Горячее лето 42-го

Глава 12

Добираться до расположения разведвзвода, нам пришлось по узкой тропинке, петляющей через довольно-таки густой лес. Луна, временами, пропадала за тучами, и тогда становилось совсем темно, как говорится — " не видно ни зги". Поэтому, чтобы не сбиться с пути, приходилось все время внимательно наблюдать за идущими впереди товарищами и стараться не отставать от них. Но я не боялся отстать от группы, ведь за спиной, буквально в нескольких шагах, двигался Михаил, а уж он, наверняка, не даст мне заблудиться, в этом незнакомом и мрачном лесу.

В одном месте, сержант Тимофеев передал по цепочке сообщение, мол, "осторожней, смотрите внимательно под ноги". Оказывается, нужно было перебраться через неглубокую протоку, по довольно шатким, бревенчатым мосткам. Слева, за колеблющейся, даже от небольшого ветерка, стеной камыша, в свете вновь показавшейся на небе луны, блеснула водная гладь. Чувствовался, весьма своеобразный запах, который всегда присутствует на берегах стоячих водоемов "аромат" гниющих водных растений, тины и просто какой-то болотной сырости. Следует добавить, сюда же, непрерывный и очень противный комариный писк под ухом, для полноты картины. Пока движешься, еще терпимо, но стоит хотя бы на секунду остановиться, как эти маленькие кровожадные твари, тут же впиваются в тебя своими тоненькими хоботками, стремясь досыта напиться твоей кровушки. Да, комарья здесь богато!

Судя по всему, это одно из огромного количества больших и маленьких озер, разбросанных по здешним лесам на довольно внушительной площади. Стародонье — такое название этих мест я слышал в своем времени. Весной, в половодье, все озера соединялись с Доном, промывались и наполнялись свежей водой, а так же заходила с вешней водицей и рыбка, большая и маленькая. Но сейчас — вторая половина лета, конец июля, жара днем стоит несусветная, поэтому озера находятся в своих берегах и протоки, соединяющие их с рекой, сильно обмелели.

Удачно перебравшись через водную преграду, мы продолжили наш путь, шагая вдоль берега неизвестного озера и, примерно через десять минут, были уже на месте. Об этом нам возвестил суровый голос часового, внезапно раздавшийся из темноты, ничего оригинального, все как обычно:

— Стой! Кто идет?

И, так как мы по инерции остановиться сразу не смогли, тут же прозвучали следующие, не менее знакомые слова:

— Стой! Стрелять буду!

И многозначительное клацанье, скорее всего затвора. Правда я не разобрал чего — автомата или винтовки? Хотя, какая разница, пришлось волей-неволей исполнять то, чего от нас требовал часовой. А он, молодец однако. Бдит, как положено, и Устав караульной службы знает хорошо.

Когда наш отряд остановился, отозвался Тимофеев, так как шел впереди, пояснив "человеку с ружьем", кто мы такие, сколько нас, откуда и куда направляемся.

Ясное дело, что Тимофеева и Зиновьева, часовой знал очень хорошо и в лицо, и по голосу, но не доверяя на слово, решил подстраховаться. Что правильно, в принципе. Опять же, все строго по Уставу. А что? В километре, за рекой — противник, по лесу могут шнырять вражеские разведчики, что уже подтвердило наше столкновение и перестрелка с ними. Да еще гибель двоих и ранение трех бойцов из этого самого разведвзвода, в котором без сомнения числился бдительный часовой. Так что, мы претензий не имеем, все как положено. Поэтому, узнав, что идут сержант Тимофеев, замкомвзвода Зиновьев и пополнение, в количестве трех человек, часовой все сделал верно. Следующая команда, которую мы услышали, была такая:

— Сержанты Тимофеев и Зиновьев, ко мне! Остальные на месте!

Порядок есть порядок, сержанты подошли, объяснились с часовым и только после этого, нам разрешили следовать дальше, в расположение взвода пешей разведки. Хотя, расположение, это слишком громко сказано. На небольшой поляне находились две землянки, которые мы, вначале, попросту не заметили. И три каких-то шалаша, вроде тех, что устраивают для временного проживания косари на сенокосе. Мы и землянки прошли бы в темноте и не заметили, если бы из одной не вышел, по какой-то надобности, уже хорошо знакомый нам Сидорчук.

— Товарищ сержант! Наконец-то вы появились. Ребята заждались уже, но без вас начинать не хотели, — обрадовался Сидорчук, увидев наш небольшой отряд. — А где же командир?

— Тут такое дело, Николай. Ты передай там остальным, что лейтенант немного задержится, его комбат к себе вызвал. Так что, придется еще с полчасика обождать. Нехорошо, как-то, без командира начинать, — попросил Михаил, и обратился к Тимофееву, — Степан! Ты ступай с Сидорчуком, сделайте все как полагается, на стол накройте. Под твою ответственность. Чтобы, когда лейтенант придет, все было готово. Ну, в общем ты меня понял. Вот, держи узелок, там, по-моему, тоже харчи какие-то. Лидия Ивановна передала. А вещмешок, давай-ка сюда. Я пока ребят пристрою и мы, чуть позже, вместе подойдем. Надо будет товарищей наших помянуть, как положено.

— Хорошо. Все сделаем, только не задерживайтесь, — ответил Тимофеев, снимая с плеча вещмешок и протягивая его Михаилу. После чего, они с Сидорчуком скрылись в землянке, откуда приглушенно доносились голоса, о чем-то спорящих между собой разведчиков.

Озадачив часть личного состава, Зиновьев занялся нами:

— Ну что? Пойдемте ребята, покажу, где вы сегодня спать будете и, пройдя буквально метров пятнадцать, спустился во вторую землянку, не забыв предупредить нас о ступеньках, чтобы ноги не переломали напоследок.

Спустившись первым, он приоткрыл брезентовое полотно, заменявшее дверь и хотя, свет изнутри был довольно тусклым, нам все же удалось осторожно сойти по действительно крутым ступенькам. Наконец-то мы очутились в том месте, которое должно было стать нашим "домом", по крайней мере, на ближайшее время. Слишком далеко в будущее заглядывать не хотелось. Так как, за последние сутки, судьба наша выделывала такие повороты и зигзаги, что строить какие-либо долгосрочные планы, в нашем положении, было занятием весьма неблагодарным. Если не сказать — просто бесполезным. Нет, всеобщее будущее, в Мировом масштабе, мы конечно знали. Про День Победы, про наше контрнаступление, окружение и капитуляцию 6-й немецкой армии под Сталинградом, и еще много чего, вообще. Но в частности, именно нашего будущего, на ближайшую неделю, хотя бы, мы не знали абсолютно. Даже и не догадывались. А может, оно и к лучшему? Потому что, кто много знает, тот хреново ночью спит.

Размером наша землянка была раза в два побольше, чем у старшины и Лидии Ивановны. Довольно просторная, почти такая же, как та, в которой размещался штаб батальона, только обставлена она была немного иначе.

Напротив входа, торцом к противоположной стене, располагался стол, для сидения использовались лавки, стоявшие с обоих сторон во всю длину стола. Вдоль стен, справа и слева, были оборудованы двухъярусные нары, для личного состава. За столом, без головного убора, сидел довольно молодо выглядевший, белобрысый лейтенант, который что-то сосредоточенно писал. Он, видимо, был так сильно увлечен своим занятием, что в первые несколько секунд, просто не обратил на нас никакого внимания. Парень, похоже дежурный, по крайней мере, мне так показалось. На столе перед ним лежала новенькая фуражка, стоял телефон и он, при свете коптилки, занимался какими-то бумажными делами. А может, письмо домой писал, пользуясь свободной минутой. Но когда, мы всей толпой ввалились в землянку, со своими тюками, он, увидев нас, быстро вскочил из-за стола и живо ухватился за автомат, стоявший под рукой, справа у стены. Казалось, еще немного, и он "прострочит" нас из этой "швейной машинки" с прикладом.

Вид у него был и воинственный, и одновременно комичный. Но, когда на тебя направлен ствол настоящего, а не игрушечного оружия и неизвестно, что в следующее мгновение этот решительный парень может выкинуть от неожиданности, сразу становилось как-то не до смеха.

Замешательство длилось несколько секунд, мы застыли на месте как вкопанные, лишь Михаил, не теряя присутствия духа, разрядил ситуацию, доложив по всей форме:

— Товарищ младший политрук! Сержант Зиновьев с пополнением, в количестве трех человек, прибыл в ваше распоряжение!

Произнес он эту речь бодро-весело и, по-моему, даже с некоторой долей иронии. Как ни странно, его слова подействовали на лейтенанта благотворно. Давно ведь известно, что добрая шутка и юмор, почти всегда помогают в трудных жизненных случаях. И лишь иногда, столкнувшись с людьми, у которых с чувством юмора не все в порядке, можно, безусловно, и по физиономии получить. Или очередь из ППШ. Это случается редко. Но случается.

Узнав Зиновьева, лейтенант успокоился, опустил оружие и, стараясь придать себе строгий командирский вид, взял со стола фуражку и водрузил на голову. После чего, ответил сержанту:

— Ну, нельзя же так, товарищи! Вы разве не знаете, что у нас тут случилось? Повсюду вражеские диверсанты рыщут, поэтому необходимо проявлять неусыпную бдительность. А вы завалились толпой, как будто, так и надо! Я же ведь мог и выстрелить. Скажите спасибо, что у меня нервы крепкие и выдержка железная!

— Спасибо! — Михаил устало улыбнулся, — Знаем мы прекрасно обо всех сегодняшних событиях, причем не понаслышке. Как- никак самим пришлось в них участие принимать. И стреляли в нас эти враги, но к счастью, ничего у них нынче не вышло. Вы лучше посмотрите, какое нам комбат пополнение прислал, познакомьтесь с ребятами. Вот братья Калмыковы — Андрей, Николай и Виктор Хлебников.

Представив всех по очереди, Зиновьев познакомил нас с лейтенантом:

— А это — наш комсорг, младший политрук Андрей Смирнов. Гроза всех неохваченных поручениями комсомольцев! Он у нас недавно, меньше месяца, но характер и настойчивость проявить уже сумел.

Смирнов снял фуражку, поставил на место автомат, как-то по-дружески улыбнулся нам и первым делом поинтересовался:

— А вы комсомольцы, ребята?

За всех, как обычно, пришлось отдуваться мне, так как мои товарищи предпочитали дипломатично помалкивать:

— Да, товарищ младший политрук, мы комсомольцы. Только у нас загвоздка одна приключилась. Документы наши сгорели при авианалете. Все подчистую. Так что, мы теперь больше на беспризорников смахиваем.

— Ну, это дело поправимое. Документы со временем восстановим. Вот повоюем вместе, посмотрим как вы себя в бою покажете, а там, глядишь все и образуется.

— Слушай, Андрей, — обратился к комсоргу Зиновьев, — ты ведь только сегодня, вместе с комиссаром в батальон вернулся? Поэтому, кое-что обо всем, что случилось за последние сутки, еще не знаешь. Так вот я, как коммунист и старший твой товарищ, тебя, кандидата в члены ВКП(б), кратко проинформирую о некоторых фактах. Ребята эти, сегодня, боевое крещение уже приняли. Во-первых, вчера ночью, под вражеским обстрелом, сумели не только сами переправиться на нашу сторону, но и спасли жизнь сержанту Свистунову. Во-вторых, это именно они помогли обнаружить и принимали участие в сегодняшнем задержании вражеских агентов. И показали себя, я считаю, с самой лучшей стороны. Причем Хлебников Виктор, вовремя передал мое сообщение о диверсантах лейтенанту Александрову, а затем, в составе отделения сержанта Тимофеева, прибыл к нам на помощь. Николай Калмыков, рискуя жизнью, отвлекал на себя внимание врага, умело действовал гранатами и вообще, оказался на редкость смелым и бесстрашным товарищем. Ну, а про Калмыкова Андрея, отдельный разговор. Он, вместе со мной, принимал непосредственное участие в задержании немецких агентов. Когда я очнулся, после ранения, именно он разоружил двух захваченных диверсантов, а одного, из числа двух скрывшихся, ранил. И сам был легко ранен в ходе перестрелки. Хотелось бы также, особо отметить, что столкнулись мы с врагом матерым, коварным и очень хорошо подготовленным, о чем свидетельствуют потери, понесенные отделением Тимофеева. Об этом, я надеюсь, тебе уже известно. А подробнее, этот случай мы обсудим все вместе, чуть позже, когда вернется Александров из штаба. Ну и помянем наших погибших товарищей. Сам знаешь, такой обычай, тут никуда не денешься. Так что, комсорг, за этих ребят, я готов поручиться.

Пока Зиновьев расписывал, какие мы надежные и здоровские парни, младший политрук сначала смотрел на нас удивленно и недоверчиво, затем в глазах его заблестели отчаянно-озорные искорки. Вот он — комсомолец-доброволец! Вот он — настоящий, живой энтузиазм! "Сейчас, похоже, воспитывать начнет, по горячим следам!" — мелькнула в моей голове дурацкая мысль. Ну и точно, я оказался прав!

— Это же очень здорово, товарищи! Просто замечательно! Про вас нужно написать заметку в нашу дивизионную газету! Ну а то, что вы в схватке с коварным врагом не растерялись, не дрогнули, все это, вам ребята, обязательно зачтется, я обещаю! Хорошо, что вас к нам, в разведку, определили. Коллектив у нас небольшой, но боевой и дружный. Комсомольцев правда маловато, но теперь, как говорится, нашего полку прибыло! Кстати, кто мне скажет, сколькими орденами и за что, награжден Ленинский комсомол?

Да. Это был вопрос на засыпку. В наше время, орденов у комсомола насчитывалось пять или шесть, точно не помню. А сколько их было в 1942 году, хоть убей, не знаю. Пауза затягивалась, нужно срочно как-то выкручиваться. Вот ведь, младший политрук, подловил-таки! Смотрит на нас своими честными-пречестными голубыми глазами и ждет ответа. " — Как же так? Ай-яй-яй! Не знать таких простых и всем известных вещей! Стыдно, товарищи! А еще комсомольцы!", — как бы говорит его взгляд. Прямо совестно стало, за свою политическую безграмотность.

Я уже хотел было сослаться, по привычке на контузию. Мол, тут — помню, тут — не помню, и все такое, но помощь пришла с неожиданной стороны. Выручил Витька:

— Первым — орденом Красного знамени, Ленинский комсомол был награжден в 1928 году, за боевые заслуги в годы Гражданской войны. Вторым — орденом Трудового Красного знамени, комсомол наградили в 1931 году, за проявленную инициативу в деле ударничества и организации социалистического соревнования, обеспечившее успешное выполнение планов Партии и правительства в первой пятилетке.

" Вот, дает! Шпарит, как по-писанному!" — обрадовался я. Но увидев, что Витька не собирается останавливаться на достигнутом, набрал побольше воздуха и уже открыл рот, чтобы продолжить свой увлекательный доклад, у меня мелькнула совсем другая мысль: " — Все пропало! Сейчас этот чудик выложит по простоте душевной все, что ему известно о комсомоле и его наградах, вплоть до наших дней. В общем, выдаст нас "с потрохами" ".

От волнения у меня даже лоб слегка вспотел, и по спине побежали мурашки. В горле запершило, я громко прокашлялся, тем самым пытаясь предупредить Витьку, чтобы он чего лишнего не наболтал.

Смирнов же, с явным удовольствием уставился на нашего товарища, очень складно излагающего про боевые и трудовые заслуги комсомола. А я с ужасом ждал, что вот сейчас этот "активист", Витя Хлебников, завершит свой рассказ тремя орденами Ленина и орденом Октябрьской революции. Но вновь, помощь пришла, откуда не ждали. Зиновьеву, видимо, надоело слушать это "Что? Где? Когда?", и он решил прервать на время эту увлекательно-познавательную викторину:

— Товарищ Смирнов! Имейте же вы совесть, в конце концов! Они и так уже сегодня натерпелись, с непривычки. И вообще, нам не мешало бы привести себя в порядок, обмыться, переодеться. Меня, допустим, в санвзводе перевязали по-человечески, а вот Андрея, тезку вашего, — он указал на меня, — тоже зацепило сегодня. Так что, нужно обязательно повязку сменить, думаю, с этим мы сами справимся. Да и голодные все, порубать бы не мешало. А вы сразу, с комсомольскими делами навалились.

— Ну, хорошо же ведь товарищ ответил! Подучим немного, проведем среди бойцов воспитательную работу, и вот, почти готовый помощник мне. А то я бьюсь тут, один, как рыба об лед, — ответил ничуть не смутившийся Смирнов. Он прошелся перед нами по землянке с задумчивым видом, затем, словно очнувшись от сна, посмотрел на нас так, будто только сейчас увидел и сказал:

— Ну что же вы застыли, словно неживые? Располагайтесь, ребята, чувствуйте себя как дома! Товарищ сержант, покажите бойцам свободные места. Мойтесь, приводите себя в порядок. В общем, отдыхайте, пока командир не вернулся.

Насчет 'отдыхайте', это Смирнов хорошо сказал, и долго уговаривать нас ему не пришлось. Места в землянке достались, скорее всего, от тех разведчиков, что погибли сегодня, и было как-то немного не по себе. Какое-то странное, гнетущее душу предчувствие проскочило на миг в моей душе, но в принципе, человек я все-таки не суеверный, поэтому, стряхнув невеселые мысли, стал устраиваться на новом месте. Свалив на свободные нары наше имущество, мы бодрой рысью заторопились вслед за сержантом на озеро, или протоку — кто их тут разберет! После такого сумасшедшего дня, помыться следовало обязательно. И для чистоты, в смысле гигиены и так вообще, для бодрости духа.

Охлынулись по-быстренькому. Сверху водичка была что надо, нагрелась за день, как парное молоко, а вот пониже колен, аж ступни сводило, до того холодная оказалась, видимо, родники под берегом бьют, но настроения нам это нисколько не испортило. Наоборот, взбодрились, как следует и всю дневную усталость как рукой сняло.

Хорошо, однако! Словно и нет на свете никакой войны, но это чувство было весьма обманчивым. Война, время от времени, все-таки напоминала о себе, то отблеском осветительных ракет, на занятом противником берегу, то длинной пулеметной очередью, где-то справа, ниже по течению. В темном ночном небе снова, низким басом прогудели бомбардировщики. Я по звуку определять не могу, не специалист еще, 'наши' самолеты пошли или немецкие, но Зиновьев объяснил авторитетно, что это 'фашистская сволочь' возвращается с бомбежки и даже марку этой 'сволочи' назвал — 'Ю-88'. Спорить не буду, все-таки Михаил — товарищ опытный, не первый год воюет, поэтому не доверять ему, было бы глупо с моей стороны.

После купания, в землянке, пока товарищи мои переодевались, Зиновьев перевязал мне руку чистым бинтом, не забыв положить на рану лист подорожника. Говорят — помогает. Пока я натягивал чистое белье, меня снова посетили какие-то дурацкие мысли, из разряда заупокойных. О том, что русские воины, одеваются во все чистое, когда предстоит тяжелый бой, и возможность остаться в живых, катастрофически стремится к нулю.

' — Вот же пропасть, какая! Хватит думать о всякой чепухе, возьми себя в руки! — как мог, старался я подбодрить себя, чтобы выбросить из головы всякие глупые мысли. — Ясное дело, что рано или поздно умрем мы все, но каждый — в свое время, в своем месте и по индивидуальной причине. И причин этих, в данном месте и в данное время, хоть отбавляй! Можно, к примеру, попасть под бомбежку или минометный обстрел. Или пресловутая шальная 'пуля-дура'. Да мало ли, каких еще сюрпризов приготовила война простому человеку в солдатской одежке! За ней не заржавеет! Приходит старушка в белом саване, берет тебя своей костлявой ледяной рукой за горло и тут уж отказываться как-то некультурно. Она говорит тебе: ' — Пошли!', и ты идешь за ней следом. Молча и покорно. Да! Что за хреновина нынче в голову лезет? Выспаться нужно срочно, это все нервы шалят. А так-то, если подумать хорошенько, за правое дело и помереть не страшно. По-глупому не хочется пропасть. Вот в чем штука!'

Переодевшись, мы втроем вместе с Михаилом решили отправиться в соседнюю землянку. Все-таки нас там народ заждался. Смирнов же, остался дежурить у телефона, опять погрузившись в комсомольскую 'бухгалтерию'. Уходили мы на озеро, он писал, пришли, переоделись, собрались уходить, а он по-прежнему, продолжал заниматься своими делами, не обращая на нас абсолютно никакого внимания. У порога Зиновьев обернулся:

— Товарищ лейтенант! Пойдемте с нами.

Комсорг, не отрываясь от бумаг, коротко бросил в ответ:

— Немного осталось. Позже подойду. Пришли мне кого-нибудь на телефоне подежурить.

— Хорошо, — сказал сержант, — я сейчас Шмакова озадачу. Он, кажется, свою норму на сегодня выбрал.

В блиндаже разведчиков было ужасно накурено. Действительно — хоть топор вешай, честное слово! Обстановка внутри помещения была такая же, как и в том, откуда мы только что явились, только стол — длиннее и стоял он, почему-то не вдоль, а поперек. За столом, у дальней стены — лавка. Местный интерьер дополняли висящие на стене автоматы, плащ-палатки и вещмешки, некое подобие оружейной пирамиды в углу, а также Игорь Шмаков, сидящий по-турецки на своем месте и старательно пришивающий оторванные пуговицы к вороту гимнастерки. Остальные разведчики, в ожидании предстоящего мероприятия, старались расположиться как можно поближе к накрытому столу. У них уже давно все было приготовлено, ждали только нас с Михаилом, да лейтенанта Александрова. Перед нашим приходом бойцы, видимо, что-то бурно обсуждали, но когда мы вошли, разговор внезапно оборвался. Все уставились на нас, как будто в первый раз увидели, продолжая нещадно дымить своими самокрутками.

— Так! — нарушил тишину Зиновьев, — Кончай смолить в помещении! Накурили тут, понимаешь, дышать нечем! Все у вас готово?

— У нас-то, давным-давно все готово, — недовольный чем-то, буркнул из своего угла Шмаков. — А вас вот, не дождешься! Да еще и лейтенант где-то застрял.

— Ты поговори у меня! Разговорчивый какой нашелся! — раздался суровый голос сержанта Тимофеева, — Расскажи лучше, кто это тебе пуговицы с корнем повыдирал? Ну, что молчишь, как воды в рот набрал? Вот отправлю тебя сейчас в дозор, на реку, там намолчишься вдоволь!

— Всегда у вас так! Как за языком сходить — Шмаков, в дозор — Шмаков, достать чего-то нужно — опять Шмаков! Что я такого сказал-то? — от всей души возмутился Игорь. — Я свою смену честно отдежурил и вообще, товарищи, очень кушать хочется.

— Я тебя последний раз спрашиваю! — повысил голос Тимофеев. — С кем и где ты успел поцапаться? Отвечай сейчас же! Говорил я Александрову, зря он тебя перед начальством выгораживает. Хлебнет он еще из-за тебя лиха, помяните мое слово! Молчишь? Ну и ладно. Собирайся, значит в дозор, друг ситцевый, если не желаешь с нами по-хорошему разговаривать!

— Отставить дозор! — возразил Зиновьев. — Я ему другую, непыльную работёнку подыскал.

Шмаков быстро понял, что отказываться от предложения замкомвзвода, в его положении на данный момент, было бы, по крайней мере, глупо. Взволнованным голосом Игорь пообещал:

— А я что? Я ничего. Если что, вы же знаете, товарищ сержант, я всегда готов!

К чему он там был готов, мы так и не узнали, потому что Михаил вытянул вперед ладонь, как-бы стараясь остановить поток Шмаковского красноречия, спокойно так сказал:

— Ты, вот что. Руки в ноги и дуй к Смирнову. Подежуришь пока на телефоне, — и видя, что Шмаков собрался что-то возразить, добавил, повышая голос. — Ты, Игорек, на сегодня 'наркомовскую' норму даже перевыполнить умудрился. Посмотришь — вроде неплохой боец, разведчик, можно сказать — отличный! Цены бы тебе не было, если б не это дело, — и Зиновьев щелкнул себя пальцем по горлу. — Ты ж ведь до войны, насколько мне известно, стахановцем был, работал, стало быть, ударно. Что же ты наш взвод теперь позоришь? Подрался ты с кем или как?

— Да никакой он не стахановец, он у нас — стакановец! — вставил в речь сержанта кто-то из разведчиков. — Большой специалист по стаканам!

Раздался дружный хохот и под его раскаты, немного смущенный Шмаков, стал быстро натягивать починенную гимнастерку.

— Вы не очень-то радуйтесь! Вот нагрянет сейчас начальство, тогда и насмеетесь вдоволь!

С этими словами он направился к выходу, но его остановил Тимофеев, которому не давала покоя одна мысль.

— Ты, Шмаков, зря обижаешься на нас. Мы для твоей же пользы тебя воспитываем.

— Что я вам, школьник что ли? Воспитатели, тоже мне, нашлись.

Тимофеев не отставал:

— Ну, если ты не школьник, тогда расскажи нам, друг любезный, кто тебе пуговицы оторвал. А то, что ты начальством грозишься, так это ты зря. Лейтенант наш, он хоть и начальство над нами, но человек хороший и наказывать, за просто так, никогда не станет.

— А я не про лейтенанта нашего вам толковал. Это, между прочим, к моим пуговицам непосредственное отношение имеет. Я же начал рассказывать, а вы — гы-гы-гы! Ну, смейтесь, смейтесь! Мне эти пуговицы, если хотите знать, капитан особист, из штаба фронта, открутил! Вот! Вернее не сам он, а один из двух сержантов, что при нем находились. Здоровые такие ребята. Так что, продолжайте веселиться, а я пошел. Некогда мне тут с вами лясы точить.

Улыбка застыла на лице у Тимофеева и, после слов Шмакова, начала постепенно сходить, уступая место выражению глубочайшего недоумения.

— Постой, постой! Какой капитан, из какого штаба? Откуда он тут взялся? Мы с Зиновьевым, час еще не прошел, как от нашего начальства вернулись, так не было никакого разговора, ни про какого капитана, тем более из штаба фронта. Хотя….

Тут он сделал небольшую паузу, поскреб пятерней затылок, после чего глубокомысленно изрек:

— Начальство, на то и начальство! Оно перед нами отчитываться не обязано!

Пока Тимофеев все это говорил, Шмаков, думая, что 'лекция' окончена, собрался тихонько проскользнуть на выход. Но, не тут-то было. В разговор вступил Зиновьев и продолжил 'пытать' незадачливого искателя приключений на свою 'пятую точку'.

— Шмаков, подожди немного! Ну-ка, четко, внятно и по порядку! Где ты встретил это 'начальство', кто они такие и чего от тебя хотели? Как выглядели? Документы предъявляли или нет?

— Как выглядели? Обыкновенно. Капитан и два сержанта. Темно было, я особо не приглядывался.

— Постарайся вспомнить, Игорь. Может, спрашивали они тебя о чем-то? Фамилии какие-нибудь называли? Чем вооружены были?

— Ну, сержанты, оба с автоматами. Говорю же, здоровые такие лбы. Кстати, у капитана тоже автомат на плече висел. О! Вспомнил! Все трое с вещмешками. Я еще подумал тогда, зачем капитану-то с таким баулом таскаться? И еще, один из сержантов, похоже вологодский. По крайней мере, мне так показалось. Фамилий никаких не называли. Угораздило же меня попасться им поперек дороги! Спрашивали о чем? Как к штабу пройти.

— И ты им, вот так вот, первый раз увидев, все и выложил?! — вскричал Тимофеев.

— Да что я, совсем дурной что ли? Нечего было меня за шиворот так хватать! Пусть им теперь кто-нибудь другой дорогу показывает. Я их в сторону кухни отправил. Побродят немного в потемках, а там может, кто и подскажет. Одна беда, — вздохнул Шмаков, — на глаза мне им теперь, попадаться никак нельзя. Как бог свят, влетит от этого капитана на всю катушку! Уж больно он суровым мне показался.

— Да, дела! — удивлено протянул Тимофеев и вопросительно посмотрел на Зиновьева. Тот молчал, явно о чем-то задумавшись.

— Товарищ сержант! Я еще вспомнил! — память у Шмакова постепенно просветлялась. — Они еще спрашивали, как пройти к санчасти. Хотя на больных эти трое, вовсе непохожи.

Вот тут и до Зиновьева что-то начало доходить, и он хотел сказать нам нечто важное, но в этот самый момент, нечто важное нам сообщил комсорг Смирнов. Он влетел в землянку как ураган и прокричал команду:

— Взвод! В ружье!

И глядя на обоих сержантов, стоящих вместе со Шмаковым посреди блиндажа, довел до них чрезвычайные известия:

— Звонил Александров. Приказал в темпе собрать группу, из свободных от наряда бойцов и выдвигаться к штабу. И как можно быстрее. Всем получить оружие и боеприпасы. Усилить бдительность. Предупредить часовых, о возможном появлении в нашем тылу диверсионных групп противника.

В блиндаже все пришло в движение. Быстро, привычно, без излишней суеты, бойцы разведвзвода принялись разбирать оружие и все, что было нужно для выполнения внезапно поступившего приказа. Михаил спросил у комсорга:

— Это все? Больше ничего лейтенант не передавал?

Смирнов растерянно развел руки:

— Вроде все. Сказал только, что бы поскорее выдвигались. Больше ничего.

Зиновьев приказал Тимофееву:

— Собирайтесь, стройтесь, пожевать что-нибудь с собой возьмите. Давай, Степа, действуй!

Затем, повернувшись к нам, сказал:

— Ребята, извините, ужина не будет. Возьмите там, со стола, кто что хочет. Может, выдастся свободная минута, позже пожуем.

'Все ясно, — подумал я. — Ужин наш накрылся медным тазом. Как, впрочем, и надежда хоть немного отдохнуть. Но, тут уж ничего не поделаешь. Надо, значит надо'.

— Идите в землянку, ждите меня там. Я здесь управлюсь, а потом с вами разберемся, — сказал Зиновьев и, обернувшись, позвал Шмакова. — Игорь! Бери все что нужно и ступай с ребятами. Для вас отдельное задание будет.

Шмакова было не узнать, он преобразился буквально за какие-то несколько секунд, которые прошли с того момента, как была подана команда: ' — В ружье!'. Первым делом он, довольно оперативно, пока остальной народ разбирал у пирамиды оружие, смел со стола в свой сидор, пару буханок хлеба, две довольно объемистые жестяные банки (скорее всего с тушенкой). И так, кое-что по мелочи, что под руку попалось: огурцы, лук, а так же умело и главное быстро отрезанный кусочек сала. К закуске Шмаков был явно неравнодушен, поэтому, он с нее и начал. Было заметно, что быстрые сборы в дорогу, для него являлись делом привычным, долго ждать нам не пришлось. Буквально через пару минут, с автоматом на плече и вещмешком в руках, он уже вовсю поторапливал нас:

— Ну, чего встали? Давайте на выход! Слышали, что сержант сказал? ' — Отдельное задание'! Это вам не пирожки в гостях трескать! А ну, за мной! Пошли, пошли! — и вперед нас пулей выскочил из землянки.

Мы за ним. Пришли на место и немного растерялись. Шмаков развил бурную деятельность — извлек из-под наших нар два вещмешка и вытряхнул их содержимое на мою, теперь уже мою, постель. Содержимое, было примерно однотипным и представляло из себя обычный набор предметов нехитрого солдатского быта. Чистые портянки, нательное белье, кусочек мыла, осколок зеркала, опасная бритва (я такую, у деда своего видел). Несколько мешочков, напоминающие кисет, два газетных свертка (что в них находилось, мы не знали, могли только догадываться). Но больше всего, в обоих сидорах, было боеприпасов — патроны, в пачках и россыпью; гранаты, в основном 'лимонки'; запасной диск к автомату. Игорь пошарил в левом, дальнем от входа, углу землянки, откуда, через пару минут, принес и вывалил в общую кучу три ножа в ножнах, подсумки к автоматным дискам и винтовочным обоймам, а так же сами обоймы, только не снаряженные, пустые.

Свалив все это добро на постель, наш 'благодетель' уставился на нас с недоумением:

— Чего стоим, как не родные? Разбирайте, пока я добрый! Подсумки и ножи на ремень. Так, что у нас дальше?

Он взял автоматный диск с кровати, привычным движением взвесил его и сразу же определил:

— Порядочек! Снаряжен! — и тут же продолжил нас инструктировать. — Патроны рассортируйте, винтовочные — в одну сторону, для автомата — в другую. Целые пачки пока не вскрывайте, успеется еще и до них очередь дойдет. Обоймы пустые видите? Да, да! 'Железячки', вот эти вот, длинные. Это они и есть! Берем и снаряжаем по пять патронов, все, сколько их есть. И по подсумкам укладываем, да пошустрее. Времени у нас, судя по всему, очень немного. Так! Что еще? Гранаты возьмите. Тут их как раз, по две штуки на брата выходит.

Шмаков, посчитал инструктаж оконченным и собрался заняться какими-то другими, не менее важными делами. Но, вовремя вспомнил нечто, несомненно важное. Сурово нахмурил брови, вытянул указательный палец и ткнув им в кучу 'добра', лежащего на постели, строго сказал:

— И это. Предупреждаю. Проверьте все гранаты, что бы, у какой из них, кольцо по нечаянности не выскочило. А то, знаете, что бывает?

Он не стал углубляться в подробности и рассказывать нам о том, что бывает, если из гранаты, ' по нечаянности', выскочит кольцо, справедливо полагая, что мы не дураки и сами должны догадываться о последствиях подобной 'нечаянности'. Мы тут же все проверили и, взяв по две гранаты, благополучно засунули их в свои вещмешки.

— Ну, вот и порядочек! — похвалил наши действия Игорь. — Нам эти случайные неприятности ни к чему. Пожить чуть дольше хочется, понимаете ли. Не скажу за всех, а вот я, к примеру, твердо решил, до победы нашей, над фашистами, дожить. Мне сейчас, умирать никак нельзя. Вот так вот, ребята.

И, замолчав вдруг, сделался серьезным, думая о чем-то своем, глубоко личном, одновременно ощущая себя пусть маленькой, но все же неотъемлемой частицей могучей, несмотря на отступление, Красной армии. Частицей несломленного, несмотря на всю тяжесть войны, великого советского народа. Сразу видно, что несмотря на всю свою показную бесшабашность, человек очень сильно переживает и за судьбу своих боевых товарищей и за исход этой величайшей в истории человечества битвы.

Хорошо нам, мы-то знаем, что Советский Союз победит фашистскую Германию. А эти люди, окружающие нас, несмотря ни на что, все-таки исполнены решимости и веры в Победу над врагом. Именно эта решимость и эта вера сейчас отражаются на лице Игоря. Видимо поэтому, такие же простые советские парни как Шмаков, в конце концов, и взяли Берлин в 45-м и добили фашистского зверя в его логове. Но путь до столицы 'тысячелетнего рейха' лежал через донские степи, через Украину, Белоруссию, Польшу и еще через половину Европы, и дойти до Берлина, наши люди смогли, именно потому, что свято верили в Победу и били врага весьма решительно. ' — Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!'. Золотые слова, однако!

Игорь, после минутной задумчивости, встрепенулся и снова превратился в привычного для всех Шмакова. Оглядев нас с ног до головы, он понял, что нам чего-то не хватает.

— Слушайте! Я вам самое главное забыл дать! Какой же ты боец Красной Армии, если у тебя фляжки нет? — и сам себе ответил. — Правильно! Без фляжки, никакой ты не боец, а так, горе одно! Только сначала воды туда налейте, ну а потом, у кого, на что таланта хватит. В общем, вы меня поняли? Ну, вот и хорошо!

Затем, он снабдил нас фляжками, причем Николаю и Витьке дал пустые, а мне почему-то полную. Отвинтив крышку, я понюхал содержимое. Внутри была явно не вода, попахивало, скорее всего, чем-то спиртным. Шмаков, увидев, что я невольно поморщился, тут же дал полезный совет:

— А кому что не нравится, вылейте и прополощите свеженькой водичкой!

Водку я решил пока не выливать. Кто знает, вдруг пригодится? Ребята наполнили свои фляжки под завязку чистой водой из ведра, стоявшего тут же, в землянке. Воду носили из ближайшего родника дневальные. Тут, оказывается, тоже суточный наряд назначался и, несмотря на все военные действия, обязанности у дневальных были, по сути, такими же, как и в наше время: поддерживать порядок в расположении взвода, носить воду, дежурить у телефона. Ну и, часто так случалось, что дневальных использовали на подмену караульных или в качестве посыльных. Все зависело от обстановки, ведь личного состава в разведвзводе, всегда катастрофически не хватало, поэтому, каждый боец был на счету.

Все это нам поведал Шмаков, пока мы нанизывали на свои ремни подсумки, фляжки и ножи. Потом, затолкали в вещмешки чистые портянки, нательное белье, кто не стал одевать на себя после купания в озере. Я, лично, свое натянул сразу же, меня после водных процедур слегка подтряхивало, не то, что бы замерз, а так, не пойми что. Озноб какой-то. А ребята натянули гимнастерки прямо на голое тело. Ночи сейчас теплые, авось не околеем. Это в конце августа, начале сентября, зори становятся ощутимо прохладней, а пока ничего, жить можно.

Шмаков продолжал 'просвещать' нас. Так, оказывается, нательное белье, в крайних случаях, могло с успехом заменять перевязочный материал. 'Карманную артиллерию', тоже, аккуратно уложили в свои вещмешки. Разделили, так же, продукты на пять равных частей. Все. Кроме тушенки. Две банки, на пятерых, делиться никак не хотели. Но и тут, Игорь прояснил ситуацию, сообщив, что тут такой расклад — одна банка, приходится на двух едоков. Так, что я — с Николаем, а Витька со Шмаковым, будем делиться по-честному, то есть по-братски. В принципе, все справедливо.

— А как же Зиновьев? — беспокоясь о сержанте, спросил Витя Хлебников.

На что Шмаков, ответил без подготовки, поспешив успокоить нашего сердобольного товарища:

— За него не переживай! Он-то, уж точно, с голоду не умрет. Плохо ты, брат, Зиновьева знаешь! У него в сидоре, точно такая же банка лежит, мне это доподлинно известно. Так что, все в полном порядке!

— А патроны, как делить будем? — подал голос брат.

Пострелять по врагу ему сегодня не пришлось (брошенные в диверсантов гранаты — не в счет), но, видимо все еще очень хотелось. Поэтому, сразу возник второй вопрос:

— А оружие нам дадут?

— Да, да, да! Ты, чудак человек, чего раньше молчал? Это же, самый главный, можно сказать, момент! Не паникуй, Николай, мы вас сейчас вооружим по первому разряду!

Шмаков посторонился, пропуская в землянку младшего лейтенанта Смирнова и сержанта Зиновьева. Они молча вошли и сразу двинулись к столу, на котором стоял телефон. Лейтенант сходу принялся энергично накручивать ручку индуктора, пытаясь куда-то дозвониться. Но, у него ничего не выходило. Комсорг, я смотрю, был парнем упорным, он снова и снова крутил ручку вызова, дул в трубку, даже встряхивал ее, словно пытаясь из нее что-то вытряхнуть. Результата не было, вернее, он был нулевым — телефон не работал. Сморщившись, как от зубной боли, Смирнов, с плохо скрываемым раздражением в голосе, пожаловался сержанту:

— Связь пропала! Ведь пять минут назад работал! И что за день сегодня, непутевый какой-то, сплошное невезение!

Он хотел, уже было, от досады, шандарахнуть трубкой об стол, однако, Зиновьев поспешил успокоить расстроенного комсомольского вожака:

— Не переживайте вы так, товарищ младший лейтенант. Аппарат тут не при чем. Это, скорее всего, линия неисправна, но послать сейчас некого, да и времени у нас в обрез. Хотелось бы, конечно, уточнить кое-какие детали, но если так все сложилось, так и быть, обойдемся без лишних подробностей. Мне кажется, скоро и так все станет ясно.

Было видно, что из слов сержанта, Смирнов не понял ровным счетом ничего, но, тем не менее, сделав умное лицо, спросил:

— Ну, и что ты предлагаешь, Михаил?

— Во-первых, вы, товарищ младший лейтенант, остаетесь здесь.

И, увидев, что брови комсорга, от жестокой обиды, поползли на лоб, сразу же попытался объяснить свое предложение:

— Вы, остаетесь здесь и будете руководить охраной и обороной расположения взвода, до прибытия лейтенанта Александрова. Задача очень ответственная, но, я думаю, вы с ней отлично справитесь.

Глаза у Смирнова тут же загорелись. Как же! Он будет 'руководить охраной и обороной' взвода в отсутствие командира. Наконец-то, вот она, настоящая боевая задача! И выполнить ее, он будет стараться изо всех сил, может даже, лично, возьмет в плен какого-нибудь матерого диверсанта!

— А во-вторых, — продолжил Зиновьев, заметив, что лейтенант о чем-то размечтался, — сдается мне, что связь со штабом не просто так пропала. Так что, будьте тут настороже. Всякое может случиться.

Между тем, Шмаков бродил по землянке из угла в угол, как будто что-то потерял и теперь усердно пытается найти. Проходя в очередной раз мимо Смирнова и Зиновьева, он споткнулся, и чуть было не растянулся на полу во весь рост.

— Ты чего бродишь тут, как неприкаянный? — переключив свое внимание с комсорга, спросил у него Михаил. — Заняться больше нечем? Я же русским языком, вроде, тебе сказал — собирайтесь. Что бы через минуту были готовы!

— Мы и собираемся! Так-то, все у нас готово, осталось самое главное — вооружить бойцов как следует.

— Тоже мне, проблему нашел!

Зиновьев разобрался с этим вопросом быстро и по существу:

— Андрей! — окликнул он меня, — Ты с ППШ сегодня познакомился? Вот и хорошо! Шмаков, дай ему автомат погибшего сержанта Иванова. Подсумки там, диски, патроны. Ну, ты понял, чтобы все было, как полагается.

— Так уже!

— Что уже? — не понял сержант.

— Подсумки, патроны, диски. Выдал уже!

— А! Молодец. Идем дальше. Боец Хлебников!

— Я! — отозвался Витька.

— У тебя, насколько мне известно, было оружие?

— Да, товарищ сержант. Я хотел сдать, — ответил мой друг, который уже стал потихоньку привыкать к тяжести карабина на плече, — но в штабе мне сказали, чтобы позже пришел.

— Вот и не теряй времени даром. Обоймы снаряди, все, какие есть. Заполни подсумки и патронов, россыпью или в пачках возьми побольше. Пригодятся. Гранаты есть?

— Есть! — отчеканил Витька.

— Ну вот! — улыбнулся Михаил. — Двое почти готовы! Кто у нас там еще остался без оружия?

— Николай, — ответил я.

— Шмаков! Выдай товарищу винтовку, и непременно со штыком, — приказал Зиновьев и спросил у Николая, — надеюсь, штыком и прикладом действовать умеешь?

— Сумею! — нехотя буркнул мой брательник. — Что там хитрого? ' Штыком — коли! Прикладом — бей!'. Всего и делов-то.

— Ты, я смотрю, чем-то недоволен? — удивился сержант. — Что же мне, пулемет тебе прикажешь вручить, что ли?

— А хоть и пулемет! Я бы справился! — довольно самоуверенно заявил Николай.

Михаил оценивающе взглянул на 'энтузиаста пулеметного дела', потом на нас с Витькой и, отрицательно покрутив головой, сказал слова, которые я где-то уже слышал раньше:

— Нет, ребята, пулемет я вам не дам. Пока. Во-первых, ручных пулеметов у нас всего два. Из них, один на берегу, в дозорной группе, а второй Тимофеев с собой прихватил. Он с ним почти никогда не расстается. Во-вторых, парень ты, — он хлопнул по плечу Николая, — я смотрю, боевой. Так что, не переживай. Подучишь матчасть, в стрельбе потренируешься, а там, глядишь, действительно из тебя неплохой пулеметчик выйдет. А насчет винтовки со штыком, зря ты ее недооцениваешь. Штука, я тебе скажу, очень действенная, особенно в ближнем бою. Если, конечно, уметь ее правильно использовать.

Брат мой, обнадеженный Зиновьевым, согласен был и с винтовкой побегать, лишь бы его потом в пулеметчики записали.

Сборы, наконец, закончены.

— Ну, прощайте, товарищ младший лейтенант! — Михаил крепко пожал руку комсоргу, после чего, скомандовал нам построиться у землянки. Смирнов остался, а мы, скоренько вышли на свежий ночной воздух и, под предводительством Шмакова, живо построились в одну шеренгу. Подошел сержант и поставил задачу — в кратчайшее время добраться до санвзвода, а дальше, действовать будем по обстановке.

— Направо! Бегом марш! Шмаков — направляющий, я — замыкающий. Под ноги старайтесь поглядывать, не поубивайтесь впотьмах. С оружием аккуратней, — приказал Зиновьев. И добавил вполголоса:

— Вы мне все живыми нужны и, по возможности, здоровыми. Кто знает, что нас ждет впереди и как оно там все обернется?