III

Когда никого нет рядом, и звучать неинтересно, и светить не хочется. Поэтому огоньки собираются и живут вместе — так вроде и есть ради кого стараться. Это называется «семья». Я знаю, что у существ из странных снов всё сложнее — они не выбирают, где появиться, не выбирают, с кем жить, пока не станут большими. А мы выбираем.

В моей семье есть ещё три огонька. Все они старше меня. Они живут в Городе дольше, а значит, могут знать больше. А значит, я могу спросить у них совета — знают ли они что-нибудь о том, как гаснут и зажигаются огоньки?

И я решил начать со среднего по старшинству.

— Свой свет дороже чужого голоса, — твёрдо сказал средний. — Ты можешь звучать тихо, но тебя всё равно будут слушать. Если ты погаснешь, тебя не будет слушать никто. Не связывался с ними.

А ведь правда — погасших огоньков боятся все, кроме других погасших. Но неужели не может быть иначе? Я решил спросить у младшего.

— Я не знаю, — сказал мне младший огонёк. — Всё, что я знаю — что погасшие плохие. Не надо с ними водиться, береги свой свет.

Я всё равно верю в хорошее. Только поэтому я решился пойти к старшему. Он звучал очень громко, так, что я едва не лишился умения слышать; но если старший знает ответ, я готов стерпеть любой голос.

И он долго думал, прежде чем ответить.

— Мы очень ценим свой внутренний свет, — тихо заговорил он, — но забываем главное. Он приумножается только тогда, когда мы им делимся. А делиться надо с тем…

— … у кого его нет, — заворожено продолжил я.

Старший засиял ярче, и голос его зазвучал ещё громче. Так я понял, что твоё звучание становится громче, когда к тебе прислушиваются.

— Не только, — тихо сказал старший. — Делиться светом можно со всеми. Но чем больше ты отдаёшь, тем ярче сияешь сам, и даже погасшие могут засветиться вновь. Но готов ли ты отдавать больше чем брать, несмотря ни на что?

— Готов, — твёрдо сказал я.

— Несмотря ни на что? — повторил старший.

И я вновь ответил, что готов.

Наверное, если я смогу поделиться своим светом с другими погасшими, я не погасну сам. И тогда я смогу подойти к своему знакомому и смогу расслышать его голос. И хотя я не знаю, почему он кажется мне таким особенным, я уверен — его голос окажется самым красивым в нашем Городе.

Я верю в это всем своим светом.

* * *

Ирина Сергеевна, учительница музыки, сидела за пианино и наигрывала какую-то мелодию. Её идеально белый, цвета свежевыпавшего снега костюм красиво сочетался с чёрным лаком инструмента и клавишами приятного бежевого оттенка. Натка подумала, что если бы она была художницей, она могла бы нарисовать с такой натуры волшебную картину, но она уже твёрдо решила стать певицей. А значит, пора вести себя соответствующе.

— И как ему не стыдно! — картинно всплеснув руками, возмутилась Натка. — Договорились же, после уроков. Никакой ответственности!

Ирина Сергеевна что-то пробормотала, кивнула и продолжила играть. Натка надулась и уставилась в окно, на кружащиеся на ветру снежинки. Её даже мама вчера не послушала, чего ждать от учительницы. Такое ощущение, что они все сговорились…

Дверь с громким стуком распахнулась, на пороге появился Костик. Он тяжёло дышал, его волосы были растрёпаны — ну, то есть, растрёпаны сильнее, чем обычно. Натка злорадно усмехнулась про себя. Рядом с этим мальчишкой она всегда выглядела идеальной ученицей.

— Простите, Ирина Сергеевна, — громко сказал Костик. — Я немного задержался, и…

С каждым словом он говорил тише и к концу совсем замялся так, что причина его опоздания потонула в звуках мелодии. Натка хотела было переспросить, но передумала. Ещё она не интересовалась его делами!

— Проходи, Смирнов, устраивайся, — негромко сказала Ирина Сергеевна, не отрывая взгляда от бежевых и чёрных клавиш. — Королёва, ты тоже садись. Сейчас будем распеваться.

Сердце колотилось быстро-быстро. Натка устроилась за первой партой ряда, к которому пианино было ближе всего, и мысленно взмолилась, чтобы Костик сел куда подальше. Но тот был глух к её безмолвным мольбам и грузно опустился на стул рядом, неаккуратно бросив рюкзак под стол.

— Повторяйте за мной, — велела Ирина Сергеевна, заиграла новую мелодию и тихонько запела.

Натка распрямилась и принялась повторять несложные напевы. Несколько буквосочетаний, положенных на простую мелодию — запросто, она уже тренировались так. А вот у Костика получалось плохо. Казалось, он и хотел бы что-то, да выдавить, а выходила ерунда. Как будто кто-то подкрался сзади, схватил его и пережал лёгкие, чтобы Костик не мог вдохнуть. Натка терпела-терпела, но когда он ещё и не ту ноту взял, не выдержала.

— Ты что, не слышишь, как фальшивишь? — прошипела она. — Ирина Сергеевна для кого поёт?

— Слышу я, — буркнул Костик, и на его щеках заиграл еле заметный румянец. — Оно само.

— Оно само, — зло передразнила Натка. — Ты хозяин своему голосу, или он тебе?

Она наконец соизволила оглянуться на соседа. Тот сидел, сгорбившись, сложил руки на столе и уставился перед собой. Хуже позы для пения и не придумать! Ещё бы лёг на парту, в самом деле…

— Сядь прямо, расправь плечи, — велела Натка и сама показала пример.

— Тоже мне, нашлась командирша, — буркнул Костик и распластался на парте. — Как хочу, так сижу.

— Вот и балда, — хмыкнула Натка. — Когда ты поёшь, тебе нужно много воздуха. А как его набрать в лёгкие, если сгорбился?

— Молча, — проворчал Костик. — Дыхалку надо хорошую иметь, и всё нормально будет.

Мелодия стихла.

— Наташа права, — мягко сказала Ирина Сергеевна. — Если ты хочешь, чтобы получилось хорошо, придётся распрямиться.

Костик что-то пробормотал себе под нос, но всё же сел прямо и расправил плечи.

— Так-то лучше, — кивнула Натка. — А ещё не надо петь на связках, а то быстро устанешь и голос сорвёшь. Набирай побольше воздуха и выдыхай столько же!

— И откуда ты это всё знаешь, — недовольно пробормотал Костик.

Наташа покраснела.

— Меня учили, — тихо сказала она, — правда, недолго. Я тогда была в первом классе, и мама отправила меня к преподавателю. Только я не хотела, постоянно ругалась, говорила, что мне это не нужно, мне это не нравится. А вот теперь…

Она совсем смутилась. Щёки горели, Натка боялась посмотреть вверх.

— А теперь передумала, — усмехнулся Костик. — Ничего, со всеми бывает.

Натка взглянула на него и неуверенно улыбнулась. Костик ответил тем же, и она впервые подумала о том, что он может быть симпатичным, когда захочет.

— Правильно, Наташа, — сказала Ирина Сергеевна. — А ещё можно представить, что голос внутри тебя, в самом сердце, например. И исходит оттуда, а не от связок.

Костик кивнул, вздохнул глубоко. Оглянулся на Натку, на Ирину Сергеевну, улыбнулся.

— Ну и чего вы? — спросил он. — Поём, не отвлекаемся!

Что-то в этом было, Натка не могла не признать. Костик старался изо всех сил, следовал указанием, которые давали ему и она, и Ирина Сергеевна. Уже через пятнадцать минут он пообвык и немного распелся, а через сорок у него прорезался очень красивый голос, Натка аж застыла от восхищения. Конечно, Костик это заметил и даже, кажется, пошутил на свой манер, но Натку это почему-то не тронуло. Ни капельки. Как будто было в его голосе настоящее волшебство, как в сказках, и околдовало оно Натку с ног до головы.

После распевки начали разучивать песню со словами, и Натка растерялась. У Костика получалось прекрасно. Он как будто был создан для этой песни. Натка даже убежала в коридор, отпросившись в уборную, и отыскала ещё разок песню в Интернете. Ну да, вот. Костик пел совсем как тот его любимый певец, а Натка со своим мяукающим голоском никогда не дотянет до своего… приятеля? Нового знакомца? Коллеги? Кто он ей теперь?..

Эх. Натка убрала в карман телефон, прислонилась спиной к стене, раскрашенной под берёзовую рощу, зажмурилась. Ох уж этот Костик. Вот каждая встреча с ним заканчивалась расстройством. Вот каждая. Хоть держись от него подальше, в другой класс переводись, в другую школу. Только бы его не видеть никогда. А главное — не слышать…

* * *

Семейный ужин. Иногда и такое случается в этом доме. Папа сидит во главе стола с довольным видом и что-то рассказывает, даже не глядя перед собой. Мама устроилась по правую руку от него, воркует с Венькой тихонечко, чтобы отец не услышал и не заметил. А сам Костик нехотя возит ложкой по тарелке, не зная, что и делать.

Только этот раз отличается от остальных. Сегодня что-то поселились внутри, какой-то шарик света, и он согревает, не даёт растаять хорошему настроению. Костик, подперев голову рукой, делал вид, что слушает папу, а сам вспоминал сегодняшнюю репетицию. Как ему объяснили, как правильно петь. Как Ирина Сергеевна восхитилась, какой красивый у него голос. Как удивление и восторг горели в глазах Королёвой, когда она услышала его пение через полчаса после начала репетиции. В такие минуты начинаешь всерьёз верить, что и ты на что-то способен. Не только на драки за школьным углом, из-за которых на репетиции опаздываешь.

И неожиданно для себя Костик решился.

— Мам, пап, — громко сказал он, оборвав отца на полуслове. — У нас тридцатого декабря в школе новогодний вечер, и я буду выступать. Вы придёте?

Воцарилась тишина, резкая, неприятная. Костик смотрел на маму, как она застыла, удивлённая, не донеся ложку до Венькиного лица. Сам младший братец замер, как будто почувствовал, что происходит что-то важное. Костик посмотрел на отца и, заметив, как тот сильно покраснел, убрал руку и вжал голову в плечи. Ну, сейчас начнётся…

— И с чем таким ты там выступаешь? — преувеличенно-спокойно спросил папа.

Собственный голос вдруг отказался ему подчиняться, и Костик с огромным трудом заставил себя ответить.

— С песней, — прохрипел он. — Я пою с одноклассницей.

Снова еле слышно зазвучала тишина. Она звенела кружками, стоявшими слишком близко друг к другу на холодильнике, гудела стиральной машиной, завершающей стирку. Только голосов родителей в ней не было слышно, и потому эта звучная тишина была страшнее грома.

— Не мужское это дело. — Папа покачал головой. — Мне это не нравится.

— Но почему? — неожиданно для себя спросил Костик, и его голос будто окреп. — Мне очень нравится петь!

— Это баловство, а не профессия. Профессия — это как у меня, например. — Отец достал из кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги и щёлкнул по нему пальцем. — Все эти россказни о том, что музыканты много зарабатывают — просто сказки. Все эти ваши так называемые творческие — просто бездельники.

— Но…

— Марта, скажи хоть что-то, — оборвал отец.

Мама дала ложку с отвратительным коричневым пюре Веньке и обернулась к Костику. И, глядя на то, как она смотрела на него, как на пятилетнего, Костик понял: тут поддержки ждать нечего.

— Ладно тебе, это же просто баловство, — мягко сказала она. — Ну споёт разок, споёт другой. Поймёт, что это не так просто, и плюнет на всё. Ты же знаешь, как это бывает.

Костик вспыхнул. А ведь правда, такое уже было. Он мечтал рисовать, как художники эпохи Возрождения, но бросил после двух занятий. А музыкальная школа? Торжественно обещал маме, что закончит, а сам, как говорил сегодня Королёвой, передумал. Всего через два месяца. Кстати, папа тоже тогда говорил, что не мужское это дело, и только благодаря маме удалось его уговорить…

Воспоминания о репетиции всё же ещё теплились в душе, и Костик, сам того не замечая, сжал кулаки.

— Я не брошу, — твёрдо сказал он. — Ни за что.

Мама снова посмотрела на него этим своим взглядом для пятилеток, и Костик почувствовал, как горят огнём его щёки. Она отвернулась к Веньке и успела перехватить его ручонку, готовую швырнуть ложку с пюре об стену прежде, чем это случилось.

— Бросишь, — мягко сказала мама. — Так всегда бывает.

Эти слова ещё долго звенели в его ушах, пока Костик сидел перед компьютером, не решаясь включить фонограмму для той песни. «Бросишь. Так всегда бывает». Никто в него не верит. За маму обиднее всего — всегда была на его стороне, всегда уговаривала папу уступить. Пока Венька не родился…

Наверное, не стоит и начинать, если брошу, приуныл Костик. И если никто не верит…

Он встал из-за компьютера и пошёл в свою комнату. Хорошо, что для домашних заданий вера в себя не требуется.

Загрузка...