Город Плененных Душ

Глава 7

Сырой, с гнильцой воздух подвала, казалось, проникал во все поры. Еще не открывая глаз, Конан попробовал повернуться, но тут же голова его будто треснула и раскололась на две части. Одну часть он чувствовал отлично — страшная боль иглой засела в виске и вкручивалась все дальше, разрывая мозг. Другой части словно не было вовсе. Киммериец сделал еще одну попытку повернуться, но застонал и снова упал на влажный земляной пол.

— Конан… — в гнетущей тишине шепот Хольда звучал растерянно. Юный врачеватель осторожно положил теплую ладонь на лоб варвара, затем подвинул ее ниже, к виску. — Не двигайся. Сейчас я попробую помочь тебе. Он зашуршал в темноте, явно перебирая в своем мешке какие-то бумажки, потом замер на миг и вдруг плотно приложил к виску Конана мягкую пушистую тряпочку. Боль вспыхнула с новой силой. Киммериец дернулся, но Хольд сжал его мощную руку своей тонкой рукой и тихо заворковал что-то утешительное. Никогда и никто еще не разговаривал с Конаном так: ласково, нежно, и в то же время твердо и настойчиво. Варвар усмехнулся про себя и подчинился. Сжав зубы, он терпел довольно долго, пока не почувствовал вдруг с удивлением, что боль уходит, и не просто уходит. Вместо нее голову обволакивает приятная истома, проясняются мысли… и очень хочется есть. Будто и не было барашка, бобов, солонины, жареных перепелов… Конан сглотнул слюну и начал вставать, слегка опираясь рукой на Хольда, тот же, напротив, попытался уложить варвара обратно.

— Эй! Чего это вы там обнимаетесь? — грубый, немного встревоженный незнакомый голос заставил Конана вздрогнуть и вновь ощутить прилив ярости. Он вспомнил! Драка в трактире, потом их окружают бандиты, потом он давит одного из них и… И теперь он в плену, лежит в этом подвале с разбитой головой, рядом Хольд, где Иена — неизвестно… Словно отвечая на его мысли, юный врачеватель наклонился и зашептал ему в ухо:

— Иена здесь. Но с ней, по-моему, что-то неладно. Я пробовал с ней заговорить, а она только бормочет…

— Эй! — Бандит привстал и швырнул в их сторону камень. — Заткнитесь!

Конан не ответил. Опершись на локоть, он внимательно смотрел на Иену. Девушка покачивалась из стороны в сторону, взгляд ее был затуманен, руки бессильно повисли вдоль тела. Но вот она подняла голову… Смутная догадка поразила Конана. Наступила ночь! Значит, Иена уже — суккуб! Ни он сам, ни Хольд не подумали об этом заранее… Что же теперь будет? Конечно, Конан сумеет справиться с ней, как и раньше, но ведь шум обязательно услышит охраняющий их бандит, позовет других и тогда… Тем временем Иена осмотрелась, пухлые губы ее зашевелились, узкий язычок высунулся и несколько раз быстро провел по зубкам. Потом девушка встала, сделала несколько неуверенных шагов, будто слепая, и направилась… к охраннику! Тот, сначала грозным окриком пытавшийся остановить ее, заметил наконец в глазах пленницы что-то влекущее, томное; он гыкнул, оскалился и, сбрасывая оружие, притянул Иену к себе. Киммериец отвернулся.

Конан лежал на животе, одной рукой крепко держа вырывающегося Хольда, а другой зажимая ему рот. Юный врачеватель мычал, извивался, но вырваться из железных объятий варвара не мог. Тот и сам, слыша за спиной тяжелое дыхание и стоны девушки и бандита, скрипел зубами от ярости и обиды, и все же он понимал: иного выхода у них нет. Конечно, они не расскажут потом Иене, как все произошло. Девочка никогда не узнает, каким образом им удалось избавиться от охранника. Ведь он сидел на самой верхней ступени подвала, с ног до головы обвешанный оружием, и явно не собирался спать. Ему ничего не стоило открыть дверь и в случае опасности кликнуть остальных, гуляющих наверху бандитов. И тогда они, разгоряченные вином и ненавистью, за несколько мгновений изрубили бы пленников на куски.

А Иена… Что ж, хоть какая-то польза от ее мерзкого превращения… Хотя и глупо и смешно утешать себя такими мыслями… Конан с содроганием вспомнил Инилли. Он встретил ее на пути к Учителю. Даже теперь словно горький комок желчи подкатывал к горлу, стоило лишь на миг представить этого суккуба. Она просила согреть ее, и киммериец чуть было не поддался чарам страстной красавицы. Впрочем, если смотреть правде в глаза, то он, конечно, поддался. Но ему повезло, действительно, повезло. Каким-то чудом зазвенели его клинки, пробуждая, приводя в чувство, отрезвляя…

Внезапно наступила тишина. Затем послышались чмокающие и сосущие звуки, от которых у Конана помутилось в голове и в желудке. Замер и Хольд. Перестав извиваться, он обмяк в руках варвара, словно обессилев Вдруг совершенно. На миг горечь и сожаление сжали сердце киммерийца, но он, сжав зубы до онемения, отогнал от себя ненужные чувства. Он не привык сожалеть.

В моменты опасности его всегда занимала только одна мысль: надо спастись. Спастись любой ценой, потому что попасть на Серые Равнины никогда не поздно, но лучше все-таки позже, чем раньше… Путаные мысли роились в голове киммерийца. На самом деле он, не осознавая того, лишь пытался отвлечься от того, что происходит сейчас за его спиной.

Жуткие звуки затихли. Варвар оглянулся, встал. Иена, со сладким вздохом оторвавшись от бандита, отошла, покачиваясь, в свой угол и без сил упала на пол. Когда Конан наклонился над ней, девушка уже спала, блаженно улыбаясь и подложив под раскрасневшуюся щеку маленькие кулачки.

— Конан… — глухо произнес Хольд. — Оставь ее.

— Она ничего не услышит… А ты забудь обо всем.

— Да… — безжизненный голос юного врачевателя опять вернул в сердце варвара сожаление.

Поднявшись по лестнице, Конан посмотрел на бандита. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы понять: он мертв. Киммериец поморщился и вернулся к Хольду.

— А теперь давай выбираться отсюда. Парень пожал плечами.

— Я сказал, давай выбираться отсюда! — шепотом прикрикнул на него Конан. — Смотри, здесь есть еще одна дверь.

— Там замок, — вяло пробормотал юный врачеватель.

— Замок я сейчас сорву.

Варвар подошел к маленькой дверце, сжал толстые дужки обеими руками, повернул, дернул… Дверца на удивление легко открылась. Тогда он осторожно положил замок на пол, кивнул Хольду и, мягкими шагами приблизившись к девушке, взял ее на руки.

… Спустя некоторое время спутники шли по ночному лесу. Черные деревья, во тьме казавшиеся сторукими великанами, зловеще шевелили ветками, шуршали, заунывно поскрипывали под порывами ветра. А западный прохладный, но сухой ветер словно сошел с ума: он то тихонько, крадучись, скользил меж ветвями, то со свистом взмывал вверх, а то вдруг бешено метался в разные стороны, выл, ревел, стонал… Время от времени лес становился неожиданно редким, так что можно было видеть яркие звезды на небе и тусклую, будто полумертвую луну; затем спутники снова заходили в самую чащу и там уже царил мрак — сплошная чернота, угрюмая, тупая, холодная, как сердце демона.

Конан продирался сквозь тьму и колючие цепкие ветки, придерживая их, чтобы за ним прошел Хольд с девушкой на руках. Он отдал Иену юному врачевателю почти в самом начале пути: тот остановил его и так умоляюще, так выразительно смотрел, что варвар все понял и нехотя, но передал девушку в руки парня. И теперь он поражался невероятной выносливости Хольда: они прошли, пожалуй, не меньше десяти полетов стрелы, а этот хрупкий юнец со своей ношей дышит все так же ровно, как и в начале, так же размеренно и спокойно идет вслед за Конаном, так же угрюмо, но без нервов молчит… Киммериец искренне удивлялся, отдавая должное юному рачевателю. Да, тот неплохо показал себя за время их путешествия. Варвар сам убедился, что парень умеет не только играть на дуде, не только лечить, но и отлично драться, и по-мужски переносить всякие неизбежные в дороге трудности, неприятности и опасности, и брать на себя ответственность в нужный момент…

Так, рассуждая о достоинствах Хольда, Конан не сразу заметил, как лес кончился. За ним тянулось бескрайнее широкое поле, хорошо обозримое при свете луны. В плотной короткой траве тут и там шныряли мыши; за ними охотился филин, но без успеха. Может, он был стар, а может, мыши очень осторожны, только напрасно кружила огромная птица над полем — добыча легко ускользала от нее. Наконец филин громко, сердито ухнул несколько раз и, широко, неспешно взмахивая крыльями, полетел к лесу. Конан усмехнулся. Всю дорогу молчавший Хольд вдруг сказал:

— Обычно бывает наоборот.

— Что наоборот? — спросил варвар, хотя отлично понял мысль парня. Ему хотелось, чтобы тот разговорился, вышел наконец из своего безжизненного, можно сказать, болезненного состояния.

— Сильный побеждает слабого…

— Так и должно быть, — убежденно сказал Конан.

— Нет, не так.

— А как же, по-твоему?

— Не по-моему, а по правде не должно быть так. Сильный — опора слабого. Иначе нарушается равновесие. Отсюда и войны, и болезни, и смерть…

— Равновесие? Что ты знаешь об этом? — насторожился киммериец.

— Только одно — без него нельзя. Я не раз думал об этом. Я задавал себе вопросы и сам же отвечал на них. Беседы с собой — отличная штука, Конан. Многое можно понять, почувствовать, даже услышать. Мой приемный отец часто говорил мне: «Услышишь себя — услышишь другого, а услышишь другого — и он услышит тебя».

— Бред! — недовольно проворчал Конан, шагая по полю. — Мир — это сплошное зло, уж я-то знаю. Твой отец был хороший человек, ясно. Но таких мало. А если они не понимают, что вокруг одно зло, то их станет еще меньше.

— Ты столько дорог исходил, Конан, столько повидал… Неужели ты не заметил, что хорошие люди тем и сильны, что в них несмотря на зло живет вера в лучшее, любовь…

— Хватит болтать! — Варвар не на шутку рассердился. Разговор получался странным, непривычным и не слишком понятным для него. О чем толкует этот юнец? Ведь на самом-то деле все так просто: жизнь состоит из борьбы — за женщин, за золото, за власть, за саму жизнь, в конце концов. «Вера, любовь…» Верь себе, люби себя, и все дела.

Удовлетворенный собственными рассуждениями, Конан успокоился. Тем не менее что-то свербило в душе, что-то тревожило… Пусть неясно, едва заметно, но тревожило. Сам того не понимая, киммериец немного лукавил, мысленно продолжая разговор с Хольдом. Его теория не слишком устраивала его в последнее время. После встречи с Учителем и он иногда ловил себя то на мимолетном чувстве жалости, то на попытке обдумать чьи-то слова, поступки… Правда, все это было лишь мельком, так, что варвар не успевал и удивиться сам себе, но — было. За прежним Конаном подобного никогда не водилось.

— Конан! — чуть взволнованный голос Хольда вывел его из задумчивости. — Скоро Акит!

— Ты уверен?

— Конечно! Сейчас мы выйдем с поля прямо на дорогу. А по ней мы уже за половину дня доберемся до города. Я чувствую.

— Ну, — усмехнулся киммериец, — если ты чувствуешь, тогда идем скорее.

Майорк заболел. За всю его четырехсотлетнюю жизнь с ним не случалось такого ни разу. Теперь же он лежал в гробнице, ворочаясь и беспрерывно стеная. После вторжения вейшанских душ в его подземелье словно что-то оборвалось в тощей костлявой груди старого мага. То ли это был испуг — чувство, практически незнакомое Майорку, — то ли исходила от душ какая-то странная сила, но за одну ночь из крепкого и сильного старика превратился он в жалкую развалину.

Для того, чтобы поправить положение, нужно было вспомнить одну магическую формулу, которую когда-то, очень давно, ему показал отец. Никогда еще в ней не возникало необходимости, и вот сейчас, больной и ослабевший, старик безуспешно вспоминал. Конечно, смерть ему не грозила, но он мог стать калекой — ничтожным, вонючим, мерзким калекой. А этого Майорк бы не вынес. Наверное, не вынес… Поэтому он изо всех сил напрягал свой мозг, пытаясь вспомнить формулу, но в голове крутились невесть из каких глубин памяти вдруг всплывшие жабьи глаза и рука мертвеца, обрывки часто используемых им заклинаний, и совсем уж глупо — песня гирканского кочевника. Словно старый маг впал в слабоумие и вот-вот уже начнет ходить под себя… Майорк сплюнул при этой мысли, скрипя зубами полез через высокий борт гробницы, но тут же все тело его как будто пронзило стрелой — старик пискнул и пустым мешком свалился обратно.

Утром он уже пробовал подняться — нужно было идти к Грому. Как и сейчас — ничего не получилось. Гром, наверное, удивился и порадовался… О, Сет… Майорк потерпел серьезное поражение. Конечно, еще не все кончено, и он припомнит эту спасительную формулу, но когда?..

Маг лихорадочно ворошил в памяти все, что знал прежде. Но снова, как наваждение, перед глазами маячила рука мертвеца, а в мозгу заунывно звенел мотив песни гирканского кочевника. Ругаясь, Майорк попытался отвлечься — напрасно. В голову назойливо лезли эти глупости, будто ничего более важного сейчас для него не существовало. И вдруг… застрявший на одной ноте мотив напомнил ему… третье слово… восьмое… пятое… Вот так же заунывно звучала необходимая ему магическая формула в изложении отца. Он почти пел ее, раскачиваясь и полуприкрыв глаза. Постепенно Майорк вспомнил все. Он сосредоточился, подражая отцу вытянул губы трубочкой и — запел. Хрипло, порой срываясь на фальцет, то произнося слова раздельно, а то скороговоркой…

Боль уходила. Старик, с виду полностью поглощенный магической формулой, внимательно следил за своим состоянием. Вот отпустило суставы, вот мышцы расслабились и налились приятной силой, вот в голове прояснилось… Майорк с некоторое время полежал тихо, прислушиваясь к себе, и, не заметив особенных болей, осторожно поднялся.

Тело стало гибким, как молодое, — маг выпрыгнул из гробницы, широким летящим шагом прошелся по залу и удовлетворенно засмеялся-закаркал. Четыреста лет! И кто бы поверил, посмотрев на него в этот момент, что ему уже четыреста с лишком. Гром удивится и позавидует, конечно…

Сейчас Майорк был полностью готов к обучению. Но сначала нужно решить один не столь важный, но весьма приятный вопрос: в дальней комнате подземелья висит на цепях грязный упрямый кузнец, вот с ним-то и развлечется Майорк перед тем, как идти к Грому. Правда, много крови — фи, маг не выносил кровь, — но на что только не пойдешь ради удовольствия.

Потирая руки в предвкушении забавы, старик взял длинный узкий меч-иглу и направился в подземелье.

— Вен, почему бы тебе не сбегать к Майорку?

— Испортить ему сон, Гром? Приклеить к нему мумию?

— Приклеить мумию? — от неожиданности Гром расхохотался.

— Я тебе рассказывал про нее, помнишь? Я знаю одно смешное заклинание, дедушка научил меня. Старик не успеет оглянуться, как мумия прилипнет к нему, словно муха к забродившей вишне!

— Нет, Вен, — улыбаясь, покачал головой Гром. — Ничего такого я тебя не попрошу. Всего лишь вернись в дом и погляди, что делает Майорк. Он давно должен быть у меня.

— Ты думаешь, он хитрит?

— Не знаю.

— Хорошо, Гром. Я быстро.

Вен влюбленно посмотрел на друга и выбежал из комнаты. «Смышленый малыш», — подумал Гром, чувствуя, как поднимается в груди теплая волна. Маленький китаец незаметно стал ему близким, почти родным. Пройдет еще три-четыре года, и он отведет Вена к Учителю. Честное преданное сердце и ясный ум — вот залог успеха обучения Искусству убивать. А у мальчика есть и то и другое. Из него непременно получится слуга Митры… Так, совсем недавно Гром мечтал отвести к Учителю свою дочь, Иену… Яркое воспоминание внезапно нахлынуло и обожгло душу. Иена… Где она теперь? Что с ней?

Гром нахмурил брови, стараясь не думать больше о дочери. Он не хотел ни на миг усомниться в своей силе и выдержке. Достаточно того, что он был так слаб вначале, сраженный исчезновением девочки. Сейчас все иначе. Он вновь собран, сдержан и независим. Да, независим. Что бы ни думал Майорк, как бы ни надеялся, но его каверза на этот раз не сработала…

Подняв руки ладонь к ладони, Гром расслабился, чуть задержал дыхание и ощутил легкую вибрацию в висках. Начало верное. Несколько мгновений промелькнули слов- но один вздох, ладони стали горячими и — между ними вдруг вспыхнул крошечный светящийся шарик. Сначала он горел ровно и спокойно, затем что-то будто треснуло и из него вырвалось яркое пламя, которое тут же превратилось в длинную, горячую, ослепительную молнию. Гром вздрогнул, опустил руки и дунул. Молния, зашипев, рас- таяла на глазах, оставив после себя лишь тоненькую струйку дыма… Все получилось. При этом без особых усилий, просто, почти небрежно… Сила Митры по прошествии многих лет стала его частью, даже его сутью, а может, и им самим.

— Гром… — выдохнул за его спиной запыхавшийся Вен. — Я был там.

— Что-то случилось? — спокойно осведомился Гром, явственно ощущая, как взволнован и растерян мальчик.

— Да. Этот старик… этот старик… — Вен всхлипнул и вдруг горько, во весь голос разрыдался.

— Вен…

— Он убил человека! — выкрикнул маленький китаец, с отчаянием глядя на друга. — Я спрятался в подземелье, в углу. Он меня не заметил, потому что был так доволен… Я подумал — чем? И проскользнул в дальнюю комнату… Там… на цепях висел человек… Тот самый… Весь изрезанный и в груди… меч-игла. Старик часто хвастался этим мечом, пугал меня… А теперь… — Вен закрыл лицо руками и заплакал — на этот раз почти беззвучно, но так отчаянно, так горько, что сердце Грома защемило. Он положил ладонь на голову мальчика и крепко прижал его к себе.

— Не надо плакать. Поверь мне, Майорк заплатит за все. И страшно заплатит. Поверь мне…

— Гром… Он идет сюда…

— Как это ни странно, но я действительно иду сюда! — каркающий голос старого мага заставил обоих вздрогнуть. — Ты хорошо притворяешься, маленькая дрянь, — вежливо обратился Майорк к Вену. — А ты, Гром, ты решил провести меня? Напрасно. Наверное, ты мало любишь свою дочь… Не правда ли?

— Скажи мне, где она, Майорк, и я сразу начну учить тебя.

— Наоборот. Сначала ты научишь меня Искусству Убивать, а потом и поговорим о твоей дочери.

— Хорошо. Смотри, — Гром поднял руки, и крошечный светящийся шарик тут же возник меж его ладоней.

Майорк облизнул враз пересохшие губы, заворожено глядя на шарик, но в тот же миг опомнился, усмехнулся.

— Отлично, — пробормотал он, переводя взгляд на слугу Митры, — а что дальше?

Губы Грома дрогнули в улыбке. Он чуть раздвинул ладони, шарик вылетел и — прямо перед лицом мага вспыхнула молния, ударила в пол и словно разбилась — искры разлетелись в разные стороны, камень под ногами в миг раскалился и мутный парок поднялся вверх. Майорк отпрянул. Карие, тусклые, с едва заметным красноватым отливом глаза его заслезились; он достал откуда-то из складок своего черного балахона чистый платок, вытер лицо и вспотевшие руки. Когда он вновь заговорил, голос его заметно дрожал.

— И это все? Негусто.

— Нет, это еще не все.

Слуга Митры повел плечами, приподнял их, и тело его медленно поплыло вверх. Старик, беспрестанно вытирая руки платком, с ужасом и восторгом следил, как отрываются от пола ноги Грома, как без всяких усилий он делает шаг вперед по воздуху, затем следующий шаг, следующий…

— Постой! — нервно выкрикнул Майорк. — Хватит. Ты должен научить меня этому и остальному, что ты там еще умеешь. И давай не терять времени, — последние слова маг произнес властно. Он уже пришел в себя и действительно не хотел терять время. Ему не терпелось испробовать самому все эти чудеса; в тусклых глазах его появился лихорадочный блеск, а руки затряслись и сами собой обратились в вороньи крылья. Майорк с досадой дернул ими, снова обретая свои костлявые длинные руки, и поторопил Грома.

— Ну, чего ты ждешь?

— Где моя дочь?

— Потом! — завизжал старик. — Я же сказал, потом!

— Сейчас.

— Нет!

— Что же, — медленно произнес Гром. — Тогда заканчиваем игру.

Он вновь поднял руки ладонь к ладони. Крошечный шарик вспыхнул, в одно мгновение разросся, и из него вылетело сразу несколько молний. Но маг опомнился прежде, чем первая же молния разорвалась у его ног. Он злобно каркнул, шмякнулся об пол, и его огромная тощая фигура вдруг стала полупрозрачной, мутно-голубоватой, словно скисшее молоко. Поднявшись над Громом во весь рост, старый лицедей оглушительно захохотал — на людей этот прием действовал всегда безотказно. Но слуга Митры лишь улыбнулся. Молнии, направленные в мага, вновь вылетели из его рук. Майорк метнулся в сторону, едва избежав прямого попадания.

Вен, забившись в углу, с восхищением наблюдал за битвой. Вспыхивая и с треском разрываясь, молнии сверкали по всей комнате, и скоро она наполнилась таким горячим воздухом, что стало трудно дышать.

Старик ловко уворачивался от огненных стрел, но даже если они задевали край его платья, ничего не происходило. Платье вспыхивало и сразу потухало, тлея и не разгораясь снова. Гром понимал, что должен сосредоточиться и собрать целый пучок молний, чтобы направить их прямо в сердце Майорка — только в этом случае ему придет конец. Но в глубине души он хотел сначала лишь измотать, утомить старика. Может быть, тогда удастся вызнать у него, где Иена. Ведь с гибелью мага Гром потеряет и свою дочь…

Внезапно Майорк, только что увернувшийся от очередной молнии, перешел в нападение. Его душила злоба, и именно она придала сил. Страшное заклятье вылетело из узкой щели его рта, заставило Грома пошатнуться и на миг опустить руки. Тело слуги Митры словно окаменело. И в самом деле: холодея, стопы его на глазах превращались в камень, приковывали к полу… Гром стиснул зубы от резкой жестокой боли, взмахнул руками и — вновь ударили молнии. Майорк взвизгнул: огненная стрела коснулась его волос, и они вспыхнули, как сухая солома. По комнате пронесся отвратительный запах, от которого Вена едва не вывернуло. Оставшийся без волос маг рассвирепел. Он бросился к Грому, но его остановил и отбросил назад новый сноп молний. Две из них вонзились в ноги слуги Митры и — камень осыпался на пол с глухим стуком. Гром облегченно вздохнул. Не обращая внимания на визги и метания мага он обернулся к Вену, знаком велел ему выйти из комнаты — пришло время настоящей битвы. Мальчик кивнул, поднялся с колен и юркнул к дверям. Но старик, до этого не обращавший никакого внимания на кхитайца, вдруг с поразительной ловкостью кинулся к нему, ухватил огромной рукой за воротник и с силой дернул вниз. Вен упал. Голова его глухо ударилась об пол, глаза закатились… Побледневший Гром одним прыжком подскочил к маленькому хрупкому телу, и в тот же момент что-то тяжелое обрушилось на него сверху.