Горизонты техники для детей, 1969 №6

«… он об этом мечтал»

_{(Продолжение рассказа Георгия Романова, напечатанного в № 5/69)}

Вдруг его внимание привлекла красная лампочка, тревожно мигавшая… Он повернулся… Внутри как будто что-то оборвалось.

— Нет, не может быть, — бормотал главатомщик, — может ошибка, может… Ну нет, как же Это так, нет, нет, нет!

Красная лампочка означала, что графитные замедлители в реакторе повреждены, и при включении в работу реактора ракета и весь экипаж превратятся в ядерный гриб. А без включения реактора они могут и не мечтать о родной Земле! Первый приступ страха прошел, мысль лихорадочно работала. Как громко бьется сердце! Казалось вся-вся Вселенная слышит сокращение его мышц, даже приборы как будто притихли, только эта проклятая лампа все мигает и мигает и все ярче и ярче. Кажется, что скоро весь Космос будет пульсировать красным светом!

Всё тело находилось в страшном напряжении.

— Надо что-то делать, — вслух произнес главатомщик, — и, самое главное, не паниковать. Из всякого положения есть выход.

— Я же толком не знаю, что случилось с замедлителями, может только царапина, — и он, включив подогрев, включил инфакрасный экран… На нем четко вырисовалась предательская трещина в девятом боковом замедлителе. Вот он, гостинец большого Космоса!

— Через 48 часов включают реактор, и после двух часов работы мы все испаримся. А интересно, если надеть охлаждающий скафандр, то наверное не сгорим? А может и сгорим. Нет, наверное всё таки не сгорим… А кто его знает… Нет, я кажется определенно схожу с ума. Что ж, все может быть. Значит по прибытии на Землю меня поместят в сумасшедший дом под названием «Психиатрическая больница». Это довольно забавно: главатомщик — и сумасшедший…

Его привела в себя все та же лампочка. Он замолчал и уставился в одну точку. Постороннему наблюдателю показалось бы, что атомщик действительно лишился рассудка, но это было не так.

Он вдруг вздрогнул, побледнел, и его черты лица внезапно постарели, осунулись, сам он как-то ссутулился. Мозг прорезала мысль: «Замедлители можно заменить, они лежат рядом. Однако, вошедший в камеру в живых не останется. Про случившееся несчастье не знает никто, кроме меня. В камеру надо идти мне и только мне. Это единственный правильный выход из сложившегося положения.»

— Ты прожил большую и хорошую жизнь, были и ошибки, были и неудачи. Много сил, ума, энергии отдано людям, и смерть надо им отдать. В этом и заключается счастье человека, а не каждому удастся жизнь и смерть посвятить человечеству. А мажет кто-то другой пойдет вместо меня, может не я. Я же могу приказать, и никто не ослушается, где-то из-под сознания прорвался этот писклявенький голосочек малодушия. Однако раскатистый громовой голос рассудка заглушил этот хилый стон.

— Как ты можешь так думать? И мысли у тебя об этом не должно быть! В юный, здоровый экипаж втиснулся какой-то дряхлый старик и, стоя уже одной ногой в могиле, толкает этих юных, счастливых людей на смерть. Нет, это должен сделать ты и только ты. Сейчас, немедленно!

Старик поднялся из кресла и почувствовал неимоверную усталость. Сгорбившись, он подошел к двери и всунул ключ…

По телу прошла страшная судодорога, и главатомщик испуганно отскочил назад, больно ударившись головой о шлем: 160000 вольт прошли даже через скафандр.

— Фу, болван, а сигнализацию кто за тебя выключать будет? — Он аккуратно отключил сигнализацию, вставил ключ и нажал кнопку… Всем телом овладела полгавшая апатия, полнейшее безразличие ко всему происходящему вокруг. Все движения он делал механически, ничего не ощущая и ничего не понимая.

У него была одна цель: заменить — замедлитель. Его не интересовало, какую дозу радиации он получит, не интересовало, сколько ему еще осталось жить… Вновь образуется брешь, и он спокойно входит в царство смерти…

Прошло три часа. Сердце корабля вновь «бьется» ровно и спокойно. Через 50 минут мое сердце перестанет биться, и я умру. Почему ж я не испытываю страха? Надо позвать капитана и все ему рассказать.

Главатомщик медленно подходит к кнопке тревоги. Капитан сейчас на контрольном один, и, если отключить сирену, он увидит сигнал тревоги и поймет, откуда последней, а дальше… И палец нажат на кнопку, затем задвинул предохранитель, — и главатомщик сел в кресло.

— Как медленно течет время, до ужаса медленно движется стрелка, да ведь она стоит на месте! Почему так «тепло? Надо включить фонарь на шлеме. Кажется настал вечер. Вот чёрт, видно аккумуляторы окончательно сели, ничего не видно. Нет, все же надо включить освещение, а то капитан меня не найдет.

— А-а-а!!! Резкая боль пронизывает все тело главатомщика, он теряет сознание и падает в кресло.

…Почему так темно? Что со мной? Я наверное сплю. Нет, я жду капитана. Но почему его так долго нет, ведь уже прошел целый день! А что если сигнализация повредилась, и никто, никто не будет видеть, как я умираю, а впрочем, они и так не увидят, ведь так темно. Что со мной, почему все болит? Никогда не придет капитан, неужели я умру в одиночестве… Нет! Нет! Я не хочу! Не хочу умирать! Не хо-чу! Вы слышите! Не хо-чу!

— Слышу, а почему вы собственно должны умирать?

Главатомщик пришел в себя, но долго не мог понять, кто сказал и что сказали.

— А кто здесь? — наконец выдавил он.

— Я, — ответил голос.

— Кто, я? — спросил старик,

— Капитан, — ответил голос.

— А почему я вас не вижу? — вновь опросил главатомщик.

— Не знаю, ведь у вас очень ярко горит фонарь, — ответил голос.

— Фонарь, какой фонарь? Нет никакого фонаря, ой, что я говорю.

Это вы, капитан! Я вас долго ждал, но наступил вечер, и стало темно… Я ничего не вижу, у меня все болит. Треснул замедлитель, и я ходил его заменить.

— Куда? Туда? Сходил???

— Да, туда.

— Что вы наделали, что вы наделали. Мне сказали оберегать вас, как зеницу ока, а вы… Что вы наделали!

— Капитан!

— Да?

— Капитан! Капитан! Я вас не слышу, капитан! Где вы? Не уходите, капитан!

— Да нет, я не ушел, я здесь вот, я вот.

— Дай руку, капитан. Вот так. Знаешь что, ты все-таки проведи КВН, ты непременно проведи КВН…

По суровому лицу капитана текли слезы, жёсткие, полные скорби слезы.

Он жил для людей, он и умер для них, ОН ОБ ЭТОМ МЕЧТАЛ,