Горячее лето 42-го

Глава 1

Темноту, сплошную, кромешную темноту, прорезала яркая вспышка света. Даже через закрытые веки, он ослеплял и вызывал желание ещё крепче зажмурить глаза. Какое-то дурацкое состояние, как после наркоза — в голове шум, тело, будто чужое. Сознание постепенно возвращалось. Почему я ничего не слышу? Лежу на чём-то сыром и холодном? От холода меня передёрнуло, знакомый звук послышался где-то вдалеке, словно через вату. Бум! Грох-ох-ох-хррр!

Гроза, что ли заходит? Свет погас, опять воцарилась жуткая темень. Ночь? Пробую открыть глаза. Точно — ночь. Лежу на песке, недалеко от воды, вот и тянет холодом и сыростью. Что-то, вроде, начинает проясняться в мозгах. Вот — дымком потянуло.

Вдалеке, опять, раздался протяжный грохот, как будто, кто-то большой и грозный, глухо кашлял и сердито ворчал. Дымом пахнуло явственней. Костёр, наверное, горит поблизости. Лежу на спине, руки раскинуты в стороны. Почему не видно звёзд? Темнотища, какая! Тут слух мой, различает близко, совсем рядом где-то, плеск и тихое журчание воды и "больная" голова, наконец, окончательно врубается в происходящее. Я — на берегу Дона. Лето. Рыбалка!!!

Очухавшись, и немного придя в себя, стал соображать — что же я тут делаю, один, лёжа на прибрежном песке? Нас же было трое? Рыбалка? Да помню я все! Или почти все. Как приехали — помню. Как палатку ставили — помню, даже помню, как сома тащили. Как "стол" накрывали, тоже помню. А вот после второй бутылки — уже эпизодами вспоминается. Как в "Джентельменах удачи" — тут помню, тут не помню! Вечер был долгим, до ужина, а потом как-то резко все ускорилось. Начинало смеркаться. Гроза заходила с запада. Далеко в степи, время от времени озаряя черные тучи, блистали вспышки молний, но грома еще не было слышно. Друзья мои засуетились, начали стаскивать шмотки в палатку, накрывать брезентом мотоцикл.

Но, мне кажется, я у них больше под ногами мешался, вот за это, меня и послали, причём далеко и лесом. Дальше, насколько помнится, я двинулся в сторону ближайших кустов, по "малой нужде", так сказать, пообещав своим товарищам, в скором времени вернуться и поведать им все, что я про них думаю.

В это самое время, из громадной, чёрной тучи, блеснула яркая вспышка молнии. И всё. Больше не помню, нифига.

Чего это дым от костра как-то странно пахнет? Да нет, воняет даже. Противный запах какой-то, дышать прямо нечем. Может у ребят тряпка в огонь упала?

Да, помню хорошо, что костёр мы разжигали, уху варили, но огня сквозь кусты не видно. Странно это всё как-то. Похоже, водка, всё же была палёная. Сколько раз говорил брательнику, чтобы не брал в киосках самую дешевую — сто процентов подделка.

— Ребята! Витёк! Колян! — позвал я вполголоса. Никто не ответил. Невдалеке что-то опять громыхнуло. "Гром, наверное", — успел подумать я, и тут, послышался нарастающий свист и, приблизительно, в ста метрах от меня, сверкнуло пламя, и раздался оглушительный грохот взрыва. Над головой противно просвистело. Я непроизвольно вздрогнул и внутри как-то всё сжалось. Рыбу, что-ли, какие-то балбесы взрывчаткой глушат? Почему ночью? Не видать же ничего. А вообще, за такое и схлопотать недолго, если только это не менты или кто-то, кто твёрдо уверен в своей полной безнаказанности. Все эти мысли, в один момент пронеслись у меня в голове, тут, снова, послышался приближающийся свист, снова лупануло ещё ближе ко мне — раз, второй, третий.

" — Это что ж такое?! Мама дорогая! Что за глупые шутки с огнём! Пропадёшь тут, не за понюх табаку! Нужно срочно уматывать отсюда, пока башку не оторвало!"

— Мужики, хорош, ерундой заниматься! — что было сил, заорал я. Во внезапно наступившей тишине, откуда-то слева, послышался чей-то приглушенный стон. " — Вот, блин, так я и знал, уже навернули кого-то! "

— Николай! Витька! Это вы? Отзовитесь же, паразиты, какого хрена молчите? — в ответ кто-то опять простонал, да жалобно так, аж сердце сжалось в нехорошем предчувствии. — Вот же блин, что делать то?

Пополз на карачках, не поднимаясь, в ту сторону, откуда слышался стон. Почти у самой воды наткнулся на человека, лежавшего без движения ничком на песке. Еще и темень эта, хоть глаз коли! Не видать ни зги. Тронул человека за руку, он застонал. Хотел перевернуть его на спину, лицом вверх, дотронулся до спины — рука моя наткнулась на что-то липкое. Кровь, что-ли? Да он ранен, причем, похоже, весьма серьёзно! Ну, это ладно, аптечку, какую-никакую мы с собой всегда стараемся брать. Ведь мужика нужно осмотреть — где и что задето, перебинтовать и скорее доставить в ближайший сельский медпункт, там у них и медикаменты должны быть, да и специалисты быстрее сообразят, что с ним делать нужно. Снова взялся за руку, потянул на себя, что бы перевернуть, мужик зарычал и каким-то диким, внутренним голосом прохрипел:

— Не тронь! Положи, не трогай! Мне уже не поможешь, всю спину осколками посекло! — он на несколько секунд замолчал, словно собираясь с силами.

— Слышишь, дядя, какие осколки? Тебя взрывом контузило, что ли? Сейчас мы тебя перевяжем, и на мотоцикле, живенько до Распопинской станицы домчим! Там врачи тебя быстро на ноги поставят, ты держись, только, не раскисай!

— Распопинскую, позавчера, немцы захватили! — прохрипел мужик, и снова обессилено затих, переводя дух и собираясь с силами.

— Какие, блин, немцы? Нет, ну ты точно контуженный! Эк тебя, приложило-то, крепко как! Сейчас, кликну ребят, и поедем. Ты лежи только, не дёргайся.

Я почему-то подумал, что вот, он сейчас потеряет сознание или даже помрёт, прямо вот на этом самом берегу, у меня на руках и не буквально, а натурально, и мне стало как- то не по себе. Страшно мне вдруг сделалось. И я вспомнил, что с ранеными, или пострадавшими в несчастных случаях, нужно обязательно разговаривать, что бы они, не теряли сознание. И я начал говорить все, что взбредет в голову:

— Ты не молчи! Слышишь, мужик! Ты это, не спи, давай! Как тебя звать-то хоть скажи! Ты чего делал-то тут? Ну, говори же ты, не молчи! — "сыпал" я один вопрос за другим и уже отчаялся получить хотя бы один ответ на свои многочисленные вопросы, как вдруг раненый, словно очнувшись, слабым от потери крови голосом, начал говорить какие-то непонятные вещи:

— Свистунов я, Акимом звать. Немцы там, ребята. Приказ… Я должен выполнить приказ… доложите лейтенанту Александрову, что я переплыл, телефон вот только утоп… Скажите, что минами нас накрыло… Приказ…. В документах, письмо с адресом, отпишите жене и матери моей, как принял смерть свою Аким Василич Свистунов. Пусть знают… — он снова замолчал, переводя дыхание.

Вообще, фигня какая-то! Опять двадцать пять, снова он про немцев! Чего он там бормочет? Немцы какие-то. Приказ, доложите лейтенанту Александрову. И тут, неожиданно, с высокого придонского холма взлетела ракета. Прочертив в ночном небе яркую дугу, зависла, освещая всё вокруг мертвенно-бледным светом. Я посмотрел на раненого, и слегка обалдел — он лежал в военной форме, образца первой половины Великой Отечественной войны, вся спина пропитана кровью, в некоторых местах гимнастёрка была пробита, наверное, осколками. С левой стороны от него, лежала катушка полевого телефонного кабеля, причём, мужик вцепился в неё мёртвой хваткой, а под своими коленями я обнаружил карабин, который, сначала, в потёмках, принял за палку или корягу, валяющуюся на берегу.

Ракета погасла, темнота снова окутала всё вокруг. Раненый замолк и не шевелился. Ну и дела! Что вообще происходит? Где товарищи мои? Да кто он вообще такой? Ну что военный это и так видно, но ведь в этой местности никаких учений, вояки, сроду не проводили. И что мне, наконец, делать с этим раненым и, похоже, весьма тяжело, дядькой?

— Андрюха! Ты где? Отзовись! — послышался громкий голос моего брата.

— Колян! Здесь я! Быстрее сюда! Тут мужику хреново, ранен он, помощь ему нужна!

Раздались звуки пробирающихся через заросли ивняка моих товарищей. Сухие ветки трещали под их ногами, они шли напролом, на мой голос, как два боевых индийских слона. Выбравшись из кустов, которые росли густой стеной на прибрежном песке, и первым делом отматюкав меня, за то, что долго не отзывался, они перешли к вопросам:

— Ты не знаешь, Андрюха, что это за праздник жизни такой, кто-то себе устроил? С взрывами и прочим фейерверком?

— Витя! Я не знаю, что это за праздник и кто его устроил, потом разберёмся, а сейчас, я знаю точно одно — вот человек лежит, у него вся спина в крови. В форме бойца Красной Армии, в одной руке катушка кабеля "полевика", в другой — "берданка". Ему, нужна срочная медицинская помощь, а так как, из нас троих, в медицине никто шибко не разбирается, желательно перевязать его и как можно быстрее доставить в ближайший медпункт, а то он, похоже, крови много потерял. Бредит, что ли, говорит в Распопинской немцы, приказ какой-то у него, он должен был доставить его лейтенанту Александрову, по-моему. Я не знаю, откуда он тут появился, может у военных учения какие-нибудь идут, но в больничку ему надо срочно. И что вообще, блин, творится? Не могли же мы с литра "отрубиться". Вы чего не отзывались? Я вам орал, орал, а вы заныкались в кусты и молчок!

— Да ничего мы не заныкались! Просто, когда ты в кусты ломанулся, молния шарахнула, да так, что мы выключились, на какое-то время, — ответил брат. — Очухались, глядим — ночь на дворе, тут еще взрывы эти, потом — ракета. Решили тебя идти искать, а то мало ли, чего могло с тобой приключиться.

— Я-то в норме. С мужиком вот, нужно что-то делать срочно, а то он, не ровен час, помрет от потери крови. Аптечка в мотоцикле? Палатка, лодка, на месте? Тогда берите, аккуратно его под руки, а я за ноги возьмусь.

Тащим к палатке, там фонариком подсветим, перевяжем товарища военного, на первый раз должно хватить. Ближе всего — Распопинская, думаю, туда его повезем, там, у местных спросим, где врач или фельдшер живет, а нет — может, кого с машиной найдем, в Серафим на мотоцикле его везти не реально. Ну а там-то, его уж точно должны в больничку принять.

Ребята согласились, я повесил на плечо карабин и взялся за ноги, пацаны — за руки и мы, как можно осторожней потащили Акима Свистунова к месту нашей стоянки. Он тихо стонал, но еще держался — значит живой! И это уже хорошо.

Положив тело возле палатки, включили фонарик и стали осторожно снимать с раненого гимнастерку. Он стонал, скрипел зубами, но держался молодцом. Не разбираюсь я в осколочных ранениях, ну не медик я! Но три раны, из пяти присутствующих на спине Свистунова, не вызывали сильного беспокойства — так, царапины почти. Но вот две другие — на правом плече и слева, ниже поясницы, в общем, почти на заднице, особого доверия не внушали. Кровь из них продолжала сочиться.

Обработали царапины перекисью и йодом, замотали, как смогли, а на более серьёзные раны, наложили тампоны из бинта и ваты. В общем, мы потратили почти весь запас бинтов, который у нас имелся в наличии. Виктор поднял важную тему:

— Слушайте, а как мы его на "Ижак" посадим? Как вообще его везти в таком состоянии?

— Как, как! Да так! — это Николай, решил высказать свою точку зрения. — Подложим в коляску одеяла, фуфайки. Ну, в общем, помягче, чего-нибудь, брезентом накроем и порядок!

Мне мысль брата показалась разумной, но я, всё же решил внести небольшое дополнение:

— Только на голову ему, шлем оденем, что бы не разбил, когда на кочках трясти будет. И это, пацаны, кому-то надо будет здесь остаться, сами понимаете — вчетвером мы отсюда, тем более с раненым, не уедем. Отсюда до Распопинской минут сорок, ну максимум, в потёмках — час. Запасная двадцатилитровая канистра в люльке лежит, так что, бензина должно хватить, туда — обратно, и до дома, в принципе, останется. Ну а не хватит, в Серафиме дозаправимся. Так значит, кто едет, кто остаётся?

Колян думал недолго:

— Ясное дело, я за рулем. А вы сами смотрите, кто едет, кто не едет. Мне как-то без разницы, только быстрее давайте, а то и есть охота, да и поспать бы не мешало. Хотя какой теперь сон? Всю ночь теперь промотаемся, как пить дать.

— Я с Коляном поеду, — сказал Виктор, — и я понял, что остаюсь в лагере, на охране "имущества". Все вместе, стали в темпе готовить мотоцикл к поездке. Для брата, ночные гонки на мотоцикле, причем любой марки, не представляли из себя ни чего нового, поэтому, за "водилу" я был спокоен. Но все же, решил дать отъезжающим, несколько советов, на дорожку.

— Витёк! Ты мужика придерживай, чтоб не выскочил, особенно голову, ты же знаешь, как Колян гоняет. А то приедете в станицу, а пассажира нет, придется назад ехать, искать в потёмках, бензин зазря жечь, так что, это к тебе, Николай, относится — сильно не газуй — пытался я шуткой поднять настроение ребят.

— И еще, пацаны. Постарайтесь там, без милиции как-то обойтись, а то начнётся — протокол, где взяли, да что по чём. Короче, нам этот лишний геморрой ни к чему — приехали, сдали товарища, куда следует и обратно бегом. Все понятно?

— Да ясно все. Давай, короче, погнали мы.

Втроем, в темпе загрузили раненого, Колян газанул пару раз, для порядка, включил свет, и ребята умчались в ночь.

Мельком посмотрел на светящиеся в темноте стрелки "командирских". Они показывали полпервого ночи, и с удивлением заметил, что с момента, когда мы решили нести Свистунова к палатке, до момента отъезда моих товарищей, прошло чуть меньше часа. "В принципе, в темпе управились. Где-то через два с половиной, максимум — три часа, нужно ждать их назад, если конечно все пойдет нормально и по дороге ничего не случится".

Чем же мне заняться, пока их нет? Я присел на бревно, лежащее у почти потухшего костра, и призадумался над всем, что с нами произошло в эту странную ночь…

Ребята уехали, я остался. Сидел возле еле тлевших углей на бревне и думал:

" — Сумасшедшая какая-то ночь. Вот, бывает же так — вроде еще ничего не произошло, а чувство такое, что должно что-то случиться, вроде предчувствие какое или интуиция, (называйте, как хотите). Или уже случилось? Гроза эта, взрывы непонятные, дядька раненый. Аким — имя старинное, сейчас так уже не называют родители детей своих, по крайней мере, это первый Аким, которого я видел за всю свою недолгую биографию. Да ладно, чего голову забивать- то, в конце концов, завтра еще денёк здесь перекантуемся и домой. Хватит с нас приключений, как говорится: хорошего — понемножку. А еще берданка эта — чего же с ней делать? Сдать, куда следует, спрятать до лучших времен или, все же с собой забрать?

Так-то, вещь в хозяйстве нужная, мало ли, чего в жизни приключиться может, а с другой стороны — УК РФ, с которым не поспоришь и который, хочешь-не хочешь, нужно чтить и уважать, иначе себе дороже выйдет. Хотя, сказать по чести, кто его нынче уважает? Да еще Аким этот, очухается, и станет с претензиями приставать. Хотя кто он нам? Сват? Брат? В принципе — никто. Он нас не знает, мы его не видели, и все дела. Так что карабинчик, мы, наверное, оставим себе, пока, а там будем посмотреть, как говорится.

Ружьишко хоть и раритетное, но выглядит почти как новое, только вот в песке. Кстати, надо бы карабин почистить и смазать. " — Оружие, однако, уход любит, и если содержать его в порядке и чистоте, то в трудную минуту оно тебя не подведёт, а может даже и очень выручит," — как любил повторять мой армейский старшина-афганец, прапорщик Абросимов. Он, из "калаша", белку в глаз бил, я лично имел возможность, лицезреть, сей "фокус-покус". Впечатляет, однако.

Итак, тряпки есть, шомпол знаем, как вынимается, хоть от песка карабин протру, пока всё равно делать нечего. Повыщёлкивал затвором патроны из магазина, положил в карман куртки. Там же еще, на ремне, подсумок был. Гимнастёрку с ремнем мы сняли, в палатке все лежит. Или два? Сейчас посмотрим, как у нас дело с боеприпасами обстоит. В двух подсумках оказалось четыре обоймы, по пять патронов в каждой и ещё те, что были в магазине. Итого — двадцать пять штук. Не густо, конечно, но что поделаешь, всё-таки, это больше чем ничего. Кстати, там, в гимнастерке документы должны лежать.

Полюбопытствовать что-ли? Ладно, займемся этим чуть погодя, после чистки оружия.

Спустя полчаса…

Подкинул сухих веток в костер, подул на тлеющие угли и сначала пошел дым, а затем, потрескивая, вспыхнули разгораясь, весёлые язычки пламени. Прошло полчаса, как уехали мои мотоциклисты. От нечего делать, протёр чистыми тряпками карабин и патроны, зарядил оружие, а остальные боеприпасы разложил по подсумкам. Похлебал остывшей, наваристой ухи из сома и теперь снова присел на бревно у костра.

Курил и думал: " — А ведь там, в гимнастёрке Акима, если он и вправду тот, за кого себя выдаёт, должны, по его словам, находиться письма и документы. Вот сейчас и посмотрим, что это за Аким".

Швырнув окурок в костер, я вытащил из палатки окровавленную солдатскую рубаху и порывшись в карманах, достал небольшую пачку бумаг. Снова присев у огня, я внимательно осмотрел найденное. И то, что я увидел, повергло меня в шок. Ничего, оказывается, не закончилось. Всё только начинается…

И как подтверждение моих "весёлых" мыслей, за лесом, на высоком донском берегу, где-то в том направлении, куда уехали ребята, послышался несусветный шум. Хотя шум, это мягко сказано. Я отчетливо услышал пулеметную дробь, и не менее четко увидел, что часть трассирующих пуль пролетали над лесом на нашем берегу и терялись в реке, или пропадали в лесных зарослях противоположного берега Дона. Почти в тот же миг, в небо, в той стороне, откуда раздались выстрелы, взлетели, одна за другой, несколько осветительных ракет.

" — Вот это шум до небес! Господи, спаси и сохрани моих друзей, ведь они даже не подозревают, пока, во что мы вляпались!", — слова этой просьбы-молитвы непроизвольно пронеслись у меня в голове. Дальше, все пошло еще интересней — с противоположного берега Дона, в ответ на выстрелы с нашей стороны, тоже раздались пулеметные очереди. Глухо так: — тах, — тах, — тах! И ещё раз, и ещё. Перестрелка с берега на берег длилась минуты две-три и так же неожиданно закончилась, как и началась. Лишь на моем берегу, время от времени, продолжали взлетать в ночное небо ракеты. С тревогой вслушиваюсь в окружающую темноту и, наконец, с облегчением слышу приближающийся треск мотоцикла.

" — Назад возвращаются! Слава тебе Господи!"

Действительно, не прошло и десяти минут, как на поляну выскочил "Ижак". Колян заглушил двигатель, и они с Виктором подскочили ко мне. Дико вылупив глаза, отчаянно жестикулируя и перебивая, друг друга, заголосили:

— Нет, ну ты видал?! Что за ерунда?! Это же война какая-то! Самая настоящая война! По нам стреляли из пулемёта! Нет, ну ты видел? Трассерами хреначили! Вообще, писец какой-то! Колян! Ты слышал, как нам орали по-немецки — "Хальт! Аларм!", дальше я не понял, они сразу палить стали. Спасибо ты развернулся почти на месте, мы с товарищем, который в люльке лежал, чуть не вылетели! Нет, это что ж такое здесь творится?

— Погодите, не тарахтите! — решил я остудить градус их нервного напряжения, хотя по товарищам было видно, что опасность была, более чем реальной, и они несказанно рады, что сумели чудом её избежать.

— Может это кино снимают? Про войну, вроде "Они сражались за Родину", ведь его же где-то в этих местах снимали, по-моему, под Клетской. Может немцы ваши — это массовка и у них сегодня ночная съёмка по сценарию? Ну, или что-то в этом роде. Или у "вояк" учения начались и они с вечера в этот район подтянулись, поэтому мы и не видели ничего, когда ехали сюда?

Я выдавал версию за версией. Основную и главную — решил оставить "на закуску".

— Так что зря вы тут панику поднимаете, патроны, похоже, были холостые, ну там и пиротехника всякая. Наверное.

— Какая, нафиг, пиротехника! Какие холостые! Мы все в армии служили, на стрельбище ходили, причем некоторые и днём и ночью, и холостые выстрелы от боевых, как-нибудь уж, отличить сумеем! — Витек прямо пыхтел от негодования.

— Я тебе серьезно говорю — пули над нами свистели

самые настоящие. И ни какая это не массовка, а натуральные фашисты! Блин, да они нас чуть не ухлопали! Спасибо Колян вовремя среагировал, иначе они бы из нас решето сделали! Он свет выключил и обратно, не знаю как, в потёмках помчался.

— Ты трассеры видел? — горячился Николай, — Какие же это, на хрен холостые? Сам подумай. Нет, чудом мы ушли от них. Ну, это ладно, что делать-то теперь? Насколько мне известно, другой дороги отсюда нет.

— Я вот думаю, ребята, нам вообще, ОТСЮДА, дороги нет, — решил я наконец добавить ложку дёгтя в "историю о счастливом избавлении от погибели". Ведь они, наверняка уже решили, что все позади и опасность уже миновала.

— Это ты о чем? — тихо спросил Виктор.

— Да всё о том же. Уж не знаю как, даже не спрашивайте, но попали мы, ребята, на самую настоящую войну. На ту, которую по истории в школе плохо учили, на Великую Отечественную. И год сейчас не 1996-й, а скорее всего — 1942-й, месяц, — июль, судя по тому, что товарищ сержант нам поведал в бреду. Значит, действительно, немцы захватили Распопинскую и теперь, по берегу Дона в оборону становятся. Наши, стало быть, на той стороне, откуда Свистунов приплыл, может на этой стороне тоже наши есть, но мало. Или те, кто отойти не успели, или Красная Армия где-то здесь плацдарм держит.

— Ваня, родной! Ты тут остатки водки, что ли нашел и в одну харю выдул? Ты что за бред несёшь? Этого просто не может быть! — сказать, что товарищи мои обалдели, значит не сказать ничего. На некоторое время на них "напал столбняк". Чтобы вывести их из ступора, я решил показать им то, что я нашел в кармане гимнастерки Акима Васильевича Свистунова, 1911 г.р., члена ВКП (б) с 1940 г. Печать, фото, все как положено, только слегка размыто водой, все-таки успел он, пару раз нырнуть, прежде чем его ранили. Так что вид красноармейской книжки и партбилета, вывел моих друзей из состояния лёгкого обалдения.

— Так это, мы что, натурально, в 42-ой попали? Вот же блин, ничего себе! Не было печали, как говорится, повезло, так повезло! — "восхищался" Николай. — И что же нам теперь делать-то, в такой ситуации?

— Да погоди, ты, про ситуацию! — перебил я брата. — Вы не смотрели, как там раненый наш?

— Я сейчас! — и Виктор метнулся к мотоциклу. Через пару секунд раздался его уверенный голос:

— Живой! Вроде дышит!

— Я не понял, он живой или дышит?

— Живой, а то какой же! И как ни странно — дышит!

— Ну, слава Богу! Это уже хорошо, — сказал я с облегчением, — а то, я думал, растрясёте вы его по дороге. Теперь, нужно срочно думать, что же нам дольше-то делать, хлопцы?

Брат, недолго думая, решительно заявил:

— Раз пошла такая пьянка, будем фашистов бить, а то — что делать, что делать. Других вариантов, для трех здоровых парней в нашем возрасте, я не вижу!

— Ну, ясное дело, как только немцы узнают, что ты здесь и собрался их бить, сами сдаваться прибегут. Коля, брат, таких "Трех богатырей" как мы, они точно ещё не видели!

— Ну а что такого? — удивился Николай. — Вся страна воюет, а мы дефективные? Предлагаешь по чердакам и сараям скрываться? Я не согласен! Воевать, так воевать!

Тут у Виктора голос прорезался:

— Ты чего это, дядя, развоевался? Политику партии и правительства, мы тут все понимаем правильно. Раз так получилось, нужно не спорить, а наоборот, держаться друг за друга, иначе пропадем мы здесь, поодиночке. Если есть, что сказать по делу, говори, а нет, значит давайте вместе думать, как теперь выкручиваться будем. Ты же, Николай, видел сам, атлас схем сражений в этих местах, дальше по Дону, сейчас такое творится, а через некоторое время, в Сталинграде, вообще "жара" начнется. Так что нужно хорошенько подумать, как нам дальше жить. Здесь и сейчас. Ты как думаешь, Андрей?

— Мужики! Давайте подойдем к этому вопросу серьезно, потому, что это буквально — вопрос жизни и смерти. Итак, что мы имеем: на дворе 1942 год, предположительно — июль месяц, число какое не скажу, но судя по тому, что немцы уже на этом, западном, берегу и заняли Распопинскую, где-то вторая половина. У нас на руках раненый сержант Красной Армии, одна винтовка на троих и 25 патронов. И кого ты, Коля, собрался бить, с таким "громадным" арсеналом? Нет, ну есть еще топор, два перочинных ножа и монтировка, но наших проблем они решить не смогут. Согласны?

Ребята слушали молча. Похоже, до них начало постепенно доходить, в какую "историю" мы влипли.

— В общем, слушайте сюда. Раненого нужно срочно доставить в медсанбат, и скорее всего, придется нам плыть на ту сторону. И не факт, что наши, в потемках, не примут нас за немцев. Сами понимаете, чем нам это грозит. И еще. Даже если мы и переплывем удачно, и нас не пристрелят наши, я уж не говорю про немцев, сами видели, как они действуют — пускают ракеты и лупят по всему, что шевелится, даже не смотря на все это, есть такое опасение, что наши, для нас сейчас могут оказаться пострашнее немцев.

— Это что за новости? — с недоумением вопросил Николай.

— Коля, ты про НКВД, или Особые отделы, при подразделениях нашей родной, Рабоче-крестьянской Красной Армии, что-нибудь слышал? Для чего они вообще нужны, чем в смысле занимаются?

— Да слышал, не дурак, знаем, чем они занимались, — недовольно буркнул брат. — Дальше-то что?

— А то, что всех, голозадых товарищей, приплывших с этого берега без документов, начнут проверять и крутить, и со всех сторон рассматривать — кто, да откуда, да с какой целью. А может вы "шпиёны англицкие"? Кто ж вас знает, товарищи дорогие. Так что, с "особистами", ухо надо держать востро. Это ясно? Нужно придумать "легенду" правдоподобную — кто мы, откуда, как здесь очутились, в таком виде. Имена и фамилии, я думаю, можно оставить, но говорить нужно, что мы из какого-то села или станицы на этой стороне Дона. Вроде нас призвали, а мы, до места сбора, добраться не успели. Например, в Серафимович, там, по-моему, райвоенкомат находился. Помнишь, Колян, у деда карточка была, там, где они в форме довоенной, в фуражках, с шашками сидят и надпись — Усть-Медведицкий военный округ? По-моему, и Михайловка к нему раньше относилась. Скажем так: шли в военкомат, но тут немцы, и всё такое, мы к Серафиму сунулись, а там всё перекрыто, ну пришлось сюда подаваться. Тут наткнулись на раненого сержанта, оказали первую помощь, личное оружие и документы, опять же, сберегли, не бросили. Лодку, если что, у немцев сперли. Главное — на земляков, из одного колхоза, не попасть, в этом случае нас в два счёта раскусят.

— А почему бы не сказать, что мы из Михайловки? — удивился Виктор.

— Потому, что на эту сторону, в какой-нибудь отдаленный хутор Тюковной или Ягодный, сотрудники НКВД запрос не отправят, они уже фрицами захвачены, а в Михайловку очень даже запросто пошлют запрос. Или еще проще сделают — по телефону позвонят в родной военкомат, и сразу все встанет на свои места. Там скажут, что данные граждане в списках не значатся, в городе никогда не проживали (по крайней мере, по данным на 42-й год), и следовательно, кто мы? Правильно! Шпионы, диверсанты и просто — враги народа. А с ними, здесь и сейчас, у НКВД разговор короткий, отведут в лесок ближайший и "привет родителям!".

— Какой привет? — тихо спросил Коля.

— Расстреляют, нафиг, по законам военного времени и всё. Кстати, никто не помнит, когда приказ номер 227 вышел? — Виктор почесал затылок и тяжело вздохнул.

— Нет, Витёк, точно не помню, где-то между 22 и 29 июля, но 29-го его точно уже зачитывали в войсках. — В общем, так, "шпионы и диверсанты", мы из хутора Блиновского. Стоит он на речке Цуцкан. Помните, года два назад, мы через него проезжали, когда были в командировке? Далее, неделю тому назад, мы были призваны в ряды РККА, ехали с сопровождающим на "полуторке", налетели немцы и разбомбили нашу колонну, скажем там еще беженцы были. Рядом взорвалась бомба, нас выкинуло из кузова, слегка контузило. Сопровождающий погиб, машина перевернулась и сгорела.

Так что, "косим" под контузию, с частичной потерей памяти. Но настрой боевой, готовы бить "фашистскую гадину" и все такое, в том же духе. И еще. Документы были у сопровождающего, и они значит, того, ну, в смысле сгорели. Имена, фамилии оставим прежние, мы с тобой Микола — братья, ты, Витя — наш односельчанин, мы друзья с детства. Теперь, давайте подсчитаем, кто у нас какого года рождения. Сейчас 42-ой, нам с тобой Виктор по 25 лет, а тебе Коля — 24. Значит, здесь мы с Виктором 17-го г.р., а ты, брат — 18-го. Но есть одна загвоздка.

Если мы пойдем по этим годам, то у "компетентных органов" может возникнуть закономерный вопрос: " — а почему же, вас раньше не призвали?". Возраст у нас такой, что по любому, мы уже должны были бы отслужить срочную службу и какого мы тут по тылам кантуемся, в такой трудный для Родины час — вопрос, конечно, интересный. И я не знаю, что мы будем "плести" в таком случае. Потому, что если мы скажем, что служили, вот тут то, нам и кердык — "раскусят" нас запросто.

Во-первых, справки могут навести, во-вторых, мы же ни одной воинской части не знаем толком, и в реалиях здешней жизни, разбираемся пока не очень хорошо. Так что, давайте скажем: окончили школу шоферов, ну, допустим, в Сталинграде, там сейчас такое начнётся, что проверять замучаются. Николай, ты про свои права, тракториста-машиниста широкого профиля, наверное, пока забудь, на время. Если будем говорить, что мы водители, есть шанс попасть в одну часть, а так тебя в танкисты могут "законопатить" свободно. Ну, как вам такой план?

— Нормальный. Пойдет! — ответили ребята.

— И ещё одна маленькая просьба, от меня лично, для нашего же, общего здоровья и благополучия: не забывайте — вы контуженные, поэтому меньше говорите, больше слушайте. Проблемы со слухом и заикание (легкое), не возбраняется. В любом случае, помните — лучше быть живым дураком, чем крутым покойником.

Думайте, прежде чем, что то сказать, так как наш современный язык и обороты речи, слова современные, которые могут выскочить невзначай, могут стоить нам не только свободы, но и жизни. Со шпионами и диверсантами, сейчас, разговор короткий.

В общем, нам с Витькой по 18 лет, а тебе Коля 17, дни рождения прежние, родились мы в 24-м году, а ты, брат, в 25-м.

Теперь насчет одежды и всего остального. Все нужно оставить здесь, и желательно спрятать все как можно лучше. "Ижак" в овраг, и ветками закидать хорошенько. Палатку, шмотки, документы, часы и прочее — закопать.

Придется нам голышом на тот берег переправляться, потому, что даже трусы у нас, извиняюсь, нездешнего вида и выдадут запросто. Вы слушайте внимательно, и хорош ржать, шутки кончились, все, что я до вас пытаюсь донести, вам нужно будет в точности воспроизвести на том берегу, иначе — нам всем хана. Ясно?

Ладно, поехали дальше. Насчет, почему голые. Тут так. Узнав, что эта сторона почти вся занята немцами, и в Серафимович не пройти, решили пробиваться, к своим, то есть, переплыть ночью Дон, но попали под пулеметный обстрел, что имело место быть не так давно. Одежда — ку-ку, в смысле уплыла-утонула, а мы в камышах, чисто случайно, обнаружили лодку немецкую, которую злодейски угнали. А потом нашли товарища Свистунова и решили доставить его в медучреждение, так как он был ранен тяжело и самостоятельно передвигаться — не мог. Ну вот, как-то так все и должно выглядеть, более или менее правдоподобно.

Одеть, я думаю, нас оденут, не будем же мы в расположении воинской части голышом отсвечивать. Ну а дальше — по обстоятельствам. Всем все ясно?

Вопросы есть?

Ребята согласились, что план, конечно, не очень гладкий, но в нашей ситуации, выбора особого у нас не было. Будем надеяться на удачу.

— Ну, раз всем все ясно, тогда за работу. А то, как только начнет рассветать, немцы нам не дадут переплыть реку, это и к гадалке не ходи. Да еще и раненый у нас. Поспешать нужно, товарищи! Кончаем разговоры — за дело! В темпе вальса свернули нашу стоянку. Николай с Виктором вытащили из мотоцикла сержанта и отнесли его поближе к реке и уложили в лодке, на берегу.

Мотоцикл, срубив шильдик, с датой изготовления, ухнули с крутого берега в омут, из которого накануне вытащили сома. Разделись догола. Документы — на мотоцикл, Колькины права, и прочее (часы, трусы, сигареты-зажигалки), прикопали подальше, в надежном месте. И поспешили к берегу Дона. Зрелище, конечно, было, не для слабонервных — три абсолютно голых чудака, с одной винтовкой. Смешно, обхохочешься. Но нам было не до смеха. Нужно было спешить. Небо на востоке начинало постепенно сереть. Времени оставалось в обрез.

Положили раненого в лодку. Она-то — двухместная, так что, Виктор с веслами, угнездился кое-как, а нам с братом, пришлось плыть в не очень-то теплой воде рядом с лодкой, одной рукой держась за борт, а другой, стараясь хоть как-то грести.

"Лишь бы немцы не заметили, лишь бы не заметили!", — думаю, именно об этом, мечтали мы в тот момент. Доплыли почти до середины реки и тут, по закону подлости, или заметили фрицы что-то, или по графику у них так было запланировано, но в небо взвилась ракета, освещая все вокруг бледным светом. Мы постарались прикинуться плывущими по течению "шлангами", в смысле — бревнами или корягами, и замерли, не двигаясь.

Витек в лодке шепотом сказал: " — Если начнут стрелять — нам конец!"

Так же, шепотом, отвечаю ему: " — Витя, заткнись, пожалуйста, не каркай!"

— Заглохните оба! — это брат высказался, как будто немцы могли нас услышать на расстоянии, чуть меньше километра. Но, похоже, все только начиналось.

Наверное, фрицы все-таки заметили нас. Не успела погаснуть первая ракета, как за ней, следом взлетела еще одна, и скорее всего для острастки, что бы проверить плывущий по течению предмет, проклятый пулемет все-таки забарабанил. Причем, именно в нашу сторону.

— Вот сволочь! Не проскочило! — крикнул я, — Мужики! Гребем шустрей отсюда! Быстрее!

Видимо немецкий пулеметчик еще толком не пристрелялся, на наше счастье, пули, уходили куда-то выше, но радоваться нам было еще рановато. Один плюс в нашей щекотливой ситуации все же был — нас сносило течением все дальше и дальше от места обстрела.

— Витек! — крикнул я, — бросай весла и стреляй в сторону немцев. Пулеметчика убивать не обязательно, просто напугай его!

— Ты что, сдурел? — Виктор, мягко говоря, недоумевал.

— Стреляй, тебе говорят, так тебя и разэтак! — разозлился я.

Мы с братом, изо всех сил старались подгребать к берегу, а Витя, схватив карабин, почти не целясь, выстрелил в сторону вражеского пулемета. Не хило так бабахнул, сейчас же передернул затвор и еще раз послал пулю на вражеский берег.

— Хорош! Разошелся, стрелок Ворошиловский! Патроны береги! А то перебьешь всех немцев, нам-то с кем воевать тогда? Пулеметчик на время прекратил стрелять, но, через несколько секунд, принялся за старое.

До берега оставалось метров двадцать. Витек быстренько поменял карабин на весло, и мы гребанули изо всех сил как сумасшедшие. Нет, ну жить-то всем одинаково хочется, (японских товарищей, по-прозвищу 'камикадзе', в расчет не берём), вот мы и старались от всей души, и за страх и за совесть. Кругом, весьма противно, свистели пули, взбивая фонтанчики воды, все ближе и ближе к лодке и тут, с нашего берега, ответил немцам русский пулемет. Гулко, четко "зататакал", и главное — вовремя! А мы уже помирать собрались.

"Врёшь! Не возьмёшь!" — как говорил Чапай. Поживем еще!

А от прибрежных кустов уже кричали: " — Давай сюда! Быстрее к берегу!". Наши! Советские! Радость переполнила нас троих как-то разом, и мы хором, не сговариваясь, заголосили, что было мочи: " — Товарищи! Не стреляйте! Мы свои, мы русские!". Смутно помню, как выбирались на невысокий берег, клацая зубами, (больше с перепуга, конечно, ну и немного от холода).

Нам протягивали руки незнакомые люди в красноармейской форме, кто-то помогал вытащить лодку на песок, подхватили вчетвером, и быстрее, бегом по заросшей тропинке, к спасительному лесу. Мы дрожали как цуцики, никак не могли прийти в себя, даже быстрый бег не согрел нас. Тут, небольшую полянку, на которой мы остановились передохнуть, огласил чей-то властный голос, раздавшийся как гром среди ясного неба:

— Это что за балаган? Кто такие? Откуда? Сидорчук! Доложите, что здесь происходит!

Появившийся, словно из-под земли, перед нами стоял как вкопанный, командир Красной армии, довольно высокого роста, возрастом примерно, такой как мы — лет двадцать пять — двадцать семь. На голове — фуражка со звездой, из-под нее выбивается непослушный черный как смоль чуб. Не новая, но весьма чистая, командирская гимнастерка, с двумя кубиками на петлицах и комиссарской звездой на рукаве, комсоставские галифе и, немного подкачали видавшие виды сапоги, громадного размера.

Увидев столь колоритную фигуру, мы уставились на него с восторженным уважением. Даже дрожать перестали, на некоторое время. Как же, не каждый день

такое увидишь — живой политрук, при планшете и пистолете, все как положено.

Стоит и хмурит на нас свои черные брови и, конечно же, с нетерпением ждет ответа на поставленный вопрос.

Тот, к кому обращался суровый политрук, был не высокого роста, крепкого телосложения мужчина, в звании старшины.

Как только он услышал властный, знакомый голос, тотчас же ответил на вопрос командира, и как мог, постарался объяснить ситуацию.

— Мы в дозоре находились, товарищ политрук, наблюдение вели, значит, за тем берегом. Вдруг видим, плывут эти вот, (он кивнул в нашу сторону) значит, к нашему берегу. Вот. Ну, и немцы их тоже заметили и

давай поливать из пулемета. А они вот, (он снова мотнул головой в нашу сторону), в направлении противника произвели два выстрела из карабина. Мы их вытащили, значит, и ведем в расположение.

— Старшина Сидорчук! Доставить их в штаб, там разберутся.

— Товарищ политрук! Так они же голые совсем. Как же я их в таком виде в штаб приведу? Может, сначала к Звереву? Он им какую-никакую одежонку выдаст.

— Ладно, — смилостивился " грозный" политрук, — только быстро. Одна нога здесь — другая там.

— Т-т-товарищ политрук! Разрешите обрат-т-иться? Ран-н-неный у нас в лодке, сержант Свистунов. М-м-мы его н-на той ст-т-тороне подобрали. Вот док-к-кументы его и карабин, Т-т-там, в лодке, возьмите, пожалуйста, — заикаясь от холода, проговорил я.

— Свистунов? Так они же на ту сторону должны были связь протянуть. Он один был? — заинтересованно спросил у нас политрук.

— Да. Он на берегу лежал, без сознания. Когда бредил, все приказ какой-то вспоминал, который нужно срочно доставить. Еще говорил, жалко, что телефон утонул. А провод там, на берегу лежит, мы его песком

присыпали.

— Ладно. Потом разберемся, — и, обращаясь к Сидорчуку, приказал: — Свистунова срочно доставить к медикам, а этих, к старшине, одеть и в штаб батальона. Ясно?

— Ясно, товарищ политрук! — ответил тот, — одна нога здеся, другая тамо. Чего же тут непонятного? Исполним в лучшем виде. И уже обращаясь к нам:

— Ну-ка, бесштанная команда, вперед шагом марш! А не то околеете еще от такого купания. Давай, шевелись, шире шаг!

Двое бойцов взяли лодку, еще четверо подхватили Свистунова и понесли по лесной тропинке, уходящей от берега на восток. Мы двинулись следом, а за нами, с

карабином наперевес, шел старшина Сидорчук. Замыкал нашу группу, незнакомый политрук, с которым нам вскоре пришлось познакомиться поближе.

На востоке небо начинало светлеть. Через час, наверное, солнышко выкатится. Что нас ждет впереди?

Начинался очередной день войны. Наш первый день, в этом новом для нас мире.