Городской роман

* * *

Смерть Ивана все разрезала надвое, расколов мир любивших его на «до» и «после». Холодные руки одиночества сомкнулись, прижимая к себе, обдавая страхом. Отчаяние и безысходная тоска, зазвенев на пределе, словно натянутая до отказа струна, слились воедино, обрушив на землю кричащий мир боли и бессилия. Сворачиваясь в тугую спираль и распрямляясь обратно, время расчерчивало незримую карту вечности.

А за окном, забыв об очередности, будто по чьему-то недосмотру, на город обрушилась весна. Но дни ее были не ласковыми, не щедрыми, а серыми и угрюмыми, с обманчиво-сквозящими ветрами и хмурыми каплями глуховатой капели. По краям асфальтовых тротуаров неслись мутные потоки грязного тающего снега, на выступивших проталинах земли бурыми островками желтела прошлогодняя трава, едва тронутая свежими зеленоватыми побегами. Шла только первая неделя января, а на гибких ветках сирени уже наливались почки. Старательно отделив две тысячи четвертый от две тысячи пятого, время перевернуло странички календарей и забыло о нашем грешном мире, занявшись, вероятно, более важными делами.

Сегодня, седьмого января, был день рождения Светланы. Шагая с тяжелыми сумками по хлюпающей под ногами слякоти, она думала о том, что лучше бы этого дня не было вовсе. Осознание того, что она не любит свои дни рождения, пришло как-то незаметно.

Праздники, такие долгожданные и желанные в детстве, вдруг стали тяготить, отдаваясь в подсознании горечью и утратой чего-то светлого и дорогого. Каждый прожитый год уже не приносил, а отрывал часть жизни, часть того, что отмерено ей на этой земле. Прибавлялись проблемы, множились неразрешимые вопросы, увеличивалась ответственность, тяготила безысходность. Казалось, что больше того, что уже навалилось, выдержать невозможно, но поверх старого наслаивалось новое и, еще ниже пригнувшись к земле, она продолжала идти.

Снежно-серая жижа, жирным слоем разлитая по тротуару, затекала в швы обуви; грязными дырами темнели на газонах островки проталин, надрывно каркало воронье и низко, почти касаясь земли, темнело безрадостное застиранное небо. Хлюпающую и чмокающую на все лады грязь мостовых рассекали упругие протекторы автомобилей, эта ледяная каша волной откатывалась в разные стороны и тут же стекалась обратно.

Шагая по этой хляби, Светлана с горечью размышляла о том, что все в этом мире предначертано заранее и счастье, даже если оно и существует, знает не все адреса и заходит не в каждый дом. Тот, кто отмерял на ее долю счастье и беду, видимо, ошибся, расплескав радость и удачу по дороге и наполнив ее мерку тоской и печалью. Слишком мало было в ее жизни счастья, слишком дорогой ценой расплачивалась она за каждую встречу с ним.

Вспоминая глаза дочери, погасшие, неживые, Светлана до крови прикусывала губу, боясь расплакаться или закричать. Сейчас, после того как дочь, не выдержав щемящего одиночества, переехала к ней, они были совсем рядом, но помочь Аленке она была пока не в силах. К смерти любимых невозможно привыкнуть, ее нельзя ни обойти, ни победить, ее можно только пережить, а для этого нужно время.

Долгими ночами, ворочаясь с боку на бок, она пыталась вспомнить те мгновения, когда и в ее доме бывало счастье. Но то ли гостило оно слишком редко, то ли было это слишком давно. Все прошло сквозь пальцы сжатых ладоней водою прожитых дней, оставив в сердце влажный след непролитых слез и гулкую пустоту звенящего одиночества.