чужим огородам, не лазь!

Л и з а. Ой, дядя Никифор? Откуда вы?

К у з ь м и н. А с неба. Во-он с той тучки. (Смеется.) Батька-то твой где? В хоромах?

Л и з а. Хворает он.

К у з ь м и н. А ты торопишься, видать?

Л и з а. В аптеку иду.

К у з ь м и н. Ну, иди, иди…

Лиза и Игорь уходят.

(Подошел к землянке, осматривается.) Так…

Из землянки выходит Г о р и н, не замечая Кузьмина.

(Сзади бросается к Горину, хватает его за плечи.) Здорово!

Г о р и н (оборачиваясь). Ты что, паря, выпил лишку?

К у з ь м и н. Не признал, соседушка?

Г о р и н. Тьфу ты! Кузьмин. Никишка! Да неужто это ты?

К у з ь м и н. Собственной обличностью. (Хохочет.) Здоров, Матвейка. Что тут делаешь?

Г о р и н. Небо подпираю.

К у з ь м и н. Так это твоя хоромина? Богатей! В мышиное сословие определен?

Г о р и н. Садись, где стоишь.

Сели.

(Берет топор, начинает точить.) Тебя каким ветром занесло?

К у з ь м и н. Выгнал меня папаня. Сам знаешь, какой он хапуга. Надумал я отделиться. А он, сукин кот, чересседельником меня отхлестал. Это в мои-то годы. Каково?

Г о р и н. Та-ак, значит, воюешь?!

К у з ь м и н. Не отступлюсь. Ни в жисть! А помнишь, Матвейка, как мы с тобой на покосе к девкам в шалаши лазили? Помнишь, как на льду из-за Нюрки носы друг другу красили? (Хохочет.) Уплыло времечко, уплыло…

Г о р и н. Не вернешь.

К у з ь м и н. Ну, а теперь как живешь? Ушел из села, избенку свою бросил, как в воду канул.

Г о р и н. Во-он мост строю. (Показывает.)

К у з ь м и н. И домой не тянет? Чудной ты мужик, Матвей. Каким сызмальства был, таким и ходишь.

Г о р и н. Сызмальства меня пастушонком ветра да дожди секли. Потом твой батя ребра считал. Не помнишь?

К у з ь м и н. Да уж досталось нам с тобой от бати.

Г о р и н. Небось запахал мою кормилицу?

К у з ь м и н. За Кривым бродом запахал. Да и что ей без борозды лежать. Тоскует земля.

Г о р и н. Тоскует.

К у з ь м и н. А коли вернешься, может, и отдаст.

Г о р и н. Пни да коренья отдаст.

К у з ь м и н. Это верно… Эх, вырвать бы мне у батьки свою половину. Я бы тебя, Матвей, к себе взял. (Пауза.) Лизка-то твоя совсем девкой стала. Видел ее.

Г о р и н. Лизка… Горько мне с ней.

К у з ь м и н. Да ты што? (Пауза.) Парень-то не обижает?

Г о р и н. Ее не обидишь. Характер-то материн.

К у з ь м и н. Оно конешно… (Вглядываясь.) Да ты, никак, избитый? Вон и ссадина на лбу.

Горин молчит.

Та-ак… Десятник, што ль?

Горин вдруг схватил топор.

Стой! Что ты, Матвейка! Брось… По совести скажу: я ведь батю тоже хотел… А каторга? Да ну ее к ляду! Пойдем выпьем.

Г о р и н. Что-то делать надо? Что?

К у з ь м и н. Пойдем… У меня на бутылку хватит.

Г о р и н. Нет, Никифор. В другой раз. А сейчас я и без того пьян. Прощевай. (Ловко заткнул топор за пояс и пошел.)

Кузьмин тревожно глядит ему вслед.

З а т е м н е н и е.

Гостиная в доме Клавдии Гавриловны Поповой. Дверь, ведущая в комнату Ульянова, открыта. Видно, как У л ь я н о в, склонясь над столом, пишет.

Из соседней комнаты долетают звуки чатхана — хакасского музыкального инструмента — и горловое пение.

Ульянов подошел к двери, послушал, с улыбкой покачал головой, подошел к киоту, рассматривает иконы.

В гостиную входит К л а в д и я Г а в р и л о в н а.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а (испуганно, шепотом). Орут? (Прислушалась.) Ишь как хрипит, прости господи…

У л ь я н о в. А мне это не мешает, Клавдия Гавриловна.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Опять писать будете?

У л ь я н о в. Опять.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Ну, пишите, пишите.

Ульянов уходит в свою комнату, садится за стол.

И что это за песня такая — ни конца ни края нет… У меня даже голова разболелась. А у вас? (Заметила, что Ульянов не слушает ее.) Вы пишите, пишите. Я не помешаю. (Идет к двери, но тут же возвращается.) Согрешила я, Владимир Ильич… Игорь-то стучит, ну я и открыла. Кто же его знал, что он басурмана приведет… Да вы песню-то не слушайте, пишите… (Снова подходит к двери и снова возвращается.) Не-ет, я ему, Игорю-то, укорот сделаю. Пусть он больше себе такое не позволяет. Виданное ли дело! (Махнула рукой и наконец ушла.)

В окно гостиной влезает Г о р и н.

У л ь я н о в (заметил, тихо подошел, с юмором). Здравствуйте. (Заглянул в окно.) А тут высоковато.

Г о р и н. Там лестница стоит.

У л ь я н о в. Так сказать, все удобства…

Г о р и н. Вы уж извиняйте…

У л ь я н о в. Так уж и быть…

Г о р и н. Забыл я, как вас зовут.

У л ь я н о в. Владимир Ильич.

Г о р и н. Ильич, значит… У меня дедушку Ильичом величали. С Урала его пригнали. (Пауза.) Вы вот сказали: о себе сам думай. Я и подумал: наточу топор получше да и за все, разом!

У л ь я н о в. И наточили?

Г о р и н. Успел.

У л ь я н о в. С одним расплатитесь, а как же с другими? Ведь их сотни.

Горин молчит.

Нет, Матвей Кузьмич, так мы ничего не добьемся… Мой брат вот так же хотел убить царя и… повешен. Нет, надо идти другим путем.

Г о р и н. Знать бы, каким…

Из соседней комнаты входят И г о р ь и С о я н с чатханом.

И г о р ь. Владимир Ильич, вы только послушайте, это же великолепно! Простите, я не помешал? Здравствуйте, Матвей Кузьмич. Нет, вы только послушайте. Перевод примерно такой…

Каково? Теперь я понимаю, почему немцы первые записали эти сказания и издали их на немецком языке! Ведь это прелесть!

У л ь я н о в. Вы говорите, немцы? Сказания Сояна записаны немцами?

И г о р ь. Вот именно! Соян, спойте, пожалуйста, тот отрывок еще раз. Прошу вас, очень прошу.

Соян садится на пол, кладет чатхан на колени и поет.

…Знаете, что он пропел?

У л ь я н о в. Верные слова… Скажите, Соян, как зовут героя этой песни?

С о я н. Хулатай!

У л ь я н о в. А каков он?

С о я н. Алып.

И г о р ь. Это по-ихнему — богатырь.

С о я н. Аха. Большой человек, большой, как тасхыл.

И г о р ь. Гора.

С о я н. Конь у него — Хара-Хулат. Пёрик.

И г о р ь. Панцирь.

С о я н. Меч, лук, стрелы — все есть. Летают с тасхыла на тасхыл как ветер, быстрее ветра — открытых глаз не успеешь закрыть, закрытых глаз не успеешь открыть. Вот какой Хулатай.

У л ь я н о в. А с кем он бьется?

С о я н. Юзут-Арх на трехногой кобыле людей бьет, а Хулатай ее бьет. Шибко бьет.

И г о р ь. Не так, не так, Соян.

С о я н. Пешему лошадь Хулатай давал. Раздетому шубу и крышу давал.

У л ь я н о в. Да, Соян, твой Хулатай хороший человек.

С о я н. Алып!.. Дедушка мой — Пуга — хайджи был.

И г о р ь. Сказитель.

С о я н. Аха. Хорошо на чатхане пел. У бая большой той был. Пуга песню пел, про Хулатая пел, правду людям пел. А бай его… (Вытирает глаза рукавом.)

И г о р ь. На морозе голого облили водой. Замерз. Обледенел.

Пауза.

У л ь я н о в. Нам трудно, Матвей Кузьмич, а таким, как Соян, еще труднее. Малые народы России, индусы в Индии, негры в Африке — сколько их ждет своего Хулатая.

Г о р и н. И не дождутся…

У л ь я н о в. Дождутся! Обязательно дождутся! Они сами богатыри, только глаза у них еще не раскрыты.

С о я н (неожиданно). Уползет змея с камня — камню легче.

И г о р ь. Это ты к чему, Соян? Кто камень-то?

С о я н. Камень? Я — камень. Ты — камень. Все мы — камень. Дождь идет — худо камню. Снег летит — совсем худо камню. А змея лежит, не уползает. Ой, как худо камню! Змея у нас бай, а есть еще змея — урядник.

Г о р и н (Ульянову). Им совсем хана. Их в два жернова мелют.

С о я н. Эх, коня надо! По улусам ездить, на чатхане играть. Людям всю правду сказать.

У л ь я н о в (беря его за плечи). Верно, Соян, верно! И я об этом же мечтаю.

И г о р ь. Ну, Владимир Ильич, простите… Мы отрываем вас… До свиданья.

У л ь я н о в. Спасибо, Соян, за песню. А богатыря своего ты еще увидишь. (Провожает их до дверей.) Пойдемте ко мне, Матвей Кузьмич… (Уводит Горина в свою комнату.)

Возвращается К л а в д и я Г а в р и л о в н а.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Слава тебе господи, ушли… Ишь, воздух-то какой тяжелый. Мяту придется раскидать. Ну, постояльцу теперь спокойно будет. Ведь всю ноченьку писал. И днем глаза не сомкнул.

В комнате Ульянова голоса.

…Говорит! Неужто сам с собой? (Приоткрывает дверь.) Свят, свят! Человек сидит. Да в какую щелку он пролез? Все двери на запоре — никак не пойму…

Входят К р у п и ц к и й и К р а с и к о в.

К р а с и к о в. Здравствуйте, Клавдия Гавриловна.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а (растерянно). Здравствуйте… Как же вы вошли?

К р у п и ц к и й. Странный вопрос. Вошли, как входят все люди, — через дверь.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Значит, открыта? Да что же это со мной… Я ведь закрывала! Не-ет, ничего не пойму. Тут что-то неладно…

К р у п и ц к и й. Склероз?

К л а в д и я Г а в р и л о в н а (не поняла). Да не мороз, а воры, воры могут залезть. (Быстро уходит.)

Крупицкий и Красиков смеются.

К р у п и ц к и й. Ну-с, Пьер, помните — он хоть и столичная штучка, но и мы не лыком шиты. Только вот что… Зря не горячитесь. А то это у вас бывает. (Стучит в дверь.) Владимир Ильич, принимайте гостей.

Входят У л ь я н о в и Г о р и н.

У л ь я н о в. Милости прошу, господа. Садитесь.

К р у п и ц к и й. Матвей Кузьмич, почему вы не в постели?

Г о р и н. Да вот потолковали с Ильичем, будто полегчало…

К р у п и ц к и й. Вот как! Владимир Ильич, не хорошо, не хорошо отбивать клиентов. (Смеется.) Ну-с, довольны жильем? Полагаю, что моя рекомендация не помешала?

У л ь я н о в. Вполне доволен. Спасибо.

К р у п и ц к и й. Теперь вот что, Владимир Ильич. Вам надо во что бы то ни стало избежать севера. Сейчас мы встретили Игоря, он говорит, что вы в восторге от песен Сояна. Вот и поезжайте-ка, батенька, на юг, в Минусинский округ.

У л ь я н о в. Да, но выбор места ссылки от меня не зависит.

К р у п и ц к и й. Пустяки. Губернатор у нас добрейший человек. А вот это (подает документ)… это вам поможет.

У л ь я н о в. Справка о моем здоровье?

К р у п и ц к и й. Да. Вы болели воспалением легких. Вам необходим юг. И пишет это член Енисейского врачебного отделения, ваш покорный слуга.

У л ь я н о в. Спасибо. Я постараюсь воспользоваться вашей справкой. Но главное, Владислав Михайлович, помочь Ванееву. Он очень болен.

К р у п и ц к и й. О-о, не беспокойтесь. Сделаю все, что могу. Ну-с, а теперь… Владимир Ильич, мы, сибиряки, народ простой, чистосердечный. Позвольте говорить начистоту.

У л ь я н о в. Я всегда так и говорю — начистоту.

К р у п и ц к и й. Красноярск далек от Москвы, от Петербурга, от заграничных центров. Но и здесь есть светлые головы. Здесь пересыльная тюрьма — сюда из царских застенков стекаются все революционные силы. У нас есть шлиссельбуржцы, петропавловцы, есть люди, лично знакомые и работавшие с Плехановым. У нас, у Юдина например, да это вы и сами знаете, великолепная библиотека, которой может позавидовать сама Европа. Есть люди, знающие Маркса от корки до корки.

У л ь я н о в. Я это заметил. Это отрадно… Владислав Михайлыч, вы очень любите Сибирь?

К р у п и ц к и й. О да! Знаете, чем мне дорога Сибирь? Здесь вы не увидите барской усадьбы. Полнейший простор для свободного капитала. Вот маленький пример. В Енисейске я, как врач, знавал одного мещанина. Недавно встречаю его в губернском присутствии и не узнаю. Соболья шуба, золотые кольца, весь какой-то окрыленный, помолодевший. Оказывается, завел крупное дело.

У л ь я н о в; Торгует лесом?

К р у п и ц к и й. Да, да… И с кем торгует! С самой Европой.

Г о р и н (неожиданно). В нашей деревне два мироеда да лавочник народ прижали так, что ни вздохнуть, ни охнуть.

К р у п и ц к и й. Да, да, капитал растет не по дням, а по часам. (Пауза.) Я слышал, вы пишете книгу о развитии капитализма?

У л ь я н о в. Да, собираю материал.

К р у п и ц к и й. Здесь вы найдете его предостаточно. Я верю, что капитализм в России встанет на ноги, отряхнет прах старого и поведет страну вперед.

Ильич резко встал.

Вы не согласны?

У л ь я н о в. Продолжайте.

К р у п и ц к и й. В своей последней статье…

У л ь я н о в. Я читал вашу статью. Вы пишете: «Русские капиталисты еще не знают дела, шаги их неопытны, движения неуклюжи. Порой их берет сожаление о прошлом».

К р у п и ц к и й. У вас феноменальная память — цитируете наизусть. Значит, дошло?

У л ь я н о в. Это русская-то буржуазия грешит «сожалением» о прошлом?

К р у п и ц к и й. Да.

У л ь я н о в. Да подите вы, батенька! И охота вам себя морочить и клеветать так необъятно на бедную русскую буржуазию.

К р а с и к о в. На мой взгляд, Владислав Михайлович очень правильно характеризует деревню.

У л ь я н о в. Да. Деревню он характеризует правильно. Он ярко, с таким, знаете, изящным сарказмом рисует нашего либерала. Да и мещанину не дает спуску.

К р у п и ц к и й. Хоть на том спасибо.

У л ь я н о в. Но вместе с тем он непозволительно заигрывает с буржуазией. А для чего?

К р а с и к о в. Для чего?

У л ь я н о в. Чтоб легче было лягнуть Маркса! «Лягальные» марксисты — вот и лягают! (Крупицкому.) Не так ли?

К р у п и ц к и й (ошеломлен). …У Маркса… видите ли… мы берем главное — учение о капитале. А борьбу… борьбу мы видим в другом.

Горин, внимательно слушавший беседу, хочет прикурить. Ульянов берет спички, высыпает их на ладонь, коробок протягивает Горину.

У л ь я н о в. Прикуривайте. Не выходит? Вот так же и они… хотят выветрить из Маркса главное и оставить то, чем никого и ничего не зажжешь! (Возвращает спички Горину.)

К р у п и ц к и й. Мы действуем во имя народа, создаем комитеты грамотности. Разве это не достойно похвалы? Мы требуем: обеспечьте высокую нравственность, организуйте народную промышленность.

У л ь я н о в. Во имя народа! Подите вы! Народ для вас серая, безликая масса, от имени которой вы занимаетесь романтически возвышенным вещанием, но романтизм этот не только наивный, но и реакционный.

К р у п и ц к и й. Вот как! Не ожидал… Пьер, вы слышите, я попал в реакционеры. (Натянуто смеется.)

У л ь я н о в (Красикову). А вам, милейший, с вашими комитетами грамотности для бедных и обездоленных людей, я бы сказал так. Двое собрались поднимать бревно. Один говорит: ты поднимай, а я буду кряхтеть.

Красиков и Горин смеются.

К р у п и ц к и й (поднимаясь). Ну хорошо, господин революционер. А что же несете вы? Наша глухая матушка-Сибирь вам, конечно, не по нраву?

У л ь я н о в. Матушка-Сибирь? Нет, она мне представляется молодой, необвенчанной красавицей… Статной, с огромной золотистой косой. Да, я не знал Сибирь раньше. И очень жалею. Какие здесь люди! Сколько богатства в недрах! Но чтобы ожили люди, чтобы овладели богатствами земли, нужна партия.

К р у п и ц к и й. Социал-демократическая?

У л ь я н о в. Да, партия коммунистов.

К р у п и ц к и й. Вы хотите, чтоб начались забастовки. А это на руку царю! Людей будут сажать в тюрьмы, гнать на каторгу, на виселицы. Нет, можно и без этих ужасов завоевать свободу.

У л ь я н о в. Играя в куклы с буржуазией?

К р у п и ц к и й. А в разные ваши партии — я знал их немало — я не верю. Ведь смешно подумать — рабочая партия. Да что она, неграмотная, темная, может сделать с произволом абсолютизма? Она погибнет!.. И потом, что же делать мне, интеллигенту, — социалисту и демократу по убеждениям?

У л ь я н о в. Если вы действительно хотите помочь народу, если вы настоящий социалист и настоящий демократ, вы должны стать…

К р у п и ц к и й. Членом партии?

У л ь я н о в. Да, коммунистом.

К р у п и ц к и й. И иного пути нет?

У л ь я н о в. Нет!

К р у п и ц к и й. …Жестокий вы человек, Владимир Ильич. Жесточайший! (Пауза.) Ну что ж, споры в нашем деле неизбежны. Посмотрим, что скажет история. Позвольте вашу руку… (Пожимает Ульянову руку и уходит.)

К р а с и к о в. Как здорово вы нас отдули! А знаете, я, кажется, начинаю кое-кто понимать. Ведь в самом деле — вы деретесь, да так, что трещат чубы, а мы… мы только кряхтим… Но боже мой, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна»… (Улыбнувшись, поклонился и вышел.)

Г о р и н. Да… добрый этот доктор. Только чудноватый. Очки у него, видать, не те… Видит слабовато. Вот и спотыкается.

У л ь я н о в. Да, Матвей Кузьмич, многие спотыкаются. Одни встают и снова идут нашей дорогой. Другие летят в пропасть.

Г о р и н. Понимаю… (Идет к двери.)

У л ь я н о в. Матвей Кузьмич, вы уходите? А топор? Как же нам быть с топором?

Г о р и н. Чего ж говорить, Владимир Ильич… Вот этим (показывает на сердце) понял, а сказать не умею. Думать надо…

У л ь я н о в. Думайте! И я думаю. Думать, как лучше бить царя, будем сообща.

Рукопожатие. Горин уходит.

(Прошелся, попробовал запеть, как пел Соян, не вышло, махнул рукой, задумался.)

Вдалеке паровозный гудок.

(Распахнул окно.) Какие здесь просторы! Идет поезд, и за сто верст слышно… Где-то мои друзья? Как они там?

З а т е м н е н и е.

Тюремный вагон. У г о л о в н ы е вокруг К а в р и г и, поют. В стороне решетчатое окно камеры политических. И вдруг песню прерывает почти истерический вопль.

Г о л о с Ю х о т с к о г о. А я не могу, не могу больше! Слышите, не могу!

Слышно сдавленное рыдание. Уголовники прислушались.

Б о р о д а т ы й а р е с т а н т (со смехом). Ша, братцы! Политические опять горшки бьют.

В а н е е в. Успокойтесь, Юхотский. Возьмите себя в руки.

Г о л о с Ю х о т с к о г о. Вы отрицаете культ героев, а сами играете в героизм!

М о л о д о й а р е с т а н т (подойдя к решетке). Во дает так дает!

Г о л о с Ю х о т с к о г о. А почему вы полагаете, что Маркс не ошибался? Он бог? А я плюю на богов! Мне ваши идеи осточертели. Слышите, не навязывайте мне их. Не хочу!

М о л о д о й а р е с т а н т (кричит). А мамкиной титьки не хочешь?

Арестанты засмеялись.

К а в р и г а (дал молодому арестанту подзатыльник). Молчи, заноза!

Политические притихли.

Эй, политический, сыпни табачку Кавриге!

В а н е е в. Я не курю.

К а в р и г а. Да ну-у… А ты у дружков спроси — неужто табачку не найдете?

Ванеев подает табак.

…И чего вы все делите? Не пойму… Правду, што ль?

Ванеев не отвечает.

…Я ее, матушку, тоже искал… Не веришь? (Подмигивает своим.)

Б о р о д а т ы й а р е с т а н т. Слухай, кореши! Каврига зараз врать начнет.

Каврига, садясь, жадно затягивается.

М о л о д о й а р е с т а н т. Дыму наглотаисси, скоро из другого конца пойдет! (Хихикает.)

Б о р о д а т ы й а р е с т а н т. А ты заткнись, заноза.

К а в р и г а. Поймал меня раз, братцы, ласковый человек… Ну, спрашивает, слыхал я, друг Каврига, што ты правду ищешь? Ищу, отвечаю… А это што? И сует мне под нос палку, толстенную, с суками… Палка, говорю… Врешь, подлец. Это и есть твоя правда. И у ей два конца — один с сосновым суком, другой с березовым. Какой боле глянется? Не успел я нагнуться, а он как зачнет меня молотить — то одним концом, то другим.

Все смеются.

Г о л о с а. Вот так правда!

— Сладка!

— Хоть каким концом — одно больно!

В а н е е в. Правдой только врагов бьют.

К а в р и г а (поднимаясь). А я ему, што ль, друг?

В а н е е в. Он тебя не правдой, а кривдой бил. Правда со злом не живет.

К а в р и г а. Не живет? Постой… А ты и Сибирь нашу знаешь? В тайге, в буреломах, в урманах да в старательских ямах бывал?

В а н е е в. Не привелось. Я в Сибири впервые.

К а в р и г а. А Каврига бывал. Каврига раз такое место в тайге видел: вот так — сажень в сажень друг от дружки — два ключика. В одном вода — холодней льда. В другом — горячей солнца. Думаешь, вру? Скажешь, такого тоже не бывает?

В а н е е в. А вот такое бывает! Хотите, я расскажу вам о двух ключиках, о двух путях борьбы за правду?

Г о л о с а. Давай говори!

— Сядь, Каврига, хватит, наврался!

— Он скудент! Все знает! Башка-а!

В а н е е в. Так вот… Происходит это не в некотором государстве, а у нас, в России. И не в волшебной сказке, а наяву. (Пауза.) Помню бабушку. Старенькая, все лицо в морщинах. Помню рассказ ее о живой и мертвой воде. Темная мертвая вода — все губит, кровь сворачивает, мозг иссушает. А живая вода — светлая. Брызни на мертвого — он на ноги встанет, все оковы сорвет и растопчет. Ослаб человек душой — и тут живая вода поможет. Укрепит его веру… Освежит разум…

Колеса стучат все громче и громче, заглушая голос. Покачиваясь, рассеивает свет фонарь «летучая мышь». Грубые лица людей сосредоточенны и полны ожидания.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Прошло несколько дней.

Гостиная в доме Клавдии Гавриловны. И снова в открытую дверь видно, как Л е н и н пишет, склонясь над столом.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а входит со стаканом чая на блюдце.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Простите, Владимир Ильич. Вы все работаете. Даже к чаю не вышли.

У л ь я н о в (подойдя к двери). Спасибо, Клавдия Гавриловна. (Взял стакан.) Я еще немножко посижу. Минут пять.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а (закрыла дверь). Минут пять. А сам небось все пять часов просидит.

В дверь стучат. Клавдия Гавриловна идет открывать и возвращается с Л и з о й.

…Входи, входи, дорогая. Ну, показывай, что намастерила.

Лиза показывает вышивки.

(Любуется.) Красота-то какая! Золотые у тебя, девушка, руки, цены им нет. И где ты такие узоры берешь? (Перебирает вышивки.) Это вот мы самой почтмейстерше покажем. Возьмет. Цветастую госпоже Шеиной, Марье Ивановне. До цветов она большая охотница.

Л и з а. А весна опять ушла. Холодно. Снежинки летают. Енисей затих.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Не горюй. Весна твоя придет. Вон ты как за зиму-то вытянулась. Похорошела… Только бледненькая какая-то.

Л и з а. Работаю много. Учусь. Прямо замучилась.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Ученье, милая, хорошее мученье. Слышала, на учительницу готовишься?

Л и з а. Да. Игорь Михайлович помогает.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Игорь? Ну-ну…

Л и з а. А гость ваш дома?

У л ь я н о в (открыв дверь). Клавдия Гавриловна, прошу вас: как только придет Красиков, стукните, пожалуйста, в дверь. Он мне очень нужен. (Увидев Лизу, вышел.) Здравствуйте! (Подошел, рассматривает вышивки.) Какая прелесть!

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Вот, Владимир Ильич, какие наши сибирские невесты рукодельницы.

У л ь я н о в. Гм… цветы… очень красиво.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Прямо как живые.

У л ь я н о в. Позвольте, а здесь — хлебные колосья.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Пшеница золотая, зрелая…

У л ь я н о в. Да, да, золотые колосья. (Рассматривает.) Великолепно… Это что ж, приданое?

Л и з а (смутилась). Что вы, Владимир Ильич.

У л ь я н о в. А я бы своей невесте не постеснялся сделать такой подарок. Золотые колосья! (Ушел и плотно закрыл за собой дверь.)

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Ученый человек. Сразу видно. Не поверишь, Лизанька, пишет до самого утра. И как глаза не заболят. Книги из библиотеки стопками носит.

Л и з а. Вчера у политических спор был. Ой, Клавдия Гавриловна, слышали бы вы, как он говорил! Люди, сказал он, все равно научатся мечтать и будут мечтать всегда, мечтать о заветной цели и бороться за нее.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а (с улыбкой). Ну ты-то, гляжу, мечтать научилась, да и цель себе верную выбрала. (Задумалась.) На хороших-то людей и глядеть приятно. Вот он… не пьет, не курит, табашников, как и я, грешная, не переносит. Одна беда: мимо икон идет — лба не перекрестит. Но чую, Лизанька, вот сама не знаю, отчего это, но сердцем чувствую: большую веру в душе носит… Никак, стучит кто-то… (Ушла в переднюю.)

Слышен ее голос: «Что, опять пожаловала? Господи, да когда это кончится? Ну, чего стоишь, входи…»

(Вводит М о ш а р и х у.) Вот, полюбуйся, Лизанька! Милости просим. Давно не жаловали посещением.

М о ш а р и х а. …пробочку понюхать.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Дрожит-то как! Замерзла небось, горюшко ты мое горькое. (Подает чай.) Выпей, Антонида. Согреешься.

М о ш а р и х а. Пробочку понюхать…

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Да ты что сердце-то мое надрываешь? (Всхлипывает.) Господи, наставь ты ее на путь истинный. (Лизе.) Она ведь мне дальней родственницей приходится. Гляжу на нее, а сердце так и замирает. Ну, чего смотришь? Пей. (Поит Мошариху.)

М о ш а р и х а. Спасибо, спасибо, Клавдеюшка… (Постепенно приходит в себя, оглядывается.) Христос воскресе…

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Да ты что! До пасхи целая неделя, а она христосоваться пришла.

М о ш а р и х а. Хорошо у вас, как в гнездышке… Только ты скажи, Клавдеюшка, почему это ты, как я замуж вышла, здороваться перестала? Помнишь?

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Не будем об этом, Антонида Власьевна.

М о ш а р и х а. Родители мои честно век свой прожили. Да и я сама не так уж грешна была. А?

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Может, поесть хочешь?

М о ш а р и х а. Пробочку бы понюхать.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Я вот тебе понюхаю. (Подает еду из буфета.) Поешь-ка, милая.

М о ш а р и х а (ест). Меня, бесприданницу, Лука-то за красоту взял. Так и говорил: за красоту беру. Верно, жила я, как сыр в масле каталась. Только души своей — бог свидетель — не испоганила.

С черного хода входит К у з ь м и н.

К у з ь м и н. Ну, Гавриловна, принимай работу. (Увидел Лизу.) Здорова будь, Лизавета.

Л и з а. А ты что тут делаешь, дядя Никифор?

К у з ь м и н. Да вот подрядился в завозне прибрать.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Прибрал?

К у з ь м и н (берет под козырек). Так точно!

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Ну, садись, чаем напою.

К у з ь м и н. Вода мельницы ломает. Ты уж мне, Гавриловна, чего другого набулькай.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. И этот про то же! Вот греховодники. (Уходит.)

Кузьмин, посмеиваясь, идет за ней.

М о ш а р и х а. Пробочку бы понюхать… Что-то я сказать хотела? А-а, вспомнила… Умирал мой Лука-то, всю правду мне открыл. Слышишь, девушка? Молись, говорит, за меня, Антонида, душегуб я! Троих он, невинных, топором… А я с ним, с таким-то, столько лет прожила, сладости из рук его поганых брала. На деньгах-то кровь людская. А все, что на мне надето, на те деньги куплено. Выходит, и на мне она, кровушка… (Плачет.)

Возвращается К л а в д и я Г а в р и л о в н а.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Ну что же ты, в самом деле. Пойдем-ка лучше, пойдем…

Уводит Мошариху. Следом идет Лиза.

В гостиную входит К р а с и к о в со скрипкой в футляре. Заглянул в дверь комнаты Ульянова, вынул скрипку, играет.

У л ь я н о в открыл дверь, прислонился к косяку, слушает.

У л ь я н о в (увидев, что Красиков хочет закончить). Играйте, пожалуйста, играйте!

Красиков с большим подъемом закончил пьесу.

(Пожал ему руку.) Как давно я не слушал Чайковского! Спасибо… (Посмотрел на часы.) Ну-с, а вы, батенька, не очень-то точны…

К р а с и к о в. Не моя вина, Владимир Ильич.

У л ь я н о в. Что такое? Шпик?

К р а с и к о в. Три раза одно и то же лицо встретил. Пришлось задержаться.

У л ь я н о в. Правильно. Осторожность никогда не помешает.

Красиков подает лист бумаги.

Гм… (Читает.) Кто писал эту чушь?

К р а с и к о в. А вы не догадались?

У л ь я н о в. Крупицкий. Понимаю… Глумится над социал-демократами, мечтающими создать партию. Но мы создадим ее, создадим!

К р а с и к о в. Знали бы вы, как я с ним разругался.

У л ь я н о в. Что ж, за правду стоит подраться. И вот что, Петр Ананьевич, засучивайте-ка рукава!

К р а с и к о в. Драться? Со мной?

У л ь я н о в. Да, да, прямо на кулачки! (Шутливо колотит Красикова под бока.) Сдаетесь?

Смеются.

К р а с и к о в. Сдаваться без боя? Не хочу! Начинайте.

У л ь я н о в. На примере с Крупицким вы убедились, что ваши доморощенные критики Маркса распоясались. А вы, социал-демократы, сидите сложа руки. Вчера был на диспуте у молодежи. Горячие головы, но заросли дремучим бурьяном. А вы… вы подвигаетесь к ним чуть ли не по-рачьи. Вы знаете, как это называется?

Красиков молчит.

Кустарничество. У вас столько рабочих — железнодорожные мастерские, строители моста. А вы даже не удосужились побеседовать с ними. А не создать ли среди рабочих постоянный марксистский кружок?

К р а с и к о в. Но кто будет им руководить? Ведь вас угонят за горы и леса?

У л ь я н о в (с иронией). И у вас нет другой кандидатуры?

К р а с и к о в. По-моему, нет.

У л ь я н о в. Ай-яй-яй! Какой конфуз! (Вдруг серьезно и жестко.) Ошибаетесь, милейший. Есть!

К р а с и к о в. Интересно, кто же?

У л ь я н о в. Петр Ананьевич Красиков. Да, да, сударь, вы! И никто иной!

К р а с и к о в. Да я…

У л ь я н о в. Согласны? Вот и хорошо. И я верю, что рабочие, которым вы откроете глаза, еще возьмутся за настоящее оружие.

Красиков тихо смеется.

Чему вы смеетесь, милостивый государь?

К р а с и к о в. Удивительно! И это называется — человек приехал в ссылку!

У л ь я н о в. Чепуха! Мы приехали не страдать и охать, а работать, создавать партию. Потому-то я и ехал на свой счет, чтобы побыстрее наладить связи.

К р а с и к о в. А теперь, Владимир Ильич, позвольте мне. Ну, дорогой, держитесь… (Засучивает рукава.) Проходное свидетельство у вас до Иркутска! А вы торчите здесь!

У л ь я н о в. И буду торчать!

К р а с и к о в. А что скажет высокое начальство? «Ага, нарушение! Подать его к ответу! Надбавить ему срок!»

У л ь я н о в. Ну, бог не выдаст, свинья не съест! (Горячо.) Да поймите, дорогой Пьер, что я не мог, не могу уехать, не дождавшись Ванеева и Глеба. Но сегодня они наконец приезжают. Мы пойдем встречать их примерно через час.

К р а с и к о в. Вы узнали точно?

У л ь я н о в. Да… И еще. Я должен, понимаете, должен встретиться с Федосеевым. Здесь, в пересыльной тюрьме. Какой это замечательный человек! Должны же, наконец, мы встретиться.

К р а с и к о в. Ой, боюсь, не кончился бы наш пир бедою.

У л ь я н о в. Да, риск есть. Но в полиции я отметился, а для тюремного начальства меня нет. Я потерялся.

Красиков удивленно смотрит на него.

(Смеется.) Да, да, прямо как в волшебном фокусе — фу! — и меня нет.

К р а с и к о в. Не понимаю, каким же образом?

У л ь я н о в. А вот каким… Ехал я в ссылку на свой счет. Но какой-то растяпа-бюрократ забыл вычеркнуть мою фамилию из общего списка, фамилия есть, а человека нет. Представляете? (Смеется.) И пока идут розыски, пока всюду сыплются запросы, мы с вами можем поработать… Давайте-ка разработаем программу занятий кружка. Идет?

К р а с и к о в. Идет!

Уходят в комнату Ильича.

Входят К л а в д и я Г а в р и л о в н а и Л и з а.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Опять стучат… И что за дом у меня! Все идут люди и идут… (Уходит и возвращается с И г о р е м.) Вы уж простите старуху, Игорь Михайлович, но я вам выговорю.

И г о р ь. Хорошо, Клавдия Гавриловна, говорите… Лиза…

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Так вот, милый мой… (Увидела, что Игорь смотрит на Лизу.) Да вы меня, меня послушайте… Уж как хотите, сердитесь не сердитесь… вы что отвернулись-то?

И г о р ь. Слушаю, Клавдия Гавриловна.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Чтоб больше этого не было! Мне этот татарин, или кто там он, как называется, все уши своей музыкой прогудел. Не слушает! Да ну вас! Только слова зря тратить… (Рассердившись, ушла.)

И г о р ь. Я, кажется, ее обидел?

Л и з а. Она отходчивая. И вообще — добрая. Только поворчать любит.

И г о р ь. Мы не занимались уже два дня.

Л и з а. Да.

И г о р ь. Это недопустимо. Согласны?

Л и з а. Согласна. Я вышивала, Игорь Михайлович. Деньги нужны. Но урок я приготовила. Спрашивайте…

И г о р ь. Лиза, я много думал, хотел сказать многое. Но… не могу. (Встал.) Как я ненавижу себя! Когда в Томске профессор при всех оскорбил меня, я хотел ответить, слова кипели в голове. А встал, все смешалось, покраснел и вышел.

Л и з а. А может быть, и не нужно, было говорить? Ведь там были чужие — они бы все равно не поняли.

И г о р ь. Вчера, когда на диспуте выступал Владимир Ильич, мне тоже хотелось сказать… но у меня опять ничего не вышло.

Л и з а. А здесь были друзья. Они и без слов все поняли.

И г о р ь (шепотом). Лиза, я люблю вас, слышите, я могу закричать на весь дом: я люблю вас! На всю улицу, на весь город…

Л и з а. Молчите, Игорь Михайлович, молчите… Я и так все слышу.

И г о р ь. И что же ты скажешь? Промолчишь или просто засмеешься?

Л и з а. Я… я тоже не умею говорить… Сейчас мне молчать хочется. Молчать и слушать, как поет что-то во мне…

Входят У л ь я н о в и К р а с и к о в.

У л ь я н о в (тихо). Знаете, мне почему-то кажется, что нам лучше уйти.

Лиза и Игорь заметили вошедших. Игорь рассматривает иконы.

К р а с и к о в. Ба, знаменитый этнограф изучает сибирскую иконопись?

И г о р ь (смущенно). Я пришел к Владимиру Ильичу.

К р а с и к о в. Опять с частушками?

И г о р ь. Перестань, пожалуйста!.. Я хотел попросить… Мне сказали, что у вас есть брошюра об экономическом содержании народничества.

К р а с и к о в. И ты хочешь ее прочесть? Не может быть — своим ушам не верю.

И г о р ь. Брат все разносил ее. И я, признаться, ничего не понял в его критике. Если позволите, я прочту, может быть разберусь.

У л ь я н о в. Извольте! (Уходит в свою комнату и возвращается с рукописью.) Прошу…

К р а с и к о в. Невероятно!

И г о р ь. Когда пел Соян, я любовался только образами, музыкой стиха. А вы так легко и просто схватили смысл… Я плохо говорю. Простите.

У л ь я н о в (взглянул на Лизу). Прочтите вместе. (Прошелся.) Друзья, а ведь скоро светлое воскресенье — пасха! Все будут праздновать, а мы?

К р а с и к о в. Чокаться крашеными яичками?

У л ь я н о в. Нет, маевка! (Поет.)

Соберем побольше рабочих! Согласны?

Входит К л а в д и я Г а в р и л о в н а.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Владимир Ильич, из полиции. Вроде сюда идут.

К р а с и к о в. Дождались! Задержат, и мы не сможем встретить друзей.

У л ь я н о в. Спокойно! Клавдия Гавриловна, пожалуйста, откройте… Только меня нет дома.

Клавдия Гавриловна вышла.

Ну что же, Петр Ананьевич… (Показывает на окно.) Весна. В такое время года пользоваться окном даже романтично. Прошу…

Быстро вылезают в окно.

Лиза и Игорь ушли в комнату Ильича и закрыли дверь.

Входят подполковник Б о г а ч е в и н е с к о л ь к о ж а н д а р м о в.

Б о г а ч е в (Клавдии Гавриловне). Где ваш постоялец?

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. А кто ж его знает. Может, на Енисей пошел, а может, у Юдина в библиотеке сидит. Он туда часто ходит.

Б о г а ч е в. Так… (Распахивает дверь в комнату Ульянова.)

Игорь и Лиза замерли в поцелуе.

Пардон… Я, надеюсь, не помешал?

Игорь входит в гостиную.

Крупицкий-младший? Здравствуйте… А вы, собственно, здесь зачем?

И г о р ь. Ульянов нездоров. Брат просил передать рецепт.

Б о г а ч е в. Так… Эскулап с крылышками амура. (Смеясь, возвращает рецепт.) А вас, молодой человек, прошу передать брату вот это…

И г о р ь. Что это?

Б о г а ч е в. Приглашение к начальнику губернского жандармского управления полковнику Женбаху. Да-с… Извольте передать.

Жандармы из кухни выводят М о ш а р и х у и К у з ь м и н а.

А это еще что за личности?

М о ш а р и х а. А ты не удивляйся, Николай Петрович. Не узнаешь?

Богачев в удивлении отступает.

Сколько раз с моим муженьком пил, забыл?

Б о г а ч е в. Прекратить балаган!

М о ш а р и х а. Верно, я теперь в балагане живу. Милости просим.

Б о г а ч е в. Взять ее, каналью! (Уходит.)

М о ш а р и х а (кричит). Веди, веди, проклятый! Не боюсь!

Жандармы уводят ее.

И г о р ь. Идем, Лиза…

К у з ь м и н. Обождите… Вместе пойдем. Ух и глазищи у их благородия. Сердце в пятки угоняют.

Уходят.

К л а в д и я Г а в р и л о в н а. Опять одна… Всех разогнали, ироды… (Подняла стул, опрокинутый Мошарихой. Подошла к иконам.) С белого света радость людскую сживают. А ты смотришь, господи, и не поморщишься… Эх ты, заступник…

З а т е м н е н и е.

Кабинет Женбаха. Ж е н б а х, сидящий за столом, и Б о г а ч е в, стоящий рядом, весело смеются.

Перед ними навытяжку стоит К у з ь м и н.

Ж е н б а х (сквозь смех). Как… как он сказал?

К у з ь м и н (стараясь угодить). Я, грит, ваше-ство, потерялся… Фу, грит, и меня нет. Вот так! (Делает жест.)

Женбах и Богачев смеются еще веселее.

Ж е н б а х. Значит, он полагает, что мы ничего о нем не знаем?!

К у з ь м и н. Ни сном ни духом!

Ж е н б а х. Браво!

К у з ь м и н. А сейчас, грит, мне надо, вот так надо поглядеть на своих дружков.

Б о г а ч е в. Не помнишь, о ком говорил?

К у з ь м и н. Мне, грит, етого… Хфедосеева шибко поглядеть охота.

Женбах и Богачев переглянулись.

А сам, как, значит, ваше благородие пришли, в окно сиганул.

Смех.

А шубу достали первый сорт! Эх и шуба, на лисьем меху!

Ж е н б а х (встает). Хорошо. Молодец, Кузьмин.

К у з ь м и н. Рад стараться, ваше-ство!

Ж е н б а х. Иди…

Кузьмин козыряет и уходит.

Великолепно, Николай Петрович. Вас можно поздравить. Наконец-то тюремному инспектору мы натянули нос.

Б о г а ч е в. У этих тюремных крыс так ловко поставлено дело, что они потеряли Ульянова. А мы знаем каждый его шаг. (Подает журнал наблюдений.)

Ж е н б а х (листая журнал). Неплохо, неплохо. Когда прибывает поезд?

Б о г а ч е в. На подходе.

Ж е н б а х. Федосеева он не должен видеть. Понимаете? Федосеев затравлен, хандрит. И Ульянова ему видеть вредно. Духом воскреснуть может.

Б о г а ч е в. А остальные?

Ж е н б а х. Пусть встретятся. Ничего. Это произойдет на наших глазах. Больше будем знать.

Б о г а ч е в. Понятно.

Ж е н б а х. Крупицкий явился?

Б о г а ч е в. Ждет приема.

Ж е н б а х. Приступайте. Только тонко…

Б о г а ч е в. Простите, полковник. С этой партией прибыл Каврига.

Ж е н б а х. Так… его тоже сюда… Да, Николай Петрович, в приемной я видел эту… Мошариху.

Б о г а ч е в. Я задержал ее, чтобы сделать внушение. Купцы очень просят.

Ж е н б а х. Внушение?! Что ж… Внушайте, внушайте. (Уходит.)

Во вторую дверь ж а н д а р м вводит М о ш а р и х у.

Б о г а ч е в. Антонида Власьевна! Ай-яй-яй! Вас ли вижу? Садитесь, садитесь, дорогая. Нет, не верится! Это не вы!

М о ш а р и х а. В парижских-то нарядах лучше была?

Б о г а ч е в. Господи, да там кисея, зефир, бриллианты, а тут рубище, сума… Страшно.

М о ш а р и х а. А ты не бойся, пугливый.

Б о г а ч е в. Год прошел, как ваш благоверный скончался, и такие изменения. Бедная вы моя.

М о ш а р и х а. Отпусти, Николай Петрович.

Б о г а ч е в. Да извольте, Антонида Власьевна! Разве я смею вас задерживать?! Только… не рвите вы мою душеньку, христом-богом молю.

М о ш а р и х а. Сладко поешь.

Б о г а ч е в. Я с вами всегда так говорил.

М о ш а р и х а. Ну как же, помню — к ручке прикладывался, на ушко словечки разные шептал. Помню.

Б о г а ч е в. Значит, говорить можно все?

М о ш а р и х а. Говори.

Б о г а ч е в. Понимаю, ой как понимаю ваши муки. На вашем месте я бы так же страдал. Разочароваться в жизни… Да я и сам давно разочаровался. Живем у дьявола на куличках. Ссыльные, поднадзорные, душегубы. Мозг тупеет. Так и хочется уйти в отставку. Бросить все и уехать в Париж. В Венецию… Между прочим, губернатор на вас косится.

М о ш а р и х а. Не боюсь. И дом и все капиталы на меня записаны. Что хочу, то с ними и делаю.

Б о г а ч е в. Напрасно… напрасно вы так уверены. Вот вы в шалаше живете. А купцы кричат, что вы позорите их звание.

М о ш а р и х а. Кровушка липучая на этих званиях-то.

Б о г а ч е в. Ой, Антонида Власьевна! Берегитесь — как бы в желтом доме не побывать! Они живо упрячут.

М о ш а р и х а. А я сама утоплюсь. Вот тронется Енисей, и я тронусь.

Б о г а ч е в. Да опомнитесь, несчастная! Родственничкам Луки ваша блажь на руку. Сети давно расставлены. Только жало впустят — и все капиталы до капли высосут… А ведь я… давно люблю вас.

М о ш а р и х а. Любишь? Говори, говори, милый ты мой… Помнишь, еще Лука живой был, ты мне все про любовь шептал… Грешница я, слушала твои слова… Так любишь?

Б о г а ч е в. Давно… давно люблю.

М о ш а р и х а. И такую, в рубище этом, любишь?

Б о г а ч е в. Пустяки… Вам сейчас надо уехать. Немедленно. За границу. Я снабжу паспортом. Дам человека — языки знает. Вас будут лечить лучшие в свете доктора.

М о ш а р и х а. А потом?.. Милый, что потом-то, скажи…

Б о г а ч е в. С европейскими фирмами дело заведем. Такой заводище поднимем, такой, что трубы до неба!

М о ш а р и х а. Та-ак… трубы… Ах, миленочек ты мой! Трубы тебе нужны… (Резко встала.) А ты меня, меня возьми. Вот такую, как есть, возьми. Брезгуешь?

Б о г а ч е в. Антонида Власьевна…

М о ш а р и х а. Плюю на тебя! Таракан ты нераздавленный. Да я на весь город тебя ославлю. Я тебе такую любовь покажу, в трубу вылетишь! (Бросается на Богачева.)

Вбегают ж а н д а р м и К у з ь м и н и выталкивают ее прочь.

К у з ь м и н (мнется). Ваше благородие, а с ей… с Мошарихой мне дозвольте.

Б о г а ч е в. Не понимаю.

К у з ь м и н. Потолковать… (Делает жест.)

Б о г а ч е в. Так… значит, подслушивал? И понял?

К у з ь м и н (улыбается). Как тут не понять, когда такие деньги… Только сама-то она не осмелится уехать. Характер птичий. Вы мне дозвольте. Уговорю.

Б о г а ч е в. Ну ты, голуба, по усердию самого дьявола превзошел.

Кузьмин улыбается.

Молчать! Ты мне за приезжего отвечай. Да знай свое место, скотина! Стой!

Кузьмин остановился.

Ну раз ты мне такое усердие показываешь, будешь отвечать и за Кавригу. Три раза он от нас уходил. Видать, в городе у него дружки. Узнаешь, кто они. А если и на этот раз уйдет — сгною. Понял?

К у з ь м и н. Так точно, ваше-ство!

Б о г а ч е в. Доктора сюда.

Кузьмин уходит.

Из вторых дверей ж а н д а р м вводит К р у п и ц к о г о.

Здравствуйте, здравствуйте, дорогой доктор. Присаживайтесь. Прошу.

Крупицкий садится в кресло.

Вам пришлось ждать… Извините. Дела! Как ваше здоровье?

К р у п и ц к и й. Благодарю вас. Я здоров.

Б о г а ч е в. А я, доктор, совсем лишился сна. Очевидно, переутомление.

К р у п и ц к и й. Надо меньше употреблять горячительных напитков. Особенно перед сном.

Б о г а ч е в (фамильярно). Ай, доктор, вы видите человека насквозь.

Крупицкий недовольно заерзал в кресле.

Итак, дорогой Владислав Михайлыч, мы пригласили вас…

К р у п и ц к и й. …чтобы сообщить пренеприятное известие? К нам едет ревизор?

Б о г а ч е в (смеется). Точно по Гоголю — приехал губернатор с ревизией. И, возможно, захочет встретиться с вами.

К р у п и ц к и й (с ноткой иронии). Почту за честь.

Б о г а ч е в. Врачебное присутствие, санитарное состояние пересыльного пункта, ну и прочее… Вам, полагаю, следовало бы подготовиться.

К р у п и ц к и й. Не беспокойтесь. Губернатор останется доволен. (Встает.) Я могу идти?

Б о г а ч е в. Мы уважаем вас, Владислав Михайлович, как члена Енисейского врачебного отделения…

Входит Ж е н б а х. Богачев встает.

Ж е н б а х. Здравствуйте, доктор. (Богачеву.) Прошу садиться. О чем, смею спросить, разговор? (Садится в кресло.)

Б о г а ч е в. Собственно, деловая часть завершена. Мы просто мило беседуем.

Ж е н б а х. Очень хорошо. Деловые разговоры так надоели. Рад поболтать по душам.

Б о г а ч е в. Я говорил, что мы ценим Владислава Михайловича как члена врачебного отделения…

Ж е н б а х. Ценим его образованность, любовь к народу, но мы…

Б о г а ч е в. …не можем допустить, чтобы такой человек оступился.

К р у п и ц к и й (поднимаясь). А я, господа, не могу допустить, чтобы так разговаривали со мной.

Б о г а ч е в. Владислав Михайлович, помилуйте, к чему обида?!

Ж е н б а х. У нас, доктор, душевный разговор. Тет-а-тет. Позвольте, дорогой, быть откровенным до конца.

К р у п и ц к и й (садясь). Прошу.

Б о г а ч е в. Мне кажется, полковник, что наш милейший доктор смотрит на нас как на тупых, бездарных жандармов.

Ж е н б а х. Неужели это так? Напрасно… Мы хорошо знаем революционное движение. Революционеры бывают разные. Многие пылкие умы пишут и разглагольствуют о социализме. И мы им не мешаем. Почему?

Б о г а ч е в. Видите ли, социализм бывает тоже разный. Например, сейчас в Европе распространяется католический социализм, и мы не только не преследуем его…

Ж е н б а х. Но даже кое-что из него хотим пересадить на русскую почву.

К р у п и ц к и й (решительно встает). Господа, прошу уволить меня от этой лекции.

Б о г а ч е в (ласково). Сядьте… Будьте любезны, сядьте.

Ж е н б а х. Мы не кровожадны. Вы это хорошо знаете. Ваши статьи, публикуемые в «Отечественных записках», мы не преследуем. Блистайте красноречием! Пожалуйста!

К р у п и ц к и й. Я больше не могу. Это уже слишком! Я буду жаловаться! Я… я, наконец, уйду!

Б о г а ч е в. Помогать Ульянову?

Крупицкий ошеломлен.

Ж е н б а х. Он не начиняет бомб, но его идеи страшнее бомбы Гриневицкого.

К р у п и ц к и й. Господа, я ничего не могу понять! В чем вы хотите обвинить меня?

Ж е н б а х. Ваша поездка в Петербург…

К р у п и ц к и й. Я ездил по делам врачебного присутствия…

Б о г а ч е в. Ваше знакомство с Ульяновым…

К р у п и ц к и й. Это было совершенно случайное знакомство. Право, я не виноват, что мне пришлось ехать с ним в одном вагоне. Но…

Ж е н б а х. Что?

К р у п и ц к и й. Вы говорили об идеях… А об этом я говорить не желаю.

Ж е н б а х. Так… А кто помог Ульянову устроиться на квартиру?

Б о г а ч е в. Кто дал ему рекомендательное письмо к Юдину?

Ж е н б а х. И наконец, кто снабдил его врачебной справкой? Вы!

К р у п и ц к и й. Я врач. Это мой долг. И вы мне не запретите, не смеете запретить, слышите?!

Ж е н б а х. Долг? Хорошо… А мой долг понуждает меня принять ответные меры.

К р у п и ц к и й. Это меня не интересует. Да, да, я прошу вас оставить меня в покое.

Б о г а ч е в. Помня наши дружеские отношения…

К р у п и ц к и й. Оставьте! У меня к вам самое обыкновенное, да, да, самое нейтральное, что ли, отношение.

Ж е н б а х. Помня наши дружеские отношения, скажу: за вами учрежден негласный надзор.

Крупицкий вздрогнул, встал, снова сел.

К р у п и ц к и й. Так… что ж… я готов.

Б о г а ч е в (миролюбиво). Раз уж вы дали справку Ульянову, ее не вернешь. Но среди арестованных есть друг Ульянова — Ванеев. Говорят, он болен…

К р у п и ц к и й. Да, да, очень… чахотка.

Ж е н б а х. Но для нас он совершенно здоров. Совершенно!

Крупицкий взял себя в руки, встает.

К р у п и ц к и й. Господа! Чем бы вы ни грозили мне, я честный человек и слишком уважаю себя, чтобы кривить душой… Если понадобится, я буду лечить любого заключенного. Кто бы он ни был по своим убеждениям. Повторяю, это мой долг. А с Ульяновым… Да, я с ним знаком и помогал просто как человеку. Помогать ближнему — наш долг.

Б о г а ч е в. Конечно, конечно, долг прежде всего… Что ж, Владислав Михайлович, спасибо за беседу. (Раскланивается.) Да, Владислав Михайлович, ваш брат…

Крупицкий остановился.

К р у п и ц к и й. Что мой брат?

Ж е н б а х. Ведь вы, как старший, ответственны за его судьбу. Не так ли?

К р у п и ц к и й. Что с братом?

Б о г а ч е в. Не беспокойтесь, доктор. Ничего предосудительного пока не замечено… До свиданья!

Крупицкий ушел.

Ж е н б а х. Ну, этот готов, не будь я Женбах!

Б о г а ч е в. Только поперчить.

Смеются.

Телефонный звонок.

Ж е н б а х (взяв трубку). Поезд пришел? Следить… (Встает.) Ну, Николай Петрович, с богом… Мы с вами надбавим Ульянову срок. Надбавим всенепременно!

З а т е м н е н и е.

Часть перрона. Решетчатая ограда. Собирается т о л п а.

Ж а н д а р м с к и й о ф и ц е р (выходя из ворот). Разойдись! (Проходит через толпу.)

С т р е л о к. Осади назад! (Отгоняет толпу.)

С т а р у ш к а. Дозволь, родимый, страдальцам калачиков свеженьких передать.

Ж а н д а р м с к и й о ф и ц е р (старшему конвойному). Акимыч, подожди здесь, пока тюремное начальство придет.

К о н в о й н ы й. Слушаюсь.

Офицер уходит.

Стой, каторга. Получай даровые гостинцы. Чего добру пропадать.

Бабы передают калачи, шаньги, яички, табак в кисетах.

К а в р и г а (конвойному). Акимыч, дозволь, старый, с дружком проститься. Важное слово сказать надо.

К о н в о й н ы й. Давай, Каврига. Только не мешкай. А то начальство на тебя и так лютует. Смотри…

Каврига подходит к ограде.

К а в р и г а (зовет). Ваней! Браток…

С другой стороны подходит В а н е е в.

Ну, прощевай, Ваней. Спасибо тебе. Хорошие слова в душу клал. Прощай…

В а н е е в. Может, еще увидимся.

К а в р и г а. Нет, браток, я сюда помирать иду.

В а н е е в. Да что ж это так?

К а в р и г а. Я в тайге одно место знаю. Золото руками черпать можно. Будут пытать… А я не скажу!.. Ну, сам понимаешь, шкура-то одна…

В а н е е в. Тогда надо бежать. Немедленно бежать!

К а в р и г а. В этих ичигах-то? (Показывает свою рваную обувь.)

В а н е е в. Берите мои сапоги! Живо!

К а в р и г а. Да ты что? А сам-то ты как? Вижу, хвораешь ты.

В а н е е в. Берите…

К а в р и г а. Не возьму. Не возьму грех на душу. Пропадешь!

В а н е е в. Чудак! Я достану. Я же скоро выйду из острога.

К а в р и г а. Не врешь? Ну, тогда спасибо. Спасибо, браток… Только не от Кавриги, а от Степана Власова. Меня по-настоящему-то Степаном зовут.

Быстро меняются обувью.

К о н в о й н ы й (проходя). Остерегись, Каврига. Глиста лютая идет.

Каторжников проводят.

К а в р и г а (обернувшись, кричит). Прощай, Ваней!

В а н е е в (у решетки). Прощай, Степан! До встречи! Я в нее верю. Слышишь, Степан!

Уголовных увели. К ограде подходит У л ь я н о в в шубе.

У л ь я н о в. Анатолий!

В а н е е в (узнал Ульянова). Ильич! Как вы пробрались сюда?

У л ь я н о в. С подводой, за манатками заключенных. Здравствуйте! Как настроение? Все здоровы?

Пожимают руки.

Что у вас за обувь? Где сапоги?

В а н е е в. Отдал…

У л ь я н о в. А сам в опорках! Да как вы могли! Где Запорожец?

В а н е е в. В больнице.

У л ь я н о в. Серьезно?

В а н е е в. Безнадежно.

У л ь я н о в. Так… А Федосеев? Где он? Как его работа? Он здоров?

В а н е е в. С ним тоже нехорошо.

У л ь я н о в. Болен?

В а н е е в. Хуже… Как вы, Владимир Ильич?

У л ь я н о в. Все хорошо. Работаю в библиотеке. Маюсь над книгой. Вчера был на диспуте. Скоро собираем кружок.

В а н е е в. И здесь есть наши?

У л ь я н о в. Есть! Но что происходит у вас? Говорите, Анатолий.

В а н е е в. Склока.

У л ь я н о в. Еще не хватало!

В а н е е в. Ссыльный Юхотский травит Федосеева, обвиняет в краже денег из нашей общей кассы.

У л ь я н о в. Докатились! Вместо единства — склока. Конечно, Федосеев мучается и не пишет книгу?

В а н е е в. Замкнулся. Целыми ночами не спит.

У л ь я н о в. Я должен видеть его. Во что бы то ни стало. Толя, сделайте так, чтобы он пришел.

Ванеев уходит. Мимо Ульянова проходит с т р е л о к.

С т р е л о к. А ты чего тут пристал?

У л ь я н о в. С подводой, за манатками приехал.

Стрелок проходит. В а н е е в возвращается.

В а н е е в. Сейчас прибежит… Мы так устали от этой склоки. Но разве Юхотскому докажешь!

У л ь я н о в. Поймите, Анатолий, склока, клевета и истерика — это гнусное оружие мещан и пошляков. Немецкие филистеры отравляли жизнь Марксу и Энгельсу, амбиция и личные счеты революционных болтунов сокрушали единство парижских коммунаров. Но лучше, Анатолий, слышите, лучше всю жизнь терпеть ненависть этих пошляков, чем час жить в мире с ними. А ваш Юхотский…

В а н е е в. Главное — он не верит в партию… Федосеев, черт побери, опустил крылья, молчит. А недавно ночью сказал: «Я не могу работать, так зачем жить?» (Кашляет.)

У л ь я н о в. Анатолий, у вас кашель… Что с легкими?

В а н е е в. Пустяки… Просто небольшой бронхит. И вот что мне непонятно. Ведь Юхотский социал-демократ. Как он может…

У л ь я н о в. А вы подумали о внутренней борьбе? Она будет менять форму и обличье, но существовать будет всегда, до полной победы нашего дела.

Голос Федосеева: «Вы не имеете права держать меня!»

В а н е е в. Ильич, за нами следят. Уходите. Скорее!

К Ульянову подходит Б о г а ч е в.

Б о г а ч е в. Поздно! Поздно, господа… (Кричит солдатам.) Убрать! Всех загнать в вагон!

Солдаты, орудуя прикладами, уводят политических.

В а н е е в. Прощай, Старик!

У л ь я н о в. Скоро мы встретимся, друзья!

Б о г а ч е в. Простите, но о ваших друзьях мы уж как-нибудь побеспокоимся сами. (Указывает, куда идти.)

Ульянов, оглядываясь, помахивая рукой, уходит.

З а т е м н е н и е.

Кабинет Женбаха. П о л к о в н и к нервно ходит взад-вперед. Входит Б о г а ч е в.

Ж е н б а х. Арестован?

Б о г а ч е в. Да.

Ж е н б а х. Великолепно. Кавригу привезли?

Б о г а ч е в. Он здесь, полковник.

Ж е н б а х (после паузы). Ну что ж… Начнем с Кавриги. Ульянов пусть подождет.

Богачев уходит. Ж а н д а р м вводит К а в р и г у.

Здорово, Каврига.

Каврига молчит.

Да ты, брат, разжирел на казенных харчах. Садись…

Каврига стоит.

Садись, говорят. Ты что, оглох?

К а в р и г а. Не жужжи, барин. Ты не шмель. Видишь, душа с богом говорит.

Ж е н б а х. Святым стал? А как ловко обманул меня! Забыл? С каким трудом я артель собрал, а ты завел ребят в тайгу и бросил, сукин сын.

К а в р и г а. Меня баба русская родила, а не сука.

Ж е н б а х. Эх, Каврига, взяли бы мы с тобой золото, разве ты сейчас таким был!

К а в р и г а. А я всегда человек. В тайге — лесной, на каторге — каторжный, хоть в зипуне, хоть голый, а человек! Вот коли бы ты на меня мундир напялил…

Ж е н б а х (перебивая). Ну хватит! Ты убедился: от меня не убежишь. Уговор такой: покажешь жилу — отпущу на все четыре стороны. Иди с богом. Откажешься — убью. Понял?

К а в р и г а. А ты, благородие, какой нации будешь?

Ж е н б а х. Это не твоего ума дело. Я такой же русский, как и ты.

К а в р и г а (удивленно). Ну-у, и русскому кресту веришь?

Ж е н б а х. Не пню же!

Каврига неожиданно встает на колени.

Ты что?

К а в р и г а (крестясь). Смотри, господи, как Каврига кресты кладет… Вот на! (Крестится.) Еще — на! (Встает.) Видел? Все богу отдал. А тебе, благородие, прости, ничего не осталось… Постой… (Шарит в карманах.) Во… (Вынимает руку, кулак сложен в кукиш.) Возьми!

Женбах смотрит то в лицо Кавриги, то на кукиш и вдруг бросается на Кавригу, бьет, топчет ногами.

Ж е н б а х. Убью, скотина!

Входят Б о г а ч е в, ж а н д а р м ы.

Увести… В карцер его! Глаз не спускать…

Кавригу поднимают.

К а в р и г а. Зря злишься, барин. Ты слова моего послушай. Над живым надо мной тебе не властвовать. Ты меня до самого конца, до самого краю убей… А коль не убьешь, убегу. В землю живым зароешь, а я все равно встану. На то и кресты клал.

Кавригу уводят. Женбах застегивает воротник мундира.

Б о г а ч е в. Простите, полковник… Вот тут…

Ж е н б а х. Что?

Б о г а ч е в. Царапинка… Кровоточит.

Ж е н б а х (платком вытирая щеку). Благодарю… Ну-с, Николай Петрович, у меня к вам есть один совет. По-дружески. Позволите?

Б о г а ч е в. Буду очень рад.

Ж е н б а х. Мошариха… Понимаете? Это не то… Попахивает. И кроме того, опасно: можно обрызгать мундир. Подумайте, дорогой… Я по-дружески. От всего сердца… А теперь — Ульянова.

Вводят У л ь я н о в а.

Какая у вас шикарная шуба! Прошу садиться…

Ульянов стоит.

Да, весна у нас сибирская, теплом не балует…

Ульянов садится. Женбах делает знак, Богачев уходит.

А вот вы изволите баловать. Вырядились в шубу для встречи с друзьями?.. (Смеется.) Скажите, ведь вас интересовал главным образом Федосеев? Ну как же — такая личность, эрудит, встреча с ним всегда приятна. Не так ли? Я жду ответа.

У л ь я н о в. Мне нечего отвечать. У вас лирическое настроение, а я к нему не расположен.

Ж е н б а х. Тогда позвольте вас расположить. (Встает.) Страстное желание встретиться с Федосеевым погубило вас. Уведомляю, что теперь-то уж надбавка срока ссылки вам гарантирована.

У л ь я н о в. Нет. Этого сделать вы не посмеете.

Ж е н б а х. Вы так уверены? Разрешите ваше приходное свидетельство.

Ульянов подает.

Право, не могу вас понять, господин Ульянов. Четырнадцать месяцев тюрьмы ничему вас не научили. В Москве — самовольная остановка. В вагоне, по дороге сюда, устроили скандал. Вам, видите ли, показалось тесно. Здесь (листая журнал наблюдений) работали в библиотеке Юдина, провели диспут о литературе, встречались со шлиссельбуржцем Карауловым, спорили с местным философом Ядевичем… (Повышая голос.) А между тем, на основании этого документа, вы не имели права проживать нигде, кроме Иркутска. Вам это, надеюсь, было известно?

У л ь я н о в. Да.

Ж е н б а х. И вы нарушили это предписание. Вы злостно уклонились от врученного вам маршрута. Так?

У л ь я н о в. Так.

Ж е н б а х. И после этого вы ждете от меня милости?

У л ь я н о в. Милости? От вас? (Весело засмеялся.) Пожалуйста, увольте. Вы забыли, что в этом документе сказано: «Не имеет права останавливаться где бы то ни было… (повысив голос) за исключением особых случаев, при непреодолимых препятствиях».

Ж е н б а х. И они у вас нашлись, эти препятствия?

У л ь я н о в. Да.

Ж е н б а х. Например?

У л ь я н о в. Весенняя распутица.

Ж е н б а х (смеясь). Ну знаете…

У л ь я н о в (перебивая). К тому же я принял твердое решение ходатайствовать об оставлении меня в пределах Минусинского округа. Кроме того, мои друзья, в том числе и Федосеев, уполномочили меня заявить иркутскому губернатору протест.

Ж е н б а х. Что-о? Протест? О чем же, смею спросить?

У л ь я н о в. О том, что вы, господин Женбах, с молчаливого согласия тюремного инспектора, незаконно содержите в тюрьме административно ссыльных.

Ж е н б а х. Вот как! Протест?.. Ну что же, поезжайте к губернатору в Иркутск.

У л ь я н о в. Иркутский губернатор сейчас находится здесь. Это еще одна причина моей остановки.

Ж е н б а х. Узнали от Крупицкого?

У л ь я н о в. Уведомляю, что телеграммы протеста поданы в Москву и Петербург. Ссыльный Ванеев тяжело болея, и ваш произвол по отношению к нему является преступлением.

Ж е н б а х. Да-а… (Вытирает лоб платком.) Вижу, что вы недаром носили звание помощника присяжного поверенного. Итак, насколько я вас понял, вы явились для сбора подписей под протестом.

У л ь я н о в. Да.

Ж е н б а х. Ну что ж, раз вы, господин Ульянов, встали на официальную ногу, протесты и прочее, придется и нам изменить тактику. Для начала подвергнем вас медицинскому осмотру.

У л ь я н о в. Прежде всего нужно осмотреть Ванеева. Он тяжело болен.

Ж е н б а х (словно не слыша). …А там специальная комиссия под председательством вице-губернатора — да, да, никакие меньше! — с участием тюремного инспектора и с моим участием — да, да, и с моим участием, — решит, как с вами поступить.

У л ь я н о в. А Ванеев?

Ж е н б а х. Не волнуйтесь. Из-под стражи освободим. А уж о болезни — решат врачи. Я, к сожалению, не врач.

У л ь я н о в. Честь имею. (Идет к двери.)

Ж е н б а х. Господин Ульянов…

Ульянов остановился.

Может статься, что ваше желание пребывать в Минусинском округе осуществится. И тогда, согласитесь, волей-неволей нам придется общаться. Целых три года! Как вы определите дальнейшие наши отношения?

У л ь я н о в. В пределах свода законов Российской империи, том четвертый, параграфы…

Ж е н б а х. А короче?

У л ь я н о в. Короче можно определить одним словом: борьба!

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Берег Енисея. Землянка. Утро. Л и з а и И г о р ь занимаются, сидя на завалинке. Из землянки выходит В а н е е в. В одной руке у него утюг, в другой пиджак.

В а н е е в. Лизанька, голубушка, утюг совершенно отказывается гладить. Бастует!.

Л и з а. Господи, да вы же воротник подпалили!

В а н е е в. Разве? Мне думается, что так и было. Впрочем, коричневый оттенок даже лучше. Красивее.

Л и з а. Давайте, я доглажу.

В а н е е в. Нет, нет! Я не эксплуататор. Занимайтесь. Я, кажется, нашел выход… (Уходит.)

И г о р ь. Готовится к комиссии, как к свадьбе…

Л и з а. Неужели его пошлют на север?

И г о р ь. Думаю, брат поможет.

Из землянки выходит В а н е е в в пиджаке.

В а н е е в. Каков? Полагаю — неотразим!

И г о р ь. Прямо как на свадьбу!

В а н е е в. Свадьба будет! Домнушка непременно приедет. Только скажите, Лизанька, Игорек, я очень худой? Желтый. Под глазами круги.

Л и з а. Да нет… Обросли только.

В а н е е в. Это я для солидности. (Надувает щеки и оттопыривает низ пиджака.) Каков?

По берегу идет К р а с и к о в.

Комиссия уже начала работу?

К р а с и к о в. Да.

В а н е е в. Но почему у меня нет вызова?

К р а с и к о в. Крупицкий обещал послать посыльного.

В а н е е в. Странно… (Вынимает из кармана листок.) Друзья, Глеб написал новые стихи…

Все его обступили.

(Читает.)

По берегу бежит С о я н.

С о я н. Девка, э-кей, девка!

Л и з а. Что случилось, Соян?

С о я н. Батку звать надо. Подрядчик ждет… Скорее.

Из землянки выходит Г о р и н.

Кузьмич, подрядчик зовет… Ким-суг огнем пунгать надо. Во-он там, у моста, однако, затор будет. Беда будет. Пойдем.

Г о р и н. Не пойду.

С о я н. Подрядчик ахчу, деньги, много-много дает. Друг, пешим с тобой ходим. Пыль, как собаки, с тобой глотаем. А деньги будут — коней купим. Таких коней, как у самого Хулатая! Пойдем…

Появляется п о д р я д ч и к.

П о д р я д ч и к. Матвеюшка, выручай… Христом-богом прошу. Смотри, что злодей делает. Такую бединушку поднял, страшно! Все фермы снесет. Убытки-то, убытки какие! По миру пойду… (Падает на колени.) Инженера, сукины дети, воды боятся. Колька с ребятами пробовал рвать — ничего не выходит. Спасай, Матвеюшка, никаких денег не пожалею.

Г о р и н. Прижала нужда, так на коленях ползаешь?

П о д р я д ч и к. Не помни зла, Матвеюшка!

Слышен колокольный звон.

День-то какой нынче. Бога побойся…

Г о р и н. А ты сам пойди. Боишься? (Поворачивается, чтобы уйти.)

В а н е е в. Матвей Кузьмич, идите… Не для него, для народа надо.

Г о р и н (колеблясь). Ладно, однако, пойду… (Идет к берегу.)

За ним бросился Соян.

Не ходи, С о я н… Не надо. Я один… А коней мы с тобой еще заимеем…

Горин и подрядчик уходят. Следом идет Соян.

На берегу появляется К р у п и ц к и й.

В а н е е в. Наконец-то! Здравствуйте… Вы от комиссии?

К р у п и ц к и й. Здравствуйте. Да, я только что был там.

В а н е е в. Меня вызывают?

К р у п и ц к и й. Вас? Да, да, только надо еще подождать… Вы не волнуйтесь.

И г о р ь. Владя, что происходит? Почему Ванеева не зовут на комиссию?

К р у п и ц к и й. Не волнуйся, пожалуйста. Что вы здесь все так разволновались…

По берегу с г р у п п о й р а б о ч и х быстро идет У л ь я н о в. Все выжидательно смотрят на него. Он обвел всех суровым взглядом.

В а н е е в (тихо). Комиссия закончила работу?

У л ь я н о в. Тупицы! Какие же архиогромные тупицы! Я спорил, ругался, я полагал, что, поднатужившись, они поймут наконец! Но не добился ни звука, ни слова, ни единого словечка!

В а н е е в. И что же решили?

У л ь я н о в. Глебу — село Тесинское, мне — Шушенское, а вам, Анатолий, Туруханск!

К р а с и к о в. Больному Крайний Север!

У л ь я н о в. Губернатор — ни тпру ни ну; вице-губернатор — сапоги всмятку! А Женбах: в Туруханске, изволите видеть, лучше, это же город!

В а н е е в. И стоило по такому поводу ломать копья! Пьер, брось! К черту хандру! Главное, полоса неведения кончилась и да здравствует конец ссылки… (Закашлялся.) Товарищи, пошли… (Уводит рабочих в землянку.)

Ульянов задержался.

У л ь я н о в. Почему вы не поддержали меня, Владислав Михайлович? Почему вы ушли?

И г о р ь. Как? Ты ушел, не добившись вызова Ванеева?

К р у п и ц к и й (перебивая). Простите, но я, кажется, и так многое сделал. Но в данном случае…

У л ь я н о в. В данном случае мы зря понадеялись… Что ж, бороться за жизнь Ванеева мы все-таки будем. (Уходит в землянку.)

Игорь взглянул на брата и, махнув рукой, пошел.

К р у п и ц к и й. Игорь, стой!

Игорь остановился.

Нам надо уходить. Понимаешь? Может быть, даже уезжать.

И г о р ь. Не понимаю.

К р у п и ц к и й (оглядываясь). Идет бешеная слежка. Им терять нечего. А нам?

И г о р ь. Так… Продолжай.

К р у п и ц к и й. Я знаю, ты увлечен Лизой.

И г о р ь. Я люблю ее. (Зовет.) Лиза, подойди…

Лиза подходит.

К р у п и ц к и й. Игорь…

И г о р ь. Продолжай.

К р у п и ц к и й. Ну хорошо… Позволь говорить откровенно. В Томске ты вел себя как мальчишка. И вот — исключен. Мне приходится содержать семью. А ты увлекся…

И г о р ь. Хватит!

К р у п и ц к и й. Игорь, возьми себя в руки. Помнишь, отец завещал…

И г о р ь. Я не желаю тебя слушать!

К р у п и ц к и й. Вот как! Недоучка! Как вы будете жить? Любовный туман рассеется…

Л и з а. Владислав Михайлович, позвольте сказать…

К р у п и ц к и й. Говорите, говорите, Лизанька.

Л и з а. Да, я необразованна. Отец — простой рабочий. Живем бедно… Видите, как я нескладно говорю.

К р у п и ц к и й. Продолжайте. Прошу вас.

Л и з а. Так вот… Я очень хочу учиться. И благодарна Игорю и всем, кто мне помогает. Все, чему я научусь, что я буду знать, я отдам простым людям.

И г о р ь. Правильно, Лиза!

Л и з а. И я… я тоже люблю Игоря. Может, больше, чем он меня. Не знаю… И если вы отнимете это… эту любовь, будет плохо. Очень плохо. Только вы не посмеете сделать этого.

К р у п и ц к и й. Не посмею?

Л и з а. Да, не сможете, потому что вы слабый. Вы слабее нас.

К р у п и ц к и й (натянуто смеется). Откуда же у вас эта сила?

Л и з а. Не знаю. Но… мы верим людям, а вы нет. Потому и мечетесь. Потому и прикрываетесь красивыми фразами.

К р у п и ц к и й (в раздумье). Боже мой, сколько я лечил людей и не знал, что брат мой болен… А может, я сам заразил его?.. (Игорю.) А ты… ты ничего не понял. Ты не дал договорить мне до конца. Дело в том, что меня вызывал Женбах. Так вот… Я нахожусь под негласным надзором. А от этого недалеко и до тюрьмы. Вот теперь и подумай… (Идет по берегу и сталкивается с Кузьминым.) Вот кого остерегайтесь! Доносчик… (Уходит.)

К у з ь м и н (подходя). Что это с дохтуром? Никак, заговаривается. Да вы, никак, таитесь чего?

Игорь смотрит на него в упор.

А я тебя, Лизавета, обрадовать пришел. Батька-то твой все как следует справил. По льдинам шел, а потом, как в немоготу стало, плашмя полз. Смелый, черт!

Л и з а. Где он?

К у з ь м и н. Сейчас подойдет. (Подает бутылку.) Ты ему вот этого набулькай… Да вон он, поднимается.

Появляется Г о р и н.

Л и з а. Батя! Наконец-то! (Бросается к отцу.) А ты, Никифор, чего стоишь? (Подает бутылку.) Открывай. А я стакан принесу. (Убегает в землянку.)

И г о р ь. Вы его давно знаете, Матвей Кузьмич?

К у з ь м и н. Да пораньше тебя. А к чему спросил?

И г о р ь. Доносчик ты!

К у з ь м и н (глядит то на одного, то на другого). Да вы что? Или хватили лишку, ради праздничка? (Смеется.) Да мы с Матвеем сызмальства одной веревочкой вязаны. (Смеется.)

Возвращается Л и з а. Подает отцу стакан.

Г о р и н. Чья водка? Твоя, что ли?

К у з ь м и н. Да я же похристосоваться пришел. По-человечески. По-божески… А вы…

Г о р и н. Ну ладно, гостю первая плетка… Пей… за меня, за всех нас.

И г о р ь. И за господина Женбаха.

К у з ь м и н. Какого еще господина? Да ты што, паря, пристал? Не знаю я никаких господ. Господь у нас один — Христос. Будьте здоровы! (Хочет выпить.)

Л и з а. А в полицию вчера ходил?

К у з ь м и н (отставляя стакан). Что ж это вы меня в клещи берете… Да вот тебе, Матвей, крест святой (крестится)… да пропади все пропадом, да лопни мои глаза!..

Г о р и н. Пей.

К у з ь м и н (выпил). А вы-то что же? Ну как, скоро рвать будут? Ох, наверно, и грохоток пойдет. На весь город! А?

Г о р и н. Сейчас рванут…

Вдалеке слышны выстрелы. Все насторожились. Выбежали на берег. По берегу бежит К а в р и г а. Вид его страшен, как у загнанного зверя. Увидев его, Кузьмин рванулся. Но Горин положил ему руку на плечо.

К а в р и г а (останавливаясь у обрыва). Эх, крыльев у меня нет! Зато вот это есть… (Потрясает шестом.) Ну, прощай, благородие! Не поминай лихом!

Бросается вниз. Кузьмин вырвался из рук Горина, забежал на то место, где стоял Каврига, смотрит вниз, мечется.

К у з ь м и н (не выдержав). Эх, упустили, раззявы! Где они там? Сюда! Сюда! (Свистит в свисток.)

На берегу появляются ж а н д а р м ы, суматошно бегают, не зная, что предпринять.

Лодку, лодку сюда давай! Жива!

Г о л о с а. Какую лодку! Где ее возьмешь!

— Видишь, по шуге скачет!

— Неужели упустим!

К у з ь м и н (жандарму). Доложи полковнику, пусть ту сторону предупредит. (Другому жандарму.) А ты за лодкой! Жива!

Лиза, Игорь и Горин отходят к землянке.

(Увидел Горина, приосанился, осмелел.) Стой, Матвей… Не торопись. Ты пошто это меня держал? Сборища собираешь? Крамольные речи слушаешь? Так?

Горин отступает за землянку.

Г о р и н. А это тебе померещилось.

Кузьмин наступая, улыбается.

Ты зубы не скаль.

К у з ь м и н. Я тебе не кобель, ты сам не лайся.

Г о р и н. За какие деньги в иуды продался?

В это время Лиза и Игорь ушли в землянку, предупредить товарищей.

Почем рабочих людей продаешь?

К у з ь м и н. Так… (Оглядывается и вдруг выхватывает нож.) Ну ты меня не трожь… За моей спиной большая сила стоит.

Горин отступает.

Помнишь, как тебя в селе, в переулке кто-то батожком огрел?

Г о р и н. Темно было. Не увидел.

К у з ь м и н. Так это я, я был. Думал, не встанешь. А ты живуч.

Г о р и н. Нас батогами не возьмешь.

К у з ь м и н. На адвоката ты меня навел. Так?

Г о р и н. Так.

К у з ь м и н. Теперь помогать станешь. Да пойми, Матвей, дело это выгодное. Хорошие деньги дают… А все эти ваши разговоры — тьфу! Понял? Царя не переведешь. Ни в жисть! Их, царей-то, может, больше, чем льдин в Енисее. Понял?

Теперь они зашли за землянку. Кузьмин стоит спиной к углу.

Г о р и н. Эх ты, валежина… От гнилой сосны отросток корявый. Придет времечко, не только царю, а и батьке твоему, да и тебе, гаденышу, голову свернем. (Смело идет на Кузьмина.)

К у з ь м и н (отступая). А я полосну, полосну и отвечать не буду. Всех вас выдам! Слышал? В кандалы захотел, каторжник?!

Схватка. Из-за угла землянки выбегают С о я н и И г о р ь, набрасывают на Кузьмина мешок.

Г о р и н. В Енисей его, под лед, собаку.

Кузьмин бьется в мешке.

Понесли… (Поднимает мешок.)

Кузьмин отчаянно вопит.

Кажись, проняло.

Кузьмин выглядывает из мешка.

Ну что, землячок, проняло? Жизни твоей поганой оставалось всего ничего. Да ладно, пожалел.

К у з ь м и н. Спасибо, Матвеюшка… (Плачет.) Каврига-варнак убежал. Меня теперь их благородие со свету сживут. Бежать мне надо. А про батожок я со зла соврал. Вот те крест…

Г о р и н. Знаем мы твой крест. Всех нас все равно не выдашь. Нас тут гвардия. А если этого, приезжего, пальцем тронешь, мы тебя и под землей и на небе найдем. А сейчас — катись! Ну-у!

Кузьмин, озираясь, поднимается, идет медленно, потом бросается наутек.

На Енисее раздается сильный взрыв.

У л ь я н о в, В а н е е в, К р а с и к о в, Л и з а, р а б о ч и е выходят из землянки, смотрят на реку.

Ну, тронулся наш батюшка… Все льды до самого океана взломает. Теперь его ничем не остановить.

Нарастает музыка.

У л ь я н о в. А все-таки, друзья, жизнь прекрасна! Ехал я на лошадях по льду через Обь… До этого из окна вагона видел только степь. Ни жилья, ни городов. Снег и небо… А тут как въехали на берег — стоят домики. Иду… Наличники в затейливой резьбе. Разная резьба. И вдруг на одном увидел — серп и молот. Скрещенные… Да, да, скрещенные вот так. Какой-то плотник-умелец вырезал их из сосны… я подумал: настанет время, и вот эти скрещенные серп и молот станут символом нового мира!

З а н а в е с.