I

«Здравствуй детство, ты ко мне зашло...»

* * *

Здравствуй, детство, ты ко мне зашло

Навестить и вновь одну оставить?

Я — как птица, я как на крыло

Опиралась на тебя, взлетая.

Дорогое, времени в обрез,

Всё дела, всё тороплюсь куда-то.

Хочешь, в воскресенье съездим в лес?

Хочешь, купим двух щенят кудлатых?

Мне еще придется постареть!

Уж тебе я рада и не рада.

Только с мира вечно не стереть

Голубых твоих веселых радуг.

Даже слез сентиментальных нет.

Милое, иди из дней горящих,

Будешь на меня за далью лет

Карие глаза свои таращить.

«А мы и вправду на крыльце сидели...»

На златом крыльце сидели...

Считалка

* * *

А мы и вправду на крыльце сидели,

Мы семечки сурово, долго ели.

И кто бы нас спросил — кто мы такие?

А что бы мы ответили ему?

Сапожники босые и портные,

Забывшие иголки на дому.

Крапивой обожженные колени

И солнцем обожженные носы,

Мы по уши в черемуховой пене

И в разноцветных крапинках росы.

Тонули на дырявой плоскодонке,

Собаки наше слушали вранье...

И каждого ждала судьба в сторонке,

И семечки плевали мы в нее.

«Не остыли эти сани...»

* * *

Не остыли эти сани

После нашего тепла,

Ночь за дверь, окно в тумане,

Кот поет, и печь бела.

Вышиты крестом и гладью

В доме каждая стена,

Пахнут круглые оладьи,

За геранями — луна.

Мы еще куда-то едем,

Нас прибило вьюгой в дом,

А за озером медведи

По берлогам под кустом.

Постепенно выпит с чаем

Разговор — до дна, вполне.

Мы, себя не замечая,

Растворились в простыне.

Затихает шорох всякий,

Замирает каждый жест,

Снег клубится, спят собаки:

Альфа, Икса, Леди, Джемс.

Золушка

Я знаю всё, чем в детстве ты играла:

Блеск синих стекол в шелковой пыли,

Шлем из кулька, из лопуха — забрало,

И, вместо пуль, поверх волос, — шмели.

Вставал кузнечик — верх конструктивизма —

Из зарослей крапивы и репья,

Блестел росы тяжелый странный висмут,

Где сад ночной был центром бытия.

Не феи, нет, но облака и куры

Летали и кудахтали вокруг.

Готической сосны архитектура,

Эклектика цветов и трав, о луг!..

На склоны — обязательно на склоны! —

Как в сказке, брызнули кровинки земляник,

И крыши крон на царственных колоннах,

И капители коз и олених...

В дом загоняли с улицы, как с бала,

К двенадцати часам — дверь на крючок,

И в сотый раз ты у крыльца роняла

В хрустальный вечер пыльный башмачок.

И смешивались сказочно и сонно

Запутанные пряди на висках,

Прожилки крыльев мух и листьев клена

И тоненькие вены на руках.

Омут

Не замути воды.

Но до чего черно

В темный дом — из слюды

Глянцевое окно!

В темный покой вперив

Радужные глаза,

Сядет на ветви ив

Черная стрекоза.

К водорослям, корням

Тянут ряды свои

В путь по белым камням

Черные муравьи.

Жук о семи ногах...

Сказочно холодна

В солнечных берегах

Черная глубина.

Желтой игле сосны

Падать в воду стрелой.

Но до чего черны

Пропасти под иглой!

Холодом веет здесь,

Как от снегов, от вод.

Если русалки есть,

Тут их — невпроворот!

Водоворотов игра

Тайная в глубине.

Золотая игла

Компаса, что на дне.

Отблески от блесны,

Седой волосок хвои.

Но до чего темны

Амальгамы слои!

Повисли вниз головой

Прибрежных сосен ряды.

Месяца нож кривой,

Не замути воды!

Валдай

И в гору, по городу, белому сну,

А там, в серебристом тумане,

Гвоздями и снегом прибита к бревну

Прекрасная вывеска: «Баня».

И, ангелов чище, выходим в мороз,

Без мысли, без грязи, без дряни.

Сады замело — подоконник зарос

Блестящей помадой герани.

Над прорубью ряса полощет платки,

Над крышей — печное дыханье,

В сенях из ковша — ледяные глотки,

И звезды ковшом — без названья.

«У чёрта свои были козыри...»

* * *

У чёрта свои были козыри,

Настоятель старался зря.

Эти лютики, берег озера —

Не место для монастыря.

Зовут не к моленью и кротости,

А к жизни, любви, беде

Две синие-синие пропасти:

Небо в небе и небо в воде.

«И крапаньем, и топом...»

* * *

И крапаньем, и топом

Дождь утомлен до слез.

Жасмином и укропом

Весь огород зарос.

Полно смородин сито,

Оскоминою — рот,

Задумчиво и сыто

Идет по грядке кот.

И ветер, разбирая

Сплетенья лебеды,

Рассеянно стирает

Когтистые следы.

«По снегу, игла, скитайся...»

* * *

По снегу, игла, скитайся,

Хвост тащи по целине.

Были вышиты китайцы

И повисли на стене.

Дама в розовом халате,

Он с усами, без волос,

Подает цветы ей: нате,

Принимайте, раз принес.

А она, как по уставу

(Что ли зря ходить ему?),

Руку влево, нос направо:

Благодарствуйте, приму.

Он, сияя бритой кожей

(Метод — гладь и цвет пшена):

«Я сегодня стал вельможей,

Выходите за меня».

Без кокетства и коварства:

«В долгий ящик не кладу,

Если нужно государству,

Разумеется, пойду».

На стене стихают речи.

За окном бела зима.

...Тетка Лиза в скучный вечер

Вышивала их сама.

«Дождь и солнце — царевна плачет...»

* * *

Дождь и солнце — царевна плачет,

В лице холодном улыбку прячет;

Уже и плакать она не хочет,

А всё не смолкнет, всё слезы точит!

Уже и кудри мокры, как травы,

У нас царевна крутого нрава.

Уже и мило, уже и любо,

А так надолго надула губы...

Уж пусть поплачет, блестя глазами,

Враз просыхающими слезами:

Дурит — и ладно, пока дурится,

Пока царевна, а не царица!

«Когда синеют и густеют сумерки...»

* * *

Когда синеют и густеют сумерки,

Поняв, что больше нечего терять,

Выходят волки, голодны и суетны,

Из леса позади монастыря.

А чуть пораньше, час ближайший чувствуя,

Поднявши к небу черные носы,

Друг друга понимая и сочувствуя,

Возьмутся перелаиваться псы.

Не холодно, но страшно за сараями.

Ответы слыша, подавив зевок,

Все лает пес, и хрипло, и старательно,

И думает, что он не одинок.

Август

Пора немых комет,

Безмолвие зарниц,

Пожары лету вслед,

И сушь, и тишь ресниц.

Что до тебя, апрель!

В траве не спят шторма,

Безмолвствует форель,

Безумствуют грома.

Но сомкнуты уста,

Хоть гром над головой —

Такая высота

До тучи грозовой!

О августовский день!

Бессолнечно светло.

И никакая тень

Не ляжет под крыло.

«Наши следы, босоногие лапы...»

* * *

Наши следы, босоногие лапы,

Море слизнуло с пляжа Анапы.

Мы проходили ржавый баркас,

Ждали волнистые отмели нас.

С каменных, странных слетели цветов

Розовых раковин сто лепестков.

Листья рогатые, шкурки сухие

Мы называли: черти морские.

Черти морские, на что вы похожи?

Выветрил берег чертову кожу,

Легче папируса, тоньше фольги,

Только рога и остры, и долги.

Черти морские, не вы ли, шурша,

В пене на берег шли не спеша?

Шелест от чертовой кожи в висок

Въелся, как в волосы въелся песок.

Черти морские, кто же вас эдак,

Кожу долой, что обертку с конфеты?

Сколько набросано, прямо стада

Вынесла мутная, в пене, вода.

Черти морские — особые твари

Хлябей земных. Вы на пенной опаре,

Верно, замешаны. Каждый прибой

Чертову кожу приносит с собой.

Сколько вас, маленьких, черных, рогатых,

Морем подъятых, ветром объятых,

В этот норд-ост, в этот зюйд-вест

Желтое дно очистит и съест?

И уж такая была чепуха —

Семечки моря... Шуршит шелуха.

В шорохе этом, в плеске воды

Тают босые людские следы.

Я начиналась с колыбельной

Не о волках, не о раките

(Чтоб с краю спать мы не легли),

Но о шагах, как волоките

Себя, цепей — на край земли.

У бабушки был голос слабый,

Как будто с детства (сани, крик)

По ледяным морским ухабам

Ее везли на материк.

У деревянного острога

Прабабка щурила глаза

И повторяла: «Нету бога».

И убирала образа.

И этот край, чужой и дальний,

Касался детства моего:

Динь-бом, и слышен звон кандальный,

И засыпаю под него.

Я засыпала терпеливо,

И, в воду свой вперяя клин,

Плыла ко мне неторопливо

Сухая рыба Сахалин.

Балтийское море

Рано утром уходят в море баркасы,

Почерневшие от смолы,

Рано утром в пейзаже без резких красок

У прибрежных сосен влажнеют стволы.

Рано утром на море не бывает качки,

Рано утром чувства холодней и свежей.

В черных кофтах высокие ходят рыбачки,

Чинят сети, глядят на мужей.

Рано утром красное солнце в тумане,

Забирают сети у жен рыбаки,

Рано утром прозрачна роса на поляне.

У непойманной рыбы шевелятся плавники.

«Экран стоял под звездным небом...»

* * *

Экран стоял под звездным небом,

Листва лилась во тьму кулис,

Смешались в фильмах быль и небыль,

И фальшь с отчаяньем сплелись.

Герои надевали фраки,

Белели платья героинь,

На Терской лаяли собаки

В ночную темную теплынь.

С экрана брошенная баба

Глядит, красива и грустна,

Здесь — семечки, цветы, Анапа,

Пять лет назад была война.

Вчера расстреливали бомбу

За дюнами, на берегу.

Красавцу из кино о чем бы

Грустить, понять я не могу!

Такие сказочные кони

Стоят у белого дворца,

В такую славную погоню

Он мчится, мчится без конца!

Ночь на экране, ночь, объятья,

Ночь в зале, слезы на щеках,

Свою подругу в белом платье

Герой проносит на руках.

Ее убили в перестрелке,

И шлейф сияющий в крови,

И кадр помечен шрифтом мелким,

Словами горя и любви...

Огни морской воды с экрана,

Прибой рвет лодку за кольцо,

И крупным планом, крупным планом —

Убитой женщины лицо.

«В младенческом сне я года провела...»

* * *

В младенческом сне я года провела,

Я столько обиды чужой проспала.

В младенческом сне я смотрела кино

О тех, кого я потеряла давно.

В младенческом сне, в золотых облаках,

Мне снилось, что носят меня на руках.

Мне снился отец в том младенческом сне,

Мой давний отец, не пришедший ко мне.

Мне снился любимый, бранивший меня

За то, что дремлю среди ночи и дня.

Мне снились тогда от весны до весны

Какие-то теплые детские сны.

И все мне кричали: проснуться пора!

...Жестокие, ясные нынче утра:

Пронзительный климат, ветра до костей

И таянье полных метелью горстей...

До снега за птицами вдаль унесен

Несбывшийся долгий младенческий сон.

«Мёда полны ладоши...»

* * *

Мёда полны ладоши,

Липнут к небу стрижи,

Голубые волошки

Выгорают во ржи.

Горевать не умею,

Где всем босым — уют,

Где ленивые змеи

Землянику жуют.

Через строчки любые

Прорастет моя быль:

Васильки голубые

Припудрила пыль.

«О, мне никак не наглядеться...»

* * *

О, мне никак не наглядеться

Сквозь голубую линзу дней,

И вдрызг заплаканное детство

Мне все желанней и родней.

Страна, где каждый час был первым,

Где каждый шаг был шаг вперед,

Страна метафор и гипербол,

Не закрывай своих ворот!

Загрузка...