Горожанка

Ты не позвал бы — прошла,

Спряталась, скрылась.

Словно во сне я жила —

И пробудилась.

Стебель из многих, ничей

В лунном сиянье...

Только окликнув, Орфей

Дал мне названье.

Руки тяну в этот мир,

Под изголовье,

Словно сгустился эфир

Плотью и кровью.

Лишь облака, точно свей

В небе вчерашнем...

Нет, мне не страшно, Орфей,

Нет, мне не страшно!

Жертву приносят, кричат

В храме за рощей,

Носит волчица волчат,

Листья полощут,

Плещут ручьи, за холмом —

Пенье и клики.

Спи. Мы отныне вдвоем,

Нет Эвридики.

Имя мое — твоему

Отклик и отзвук.

Спи, я тебя обниму,

Холоден воздух.

Хищники в чащах лесов

Давятся стоном,

Отблески дальних костров

Пали на склоны.

Кости хрустят, добела

Выцвели звезды...

Смертный, бессмертьем тепла

Ты меня создал!

Ты ли не чудо, мой свет,

Спящий под боком,

В мире огромных планет,

В мире жестоком!

Быть в этом мире отцом,

Мужем, а вкратце —

Быть в этом мире творцом —

И не бояться!

Жертв, и убийц, и смертей

Вечная брашна...

Нет, мне не страшно, Орфей,

Нет, мне не страшно!

Пусть голосят и поют

Песни агоний,

В мире кромешном уют —

Пара ладоней.

Счастье — рожденных судьбой

Ведать веками

И просыпаться с тобой

Под облаками.

Я облако вижу, застывшее где-то

В зените, что брызнуло влагой по листьям...

И тенью одета, и светом одета

Ты шла моим лугом, ты шла моей жизнью.

Я вижу под ветром летящие прядки

Сияющей сетью — на лоб, на глаза...

О воздуха струи! Ты вся в беспорядке,

И ноги босые омыла роса.

Закрученный локон ударил о локон,

Задел колокольчик спешащий подол,

Тебя каждый куст, не сдержавшись, под локоть

Подхватывал, трогал, и гладил, и вел.

Вполголоса пел я, вполнеба я жил,

Полчашки, не полную чашу держал я,

До, после полуночи в ночь не сложил,

И тут ты пришла — и земля стала шаром!

И мне оставалось ей крикнуть: лети,

Качай в колыбели под полной луною

Прошедшую в травах цветных полпути,

Что канула в травы ночные со мною.

Тогда закипала ночная роса

У хищников черных в глазах раскаленных,

И я им шепнул: «Убирайтесь в леса!» —

И только шаги зашуршали по склонам!

И с этого часа я проклял копье,

И стрелы, и камни, покрытые кровью, —

Во имя рожденных, во имя твое,

Во имя всего, что дается любовью.

Мне падал в ладони нелепый птенец,

Касался виска он крылом, улетая,

И я обручен был одним из колец

Волос твоих теплых, моя золотая...

Полна до краев была чаша сия!

Единый глоток — мне, а времени — реки...

Шагнула ты в ночь, Эвридика моя,

А я, полумертвый, прикрыл тебе веки.

Как было не рваться мне в царство смертей!

Я жизнь свою звал, я кричал ей: «Воскресни!»

Я выпил всю горечь в час смерти твоей,

И мне оставались лишь светлые песни.

Ты с каждою песней вставала к плечу,

Я вел тебя в жизнь из подземного зала,

Почувствую: ты! Задохнусь, замолчу, —

И песня кончалась, и ты исчезала!..

И песни начала ты снова ждала,

И прядь золотая под солнцем струилась,

Ты рядом молчала, дышала, была,

И только что плотью ты не становилась!

А мир бушевал, Эвридика моя,

Охваченный пением пчел по бутонам,

Летали стрекозы, вползала змея

И пальцы сплетали живые со стоном.

И что было гибелью? Гибель нести!

Рвать мясо когтями в пещерах и в храмах.

А жизни — сквозными цветами цвести

Сквозь слезы, сквозь корни, сквозь почву! Упрямо!

Меня еще, милая, будут казнить

За песни, что смерть обесславить посмели,

И крови протянется красная нить

Сквозь нежные, те, сквозь твои асфодели...

На землю и в воду паду, за предел,

Тобой перейденный, шагну без возврата.

И на полдороге признаюсь, что пел

Лишь светлое лето, в котором была ты.

До Евы, до! Со мной ты не был грешен,

Твое ребро осталось при тебе.

Мы шли в траву под мокрый стук орешин,

И лист брусники высох на губе.

До Евы — я! Для золотой иконы

Ее кудрей крутые парики.

Я над тобой, насмешливым и сонным,

Сдувала темный локон со щеки.

До Евы! Вспомни — я входила в воду

Мальчишкой смуглым — брат или сестра?

И я была, и дьявол был не лодырь,

Но яблоки мы отрясли с утра.

Мы ели их, огрызки плыли скоро,

Ты посадил кузнечика в ладонь,

И он звенел, и звери влезли в норы.

Не двое было нас — один огонь!

И вот тогда, испуганный, без гнева,

Бог прибежал, примяв в лесу хвою,

Испепелил меня и создал Еву —

Смиренницу и спутницу твою.

И памяти лишил тебя — чтоб дале

Вписать в свою историю для всех:

— Вы, согрешив, народы нарожали.

...До Евы — я! После меня был — грех.

Мне были сны — и, кажется, такие:

Босые ноги ночью у костра...

Мне больно бок — замерз ли у реки я?

Откуда ты? И кто ты мне — сестра?

Мне были очи — нет, я видел выси.

Ты золота, как древняя трава.

Я был один, за мной ходили рыси,

Я трогал листья, говорил слова.

И солнце мне позолотило пальцы,

Как будто я в руках его носил...

Не плохо мне, не хмурься, не печалься,

Я просто горький стебель надкусил.

Я покажу тебе гнездо синицы

Там, за кустами, влево от пруда.

Что ты смеешься? Подыми ресницы.

Меня зовут Адам. Поди сюда.

Ты босиком, ты не ходи в осоку,

Порежешься, расплачешься навзрыд.

Ты слышишь, Ева, грохот гор высоких,

Обвалов стон? Ты видишь — лес горит?

Смотри — из-за ствола смеется старый.

Он бог, его не бойся, он чудак.

Нас, человеков, двое. Птицы в пары

Построились — наверно, нужно так.

Какой ты странный. Я не знаю — кто я,

Откуда и зачем — не поняла.

Я сяду рядом. Я устала стоя.

Меня сейчас ужалила пчела.

Твои глаза, как этот шмель, мохнаты

Ресницами и желто-кари в мед,

В зелено-черных точках. Я не злато,

А просто цвет волос не твой, не тот.

Осоку обойти, не полениться —

Так просто! Очень хочется к реке.

Тебе не жарко? Ты успел умыться!

Еще остались капли на щеке.

Вон тот, с хвостом, красивый, важный, чинный,

Он подмигнул мне. Говори еще.

Ты очень странный. Не пойму причины.

Мне бабочка садится на плечо.

Как хорошо! Вот камешек трехгранный.

Лес догорел, и дым растает сам.

Я бога не боюсь. Ты очень странный,

Но ты со мной, — и мне легко, Адам.

Сегодня пыль летела ночью в горы,

Светлее пепла, голубая пыль.

Я вышел. Звери убежали в норы.

На сотни верст — темно, ветра, ковыль.

Летали атомы, мешали птицам,

Комета разбивалась о Луну.

Те спали рядом. Страшно было влиться

В мой мир кромешный их смешному сну.

Но спали — словно тут я не работал,

Не сталкивал небесные тела!

Его губа была влажна от пота,

Зубов полоска мокрая бела.

Над грудями ее листва качалась,

Был черно-ал от ягод детский рот,

Как будто бы со мною поквиталась

Природа — и пошла наоборот!

Я разделял — они согласны были,

Взрывал, ломал — и слило их в одно!

Над головой моей взметнулось пыли —

Космической, пустой — веретено.

Единственный — мне чуждо это слово, —

Увенчан им один я на земле!

Да будет смерть ей, и да будет снова

Единственная — я решил во мгле.

Я так решил. Я должен был поправить

Дела природы гнусные. Ковыль

Качался тихо. Падала, как замять,

Светлее пепла, голубая пыль.

Какая ночь! И нашими руками

Наведены те Млечные мосты.

Здесь все мое — метеоритный камень

И дьявольски невинные цветы.

Прекрасны звери, что едят друг друга.

Прекрасны тайны выцветших морей,

Прекрасен труд до пашни и до плуга

И дикий облик всей земли моей!

А человек — ошибочным набором

Молекул, клеток, нервов и плоти, —

Лежит в траве таким прекрасным сором,

Что трудно мимо, не взглянув, пройти.

И что ему мой гениальный, грубый,

Волшебный труд? Ведь мозг его так мал!

Два лепестка во лбу, подруги губы,

И вот — уже уснул, уже устал.

Единственная?! Мириады, сонмы!

Такого слова в этом мире нет!

Одну с другой ты перепутал, сонный,

Бессмысленный, мной созданный, скелет!

Единство — с этой пылью, с этим прахом?

Сто сорок раз сменяется трава,

Погибнет птаха — и родится птаха,

Росток взойдет — и канет в грязь листва...

Все заменимо в этой вечной смене,

Все допустимо в сказочной игре,

В космической пыли и в моря пене

Ты жалок, смертный, как зверек в норе!

В тебя вонзится ночь, вольется вечер,

Влетит комета и вобьется град,

И я в последний раз сегодня встречу

В тени деревьев твой бесстрашный взгляд!

И я в последний раз пойду послушать

Твой беспечальный, твой беспечный смех...

Мой труд, мой мир я вам не дам нарушить

И вас, двоих, я распылю во — всех!