Госпожа ворон

ГЛАВА 10

— Вы не можете запретить мне, — сказала Джайя, как отрезала. Тахивран подскочила за столом, как ужаленная. Завтрак в семье определенно не задался.

— Ты носишь ребенка, раманин. И жрецы храма Илланы утверждают, что это наследник. Ты не имеешь права так рисковать.

— Это мой ребенок, и как его мать…

— Это ребенок династии Яасдур, — пресек Кхассав.

— Решено, — оборвала Тахивран, — шагу не сделаешь за порог дворца.

Джайя со слезами в глазах обвела огромную трапезную: все шестнадцать водных жен рамана с многочисленными детьми были здесь, заполняя помещение. Все они, с ненавистью подумала Джайя, ясовцы. Все — пресловутые, заносчивые, развращенные, как ее похабный муж, себялюбцы и бахвальные гордецы. Ничего в них нет от людей.

— Да ну впрямь, — помощь пришла неожиданно. — Постижение и знание — великое благо, Тахивран, — заметил раман Кхазар IV с блаженной физиономией. — Пусти ты ее, пусть едет.

— Она беременна, — безапелляционно заявила раману.

— Но в познании — радость, — бессмысленно улыбнулся правитель. — Решено, улыбнулся он Джайе, — раманин вольна ездить по стране и знакомится с танами, и моим указом ей должны быть открыты все крепости. Но… Эм, когда ей рожать?

— Через пять месяцев, — напряженно, с тайной надеждой в голосе выпалила Джайя.

— Но через три месяца раманин должна вернуться, — еще лучезарнее улыбнулся государь.

— Благодарю, Светлейший, — раманин встала и поклонилась.

— Ты не посмеешь, Кхазар, — взвилась Тахивран. — Это безумие. Рисковать жизнью наследника.

— Ничего, — вдруг оскалилась сама Джайя. — Если с нами что-то случится, вам будет только на руку. Его высочество будет вдов и сможет жениться на Матери лагерей, о которой только и может говорить.

— Да в огне я видал твою тупую ревность, — вскочил Кхассав, но Джайя, не оглядываясь, заторопилась к выходу.

— ЧТО? — Тахивран уставилась на сына, потом на невестку и снова на сына, и опять — на Джайю. — А ну стой, — заорала вслед раманин, но та уже ушла.

— Ну что ты, Тахивран, — ласково позвал Кхазар. — Я очень не люблю ссоры, не кричи. Сядь.

Скрипнув зубами, Тахивран взглянула на мужа и села, злая как никогда.

— Мы еще поговорим, — грозно бросила сыну.

— Тахивра-ан, — пропел раман.

— Я ее раздавлю, — выкрикнула женщина. — Эту гнусную орсовку. Раздавлю. Куда ты смотришь? — снова выплюнула в лицо Кхассава. — Делает, что вздумается.

— А чем вы не довольны, Светлейшая? — с легким безразличием осведомился ахрамад. — Это же вы ее для меня выбрали.

Джайя, сопровождаемая эскортом из прислуги и трех сотен человек охраны, выехала из дворца в тот же день, еще до вечера. Едва ли она представляла, зачем ей вообще нужно то, что она затеяла, но отступить женщина не могла. Как больше не могла выносить общества ненавистной свекрови, безразличного ко всему свекра, который самим фактом своего царствования очернял священный долг правителя. Но особенно сильно Джайя не могла терпеть глубоко презираемого мужа. Может, он и прав в чем-то, может, когда он станет старше и перестанет волочиться за всякой юбкой и — об этом Джайя и помыслить-то едва решалась, — за всякими штанами, они смогут воссесть на трон Яса, как правители. Тогда, пожалуй, она сможет внести настоящий свет в страну, где государи именуются Светлейшими, являясь на деле грязью. Но пока здесь правят безумие, вольнодумство и разврат, находиться среди них невыносимо.

Джайя смотрела в окошко, медленно покачиваясь в повозке, и думая, что непременно сможет преодолеть это все и дождаться своего часа. Сможет вырастить сына, правильно воспитав, и сможет усмирить тех, кто желает ей зла. Хотя бы для того, чтобы однажды очистить всю эту чернь светом истиной Христовой веры, в Чистоте и праведности которой равных — нет.

А раз так, рассуждала женщина день за днем, стоит начать с малого. Для начала, выяснить, с кем ей там придется бороться и чего так опасается ахрамад. Бансабира Грозная, значит, наделала много шума? Отлично. Джайя своими глазами увидит, что же такого особенного в проклятущей танше, разберет по камушкам всякое укрепление в ее владениях, заглянет под каждый камень. И все-все выведанные новости сообщит отцу и отдельным письмом — Змею. Ее первая и единственная любовь, Замман, ее драгоценный казненный жених, многое ей объяснил, и ей хватит знаний разобраться, как устроены крепости и как сформированы отряды Бану, чтобы отец и Змей могли начинать свержение этой бессовестной танши.

Агравейн расхохотался во все горло:

— Да. Да, да, да-а-а-а. Да, Сайдр, — он вцепился обеими руками в плечи друида и сотряс, и такова была сила могучего тела, что у жреца хрустнули позвонки в шее. — Ох, прости. Но, дыхание Небес, да. Хорнтелл согласился держать нейтралитет между староверами и христианами, и заявил, что не поддерживает никакую из сторон.

— И вас это так радует, мой король? — потирая шею, спросил друид, искоса глядя на депешу в руках одного из генералов Железной Гривы.

— Не только это. Северный надел в Иландаре атакован. Партизанский отряд сумел перехватить караван со снабжением от союзного Орса из Ваамара и разграбить до последней крохи. Но самое главное, — прекрасное даже со шрамом лицо засияло, глаза осветились злорадным торжеством. — Лигар, эта старая крыса, отбив атаку саддар, вышел на помощь Кольдерту.

Сайдр улыбнулся. Он многое смыслил в жизни, но никто из друидов не был полководцем, и сейчас жрец нуждался в уточнениях.

— Я все же не понима…

Железногривый отмахнулся ладонью с ширококостными узлами фаланг.

— Он понес потери. Он наверняка понес потери и отправился теперь с меньшими силами помогать своему ничтожному и бесчестному королю.

— А значит, — начал понимать Сайдр, — его герцогство сейчас почти беззащитно, и его можно захватить вместе с герцогиней?

Агравейн нахмурил длинные густые брови и глянул на друида коротко: что за дрянь он сморозил?

— Ну нет, — гаркнул Агравейн. — Я хочу лично увидеть лицо Лигара, когда скажу ему, что выиграл не только войну с его бесхребетным королем, который только и может, что прятаться за стенами обглоданной столицы. Я хочу видеть, как он искривиться, когда я скажу, что мстил не только за брата, сестру и племянника, но и за святую древнюю веру Праматери Богов и людей, которой были принесены в жертву Верховный друид, Вторая среди жриц и даже старший жрец Гленн, кровный, — Агравейн вознес в небо указующий перст, — родич короля. Не спорю, — тут же добавил Молодой король, — в иных ситуациях приходится рубить головы родне, но, если промахнуться с выбранной стороной в семье, всегда можно получить по лбу ложкой и лишиться обеда.

Экое сравнение, отметил друид.

— Так что прикажете делать, мой король? — спросил генерал в шатре. — Выдвигаться к Бирюзовому озеру? Послать вперед кавалерию, чтобы выманить назад в чертог знаменосца Лигара?

Агравейн настойчиво замахал рукой, призывая сподвижника заткнуться:

— Кавалерию, ха. У нас пол-армии — кавалерия. Строй конников. Строй пехоту и колесницы. Сто метров шагом, полста — бегом. Выходим сегодня же. Живо. Живо. Вперед к столице, — глаза Агравейна, всегда золотисто-янтарные, теперь горели, как угли. — Надо дойти туда как можно скорее. Все свернуть. Живей, — он вышел из шатра и низким глубоким голосом кричал команды, делая подгоняющие движения руками, чтобы поскорее всех снять с лагеря. — К Кольдерту, друзья, — он шел среди рядов. — К этой затхлой крепости, окруженной рвом беженцев, которые обглодали окрестности, как саранча и майские жуки. Берите провиант, тащите живее обозы. Киньте всех лошадей пока на тягу поклажи. Шевелитесь же, ну. Шиада направит нас и поможет нам. Воины.

Сайдр шел, глядя украдкой на Молодого короля, и сияя с ним в единстве. Скорее даже, сияя его светом. Агравейн определенно обладал удивительным умением внушать людям уверенность в своих силах.

— Вот увидите, — шепнул Молодой король Сайдру потише, не переставая лучезарно улыбаться всем, кто встречался по пути, — когда станет слышно, что мы идем, этот Берад засунет задницу в донжон, ради чего Нирох выставит из крепости всех беженцев силой. Кто не уйдет сам — свалят уже трупами с городских стен. Ненависть кольдертцев к голодранцам и в половину не так велика, как будет ненависть беженцев, когда их погонят на смерть. Я клянусь, — еще тише шепнул Агравейн в кровавом угаре, — разбой и мародерство начнется в Кольдерте задолго до того, как мы войдем в город. И поделом, — снова гаркнул Агравейн. — Тот, кто отвернулся от своих подданных, кто пренебрег жизнью вверенных ему людей, кто обманом истребил безвинных и попрал всякие законы справедливости, не достоин стоять над другими. Иландарских деспотов уже забивали камнями свои же жители и забьют еще, — орал Агравейн, обращаясь к лагерям и то тут, то там пособничая в элементарных сборах.

Люди повсюду — Сайдр терял дар речи, как в первый день, когда увидел это, хотя и провел в лагере Железной гривы уже несколько месяцев — коротко кланялись, а то и вовсе просто улыбались королю, жадно внимая его словам.

Что ж, думал друид, слушая воззвания Молодого короля, может он в чем-то и прав в отношении Нироха. И все-таки легко вести справедливые войны и сражаться честно, если от природы имеешь больше двух метров роста и одним ударом сносишь голову взрослому архонскому шайвру, который с легкостью галопом умчит двух таких, как Агравейн.

Оазис оказался как никогда к сроку.

Тощая, покрытая, казалось, двадцатифутовым слоем пыли, Бансабира лишь слегка тронула бока Шанта, и тут рухнул на ослабевших коленях. Скатилась из седла и поползла к воде. Верблюд поднялся и раньше всех других оказался у водоема. Второй, везший Атти, рванул из последних сил, и мужчина попросту свалился на землю, чудом ничего не сломав.

Пили жадно. Запойно. Бансабира даже посмеялась в душе: и кто, интересно, пьет больше — они или верблюды? Ответ, конечно, очевиден, и все-таки…

Вода в пруду пребывала из глубоких подземных ключей и прогревалась на солнце, но на отвыкший желудок казалась ледяной, и у ясовцев крутило кишки судорогами. Бансабире невольно вспоминался трагичный опыт осады. Тогда, в момент, когда все было кончено и угасла всякая надежда вообще, явился Маатхас, герой, сумевший изменить все.

Если бы он пришел и сейчас. Да только откуда ему тут взяться?

Перевалившись на спину, раскинув руки и ноги прямо на берегу, Бансабира скосила глаза, где пил Дайхатт. С Сагромахом молчание никогда не было таким удручающим.

Когда смогли немного прийти в себя, поднялись на ноги, огляделись. Верблюды, напившись, принялись методично и целенаправленно поглощать подножную растительность, набираясь сил. Потом завалятся спать, знала Бану. Надо бы поскорее избавиться от них — вон как уже, водят головами, вон, как нервно вздрагивают ноздри.

В оазисе — Бансабира не знала, что это за место, оно было совсем небольшим и необитаемым — густо росли финиковые деревья, и ясовцы смогли подкрепиться. Когда Бансабира и Аймар набрались сил, удалось даже добыть несколько змей, ящериц, местных грызунов. Атти оставили под присмотром Лува, второго сподвижника Аймара. Позднее, когда он занимался разделыванием тушек, Бану и Дайхатт по очереди смогли освежиться. Подтащили измочаленного Атти, снова напоили его водой прямо из ладошек, отерли пот, промыли заветревшуюся (как ни прячь) ранку от укуса и небольшого прореза.

Когда добыча была разделана, оказалось, что закончилась соль.

— Жаль, — сказал Дайхатт опечаленно.

— Ясно, — сказала Бансабира сурово. Прежде в пути они нередко кормили солью верблюдов, чтобы те дольше сохраняли запасы воды. И сами для этого же ели соленое. Теперь идти будет сложнее. Благо, кажется, не очень далеко их завели верблюды в поисках питья и, если Праматерь позволит, выйдут к порту через неделю или около того.

Надо поторопиться.

Ясовцы продолжили путь только на через два дня: окрепнув и запасясь. Вскоре им встретился караван. С них нечего было взять, и купцы не проявили агрессии, веря в ту беззаветную ложь, которую с вопиющим правдоподобием рассказывала Бану. Зато, судя по бахвальству лидера каравана, сами торгаши имели очень солидный куш для всех грабителей — драгоценности, золото, слоновья кость. Что такое слоновья кость Аймар представлял с трудом, но показывать ему никто не спешил.

Через пару дней под ступнями верблюдов застелились молодые и сразу сохнущие под солнцем крохотные растения, покрывающие солончак, как легкий пушок детские щеки. Позднее окреп, наконец, Атти, и смог идти сам сначала несколько часов, потом весь день. Еще спустя ночь в поле зрения стали мелькать саксаулы, алоэ, и даже появился первый дикий тюльпан. Похоже, думала Бану, глядя одним глазом на Аймара, он в жизни не радовался ни одной победе так, как этому цветку. Впрочем, это сражение посуровей тех, что Дайхатт видел прежде.

На песчаные гряды ласбарнской пустыни, высотой в четыре человеческих роста, опускались блаженные сумерки. Они расположились у основания одной из дюн и принялись ужинать. Неподалеку спутанные верблюды с удивительным и завидным умиротворением пережевывали листья карагача. Ко сну приготовились быстро; совестливый Атти сел дозорным первым, но довольно скоро задремал: сказывались последствия недавней болезни.

Они вздрогнули все одновременно, когда затрубил потревоженный Шант. Бану открыла глаза мгновенно, схватила лежавший под рукой меч, взвилась и ощетинилась. Дыхание ее почти замерло и было совсем не слышно, она вся подобралась, напружинилась, готовая к удару. Часто моргала, старалась как можно быстрее проснуться, оглядывалась. Похоже, рассвет, видно хорошо, хотя темнота сейчас сыграла бы на руку больше, успела сообразить Бансабира, как вдруг…

Со спины к шее, сбоку, сквозь тонкую ткань черного платка осторожно прижалось тонкое лезвие.

— Даже не думал, что получится появиться так эффектно, — насмешливо заявил родной голос с самой пронзительной хрипотцой. — Знаешь, тебе, конечно, чертовски — так говорят в Орсе — идет черный, но сколько платков ни надевай, тебя, Бану, я даже в мешке узнаю.

Женщина выдохнула, опустив голову. Выронила меч, вздрогнула в плечах, усмехнувшись. Аймар с товарищами напрягся от этого только сильнее, ощущая себя как никогда бессильными из-за отсутствия оружия.

— Не думала, что со временем ты станешь таким разговорчивым, — проворчала Бансабира, медленно оборачиваясь, — Гор.

Ничуть не изменился, подумала танша. Только обветрился и запылился, как и она, но все тот же.

— Все также ворчишь, как старуха?

— Все также преследуешь меня, сколько тебя ни гони?

— О, и правда ворчишь, — весело усмехнулся Гор и убрал меч в ножны. — Ну, — он пошел мимо Бану и тяжелой рукой, которой славился, потрепал ее по плечу, — как ты?

Гор был одет по местному обычаю: в легких штанах цвета морских глубин, заправленных в сапоги длиной до середины голени; в бордовой рубахе, заправленной за завязки штанов, и в широченном кожаном поясе из двойной дубленой кожи, чтобы защитить жизненно важные органы при ударе.

Мужчина подошел к своему верблюду, отстегнул мех с водой. Потянул верблюда вниз, укладывая. Принялся пить. В общем, действовал так, будто ничего необычного не происходило.

Однако Бансабира, как и остальные, считала иначе. Вытянувшись в лице, она застыла намертво, осознавая происходящее, а потом вскинулась, подлетела к бывшему наставнику и размашистым жестом развернула к себе лицом. Гор подобного хамства не ожидал и даже облился драгоценной водой.

— Твой важный царь тебя выслал что ли?

— Хм, — Гор призадумался, — ну, скорее, отправил по делам.

— Ой ли? — Бансабира хмыкнула. — Не ври прямо в глаза, Гор. Все стоящие идеи в Орсе за последнюю пару лет появились в твоей голове, и ты здесь за тем же, за чем и я, разве нет?

Тиглат в душе одобрил, как быстро она смекнула происходящее, но состроил недовольную физиономию:

— Вот так сразу о делах? Бану, — заткнув пробку меха, Гор сделал шаг на женщину и заговорил, используя назидательные интонации, — ты ведь столько раз была в Ласбарне, а так и не выучила, что о делах раньше второго дня говорить не положено. Невежливо.

Бану от подобной наглости едва не подавилась теплеющим воздухом.

— Думаешь, встретив здесь тебя, я буду два дня тереться рядом?

Гор — Тиглат Тяжелый Меч, грозный воин, легенда легенд среди всех бойцов Этана — состроил теперь физиономию жалостливую и даже обиженную. В конце концов, она одна, одна-единственная из всех женщин и мужчин этого мира, рядом с которой можно одновременно быть и мужчиной, и ребенком, и хитрющим уродом, и простодушным растяпой, и суровым бойцом. И, главное, ей можно позволить быть той, кем хочет быть она, улыбнулся в душе Гор.

— Неужели ты не передумала, и мне все так же ничего не светит?

Бансабира поглядела на Тиглата, как на безумного.

— Да что происходит-то? — взревел, наконец, Дайхатт, сумевший уяснить, что, кажется, нападать незнакомец внушительной наружности не собирается, и особой опасности нет.

Бану оглянулась:

— Потом расскажу.

Гор уставился на ясовцев, будто только их увидел. Мужчины были безоружны и, мягко говоря, скверно одеты. При этом они все-таки были с Бану, и она почему-то вела их с собой. Выводы напрашивались сами, а ситуация принимала весьма пикантный оборот. Гор помрачнел, но снаружи это чувствовалось не так сильно, как внутри. Вспомнились их тренировки в Орсе, вспомнилась душевная беседа — первая за всю их длинную историю, — в ночь свадебного торжества царевича Халия, когда они, спрятав оружие, выпили вина, как равные и как близкие люди.

Мужчина потемнел еще больше и, чтобы как-то это скрыть, снова приложился к меху. Отпив, вытер губы.

— Это он? — мотнул подбородком в сторону Дайхатта.

— Кто? — Бану свела брови. Гор взял себя в руки и предпочел уточнить молча — запрокинул голову, издевательски вскинул бровь, чуть усмехнулся. Но потом, наслаждаясь заинтересованным взглядом Дайхатта все же не удержался и произнес:

— Мужчина, который тебе дорог.

Дайхатт обалдел окончательно, перестав что-либо понимать, и все-таки безотчетно подался вперед — может, неизвестным для него образом, Бану и правда решила выбрать его?

Бану сама на миг изменилась в лице, но чуть откинувшись, деловито рассудила:

— Если я скажу "нет", ты не заткнешься; скажу "да" — ты его убьешь; скажу, что единственный дорогой мне мужчина — мой сын, ты заявишь, что это несерьезно; скажу, что это ты, лишь бы отделаться — ты расхохочешься, потом подсыпишь мне в питье снотворного, как в прошлый раз, и проснусь я, вероятнее всего, или связанная, или голая, неизвестно где, как и с кем.

— Ну как же, со мной, — с нарочитой ответственностью в голосе заявил Гор и уселся спиной к лежащему верблюду.

— Я не закончила, — Бану предпочла постоять.

— Извини, продолжай.

Дайхатт и его компания переводили полные ужаса взгляда с одного на другого, не решаясь влезть.

— Так вот: тебе что, серьезно до сих пор не надоело задавать такие дурацкие вопросы?

Гор поглядел на бывшую воспитанницу, коротко усмехнулся, повесил голову на плечо и разулыбался колдовски:

— Ну ты же так и не придумала, что на них отвечать? — сказал мужчина без тени вопроса в голосе. Потом облизнулся и добавил нараспев: — Эх, Бану-у.

У Дайхатта вытянулось лицо и отвисла челюсть от интонации этого обращения.

— Ох, Гор, — сетуя, отозвалась танша, сделав сердитое лицо. — Хватит тут уже комедии играть. Пошли поговорим.

— Как мужчина с мужчиной? — уточнил Тиглат, поднимаясь.

— Ну уж нет, драться с тобой сегодня в мои намерения не входит.

— Но я не умею разговаривать с женщинами, — пожаловался Гор. — Все мои дипломатические таланты в твоем обществе сходят на нет, — он развел руками.

— Да ладно? — Бану вкопалась в землю, обернулась на пятках и состроила уязвленную издевательством физиономию. — Столько лет тебя знаю, и не припомню, чтобы они вообще у тебя были.

Бану смотрела немного с негодованием, Гор с самой шкодливой рожей едва ли не подпрыгивал на пятках от нетерпения, явно ожидая чего-то еще. Потом попериминался и, не дождавшись, спросил сам:

— А… а ты не станешь говорить, сколько я оставил на тебе шрамов в доказательство этого? — несколько разочарованно протянул Гор. — Не предложишь посмотреть на них и убедиться, какой я на самом деле гадкий и подлый?

Тиглат изобразил полное непонимание в глазах. Глумится ведь, с удовольствием подумала Бану и даже тихонько рыкнула. Если закрыть глаза на их прошлое…

— Гор, ты такой идиот, знаешь?

— Раньше я был ублюдок и подонок, — с видом оскорбленного достоинства напомнил Змей.

— И как твое сомнительное происхождение и склочная предательская натура мешают тому, что у тебя нет мозгов? — светским тоном осведомилась танша, изобразив на лице легкую снисходительную заинтересованность.

— Ну, во-первых, мое происхождение не вызывает сомнений, — веско заявил Гор. — Я третий сын…

Гор осекся: Бансабира затряслась всем телом, а потом вдруг сложилась пополам, хохоча во все горло.

— Старый за-за-зануда, — сквозь слезы смеха выдавила она. С трудом распрямилась, все еще держась за живот, развернулась и помахала свободной рукой над плечом, мол, шевелись, чего встал.

Дайхатт и его люди смотрели с откровенным ужасом, недоумением и тысячей вопросов во взглядах. Сам тан еще пытался сохранить лицо, но и его челюсть отвисла — в который раз? — когда в глазах Гора, обращенных в спину Матери Лагерей, расцвела нежность, и он, не колеблясь, шагнул, куда его звали.

Что это за выродок такой? Что происходит? Тану что, заранее задумала это и оказалась в Ласбарне из-за него?

— Тан, — позвал Атти.

— Тц, — заткнул друга Аймар. Кто она вообще такая?

— Расскажешь, что к чему? — Гор мотнул головой, указывая себе за плечо.

Бансабира призадумалась:

— А тебе не все равно?

— Мне интересно, чем парень оказался так хорош, что ты выкупила его из рабов? Выкупила ведь?

— Ты же сам все понял, не о чем говорить.

Гор поглядел снисходительно: да, пожалуй. Они уселись на песок, вытянув ноги. Ветер тихо шелестел песком с ближайших дюн. Сколько эпох видел этот песок? Сколько раз переползали горбы пустыни с места на место…

Бансабира не смотрела на Гора.

Гор.

Гор.

Гор.

Никакой он не Тиглат. У него тяжелая рука, тяжелый меч и тяжелый характер. Его трудно предугадать и сложно быть его другом. Но, пожалуй, иногда, совсем чуточку, ей бы очень хотелось быть его другом. В конце концов, где бы она была, если бы не Гор? А все то, что случилось в прошлом… Теперь Бансабира понимала наставника куда лучше, а когда тебе ясна суть вещей, признавать их не так уж и страшно.

Если бы Гор не был безродным орсовцем — или кто он там есть? — если б она не была ясовской таншей, сейчас все могло бы сложится иначе. Когда-то она слишком устала от человека, который должен был быть извергом, чтобы выполнить данное ей обещание. Должно было пройти время, и переждать его было негде, кроме родных краев. Ослеплявшая идея мести направляла каждое действие, как огонь маяка направляет суда в Великом море. Сейчас… Бансабира не знала, как поступила бы сейчас. Но, возможно, будь прошлое иным, сейчас можно было бы взять Гора за твердую и надежную мозолистую руку.

— Давно это было, правда? — произнес Гор, тоже глядя вдаль.

Правда, подумала Бансабира. И теперь совсем не хочется вспоминать, какие там были сложности. Воистину, власть времени неодолима.

— Жизнь минула с тех пор, — согласилась Бану. — Не думала, что встречу здесь тебя.

— В смысле, что я лично отправлюсь с разведкой?

— Ага.

— Отчего? Ты же поехала сама, — с непонятным намеком заметил Тиглат.

Да, им только и осталось, что говорить о делах, опечалилась танша в душе.

— На самом деле, нет, — призналась Бансабира. — Но человек, которому я доверила собрать новости в Ласбарне, пропал.

— Беленький? — тут же отозвался Гор.

Бансабира покачала головой: нет, не Гистасп. И хотя мужчина по-прежнему глядел в сторону поднимающегося солнца, уловил это движение.

— А ты почему взялся сам? У Стального царя нет больше подходящих людей?

— Иногда я думаю, у него нет глаз, — внезапно сокрушился Тиглат.

Бансабира скосила на наставника глаза и коротко усмехнулась:

— После того, как подчинялся напрямую Праматери, подчиняться Ее Сыну через физиономию царя стало разочарованием?

— Алай вообще не верит в богов, — с досадой возмутился Гор.

— Значит, он верит в тебя, — Бансабира поджала губы. — Верит, что ты сможешь натравить Ласбарн на Адани.

— Я? — возмутился Тиглат. — Как тебе такое в голову пришло?

Бансабира не повелась на его недоумение.

— Я не слепая, Гор. Раньше в солончаках за каждым карьером сидела разбойничья засада. А сейчас тихо, как в болоте, и ни одна ленивая рыбина не мутит воду.

— Ну, одна все-таки мутит, — Гор самодовольно оскалился.

— Тц, — цокнула танша.

Тиглат, улыбаясь, подогнул ноги, положив на колени руки, и посмотрел куда-то в песок между ними.

— Ты поступила бы также.

Бансабира не нашлась с ответом. Да. Поступила бы. И, будет надо, поступит.

Неважно, как все могло бы сложиться между ними. Неважно, насколько ей хочется считать Гора другом или кем еще. Сделанный выбор развел их по разные стороны Великого моря, и в следующий раз они встретятся или как самые надежные соратники, или как заклятые враги, не имеющие выбора действовать так, как велит Тиглату — клятва царю, а Бансабире — клятва крови.

Нет в мире власти большей, чем у времени, которое все расставляет по своей воле, не считаясь с запоздалыми желаниями или сожалениями людей, и легкое колыхание крыльев чайки над одним берегом океана через половину луны способно опрокинуть судно — на другом.

— Прокатишься с нами денек-другой? — позвала Бансабира, поднимаясь. Гор запрокинул голову, посмотрев на воспитанницу снизу-вверх.

Удивительно ясными холодными серо-голубыми глазами, обжигающими здесь, в пустыне, как самая неприступная наледь Астахирских вершин.

Он все понимал. Видел в том же цвете. И, как и Бану, Гор хватался за последний шанс побыть вместе.

— Ты же сказала, что не намерена тереться возле меня два дня? — мужчина поднялся тоже с незаметной улыбкой в краешках губ.

— И когда это для тебя имели значения мои слова? — скучающим тоном спросила Бансабира, возвращаясь к остальным.

— Когда тебе было семь, на берегу Бенры, — не глядя на женщину, непринужденно ответил Змей.

Бану застыла. Гор, как ни в чем ни бывало, шел впереди, враскачку, самодовольно ухмыляясь и безумно раздражая этим пристально следившего за происходящим Дайхатта. Бансабира свесила голову на плечо, прищурилась, и снова заторопилась вперед.

Бансабира и Тиглат непринужденно болтали о чем-то до самого обеда, переходя со всеобщего на ласбарнский и обратно, так что Дайхатт с его спутниками не всегда понимал, о чем речь. Орсовец нет-нет намекал, что Бансабире, на его взгляд, после их предыдущей встречи непременно надо заявиться в Багровый храм. Бану поводила бровью, но только отшучивалась.

Тиглат весь путь старался держаться как можно ближе к Бану и ревностно оберегал ее компанию от посягательств Дайхатта. К вечеру они притихли и почти не разговаривали, оставив за плечами громадный путь длиною в двенадцать фарсанг. И тем не менее, от слаженности с которой Клинки Матери Сумерек действовали на ночлеге, стреножа верблюдов, разделяя вяленое змеиное мясо, раскатывая плед, Аймар с досадой понимал, что они — почти родня.

Сторожевое охранение поделили поровну, но, когда Бану легла спать, Гор просидел на час дольше, и, поднимая на смену Аймара потребовал, чтобы каждый из мужчин сделал также. Четыре здоровенных мужика, а Бану должна сидеть на стороже? — сквозь зубы прошипел он Дайхатту в лицо, и тот не стал спорить.

На следующий день путники добрались до мелкого оазиса, где с облегчением в сердце обменяли верблюдов на лошадей, снова доплатив неуемным ласбарнским торгашам (расщедрился Гор). Шанта и двух других посадили на двойную привязь до самого лета. Дайхатт с помощниками ликовал особенно очевидно.

Чтобы не задерживаться, Гор и Бану не стали наносить визит удельному князю — ведь это, по меньшей мере, двое суток впустую — и просто оставшуюся половину дня провели на местном рынке, выторговываясь из кожи вон, чтобы выгоднее пополнить запасы, а потом на окраине чествуя себя похлебкой из убитого рябчика и местных трав.

Еще на следующий день Гор продолжил двигаться в том же направлении, что и Бану, но, кажется, несмотря на оговоренные "пару дней", никто из них двоих не оглядывался, недовольно размышлял Дайхатт. Будто так все и надо, укоризненно думал тан, понимая, что Гор не оставит их, покуда они не доберутся до Великого моря.

Однако к обеду того дня уверенность, что все будет именно так, у Дайхатта дрогнула. Полдень настиг путников очередной песчаной бурей, а когда песок осел, и странники выбрались из укрытия вокруг столпилась банда пустынных головорезов.

Дайхатт сглотнул: Атти еще слаб, Лув, второй компаньон, вовсе был скорее опытным кормчим, чем выдающимся рубакой. Да и потом: как оборонятся, если при них все еще нет оружия. Как ни уговаривал он Мать Лагерей в том оазисе купить им хоть что-то, хотя бы по простому кинжалу, Бансабира ссылалась на скромность запаса денег и отказывалась. А когда Аймар, не выдержав, повысил голос, Гор молниеносно приставил ему к горлу нож и заявил, что, если Дайхатту так нравится сталь, он почтет за честь уважить его здесь и сейчас.

И что теперь делать? — думал Аймар, напружинившись и оглядываясь. Их пятеро, из которых к бою готовы двое, а врагов — дюжины две, с ужасом осознал тан.

— Так-так-так, что тут у нас, — судя по всему, вперед шагнул главарь. — Кажется, парочка Клинков из Храма Даг перегоняет ласбарнских рабов? — он кивнул в сторону Гора: тот был в безрукавке, и вбитая сабля на его плече выдавала путника с головой. — Неужели вы первый раз затесались в наши пески, а? — сладко пел главарь, пока кольцо окружения все сжималось и сжималось. Перепуганные лошади нервно ржали, взбивая копытами песок, потряхивали гривами и хвостами.

— Слушай, не похожи они на мальцов, — подал голос кто-то из бандитов.

— Заткнись, — велел главарь. — Опытные Клинки знают, что перегонять ласбарнских рабов им запрещено, если они хотят неприкосновенности.

— Но что, если эти рабы купленные? В их храме, я слышал полно рабов, — еще один злопыхатель засомневался, глядя на Гора и Бану.

Женщина держалась ровно, даже надменно, чуть запрокинув голову, и сделала совершенно скучающее выражение лица, будто происходящее нисколько ее не касалось. Мужчина-боец, чьи мышцы под блестящей кожей перекатывались витыми, как змеи, мускулами, и вовсе имел до того угрожающую ауру, что кто-то из головорезов наверняка бы уже припустил отсюда со всех ног, если бы не воля командира.

— Кретин. Когда это храмовники с острова покупали рабов? Наверняка прибили кого-то из торговцев, да заграбастали себе, кого покрепче. А ведь наше соглашение держится на том, что они не трогают нас, а мы их. Нехорошо нарушать соглашения, — поведал главарь и для убедительности со свистом обнажил меч. — То-то наш князь порадуется.

— Точно? — сомнением спросил третий.

— Да вы достали, трусливые шакалы. Конечно, порадуется. Если они и правда из Храма, будут отличным приобретением для бойцовских…

Бану и Гор переглянулись кратко. Человек двадцать, не меньше четверти конные, вожак — на верблюде. Старый двугорбый нар с безумными глазами ронял хлопья пены с удил, поводя длинной шеей, предчуя запах крови. Гор коротко глянул назад — собственные кони стреножены, чтобы во время бури не сорвались со страху бежать. Делать нечего.

Он снова глянул на Бану и коротко кивнул. В следующий миг блеснули мечи. Клинки Матери Сумерек взвились со скоростью молнии. Дайхатт с ребятами, вздрогнув отступили и тут же шагнули вперед, чтобы спинами не насадиться на клинки врагов за спиной. Головорезы, кто успел, оскалились жадно — до денег и крови. Главарь сделал шаг назад, позволяя подчиненным встретить удары Бансабиры и Тиглата.

— Если их номера хороши, добудьте их серьги. Если нам удастся захватить их, — прокричал вожак, — сможем войти в Храм Даг. Ни одному человеку еще не удавалось оказаться захватчиком по ту сторону белых стен. Мы будем первыми. Эти багровые крысы по всему морю награбили столько, что век будем в золоте плавать. Вперед.

Дайхатт, Атти и Лув заняли позицию для кулачного боя, насторожившись, напряженно вглядываясь в окружение, надеясь не угодить под лезвие. Но клинки Праматери довольно быстро стянули весь удар на себя.

Бансабира и Гор рубились безжалостно, мгновенно разделив цель атаки. Не сговариваясь, Гор вышел вперед и кинулся на конных бойцов, стремящихся их окружить. Двумя беспримерно могучими руками, каждая из которых была не тоньше ноги нара вожака, Тиглат обхватил меч и, взводя в роковом замахе, разил вражеских скакунов, прикрывая собой Бану. Молодая женщина, проявляя чудеса проворства, шла след в след, уворачиваясь от скошенных конских туш, заваливающихся под ударами Гора, и наносила стремительные и смертельные раны. Гнавшиеся за ними разбойники уже были готовы вот-вот перерубить малолетнюю воительницу напополам, но та исчезала из-под лезвия в последний момент, и погоня спотыкалась об поваленные крупы ржущих в последней агонии лошадей.

Аймар с соратниками замер, вглядываясь восхищенно: он с тем же Атти не всегда мог биться плечом к плечу столь же слаженно, а тут… Чувство такое, будто они только и делали, что всю жизнь сражались бок о бок. Но на ее подданного этот Гор не похож.

Когда рядом просвистел вражеский клинок, и Атти успел вовремя толкнуть Дайхатта из-под удара, тот сообразил, что не время для размышлений. Стоит помочь Клинкам Богини, чем можно. Коротко раздав указания, Дайхатт постарался растянуть линию атаки врага, уходя в сторону. Атти и Лув разошлись в других направлениях, заставляя часть банды разбойников преследовать их.

— Забейте их, — взревел вожак. — Забейте как скот.

Конных головорезов уже не осталось. Оба Клинка Богини врезались в самую гущу рубки. Гор не оглядывался на Бансабиру, позволяя самостоятельно крошить врагов, но всегда держался где-то рядом на случай чего. Играючи проворачивал в одной кисти тяжелый двуручный меч, отчего гранитные мускулы буграми вспухали под кожей, перекатывались, выталкивая налитые вены. Левой рукой перехватывал направленное оружие противника, другой, ныряя под удар, пронзал туловища насквозь, с треском разрезая мышцы и внутренности.

Плохо дело, сообразил лидер. Номера, поди, и впрямь выше десятого, у обоих. А то и в первой пятерке. Он-то думал, баба с воином так, как постилка удостоилась сидеть вровень, но нет, мечи у нее на поясе оказались не для вида.

— Захватите отрепье, — крикнул вожак, тыча пальцем в Дайхатта, Атти и Лува. — Живо.

— Бану, — рявкнул Гор, и Дайхатт с парнями отвлекся, оглянулся. Клинки Богини переглянулись снова, теперь кивнула Бансабира, и взведя два коротких меча, рванула биться в одиночку. Гор метнулся к Дайхатту и остальным, встав в оборону.

Вожак скрипнул зубами и, обнажив саблю, втянулся в бой тоже. Бансабира напряглась: слишком трудно следить за всеми, когда их столько и, к тому же, один из них верхом на здоровенном верблюде. Она крутилась, как бестия, вертелась, как смерч, уходя от ударов, подпрыгивала, цеплялась за плечи и шеи врагов. Искрой рассек воздух короткий меч, который танша метнула в приближавшегося вожака, надеясь сразить верблюда. Но из-за тесноты окружения врагами, промахнулась с точностью угла, и вожак успел чуть развернуть скакуна, пригнуться. Бану нанесла короткий режущий мах по горлу пешего врага, чьи плечи смогла оседлать, тонким ножом. Увернулась от чужого меча, опускаясь вместе с обмякшим телом неприятеля, и тут же успела перекинуться на следующего, захватив его в треугольник. Удерживая ласбарнца ногами, откинулась назад, утягивая за собой, переложила ногу и сломала шею. Подскочила с земли, всыпав следующему врагу в глаза горсть земли, чтобы дать себе немного времени.

Бансабира прокручивалась под смертоносными объятиями, прикрывалась одним ласбарнцем от ударов другого, не отзывалась ни на какие царапины. Было больно, но против тяжелой руки Гора, происходящее было сущим пустяком. И постоянно маневрировала, уходя с линии атаки рассекающего верхом на верблюде вожака банды.

— Не хочешь ей помочь? — взревел Дайхатт, когда Гор помог мужчинам расправиться с их частью окружения.

— Нет.

— Выродок, — гаркнул Аймар и попытался выхватить из рук Тиглата тяжелый двуручный клинок, но тот отмахнулся, а когда Дайхатт тупо рванул вперед, удержал железной лапищей за плечо.

— Пока я рядом с вами, она может сражаться, не оглядываясь, — прорычал Гор. — Не вздумай ей мешать.

— ОНА ЕДВА УСПЕВАЕТ, — Дайхатт взревел в ответ.

Гор изумился и с долей скепсиса оглядел тана.

— Значит, ты все-таки не ее подданный. Иначе бы знал, что именно сейчас Бансабира Изящная радуется, как девчонка.

Гор перевел глаза на мечущуюся в сражении Бану, подавая пример остальным и остужая их пыл собственным оледенелым величием.

— Она должна это сделать, — в неконтролируемом восторге шепнул Гор под нос. — Должна это сделать.

— Что сделать? — не понял Атти.

Гор не ответил, вглядываясь в происходящее. Бансабира управлялась быстро, и, даже зная о ней многое, трудно было ожидать такого мастерства.

— Она и правда не уступает даже лучшим из мужчин, — нахмурился Дайхатт, все еще ощущая тяжелую руку Тиглата на плече. — Я думал, это преувеличение.

— Она превосходит большинство мужчин, — отозвался Гор. — Бану редкое исключение, которым положено восхищаться.

— Да, — кивнул Дайхатт, — ее боевая мощь потрясает.

Тиглат скосил на Аймара полный презрения взгляд.

— Боевая мощь? Мощь — самое слабое ее место, — непререкаемо заявил Гор. — Она просто не зная знает, куда бить, и сила ее удара достаточно, чтобы убивать сразу. Но, между нами, Бансабира всегда понимала, что именно в силе ее превзойдет любой стоящий мужик. В конце концов, я объяснил ей это с малых лет.

Бану взялась за ножи, когда один из противников выбил второй меч из ее руки. Подскочила, стремясь ударить правой голенью в основании шеи, но ласбарнец успел прикрыться твердой рукой и перехватить ногу женщины. Та не растерялась: развернув тело вслед за плечами, обернулась вокруг оси и с размаху заехала левой ногой мужчине по хребту, выбивая его из равновесия. Он согнулся, падая, и уже "скатываясь" по его правому плечу, Бансабира коротко всадила нож в артерию на шее.

Ее едва не настиг тяжелый удар сверху. Наскоро развернувшись под вражеской дланью, Бансабира замахнулась для удара в бедренную артерию. А в следующий миг оказалась за спиной неприятеля с другой стороны, под прямым углом вонзила нож-стилос в горло ласбарнца и отчаянно потянула на себя, раздирая гортань и кожу. Сноп кровяных искр обагрил женское лицо, заставив мотнуть головой и прикрыть глаза. Через секунду, вооруженная двумя тонколезвенным ножами, Бану распрямилась.

Гор светился счастьем:

— Я же говорил, она должна это сделать, — с восторгом сообщил он. — Она становится лучше, и ее ножи тоже.

Кровавая Мать Войны, с ужасом подумал Дайхатт. Так вот она какая, Мать лагерей? Недаром говорят, что она избранница Шиады.

Бансабира тем временем успела схватиться за ближайший из двух мечей, убрав ножи обратно за пояс и в рукав, и только рванулась за вторым мечом, как озверевший вожак разбойников с истошным ревом бросил верблюда в ее сторону. Попробуй обогнать двугорбого. Бану тихо выругалась, сделала недостающие два шага за вторым мечом, двигаясь навстречу верблюду.

— С ума сошла? — заорал Дайхатт и рванулся к ней снова, но Гор не пустил и сейчас, одномоментно помрачнев в твердом лице. Вокруг начинали приходить в себя те, кто был ранен несмертельно. Их немного, но в сложившейся ситуации — это проблема.

— Назад, — скомандовал Гор и занял стойку перед атакой.

Как вдруг Бану обернулась и побежала с оружием прямо на них. Гор сообразил мгновенно и отбросил меч. Клинки в руках Бану тормозили ее движения, не позволяя бежать в полную скорость. Нар настигал стремительно, расстояние сокращалось пугающе быстро.

— Всем стоять на месте, — не своим от напряжения голосом велел Тиглат. — По моей команде кидайтесь в стороны, а до тех пор — стоять.

Громадная верблюжья туша неслась, и тень ее уже полностью скрадывала ставший вдруг незначительным рост Бансабиры Яввуз. Главарь разбойников обезумел от восторга мести и отчаяния поражения сильнее, чем одуревший от весны зверь и, вторя утробному носовому реву животного, одержимо хлестал его по бокам. Их разделяло всего несколько шагов, когда Гор сложил руки ладонь в ладонь и чуть присел.

Бансабира влетела в его "объятие", оперлась ногой, как на лестничную ступень, следующим шагом — оттолкнулась от плеча Гора и тот, полагаясь на инстинкты, отточенные их совместными походами в давние времена, дополнительно вытолкнул Бансабиру вверх, взмывая прыжком.

— ДАВАЙ, — гаркнул он остальным.

Мужчины кинулись в рассыпную. Верблюд со всадником, преследовавшие женщину, не успели среагировать и лишь на мгновение отвлеклись на рассеивание врага. Бансабира, сгруппировавшись, описала в воздухе дугу назад, оказалась над верблюдом, занося оба меча, и поочередно сделала два рубящих росчерка, усилив силу удара скоростью свободного падения.

Вожак успел пискнуть, прежде чем отлетела его голова, а вот второй меч застрял в шее верблюда. Держась за рукоять, Бансабира потащилась за раненным зверем по песку на вытянутой руке, приходя в чувство.

— Бросай, Бану, — крикнул Гор, подаваясь к воспитаннице.

Та выпустила рукоять, сползла по залитой кровью шерсти и, ведомая инерцией, еще несколько раз перекатилась по земле, собирая пыль. Верблюд, заходясь остервенелым истошным воплем, спотыкаясь, переставлял ноги, путаясь в конечностях, оседая, поводя раненой шеей, не в силах больше держать ее прямо. А потом, наконец, упал. Тут-то его и настиг Гор с громадным двуручником и, вложив всю силу могучего тела, отрубил несчастному зверю голову.

Дайхатт перевел дыхание, Атти и Лув облегченно вздохнули, исказившись гримасами напряжения. Нет ничего хуже для воина, чем встретить опасность безоружным.

— Ну, — выдохнула Бану, чуть прогибаясь в спине с болезненным видом, — теперь каждый из вас может взять себе оружие.

— Точно, — поддакнул Гор. — Надо пройтись, посмотреть, что у них есть, да убираться поскорее.

— Мы займемся, — деловито кивнул Дайхатт. Бансабира глянула одним глазом: кажется, былая уверенность возвращается к нему.

Бансабира провела по лицу рукой, размазывая капли крови.

— Красотка моя, — определил Гор.

Бансабира покосилась на наставника, поджав губы. Потом нагнала стреноженную ковыляющую кобылу, уловила за уздцы и натужно замычала: боль разлилась пятном от бока куда-то к лопаткам.

— Тану? — отозвался Дайхатт.

— Что с тобой? — напрягся Гор.

Бансабира подвела и его лошадь тоже.

— Царапина, наверное, — отозвалась женщина.

— Садись, — велел Гор.

Бансабира послушно села. Он покопался в седельной сумке, выудил какой-то сверток, напоминающий мех размером с ладонь. Откупорил, принюхался. Вроде, все хорошо. Подошел к Бану.

— Подними руки.

Она смиренно, закусив от боли движения губу, вытянула конечности вверх, и Гор принялся распускать ряд внутренних завязок туники вдоль правого бока — от подмышечной впадины до конца рубахи. Дайхатт, заметив происходящее, замер неподалеку. Гор тоже вовремя вспомнил, что они не одни и спросил:

— Ты в повязках?

— Само собой.

Он снял с воспитанницы одежду, и Дайхатт не выдержал.

— Тану? — он бросил свое мародерское занятие, подошел к Клинкам Богини и спросил напряженным голосом.

Танша никак не отозвалась, болезненно сморщившись — Гор мягко надавливал по контуру наплывающего кровоподтека.

— Задели, сволочи. Синяк крупный, но, кажется, неглубокий. Быстро рассосется, — прокомментировал Гор. — Еще пара царапин на спине, но тоже ничего опасного. Замажу, и обойдешься без проблем.

Он действительно уверенными жестами выдавил из маленького меха какую-то пахучую мазь, растер, накинул на плечи женщину распахнутую тунику.

— Знакомый запах, — заявила Бану, одеваясь. — И жжет тоже знакомо. Травяной бальзам на гадючьем яде?

Тиглат в ответ только приподнял брови и прошелся языком по зубам, будто счищая остатки еды.

— Тебе надо умыться, милая. Эй, Атти или как тебя там, у бродяг же наверняка была вода? Тащи сюда.

Когда ясовец подал халявный мех с водой, Гор оторвал от одежды ближайшего трупа кусок ткани, намочил и принялся вытирать Бансабире лицо. Та внезапно заартачилась: у нее есть руки.

— Ну милая, — заканючил Гор.

— Перестань уже звать меня милой, — озлилась Бансабира.

— Я имею все права звать тебя так, как захочу, — осадил Гор и снова потянулся к лицу женщины. Та оттолкнула его руку размашистым ударом.

— Только ты так думаешь.

— Потому что это правда.

Бансабира взвилась на ноги:

— Ты доконал уже, Гор. Сколько можно мнить себя моим хозяином?

— Я не считаю себя твоим хозяином, — примирительно сказал Тиглат. — Я считаю себя твоим творцом. Согласись, даже твое тело — не что иное, как один сплошной след моего влияния. Так что, думаю, будет справедливо…

Бансабира со всей силой толкнула мужчину в грудь.

— Да катись ты в пекло со своей гнусной справедливостью, ублюдок.

Гор заинтересованно поднял бровь.

— Ты ничего не знаешь обо мне. Вбил себе в голову невесть что, а на деле понятия не имеешь, чем я живу, чего желаю, за что бьюсь. Кто за мной идет и какие я люблю сказания…

Бансабира не договорила: побагровев, Гор размашисто шагнул ей навстречу, заставляя пятиться и тут же ухватил железными пальцами женское горло. Бану охрипла, но не опустила ни головы, ни глаз.

— Гор, — подался Аймар.

Бансабира вцепилась в руку наставника длинными пальцами, но больше никак не показывала ни страха, ни жалости к себе.

— Ничего не знаю, говоришь? — злобно прошипел Тиглат. — Я знаю, кого ты ненавидишь больше всех и кого ненавидишь больше меня. Я знаю, в какой позе ты спишь и с кем лишилась невинности. Я знаю, какова твоя кожа на вкус с того дня, как впервые высосал яд из твоей ноги, — он вызверился окончательно, оторвав Бану от земли одной рукой. — Я не знаю о тебе ничего?

— Прекрати сейчас же, — влез Дайхатт, но Гор не глядя оттолкнул его, а затем отшвырнул от себя Бансабиру.

— Я знаю, с каким восторгом ты берешься за меч и как тебе весело, когда противник не прост, — загремел Гор, наступая. — Я знаю, как ты любишь чувствовать силу. Я знаю, какое чудовище сидит у тебя внутри и как оно, рыча, поднимает голову по ночам, если представляется шанс убивать из тени. Твою мать. Я. Один. Тебя. Знаю, дерзкая ты дрянь. Я и только я.

Гор встал вплотную и, грубо схватив за плечи, встряхнул, нависая, как грозовая туча.

— Только я принимаю тебя такой, какая есть.

В другой ситуации Бансабира съязвила бы, что далеко не он один, но сейчас даже не вспомнила о Юдейре.

— Думаешь, хоть один из них, — продолжал орать Гор, кивнув в сторону озадаченного и вооруженного Дайхатта, который не вмешивался хотя бы потому, что сама Бансабира никак не сопротивлялась напору орсовца, — хоть один из твоих сопливых ухожеров, примет тебя с кровавым ужасом, который ты так чтишь? Думаешь, хоть один отогреется в руках, по плечо умазанных кровью? Спроси этого недоумка, женские ли это руки. Ну. Ну спроси же, Бану, — Гор все тряс ее и тряс, непрестанно чего-то требуя.

— Этот твой ясовец едва в штаны не наложил, глядя на тебя — и остальные тоже. Ты дура, Бану Изящная, если веришь, что кто-то, кроме меня, может полюбить тебя всю.

Бансабира содрогнулась от его слов, шаря по искаженному ненавистью и болью лицу немигающим взглядом. Гор, мрачный, как коса Старухи Нанданы, тяжело дышал полной грудью, раздувая крупные ноздри.

— Все строишь из себя великую таншу, — бросил он Бану, — а правда в том, что только мне ты нужна целиком. Без всех своих богатств и со всем твоим дерьмом.

Бансабира силой выдернула плечо из грубых лапищ Тиглата и, задетая за живое, от всей души влепила ему пощечину.

— Астароше, — с черным от злобы лицом бросила женщина. — Астароше меня любил.

Она отступила на шаг, едва не рыдая от досады: почему всегда, когда она находит в себе силы забыть, какой Гор подонок, он неизменно считает своим долгом напомнить ей? Как она могла так заблуждаться на его счет? Этот изверг по-прежнему твердит о чувствах, будто намерено играясь с ней.

Гор не повелся: едва Бану отошла, он окинул ее взглядом и снова сократил дистанцию:

— Астароше попросту велся на юность и перетрахал свору молоденьких баб, пока ты не повзрослела, — жестоко заявил Гор. — И только я, осознав, никогда не врал, что любил тебя одну.

Проглотив ком слез, Бансабира опустила голову.

— Ты знать не знаешь, что такое любовь, Тиглат, — шепнула она. — Мы выяснили это очень давно.

Женщина оттолкнула его в грудь, пошла к кобылице и, распутав животное, взобралась в седло. Гор, сжав кулаки, больше не удерживал.

Клинки Богини расселись по лошадям, оставляя остальным закончить с мародерством. Лошадей держали шагом, и ясовцы поспевали с легкостью. Только Аймар украдкой переводил глаза с Бану на Гора и обратно, недоумевая над случившейся сценой и особенно над тем, почему танша не гонит его после всего сказанного, а Гор не уходит сам. Ведь за весь последующий день они слова друг другу не сказали. И тем не менее, расстаться не поторопились тоже.

Есть такая форма ненависти, такая форма неприязни, которая, как ни крути, становится частью сущности. И, как часть, она становится слишком ценной, как рука или нога, которую человек не в силах отринуть. Проходит время, и эта неприязнь перерастает в зависимость. А зависимость — в прощение.

По дороге им встретилось небольшое поселение, где в обмен на украденное у разбойников золото, путники купили трех недостающих лошадей. Невысоких и скорее пахотных, но всяко не идти пешком.

Бансабира ни с кем не говорила в тот день пути и не гнала Гора от себя. Она первой завалилась спать на ночлеге, жестом указав, что сторожевое охранение сегодня несут без нее. Наблюдая за спящей ученицей, Гор невесомо касался ее тонких засаленных походом светлых прядок, раскиданный по песку от того, что стянутые долгое время узлом волосы уже тянули голову.

Дайхатт подсел к Тиглату, надеясь внести ясность. Но, опережая все вопросы, Гор пресек:

— Все это касается только нас.

Действительно, утро началось, как ни в чем ни бывало, будто ночная мерзлота пустыни остудила пыл Клинков Матери Сумерек, а утренний ветер развеял остатки гнева. Мало, что ли, ссор выпало на их долю, подумала Бансабира, наблюдая за наставником. Чувства Гора, если они в самом деле есть, никогда не мешали ему действовать независимо от них. Так что, не стоило так заводиться. Наверное, поэтому и сама Бансабира выросла такой: готовой поступиться симпатиями, чтобы достичь желаемого или попросту сделать то, что считает правильным.

За завтраком Бансабира и Гор говорили немного и спокойно. Закончив с едой, мужчина проверил седла и седельные сумки, пока Бансабира, все еще устроившись на песке, проверяла крепления ножей. Оглянувшись на воспитанницу, Тиглат подошел и положил Бану ладонь на плечо. Та на миг затаила дыхание, а потом окончательно расслабилась и возвела на мужчину глаза. Чтобы взять доверительный тон, Гору пришлось немного нагнуться.

— Не знаю, что ты собиралась делать дальше, Бану, — заговорил он по-ласбарнски, — но тебе непременно надо заехать в Храм Даг.

Танша нахмурилась почти незаметно:

— Ты что-то говорил про это все дни, — ответила на том же языке. Гор улыбнулся:

— Там сейчас есть то, что весьма тебе пригодится.

Он не просил ему поверить, но смотрел так, что Бансабира верила невольно. Да, даже если бы изначально это не было ее планом, минуя Ласбарн, она бы непременно поехала в Храм Даг.

— И еще, — продолжал Гор на непонятном для Дайхатта диалекте, — я действительно натравил Ласбарнских разбойников на аданийские приграничные поселения. Сколотив войско, я пойду дальше рубежей. Ты — прирожденный сюзерен, Бансабира, а я всего лишь рубака, и до сих пор ищу владыку, которому хотел бы служить, выбирая пока между проигравшим отцом и заносчивым сыном.

Бану посмотрела на него с недоумением: вот, какова его форма извинений за вчерашнюю ссору. Воистину, он знает ее лучше всех, раз в качестве примирения подтверждает сведения разведки.

Льдисто-голубые глаза вдруг потеплели, как подтаявшие недоступные вершины. Бансабира едва не поддалась на сентиментальный настрой, но тут же спохватилась:

— Неужели уже уходишь? — ядовито спросила на всеобщем. — Какая досада.

— Змея, — с удовольствием протянул Гор, распрямляясь и за руку поднимая Бану.

— Я училась у Змея, — отозвалась на ласбарнском.

— Ты училась у Гора, солнце мое. А вот Змей и в самом деле слишком задержался. Нельзя больше затягивать с поручениями Алая. Впрочем, одно твое слово, и я возьму тебя с собой.

— После того, как ты бросил меня в лесу, с трудом верится, — беззлобно напомнила женщина, подходя к лошади.

— Ненавидишь меня за это? — в лоб спросил Гор.

— Я ненавижу, когда ты думаешь, будто все, что есть во мне, отражение тебя самого, — спокойно и честно призналась молодая женщина.

Гор к ее удивлению захохотал.

— Бансабира, — качнул он головой и заговорил на всеобщем, — ты никогда не думала, отчего я не всыпал тебе ни разу за то, что ты обзывала меня подонком? Оттого, что я и впрямь подонок. И будь ты лишь моим отражением, я бы давно выпотрошил твои кишки.

— Как романтично, — отозвалась Бансабира из седла. Гор влез в свое. Оставшиеся ясовцы тоже уже сидели верхом.

— Скажи, Бану, — продолжал Гор на понятном наречии, — ты хоть иногда вспоминаешь обо мне там, на своей северной родине?

Бансабира отвела глаза и улыбнулась. Можно бы съязвить, но не хочется.

— Ну разве что совсем изредка.

Тиглат похорошел от ее откровения.

— Ну, тогда я поеду, — сказал он и не тронулся с места. Они глядели друг на друга так, будто ничего больше не существовало в солончаках вокруг. Бансабира медленно облизнулась и набрала грудь воздуха.

— Да благословит тебя Мать Сумерек, Гор, — простилась Изящная.

Тиглат вздернул в изумлении брови и засмеялся.

— А я-то думал, ты хотела, чтоб я сдох.

Ты такой идиот, знаешь, опять подумала в душе женщина.

— Да благословит тебя Мать Сумерек, — повторила она вслух.

— Что ж, — не по традиции ответил Гор, — значит, ты и впрямь иногда скучаешь по мне, Изящная.

Он запустил два пальца себе за пояс, выудил оттуда какую-то мелочь, с ясным звоном подбросил с ногтя в воздух, поймал и кинул Бану. Та ловко поймала нагретый пустынным солнцем и человеческим теплом кусочек металла и только успела поднять глаза на наставника, как тот, не прощаясь пришпорил коня.

"Гор" — вслед орсовцу в душе Бану мысленно потянулась невидимая рука. Но на деле она лишь разжала кулак.

На раскрытой ладони лежала до боли знакомая бронзовая серьга Храма Даг с вензелем первого номера и именем "Тиглат".

Она никогда ее не наденет — никогда больше не станет чьей-то вещью.

Она никогда ее не выкинет — никогда не откажется от того, что, будучи частью Гора, проросло в ней самой.

Бансабира сделала глубокий вдох, и раскаленный воздух солончаков прожег легкие до самого дна, очищая от всякого хлама. Она прицепила серьгу на нижнюю из внутренних петель для завязок на краю туники, чтобы не потерять и распрямила и без того круто развернутые плечи.

— Тану Яввуз, — устало позвал Дайхатт.

— Да, — оглянулась на Аймара Бану, — хвала Праматери, он уехал.

— Мне, конечно, многое уже понятно, но я бы хотел услышать от вас, кто этот человек, — учтиво попросил Дайхатт, как и положено тану Яса.

Бану одним глазом поглядела на серьгу у края туники, потом вдаль, вослед взметающейся из-под копыт коня пыли, и улыбнулась Аймару:

— Призрак из прошлого.

Бансабира пришпорила кобылу, чувствуя, как в груди разливается тихая волчья тоска: это действительно была последняя их встреча.

Ясовцы достигли порта Квиххо к обеду второго дня, после расставания с Гором. Незначительные ранения Бансабиры быстро заживали.

В торговых кварталах Квиххо почти никто не говорил на всеобщем наречии, и подданные Черного дома оказались ограничены в общении. Бансабира привела попутчиков в таверну, близ которой у торговца когда-то купила Шанта. Обменяла кое-какие трофеи из схватки с разбойниками на запасы воды и пищи. Потом договорилась с каким-то высоким худощавым мужчиной сорока с небольшим лет с желтыми зубами и красными волосами об отправке нескольких писем. Дайхатт, узнав, что можно отослать на родину послание с просьбой встретить его в Гавани Теней, оживился и воспользовался предложением. Бансабира и сама отослала в Пурпурный дом требование, чтобы отряд охраны во главе с Гистаспом ожидал ее у северных ворот столицы не позднее первого июньского утра. В том, что альбинос уладил все необходимые дела с Отаном и его узурпацией власти для племянника, Бансабира не сомневалась ни секунды. В конце концов, Тахбир, Русса, Гобрий наверняка на ее стороне, а верные Вал, Шухран, Маджрух и Ри, как пить дать, скрутили бунтовщика еще до того, как Гистасп с заданием вернулся в чертог.

Закончив с письмами, Бансабира с Дайхаттом и его подданными отправилась к докам — вызнать график отправления судов в нужных направлениях. Среди меднокожих и чернобровых мужчин и женщин с громкими голосами оказалось немало тех, кто говорил на всеобщем наречии, правда, в основном, с чудовищным акцентом. Из всего сказанного Аймар с огромным трудом уловил, что завтра утром выходит корабль в Яс, и его капитан готов взять путников на борт за умеренную плату.

Мужчины от этой новости засверкали, как бриллианты и изумруды в коронах раманов Яасдур и воззрились на Бансабиру, наконец, с неуемной благодарностью и почтением. Вечером того дня, Дайхатт зашел в комнату Бансабиры в таверне — крохотную и с ободранной мебелью — чтобы выразить признательность.

— Огромное вам спасибо, тану Яввуз. Клянусь, я никогда не забуду вашей помощи. Я верну вам все сторицей и…

Аймар не нашелся со словами, переполняемый чувствами.

— Бросьте, тан, — с долей усталости обратилась Бану. — Это приключение было для вас не из приятных.

— Это приключение закончилось бы для меня в бойцовской яме Фарнэ, если бы не вы.

— Отрадно видеть человеческую благодарность, — отстраненно отозвалась Бансабира и, пересчитав оставшиеся монеты, протянула Дайхатту два медяка и два серебряника. — На дорогу без личной каюты вам хватит, однако на ночлег в столице нет. Но, думаю, в случае чего, раману Тахивран приютит во дворце будущего зятя.

Аймар побледнел.

— Вы знаете?

Бансабира поглядела молча: разумеется.

— И тем не менее, вы спасли меня.

Бану пожала плечами:

— Каждый из нас в праве выбирать спутников жизни по своему усмотрению.

Он оглядел лицо женщины, сузив глаза: она действительно читается с трудом или не читается вовсе. Но ее позиции, кажется, определены давно. Аймар облизнулся и изрек:

— Для меня не имеет значения ничего из вашего прошлого, госпожа. Ни отголоски, ни призраки, — с уверенностью сказал он. — Как только мы вернемся в Яс, я попрошу своих лаванов подготовить договор о союзе между нашими домами, и мы подпишем его еще до того, как вы вернетесь на север.

На известных условиях, домыслила Бану. Она ничуть не обольщалась насчет танских намерений.

— Боюсь, нам не представиться эта возможность, тан Дайхатт.

Аймар пронзительно взглянул на женщину:

— Тогда я совершенно ничего не понимаю, — пожаловался он раздраженно. — Стало быть, вы выбрали не меня? А зачем тогда…

— Я не еду в Яс.

Сказала, как отрезала.

Дайхатт поперхнулся.

— Что?

— Завтра утром, — рассудительно поведала Бансабира, — вы отправитесь домой, а у меня остались дела в Великом море.

Дайхатт вытянулся в лице, не зная, что сказать и как спросить.

— Слишком много накопилось поводов заехать в Багровый храм, — помогла ему Бану. — Да и, наконец, представился такой шанс.

— Но… как же, госпожа?

— Мне нужно проверить, как выполнили две мои просьбы, предпринять меры, способные изменить облик моего надела, узнать, о чем говорил на прощание Гор, да и попросту исполнить давнее обещание. Знаете, я всегда верила, что очень важно держать данное слово. И потом, может, и правда, пришло время бросить вызов старейшинам Храма Даг за второй ранг?

Дайхатт не понял, что Бансабира имела в виду, но по голосу уловил, насколько для танши это важно.

— Тогда, возможно, мы могли бы поехать с вами?

— Куда? — Бану так растерялась от нелепости предложения, что даже не поняла. — В Багровый храм?

— Ну да, — кивнул Дайхатт.

— Ха, — выдохнула Бану, и Аймар услышал циничную ноту. — Поверьте, идея так себе.

— И тем не менее, я прошу, тану Яввуз.

— Тан Дайхатт, — терпеливо заметила Бану, — в Багровый храм могут войти только трое: Клинок Богини, гость и раб. Вы не первое и явно не стремитесь снова стать третьим. Что до гостя… Как старейшина храма я могу позволить себе поселить только одного в стенах обители, но остальным надлежит селиться в городе. Оплачивать комнату для ночлега ваших людей мне попросту не из чего, а те деньги, что удалось отвоевать у разбойников уйдут в уплату обеих моих просьб. Простите, но собственные планы мне важнее ваших прихотей.

— Тогда, — не унимался Дайхатт, — пожалуйста, раз вы можете поселить только одного гостя, возьмите меня. Атти и Лува я утром отправлю в Яс.

Так будет даже лучше, домыслил тан про себя.

— Зачем вам это? — спросила танша в лоб, устав от бессмысленных пререканий.

— Вы сказали Гору, — без промедления отозвался тан, — что он совсем не знает вас. Не хочу, чтобы и мне вы однажды сказали подобное — и оказались правы.

Бансабира вскинула голову к потолку: стоило снять рабские кандалы, и Аймар ни на день не усомнился, что их брак с Бансабирой — дело решенное.

— Ладно, — ответила Мать лагерей. — Так и поступим.

На утро Атти и Лув явились к Бану со словами благодарности, оповещенные собственным таном о дальнейших планах. Тайком от Яввуз, Аймар дал подданным несколько указаний, где и когда его следует ждать и что иметь при себе. Поблагодарив северную таншу, мужчины поднялись на корабль и отчалили. Аймар, вздернув чисто вымытую голову, долго смотрел, как ветер раздувает паруса уходящего судна, и подставлял раннему майскому солнцу гладко выбритое лицо.

Капитаном галеи, которая на следующий день выходила в Храм Даг, была стройная и жилистая женщина невысокого роста с кожей насыщенного бронзового оттенка. Она говорила только по-ласбарнски и так быстро, что даже Бансабира понимала с трудом и нередко просила повторить еще раз и помедленнее.

Очутиться в море после нескольких месяцев песчаного знойного заточения оказалось для Дайхатта сущим блаженством. Родная качка под ступнями возвращала силы жить. И даже отдаленный страх, что вокруг то самое Великое море, которое чуть не поглотило его однажды, через пару дней отступил.

Морское странствие оказалось для Аймара отличным средством, чтобы прийти в себя и осмыслить случившееся. Рабство, отчаяние, арена, восторг освобождения, надежда совершить то, что планировал прежде, непонятный Гор, какая-то странная Мать лагерей, путь, благодарность, снова путь… Собственные слова и поступки теперь казались ему иллюзорными, будто и не он их говорил и совершал, и все они были не более, чем миражи, настигавшие его в пустыне повсюду.

Но волны качали, судно шло, и мысли Дайхатта приходили в привычное русло — то самое, которое с молодых лет делало из него неукротимого и легкого на подъем тана Черного дома.

Бансабира под порывами морского ветра потихоньку оттаивала. Делалась дружелюбнее и приветливее, но, к сожалению, не разговорчивее. Иногда, конечно, она перекидывалась с Аймаром несколькими вежливыми фразами, нет-нет, поднималась к рулю вместе с капитаншей и подолгу беседовала с ней и кормчим на беглом ласбарнском, явно что-то спрашивая и указывая руками на части корабля. Но чаще Мать лагерей впадала в задумчивость, стоя на палубе и наблюдая, как раскатистая волна плещется о борт.

В один из таких моментов, когда уже четвертый день со всех сторон кипело Великое море, Аймар не выдержал и нарушил уединение Маленькой танши. Он подошел ближе и заметил, что женщина осторожно вертит в руках серьгу Гора. Дайхатт не знал, что сказать, и в итоге полюбопытствовал над тем, чем пугали его еще в детстве.

— Что это за место такое, Храм Даг?

Бансабира молча перевела взор с серьги на кольцо на собственном пальце, потерла узор третьего ранга, уставилась в свинцово-синюю даль.

— Простое такое место.

Дайхатт не нашелся с ответом.