Горячее лето 42-го

Глава 11

Мы с Зиновьевым прибыли в расположение батальонной кухни, как раз в тот момент, когда вся деятельность этого заведения, была практически закончена. Пища роздана по подразделениям, посуда и котел полевой кухни вымыты и, как я не приглядывался поначалу, никого из обслуживающего персонала, заметить мне не удалось. И тут, кто-то тихонько кашлянул в сторонке. Ну, вот же он, как раз тот, кто нам нужен! То есть, лично мне.

Наш новый знакомый, повар Кузьма, сидел на пеньке рядом со своей боевой походной кухней и перекуривал, с чувством человека, как следует исполнившего свою работу. Зиновьев тоже заметил повара и направился в его сторону.

— Что, припоздали, служивые? — устало поинтересовался Степанов. — Куда путь держите?

— Здорово, Кузьма! — приветствовал его Михаил. — Ты не скажешь, где сейчас начальство твое находится? Нам бы паек на трех человек получить. Что на ужин варил? Небось, кашу, опять?

— И чем же тебе моя каша не угодила?

— Во-первых, она не твоя, а казенная, во-вторых, эта каша у меня уже в печенках сидит! Так, где начальство твое, я тебя спрашиваю! — начал "заводиться" мой спутник. Да оно и немудрено, день у нас сегодня выдался на редкость неспокойный, вот и сдают нервишки, кое у кого.

Повар, однако, тоже был парень "заводной". За словом в карман не полез, а ответил довольно спокойно и обстоятельно:

— Что на складе выдают, из того и варю, как умею. А не нравится, бери-ка ты, Зиновьев, мою поварешку и давай, попробуй-ка, свари лучше, ежели такой грамотный! Ты же знаешь распрекрасно, что я, с великим удовольствием взял бы свою винтовочку и пошел лучше с врагом воевать, чем тут на кухне, с тобой лясы точить.

— Хватит вам, товарищи! Что это вы, в самом деле, нашли из-за чего спорить.

Я, решил немного разрядить ситуацию, так как она, грозила выйти из-под контроля. А лично мне, повар был весьма необходим, для одного очень важного дела. И, желательно, в хорошем настроении. Поэтому, пришлось срочно добавлять ложку меда:

— Каша как каша, я считаю, вполне даже съедобная. Мне очень понравилась, зря вы так, товарищ сержант!

— Когда съешь, хотя бы половину, от того сколько мне досталось, вот тогда и посмотрим, что ты запоешь, — с нескрываемой досадой, но уже более спокойным тоном, ответил Михаил.

И помолчав, добавил:

— Ладно. Если тебе, Андрей, эта каша по вкусу пришлась, я ничего против не имею. Вот тебе повар, с ним и разбирайся, а мне, нужно срочно Ухватова найти. Что-то меня знобить начинает, надо побыстрее закругляться и домой, во взвод топать. Отдохнуть маленько не мешало бы, что-то меня ноги уже не носят.

Сержант действительно, был немного не в себе. Он привалился плечом к походной кухне и приложил ладонь к больному месту.

— Ты, товарищ Степанов, на нас не серчай, — попросил я повара, — сержанта ранили сегодня, вот он и нервничает немного. Видишь — за бок держится? Ты уж сделай милость, скажи, где Ухватов, что бы нам тут, в темноте, не бродить зазря.

— Так бы сразу и сказали, а то каша им, видите ли, не нравится! А старший лейтенант, на складе был сначала, потом к себе в землянку отправился, бумаги там какие-то заполнять или еще чего, не знаю. Зиновьев! Слышишь, что ли? Не обижайся на меня, ну погорячились мы с тобой немного. С кем не бывает? Знаешь, где землянка Ухватова? Чего я тебе рассказываю, ты ведь, когда старшину своего подменял и на складе был и у лейтенанта тоже. Забыл, что ли? Так давай провожу, если сам не найдешь, а то и правда, будете тут, блукать в потемках.

Михаил, как будто очнувшись от сна, тряхнул головой и ответил повару:

— Смотри сам не заблудись, тоже мне, Иван Сусанин нашелся! Ты лучше организуй любителям твоей каши, если осталась, три порции. А я сам как-нибудь разберусь со своей задачей, не беспокойся. Андрей! Давай, вытряхивай все из вещмешка, он мне понадобится. А ты, Кузьма, проводи товарища к Лидии Ивановне, да смотри, что бы она там его не покусала. Встречаемся на этом месте.

Вот юморист! Как будто не он, только что, стоял, согнувшись от боли, а тут вдруг отдышался, надавал заданий, схватил вещмешок и скрылся в темноте. Только его и видели.

— Вот шальной! — не то с изумлением, не то с восторгом воскликнул повар. И, обращаясь ко мне, предложил: — Ну, пошли что-ли?

— Пойдем, пожалуй, — ответил я и, запихнув ложки в карман, бренча котелками, пошел следом за Кузьмой, интересуясь, как бы между прочим, — А далеко идти-то?

— Нет, тут рядом, — ответил Степанов и прибавил шагу.

— Да погоди, Кузьма, — надо было слегка притормозить, этого чересчур прыткого товарища, — Куда так побежал? У меня с ногой чего-то случилось, не могу я быстро идти, а ты летишь как угорелый, прямо не угнаться за тобой!

— Мозоль что-ли набил? Это ничего, бывает с непривычки, по первоначалу. Пройдет, ничего страшного. Ты, похоже, портянки неправильно навернул. Хочешь, покажу как надо?

— Спасибо! Непременно покажешь, но как-нибудь в другой раз, — вежливо отказался я, — видал, какой сержант нервный? Вот. То-то и оно. Незачем его, сейчас, лишний раз затрагивать. Себе дороже выйдет.

— Это точно! Парень он горячий, — согласился повар и пошел помедленней, — но, отходчивый.

Вспоминая утреннюю встречу с тетей Лидой, учитывая некоторые особенности ее характера и взрывной темперамент, ничего хорошего и от вечерней встречи с ней, я особо не ждал. Но, в данный момент, меня больше всего волновал совсем другой вопрос. Поэтому, начал я издалека:

— Кузьма! Тут такое дело. Помнишь, мы утром приходили? Ну, здесь еще сыр-бор небольшой разгорелся, из-за посуды?

— Помню, как же! Такое представление не забудешь. Шумели вы знатно, а я хоть и далековато находился, но все же и до меня иногда долетало!

— Да это вовсе не мы шумели, а на нас все больше покрикивали, но дело не в этом.

— А в чем же? — простодушно удивился повар.

— Ну, ты помнишь, там еще девушки картошку чистили?

— Вон, ты о чем! Так бы сразу и сказал, а то заладил: "помнишь, не помнишь"! Я, брат, все замечаю и все помню, потому как, память у меня хорошая! Не жаловался до сих пор. Про Анну хотел спросить, что-ли? Ты, часом, не из энтих, как их? Не из интеллигентов? Больно уж мудрено выражаешься! Ходишь все вокруг, да около. Нет, чтобы прямо сказать — так, мол, и так! Вот у нас, до войны еще, в колхозе случай один был…

— Да погоди ты, со своим случаем! — я, ухватившись за рукав гимнастерки, остановил повара и выпалил то, что думал, — Ты знаешь, где она сейчас? У меня времени в обрез, понимаешь? Выручай, друг! Нельзя ли хоть на минутку с ней встретиться?

— Вот ведь, как тебя припекло, на ночь глядя! А ведь я правду, утром-то, сказал. Ты же сам втрескался по уши и девку, как есть, охмурил! Покоя мне, от нее, никакого не стало. Три раза уже прибегала, про тебя все выспрашивала. А я что? Сам ничего не знаю, кроме каши этой, будь она неладна! Что же я ей сказать-то могу? Этот, товарищ ваш, русый, кудрявый такой, когда прибежал к Ухватову, за повозкой, записку передал старшому нашему. А мне, на все вопросы, что там, мол, и как, говорит, значит: " — Военная тайна!". Вот и понимай, как хочешь! Ну, и тут же, они умчались, со старшиной нашим. Ты его утром видал, небось? Пожилой, усатый такой, Иваном Трофимовичем зовут. Знаешь, какой боевой! Не смотри, что при кухне числится, он еще в Гражданскую, с самим Буденным, в Первой Конной, за нашу Советскую власть, кровь проливал. Лихой рубака был! Вот, какие дела, брат!

— Ты мне про Первую Конную, потом, как-нибудь, на досуге расскажешь. А сейчас, будь другом, Кузьма, позови Аню, если можешь. Мне бы, на нее, хоть одним глазком взглянуть, хоть словечком перемолвиться! Кто же знает, куда нас завтра приказ или судьба забросит. Может так случиться, что не увидимся мы больше никогда, сам видишь, что вокруг творится.

— Вот чудак-человек! Ладно, позову я ее, только ты того, смотри не обижай девку. Хорошая она, добрая, но все ж таки — дура, потому как, все бабы такие. Ну, кроме Лидии Ивановны нашей, к ней, наверное, и свататься, на танке приезжали, очень уж серьезная она женщина. А Анютка, сразу видно — втюрилась в тебя по уши. Стала, словно сама не своя, будто светится вся изнутри. Понимаешь, до чего ты человека довел?

— Не переживай ты так, Кузьма, все будет в полном порядке. Не съем я ее, честное слово. Обещаю. Ты только Аню позови, будь другом!

— Сказал, значит сделаю! Ты, только, постарайся Лидию Ивановну, хоть немного отвлечь. С ней, если по доброму, договориться иногда можно. Девчата, недалеко тут расположились. Минут десять-пятнадцать, сможешь продержаться? Я сейчас тебя к Ивановне отведу, а сам, за Анюткой сбегаю.

— Ладно, не вопрос! Если надо, продержимся и больше.

Тем временем, мы с поваром подошли к землянке, где по всей видимости, размещалась сама Лидия Ивановна, а так же весь кухонный инвентарь, которым она заведовала: котлы, различная посуда и множество других интересных вещей. Дверь — самодельная, но сработанная на совесть, неизвестным столярным мастером, имела неприступный вид и, скорее всего, была заперта изнутри.

Степанов, знавший во всех тонкостях особенности здешних обычаев, негромко постучал в дверь и дипломатично прокашлялся:

— Кхе-кхе! Лидия Ивановна, откройте пожалуйста. Это я, Кузьма Степанов. У меня к вам дело, весьма срочное…

Видимо, дальше он собирался со всеми подробностями изложить, что за важное дело привело его, в столь поздний час, к двери именно этой землянки, но не успел. Из-за двери послышался глухой голос, звучавший зловеще и угрожающе:

— Знаем мы, ваши дела ночные! Шел бы ты, Кузьма, отсюда, подобру-поздорову! А не то, я вот встану сейчас, не поленюсь и так тебе открою, что мало не покажется!

Гляжу, Кузьма сразу же отшатнулся от двери, да и я, честно сказать, услышав такую речь, тоже немного назад попятился. Оно и понятно — инстинкт самосохранения, пока никто не отменял. Здоровье, как говорится, дороже. Но повар, честь ему и хвала, оказался парнем не из робкого десятка. Отступив на безопасное расстояние, он продолжил начатое дело:

— Да что вы, Лидия Ивановна! Как вы могли, про меня такое подумать! Тут, просто, человек пришел, за продовольствием. У нас же каша, вроде бы, оставалась? Всего три порции и нужно-то.

— Шли бы вы, отсюда, по-хорошему, а не то, я товарищу Ухватову пожалуюсь, он вам выдаст продовольствие! Покоя от вас никакого нет, ни днем, ни ночью!

Вот же, блин горелый, поели кашки! Ну и ладно, не очень-то и хотелось, беседовать тут, через дверь, с этой "женщиной-танком". Но, Кузьма Степанов, в очередной раз подтвердил правильность моего мнения о нем, как об очень сообразительном человеке. В ответ на угрозы в наш адрес от тети Лиды, он возмущенно произнес:

— Так нас к вам, именно товарищ Ухватов и направил! Да! А еще, на словах велел передать: "…обеспечить продовольствием и доложить!". Вот! — и, немного уменьшив натиск, он добавил, — Там же, еще расход на караул оставляли, даже, чуть больше, по-моему. Вы уж нас извините, что в поздний час потревожили. Сами понимаете — служба есть служба! Будто нам больше заняться нечем, как добрых людей по ночам беспокоить.

Вот жулик! Это он, с Ухватовым, прямо в яблочко попал! За дверью что-то загремело, раздался негромкий звук, словно отодвигали засов. Через щели между дверью и проемом стал заметен неяркий свет. Дверь отворилась и на пороге появилась Лидия Ивановна, собственной персоной.

— Так бы сразу и сказали, что старший лейтенант приказал. Он, в отличие от вас, человек серьезный, и всякими глупостями, ему, некогда заниматься! А то, додумались — дела у них среди ночи появилось. Заходи, по одному!

Повар сделал свое дело, как говаривал классик, повар может уходить. Поэтому, Кузьма поспешил "откланяться":

— Некогда мне. Я пойду, пожалуй. Вы тут и сами как-нибудь справитесь, — и подтолкнул меня в спину, поближе к дверям. — Давай брат, заходи, не робей!

А сам, совершенно беззвучно растворился в темноте, как будто, здесь его и не было.

Я, все же, с опаской шагнул через порог. Дверь за мной захлопнулась сама. Некоторое время привыкал к свету, источником которого, как и в землянке старшины Зверева, являлась коптилка и осматривался по сторонам. Слева, у стены, стоял топчан, на нем набитый соломой матрас, покрытый простым солдатским одеялом. Справа — стол и небольшая лавка. Прямо напротив входа, во всю стену, располагался трехъярусный стеллаж, на котором помещалась всевозможная посуда: кастрюли, сковородки, ведра и даже, как ни странно, мне удалось разглядеть несколько чугунков. На армейский склад, все это, было не похоже, скорее всего, местные жители из дому притащили, кто что мог. На полу стоял тот самый котел, в котором утром девушки готовили щи.

Лидия Ивановна, в накинутом на плечи платке, стояла у стола и очень внимательно изучала мою физиономию.

— Так это ты, что-ли, утром без посуды приходил? Точно! И еще двое с тобой были. Я вижу, ты умнеть начал, на этот раз со своей тарой пожаловал. Свои хоть, котелки-то, или опять, у кого-то взаймы попросили? — съехидничала тетя Лида.

— Свои. Старшина выдал, — буркнул я в ответ и, протягивая котелки, шагнул поближе к столу. — Нам бы каши, на троих, если можно.

'Что такое? Ну вот! Опять я что-то не то ляпнул? Старался же, изо всех сил, говорить как можно вежливей, но, видимо снова, чем-то не угодил, этой невыносимо вредной женщине. Что я сделал не так? Не поздоровался, когда вошел? Странно это все как-то. Всего лишь один единственный шаг и такая мгновенная перемена в настроении! То ехидничала и усмехалась, руки в боки и вся такая из себя деловая. А тут вдруг, вскрикнула: " — Да что же это, Господи!", прикрыла правой ладонью рот, и смотрит большими глазами, в которых застыл испуг. Как будто, вместо меня, к ней в землянку приведение явилось.'

Руки мои, сами собой опустились. Котелки жалобно звякнули.

— Что с вами, Лидия Ивановна? Каша кончилась? Ну и ладно, шут с ней, с кашей этой! Нашли из-за чего переживать. Перебьемся и так, как-нибудь.

Смотрю — у нее слезы, вот-вот брызнут из глаз. Совсем, видать, нервишки никудышные. Надо сматываться, пока не поздно, иначе, она сейчас совсем раскиснет. А потом, возьмет да и пожалуется начальству своему. Что вот, мол, приперлись, какие-то олухи посреди ночи. Напугали, чуть не до полусмерти, и все такое прочее. Нет уж, неприятности нам и даром не нужны!

Только я собрался "задний ход" включать, как эта странная тетенька, тычет в меня пальцем и дрожащим голосом, жалобно этак, спрашивает:

— Это, что там у тебя, кровь? Тебя ранили? Что ж ты сразу-то не сказал! Ох ты господи, боже мой! Чего же ты…

' Фу! Так вот, что с ней приключилось. А я-то, грешным делом, напридумывал тут себе, всяких ужасов. Надо ее успокоить как-то, а то она, невесть что, там, себе вообразит.'

— Ничего страшного! Это я в лесу, об ветки поцарапался! Ухо, вот, немного ободрал, а так, все в полном порядке!

Она посмотрела на меня, как на умственно отсталого, но тем не менее, не смотря ни на что, все же любимого ребенка и говорит:

— А те, трое, которых в санвзвод привезли, тоже об ветки поцарапались, когда за грибами ходили?

И в слезы. Меня на топчан усадила, сама схватила котелки и под причитания и всхлипывания, принялась греметь крышками кастрюль. Да, "солдатский телеграф" здесь очень хорошо работает! Хотя, чему я удивляюсь? Кухня всегда была тем местом, где, хочешь ты этого или нет, регулярно сходится разного чина и звания, военный и не совсем военный народ, и происходит вполне естественный обмен информацией. И тут, в принципе, ничего не попишешь — на каждый роток, не накинешь платок. Хотя, лично мне, с самого раннего детства, очень хорошо врезались в память слова, которые частенько любил повторять наш с Колькой отец: " — Когда я ем, я глух и нем". И, такой еще, незабвенный лозунг: " — Болтун — находка для шпиона!". Трудно не согласиться, слова просто золотые.

Вот, чего не ожидал я, от тети Лиды, так это такой хорошей информированности и чрезвычайной чувствительности, однако же, как говорится — факт на лицо. Получается, повар не соврал, когда сказал, что сердце у Лидии Ивановны, несомненно доброе, несмотря на всю ее внешнюю суровость. Будем иметь в виду, на будущее.

— А товарищи-то твои, как? Живы, здоровы? — спрашивала она. — Те, с которыми ты утром приходил.

— Живы, чего им сделается! — бодро отвечал я.

Лидия Ивановна успела наполнить кашей котелки и сейчас, стоя у стола, увязывала еще что-то в небольшой узелок.

— Тут вот, огурчики свеженькие, лучок и сальца кусочек. Ешьте, ребятушки, на здоровье, набирайтесь сил.

По времени, пора мне и честь знать. Стало быть, надо как-то покультурнее проститься и двигать восвояси. Не хотелось бы лишний раз напрягать Михаила, он и так сегодня жути натерпелся, поэтому и нервы шалят. И его можно понять.

— Спасибо вам большое за все, дорогая Лидия Ивановна! К сожалению, я должен идти. Меня ведь сержант ждет, нам по дороге, нужно еще к старшине зайти, насчет обмундирования переговорить.

— Понимаю, — грустно промолвила тетя Лида. — Служба, есть служба. Что же, раз нужно — ступай. Зла на меня не держи, а если чего понадобится, заходи, не стесняйся.

— Ладно. Чего уж там. Как говорится — кто старое помянет…

Договорить я не успел. За дверью послышались шаги и без всяких там любезностей, без кашля и стука, в землянку ввалился Зиновьев.

В левой руке, сержант держал мой вещмешок, который под завязку был набит, судя по всему, чем-то съедобным. Обозрев от порога присутствующих в землянке, он почему-то, сразу напустился на меня:

— Ты чего здесь застрял? Сколько тебя можно ждать? — но, посмотрев на скорбное выражение лица Лидии Ивановны, немного "сбавил обороты". — Здравствуйте! Вы извините, что я без стука, но нам с этим товарищем, действительно, пора идти. Давай, Андрей, забирай свою любимую кашу и пошли. Нам с тобой много чего еще нужно успеть сделать сегодня.

— Узелок-то! — видя, что мы собираемся уходить, засуетилась тетя Лида. — Узелок не забудьте!

— Товарищ сержант! Давайте я вещмешок понесу и два котелка, а вы остальное.

— Давай, пожалуй, — согласился Михаил и, обращаясь к Лидии Ивановне, добавил, — Вот, начальство ваше уважило, в кои то веки, полную котомку харчей навалили. У меня чуть рука не отвалилась, пока до вас добрался. А на плечо никак не могу закинуть, бок еще немного побаливает.

— И ты, тоже, в том лесу побывал, откуда все поцарапанными возвращаются? — сказала повариха, глядя на замызганные, в бурых потеках гимнастерку и брюки сержанта.

— Нам повезло, что всего лишь поцарапались, — отозвался Михаил и тяжело вздохнул. — Некоторые, из того леса, вовсе не вернулись.

Я постарался закинуть на здоровое плечо, довольно-таки тяжелый сидор. В вещмешке, что-то жалобно звякнуло и сержант тут же предупредил:

— Осторожней! И на землю, смотри, не бросай! Неси аккуратно.

Взяв со стола один котелок и узелок с продуктами Зиновьев, не прощаясь, молча двинулся к выходу. Я подхватил оставшуюся кашу и еще раз, от всей души, поблагодарив за все, добрейшую Лидию Ивановну, шагнул к выходу, вслед за сержантом.

Пытаясь не навернуться в темноте, я старался не отставать от Зиновьева, который уверенно и довольно быстро шагал впереди. Неожиданно, из-за непроницаемо черных ночных облаков, показалась луна, озарившая все вокруг своим загадочным, мертвенно-бледным светом. Лишь на секунду, в моей душе шевельнулась какая-то смутная мысль, предчувствие чего-то страшного, подстерегающего нас впереди. Но, я так и не понял, что это было. Все лишнее из головы мгновенно улетучилось, стоило мне увидеть возле полевой кухни знакомый силуэт.

" — Значит, она все-таки пришла!" — какая-то безграничная, просто сумасшедшая радость, переполнила все мое существо, заставляя сердце в груди биться в два раза быстрее. " — Пришла!!!"

Тем временем, мы подходили к месту встречи все ближе и ближе. Я принялся уговаривать Зиновьева:

— Товарищ сержант! Михаил Митрофанович! Да подождите, куда ж вы так разогнались-то!

Я, собирался уже припустить бегом, чтобы обогнать сержанта, и любыми судьбами выпросить, хотя бы немного времени, на разговор с Аней. Но Зиновьев, сам довольно резко остановился, да так, что я едва не налетел на него. Повернувшись ко мне, ехидно улыбаясь, он тихо сказал:

— Ну, ты нахал, вообще-то! И когда ты все успеваешь? Даю тебе десять минут. Мы с Кузьмой покурим пока.

И, видимо, отлично понимая мое внутреннее состояние, когда чужие слова и указания влетают в одно ухо, а из другого немедленно вылетают, абсолютно не задерживаясь в голове, добавил, более серьезным тоном:

— Десять минут, не больше. Запомни. Иначе, мы с тобой, до взвода и к утру не доберемся. Как дети малые, честное слово! Иди уже! Чего застыл, как истукан?

— Спасибо, товарищ сержант! Я всегда знал, что вы хороший человек! Спасибо большое!

От радости, я готов был обнять и расцеловать Зиновьева, но очень мешали котелки с кашей и субординация. Михаил же восторгов моих не разделял и, как бы стесняясь своей доброты, лишь проворчал мне в ответ:

— Начну вот, завтра, строить вас по-уставу, узнаете тогда, какой я хороший. Иди уже, не тяни время.

Дальше… Ну а дальше, все происходило как во сне. Не знаю, может быть это призрачный лунный свет, явился причиной того, что у меня почти полностью испарилось ощущение реальности всего происходящего. По крайней мере, эта встреча с Анной запомнилась мне какими-то короткими отрывками или лучше сказать эпизодами, словно в старинном черно-белом кино.

Сержант с Кузьмой дипломатично отошли в сторонку и, вполголоса переговариваясь о чем-то, нещадно дымили самокрутками.

— Я вернулся, Аня! — сразу, почему-то запершило в горле и голос мой, из-за этого, прозвучал как-то хрипло. От волнения, наверное.

Ждавшая меня девушка, с какой-то отчаянной решимостью рванулась вперед и моментально очутилась прямо передо мной. Крепко обхватив руками, прижалась всем телом и заплакала. Уткнувшись мне в плечо, она, как-то по-детски, тихонько шмыгала носом и еле слышно, что-то радостно шептала. Я стоял, раскинув руки с котелками в разные стороны, как последний болван, конечно, что и говорить. Нет бы, поставить посуду, сбросить вещмешок и обнять как следует любимую девушку. Вместо этого, я стоял неподвижно, словно статуя, пытаясь услышать, что же она там все-таки лопочет. Наконец, удалось разобрать несколько слов: " — Андрюша, милый мой! Живой!"

'Так вот в чем дело! Она, наверное, подумала, что это меня сегодня или убили, или ранили тяжело. Судя по всему, тут повар и Лидия Ивановна, немного перестарались с передачей непроверенной информации. Да еще, этот Витька-чалдон! Не мог, паразит, нормально объяснить, хотя бы тому же повару. Трудно что ли было пару слов сказать, мол, мы живы здоровы, все в порядке. Обязательно надо людей до инфаркта доводить. Это я с ним проведу еще политбеседу на тему: "Для чего бойцу Красной Армии необходима голова?". Вместо "Спокойной ночи, малыши!". Каску носить или чтобы соображать, этой самой головой, хоть иногда. Кстати, а я чего стою, как дурак? Нужно срочно успокоить Аню и сообщить ей, о последних изменениях, в нашей военной жизни. И, как можно быстрее, часики-то ведь тикают!'

— Аня! Все в порядке, я живой, как видишь! Перестань, сейчас же, не плачь пожалуйста! Слышишь? Все хорошо, ребята мои, тоже живы, привет тебе передают. Нас здесь оставляют, будем пока в разведвзводе. Завтра присягу примем и станем настоящими бойцами РККА. Это мне сам комбат сказал, хотя бы в этом наша судьба прояснилась. Так что, все нормально. Увидимся еще, обязательно! Подожди, дай-ка я эти котелки поставлю куда-нибудь в сторонку.

Быстро пристроил кашу прямо на полевую кухню, на какой-то большой железный ящик. Осторожно, как приказывал Зиновьев, поставил вещмешок, прямо возле колеса и, наконец от всей души, по-настоящему, обнял мою дорогую зеленоглазку.

Святым я не был. Нет. Отказываться глупо, разные истории случались, иногда, в моей непутевой жизни. И девчонки были, и дискотеки и все остальное, по списку, но то, что я ощущал сейчас, было каким-то другим, абсолютно незнакомым мне чувством. Оно, заставляло трепетать все мое существо, буквально с головы до пят. Невыразимая простыми, человеческими словами радость и нежность. Но, вместе с тем, душу пронзал и неведомый прежде страх, боязнь навсегда потерять то, что подарила мне судьба. Сжимая в своих объятьях это маленькое, доверчивое, теплое чудо, я никак не мог разобраться — что же это со мной происходит? А может и не нужно ни в чем разбираться? Может просто жить и все?

Прошло, всего, минут пять-семь, но по моим ощущениям, время как бы замедлило свой ход. Я, конечно, мог бы простоять вот так, в обнимку с Аней, хоть всю ночь напролет, слушая соловьиные трели, да редкие пулеметные очереди, глухо, почти не слышно доносящиеся откуда-то издалека. Но, правда жизни была сурова и беспощадна, она, словно неведомой природы импульс, пронзала мозг и твердила о том, что все на свете, рано или поздно, проходит безвозвратно. И я с горечью сознавал, что время, отпущенное нам Судьбой, в лице сержанта Зиновьева, увы, подходит к концу.

— Ты ранен? — в голосе Анны слышались волнение и тревога. Это она нащупала повязку на плече и теперь, пытаясь заглянуть мне в глаза, ждала ответа на свой вопрос.

— Да, ерунда! Пустяки, ничего страшного, просто царапина. Как говорится, до свадьбы заживет! — как можно более небрежным тоном поспешил я успокоить девушку.

— Аня, дорогая! Мне так много нужно тебе сказать! Но сейчас, наверное, не получится, потому, что нам с сержантом нужно возвращаться. Ты давай, не раскисай тут! Успокойся, пожалуйста. Верь мне, Анечка, все будет хорошо.

Терпеть не могу, когда при мне плачут. Особенно, когда плачут красивые девушки. Тем более, если причиной слез, в некотором роде, являюсь я сам. Надо ее как-то успокоить. Нехорошо, ведь, расставаться на такой ноте. Вернее, с таким паршивым настроением. И вроде бы давно известно, что словами горю не поможешь, но с другой стороны, говорят, что женщины любят ушами. Это у нас, у мужиков, якобы, путь к сердцу лежит через желудок. Хотя, лично я, в этом сильно сомневаюсь.

В общем, и у меня нервы оказались не железными. Чтобы, прекратить это 'слезокапство', я, в каком-то сумасшедшем порыве, принялся целовать ее лицо. Влажные щеки, блестящие в лунном свете зеленые глаза, горячие губы с солоновато-горьким привкусом слез. Ее, какая-то необыкновенная, детская доверчивость, кристальная чистота влюбленного сердца, сбивали меня с толку и не давали поселиться в моей душе ничему плохому. Наоборот, во мне, с помощью этой хрупкой девушки, взрастало и укреплялось неведомое мне прежде чувство — чувство ответственности за любимого человека. Желание, заслонить его собой от любой беды и если нужно, то не колеблясь ни секунды, отдать за него свою жизнь.

Она прижалась щекой к моей груди, а я гладил ее по голове, как ребенка и с наслаждением вдыхал пряный запах Анютиных волос. Вроде успокоилась, немного. Вот и ладно, вот и хорошо. Ох уж мне эти страдания!

— Слушай, Ань! Ты, если сможешь, приходи завтра к нам на присягу. Там еще комиссар наш, будет какой-то приказ зачитывать, всем бойцам и командирам батальона. Если не получится, то вечером я постараюсь отпроситься у Зиновьева и встретимся здесь, на этом самом месте. Хорошо? Анечка, радость ты моя! Не грусти, не надо. Все будет просто замечательно, вот увидишь! Главное, что мы с тобой нашли друг друга. Главное, что я…

— Андрей! — вот и Михаил подал голос и как всегда, в самый интересный момент. — Заканчивайте, там, уже. Нужно идти, а то старшина сейчас завалится спать, так его потом из пушки не разбудишь!

— Иду, товарищ сержант! — отозвался я. Крепко поцеловав на прощанье Анюту, наклонился и шепнул ей прямо в ухо: — Главное, что я люблю тебя!

Попрощавшись с Аней и поваром, мы с Зиновьевым поспешили к старшине. Я совсем уже было расслабился после удачного свидания, и разум мой парил где-то там, на недосягаемой высоте, за облаками. Из головы вылетело абсолютно все — война, наша сегодняшняя стычка с диверсантами, голодные товарищи, да и вообще все на свете. На "автомате" бреду вслед за сержантом и думаю о "небесных кренделях". Но, Михаил постарался спустить меня с небес на грешную землю, начав задавать какие-то вопросы. Я даже сначала не понял, о чем он спрашивает. И, только после того, как Зиновьев, во второй раз, задал один и тот же вопрос и не услышал ответа, у него появилось подозрение, что я, скорее всего, просто ни хрена его не слушаю.

— Андрей! Ты меня слышишь? — забеспокоился Михаил.

— А? Что? — я постарался "переключить" мозги, пытаясь вникнуть в то, о чем меня спрашивал сержант.

— Боец Калмыков! Оглох ты, что-ли?

— Извини, пожалуйста, задумался. У меня бывает такое, иногда. Так что там тебя интересует?

— Я спросил тебя, а ты молчишь в ответ. У вас с ней, все серьезно, с девушкой этой? Хотя, если не хочешь, можешь не отвечать.

— Честно сказать, сам не знаю. Со мной такого раньше никогда не случалось. Веришь, как только увидел ее, у меня внутри что-то перевернулось. Раз, и все! Понимаешь? Не могу даже слов подобрать, чтобы описать, что я сейчас чувствую.

— Да, — тяжело вздохнул сержант, — все ясно. Тяжелый случай. Причем, лечению не поддается, медицина тут бессильна. Ладно, пойдем. Мы и так, из-за твоих страданий, уйму времени потеряли.

До землянки старшины добрались достаточно быстро и будить его не пришлось, так как мои товарищи нас немного опередили. Оказывается, совещание в штабе еще не закончилось, и Александров, чтобы не терять время, распорядился отправить Николая и Витьку, во главе с сержантом Тимофеевым, к старшине. Они должны были получить все, что им причиталось, а заодно, и на нашу с Зиновьевым долю. Так что, когда мы с Михаилом прибыли, все было уже получено и счастливые обладатели новенького обмундирования, нагруженные, как вьючные лошади, дружной толпой покидали землянку старшины Зверева.

— Ребята! Вот здорово, что мы вас встретили! Подождите немного, мы сейчас тоже, получим форму и вместе пойдем, — обрадовался я.

— Скажи спасибо, мы и на вас уже получили, — отозвался Витька. — Хотя, можете не благодарить, лучше помогите донести.

— Насчет донести, наверное не получится. Видишь, у нас и так все руки заняты, — ответил я товарищу.

Михаил подошел к Тимофееву и что-то сказал ему на ухо, после чего, обратился ко мне:

— Андрей! Отдай вещмешок сержанту, он один, у нас, ненагруженный остался. Заодно и кашу. А ты, возьми что-нибудь у ребят.

Я, без лишних сожалений, расстался со своей ношей, взамен получил мешок, с чем-то мягким на ощупь, и пару сапог.

— Все, можем выдвигаться. Лейтенант просил передать, что задержится, подойдет чуть позже, — сказал Тимофеев Зиновьеву.

— Все, значит все. В колонну, по одному, становись! В расположение взвода, шагом марш! — усталым голосом скомандовал Михаил. И мы организованно, как и подобает бойцам Красной Армии, потопали вслед за Тимофеевым. Замкомвзвода шел позади нашего небольшого отряда.