Гостомысл

Глава 33

Готлиб и Харальд осматривали дворец почти до обеда.

Богатство и роскошь княжеского дворца привела их в восторг, скрыть который им удавалось с большим трудом. Сначала они с восторгом осматривали кладовые, доверху заполненные зерном, мясом, медом, и другими продуктами.

Осматривая кладовые, Харальд тяжело вздохнул.

— Ты чего вздыхаешь? — спросил Готлиб.

— Много я слышал о богатствах местной земли, но я думал, что это всего лишь сказки, потому что и представить не мог, что такое богатство может существовать на самом деле, — сказал Харальд.

— Кстати, о богатствах, — проговорил Готлиб, — у местного вождя должны же быть и драгоценности: меха, золото, серебро?

— Ключница, где у князя сокровищница? — спросил Олав Милану.

— Сейчас покажу, — сказала Милана.

— Сейчас она покажет сокровищницу, — сказал Готлибу Олав.

— Пусть показывает скорее, — сказал Готлиб, и в углах его губ показалась слюна.

Милана так быстро пошла в глубину дворца, что даны с трудом успевали за ней.

Харальд шел за Миланой, и взгляд его словно приклеился к ее спине.

А когда она поднималась по лестнице, он жадно ловил мгновения, когда из-под юбки открывались стройные ноги в шелковых чулках.

Наконец он не выдержал и, приотстав, сказал Готлибу.

— Еще немного, и я готов упасть к ногам этой женщины.

Готлиб бросил взгляд на фигуру женщины и сказал:

— Красивая. Да только не всякому справиться с ней. Видишь, грациозна, словно волчица. Только волчицы больно кусаются. Могут и разорвать.

— Медведь сильнее волчицы, — сказал Харальд.

Готлиб рассмеялся и проговорил:

— Так все мужчины говорят... пока женщина нежной рукой крепко не схватит их за мужское достоинство.

— Для такой женщины ничего не жалко, — сказал Олав.

— У тебя есть жена? — спросил Харальд.

— Нет, — сказал Олав.

— И хорошо. Нашим женщинам не сравниться с этими красотками. Так что найдешь жену из местных, наплодишь красивых деток... — сказал Харальд.

— Я дан, — сказал Олав.

— А кто у тебя мать? — насмешливо спросил Харальд.

— Харальд, заткнись! — грубо сказал Готлиб. — А то мне придется искать нового воеводу А боги мне свидетели, что мне этого очень не хочется.

Харальд вспомнил, что мать конунга оборитка, и замолчал. Дальше слышалось только его тяжелое дыхание.

Наконец они остановились перед тяжелой дубовой дверью, обитой железными полосами.

— Пришли, — сказала Милана, вынула ключи и стала открывать дверь.

— Неужели местный вождь доверял этой женщине свои сокровища? — удивленно проговорил Готлиб.

— Я бы тоже этой женщине доверил самое дорогое, что у меня есть, — сказал Олав.

— Дурак, — сказал Готлиб.

Харальд больно ткнул кулаком Олава в бок и угрюмо проговорил:

— Олав, будешь болтать лишнее — яйца оторву!

— Ты чего? — спросил Олав.

— Ничего. Это женщина моя. И не пускай на нее слюни, — сказал Харальд.

— Да? Ну, ладно! — сказал Олав. — Тут много красивых женщин. Найду другую.

Милана догадывалась, что разговор данов идет о ней, и по ее сочным губам блуждала загадочная улыбка. Открыв дверь, она посторонилась, и сказала.

— Прошу, господа, вот вам княжеская сокровищница.

Готлиб быстро вошел в большую комнату. Здесь было светло.

Окна были защищены железными решетками. Посредине комнаты стояли стол и лавка. Одна из стен была увешена мехами.

Готлиб кинулся к мехам и стал их гладить и щупать.

— Превосходные меха! — восторженно объявил Готлиб.

— А вот и золото! — сказал Харальд и подошел к огромному сундуку с висящим замком.

Готлиб оставил меха в покое.

— Ключница открывай сундук! — приказал он.

Олав не успел перевести его приказ, как Милана ключом отперла замок, сняла его и отступила в сторону.

Харальд и Олав поспешно подняли крышку.

— И где же сокровища? — спросил Готлиб, и грозно повел глазами на Милану.

Харальд и Олав заглянули в сундук и увидели, что он почти пуст. На дне сиротливо лежали только глиняный кувшин и пара серебряных чарок.

Милана обвела рукой меха.

— Вот наши сокровища.

— Дикари! Они цену золота, что ли, не знают? — сказал Готлиб.

Харальд вынул кувшин, взболтнул его, и сказал:

— Здесь что-то есть.

— Что? — спросил Готлиб.

Харальд открыл кувшин и понюхал.

— Похоже, вино, — сказал он.

Олав вынул серебряные чарки и поставил их на стол. Харальд налил в чарки содержимое кувшина. Жидкость была ярко-красного цвета.

Харальд сделал глоток и сказал:

— Точно, это вино.

Он подал вторую чарку Готлибу, но тот рукой отвел ее в сторону и сказал:

— Не хочу.

— Не хочешь вина? Странно! — сказал Харальд и отдал чарку Олаву. Тот моментально опустошил ее.

— Кто-то над нами решил поиздеваться, — сказал Готлиб и снова обратился к Милане. — Ключница, где золото и серебро?

— Про то мне неведомо, — сказала Милана.

— Вот я тебя на костре поджарю, сразу язык развяжется! — пригрозил Готлиб.

— Жалко будет ее, — сказал Харальд.

— Можете сжечь меня, но я ничего не смогу сказать, — проговорила Милана. — Я знаю только то, что перед тем как уйти в поход, князь приказал все золото и серебро собрать. Куда потом оно делось, мне неизвестно. Наверно, где-то его зарыли. А может, увезли в летний дворец вместе с Веселкой.

— Кто такая — Веселка? — спросил Готлиб.

— Это молодая княгиня, — сказала Милана.

— Она красивая? — спросил Готлиб.

— Очень красивая, — сказала Милана. — А люди, что прятали золото и серебро, ушли с князем в поход. Только князю и им известно, где спрятано княжеское добро.

— Пустая сокровищница врага всегда разочаровывает, но понятно, что всякий правитель предпримет меры, чтобы сокровища не достались победителю, —- сказал Готлиб.

— Тут и другого ценного добра достаточно, — согласился Харальд.

— Дай мне ключ от этой комнаты, — сказал Готлиб Милане.

Милана отстегнула от пояса и передала Готлибу ключ. Готлиб пристегнул ключ к своему поясу.

— Так будет надежнее, — сказал он и приказал: — Теперь пошли дальше.

Затем ключница отвела их в княжеские покои. Здесь Готлиб с недоумением уставился на простыни белого полотна.

— Почему белые? — спросил он, когда пришел в себя.

Олав передал вопрос Милане:

— А почему на постели простыни белые?

Милана удивилась не меньше данов и сказала:

— Так, потому что чистые!

— А где спал князь? — спросил Олав.

— Так вот же постель, — сказала Милана, показав рукой на постель.

— Но простыни — чистые? — сказал, не веря ее словам, Олав.

— Конечно, чистые, мы же их меняем каждую неделю. Или чаще, как княгиня скажет, — сказала Милана.

Олав перевел ее слова, и даны в растерянности молчали.

— В Европе у королей постельное белье меняют раз в полгода, — сказал Готлиб.

— Что-то это подозрительно... — сказал Харальд.

— Да, — сказал Готлиб. — Может, простыни пропитаны каким отравленным зельем...

Олав обратился к ключнице:

— Слишком часто меняете простыни. Нашему конунгу это подозрительно.

— Бедняги! — сказала Милана и неожиданно бросила жалостливый взгляд на конунга.

Немного подумав, обратилась к Олаву:

— Олав, ты бы, что ли, в баню сходил. Да и своего конунга сводил... А то воняет от вас, как от дохлых собак...

Новое слово ввергло Олава в затруднение. Это заметили Готлиб и Харальд.

— Олав, что она сказала?

Олав напряг лоб и проговорил:

— Она говорит, что мне надо сходить в какую-то «баню».

— А что такое «баня»? — спросил Готлиб.

— Что такое — «баня»? — спросил Олав Милану, с трудом выговаривая по-словенски слово «баня».

Милана изумилась:

— Как — что такое баня? Баня — это место, где люди моются, — сказала она.

— А, понимаю, баня это большой таз? — сказал Олав.

— Глупости! — не выдержала Милана. — Баня это избушка, где моются. Хотите покажу?

Олав сказал Готлибу:

— Она говорит что-то глупое: по ее словам, «баня» — это дом для мытья.

Харальд рассмеялся:

— Глупая баба! Разве для мытья необходим целый дом?

Готлиб задумчиво проговорил:

— Слышал я, что у римлян есть такие дворцы для мытья — термы. Но что бы у дикарей? Такого быть не может. К тому же всем известно, что часто мыться вредно для здоровья.

Готлиб в задумчивости прошелся по комнате и вдруг заметил небольшую дверцу.

— А там что? — остановился он около дверцы. Лицо его загорелось радостью, и он быстро спросил. — Может, там князь хранит золото?

— Вот именно что «золото», — с сарказмом проговорила Милана.

Харальд поспешил к двери. Осмотрев дверь, обратил внимание Готлиба:

— Замка не видно.

Милана заинтересовалась.

— А зачем тут замок?

— Ну, чтобы не украли добро из комнаты, — сказал Харальд и бросил на нее сожалеющий взгляд, словно она была больной.

— У нас не крадут, а потому мы дверей не запираем, — с гордой презрительностью проговорила Милана и толкнула дверь. — А из таких комнат и подавно.

Дверь открылась, и даны уставились на комнату в полном недоумении.

В комнате было пусто, только посредине стояло креслице с дырой посредине сиденья. На лавке у стены стояла деревянная кадка с водой, на крае которой висел ковш.

Странное креслице завладело вниманием данов.

Харальд с любопытством заглянул под креслице: горшка под ним не было, вместо горшка уходила в пол широкая труба.

— Что это? — изумленно спросил Готлиб, заглядывая в отверстие посредине креслица.

Милана тяжело вздохнула и проговорила, оборачиваясь к Олаву:

— Скажи своим олухам, что это отхожее место.

— Это «отхожее место», — смягчил ее слова Олав.

— А где ночной горшок? — спросил Готлиб.

Милана молча подошла к кадке с водой. Зачерпнула ковшом воду и поднесла к креслицу.

— Когда сделаешь свое дело, надо сделать вот так, — сказала она и плеснула воду в отверстие в креслице. — И все смывается, и запаха нет.

— Дикари! — презрительно сказал Готлиб, — Чего проще приказать рабам вынести горшок с содержимым.

Даны вышли из комнатки, и Милана вздохнула с облегчением.

— Ну, наконец-то. Слышь ты! — обратилась она к Олаву. — Откуда вы такие темные взялись, что не знаете простых вещей?

Олав обиделся:

— Вы сами дикари. Раз пользуетесь такими глупыми вещами.

Милана хотела ответить что-то дерзкое, но, взглянув на данов, передумала.

— Ну да — мы дикари, — сказала она с иронией.

Харальд заметил, что во взгляде Миланы появилось презрительное выражение, и сказал:

— Олав, скажи этой красотке, что если она будет вести себя так дерзко, то я прикажу ее выпороть.

Олав перевел слова Харальда, и Милана изумленно спросила

— Вы что — бьете женщин?

Олав спросил:

— А что, разве у вас мужчины не бьют женщин?

Милана покачала головой.

— Такое и в голову не может кому-либо прийти.

Готлиб, видя, что между Миланой и Олавом начался оживленный разговор, вмешался:

— Олав, о чем вы разболтались?

Олав сказал:

— Она говорит, что у них женщин не бьют.

— Глупцы, — сказал Готлиб. — Если не бить женщину, то как держать ее в повиновении?

— Женщина не рабыня! — гордо проговорила Милана и поспешила прекратить этот разговор, направившись к двери. Около двери все же заметила: — Да у нас и рабов не бьют-то.

На этом Милана закончила показ дворца. Она вывела Готлиба и Харальда во двор.

Пока конунг осматривал дворец, даны не теряли времени — они выкатили из подвалов бочки с вином и теперь снова наслаждались жизнью. Вновь слышались пьяные крики.

Готлиб взглянул на небо, поморщился и обратился к Харальду:

— Харальд, туземцам пора принести выкуп. И хватит нашим воинам пить вино, — а то, как они будут воевать, если понадобится? Они же меча не удержат в руках!

— Плевать! — сказал Харальд. — Чтобы грабить мирных жителей, не надо держать меч в руках. Достаточно кнута.

— Все равно, Харальд, скажи им пить поменьше. Мало ли что... Вдруг этот трусливый князь захочет вернуться назад. Слух-то не зря о нем ходил, как о великом воине. Вроде ни разу не терпел поражения.

— Мы все в молодости герои. А Буревой уже стар стал. Старого волка любой молодой волк убить способен. А насчет пьянства... Запретить-то им можно... да только вряд ли будет кто соблюдать запрет... — сказал Харальд.

— Все равно. И пусть размещаются во дворце. Где хотят. Только, чтобы я не видел их пьяные рожи в королевских палатах. А сейчас набери пару десятков воинов: пора встречать выкуп, — сказал Готлиб.

— Хорошо, — сказал Харальд.

— Я вам больше не нужна? — спросила Милана.

— Нет, — сказал Готлиб.

— А где твоя комната? — спросил Харальд.

— В мою комнату нельзя заходить чужим мужчинам, — сказала Милана.

— Я не чужой мужчина, — сказал Харальд.

— Да, забыла, — ты же хозяин! — с насмешкой проговорила Милана и ушла.

Глава 34

Доброжир сидел за столом в старшинской избе и ждал до обеда, а возы с выкупом из слобод все не приходили. От мрачных размышлений его оторвал прибежавший из дома слуга, который сказал, что супруга ждет хозяина на обед, и потому без него не садятся за стол.

— Сейчас, — сказал Доброжир и вышел на крыльцо.

Солнце перевалило за полдень и превратилось в кроваво-красный шар, испускавший огненные стрелы. Несмотря на это, Доброжир ощущал леденящий холод.

Заметив, что писец Мирин осторожно выглядывает из-за двери, Доброжир выругался:

— И где эти лешие-старшины с выкупом?! Да чтобы их карачун разодрал!

Обнаружив, что его заметили, Мирин сначала спрятал длинный нос в глубине старшинской избы, но через минуту вышел на крыльцо. По выражению его лица было заметно, что он хотел идти на обед, но боялся уйти на глазах городского старшины.

— Что, не везут выкуп? — отметил он очевидное.

— Не везут, — тоскливым голосом подтвердил Доброжир. Его переполняли дурные предчувствия.

— Если не привезем данам выкуп в срок, быть великому худу, — сказал Мирин.

Длинный нос писца показался Доброжиру вороньим клювом.

— А ты, Мирин, не каркай, как ворон! — сказал Доброжир. — И без тебя тошно...

— Ну, я-то из боязни говорю, — сказал Мирин.

— Правильно, что боишься. Если даны не получат выкуп в срок, то они начнут грабить город. Всем достанется. И тебе тоже, — сказал Доброжир.

Мирину не понравились предсказания Доброжира.

— Ну, у меня маленький дом, богатств в нем нет...

Доброжир перебил его:

— Зато припрятана хорошая мошна!

Мирин покраснел.

— Нет у меня никакой мошны. Откуда у меня добро?

— А вот даны припекут тебе пятки каленым железом, враз все найдется. — со злорадством проговорил Доброжир.

— Чур тебя! — замахал руками Мирин.

У Мирина было хорошее хозяйство, — коровы, лошади, овцы, — хозяйство было довольно немалое. Поэтому после зловещих предсказаний Доброжира в голове Мирина зашевелилась мысль, что благоразумнее было бы бросить Доброжира и сбежать из города. Хотя бы на некоторое время. Но место писца давало слишком хороший доход, чтобы его так просто бросить.

Мирин в сомнении взглянул на небо — солнце клонилось к горизонту.

«Как только солнце коснется горизонта, сбегу, — подумал Мирин и заволновался. — Надо предупредить жену, чтобы добро спрятала».

— Мне на обед надо сходить, — сказал Мирин.

— Ах, обед! — вспомнил Доброжир и наклонился с крыльца.

Внизу терпеливо ждал слуга. Доброжир распорядился:

— Иди домой и скажи, чтобы обедали без меня.

Слуга убежал.

Немного подождав, Мирин напомнил:

— Мне бы на обед сходить.

— Какой обед? Тут кусок не полезет в горло, — сказал Доброжир.

— Так мне идти или ждать? — спросил Мирин.

— Сиди и жди, — сказал Доброжир.

«Надо кого-либо послать домой с письмом», — подумал Мирин и скрылся в избе.

А в душе Доброжира беспокойство достигло предела, и он нервно заходил по крыльцу с мыслями одна мрачнее другой.

Когда он уже был близок к тому, чтобы броситься с высокого крыльца на землю головой вниз, и таким образом закончить со своими волнениями одним разом, на площадь выехал крытый рогожей воз. Рядом с ним шагал старшина кузнечной слободы Громыхало, — лицо сосредоточенное и страшное.

— Слава богам! — воскликнул облегченно Доброжир. — Я так и знал, — кузнецы народ серьезный, ответственный, что надо, сделают к сроку.

Следом за возом с выкупом от кузнечной слободы показались и другие возы.

— Мирин, иди сюда! — радостно крикнул Доброжир в приоткрытую дверь, и спустился к возам, остановившимся у крыльца.

— Привезли! — коротко сообщил Громыхало.

— Писец, да где же ты запропастился! — снова позвал Мирина Доброжир, и тот через секунду с грохотом сбежал по лестнице с листом бересты в одной руке и острым СТИЛОМ в другой.

— Ну, показывайте, что привезли, — весело сказал Доброжир, остановившись около первого воза.

— Открывайте, — приказал Громыхало мужикам, придержавшим коней под узды.

Мужики были такие же, как и он, крепкие и с суровыми лицами.

Они быстро скинули рогожу с воза. На возу оказались мешки с мехами, бочонок с золотом, бочонки с медом.

Доброжир тряхнул меха.

— Добрые меха, — сказал он и положил их на воз.

Тронул рукой бочонок с золотом.

— Полный?

— Полный, — сказал Громыхало.

— А где железный товар? — спросил Доброжир.

— Разбойники не требовали в выкуп оружие, — сказал Громыхало.

— А как потребуют? — спросил Доброжир.

— Так у нас же руды нет. А то оружие, что было в запасе, князь Буревой забрал, — сказал Громыхало.

Доброжир догадался о его хитрости, — кузнецы не хотели давать оружие врагу. Но спорить не стал.

— Хорошо, — сказал он и перешел к следующему возу.

Рядом с возом встал Крив.

— От гончаров выкуп, — проговорил он и приказал скинуть рогожу с воза.

Воз до верху был нагружен гончарными изделиями.

— Что это? — спросил Доброжир.

Крив мигнул подбитым глазом.

— Так изделия это нашей слободы.

— Вижу, — сердито проговорил Доброжир — Только данам твои горшки не нужны.

— Им поднаряжено в выкуп положить... — вмешался в разговор Мирин, и начал зачитывать список.

— Знаю, — остановил его Доброжир и обратился к Криву: — Где меха и золото?

Крив кивнул своим:

— Откройте золото и меха.

Гончары со злыми лицами убрали горшки с телеги и под ними оказались бочонок с золотом и мешки с мехами.

Доброжир поморщился.

— Кто же с добром так обходится?

— Так не себе везем, все равно нам не будет от него никакой пользы, — сказал Крив.

— Какая тебе еще нужна польза? Жив останешься, вот тебе и польза, — сказал Доброжир.

Крив недовольно засопел:

— Не надо было город сдавать.

— А я, что ли, его один сдал?! — возмущенно крикнул Доброжир и сжал кулаки в готовности закатить глупому гончару хорошую затрещину.

Гончар тоже не был пуглив и тоже закатил рукава. Была бы драка, но в дело вмешался Лисий хвост, который тихо стоял в стороне.

— Мужи, нам некогда драться — пора выкуп везти данам.

Доброжир отступил назад. Крив, ругаясь, спрятался за воз.

— Ты покажи, что привез?! — крикнул ему вслед Доброжир.

— Смотри, чай, глаза совесть не выела, — сгрубил Крив.

На глазах Доброжира появились слезы.

Заметив это, Лисий хвост взял Доброжира под локоть и сказал:

— Ты, Доброжир, не принимай этот лай к сердцу.

— Он сказал, что это я сдал город, — пожаловался Доброжир.

— А я не слышал, чтобы он выступал против этого, — сказал Лисий хвост. — В общем, делай свое дело, а когда вернется князь Буревой, перед ним и ответим вместе.

Доброжир вздохнул и начал ворошить добро в телеге. Перебирая меха, морщился. Наконец бросил их.

— Дрянь меха, — сказал он Лисьему хвосту.

— Дрянь, — подтвердил Лисий хвост. — А кому хочется отдавать хорошее?

— Не буду я больше смотреть, — сказал Доброжир и повернулся к писцу Мирину, который делал записи: — Мирин, запиши все, что привезли.

Через полчаса Мирин закончил пересчет выкупа и подошел к Доброжиру. Их окружили старшины.

Мирин некоторое время еще делал пометки в своих записях, затем, крякнув для значительности, глядя в записи, сообщил, что выкуп собран в полном размере.

Лица старшин расплылись в улыбках. Но Доброжир недовольно сопел.

— Выкуп-то собран в полном размере, — пробурчал он, да не обошлась бы жадность против вас, господа старшины.

Крив встревоженно спросил:

— А что не так-то?

— А то, — сказал Доброжир, — вы зачем гниль насовали в хороший товар?

Крив ухмыльнулся:

— Так все равно даны не разберутся. Пьяные они, все сожрут.

— Как хотите. Только потом пеняйте на себя, не пришлось бы вам отвечать за гнилье своим добром, — сказал Доброжир и махнул рукой. — Везите добро на княжеский двор.

Глава 35

После осмотра княжеского дворца, Готлиб вышел во двор подавленный. А Харальду дворец понравился, и на обычно суровом лице сияла довольная улыбка.

— Княжеский дворец очень богатый. Да и сам город выглядит не бедно. Тут есть, что взять, — проговорил Харальд. — Но думаю я, что мы слишком малый выкуп наложили на них. Дружинники обижаются, что их лишили права первой ночи. По традиции дружинники владеют городом первые три дня, затем всю добычу должны отдать в общий котел, который должен быть разделен по правилам.

Готлиб вспылил.

— Да, это так, я не разрешил пока грабить город! Это хитрость — пусть дикари сначала пусть соберут малое, а мы посмотрим, как они соберут выкуп, и узнаем, какими богатствами они владеют. А отобрать эти богатства сможем и потом. Я разрешу воинам брать все, что им захочется.

— Это хорошо, — согласился Харальд, но с сомнением заметил: — Только многие воины не понимают твоих хитростей.

Готлиб усмехнулся:

— Умные — поймут. А дураков мы везде и всегда найдем. Нам они без особой надобности.

— А мне как раз умники не по душе. Воин должен рубить мечом, а не философствовать, — сказал Харальд.

— Да, по поводу философии... — Готлиб с мрачным видом показал рукой на многочисленные постройки, украшенные тонкой резьбой, и задал вопрос. — Харальд, что ты думаешь, по поводу всего этого?

— Конунг, ты чем-то недоволен? — спросил Харальд.

— Недоволен! — сказал Готлиб,

— Почему? — удивленно спросил Харальд. — Захвачена богатая добыча. Тут столько добра, что можно купить целое королевство в Дании. Да еще привезут и выкуп...

— Богатства огромные, — сказал Готлиб. — Но все это богатство и великолепие не столько радует, сколько подавляет. Мы раньше такого нигде не видели. И никто не видел.

— A-а, привыкнем! — легкомысленно махнул рукой Харальд.

— Харальд, ты как всегда не видишь дальше своего носа, — сказал Готлиб.

Улыбка с лица Харальда исчезла.

— Это почему, я не вижу дальше своего носа? — обиженно спросил он.

— Потому! Как ты думаешь, если эти богатства подавляют нас, то какое влияние они оказывают на наших воинов?

— Обыкновенное, — каждый хочет заполучить себе часть этого добра, — сказал Харальд и озабоченно заметил: — Надо будет выставить охрану из надежных воинов.

— А я думаю так, — мы уверены, что живущие здесь люди «унтерменшен», второго сорта, а потому не могут быть равны нам. Они — дикари. Они лишь рабы для нас. Поэтому мы имеем право захватывать их земли и города, Убивать и отбирать их добро. Мы высшая раса — раса господ! Потому мы имеем право и должны управлять дикарями, — сказал Готлиб.

— Так происходит во всех землях, которые завоевывают наши соплеменники Боги нам дают власть над дикарями, — сказал Харальд.

— Но мне в голову все время лезет странный вопрос, — если они дикари, то как они смогли все это создать? — проговорил с задумчивым видом Готлиб.

— Это не имеет никакого значения для нас, — сказал Харальд.

— Я тоже так думаю. Но когда я сравниваю наши города с этим, между прочим, одним из многих городов дикарей, то у меня возникает сомнение, — а действительно ли бог дал нам право управлять этими людьми, — сказал Готлиб.

— А у меня нет никаких сомнений: боги дали нам силу, чтобы завоевать этих туземцев, а значит, боги на нашей стороне и пожелали, чтобы мы сделали это, — сказал Харальд.

— Богатство и великолепие их городов вселят сомнения в головы наших воинов, а сомнения повлекут за собой слабость духа, неуверенность в нашем праве быть господами над теми, кто умнее и искуснее нас, — сказал Готлиб.

— У того, у кого есть меч в руке, не должно быть сомнений, он должен сначала рубить, потом думать... а лучше совсем не думать. Поэтому нам не нужны умники, — сказал Харальд.

Готлиб обнял за плечи Харальда и проговорил:

— Ты прав, Харальд, — умники нам не по душе. У того, кто привык разрушать, в голове не могут появиться сомнения... а потому пусть мои воины разрушают все, что им попадется под руку. А для умных голов мы приготовим хорошее лекарство — топор и плаху.

— Вот именно — топор и плаху! — засмеялся Харальд.

Готлиб бросил взгляд на небо и проговорил:

— О, пока мы с тобой томились в сомнениях пришло время получать выкуп.

— Пора, — сказал Харальд.

Готлиб приказал:

— Тогда собери воинов, и идем на площадь.

— Пьяные они. Но, думаю, десятка два соберу, — сказал Харальд.

— Нам этого хватит вполне, — сказал Готлиб.

Харальд собирал воинов за полчаса. Наконец он собрал двадцать воинов и построил их рядом с воротами.

Готлиб подошел к шеренге воинов, прошелся вдоль шеренги, затем медленно прошелся опять, вглядываясь каждому воину в лицо.

Осмотром Готлиб остался вполне доволен: воины хотя и были слегка пьяны, но это не могло помешать предстоящему делу, и даже наоборот, могло помочь.

Это подняло ему настроение, и в хорошем расположении духа он объявил:

— Сейчас дикари должны привезти выкуп; предупреждаю — никому к добру не прикасаться, и никого близко не подпускать. Сначала все осмотрю я и Харальд. Потом Харальд все поделит по правилам — одна треть мне, вторая треть — воеводам, остальное — дружине.

— Что с дикарями делать будем? — спросил один из воинов.

— Целоваться, — с сарказмом сказал Готлиб.

Харальд добавил:

— Пока никого из дикарей не трогать.

Со стороны воинов послышалось недовольное ворчание.

— Тихо! Пока выкуп не привезли, даже пальцем никого не трогать. Кто не выполнит мой приказ — сам голову снесу, —- сказал Готлиб и для утешения добавил: — Время развлечься с дикарями придет скоро. Но начнется оно только по моей команде.

Их разговор прервал деревянный стук колес, и даны увидели, как в ворота въезжают нагруженные возы.

Каждый воз был запряжен двумя лошадями, лошадей вели под узды горожане. Поверх груза были натянуты рогожи.

Рядом с возами шли городские старшины.

В тишине обоз въехал на площадь и остановился. Тут же из всех щелей начали вылезать датские вояки; протирая заспанные глаза, они окружали возы.

— Они могут напасть на возы и растащить все. Прими меры! — сказал вполголоса Готлиб Харальду.

Харальду слова не нужны были. Он отдал команду, и дружинники с копьями наизготовку стали на страже около возов. Вид у них был суровый, и те из данов, кто проявил любопытство к происходящему, остерегся подходить поближе.

Тем временем Доброжир и старшины подошли к конунгу. Шагов за пять перед ними опустились копья, и старшины остановились.

— Доброжир, скажи конунгу, что мы выкуп привезли, — сказал, с опаской поглядывая на острия наконечников, Крив.

— Не к добру это, — пробормотал Громыхало.

Доброжир оглянулся и обнаружил, что с выкупом пришли не все старшины.

— А где Лисий хвост? — спросил он. Впрочем, ответ ему был известен, Лисий хвост не первый раз исчезал, когда появлялась хоть малейшая опасность.

— Тишилы тоже нет, — сказал Громыхало.

— Понятно. У Лисьего хвоста — свой хвост, — многозначительно проговорил Доброжир, тяжело вздохнул и отметил, что мрачное настроение стало для него обычным состоянием.

— Конунг ждет, — напомнил Крив.

Доброжир поклонился конунгу и с достоинством доложил:

— Господин конунг, как и договаривались, я привез выкуп от города.

— Я с тобой ни о чем не договаривался, варвар! — холодно отрезал Готлиб.

— Но...

— Никаких «но», — сказал Готлиб.

Доброжир замолчал.

Сердце его упало куда-то в пятки, потому что он уже догадался, что даны обманули его, и когда заберут выкуп, начнут грабеж.

Готлиб обратился к Харальду:

— Харальд, возьми их под стражу!

За спинами старшин тут же встало несколько воинов с обнаженными мечами в руках.

«О боги, пусть все берут, лишь бы оставили в живых!» — мелькнула в голове Доброжира мысль, и он пообещал богам. — «Останусь живым, принесу вам невиданную жертву».

— В возах меха, мед, воск, — сказал Доброжир дрожащим голосом.

— Где золото и серебро?! — спросил Готлиб.

Доброжир подошел к одной из телег, положил на рогожу руку и сказал:

— Здесь золото.

Готлиб подошел к телеге.

— Показывай!

Доброжир потянул рогожи с воза.

— С других возов тоже пусть снимают рогожи, — распорядился Готлиб. — Буду смотреть.

Сопровождавшие обоз горожане начали открывать возы. Через минуту весь товар в телегах был налицо.

Готлиб осмотрел бочки с золотом и серебром и убедился, что бочки были исправны и обычного размера. Тогда он приказал вскрыть бочки.

Горожане осторожно сбили обручи с бочонков с золотом, подняли крышки, и перед глазам данов засияло золото.

Золота было так много, что Готлиб почувствовал, как его сердце учащенно забилось, задрожали руки.

«Ах, было бы столько золота у меня, когда я боролся за власть с братом Годофридом! — едва не воскликнул вслух Готлиб и прикинул в уме: — На это золото я смог бы набрать большое войско и отобрать у брата королевскую корону».

Однако, завершая осмотр, Готлиб недовольно скривил лицо и сказал:

— Маловаты бочонки.

— Так, обычные бочонки, — осмелился возразить Доброжир.

— Молчи, раб, — сказал Олав.

— Теперь откройте бочонки с серебром, — приказал Готлиб, пропустивший замечание Доброжира мимо ушей.

Вновь застучали топорики. Крышки открылись, и лицо Готлиба стало еще кислее.

С недовольной гримасой он молча осмотрел содержимое бочек. Затем перешел к телеге с мехами и начал их перебирать.

— Хорошие меха, — не удержался он от похвалы и осекся: неосторожной похвалой он связывал себе руки, а этого допустить было нельзя.

«Похвала только портит дикарей, им нужен кнут!» — подумал Готлиб, и ему пришла в голову мысль, надо бы найти повод развязать себе руки и отказаться от всех обязательств.

Размышляя над тем, к чему бы ему придраться, Готлиб задумчиво перебирал шкурки, и тут ему в руки попала побитая молью шкурка. Готлиб обрадовался. Напустив на лицо гнев, Готлиб бросил угрожающий взгляд на Доброжира. Тот невинно закатил глаза к небу.

Готлиб медленно поднес испорченную шкурку к носу Доброжира.

— И что это?

Лицо Доброжира покраснело.

— Ах, проклятые, надо же испортили мех, — запричитал он и набросился на старшин, которые стояли неподалеку, затаив дыхание: — Чьи это меха?

Старшины молчали, и Доброжир пригрозил:

— Глупые! Я же предупреждал вас. Вот что, — будете молчать, даны рассердятся и тогда жди беды. Лучше пусть один пострадает. Так чей это мех?

Крив, глядя в землю, неохотно сознался:

— Моей слободы это мех. Я его сейчас заменю.

— Дурак! Скажи слугам, чтобы скорее несли меха на замену, — сказал Доброжир и обратился к Готлибу: — Господин конунг, прости за недогляд, сейчас принесут новый мех.

Готлиб зло мазнул испорченной шкуркой по лицу старшины, бросил шкурку на землю и кивнул Харальду:

— Харальд, каждую шкуру проверь!

— Проверю, — сказал Харальд.

Затем обратился к Олаву, который помогал в общении с Доброжиром.

— А дикарю скажи, что за обман взыскаем вдесятеро.

Лицо Харальда расплылось в довольной улыбке.

Услышав слова дана, Доброжир похолодел, — его дурные

предчувствия сбывались, конунг искал предлога, чтобы нарушить свое обещание не грабить город.

Доброжир попытался успокоить Готлиба:

— Господин конунг, мы все исправим...

Но Готлиб не стал слушать и перешел к возам с продовольствием. Здесь он сразу придрался к муке.

Он схватил горсть муки и начал совать ее в лицо Доброжиру и орать, брызгая слюной.

Доброжир не шевелился и вскоре стал похож на гипсовую статую.

Этой картиной забавлялись собравшиеся вокруг даны: тыча пальцами в словенских старшин, они хохотали, держась за животы.

Наконец Готлибу надоело это развлечение, и он перешел к делу.

— Вот что! Боги мне свидетели, что с дикарями я старался вести себя честно: я даже дал им слово, что не трону их города, если они заплатят небольшой выкуп. Хотя рабам я никаких обещаний не даю. Но, как знаете, я всегда был честным и мягким человеком. И я дал обещание рабам, хотя они и не заслуживали моего снисхождения! — громко сказал он с нескрываемой иронией, обращаясь к данам.

Из толпы данов послышались крики, перемешанные с хохотом.

— Да, наш конунг добрый и честный человек!

Готлиб поднял руку, призывая к тишине. Как только хохот стих, продолжил:

— Но пусть боги будут свидетелями того, что дикари нас обманывают, — они подсовывают нам худые меха и дают маленькие бочонки золота и серебра.

Из толпы послышались крики:

— Смерть рабам!

Готлиб повысил голос:

— Раз они нас обманывают, то идите и сами возьмите у них все, что захотите!

Доброжир упал к ногам Готлиба.

— Господин конунг, пощади нас.

Готлиб брезгливо оттолкнул его ногой и крикнул:

— А этих собак посадите в подвал. Пусть они побудут у нас заложниками. И если в городе хоть одного воина пальцем тронут, мы их вздернем на воротах.

Глава 36

Ратиша поднял Гостомысла с утра пораньше, еще до зари.

С вечера они договаривались сбегать на лодке в одну из многочисленных проток, где Ратиша несколько дней назад обнаружил лежку огромных сомов, и порыбачить.

Ратиша за последнее время стал близким другом Гостомысла.

Ратиша нравился Гостомыслу: его мысли ловит с лета, словно их предугадывает, да и с выполнением заданий ждать не приходится.

Сегодня он пообещал показать ему, как ловить сомов.

На рыбалку оделся Гостомысл просто: штаны из суровой домотканины, заправленные в высокие кожаные сапоги, кожаный жилет, поверх — кафтан из толстой шерсти.

Когда выходил, Ратиша набросил ему на плечи еще и овчинный тулуп.

— Я не замерз, — сказал Гостомысл.

— На воде холодно, — сказал Ратиша.

Гостомысл накинул на плечо тяжелый тулуп, и они пошли к причалам.

Лодка была причалена около княжеской ладьи.

У лодки стояло четверо парней. В руках у одного горел факел, который смутно освещал лодку и борт ладьи.

Парни о чем-то тихо разговаривали между собой, увидев Ратишу и Гостомысла, замолчали, и когда те подошли, поприветствовали:

— Будь здрав княжич!

Гостомысл окинул взглядом парней: парни крепкие.

Ратиша подыскивал в дружину Гостомысла ребят не старше шестнадцати лет, но эти выглядели старше.

«Крепкие парни всегда кажутся старше своего возраста», — подумал Гостомысл.

Ратиша, подбирая парней для дружины, часто приводил к Гостомыслу новых людей. Из-за этого Гостомысл не успевал запоминать их имена.

И с этими он не успел познакомиться. О них помнил, только, что они дети бояр. Больше ничего.

Но это было не страшно, постепенно, если они приживутся в его дружине, он узнает их лучше.

На шум с ладьи свесился сторож с копьем и окинул парней подозрительным взглядом.

Узнав Гостомысла, поздоровался:

— Здрав будь, княжич!

Затем поинтересовался:

— На рыбалку собрались?

— На рыбалку, — сухо проговорил Ратиша, и сторож спрятался.

Гостомысл передал парням тулуп, и те перенесли его на лавку на корме. Ратиша зашел на лодку и подал руку Гостомыслу.

— Заходи, княжич, — пригласил Ратиша.

«Я не маленький»! — подумал Гостомысл и руку не взял, но, перешагнув через борт лодки, едва не упал, — лодка неожиданно качнулась.

Ратиша поймал его руку, благодаря чему Гостомысл удержался на ногах.

На дне лодки Гостомысл заметил оружие: луки, копья, топоры, и даже пару щитов. Оружия для рыбалки было многовато.

— Зачем это? — спросил Гостомысл, кивнув головой на оружие.

— Даны ушли, но осторожность никогда не мешаед, по лесу всякий народ ходит, — сказал Ратиша.

Парни расселись по местам и пристраивали весла.

— Как вас зовут? — обратился Гостомысл к парням.

— Радигост, — сказал один.

— Новик.

— Милорад.

— Мечислав.

— Хорошо, — сказал Гостомысл.

Ратиша сел к кормчему веслу. Гостомысл сел рядом.

Как и предупреждал Ратиша, от воды действительно тянуло холодом, и Гостомысл закутался в тулуп.

Как только он устроился, Ратиша отдал приказ отчаливать.

В черно-сливовом небе хрустальными капельками блестели звезды и чарующе притягивали к себе взор. Но, как только отошли от берега, попали в такой густой туман, что с трудом различались гребцы на дальней лавке.

— Не заблудимся? — с тревогой в голосе поинтересовался Гостомысл.

— Нет, — сказал Ратиша.

— Больно темно, — сказал Гостомысл.

— Сейчас солнце покажет край над горизонтом и разъест туман, — сказал Ратиша.

Он вынул из сумки, висевшей через плечо, какую-то чистую тряпицу и развернул ее. Там обнаружилась иголка с ниткой, привязанной за середину иглы.

Ратиша подержал с минуту нитку на вытянутой руке. Он смотрел на иголку, которая сначала медленно повела острым концом по кругу, но затем остановилась, лишь мелко подрагивала. Наконец Ратиша кивнул — правильно идем, — бережно приколол иглу к тряпице, аккуратно завернул тряпицу и спрятал сверток обратно в сумку.

Гостомысл подобное колдовство ни разу еще не видел, но спрашивать не стал, его интересовало другое.

— А на разбойников не нарвемся? — спросил Гостомысл.

— Нет, разбойники ушли, — сказал Ратиша.

— Почему ты в этом уверен? — спросил Гостомысл.

— Потому что, княжич, разбойники, получив отпор, не будут напрасно тратить силы на осаду города. Они берут города с налета, а если не удается взять, то уходят, — сказал Ратиша.

— С чего это ты взял? — недоверчиво сказал Гостомысл.

— Княжич, ну а ты на ихнем месте чтобы делал? — спросил Ратиша.

Гостомысл немного подумал и ответил:

— На их месте, я бы пошел грабить другие места.

Ратиша тихо рассмеялся и спросил:

— Княжич, а почему ты так решил?

Гостомысл заулыбался.

— Так княжеская дружина сидит в городе, ждет нападения. Пока обороняет город, малые городки и села остались без защиты, — самое удобное время грабить. Они же разбойники, им не земля нужна, а добыча!

— Вот именно, — удовлетворенно проговорил Ратиша, и польстил княжичу — Княжич, однако, ты мудр. Хорошо дружине будет с тобой.

Гостомысл вздохнул.

— Ну, так это будет не скоро.

— Почему не скоро? — удивился Ратиша. — Года за два соберем дружину, князь приставит тебе для совета дядьку...

— У меня есть советчик — Стоум, — сказал Гостомысл.

— Ну, значит, боярина Стоума. И даст в кормление какой-либо городок, — сказал Ратиша.

— Этого еще два, а то и четыре года ждать, — проговорил Гостомысл и вгляделся в туман.

Туман начал сереть.

Поднялся едва заметный ветерок, который принялся проедать в тумане дыры, и туман зашевелился, словно большой встревоженный зверь.

— Не заблудились? — спросил Гостомысл.

Ратиша снова вынул из сумки тряпицу и повторил процедуру с иголкой.

Спрятав сверток назад, уверенно проговорил:

— Сейчас должны выйти из тумана, а там протока, в нее и нырнем.

— И как ты что-либо разбираешь в этом тумане? — спросил с удивлением Гостомысл.

— У кормчих есть секреты, — загадочно улыбаясь, проговорил Ратиша.

— Как можно различить дорогу в тумане? Только — колдовством! Ты волхв, что ли? -- спросил Гостомысл.

— Не волхв, но есть маненько, — со смешком проговорил Ратиша.

— А при чем тут игла на нитке? — спросил Гостомысл.

— Такая игла большая редкость. Но кто ею владеет, тот всегда найдет домой дорогу, и в тумане, и ночью, Потому что в этой игле заключена волшебная сила — она острием все время показывает на север.

Гостомысл потянулся, и тулуп соскользнул с плеч.Тостомысл вернул его на место и спросил:

— И где же ты добыл эту чудесную иглу?

Ратиша рассказал свой секрет:

— Когда на нас напали разбойники, то все на ладье были ранены, в том числе и кормчий Сом. Пришлось мне сесть за кормчего, А, чтобы я не заблудился, Сом дал мне эту иглу и объяснил, что с ней делать. А потом не стал забирать, сказал что, так как молодой княжич берет меня к себе, то мне эта игла еще пригодится.

— Это дорогой подарок, — сказал Гостомысл. — Н що будет тебе отдариться чем-либо ценным.

— Надо будет, — сказал Ратиша.

Гостомысл подумал, что у молодого человека не может быть ничего ценного, тем более, что пока он состоит в дружине, которой, честно говоря, еще и нет.

— А у тебя разве что-либо есть, — спросил Гостомысл.

— Пока нет, — сказал Ратиша.

— Вернемся с рыбалки, я тебе дам что-либо, — сказал Гостомысл.

— Благодарю, князь, — сказал Ратиша.

— Пока рано, — сказал Гостомысл.

— Ты меня взял в свою дружину, это честь для меня, — сказал Ратиша.

— У тебя родные кто-либо есть? — спросил Гостомысл.

— Отец мой, Всеслав, погиб, — сказал Ратиша.

— Это я помню, — сказал Гостомысл. — А мать, братья?

— Братьев нет. А мать уехала в село, — сказал Ратиша.

— А сестры? — спросил Гостомысл.

— Есть сестра Рада. Но она еще маленькая, — сказал Ратиша.

— Вырастет — выдадим замуж за красивого и богатого боярина, — сказал Гостомысл.

Пока разговаривали, лодка выскочила из тумана и едва не врезалась в берег. Но Ратиша быстро переложил рулевое весло, и лодка скользнула вдоль берега.

Пробившееся сквозь туман солнце тут же начало печь плечи.

— Вовремя! — усмехнулся Гостомысл и сбросил с плеч тулуп.

— Щас пройдем немного по протоке и будем на месте, — объявил Ратиша.

Действительно через несколько минут лодка сравнялась с пологим берегом, над которым шатром нависли вербы.

Ратиша смело направил лодку прямо под шатер. Здесь оказалась ровная площадка, заросшая невысокой травой, удобная для небольшого лагеря.

— Причаливаем здесь! — распорядился Ратиша, и, как только лодка коснулась носом берега, один из гребцов соскочил на берег, принял веревку и привязал ее к стволу вербы.

Когда лодка была закреплена, парни занялись оборудованием лагеря: начали выкладывать из лодки на поляну вещи.

Ратиша прихватил с собой несколько войлочных попон, и эти попоны расстелили по земле.

Видя, что оборудование лагеря затягивается, Гостомысл сказал:

— Пойду я пока осмотрю окрестности.

— Я с тобой пойду, — сказал Ратиша.

— Не надо. Я недалеко похожу. Ты лучше скорее готовь лагерь, — сказал Гостомысл.

— Это остров, и людей тут нет, но на всякий случай, княжич, возьми лук и стрелы, — посоветовал Ратиша.

— Зачем брать оружие, если это остров и тут нет людей? — спросил Гостомысл.

— Ну а попадется какая дичь — подстрелить, — сказал Ратиша.

— Ладно, — сказал Гостомысл.

Ратиша подал ему лук и колчан со стрелами.

— Если попадется крупная дичь: вепрь или лось — не стреляй, — предупредил Ратиша.

— А что?

— Одной стрелой их не убьешь, а раненые они могут и покалечить. Особенно вепрь. Тут его самые любимые места, — сказал Ратиша.

— Кого же тогда стрелять? — спросил Гостомысл.

— Птицу: уток, гусей, — сказал Ратиша.

— Ага! — сказал Гостомысл, и на его губах появилась скептическая ухмылка.

— Если что — зови, — сказал Ратиша.

— Позову, — сказал Гостомысл и направился в глубину острова.

— Княжич, ты только далеко не уходи, сейчас пойдем на рыбалку, — крикнул вслед Ратиша.

Гостомысл пропустил предупреждение Ратиши мимо ушей.

Через десяток шагов Гостомысл отметил, что остров был сухой.

По берегу шла заросшая высокой травой и цветами поляна, за поляной белели кружева березового леса с затейливой зеленой вязью.

Гостомысл пересек поляну, приторно пахнувшую чем-то медовым, и вошел в березняк.

Толстые в охват березы верхушками уходили в бесконечное лазоревое небо. Под березами царила приятная прохлада.

Гостомысл прошел еще пару сотен шагов и вышел снова на поляну. За ней виднелась бескрайняя вода.

«Так и есть — остров»! — подумал Гостомысл.

Теперь, когда он исследовал остров, нужно было возвращаться назад, — Ратиша, наверно, уже искал его, — но Гостомысл вдруг почувствовал в теле необъяснимую усталость и непреодолимое желание лечь под дерево и уснуть.

Гостомысл удивился этому, ведь он гулял совсем немного.

Но уютная тень под большим деревом манила к себе непреодолимой силой.

«Но что случится, если я присяду под деревом на минуту? — пришла в голову Гостомысл а мысль. — Ничего! Ведь я присяду всего лишь на минуту, передохну немного, потом встану и пойду, а если мне будет угрожать опасность, то позову Ратишу; он недалеко и услышит мой зов».

После такого аргумента Гостомысл без сомнения сел в тень под деревом и положил на землю рядом с собой лук.

Он и не заметил, как его веки отяжелели и глаза закрылись сами собой.

Но забытье продолжалось мгновение. Потому что он тут же открыл глаза и увидел, как из-за ближайшего дерева вышла девушка с луком в руке и стрелой.

Нет, скорее это был еще ребенок, потому что она была похожа на молодой росток. У нее были длинные бело-платиновые волосы, свободно спадающие на плечи. Чистое приятное лицо. Большие странные зеленые глаза.

Пахло от нее чем-то травянистым и приятным.

Гостомыслу показалось, что на ней совсем нет одежды. На ней было что-то призрачное, такое, отчего ее тело сливалось с травой и березами; и из-за этого ее почти нельзя было различить на фоне деревьев и травы.

Но как ни вглядывался в нее Гостомысл, не мог рассмотреть деталей; он лишь видел обычные для молодых женщин очертания тела.

Все это сильно взволновало юношу, заставив его сердце биться, точно оно хотело выскочить из груди.

Гостомысл подумал, что эта девушка заставила его первый раз почувствовать себя не мальчиком, а мужчиной.

В ее лице было что-то неуловимо знакомое.

«Голубка», — мелькнула мысль в его голове и пропала.

Глава 37

— Ты кто? — наконец хрипло спросил изумленный неожиданной встречей Гостомысл и судорожно сглотнул слюну.

Девушка, прикрыв узкой ладошкой рот, хихикнула:

— Догадайся.

«Нет, это все-таки Голубка»! — подумал Гостомысл. Подумал так, наверно, потому что в присутствии этой странной девицы Гостомысл чувствовал себя также необыкновенно глупо, как и когда разговаривал с Голубкой.

— Сейчас схвачу, сразу расскажешь! — пригрозил Гостомысл, досадуя на себя.

— А ты попробуй, поймай меня, — вредно хихикнула девушка.

Гостомысл быстрым движением попытался схватить ее, он даже почувствовал ее упругое горячее тело, но она непостижимо быстро, словно змея, тут же ускользнула из его объятий.

Гостомысл тут же повторил попытку, и снова она оказалась безуспешной, и он сердито сказал:

— А вот я сейчас прикажу своим людям схватить тебя. Они тут, рядом.

Улыбка мгновенно исчезла с лица девушки.

— Послушай, Гостомысл...

Гостомысл смутился.

— Ты знаешь — кто я? — перебил он девушку.

— Знаю, — сказала девушка.

— Откуда? Я не говорил тебе своего имени, — сказал Гостомысл.

— Мне не надо спрашивать у тебя имя, чтобы знать тебя, — сказала девушка.

— Но откуда?

— Твой предок совершил большую ошибку, — он обидел саму Лелю и ее мать Ладу, — сказала девушка.

— Я слышал об этом, — сказал Гостомысл. — Но откуда ты это знаешь?

— За это поплатился страшной карой — с тех пор все его потомки мужского пола умирают, едва достигнув совершеннолетия, — сказала девушка.

Гостомысл помрачнел.

— Я знаю об этом, — сказал Гостомысл.

— Так стоит тебе усугублять свою судьбу? — спросила девушка, и в ее словах послышалась угроза.

— Я должен умереть? — сказал Гостомысл.

— Все люди умирают, — сказала девушка.

— Я воин, я не боюсь смерти! — сказал Гостомысл.

Девушка звякнула колокольчиком:

— Ты пока смешной мальчишка!

— Я воин! — упрямо повторил Гостомысл, и в его глазах сверкнула злость.

— Хорошо, ты воин, — согласилась девушка. — Тогда почему ты обижаешь меня? Воины не обижают женщин.

— Прости, я даже и не думал тебя обижать, но ты же все время дразнишь меня, — смущенно проговорил Гостомысл.

На губах девушки вновь появилась прелестная улыбка.

— Но судьбы я не боюсь, — гордо сказал Гостомысл.

Девушка приблизилась к нему совсем близко и в упор взглянула в его глаза.

Девушка положила руки ему на плечи и приблизила свои губы к его губам. Гостомысл вздрогнул, и по его телу пробежала дрожь.

Почувствовав сладкое женское дыхание, Гостомысл закрыл глаза и осторожно, боясь, что она снова ускользнет от него, обнял ее.

Ему показалось, что он попал в рай. Как сквозь сон доносились отрывки слов.

— Ты красивый юноша...

— И ты прекрасна, как богиня любви... — говорил Гостомысл.

— Я люблю тебя...

— Ты моя мечта... — говорил Гостомысл.

Через сколько времени он пришел в себя, Гостомысл не знал.

Он лежал на мягкой траве под огромной чашей синего неба. Над ним склонились белые ромашки.

Его лицо щекотали мягкие волосы. Девушка сидела рядом и смотрела на него. На ее губах блуждала едва заметная улыбка.

Гостомысл сел.

— Вот видишь, — серьезно проговорила девушка, — для того, чтобы познать любовь, совсем не надо брать девушку силой; настоящая любовь только в согласии.

— Скажи, как тебя зовут? — спросил Гостомысл.

Девушка усмехнулась.

— Зачем тебе знать мое имя? — спросила она.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал Гостомысл.

— Ты хороший мальчик. Я полюбила тебя. Я мечтала бы, чтобы ты стал моим мужем. Но я никогда не смогу стать чьей-то женой, — сказала девушка.

Гостомысл схватил ее за руку.

— Неужели это и все? И я даже не узнаю твоего имени, — сказал он.

Девушка вскочила и потянула руку, которую крепко держал

Гостомысл.

— Прости! — пробормотал Гостомысл и встал. — Все равно я теперь не отпущу тебя. Ты будешь моей женой. Даже если за это меня покарают боги.

— Ах, милый мальчик, ты слишком самоуверен — если ты не смог меня поймать, то как же сможешь удержать? Нет, ты меня не удержишь, — сказала девушка.

— Тогда я пойду с тобой, — загорячился Гостомысл.

Девушка отстранилась от него и снова залилась звонким колокольчиком.

— Но ты же не знаешь, кто я!

— Тогда скажи, — кто ты? — сказал Гостомысл.

Девушка шагнула в сторону леса и остановилась, бросила задумчивый взгляд на Гостомысла и проговорила:

— Мальчик, вместо своего имени, оно все равно тебе ничего не даст, я сделаю тебе дорогой подарок: я не могу снять проклятие Лели, наложенное на твой род, но я смогу изменить его, — пока я буду жить в твоем сердце, ты не умрешь. Знай: ты будешь великим вождем, и тебя будут помнить века, но тебя ждут и великие потери, и твое горе будет безмерно; ты будешь любить так, как никто на свете, но любимая тебе не достанется; у тебя будет много любимых детей, но они умрут; твой род по мужской линии прервется, но его продолжат твои внуки, которые свершат немало славных дел... но их потомки забудут тебя.

На глазах девушки блеснула жемчужная слеза.

— Прощай.

Девушка шагнула в сторону за березу и исчезла, словно ее никогда и не было.

— Ужасное предсказание, — задумчиво проговорил Гостомысл, провожая ее взглядом.

Глава 38

Когда Гостомысл вернулся, под деревом уже тлел костер. Вкусно пахло жареным мясом. Над костром на вертеле жарился поросенок. Ратиша взял поросенка из дома, чтобы не тратить время на охоту.

Около костра был один Ратиша, он не столько смотрел за поросенком, сколько по сторонам. Из-за этого поросенок пережарился и одним боком стал угольно-коричневым.

Увидев Гостомысла, Ратиша бросился к нему.

— Княжич, ты где пропадал? — спросил он взволнованным голосом.

— Я недалеко на поляне был, — сказал Гостомысл.

— Тебя нет уже второй час. Мы обыскали весь остров, а тебя не нашли. Тогда я вернулся к костру, а остальные снова пошли тебя искать, — сказал Ратиша.

— Я был всего лишь в сотне шагов отсюда. Наверно, я уснул, — сказал Гостомысл.

— Лесные боги что ли побаловали? — возмущенно проговорил Ратиша.

— Не знаю, — сказал Гостомысл.

— Я боялся за тебя, — сказал Ратиша.

Гостомысл сел на лежащее на земле бревно и устало откинулся спиной к стволу дерева.

— Я есть хочу, — сказал он.

— Ты голоден? — спросил Ратиша.

— Голоден, — сказал Гостомысл.

Ратиша вынул нож из-за пояса и примерился им к тушке, выбирая место посочнее.

— Поросенок перезрел, — с сожалением проговорил он, тыча кончиком ножа в карамельную кожицу. Наконец он нашел подходящее место, срезал с тушки кусок сочного мяса и на острие ножа подал его Гостомыслу.

Гостомысл взял нож. Кусок мяса аппетитно сочился жиром, и Гостомысл жадно впился в него зубами.

А Ратиша, вытерев руки о штаны, взял рог и дунул в него, сообщая товарищам, что княжич нашелся.

Потом присел рядом с Гостомыслом.

— Княжич, что же с тобой случилось? — снова спросил он.

— Это остров? — задал вопрос Гостомысл.

— Да, это остров, — подтвердил Ратиша.

— Кто-нибудь тут живет? — спросил Гостомысл.

— Тут никто не живет, — Ратиша насторожился. — А что — ты кого-то видел? Неужели разбойники?

— Нет, не разбойники, — проговорил Гостомысл и протянул освободившийся нож Ратише. — Возьми.

— Да кого же ты видел? — с недоумением спросил Ратиша, взяв нож.

Гостомысл покосился на него и задумался, стоит ли рассказывать Ратише правду. Ему не очень хотелось делиться воспоминаниями о встрече с так полюбившейся ему девушкой Ему показалось, что его рассказ будет похож на хвастовство о победе над девушкой. Но ведь он не победил ее, а покорился. Покорился любви. А похвальба и настоящая любовь не совместимы.

Но все же решился. Для чего же существуют друзья, если не для того, чтобы делиться с ними своими секретами.

— Девушку. Прекрасную девушку, — признался Гостомысл, и Ратиша заметил, как в глазах княжича загорелся странный огонь.

— А кто с ней был? — спросил Ратиша.

— Как — кто? Она была, конечно, одна, — сказал Гостомысл.

— Она была здесь, в лесу, одна?! Такого не может быть! — не поверил Ратиша.

— Почему не может быть? — спросил Гостомысл.

— Да кто же юную девушку отпустит одну в лес? — задал вопрос Ратиша.

— Не знаю, — сказал Гостомысл.

— Она что, дикарка? — воскликнул Ратиша.

— Нет.

— Но на одну девушку в лесу и звери... и люди могут напасть.

— Она умеет постоять за себя, — проговорил Гостомысл, вспоминая, как он пытался поймать девушку, но не мог.

— И оружие у нее есть?

— И оружие. У нее есть лук и стрелы. Она, наверно, охотница. Это необыкновенная девушка, — сказал Гостомысл.

Ратиша что-то заподозрил.

— Постой, княжич, во что она, говоришь, была одета? — спросил Ратиша.

— На ней была странная одежда, вроде она и одета, и одежды нет, но сливается она с лесом и травой, — сказал Гостомысл.

— И ты с ней говорил? — спросил он.

Гостомысл кивнул головой.

— Да, говорил... она подарила мне свою любовь, — краснея, сказал он.

Ратиша понимающе заулыбался, и Гостомысл поспешил объяснить:

— Это не то, что ты думаешь — это настоящая любовь, я влюбился в нее с первого взгляда.

— И как она выглядела на лицо? — спросил Ратиша, и Гостомысл начал описывать лицо девушки.

По мере того как он рассказывал, на лице Ратиши вырисовывалось беспокойство, перемешанное с испугом.

Не дослушав окончания рассказа, он перебил Гостомысла:

— Она сказала свое имя?

— Нет, имя не сказала, хотя я ее спрашивал, — удивляясь испугу Ратиши, ответил Гостомысл.

— И охотница, и одета странно, и зеленые глаза; и сливается с лесом, и пахнет цветами и травой, — задумчиво перечислил Ратиша приметы девушки и сделал неутешительный вывод: — Однако как все плохо!

— Все — плохо? Неужели ты боишься девушек? — пошутил Гостомысл, чувствуя на сердце холодок.

— Я девушек не боюсь, — серьезно сказал Ратиша.

— А в чем же дело, чего ты боишься? — спросил Гостомысл.

— Я боюсь другого, — уклончиво промолвил Ратиша.

— Но чего ты так боишься? — спросил Гостомысл. За смутными словами Ратиши он почувствовал тайную угрозу, и теперь начал волноваться и он.

Ратиша склонился к самому уху Гостомысла.

— Княжич, боюсь, это была не обычная лесная ведунья, — проговорил он.

— Это — ведунья? Я и не предполагал, что она ведунья, — удивленно проговорил Гостомысл.

— Нет, это не ведунья. Это гораздо хуже.

— Что — хуже?

— Мне кажется, это была сама Девана — дочь Перуна и Летницы, богиня лесов и охоты, — шепотом сказал Ратиша и оглянулся.

Гостомысл вспомнил предсказание девушки и похолодел.

— Тогда все понятно. Поэтому она и одета странно... и вела себя странно, — сказал он.

— Встреча с богиней не к добру... — сказал Ратиша.

— Она не сделала мне вреда. Она сказала, что полюбила меня, — проговорил Гостомысл. Его беспокойство усилилось, и он пытался успокоить себя.

Ратиша встревоженно оглянулся на березовую рощу, откуда донесся треск сухого дерева.

— Княжич, никому никогда не говори, что она тебе сказала. И вообще, что ты с ней встречался. Женщины не любят, когда мужчины рассказывают о встрече с ними другим, — предупредил Ратиша.

— Она богиня.

— Тем хуже для тебя.

К костру вышли молодые дружинники. Увидев князя, они обрадовались:

— Слава богам, княжич, что ты нашелся!

Ратиша склонился к уху Гостомысла и тихо проговорил:

— Как утверждает князь Буревой, страшна любовь женщины, но еще страшнее любовь богини.

На секунду он запнулся и добавил:

— Княжич, я думаю, что нам не стоит тут задерживаться. Девана не любит, когда кто-то охотится в ее владениях. Я не хотел бы мести богов.

Глава 39

Утро было ясным. Но вскоре небо начали затягивать темные облака. Тревожно поглядывая на них и чего-то опасаясь, Ратиша истово подгонял гребцов. После рассказа Гостомысл а он был сильно напуган и даже не скрывал этого.

Гостомысл, наоборот, не видел во встрече с Деваной ничего страшного. В конце концов — она подарила ему свою любовь и пообещала ему долгую жизнь.

На это Ратиша угрюмо возражал, что любовь богов дело опасное, потому что боги переменчивы, и благосклонность легко может смениться на ненависть.

Гостомысла его рассуждения не убедили.

Они тихо разговаривали.

— Нет! — сказал Гостомысл. — Если женщина отдает свою любовь мужчине, то это настоящая любовь, а настоящая любовь никогда не проходит.

— Ты ошибаешься, княжич, нет ничего постоянного на этом свете, особенно женщины. От любви до ненависти один шаг, и к тому же очень маленький, — уперся Ратиша.

— Я не давал ей повода для ненависти, я даже предлагал ей выйти за меня замуж, — перебил его Гостомысл.

Ратиша открыл от удивления рот.

— Ты предлагал богине замуж?! — спросил он с испугом.

— А что? — спросил Гостомысл.

— И она? — спросил Ратиша.

— Она отказалась, — сказал Гостомысл.

— Женщины, даже отказываясь выйти замуж, считают мужчин своими, — сказал Ратиша.

— И...? — сказал Гостомысл.

— Поэтому ревнуют к другим женщинам... — сказал Ратиша.

— У меня нет других женщин, — сказал Гостомысл.

Ратиша окинул его взглядом.

— Пока, — улыбнулся он. — Ты будешь князем, и у тебя будет много женщин.

— Но я буду любить только одну, сказал Гостомысл.

— И зря, — сказал Ратиша.

— Почему? — спросил Гостомысл.

— Потому что женщины созданы богом для услужения мужчинам, — сказал Ратиша.

— Глупости! Если для услужения, то зачем же тогда бог наделил людей способностью любить женщин? — спросил, улыбаясь, Гостомысл.

— Как зачем? Чтобы женщины могли рожать мужчин, — сказал Ратиша.

— Так для этого достаточно служанке приказать, — сказал Гостомысл.

Ратиша почесал затылок.

— Ну да.

— Но ведь боги тоже мо~ут любить, — напомнил Гостомысл.

— Ну и что?

— Значит, если любовь —- это чувство богов, то как они позволили людям тоже испытывать это чувство? Разве позволено низшим существам иметь то, что имеют и высшие? — спросил, улыбаясь, Гостомысл.

Ратиша наморщил лоб, но ничего не смог придумать в ответ и сдался:

— Княжич, ты меня совсем запутал.

Гостомысл засмеялся.

— Если боги могут любить друг друга, и люди могут любить друг друга, то почему боги не могут любить людей, а люди богов? — задал он вопрос.

Ратиша задумался на минуту, потом покосился на княжича и проговорил:

— А может быть, все, что произошло с тобой, и к лучшему. Не многим смертным удавалось добиться любви богов. В конце концов жизнь человека лишь небольшая искра в огне вечности. Костер горит, а искры гаснут, гонимые ветром времени. Может, все и к лучшему, если, конечно, все, что ты рассказываешь, не сон.

— Не сон, — сказал Гостомысл и, взглянув на собирающиеся над горизонтом тучи, сказал: — Кажется, дождь собирается.

— Точно будет буря, — уверенно сказал Ратиша, — поэтому я и тороплюсь вернуться домой.

Гостомысл покрутил головой и снова рассмеялся.

— Ты чего смеешься? — с недоумением спросил Ратиша. — Буря на Нево-озере — дело очень опасное.

— Да вот я подумал, а могут ли у богини появиться дети от смертного? — спросил Гостомысл.

— Да кто его знает? Они же боги, — Ратиша снова почесал затылок. — Впрочем, и у богов имеются дети, правда, не говорится, кто их отцы. Но у греков есть былина, что один из их богов — Геракл, был сыном главного их бога Зевса от земной женщины. Он совершил немало подвигов, за что и был произведен в боги. Но чтобы у богини был ребенок от смертного, я не слышал.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Гостомысл.

— Мой отец ходил с купцами к грекам, там и наслушался. Да и книги привозил, — сказал Ратиша.

— Ты знаешь по-гречески? — спросил Гостомысл.

— Знаю. И по-свейски знаю, — сказал Ратиша.

— Я тоже знаю, — сказал Гостомысл и поинтересовался: — А по-датски умеешь?

— Зачем? — спросил Ратиша.

— Язык врагов надо знать, — сказал Гостомысл.

— Ага. Ну, понадобится — выучим, — сказал Ратиша.

Глава 40

Лодка причалила к берегу, когда тучи затянули все небо, и из них начала сочиться дождевая влага.

Подхватив оружие и прикрывая головы плащами, Гостомысл и Ратиша быстро пошли в город. Молодые дружинники остались разгружать лодку.

Дежуривший у ворот на княжеский двор дружинник, увидев Гостомысла, облегченно воскликнул:

— Хвала богам, наконец-то ты, княжич, нашелся!

Гостомыслу не понравился тон голоса, которым он говорил: в нем чувствовались неприятности... большие.

— Что случилось?! Разбойники опять идут на нас? — быстро спросил он.

Дружинник покачал головой и участливо сказал:

— Нет, княжич, дело совсем плохое — твой отец при смерти!

— Как — при смерти? — недоверчиво воскликнул Гостомысл.

— Он умирает. Он не умер только потому, что ждет тебя, — сказал дружинник.

— Но ведь он вечером был здоров. Что случилось утром? — проговорил Гостомысл и, не дожидаясь ответа, бросился во дворец.

В коридорах дворца было необычно много людей, они небольшими кучками стояли у стен с мрачными лицами. Заметив Гостомысла, горестно закачали головами.

Это еще больше встревожило княжича.

Отца он нашел в его спальне. Отец лежал, в постели.

На лавках у стен сидели самые близкие бояре с угрюмым видом и тихо перешептывались.

Гостомысл подошел к кровати и увидел, что у отца почернело и опухло лицо, глаза закрыты, губы растрескались и покрылись белым налетом. Он почти не дышал.

Гостомыслу пришла в голову мысль, что отец умер, и его сердце холодной змеей охватил страх, — он вдруг понял, что если отец умрет, то он должен будет занять княжеское место.

До сегодняшнего дня Гостомысл был за широкой спиной отца. Отец решал все. Остальным, в том числе и Гостомыслу, оставалось только исполнять его волю.

Отец казался ему богом, мудрым и непогрешимым. И даже если он совершал что-то, что ставило их в тяжелое положение, то и это казалось глубоко тайным планом, суть которого обычным людям понять было непостижимо.

Гостомысл представил в уме, как ему придется принимать решения, и от этого по его телу прошла дрожь.

«Нет, я не готов стать князем. Если отец умрет, то я неминуемо погибну», — подумал Гостомысл.

Конечно, когда-либо ему придется занять место отца, но это казалось ему далеким; таким далеким, что почти невозможным.

От этих страшных мыслей глаза мальчика стали наполняться слезами, судорога сжала горло петлей-удавкой, и ему нестерпимо захотелось уснуть, чтобы никогда не проснуться: тогда не будет никаких проблем.

Из транса Гостомысла вывело чье-то прикосновение к руке.

— Княжич, он ждет тебя, — проговорил тихий голос в ухо.

«Я не умер... и не уснул», — подумал Гостомысл, наклонился над отцом и тихо позвал:

— Отец, отец, ты слышишь меня, это я — твой сын Гостомысл.

Князь Буревой приоткрыл веки. По тому, как дрожали веки, было видно, как это ему тяжело далось. По его усталым движениям Гостомысл неведомым чувством догадался, что он вот-вот умрет.

— Отец, что с тобой случилось? — с тоской спросил Гостомысл и увидел, как его слеза капнула на щеку отца.

Князь что-то прошептал. Что он сказал, Гостомысл не расслышал, поэтому склонился к самым его губам.

Наконец разобрал.

— Сын, я умираю, Мора дышит мне уже в лицо. Скоро ты станешь князем. Судьба сложилась так, что я совершил немало хороших и плохих дел. Ничего изменить уже нельзя, и не нам оценивать наши поступки. Я ни о чем не жалею. Жалею только об одном — из любви к тебе я чрезмерно опекал тебя. Теперь ты остаешься один. Но я уверен, что ты справишься, и станешь настоящим князем. Ведь ты наследник рода словенских князей.

Князь замолчал. Заметно было, что он держится из последних сил.

— Я буду князем словен! — твердо пообещал Гостомысл.

Лицо князя посветлело.

— Пусть ближе подойдут бояре. Я хочу дать им наказ, — сказал князь.

Гостомысл выпрямился, бояре, наблюдавшие за разговором князя с сыном, но не слышавшие, что князь говорил сыну, с нескрываемым любопытством смотрели на него.

— Бояре, князь просит, чтобы вы подошли ближе, — сказал Гостомысл.

Бояре торопливо поднялись с лавок и окружили больного князя.

Почувствовав дыхание многих людей, князь снова открыл глаза, приподнял голову и неожиданно громко проговорил:

— Дружина моя, народ словенский, я умираю. Князем над вами и народом словенским по родовому праву оставляю своего сына, Гостомысла. Служите ему и слушайтесь его, как меня самого. Будьте ему опорой и мудрыми советчиками.

На этом силы князя закончились, он закрыл глаза и уронил голову на подушку. Подумав, что отец умер, Гостомысл бросился к нему на грудь со слезами.

Но князь Буревой опять открыл глаза.

— Гостомысл, я любил твою мать. Найди и защити ее, — прошептал он.

После этого князь Буревой опустил веки. По его щеке скользнула прозрачная слеза. Он больше не шевелился.

Гостомысл прислушался.

— Вроде бы дышит? — неуверенно проговорил он и почувствовал, как кто-то за рукав тянет его в сторону.

Гостомысл оглянулся и увидел, что его держит за локоть женщина в темной одежде. На ее лицо был низко опущен платок, поэтому молода она или стара, красива или безобразна, невозможно было рассмотреть.

Княжич, твой отец еще жив. Он сделал последние дела на земле, и душа его уже вглядывается в тропу предков. Не мешай ему. Дай ему последний раз вдохнуть воздух, — проговорила женщина.

— Что с ним? — спросил Гостомысл.

— Тебя ждет великая потеря, и твое горе будет безмерно, но ты станешь великим вождем, — сказала таинственная женщина.

В голове юноши словно полыхнула зарница; такие Же слова Гостомысл слышал совсем недавно от другой женщины; и он машинально схватил ее за руку.

— Кто ты? — быстро спросил Гостомысл.

— Зачем тебе мое имя? — сказала женщина.

— Я знаю твое имя — ты Девана! — сказал Гостомысл. Женщина рассмеялась.

— Я ведунья, но не богиня. Будь я богиней, твой отец не умирал бы, — сказала она.

— Но Девана говорила... — начал Гостомысл.

— Я не знаю, кто и что тебе говорил, — проговорила женщина. — Но если тебе так уж хочется знать мое имя — меня зовут Божена.

— Покажи свое лицо?! — потребовал Гостомысл.

Женщина приподняла платок, открывая лицо, и Гостомысл увидел, что эта была вполне красивая, но уже пожилая женщина.

— Ну — убедился? — спросила Божена.

— Убедился, — с разочарованием в голосе ответил Гостомысл.

Божена наклонилась к его уху и шепотом, с едва заметной усмешкой, спросила:

— Она очень красивая?

Гостомысл отшатнулся:

— Кто?! Девана?

Лицо Божены стало бесстрастно.

— Ты о чем, княжич? — спросила она.

— Ну... — неуверенно промолвил Гостомысл.

Божена перебила его:

— Прости княжич, но мне надо заняться твоим отцом. Гостомысл покорно кивнул головой и отошел в сторону. Здесь его окружили бояре.

— Как же мы не уследили — разбойники его ранили ядовитой стрелой, — тихо сокрушался Вячко.

— Все в руках богов, — печально проговорил Храбр.

Стоум обнял Гостомысл а за плечи.

— Дорога твоего отца в рай будет короткой и приятной, — сказал он.

Глава 41

Солнце багровым цветом красило черные тучи, отчего они становились еще страшнее и мрачнее.

Гостомысл, Ратиша и боярин Стоум стояли около вершины холма. На самой вершине холма на деревянном помосте стоял струг. Под помостом слуги складывали хворост.

В струг был посажен князь в дорогой одежде. За весла струга посадили погибших в сражении с разбойниками воинов. Все были в полном воинском снаряжении и с оружием. В струге лежали запасы пищи и вин.

Боярин Стоум тихо рассказывал Гостомыслу то, что он и так знал:

— Души усопших обитают в отдаленной стране на конце света, там, где заходит солнце; страна эта называется раем. В эту страну надо снаряжать покойника, как в далекий путь, что достигается надлежащим погребением. До совершения похоронного обряда душа скитается на земле. Душа обречена на вечное скитание на земле, если правильного обряда не было выполнено.

— Мы правильно совершаем обряд? — тихо спросил Гостомысл.

— Правильно, — сказал Стоум. — Огонь погребального костра вмиг отделяет душу от тела и отправляет ее в райские жилища.

Похоронным обрядом руководил волхв. Как только вершина кучи хвороста сравнялась с краями струга, он подал знак и слуги ушли.

Волхв по лесенке взошел на струг, каждому из умерших обмочил губы в вине, при этом что-то тихо говорил.

— Напутствие, — пояснял Стоум.

Гостомысл кивнул головой.

Закончив с последним напутствием умершим, волхв поднял руки.

К погребальному костру под руки подвели женщин.

Это были жены мертвых, которые не захотели расстаться со своими мужьями. Они были страшно испуганы и у них тряслись губы и руки.

Женщин по одной подводили к чану рядом с лесенкой, и волхвы давали им в руки большую чашу из черного стекла с волшебным напитком.

Выпив питье, женщины мгновенно соловели, и волхвы отводили их на помост и укладывали рядом с любимыми мужьями.

Туда же уложили и несколько пленных разбойников. Этим чудесное питье не полагалось, и они только испуганно ворочали глазами.

Наконец процедура была закончена. Волхв опустил руки и стал спускаться с помоста.

Истошно взвыли дудки. Ударили бубны.

Когда волхв спустился на землю, ему дали факел.

Он наклонил его над большим красным камнем. Другие волхвы высекли из камня на факел искры, и факел загорелся чадящим пламенем, и дым от факела потянулся по земле черной змеей.

— Иди, — сказал Стоум. — Ты должен зажечь погребальный костер.

Гостомысл подошел к волхвам, и ему передали факел.

Бледный от страха и волнения Гостомысл задумчиво взглянул на склонившееся над горизонтом печальное солнце.

С минуту он не двигался, потом сказал:

— Прощай отец, — и поднес факел к хворосту.

Огонек пробежался но сухому хворосту, и через минуту костер превратился в ревущий столб огня.

Дудки захлебнулись пронзительным плачем.

Лица мужчин окаменели мрачным темно-багровым гранитом.

Из кучки женщин, робко жавшихся в стороне, донеслись всхлипы, перераставшие в тихий вой.

— Пора, — сказал волхв.

Гостомысл поднял руку и громко сказал:

— Восславим воинов, ушедших на тропу вечности. Возрадуемся же жизни, други!

Ему подали огромную чашу с вином. Он отпил глоток и передал ее боярину Стоуму. Отпив немного Стоум, в свою очередь, передал другому боярину.

И каждый, выпивав из чаши глоток, становился рядом с тем, кто дал ему чашу, и так становились до тех пор, пока костер не окружили.

Когда последний встал рядом с Гостомыслом, чаша была пуста.

Пустую чашу отдали слугам, а дружинники крепко взялись за руки и пошли по кругу.

Сначала медленно.

Потом быстрее.

И быстрее.

Наконец побежали по кругу стремительно, словно ветер.

Никто не отпускал руку товарища.

Когда от костра остался только черный уголь с бегающими синими огоньками, волхв радостно объявил:

— Души воинов попали в рай!

Хоровод остановился. Люди стали выстраиваться в колонну, впреди бояре.

Волхвы осторожно сгребли деревянными скребками остатки костра в одну кучу. Образовался небольшой холмик.

Когда они закончили работу и почтительно отошли, Гостомыслу кто-то дал в руку комок земли и сказал:

— Иди!

Гостомысл подошел к холмику. Он едва заметно дымился. Приятно пахло смолой. Гостомысл некоторое время смотрел на холмик молча.

Волхв тронул его за локоть. Гостомысл вздронул, и удивленно посмотрел на волхва.

— Пора, — сказал волхв.

— Да, — сказал Гостомысл, положил комок земли на вершину холмика и, отойдя на три шага, повернулся, поклонился и сказал:

— Прощай, отец.

Его взяли под руки и провели к поминальному столу.

Остальные также стали подходить к холмику и класть на него свою долю земли. Вскоре холмик заметно вырос.

Положив землю на холм, бояре встали рядом с Гостомыслом.

Народ попроще выстраивался в очередь около бочек с пивом и телег с мясом, пирогами и прочей едой.

Немного в стороне на траве устроились скоморохи с гуслями, дудками и бубнами.

Когда холм был закончен, слуги налили Гостомыслу вино в чашу, и он брызнул в жертву богам немного вина на восток, потом на запад, на юг и на север.

Слуги снова налили вина. Гостомысл поднял чашу и выпил до дна.

Гостомысл сел. Сели бояре.

Это был сигнал — тризна началась! И скоморохи грянули веселой музыкой и, корча смешные рожи, пустились в пляс.

Однако Гостомыслу совсем было не смешно: он был несчастным, потому что чувствовал себя брошенным маленьким ребенком, и по его щекам невольно текли слезы.

Слезы заметил боярин Стоум, нахмурился и наклонился к уху Гостомысла и крикнул прямо ему в ухо:

— Князь, не гневи богов, потому что жизнь продолжается!

Глава 42

В лицо Гостомысла дунул аромат цветов, раздался легкий девичий смех.

— Гостомысл! А Гостомысл! — снова пропел нежный девичий голосок, и юноша открыл глаза — он лежал в траве, было приятное утро: солнце ласково гладило лучами тело; едва слышно, точно рассказывали тихую сказку, шумели листья. Над ним склонились огромные смеющиеся зеленые глаза.

— Девана! — выдохнул Гостомысл.

Сочные губы Деваны тронула улыбка.

— Так ты еще не забыл меня?

Гостомысл попытался обнять девушку, и она как всегда змейкой ускользнула из его объятий.

— Девана, ты опять убегаешь от меня? — обиженно проговорил Гостомысл.

Девана рассыпалась серебряным колокольчиком и погрозила изящным пальчиком.

— Гостомысл, дружок, я же говорили тебе, что обнять меня можно только, когда я этого захочу.

Гостомысл сел.

— Но я же тебя люблю. А ты? Ведь мы минуту назад были одним целым...

Девана села перед ним на колени, и положила руки на его плечи.

— Дружок, я тебя люблю не меньше, чем ты меня. Но богиням не разрешается любить смертных.

— Для настоящей любви нет запретов, — проговорил серьезно Гостомысл.

Девана взглянула в его глаза, затем легко поцеловала его в губы.

Прикосновение девичьих губ было приятно, он обнял Девану, и на этот раз она не ускользнула от него.

«А ведь все это уже было»! — внезапно осознал Гостомысл, и почувствовал в груди странную тоску, и ему показалось, что он что-то потерял очень важное и нужное, без чего он не может жить на свете.

Гостомысл отстранил от себя девушку и, глядя ей прямо в глаза, проговорил:

— Но ведь это сон.

— Почему сон?

— Потому что все это уже было в прошлом.

— Прошлое... будущее... сон... явь... важно то, что ты чувствуешь.

— Это сон! — уже уверенно сказал Гостомысл. — Ты еще сказала тогда, что больше я тебя не увижу, так зачем же ты пришла сейчас?

— Ты это должен сам знать, — проговорила Девана. Встала и пошла в сторону деревьев.

— Погоди, — сказал Гостомысл.

Однако Девана вошла в лес, даже не оглянувшись.

Больше о ней ничего не напоминало. Слабо шумели листья. Где-то яростно стучал дятел.

Глава 43

Гостомысл проснулся от громкого возгласа за дверью. Возглас захлебнулся шепотом, и княжич приоткрыл глаза.

Окно слабо брезжило утренним рассветом, и ночная тьма еще окутывала углы.

В комнате кроме неширокой кровати было кресло у стола с книгами, — юный княжич в свободную минуту любил почитать книги с сочинениями греческих философов.

У стен стояли лавки.

На стенах висело оружие, — красиво и подчеркивало воинскую принадлежность обитателя комнаты.

На полках стояла посуда, а также стеклянные штофчики с квасом, вином и медовухой.

За ширмой из тяжелой парчовой ткани висела одежда. Княжич обязан иметь наряды на разные случаи: парадную — на пир и собрание дружины; доспехи — на войну; кожаный жилет и штаны — на охоту.

За дверью развязывался спор: кто-то густым басом требовал, чтобы его пустили к князю.

В княжескую спальню никто не имел права входить без разрешения князя, поэтому у дверей в спальню дежурили двое отроков из набранной Ратишей молодой дружины.

Ратиша тоже был на посту. Слышно было, как он довольно громко отрезал:

— Без разрешения князя не пущу!

— Так спроси разрешение!

— Рано еще, он спит!

— Так разбуди!

— Нечего тревожить его по пустякам! — кричал Ратиша.

— Сопляк! Щенок, забываешь свое место, — возмутился густой бас. — Как вмажу тебе по уху, так сразу вспомнишь.

«Дружина старого князя всегда не любит дружину нового князя, — пришло в голову Гостомыслу, и он с негодованием подумал: — И чего им неймется? Князь всегда привечает своего дружинника, — будь он стар, или млад, — лишь бы служил князю исправно».

— Я тебе вмажу, —- смело, точно молодой волчонок, огрызался Ратиша. — Вот кольну-то мечом в зад...

Гостомыслу не хотелось вставать, он чувствовал себя усталым, словно всю ночь делал какую-то тяжелую работу.

Но за дверью угрожающе звякнуло железо, и Гостомысл понял, что пора ему вмешиваться спор.

Он спрыгнул с постели и подошел к двери.

— Ратиша, кто там? — хмуро спросил он, приоткрывая дверь.

— Воеводы пришли, — сказал Ратиша.

Гостомысл открыл дверь.

По сторонам двери стояли двое отроков с наклоненными вперед копьями.

Посредине Ратиша с обнаженным мечом и заслоняя вход в княжескую спальню.

Перед ними — Храбр, весь багровый от злости. А за ним Вячко и Стоум.

Вячко ухмылялся до ушей.

Стоум сохранял на лице серьезное выражение, но по уголкам дрожащих губ было заметно, что делал он это с трудом.

— Здравы будьте, господа бояре, — сказал Гостомысл.

И бояре поклонились:

— И ты будь здрав, князь!

— В чем дело, господа? Кто вас обижает? — спросил Гостомысл.

Храбр сердито проговорил:

— Да вот эти огрызки не пущают к тебе.

Стоум осторожно плечом отодвинул Храбра в сторону и осторожно хихикнул:

— Боярин воин ярый, и обиделся, что его не пущают к тебе.

Ратиша возмутился:

— Так рано же еще! Ты спал князь.

— Я уже не сплю, — сказал Гостомысл и обратился к воеводам: — Господа бояре, не обижайтесь на Ратишу: он мой верный слуга и охраняет меня так, как каждый бы из вас охранял своего князя на его месте. Но я думаю, вы не зря пришли в этот ранний час ко мне. Я всегда, в любое время рад видеть вас. Но только из уважения к вам мне не хотелось бы представать перед вами в неприглядном виде, прошу...

Ратиша даже раскрыл рот, удивляясь необычной учтивости молодого князя.

Гостомысл продолжал:

— Поэтому, если вас не обидит ожидание, дайте мне немного времени, чтобы одеться.

— Нас твоя одежда, князь, не смущает, настоящего воина украшает любой вид, — сказал Храбр.

Умный Стоум перебил своего товарища:

— Господа, дело у нас срочное, но князю действительно надо бы одеться.

— Спасибо, господа, —- проговорил Гостомысл и спрятался в комнате.

Пока одевался, размышлял над тем, зачем так срочно пришли бояре. В голову приходила мысль о неожиданной вылазке разбойников. Поэтому Гостомысл оделся быстро.

Взглянув на себя в зеркало, Гостомысл громко проговорил:

— Ратиша, пригласи господ бояр в комнату.

Храбр, Вячко и Стоум вошли в комнату.

Гостомысл стоял у окна, одетый в парадный наряд и румяный.

— Присаживайтесь, господа, — пригласил он и сел в кресло у стола.

Бояре сели на лавки. Ратиша стоял у двери, взъерошенный точно воробей после драки, ожидая дальнейших распоряжений.

— Ратиша, присядь с нами, — сказал Гостомысл и пояснил боярам: — Ратиша — мой лучший друг, он возглавляет молодую дружину.

Храбр пожал плечами. Вячко сохранил бесстрастный вид. Стоум слегка улыбнулся.

Теперь Гостомысл обратился к боярам:

— Так какое у вас срочное дело, господа?

Храбр взглянул на Стоума.

— Стоум, говори. У тебя лучше это получается.

Стоум, кивнул головой и начал говорить:

— Прости, князь, мы потому тебя разбудили так рано, но что-то неладное в нашей дружине творится.

Гостомысл насторожился.

— И что же вызвало вашу тревогу?

Стоум замялся. Выпалил Храбр:

— Сегодня многие дружинники собираются объявить тебе князь, что хотят уйти.

Гостомысл побелел.

— Как уйти? И чем я им плох?

— Дружинники говорят, что старый вождь умер, и они не хотят быть под началом мальчишки, — проговорил Вячко.

Гостомысл молчал в растерянности.

В его голове понеслись, словно табун испуганных коней, растрепанные мысли.

Конечно, он знал, что как наследник отца он когда-либо встанет во главе его дружины. Но обычно князь постепенно приучал свою дружину и своего наследника друг к другу. И когда он отходил от дел, наследник уже не был для дружины чужим.

На этот же раз все произошло не так, — Буревой слишком рано ушел по дороге в вечность и потому не успел приучить дружину к наследнику.

Видя, что Гостомысл молчит, нетерпеливый Храбр спросил:

— Так что делать будем?

Гостомысл вздохнул и задал вопрос:

— А можно ли дружинникам моего отца запретить уйти от меня?

Стоум напомнил:

— Это наш обычай — дружинник может выбирать себе князя. А потому его задержать невозможно.

— Тогда пусть делают как хотят, хотят — остаются, хотят пусть уходят, — невесело* сказал Гостомысл.

Храбр проговорил:

— Прости, я честно служил твоему отцу. Но он умер, а они мои товарищи. Мне нельзя от них отбиваться. Если они уходят, то и я должен уйти вместе с ними.

— И я, — сказал Вячко.

— Если должны — уходите, — сказал Гостомысл.

— А я останусь. Гостомысл мой воспитанник, и я бросить его не могу и не хочу, — сказал Стоум.

В его голосе бояре почувствовали укоризну.

— Каждый выбирает свой путь — сказал, оправдываясь, Храбр.

— Но путь должен быть честным, — заметил Стоум.

— У нас честный путь, — сказал Вячко.

— Бросить сына своего вождя в тяжкое для него время — честный путь? — презрительно проговорил Стоум.

— Мы служили его отцу. Он был опытный воин, а Гостомысл молод, неопытен. Он погубит нас, — сказал Вячко.

— Князь Буревой тоже был когда-то молод и неопытен. И вы оба тоже. Вы только забыли об этом, — сказал Стоум.

— Даже если мне и не нравится решение моих товарищей, все равно я обязан быть с ними, — сказал Храбр.

— Уходите, — сказал Стоум. — Только вспомните, что в тяжелое положение Гостомысл попал по вашей вине.

— Как — по нашей вине? — вскинулся Вячко.

— По-вашей! Вы потерпели поражение в битве с разбойниками. Вы не уберегли своего князя, отца Гостомысла.

— Князь Буревой сам проявил неосторожность, — возразил Вячко.

— Но князь принимает решения по согласию с дружиной. Князь Буревой всегда следовал обычаям. Значит, дружина в этот раз дала ему плохой совет, — сказал Стоум.

Гостомысл склонил голову и глухо проговорил:

— Хватит спорить — уходите!

Бояре поклонились и пошли к двери.

Около двери Стоум сказал боярам:

— Вы были плохими друзьями своему князю. Когда он побеждал, вы вились вокруг него, а когда потерпел поражение — предали. Такие друзья хуже врага. Поэтому правильно сказал молодой князь — уходите.

Лицо Храбра от этих обидных слов покраснело, но он промолчал.

Глава 44

Как только за дружинниками закрылась дверь, Гостомысл упал на кровать и залился слезами.

— О боги! — рыдал он. — Как теперь мне жить? Без дружины я ведь никто!

Он плакал минут десять, пока не почувствовал, как кто-то осторожно трогает его за плечо. Гостомысл оторвал лицо от мокрой подушки. Рядом с ним на краешке кровати сидел Ратиша.

— Ну что тебе надо от меня, когда меня все покинули? — с плачем воскликнул Гостомысл.

Ратиша погладил плечо Гостомысла и сказал:

— Княжич, я твой друг. И я тебя не покинул.

Гостомысл ткнулся лицом в плечо Ратиши.

— Да, ты не покинул — ты верный друг! — сказал он.

— Тебя не покинула твоя молодая дружина, — сказал Ратиша.

— Но что мы можем сделать, ведь нас совсем немного? Мы молоды и неопытны, — сказал Гостомысл.

— Когда у князя есть дружина, то он может сделать очень много, — сказал Ратиша. — И, кроме того, остался твой воспитатель Стоум, а он один стоит целой дружины.

— Где он? — спросил, вытирая ладонью слезы, Гостомысл.

— Он ждет тебя за дверью, — сказал Ратиша.

— Пусть скорее входит, — вскинулся Гостомысл.

— Погоди. Так нельзя, — сказал Ратиша. — Нельзя встречать боярина в слезах. Увидев твои слезы, он только утвердится во мнении, что ты мал для того, чтобы быть вождем дружины. Вытри слезы, прими веселый вид. И пусть твой воспитатель и другие дружинники увидят, что ты не потерял мужества и не пал духом.

Гостомысл посмотрел в зеркало на стене. В зеркале отражался заплаканный ребенок.

— Не ребенок я, а князь! — гордо проговорил Гостомысл, приободряя себя, и приказал: — Ну-ка, Ратиша, дай мне умыться.

Через пять минут, с чисто умытым розовым лицом, Гостомысл приказал:

— А теперь, мой друг, самое время звать мудрого воспитателя.

Ратиша открыл дверь и кому-то поклонился:

— Князь просит войти.

В комнату вошел Стоум.

Следом за ним в комнату вошел белый кот. Он так близко жался к ногам боярина, что тот едва не споткнулся об него.

Ругнувшись, Стоум стал выпихивать ногой кота из комнаты, но тот мягкими движениями уклонялся от его ноги.

Гостомысл с улыбкой наблюдал за борьбой человека с котом.

Наконец Стоум потерял терпение и, пробурчав, — что б тебя разодрало, проклятое животное! — попытался схватить кота рукой.

Кот страшно зашипел на боярина, и тот поспешно отдернул РУКУ-

— Оставь его, — сказал Гостомысл.

Кот подошел к князю и стал тереться о его ноги.

Гостомысл поднял пушистое тело под мягкое брюхо, положил на колени и стал гладить его, кот заурчал.

— Снежок, тебя надо было бы тоже назвать Стоум, — сказал, улыбаясь, князь.

Стоум провел внимательным взглядом по лицу Гостомысла, и на его губах появилась удовлетворенная улыбка.

— Хватит тебе в дружине и одного Стоума, — сказал он.

Гостомысл показал рукой на лавку рядом со столом и сказал:

— Присаживайся рядом, мой умный воспитатель.

Стоум сел на лавку. Рядом сел Гостомысл.

— Я рад, что ты не пал духом! — проговорил Стоум. — Ибо сила воина в его духе.

Гостомысл кивнул головой Ратише:

— Присаживайся рядом, Ратиша. Вы, двое, теперь мои самые надежные друзья. И нет у меня других друзей. Поэтому давайте держать совет, что нам делать дальше.

Стоум провел рукой по усам и начал неторопливо говорить.

— Уходит большая часть дружины твоего отца...

Кот перестал урчать.

— Ну почему же они уходят? — перебил Стоума Гостомысл.

— Ты молод.

— Только из-за того, что я молод? Но многие великие люди в моем возрасте совершали подвиги, — сказал Гостомысл.

— Дело не в твоем возрасте, — продолжил Стоум. — Твой отец был великим воином. Но великим людям свойственно переоценивать свои силы. Князь Буревой хотел разбить данов малым числом, чтобы не делиться со многими добычей. Он был неосторожен, потому и потерпел поражение. Разбойники захватили город, столицу нашего государства. Остальные племена, видя поражение, утратили веру в словенского вождя. Они теперь не будут платить тебе дань. Эту дань захочет забирать наш враг — датский конунг Готлиб. Доходят слухи, что Готлиб хочет остаться и править нашими землями. Поэтому весной, как только к нему придет помощь и он закончит сбор дани, он снова пойдет на нас. Сил у нас мало. Биться придется насмерть. Зная это, дружинники твоего отца не захотели быть с тобой, потому что не видят они никакой выгоды защищать тебя.

— Разве дружинники служат князю ради выгоды? — с негодованием спросил Гостомысл и опустил кота на пол.

— Все в мире делается ради выгоды, — уклончиво ответил Стоум и продолжил: — Пока другие князья зовут их и с радостью принимают в свои дружины, они хотят этим воспользоваться,

— Значит, они могут перейти и к нашим врагам? — спросил Гостомысл.

— Возможно, — сказал Стоум и тяжело вздохнул. — Так что горечь поражения твоего отца суждено испить тебе в полной мере.

По мере того как Стоум объяснял ситуацию, Гостомысл понимал, что его положение еще хуже, чем он полагал, и, возможно, он скоро погибнет.

От тяжких дум голова Гостомысла клонилась вниз, и ему снова хотелось броситься в постель и расплакаться.

Но как только Стоум закончил свою речь, он спросил:

— Сколько осталось у меня дружинников?

— Двадцать молодой дружины, — доложил Ратиша.

— И десять старой, — сказал Стоум.

— Итого — тридцать воинов, — подвел итог Гостомысл.

— Очень мало, — сказал Ратиша. — У данов даже сейчас воинов раз в двадцать больше.

Стоум напомнил:

— К тому же наши молодые воины не имеют сил и опыта, поэтому они не могут заменить старых дружинников.

— Маловато нас, — с тихой задумчивостью проговорил Гостомысл и, встав, гордо вскинул голову и горячо проговорил: — Но ведь я еще и военный вождь племени словенов! Они дадут мне воинов.

Кот прижался к ногам Гостомысла так, что он не мог шагнуть.

— Эй, за дверью?! — с досадой громко позвал Гостомысл.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошел молодой воин.

Гостомысл наклонился, взял кота, дунул ему в нос, от чего тот чихнул, и сказал: — Снежок, у нас секретное дело! — отдал кота воину и приказал: — Унеси его на кухню. Пусть дадут ему молока.

Стоум покачал головой.

— Боюсь, они теперь будут искать нового военного вождя. Люди идут за сильным вождем. Никто не любит неудачников.

Лицо Гостомысл а потемнело, он подошел к окну. Некоторое время задумчиво смотрел в окно.

Наконец повернулся и спросил:

— Мы погибнем?

Стоум поднялся, подошел к Гоетомыслу и обнял его за плечи. Едва заметно усмехнулся и тихо проговорил:

— Мальчик мой, мы находимся в очень тяжелой ситуации. В таком положении надо либо умереть, либо биться до конца, пока бьется сердце, до последнего дыхания. Так что выбор для тебя небогат, — победи или умри!

— Я свой выбор сделал! Я буду биться, пока жив! Даже если останусь один! — резко сказал Гостомысл. — Я хочу победить... только я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как, не имея дружины, победить! Такое разве только самим богам под силу.

— Так ведь сила не в количестве, а в уме, — сказал Стоум.

Гостомысл взглянул в лицо боярину. На губах боярина блуждала едва заметная таинственная улыбка, но лицо хранило серьезное выражение.

Гостомысл догадался, что его во< питатель уже придумал, как им выбраться из тяжелой ситуации.

— И что ты посоветуешь? — оживился Гостомысл.

— А вот над этим надо подумать. До весны у нас время есть. Запасы у нас есть на три года. А нападут даны, с помощью городского ополчения будем отбиваться. Город хорошо укреплен, а большое войско по воде не приведешь. А там видно будет, — хитро улыбаясь, сказал Стоум.

Гостомысл покачал головой. Стоум удивленно спросил:

— Тебе что-то не нравится в моих словах?

— Твое предложение, Стоум, конечно, правильное, — сказал Гостомысл. — Да только есть у меня сомнение — просидим на острове, а даны тем временем будут укрепляться в наших землях. Мы останемся с той же силой, а то и оставшиеся дружинники разбегутся, а даны за это время усилятся. К лету в Данию обязательно дойдет весть об удаче Готлиба, и к нему приплывут из-за моря новые воины — все любят удачливых князей. Тогда нам с ними никогда не справиться.

Ратиша загорячился и вмешался в разговор.

— Нельзя нам сидеть сиднем в Кореле! Надо воевать с данами!

Стоум кивнул головой.

— Однако умно сказал князь. И ты отрок прав. Я ведь так сказал для проверки вашего духа. Конечно, надо воевать с разбойниками. Только нельзя сразу лезть рукой в огонь. Нельзя нападать на все войско разбойников....

Гостомысл быстро перебил его:

— На все войско нельзя, но на его малую часть можно? Они сейчас малыми отрядами начнут ездить по близким городам и сажать своих посадников.

Ратиша вскочил.

— Вот малые отряды и можем бить.

Стоум рассмеялся:

— Правильно говоришь — капля камень точит. Если мы не можем разбить сразу все войско данов, так будем бить его по частям...

— В этом есть еще одна выгода, — рассудительно проговорил Гостомысл, сел за стол и продолжил: — Когда мы одержим первые победы, об этом слава пройдет по всей земле славянской, и тогда к нам потянутся добрые воины.

— Умно, умно, — одобрительно ворчал под нос Стоум, слушая молодого князя. — Однако добрый князь из мальчишки получится.

— Молодая дружина готова идти в бой! — воскликнул Ратиша.

— И со старой дружиной тоже решим, — сказал Стоум и присел рядом с Гостомыслом. — Многие дружинники сомневались, надо ли уходить к другому князю? К этому их побуждало наше бездействие. Воин не любит сидеть без дела. А теперь, когда мы решили, как нам воевать дальше, многие старые воины подумают остаться в твоей дружине. А в нашем положении нам важен каждый воин.

— А чтобы лучше шло дело — смешаем новую дружину и старую, — сказал Гостомысл.

— Решение верное — молодежь будет рваться в бой, а старые воины придадут рассудительности и осторожности, — сказал Стоум и заметил: — Только спешить с этим не стоит — пусть сначала они привыкнут друг к другу.

— Верно — старая дружина не любит молодых, — сказал Ратиша.

Он сел на лавку у стены.

— Нам сейчас не до любви друг к другу. Для меня все дружинники едины. Кто хочет мне служить — тому я рад. А кто будет искать ссор — пусть уходит. Либо сам прогоню, — сказал Гостомысл.

Стоум кивнул головой и проговорил:

— И это верно.

— Надо послать в город наших людей, чтобы они смотрели, что делают враги, и выбрать удобный момент для нападения на данов, — сказал Гостомысл.

— Послать надо бы. Только нельзя стариков посылать в город, — сказал Стоум.

— Почему? — спросил Гостомысл.

— Старые воины сразу бросятся в глаза данам, и они их посадят в подвал, как лазутчиков, — сказал Стоум.

— Верно, — сказал Гостомысл.

Ратиша пересел к столу.

— Надо послать в город молодых, — сказал он. — Молодых не заподозрят, что они лазутчики.

— Только надо выбрать отроков помоложе и похитрее, — сказал Стоум.

— У меня есть такие, —- быстро сказал Ратиша.

— Не тяни с этим делом. Отправь их на днях, — сказал Стоум.

— Завтра же, — уточнил Гостомысл.

— И пусть не болтают о своем поручении, — сказал Стоум. — А то в городе могут быть лазутчики врага.

Ратиша приложил руку к груди, поклонился и сказал:

— Завтра будет все сделано, мой князь.

Гостомысл снова подошел к окну и задумчиво взглянул в окно. Через минуту размышлений проговорил:

— А знаете, все же надо бы нам поискать союзников. В одиночку нам придется тяжело. И неизвестно, сможем ли мы набрать войско для войны.

Боярин Стоум вслух прикинул:

— Да, хорошо бы найти союзников. С карелами нам будет несложно договориться — они рядом, и мы данов к ним не пустим, а вот с остальными... кривичи, дреговичи, радимичи, полочане, вятичи, северяне... А поляне и древляне совсем далеко. Но ко всем надо идти по Волхову. А на Волхове викинги, наверняка, выставили посты. Так что, не пройти по реке нашим посланцам.

— Все равно надо посылать гонцов ко всем. Хотя бы узнаем, на чьей они стороне. Для этого дела как раз пригодны воины из старой дружины, — сказал Ратиша.

— Так что, боярин, бери это дело на себя, — сказал Гостомысл.

— Сделаю князь, — сказал Стоум. —- У нас дружинники со многих племен и славятся там своей храбростью и силой. Поэтому им легче будет найти общий язык с вождями племен.

Ратиша вздохнул.

— А хорошо бы получить помощь от варяжек-солеваров. У них небольшая, но добрая дружина. Воины отборные. Денег много.

— Хорошая мысль, варяги единого с нами племени, — напомнил Гостомысл.

Стоум покачал головой:

— Варяги нашего племени, но они жадны, и они сами по себе: им все равно, кто князь, лишь бы не мешал им торговать.

— Это так, — согласился Гостомысл. — Но и Ратиша прав, что надо просить помощь у всех, чтобы никто потом не сказал, что у них не просили помощь. Когда ты в беде, самое время проверить, кто твой настоящий друг, а кто враг, а кто — так себе... из выгоды.

— Но мы будем надеться только на свои силы, — сказал Стоум.

— Конечно, — сказал Гостомысл. — Александр Македонский побеждал малыми силами с помощью ума.

Стоум наморщил лоб, немного подумал, затем проговорил:

— Но все же надо посоветоваться с дружиной. Так велит старый обычай. Воин духом силен. Ты должен поднять им дух, чтобы наши дружинники поверили в победу. К тому же в дружине есть бояре, которые могут дать хороший совет.

— У нас осталось немного дружинников, — напомнил Гостомысл.

— Но эти люди не бросили тебя в тяжкое время, хотя выгоды в этом им никакой нет. Значит, это самые преданные твои друзья, — сказал Стоум.

— Тогда не будем упускать время! — воскликнул Гостомысл. — Ратиша, распорядись, чтобы дружина собралась через час в горнице. Будем держать совет дружины.

— Кого звать? — спросил Ратиша.

— И старых, и молодых. Пусть знают, что я ценю преданных мне людей независимо от возраста, — сказал Гостомысл.

Стоум поднялся.

— Это правильно. Но надо пригласить еще и карельских городских старшин. Кто-то должен же защищать город, пока мы идем в поход на данов?

— Боярин, город принадлежат карельскому князю. Можем ли мы без его разрешения собирать городских старшин? — высказал сомнение Гостомысл.

— Город принадлежит карелам. Но князя Вяйне сейчас в городе нет. По праву, город сам решает свои дела, а потому пригласить городских старшин по вопросу защиты города мы можем, и этим карельского князя не ущемим, — сказал Стоум.

— Не хочу давать повода для обиды карельскому князю, — сказал Гостомысл.

— А мы только сообщим старшинам, что просим их прийти на совет. А уж они сами решат, приходить им или нет, — сказал Стоум.

— Хитрый ты боярин, — сказал Гостомысл.

— Без этого в наше время не проживешь, — сказал Стоум, хитро усмехаясь.

— Решили! — сказал Гостомысл. — И впредь каждый день по утрам будем собираться, чтобы решать, что нам делать.

Ратиша побежал собирать дружину, а Стоума задержал Гостомысл.

— Боярин, мне сон странный приснился. Не знаю, как его и толковать, — обескураженно сказал он.

— Какой сон? — спросил Стоум.

— Будто пришла ко мне девица, но девица эта сама богиня Девана. Мы с ней говорили, но что ей надо было, так она и не сказала, — смущаясь, сказал Гостомысл.

Он не стал рассказывать о приключении, случившемся с ним в лесу, когда он встретил странную девушку.

Впрочем, он до сих пор не был уверен, во сне ли тогда привиделась эта встреча, или произошла она на самом деле. Слишком все странно было, чтобы принять произошедшее за явь.

— Сны это важное дело, но разгадать их не каждому удается, и не дай бог ошибиться, поэтому я сейчас же пришлю к тебе волхвов, — сказал Стоум.

— Они уже «нагадали» отцу, — скептически проговорил Гостомысл.

— Я хорошо помню, как во время гадания выпадали и черные, и белые плашки. Они могли неправильно истолковать волю богов. Но они говорили, что мы претерпим в войне с данами поражения, и погибнет самый сильный наш воин. И это — правда. Так все и случилось — погиб князь Буревой. Но волхвы предсказали, что война должна окончится нашей победой. Значит, вся война еще впереди, — сказал Стоум.

— Тогда зови скорее волхвов, — сказал Гостомысл. — Я должен знать, зачем ко мне приходит богиня!

Глава 45

Лисий хвост сразу почуял неладное, когда Доброжир объявил размер выкупа, требуемый данами. Да тут и не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что если победитель просит мало, то он надеется остальное взять силой. Поэтому, когда другие старшины повезли выкуп на княжеский двор, он сказался больным и ушел домой.

Дома он первым делом вызвал к себе ключника Уйку и приказал ему снести все самое ценное добро и спрятать в давно приготовленный за хозяйственными постройками схрон.

Уйка хорошо знал своего хозяина, поэтому без лишних вопросов занялся выполнением задания: поднял всех дворовых слуг, и они под его руководством принялись таскать в схрон все, что было, по их мнению, ценного в доме.

Лисий хвост не стал наблюдать за действиями слуг. Его не волновала даже мысль о том, что слуги, по обыкновению, часть имущества растащат.

Он занялся более важным делом.

В его личной комнате у него был тайник, в котором хранилось самое ценное: золото, серебро, драгоценные камни. Даже если сгорит весь двор вместе с добром, этих сокровищ ему хватило бы, чтобы заново выстроиться и продолжить торговлю.

Поэтому Лисий хвост запер на запор дверь в комнату и открыл тайник.

Драгоценности лежали в сундучке из нетленного мореного дуба, окованного стальными полосами.

Сундучок так был тяжел, что Лисий хвост с трудом переставил его на стол.

Переставив, он снял с шеи небольшой ключ на шелковой тесемке. Открыл ключиком спрятанный внутри сундука замок и поднял крышку.

Блеснули драгоценные камни и золото: ожерелья, перстни, посуда.

Убедившись, что сундук заполнен драгоценностями, он опустил крышку и запер сундук на замок.

Теперь ему предстояло спрятать сундук в более надежное место.

Лисий хвост на секунду задумался.

В комнате была хитрость, отсюда за город вел подземный ход, поэтому первой мыслью Лисьего хвоста было унести драгоценности из города по подземному ходу.

Лисий хвост попробовал приподнять сундук. Он был очень тяжел. Лисий хвост приподнимал его с трудом. Чтобы унести его далеко, требовалось взять на помощь кого-либо из слуг. Но в таком случае место захоронения сокровищ станет известно другим людям, чем они могут воспользоваться. Этого хитрый Лисий хвост допустить не мог.

Оставалось только одно, — спрятать сундук где-либо во дворе.

Лисий хвост прикинул в уме, — слуги были заняты, поэтому он легко мог спрятать свои сокровища в каком-либо укромном уголке.

Приняв решение, Лисий хвост ухватил сундук и потащил его во двор. Пока вытащил из терема, весь вспотел, руки от напряжения тряслись.

Но его предположение оказалось верным, — слугам было не до него, они возились за хозяйственными постройками и совсем не обращали внимания на то, что происходило во дворе.

Лисий хвост вытер рукавом пот со лба и потащил сундук в другой угол двора, в укромное место за конюшней. Здесь, в небольшом промежутке между забором и стеной конюшни никто его не видел.

Лисий хвост носком сапога ковырнул землю, земля оказалась мягкой, как раз подходящей, чтобы рыть тут яму.

Убедившись в этом, Лисий хвост торопливым шагом сходил к конюшне, где видел лопату, взял ее и вернулся.

Все это он старался сделать как можно быстрее: хотя и в этот угол другого хода не было, однако в душе все же таился инстинктивный страх, что, пока будет ходить, сокровища пропадут.

Через полчаса напряженного труда перед ним была яма глубиною с метр.

Отдышавшись, Лисий хвост выглянул из-за угла конюшни и осмотрел двор. Никто за ним не смотрел — слуги все также были отвлечены хлопотами с добром.

Тогда он залез в яму и втащил в яму сундук. Затем вылез и снова выглянул из-за угла конюшни. И снова убедился, что никто не обращает на него внимания.

Лисий хвост спокойно закидал землей яму и притоптал.

Затем, отойдя в сторону, внимательно осмотрел место, где спрятал свои сокровища, — притоптанная земля выделялась. Тогда он набросал сюда мусора и хлама и снова посмотрел на место со стороны. Теперь он был удовлетворен, место ничем не выделялось, и клад никто не мог найти.

Оставалось избавиться от лопаты.

Но ее хитрый боярин воткнул в кучу навоза у стены конюшни. Здесь она не вызывала подозрений.

Закончив с этим важным делом, Лисий хвост вернулся в дом и приказал женщинам, чтобы они заперлись и носа не высовывали из своих комнат, что бы ни происходило во дворе.

Занятые поиском ценностей, разбойники не станут тратить время на штурм комнат с женщинами. Этим они займутся позже.

Затем Лисий хвост переоделся в одежду победнее и ушел в комнату ключника.

Самому же Уйке, который пришел, чтобы доложить, что добро спрятано, приказал запереть крепкие дубовые ворота, спустить собак с цепей, вооружить слуг топорами и дубинами и поставить на охрану.

Немного погодя со стороны ворот послышался осторожный стук.

На разбойников это было не похоже, поэтому Лисий хвост приказал Уйке сходить и выяснить, кто стучит в ворота.

Через несколько минут Уйка вернулся и доложил, что пришел Тишила и просится переговорить с хозяином.

— И что ты ему ответил? — настороженно спросил Лисий хвост.

— Я его не пустил. Сказал, что ты, боярин, болен, — хитро заулыбался Уйка.

— Правильно сказал, — проговорил Лисий хвост. — В такое время пускать в дом посторонних людей опасно.

— Вообще-то неплохо было бы с ним переговорить... — осторожно намекнул Уйка, опасаясь, как бы хозяин не рассердился, что он лезет к нему с советами.

— И зачем же? — спросил Лисий хвост.

— Он ходил со старшинами к данам, — напомнил Уйка.

Лисий хвост догадался, на что намекает Уйка, — Тишила может рассказать, чем закончился поход старшин на поклон к данам.

— Ладно, зови его в мою комнату, — сказал рукой Лисий Хвост и предупредил: — Только говори, что я болен.

Уйка двинулся к двери, и Лисий хвост спохватился, — однако, что у трезвого в уме, то у пьяного на языке, — и крикнул вслед Уйке:

— И вели принести в мою комнату медовухи и угощенье!

Пока Уйка ходил за Тишилой, Лисий хвост перешел в свою комнату, лег в кровать и укрылся одеялом.

Через несколько минут в комнату вошла служанка. Она принесла кувшин с медовухой и стаканы.

Увидев, что хозяин лежит в кровати, удивилась, — еще полчаса назад он был здоров.

— Хозяин, ты заболел? — участливо спросила она.

— Заболел, — холодно ответил Лисий хвост.

— Ах, как же так! Горе-то какое! — хлопнула она себя по щекам в беспокойстве.

— Иди, отсюда, дура! — сказал Лисий хвост.

Служанка не знала об игре, затеянной хозяином, и вместо того, чтобы уйти, начала охать дальше:

— Я к тебе сейчас знахарку пришлю, хозяин. Она тебе какого-либо настоя принесет от хвори.

Лисий хвост разозлился:

— Уйди — я тебе сказал!

— Ладно! — обиженно проговорила служанка и повернулась, чтобы уйти, но Лисий хвост ее придержал.

— Слышь, Гостятка, принеси пирогов с зайчатиной* или чего другого, — сказал он.

— Сейчас принесу, — сказала Гостятка, думая над тем, что происходит с хозяином.

— И говори всем, что я заболел. Больше ничего, — сказал Лисий хвост и напустил на лицо болезненное выражение.

Немного подумал и пообещал:

— Сделаешь все, как я говорю, получишь подарок.

— Ладно, — сказала Гостятка и с веселым лицом вышла из комнаты.

«А ведь не утерпит и проболтается! — подумал Лисий хвост. — Ну и ладно».

Через минуту служанка вернулась и принесла блюдо с пирогами, а вслед за ней вошел Тишила.

Лисий хвост сразу обратил внимание на его внешний вид: дорогая одежда была испачкана и порвана, лицо побито и искорежено страхом.

— Что с тобой? — удивился Лисий хвост.

Тишила метнул на него внимательный взгляд и спросил:

— Ты и в самом деле болен?

Лисий хвост заохал:

— Ох, совсем болен я: ни есть, ни пить не могу. Но ты присаживайся: ешь, пей.

Тишила присел к столу, налил полный стакан медовухи, одним махом опустошил его, выдохнул:

— Не хитри, старшина, садись к столу. Тут такие дела начались, что не отлежишься!

Лисий хвост ухмыльнулся, — «все же проболталась, зараза»!

Он опустил ноги на пол, и тут обнаружилось, что в постели он лежал в сапогах.

Тишила, раскусив хитрость Лисьего хвоста, ехидно ухмыльнулся:

— Значит, в сапогах спишь?

— Так теплее, — ничуть не смутившись, что его обман открылся, сказал Лисий хвост, встал и присел к столу.

Он также налил себе медовухи в стакан, но отпил немного. Поставив стакан на стол, взглянул в глаза Тишиле:

— Что, даны обманули вас?

Тишила с вздохом потупил глаза и проговорил:

— Обманули. Мы привезли то, что они требовали. Но их конунг придрался к мехам...

— Доброжир предупреждал насчет мехов, — напомнил Лисий хвост.

— Предупреждал. Да кто же знал, что плохие меха обнаружатся? — сказал Тишила.

— Ну да, — сказал Лисий хвост, — этого нельзя было предугадать

Тишила почувствовал в словах Лисьего хвоста скрытую иронию, бросил на него взгляд, но тот сохранял на лице бесстрастное выражение, и Тишила продолжил говорить:

— Обнаружив плохой товар, конунг разозлился и взял старшин в заложники. Сейчас они сидят в яме.

— А как же ты спасся? — спросил Лисий хвост.

— А я стоял в стороне и, когда даны стали бить старшин, убежал, — сказал Тишила.

— А одежда и побитая морда? — спросил Лисий хвост.

— Это потом уже. Разбойники бросились грабить дома старшин, и я на улице попался им под руку: избили, отобрали все, что было дорогого на мне. А когда пришел в себя, то подумал, что разбойники уже грабят мой дом, и не стоит им попадаться под руку второй раз, — запросто прибьют. Потому я не пошел домой, а пошел к тебе. Все равно мне идти некуда.

— Это все очень плохо, — задумчиво покачал головой Лисий хвост. — Разбойники точно придут и ко мне грабить.

— Вот и я говорю, что дома ты не отлежишься. Ограбят дома старшин, затем придут и к тебе, — злорадно проговорил Тишила.

— Может, сходить к конунгу и попросить его защиты? — вслух высказал мысль Лисий хвост.

— Мы сходили уже... — насмешливо проговорил Тишила, и старшины замерли: со двора послышались громовые удары.

Лисий хвост бросился к окну. На улице было темно, но в слабом свете факелов было видно, как у ворот суетятся какие-то люди. Чтобы разглядеть лучше, что происходит там, Лисий хвост распахнул окно, и в комнату с душным ветром ворвались воинственные крики данов.

Одни даны, как муравьи, лезли через высокий забор, другие подтащили тяжелое бревно и приготовились бить им в ворота.

Лисий хвост почти не сомневался, что разбойники не минуют его дома, однако схватился за голову.

— Что делать, они же сейчас ворвутся в дом?! — в растерянности воскликнул он.

Тишила быстро подошел к окну и сразу понял, в чем дело.

— Добро уже не отстоишь, теперь спасать свои жизни надо! — крикнул он прямо в ухо Лисьему хвосту и рванулся к висящему на стене оружию.

Схватив лук и стрелы, он начал целиться в разбойников.

Лисий хвост схватил его за руки.

— Ты с ума сошел!? — в ужасе закричал Лисий хвост в лицо Тишиле.

— Защищаться надо! — крикнул Тишила и пустил стрелу.

Лисий хвост окаменел, провожая стрелу глазами. Стрела вонзилась в забор, и Лисий хвост пришел в себя, он тут же отобрал лук у Тишилы.

Лишившись лука, Тишила схватил меч со стены.

— Ты глупец! — сказал Лисий хвост. — Если ты убьешь кого из данов, то они убьют тебя, — их много, нам не справиться с ними, — а мой двор сожгут. Пусть смерды отбиваются, а нам лучше спрятаться.

Тишила с сомнением взглянул на него, но меч не отпустил.

— Пошли за мной, — сказал Лисий хвост. Он взял со стены меч и двинулся из комнаты в темный коридор. Через десяток шагов они вошли в небольшую темную комнату.

Здесь Лисий хвост подцепил кончиком меча одну из дощечек в полу и отодвинул ее в сторону. За дощечкой оказалось темное отверстие.

— Это тайный подземный ход, он приведет к реке, — объяснил Лисий хвост. — О нем никто не знает. Даже мои слуги. А у реки возьмем лодку и уйдем в села.

Лисий хвост пропустил вперед Тишилу, затем опустился в подземный ход сам и аккуратно прикрыл за собой половицу.

Глава 46

После ухода боярина Стоума Гостомысл остался в комнате один. Он прошелся по комнате, потом подошел к окну.

Некоторое время он смотрел в окно на далекий серый горизонт. Ему хотелось уйти далеко-далеко за горизонт: там страна Синегорье, там вечное лето, там люди живут счастливо и без забот. Там рай. После смерти все люди уходят туда, чтобы найти покой и счастье.

Но голову мальчика остужали холодные мысли о том, что боги так распорядились, что он родился сыном князя. Сын князя не обычный человек: ему нет возможности спрятаться от грозящих ему бед или наняться к какому-либо князю в дружину простым дружинником. Для сына князя не может быть спокойной жизни. А потому должен встретить беду лицом к лицу и отстоять свое княжество... либо умереть.

Но если он умрет, то это будет значить, что он не оправдал возложенную на него богами миссию.

Это страшно, потому что тогда он никогда не попадет в рай и будет вечно скитаться между царством мертвых и живых. И для всех он будет чужим. И всегда он будет одинок. Это страшно.

Стукнула дверь, и в комнату вошел Стоум.

— Разреши, князь? — сказал он.

Приход Стоума оторвал Гостомысла от мрачных мыслей.

— Заходи, боярин, — сказал он.

Заметив мрачное лицо Гостомысла, Стоум спросил:

— Ты что такой мрачный, князь?

— Ах, в голову лезут мысли о смерти, — сказал Гостомысл.

— Пока ты жив, не думай о смерти. Рано еще, — сказал Стоум и усмехнулся. — А потом будет поздно. Все равно человеку не изменить свою судьбу. Так что незачем думать о смерти. Пусть боги о том размышляют. Если им это нужно.

— Да, что предопределено богам, то человеку не изменить, — сказал Гостомысл и вспомнил: — А где волхвы?

Стоум приоткрыл дверь и сказал:

— Заходите!

В комнату вошли трое волхвов в одеяниях трех цветов: белый, синий и красный. В руках волхвы держали дудки и бубны. Заметив суровое лицо Гостомысла, они робко встали около стены.

— Вот они волхвы! — доложил Стоум.

Гостомысл подошел к волхвам. Взглянул им в лица и отметил, что у волхвов лица бледные, точно у каменных изваяний.

— Вы мне нужны... — проговорил Гостомысл.

Волхвы поклонились и проговорили:

— Мы сделаем все, что тебе нужно, княжич. Только не гневайся, не своими словами говорим, а говорим словами богов. А правду ли он говорят или лгут, то нам неведомо, — сказал старший волхв с длинной седой бородой.

— А мне ваши слова и не нужны, — сказал Гостомысл. — Что человек может мне сказать? Мне нужно узнать замыслы богов.

— Если боги захотят говорить, мы передадим тебе их волю, — сказал главный волхв в белой одежде.

— Ладно, — сказал Гостомысл.

— Князь, дружина и городские старшины собраны в горнице, — нетерпеливо доложил Стоум. — Они ждут тебя. Ты выйдешь?

— Иди, скажи им, что скоро выйду. Пусть ждут. Но сначала я поговорю с волхвами, — сказал Гостомысл.

Стоум вышел из комнаты, а Гостомысл обратился к волхвам:

— Снился мне странный сон, будто приходила ко мне богиня Девана и говорила мне о своей любви ко мне.

Волхвы покачали головами.

— Хочу посоветоваться с вами, — сказал Гостомысл.

Волхвы опять качнули головами.

— Хочу узнать, что это сулит: неудачу и смерть мне грозит, или... — проговорил Гостомысл и замялся: нахлынувшие чувства мешали ему говорить дальше, рассудительно, как и подобает князю. На глаза, при мысли о смерти, накатились слезы. Но через мгновение он овладел собой и твердо продолжил:

— Хочу знать, какую судьбу мне обещают боги? И что предпринять?

Белый волхв поклонился:

— Расскажи, князь, подробно о своем сне. Смертным не положено знать волю богов, но мы постараемся рассудить.

Гостомысл пересказал им сон, и волхвы слушали внимательно рассказ Гостомысла. Когда он окончил рассказ, белый волхв спросил:

— Князь, ты раньше встречался с Деваной?

Гостомысл покраснел и неохотно сознался:

— Было дело.

— Расскажи нам об этом, — сказал белый волхв.

— Зачем вам это знать? — неприязненно спросил Гостомысл.

— Все события связаны между собой одной нитью судьбы. И если не знать какого-либо узелка на этой нити, то нельзя и узнать, что обещает следующий узел.

— Согласен, — сказал Гостомысл, кивнув головой.

Пришлось ему рассказывать и о том, как он встретил странную девушку в лесу, и обо всем, что произошло между ними.

Слушая, волхвы укоризненно качали головами.

— Что вам не нравится? — задал вопрос Гостомысл, прерывая рассказ.

— Неслыханное дело, чтобы богиня и смертный полюбили друг друга, — сказал белый волхв.

— Боги часто любят земных женщин, — сказал Гостомысл.

— Для земных женщин это всегда кончалось плохо. Вспомни мать Геракла, — сказал волхв.

— Ей не повезло, — сказал Гостомысл. — Но Геракла тоже любили богини.

— И ненавидели. От любви до ненависти один шаг, — напомнил волхв.

— И наоборот, — сказал Гостомысл. — Однако неизвестно, что хуже — ненависть богов или равнодушие.

— И мы не знаем, — сказал волхв.

— К тому же я не знаю, кто это была, простая девушка или богиня, — сказал Гостомысл. — Так есть ли повод для беспокойства?

Белый волхв поклонился.

— Это мы не знаем. Наверно, пора спрашивать богов, что все это означает.

— Так узнайте! Чего тянуть? Моего решения ждет дружина, — сказал Гостомысл.

— Отойди в сторону, князь. Дай нам место, чтобы говорить с богами, — сказал волхв и предупредил: — Никто не должен мешать разговору с богами. Неосторожность грозит смертью и тому, кто беседует с богами, и тому, кто осмелился помешать слушать откровения богов. Поэтому не говори, князь, и не шевелись.

— Хорошо. Говори с богами! — сказал Гостомысл, прошел в угол, сел на лавку и оттуда стал внимательно наблюдать за действиями волхвов.

А волхвы стали ходить по кругу и бить в бубны. Затем они отошли в сторону, а белый волхв сел на пол и затянул длинную мелодию на дудке. Он играл, закрыв глаза.

Гостомыслу показалось, что душа волхва отошла от тела и отправилась в странствие в неведомые дали, где живут боги и души умерших людей.

Постепенно мелодия стихла.

Волхв сидел все также с закрытыми глазами, не шевелясь. Его лицо стало еще бледнее.

Гостомысл не в первый раз участвовал в гадании, но процедура волхвования всегда производила на него сильное впечатление: он сидел, боясь даже громко вздохнуть.

Волхв молчал. Гостомысл с опаской смотрел на волхва и чувствовал, как в его душе растет нетерпеливое желание узнать, что сказали боги волхву.

Волхв молчал.

А Гостомыслу уже начало надоедать это затянувшееся молчание.

Неожиданно бесцветные ресницы волхва дрогнули, затем открылись.

— Я знаю волю богов! — сказал волхв неожиданно громко.

Гостомысл напрягся, его сердце от волнения забилось словно бубен, сейчас должна была решиться его судьба.

Волхв встал, подошел к Гостомыслу и объявил:

— Князь Гостомысл, твои отцы много грешили, и поэтому на роду словенских князей лежит проклятие богов. Поэтому обиженные боги будут насылать на тебя лихо, пытаться нарушить твои замыслы. Пришествие разбойников — это кара богов. Боги желают смерти твоего рода.

Гостомысл тоже встал.

— Я знаю это и знаю причину проклятия. Только несправедливо, что дети отвечают за грехи отцов, — горестно сказал Гостомысл.

— На охоте ты же не думаешь, справедливо ли убить животное, мясом которого ты утолишь свой голод? — спросил волхв.

— Да, так устроена жизнь, иначе я умру от голода, — сказал Гостомысл.

— Ты также получаешь удовольствие от убийства невинных животных? — спросил волхв.

— Да, это так, — сказал Гостомысл.

— Так и для богов нет справедливости или несправедливости. Для них существует только их воля. Для них все прекрасно, — сказал волхв.

— Так я должен умереть? — спросил Гостомысл.

— Нет. Тебя действительно полюбила богиня Девана. Богиня может нарушить волю других богов, потому что для нее ее желание важнее желания других богов. Это спасет тебя, — сказал волхв.

— Я одержу победу? — спросил Гостомысл.

— Да, — сказал волхв.

— Я останусь жив? — спросил Гостомысл.

— Да, — сказал волхв.

Гостомысл склонил голову.

— Благодарю тебя, волхв.

— Я всего лишь передал тебе волю богов, — сказал волхв.

— Чем я могу вознаградить тебя? Хочешь золота, серебра, мехов? — спросил повеселевший Гостомысл.

— Волхвам ничего не надо. Они служат людям и богам бескорыстно, — сказал волхв и, немного подумав, добавил: — Разве миску еды; да горящий очаг, чтобы погреться...

— Пока я жив, все это будет у волхвов, — сказал Гостомысл.

— Но богам надо принести жертву, — сказал волхв.

— Принесем быка, — сказал Гостомысл.

— Боги будут довольны, — сказал волхв.

— Мне надо идти к дружине, — сказал Гостомысл.

— Прежде чем ты уйдешь, я дам тебе совет, — сказал волхв.

— Какой? — спросил Гостомысл.

— Чтобы Девана знала, где ты, и чтобы удача всегда была на твоей стороне, сделай себе знамя цвета утреннего солнца и помести в центр его золотое изображение трехликого Велеса, ибо он властвует над тремя мирами — небом, землей и подземным миром и всякое зло ему подчинено, — сказал волхв.

— Это воля богов? — спросил Гостомысл.

— Это желание той, которая тебя полюбила, — сказал волхв.

— Я исполню ее волю, — сказал Гостомысл и направился к двери.

Волхвы поклонились.

— Иди к своей дружине, князь, и будь уверен в своей силе, — сказал белый волхв.

Глава 47

За дверью Гостомысл а ждал Стоум. По довольному лицу Гостомысла он догадался, что волхвы сделали хорошее пророчество. Это его обрадовало.

— Добро ли тебе нагадали, волхвы? — спросил Стоум.

— Добро, — коротко ответил Гостомысл, давая этим знать, что подробности он не собирается сообщать.

— Тогда скорее пошли в горницу, дружина уже заждалась тебя, — сказал Стоум.

Они быстрым шагом подошли к широким дверям в горницу. Двери были приоткрыты.

Гостомысл заглянул в щелку и отметил, что дружинники разместились по обычному порядку: старая дружина сидела на лавках вдоль стен неподалеку от княжеского трона; дружинники из молодой дружины робко теснились около входа.

К удивлению Гостомысла все они были при мечах.

Городские старшины сидели на отдельной лавке с непроницаемыми лицами.

Но Гостомысла их присутствие обрадовало, потому что теперь какие бы решения ни были приняты на совете, город обязан будет их поддержать.

Осмотрев горницу, Гостомысл взялся за ручку двери, чтобы войти в горницу, но его придержал Стоум.

— Погоди, князь, — тихо сказал Стоум на ухо Гостомыслу. — Делай, что я тебе буду говорить. Не бойся, это все будет на пользу.

— Ладно, — сказал Гостомысл.

Стоум открыл дверь и вошел в горницу. Сделав шаг вперед, он выкатил грудь, и величаво объявил:

— Господа, княжич Гостомысл, сейчас будет! — и отступил в сторону.

Гостомысл удивленно отметил в уме: «Но почему же княжич, а не князь»?

Но в дело вмешиваться не стал: Стоум умный и хитрый муж, а потому, наверно, знает, что делает.

После объявления Стоума бояре встали и почтительно сняли шапки. Молодежь притихла.

Гостомысл ступил в горницу, и Стоум, взяв Гостомысла под руку, церемонно провел его к княжескому трону.

— Садись, Гостомысл! — громко сказал Стоум.

Гостомысл сел в кресло.

Стоум обратился к дружинникам с речью:

— Мужи, как знаете, князь Буревой отправился по дороге в рай. Мы проводили его в путь достойно. Но после смерти Буревого, дружина осталась без вождя. И так как у нас нет другого князя, то мы должны его избрать. Но слава богам, князь Буревой оставил после себя наследника — княжича Гостомысла. Он молод. Но, как его воспитатель, я говорю, что он мудр и достоин водить дружину. А потому я спрашиваю дружину, — любо ли дружине иметь князем сына великого воина Буревого Гостомысла?

Теперь дружинники должны были сказать «любо».

Но в горнице воцарилась тишина.

В голову Гостомысла вдруг пришла мысль, что дружинники могут крикнуть «долой».

Что делать в этом случае, он не знал.

По телу Гостомысла пробежала едва заметная дрожь. То, что отказ дружинников объявить его своим вождем будет полной катастрофой, он не сомневался.

Но сначала кто-то кашлянул. Затем послышался одинокий молодой голос:

— Любо нам князя Гостомысла!

Через секунду горница заполнилась одобрительным ревом.

— Любо! — дружно кричали дружинники.

Громче всех кричала молодежь.

Возможно, кто-то и не хотел иметь князем Гостомысла, но этих противников не было слышно.

Когда крики стихли, двое старших дружинников поднялись, и Гостомысл увидел в их руках золотую шкатулку.

Эту шкатулку они поставили к ногам Гостомысла. Поклонившись, осторожно открыли шкатулку.

Гостомысл увидел, что в шкатулке лежала шапка из ценного меха. Среди меха ослепительно блистали золотые украшения и драгоценные камни.

Шапку бояре с почтением подали Стоуму, а Стоум, приняв шапку, церемонно поднес ее Гостомыслу.

— Склони голову, князь, — сказал он торжественно.

Гостомысл начал догадываться, что сейчас произойдет, и его сердце екнуло, лицо покраснело, и он склонил голову.

Стоум, держа шапку обеими руками над головою Гостомысла, громко объявил:

— Дружина провозглашает Гостомысла своим вождем, и в знак этого покрывает княжеской шапкой его голову! Пусть сверкающая слава и удача покроют его голову так же, как эта драгоценная шапка!

Гостомысл почувствовал, как на его голову опустилась шапка: она была мягка и приятна, но такой тяжелой, что Гостомысл испугался, что он не сможет удержать шапку, и машинально поправил ее руками.

Заметив это, Стоум едва заметно подмигнул и громко спросил:

— Тяжела княжеская шапка?

— Тяжела! — одними губами выдавил Гостомысл.

— Это власть от богов — громко сказал Стоум. — Власть приятна. Но власть тяжела, и ее удержать так же тяжело, как и эту шапку. Всегда помни об этом.

Возложив шапку на голову Гостомысла, Стоум провозгласил:

— Да здравствует князь Гостомысл!

Дружинники грохнули мечами.

— Да здравствует князь Гостомысл!

Когда крики стихли, Стоум, вынул меч из ножен, встал на одно колено, склонил голову, поцеловал меч и обеими руками подал его Гостомыслу.

— Князь, я, боярин Стоум, клянусь быть тебе верным товарищем, и исполнять все твои приказания, и защищать тебя пуще себя, и оставаться с тобой в горе и радости. Вот тебе мой меч, — громко объявил Стоум.

Гостомысл встал, взял меч в руки, коснулся его кончиком плеча боярина, затем протянул его Стоуму.

— Вот тебе твой меч! Будь мне верным товарищем, и я обещаю быть тебе верным товарищем, и я буду защищать тебя, как самого себя, и поддерживать тебя в горе и радости. Будь моим воеводой, — сказал Гостомысл.

Стоум с почтением взял меч и вложил его в ножны.

— Поднимись с колен, мой товарищ, и встань рядом со мной, — сказал Гостомысл.

Стоум поднялся и встал рядом с Гостомыслом.

Тут же перед князем оказался Ратиша.

— Не по чину это! — пронеслось возмущение среди бояр.

Не обращая на них внимания, Ратиша повторил процедуру

Стоума и подчеркнуто громко повторил его слова.

— Мой дорогой друг, ты уже не раз доказывал преданность мне, — сказал Гостомысл, передав ему меч. — Буду и я тебе верным другом. Будь моим вторым воеводой. Становись рядом со мной, мой товарищ.

Ратиша, бросая победоносные взгляды на бояр, встал с другой стороны княжеского кресла.

После этого дать клятву князю поторопились и другие дружинники.

Для каждого дружинника у Гостомысла нашлось ласковое слово, хотя некоторых он и знал мало.

К своему удивлению, Гостомысл обнаружил намного больше дружинников, чем ожидал.

Среди тех, кто принес клятву князю, неожиданно оказались Храбр и Вячко.

Когда последний дружинник закончил клятву, Гостомысл поклонился дружинникам и торжественно заговорил:

— Назначая старого воина Стоума и молодого дружинника Ратишу воеводами, даю знать всем, что отныне нет для меня разницы молодой ли дружинник или старый. Для меня дружина едина. А потому ценить своих друзей буду только потому, насколько они храбры и верны мне. Сегодня нам тяжело, мы потерпели поражение, многие отчаялись, пали духом и ушли от нашей дружины. Но знайте, — ночью мне приснился сон, что ко мне приходила богиня Девана. Утром я спросил волхвов, что это значит. Волхвы спросили богов, и те сказали, что мы должны сшить знамя цвета утреннего солнца и в центре поместить лик трехликого Велеса, который отныне будет покровительствовать нам Знайте, если мы будем сохранять дух и мужество, то мы победим.

Закончив речь, Гостомысл приказал Стоуму:

— Воевода Стоум, распорядись, чтобы сшили знамя как можно скорее.

Затем он сел в кресло, и Стоум шепнул ему на ухо одно слово. Гостомысл кивнул головой и коротко сказал:

— Распорядись.

Стоум тут же громко объявил:

— Сейчас мы будем держать военный совет, надо решать, как нам вести войну. А за это время во дворе расставят столы, и князь всех приглашает на пир.

Среди дружинников послышались радостные крики:

— Да здравствует князь Гостомысл!

Стоум поднял руку: дружинники затихли.

— Князь уходит, — сказал Стоум, взял Гостомысла под руку и повел между радующимися дружинниками к выходу. За ними шел Ратиша.

Гостомысл приветственно покачивал рукой.

Когда они вышли из горницы и Ратиша закрыл сзади дверь, Гостомысл сказал Стоуму:

— Боярин, благодарю за торжество. Однако я князь по рождению, а не по желанию дружины.

— Ты прав, князь! — сказал Стоум. — Я виноват, что самовольно сделал так. Но я вынужден был сделать так, потому, что твой отец потерял земли словенские и оказался в изгнании на чужой земле. После смерти князя Буревого его дружина хотела уйти к другим князьям, потому что не верила, что мальчик может возглавить дружину. Ведь ты князь по рождению, но был не вождем дружины. Обрядом возложения на твою голову княжеской власти я объявил тебя вождем и склонил их поклясться в верности тебе. Таким образом, мы сохранили дружину, а ты стал первый среди них.

— Но отныне я буду зависеть от дружины, — сказал Гостомысл.

— Князья всегда зависели от дружины, но дружинники еще больше зависят от князя, — рассудительно возразил Стоум.

— Но обряд объявления вождя мне понравился. Хороший обряд, красивый. Особенно — с мечами, — сказал Гостомысл.

— Я постарался сделать его торжественнее, — сказал Стоум.

— Но впредь сначала советуйся со мной, — сказал Гостомысл.

— Хорошо, — сказал Стоум.

Они вошли в комнату.

— Ратиша, сними с меня шапку, — сказал Гостомысл.

Ратиша, снял шапку, и Гостомысл с облегчением вздохнул.

— Однако тяжела шапка.

Стоум усмехнулся.

— Дорогая шапка — целой страны стоит.

— А где шкатулка? — спросил Гостомысл.

— Вот она, — сказал Стоум, показывая шкатулку.

— Положи шапку в шкатулку, — сказал Гостомысл.

— Хорошо, — сказал Стоум.

Он поставил шкатулку на стол, принял у Ратиши шапку и спрятал ее в шкатулку.

— Стоум, — строго сказал Гостомысл, — и раз эта шапка стала олицетворением княжеской власти, то хранить ее следует пуще всех богатств.

— Я помещу ее в твою сокровищницу, — сказал Стоум.

— У меня нет сокровищницы, — сказал Гостомысл.

— Теперь есть, — сказал Стоум.

— Ты будешь хранителем сокровищницы. Охранять ее поставь самых надежных воинов, — сказал Гостомысл, на минуту задумался и проговорил: — Боярин, но с этого момента я не буду жаловать земли дружинникам. Только золото и серебро.

— Да будет твоя воля, — сказал Стоум и усмехнулся: хитрый боярин догадался, почему князь решил не давать земли дружинникам.

Глава 48

Опустившись в подземный ход, Лисий хвост наткнулся на Тишилу. Тот своим толстым телом заткнул ход, точно пробкой, и Лисий хвост вынужден был толкнуть его в спину.

— Ты чего встал? — сердито прошипел Лисий хвост.

— Тут темно, не вижу, куда идти, — сказал Тишила.

— Ну и дурень же ты, Тишила! — засмеялся Лисий Хвост. — Тут путь один, никуда не денешься. Иди вперед!

Тишила, что-то недовольно бормоча под нос, медленно двинулся вперед.

Получив возможность двигаться, Лисий хвост пошарил рукой по скользкой от слизи стене и нашел факел.

Стукнув кремнем, зажег огонь.

Теперь было видно, что подземный ход был очень узкий и невысокий. Перемещаться по нему можно было, только сильно согнувшись. А толстому Тишиле совсем приходилось ползти на коленях. Поэтому он и был недоволен.

Заметив сзади свет, он снова встал и попытался посмотреть, что происходит сзади.

— Тишила, будь добр, не останавливайся? — сердито сказал Лисий хвост.

— Мне ничего не видно впереди, так можно и голову разбить, — сказал Тишила.

— А если будешь телиться, то мы тут точно останемся навсегда, — припугнул друга Лисий хвост.

Тишила громко засопел, потом сказал:

— Дай мне факел!

— На! — сказал Лисий хвост и протянул вперед факел.

Тишила пошарил рукой сзади, наткнулся на огонь и тихо взвыл от боли.

— Ты не шуми, а то разбойники услышат, — сказал Лисий хвост.

Наконец Тишила извернулся и взял факел.

После этого все пошло гладко, и через полчаса натужного пыхтения и кряхтения старшины оказались перед дубовой дверью.

— Дальше хода нет — дверь, — сообщил Тишила, остановившись перед препятствием.

— Это выход. Толкни дверь, — сказал Лисий хвост.

Тишила воткнул факел в стену и толкнул дверь рукой. Дверь не шелохнулась.

— Не открывается. Разбухла от сырости или что-то снаружи ее держит, — беспомощно сказал Тишила.

Лисий хвост разозлился:

— Ну и что, теперь нам тут жить, как кротам?!

— А что же делать? — спросил Тишила.

— Балбес! Для начала хотя бы не стой столбом перед дверью, а толкни ее плечом, как следует, — сказал Лисий хвост.

Тишила вздохнул и проговорил:

— Тут неудобно, но ладно — попробую.

Повернувшись, он стал толкать задом дверь.

После нескольких толчков дверь неожиданно открылась, и Тишила вывалился из подземного хода. Если бы не густой тальник вокруг, он точно бы свалился в реку.

— Ой! — сказал он.

— О, боги! — воскликнул Лисий хвост и быстро стал затаптывать факел.

— Зачем тушишь огонь, тут темно. — Недовольно сказал Тишила, выкарабкиваясь из кустов.

— Затем! Если разбойники увидят свет, то могут прийти сюда и убить нас, — сказал Лисий хвост.

— Весь испачкался, как поросенок, — сказал Тишила и стал отряхивать одежду от песка. При этом он отряхивался так шумно, что из кустов с криком выскочила какая-то птица.

— Тишила, да угомонись ты наконец-то! — рыкнул на друга Лисий хвост.

— А чего? Тут же никого нет, — строптиво огрызнулся Тишила, но притих.

— Это тебе так кажется, — проворчал Лисий хвост и по-кошачьи вгляделся в темноту.

С минуту он смотрел, затем показал рукой в сторону слабых огоньков и сказал:

— Там причалы. Корабли. Наверняка даны поставили сторожей.

— Вряд ли, — засомневался Тишила.

— Это почему? — спросил Лисий хвост.

— Так сейчас разбойники заняты грабежом. Неужели кто-то из них упустит эту удобную возможность поживиться? — сказал Тишила.

— Нет, — согласился Лисий хвост. — Конечно, даны ушли в город, чтобы грабить, но обязательно оставят слуг сторожить корабли.

— Тогда пошли отсюда, — сказал Тишила.

— Пешком по лесу мы далеко не уйдем, — возразил Лисий хвост.

— Но мы же не можем тут оставаться, — сказал Тишила.

— Не можем, — сказал Лисий хвост.

— И что же делать? — спросил Тишила.

— Надо найти лодку, — сказал Лисий хвост.

— Зачем нам лодка? — спросил Тишила.

— По реке пойдем. По реке легче идти и безопаснее, — сказал Лисий хвост.

— А куда пойдем? В села? — спросил Тишила.

— Не знаю, — сказал Лисий хвост. — В селах долго не усидишь. Как говорил Доброжир, даны собирались у нас остаться надолго, а значит, весной точно пойдут по городам и селам собирать дань.

— Тогда остается только идти в Корелу. К князю, — сказал Тишила.

— Князь сам напуган, — сказал Лисий хвост.

— Князь Буревой ничего не боится, — сказал Тишила.

— Но он потерпел поражение, — напомнил Лисий хвост, — путь на юг ему отрезан, а значит, помощи от южных племен он не сможет получить. Остаются карелы. Но у них всегда было мало сил. Так сможет ли он теперь выгнать данов?

— Не знаю, — сказал Тишила.

— Может, покориться данам? — спросил Лисий хвост.

— Да... — задумчиво проговорил Тишила. — А если князь Буревой вернется? Что ему будем отвечать?

— А то и ответим, что мы всего лишь мирные горожане, — сказал Лисий хвост.

— Мы городские старшины, и нам все равно придется отвечать, — сказал Тишила.

Городские старшины уже ответили, — сказал Лисий хвост.

— Ты о чем? — спросил Тишила.

— Я о Доброжире и других старшинах, — сказал Лисий хвост.

— Не понимаю. Старшины князя еще не видели, — сказал Тишила.

— Но они с торжеством встретили разбойников, — сказал Лисий хвост.

— Они должны были спасти город, — сказал Тишила.

— Вот те, кто встречал с почетом данов, те пусть и отвечают перед князем, —- сказал Лисий хвост.

— Я тоже там был. Теперь головы остальных висят на колах, а я уцелел, — немного помедлив, сказал Тишила.

— Но ты не хотел пускать данов в город. Я так и скажу князю, — сказал Лисий хвост.

— Значит, нам не надо идти к князю? — спросил Тишила.

— Я не говорил этого, я говорю о том, что по Нево-озеру опасно ходить на лодке, — сказал Лисий хвост.

— Опасно ходить по Нево-озеру на лодке? — удивленно спросил Тишила, тихо рассмеялся и проговорил: — Не крути хвостом, Лисий хвост, как бы не перехитрил самого себя. Говори прямо — чего ты хочешь?

Лисий хвост недовольно засопел.

— Ладно. Пойдем к князю Буревому, — сказал он, немного помедлив.

— Ладно, — проговорил Тишила и задал вопрос: — А где лодку возьмем?

— Там, где они есть, — на причале, — сказал Лисий хвост.

— Опасно, — сказал Тишила.

— Сегодня не опасно только умереть. Больше негде взять лодку, — сказал Лисий хвост.

— Ты же говорил, что там должны быть сторожа из слуг, — напомнил Тишила. — Что будем делать, если они увидят нас?

Лисий хвост тронул рукой меч и проговорил:

— У нас есть оружие. Если нам помешают сторожа, то мы убьем их.

— Плохо будет, если даны погонятся за нами, — с тоской в голосе сказал Тишила.

— Когда погонятся, тогда и будем бояться, — сказал Лисий хвост и добавил: — Сейчас ночь, ночью легко спрятаться на реке.

Тишила тронул меч на поясе, вздохнул, — ему не хотелось драться — и сказал:

— Ладно. Пошли.

— Пошли, — сказал Лисий хвост.

Прячась в прибрежном кустарнике, они подкрались к причалу ближе и, спрятавшись за лежащее на земле дерево, стали рассматривать причал.

Там были видны легкие военные корабли.

Тишила толкнул приятеля в бок.

— Рядом должны быть привязаны лодки.

— А сторожей-то и в самом деле не видно, — сказал Лисий хвост.

— Вот видишь, я тебе говорил, что они все подались в город грабить, — сказал Тишила.

— Но где слуги? — проговорил Лисий хвост. — Слуги же должны сторожить корабли?

— Где-либо в теплом уголке пьют пиво, — предположил Тишила.

— Ладно, — сказал Лисий хвост и показал пальцем на большую лодку. — Надо взять большую лодку, а то на маленькой лодке по Нево-озеру не пройдем... вдруг случится буря.

— На большой лодке двоим будет тяжело грести, — сказал Тишила.

— Зато надежнее, — сказал Лисий хвост и заторопился. — Хватит болтать — пошли!

— Пошли, — прошептал Тишила.

Старшины вынули мечи из ножен, и, пригибаясь к земле, они незаметно пробрались к намеченной большой лодке.

Подойдя к лодке, Лисий хвост распорядился:

— Тишила, ты отвяжи лодку, а я проверю, есть ли тут весла.

Лисий хвост полез в лодку искать весла, а Тишила начал отвязывать веревку, которой лодка была привязана к столбику на причале.

Он уже почти развязал веревку, как неожиданно почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Думая, что это Лисий хвост, Тишила повернул голову и увидел перед собой вооруженного коротким копьем человека.

Похолодев, Тишила нервно дернул веревку, и узел на веревке еще больше затянулся.

— Тебе чего тут надо? — спросил сторож и по исказившемуся испугом лицу Тишилы догадался, что перед ним Словении.

Сторож попытался обхватить Тишилу за плечи, но крепкий старшина махнул кулаком, и точно попал дану в глаз.

— Ай! — сказал ошеломленный дан, уронил копье и отшатнулся назад.

Тишила махнул второй раз кулаком. Но этот второй удар оказался лишним, от второго удара дан пришел в себя и истошно завопил:

— Тревога!

Крик перепугал Тишилу окончательно, и он рубанул со всей силы сторожа мечом.

Сторож охнул, затем замолчал затем его тело с громким плеском свалилось в воду.

Но свою задачу он выполнил — переполох поднял, и с дальней стороны причала послышался топот множества бегущих людей.

Пока Тишила возился со сторожем, Лисий хвост был занят поиском в лодке весел. Но, услышав шум, мгновенно оценил опасность происходящего, — еще полминуты, и толпа данов изрубит их на мелкие куски, — поэтому он бросил поиски весел и стал яростно рубить мечом веревку.

После третьего удара узел распался, и освобожденная лодка заколыхалась на волне.

— Прыгай в лодку! — крикнул Лисий хвост.

Тишила схватил валявшееся на земле копье, впрыгнул в лодку и начал этим копьем, как багром, отталкиваться от причала.

Лодка начала медленно отходить от причала. Вскоре длины копья не стало хватать, чтобы отталкиваться им от причала, и Тишила попытался достать копьем дно, но, не достав дна, копье провалилось в воду и выпало из рук старшины.

Обескураженный таким оборотом дела Тишила в ужасе смотрел на приближающихся с криками сторожей.

Лодка плыла, увлекаемая течением реки, но слишком медленно, и с каждой секундой сторожа приближались к беглецам.

Вот они уже начали метать копья в сторону лодки.

— Ищи весла, Тишила! Не найдем — нам конец! — сказал Лисий хвост, наклонился и начал шарить по мокрому дну лодки в поисках весел. Тишила последовал его примеру.

В темноте на дне лодки ничего не было видно, и Тишила, обрывая ногти, хватался на дне лодки за какие-то щепки. А всплески от падающих в воду копий были уже совсем близко.

— Вот оно! — наконец радостно вскричал Лисий хвост, нащупав у борта лодки весло.

Схватив весло, он начал лихорадочно грести им, и лодка пошла быстрее. Но то ли весло оказалось трухлявым, то ли Лисий хвост в горячке приложил слишком много сил, весло неожиданно хрустнуло и с плеском упало в воду.

Обнаружив в руке только обломок, Лисий хвост заругался и швырнул его на дно.

Между тем вооруженные люди с факелами в руках уже были на краю причала и, показывая руками на лодку, сначала что-то громко кричали. Затем в их руках появились луки.

— Нам конец! — воскликнул Тишила и схватился за меч. Схватился он интуитивно, потому что в бою на расстоянии, когда в тебя пускают стрелы издали, он был явно бесполезен. Наверно, он хотел отбивать мечом стрелы на лету.

Возможно ли это делать, не дал проверить Лисий хвост, который сильно дернул приятеля за одежду, так что он упал на дно лодки.

— Ложись, пока они разберутся, в чем дело, лодка отплывет по течению далеко, — сказал Лисий хвост.

В темноте что-то стало посвистывать, точно проснувшиеся перепелки. Но для перепелки свист был слишком зловещим. В дополнение к этому в борта лодки что-то сильно застучало, и Тишила увидел, как из бортов стали вырастать тонкие оперенные тростинки.

«Вовремя лег, а то стрелой бы пронзили»! — подумал испуганно Тишила и прижался своим телом к днищу лодки.

Дно лодки сильно пахло рыбой.

Но вскоре удары по бортам лодки прекратились, и Тишила осторожно приподнял голову: по отдаленным тусклым огням факелов и глухим крикам ему стало ясно, что они отплыли от берега достаточно далеко.

Рядом зашевелился Лисий хвост и спросил вполголоса:

— Они за нами не гонются?

— Разглядеть не могу, — проговорил Тишила, вглядываясь в темноту, и пробормотал: — Однако если погонятся, то быстро догонят нас. Без весел нам не уйти.

Лисий хвост стукнул чем-то деревянным.

— Я второе весло нашел, — сказал он.

Тишила с вздохом заметил:

— Сейчас они заметят убитого сторожа.

Подтверждая его слова, со стороны причала сначала донеслись злобные крики и проклятия.

— Они заметили убитого сторожа, — сказал Лисий хвост.

Со стороны берега послышался дикий скрип весел, яростные всплески воды, и огни, роняющие на воду кровавые пятна, стали двигаться в сторону беглецов.

— Ну, все — влипли! Они сели в лодки и ищут нас, — тоскливо сказал Лисий хвост.

— Однако с одним веслом далеко не уйдем, — грустно проронил Тишила.

— Не уйдем, — подтвердил Лисий хвост.

— И что делать? — еще грустнее спросил Тишила.

— Надо спрятаться в камышах, — сказал Лисий хвост, бросая тревожные взгляды на погоню.

Без лишних слов Тишила схватился за весло и начал им быстро грести, пытаясь подогнать лодку к берегу. Но дело продвигалось медленно.

Огни на лодках преследователей двигались угрожающе быстро, но, к счастью для старшин, луна еще не поднялась, и преследователи пока не видели беглецов. Поэтому, не зная, куда плыть, лодки данов шли зигзагами, на что терялось много времени.

После нескольких томительных минут, которые старшинам показались часами, лодка врезалась в камыши, а после нескольких сильных толчков весла скрылась в них.

Как только лодка замерла, старшины упали на дно лодки, и, высунув над бортом лодки одни глаза, стали наблюдать за преследователями.

Даны в погоню за дерзкими злоумышленниками, убившими сторожа, отправили две лодки. При этом даны жгли множество факелов, надеясь с помощью их увидеть беглецов, но яркие огни только мешали им разглядеть берега. Поэтому даны не заметили спрятанной в камышах лодки и пронеслись мимо и исчезли в темноте.

— Они ушли, — сказал Тишила, проводив взглядом исчезнувшие за поворотом реки огни. Он вздохнул с облегчением и сел на лавку.

— Ушли, — сказал Лисий хвост и сел рядом.

— Нам тоже надо идти, — сказал Тишила.

— Погоди, — сказал Лисий хвост. — Когда даны поймут, что не догнали нас, они будут возвращаться тем же путем, а потому на них легко будет напороться.

— Ладно, подождем, — сказал Тишила, и стал смирно ждать.

— Тут рыбой сильно воняет, — сказал Лисий хвост и поднес пальцы к глазам. — Однако что-то приклеилось к рукам.

— Это рыбья чешуя, — сказал Тишила.

Лисий хвост начал сдирать с пальцев прилипшую рыбью чешую.

— Тишила, леший ты дремучий, ну почему выбрал самую скверную лодку? — сказал Лисий хвост со смехом.

Тишила отлепил от пальца чешуйку и пробурчал:

— Не ори, Лисий хвост. Я, что ли, выбирал лодку? Сам выбирал. Не нравится эта, выбрал бы другую.

Лисий хвост тяжело вздохнул:

— Эх, мой друг, если бы мы могли выбирать. Ты подумай, Тишила, — еще вчера мы жили тихо, мирно. Спали в теплых постельках. Обнимали наших баб. И вдруг — сидим и мерзнем в этой вонючей лодке. И нужен ли нам такой выбор?

— Я тоже хочу теплую постель и бабу, — сказал Тишила, немного подумал и добавил: — А еще я хочу есть.

— Хорошие у тебя желания, — сказал Лисий хвост.

Тишила поднял со дна обломок весла и показал его другу:

— Однако, Лисий хвост, по Нево-озеру с одним веслом и на такой лодке мы до Корелы не дойдем, потонем.

— Конечно, не дойдем, — сказал Лисий хвост.

— Так что придется искать другую лодку. А где ее теперь найдешь? — мрачно проговорил Тишила.

— Вот видишь, Тишила, мы предположили, а боги сами решили, куда нам идти, — сказал Лисий хвост. — Выходит, что надо идти к солеварам.

— Почему к варягам? — спросил Тишила.

— Там у меня свояк. Зиму пересидим у него, а там видно будет, — сказал Лисий хвост.

— А ты думаешь, даны не пойдут к варягам за данью? — спросил Тишила.

Лисий хвост пожал плечами.

— Наверно, пойдут... но не раньше весны. К тому же у солеваров крепкая дружина.

— Но разбойники разбили Буревого, — напомнил Тишила.

— Им просто повезло. Если бы Буревой взял все войско, то запросто побил бы данов, — сказал Лисий хвост и шикнул: — Тихо!

В темноте снова слышался плеск воды и скрип весел, но криков уже слышно не было. А вскоре две лодки прошли мимо спрятавшихся старшин.

— Вот и ладно, — видя это, радостно потер руки Лисий хвост, провожая их взглядом. — Теперь и нам можно пускаться в путь.

Тишила ничего не сказал. Он уже догадался, что “грести в основном придется ему, поэтому он тяжело вздохнул и взялся за весло.

Глава 49

Когда старшин увели в подвал, Готлиб сказал Харальду:

— Отпускай всех в город, пусть развлекутся.

— Всех до одного? — спросил Харальд.

— Конечно, кроме тех, кто охраняет выкуп. Это богатство кто-то же должен охранять? — сказал Готлиб.

Харальд взглянув на охрану, терпеливо стоявшую около возов с ценным добром, и на данов, сгрудившихся около ворот, в ожидании разрешения на грабеж, сказал:

— Конунг, так будет нехорошо, — одни награбят себе добра, а другие останутся ни с чем. Надо или всех отпускать, или никого.

Готлиб подумал, что иногда Харальд бывает невыносимо глуп, и сказал:

— Харальд, ты забыл, — все что добыто, должно быть снесено в общую кучу. А потом дружина поделит добытое, согласно обычаю. Те, кто сторожит выкуп, получат свою долю.

— Это им понравится. Я сейчас им скажу, — проговорил Харальд.

— Иди скажи, — сказал Готлиб, и когда Харальд сделал несколько шагов, крикнул вслед: — И пусть поторапливаются грабить город! Пока я не передумал.

Харальд ушел к воинам, а Готлиб поманил к себе Олава.

— Олав, ты тоже остаешься со мной. Ты мне нужен.

Олав бросил взгляд, полный сожаления, в сторону собравшихся на грабеж товарищей.

— Зачем, я тебе нужен, конунг? — спросил О лав.

— Я назначаю тебя главным ключником этого дворца, — сказал Готлиб.

— А ключница? — спросил Олав.

— Отбери у нее ключи от складов и прогони. Не пропадет — ее Харальд возьмет в наложницы, а может быть, и в жены. Я слышал, что из славянок выходят хорошие жены, — сказал Готлиб.

— Прогнать ее со двора? — спросил Олав. — Конунг, но мне без нее никак не обойтись. Как со слугами обращаться, я не знаю. У меня никогда не было слуг.

— Да? — спросил Готлиб.

— Да, — сказал Олав.

— А со скотом ты умеешь обращаться? — спросил Готлиб.

— Со скотом умею, я же не всегда был воином, — сказал Олав.

— Обращаться со слугами это просто. Обращение со слугами ничем не отличается от обращения со скотом. И те, и другие, вечно что-то жуют, пускают слюни, крадут и мечтают о бабах. А вместо слов понимают один кнут, — сказал Готлиб.

— Я же не знаю, где что лежит, — сказал Олав.

— Нет? Ну, тогда ладно — пусть остается и распоряжается хозяйством. Но под твоим присмотром. Можешь ей даже ключи оставить от амбаров со съестными припасами. Пусть она распоряжается слугами, — сказал Готлиб.

— Это хорошо, — сказал Олав, ~ а то я ведь заблужусь в этом дворце.

От ворот послышался рев восторга. Это Харальд передал разрешение конунга грабить город, и даны рванулись в ворота.

Готлиб ухмыльнулся и сказал:

— Но для начала найди надежный амбар, где бы сложить выкуп.

— Поищу, — сказал Олав.

— И поставь сторожей, — сказал Готлиб.

— Слуг? — спросил Олав.

— Нет, воинов, — сказал Готлиб.

— Воины не послушаются меня, — сказал Олав.

— Скажи, что это мой приказ. А кто не послушается — доложишь мне, — сказал Готлиб.

— Ладно, — сказал Олав. — Мне идти?

— Погоди, — сказал Готлиб. — Ключи от амбара с добром отдашь мне.

— Все сделаю, как велишь, — сказал Олав и снова спросил: — Мне идти?

— Да. Но сначала скажи ключнице... как ее там?

— Милана.

— Милана? Звучит неплохо. Пусть Милана распорядится насчет обеда.

— Сделаю, — сказал Олав.

— Только пусть наши повара готовят.

— Наши повара, кроме как парить брюкву и жарить над костром дичь, ничего не умеют делать. Они не знают даже, как должна выглядеть хорошая еда, — заметил Олав.

— Тогда их, но под присмотром наших поваров, — предупредил Готлиб.

— Да.

— А пока стол пусть накроют... Пока... — проговорил Готлиб, огляделся и показал на высокое крыльцо рукой. — Вот тут на крыльце удобное место. Здесь можно и есть, и отсюда виден город.

— Сейчас распоряжусь, — сказал Олав.

— А чтобы тебе работа не в ущерб была, получишь хорошую награду, — сказал Готлиб.

Довольный Олав ушел, и через полчаса начали проявляться результаты его деятельности: на крыльцо слуги принесли стол, затем накрыли его скатертью, затем стали ставить на него блюда с пищей.

К этому времени Харальд отдал все распоряжения воины ушли со двора, и он подошел к конунгу.

— Конунг, все сделано. Люди ушли в город. Охрану я предупредил, — доложил он.

— Отлично, — сказал Готлиб, посматривая на обоз, где начал распоряжаться Олав.

— Там Олав твоим именем распоряжается, — сказал Харальд.

— Я ему велел, — сказал Готлиб.

Харальд кивнул головой.

— Я его назначил главным ключником, — сказал Готлиб.

— У нас есть воины познатнее его, — заметил Харальд.

— А мне знатные на этом деле без надобности, мне нужны честные и послушные, — сказал Готлиб. Заметив, что стол накрыт, предложил, — пошли, поедим.

Они поднялись на крыльцо и сели за стол.

— Отсюда хорошо виден город, — сказал Харальд.

— Это хорошее место для конунга, — сказал Готлиб.

Они обедали пару часов, пока не пришел Олав и не доложил Готлибу, что его задание выполнено. Он передал ключи от амбара с выкупом Готлибу, и тот повесил их на пояс.

Харальд покосился на ключи и отметил в уме, что конунг сделал очередной хитрый ход: хотя формально выкуп и принадлежит дружине, но отныне им сможет распоряжаться только он.

Это было несправедливо, но старый воевода, видевший на своем веку немало конунгов, только и отметил для себя, что при дележе добычи конунги ничем друг от друга не отличаются — все норовят урвать как можно больше.

«Впрочем, — подумал Харальд, — так и должны поступать конунги — копить золото, чтобы покупать на него воинов».

Пока неторопливо обедали, стало темнеть, и среди темноты начали разгораться огоньки пожаров.

— Сожгут город, — заметил Готлиб.

— Не сожгут, — сказал Харальд.

Готлиб зевнул и сказал:

— День удался.

Он находился в прекрасном расположении духа. По его расчетам полученного от горожан выкупа, даже если часть и придется отдать дружинникам, хватит, чтобы, вернувшись в Данию, нанять войско и свергнуть ненавистного брата с королевского трона.

Харальд также зевнул и, подавив ладонью зевок, сказал:

— Пора идти спать.

— Пора. Охрану только предупреди, чтобы не спали, — сказал Готлиб и позвал: — Олав!

— Я здесь, — ответил Олав. Он уже вошел в роль главного распорядителя во дворце и находился поблизости от конунга, чтобы слышать его распоряжения.

— Олав, я спать хочу, — сказал Готлиб.

— Я сейчас все устрою, — сказал Олав, но после секундной заминки спросил: — Где ты желаешь лечь?

— Со свиньями в хлеву, — сказал Готлиб с серьезным выражением на лице. Он желал пошутить.

— Хорошо, — машинально сказал О лав, и тут до него дошел смысл слов Готлиба. — Ты шутишь конунг?

Олав шутки конунга не понял.

Заметив это, Харальд рассмеялся и сказал:

— Конунг, будь осторожнее в своих словах, твои слуги слишком тупые, чтобы понять их скрытый смысл.

— Олав, — укоризненно сказал Готлиб, — неужели ты думаешь, что твой конунг пожелает спать со свиньями в хлеву?

Олав покраснел и, предпринимая попытку исправиться, сказал:

— Желание моего конунга для меня закон.

Готлибу его ответ понравился, и он заступился за Олава:

— Олав — воин. Воинам излишнее умничанье вредит.

— Можно идти, отдать распоряжение? — спросил Олав.

— Иди, — сказал Готлиб, и Олав ушел.

— Олав хороший воин, — сказал Харальд.

— Умники нам ни к чему, — сказал Готлиб.

Через нескольких минут неторопливой беседы на крыльцо вернулся Олав, рядом с ним была Милана.

— Опочивальня готова, — сказала Милана.

Готлиб тяжело поднялся и сказал:

— Проводи, — сказал он.

— Пошли, — сказала Милана и направилась к лестнице.

— Стой! — сказал конунг и обратился к Олаву: — Куда она идет?

— Ты куда идешь? — спросил Олав Милану.

— Так в баню веду, — сказал, несколько растерявшись вопросу, Милана.

— В какую еще «баню»? Зачем? — спросил Готлиб.

— Перед сном помыться, — сказал Милана.

— Зачем перед сном мыться? — спросил Готлиб.

— Чтобы грязь смыть, дух от тела неприятный, — сказала Милана.

— От моего тела — неприятный дух? — удивился Готлиб и обратился к Харальду. — Ты чувствуешь от меня неприятный дух?

Харальд втянул воздух красным носом.

— Морем пахнет от тебя, — вынес он заключение.

— Ну, вот дура, — сказал конунг ключнице, — запах моря самый приятный во всем свете.

— У нашего народа нет глупого обычая мыться перед сном, — гордо произнес Харальд.

— Почему? — спросила Милана.

— Потому что всем известно — что мытье вредно для здоровья, — сказал Харальд.

— Ну да? — с сомнением проговорила Милана.

Краешек губ Миланы дрогнул в едва заметной презрительной усмешке.

— Значит, ты, конунг, мыться не будешь? — уточнила она.

— Моются только дикари! — зло сказал Готлиб, заметив презрительную усмешку.

Ничто не ранит больше всего мужчину, как насмешка женщины. Но такова уж природа женщин, что каждый их взгляд и слово насмешка над мужчиной.

Предания говорят, что бог создал женщину из ребра Адама, однако многие мужчины сомневаются в этом И не без основания.

— Так мыться не будешь? — повторила вопрос Милана.

— Вот пристала! Проклятая баба! выругался конунг и неохотно согласился: —- Ладно, пусть мои слуги принесут воды и протрут мое тело влажной мягкой губкой.

— Для того, кто никогда не мылся, и это подвиг, — сказала Милана и пригласила: — Пошли, конунг, в опочивальню.

Глава 50

Утром Готлиб понял опасность княжеских удобств: солнце давно уже встало, а ему не хотелось вылезать из-под пухового одеяла.

Наложница Хельга прилипла к нему всем телом: ее тело было горячим и липким.

В объятиях наложницы Готлиб чувствовал себя, точно медленно варится в котле с кипящей водой. Надоела она, однако ему лень было оттолкнуть ее от себя.

Так он лежал некоторое время, потом в комнату без стука вошел Харальд и весело прокричал:

— Вставай, конунг, пошли любоваться тем, что наши люди добыли за ночь.

Готлиб скинул со своей груди пухлую руку наложницы.

Хельга приоткрыла один глаз, посмотрела на Харальда и повернулась на другой бок, при этом одеяло сбилось и вызывающе обнажило интимную часть женского тела, что пониже поясницы.

«Зараза»! — подумал Харальд.

Освободившись от женщины, Готлиб сладко потянулся и быстро сел, опустив ноги на половичок рядом с кроватью.

Харальд лукаво подмигнул и спросил:

— И как сон на княжеской кровати?

— Не знаю — эта стерва не дала мне ночью сомкнуть глаза! — Кивнул головой Готлиб на подружку.

Заметив оголенное женское тело, накинул на Хельгу край одеяла.

— Бесстыдница! — сказал Готлиб.

— Мужчины любят бесстыдниц, — сказал Харальд.

— Да, целомудренные жены необходимы для продолжения рода, — проговорил Готлиб. — Но должны же быть женщины и для удовольствия?

Хельга услышав, что разговор касается ее, открыла глаза и повернулась.

Это заметил Готлиб.

— Ты отсыпайся, следующей ночью я тебе не дам уснуть ни на минуту, — сказал Готлиб.

— Хорошо, милый! — хихикнула Хельга и отвернулась.

— Значит, все же нашлось добро у дикарей, — проговорил Готлиб, глядя на длинные, закаменевшие желтой костью, ногти на грязных ногах.

Харальд захохотал:

— А то! И золото, и серебро, и меха... — он чмокнул и облизнул мокрые губы, — а бабы — слаще на свете не видел.

Готлиб кинул взгляд на бледные волосы Хельги, которая, как легко можно было догадаться, и не собиралась вылезать из-под одеяла до вечера.

— Все бабы одинаковы! — сказал он, кривя губы.

— Ну да! — сказал Харальд и, покосившись на голые острые плечи Хельги, заметил: — Только дают по-разному, — и заторопил Готлиба. — Конунг, пошли скорее.

— Надеюсь, город все-таки не сожгли? А то нам здесь жить, а впереди зима, — обеспокоено поинтересовался Готлиб.

— Не, мы аккуратно! — ответил Харальд.

Готлиб потянулся за штанами.

— Может, позвать слуг, пусть одевают тебя, как настоящего конунга? — спросил Харальд.

Готлиб нахмурился.

— Харальд, я и есть настоящий конунг.

— Прости, — проговорил Харальд, — я хотел сказать, чтобы они тебя одели согласно королевской церемонии.

— Не надо. На войне эти церемонии отменяются. Вот когда займу трон Дании, тогда и займемся этой ерундой. А сейчас некому пускать пыль в глаза, — сказал Готлиб. — Так стоит ли тратить на это время?

— Воину некогда возиться с одеждой, — сказал Харальд.

— Сколько убитых? — спросил Готлиб

— Среди наших воинов убитых или раненых нет, — сказал Харальд.

— И что — дикари не сопротивлялись? — удивился Готлиб и стал надевать штаны.

— Да как же они осмелятся? — сказал Харальд с усмешкой. — Ну, некоторые пытались сопротивляться, но наши набили им морды, на этом все и закончилось. Правда, на причале кто-то зарубил сторожа, присматривавшего за лодками, и угнал одну лодку.

Харальд подал Готлибу одежду. Готлиб быстро начал одеваться.

— Старшего над сторожами наказал? — спросил Готлиб.

— Сторожем был раб, — сказал Харальд.

— Дерьмо! — сказал Готлиб. — Нельзя ставить рабов сторожами. Кто раба поставил сторожем?

— Я, — сказал Харальд. — Я отпустил всех воинов грабить город. Остались только слуги и рабы. Это был хороший раб.

— Рабы не могут быть хорошими или плохими — они просто рабы, — сказал Готлиб.

Харальд кивнул головой и сказал:

— Но это не городские убили сторожа. Из города невозможно было уйти.

— Никого не поймали? — спросил Готлиб.

— Нет. Наверно, сторожа убил какой-то проходивший мимо дикарь. Тут, говорят, в лесах бродят дикие люди, — сказал Харальд.

— Дикие люди не пользуются мечами, — возразил Готлиб, прикрепил к поясу меч и приказал: — Сторожей всех высечь. Наверняка спали.

— Может, и не спали, но хорошая порка рабу никогда не помешает, — сказал с усмешкой Харальд.

Готлиб закончил с одеванием, взглянул в зеркало, поправил волосы и сказал:

— Пошли во двор смотреть добычу.

Они вышли на крыльцо.

Внизу, в центре двора, на деревянном настиле громоздились мешки, рогожные кули и связки пушнины. Рядом стояли даны: усталые, но довольные и с веселыми лицами.

— Отлично! — сказал Готлиб и распорядился: — Расстелите рогожу перед лестницей!

Слуги тут же засуетились и застелили чистой рогожей большую площадку.

Готлиб спустился вниз, встал на краю рогожи и сказал:

— А теперь, друзья, несите добро и хвалитесь своей удачей!

Получив знак, даны стали по одному подходить к конунгу, показывать ему награбленное ночью добро и складывать к его ногам.

Скоро перед Готлибом возвысилась довольно внушительная куча золотых и серебряных изделий. Чуть дальше лежала еще большая гора всякого добра: дорогой одежды, мехов.

Встречая каждую вещь, Готлиб радовался и шутил:

— Молодцы, однако, неплохо растрясли дикарей!

Когда сбор трофеев был закончен, Готлиб тихо спросил Ха-ральда

— Это все?

— Все! — сказал Харальд.

— И никто ничего не утаил? — спросил Готлиб.

Харальд пожал плечами и проговорил:

— По нашему обычаю все добытое добро должно сдаваться в общую кучу. Потом каждому будет выделена его доля. Но кто уследит за мелкими вещами?

— Мелкие вещи часто дороже больших, — сказал Готлиб. — И кажется мне, что много вещей осело в кошелях дружинников.

— Но кто же осмелится обыскать воина и отобрать у него законную добычу? — задал вопрос Харальд и напомнил: — Дружина этого не потерпит.

— Да, не стоит рисковать, — сказал Готлиб, вспомнил о спрятанном им в амбар выкупе, и его лицо озарилось лучезарной улыбкой.

Он поднял руку и радостно объявил:

— Друзья, добычу вы взяли богатую. По нашим законам половина добычи принадлежит дружине. Харальд и воеводы разделят добычу по справедливости.

Даны встретили его слова радостными криками, — за эту ночь без всякой крови они взяли столько добычи, сколько не брали за всю предшествующую жизнь.

Готлиб сказал Харальду:

— И это мы взяли только с одного города. Этот край несметно богат. Теперь ты понял, почему я хотел завоевать именно этот край? И, может быть, впоследствии даже я захочу остаться тут королем.

Харальд поморщился.

— Города здесь богатые, но усидим ли мы тут? Слава по всей земле идет о непокорности этого народа.

Готлиб смеясь, проговорил:

— Слава о непокорности этих дикарей, похоже, сильно преувеличена; видишь — они ведут себя, как смирные овцы.

— Да, сейчас они, как овцы, но что будет дальше? Их вождь по-прежнему сидит в крепости. Крепость нам не удалось взять. И я не думаю, что нам удастся ее взять — они дрались за крепость, как звери. И я не думаю, что словенский вождь будет сидеть, сложа руки, — напомнил Харальд.

— Но пока он сидит в крепости; а когда проснется, тогда и думать будем, — сказал Готлиб.

Глава 51

Раны Медвежьей лапы заживали медленно, все время сочились сукровицей, а тело охватывала лихорадка, видимо, лезвия мечей у данов были намазаны ядом. Поэтому Медвежья лапа все лето пролежал в постели, а жена Людмила кормила его с ложечки, словно маленького ребенка.

Не чувствуя сил, старый воин впадал в уныние и уже начал ждать в гости саму богиню смерти.

Но богиня смерти Мора, видно, была занята другими делами, поэтому к сентябрю-ревуну раны покрылись тонкой младенческой кожицей, и однажды утром, проснувшись, Медвежья лапа увидел, что верхушка высокого клена за окном вдруг стала оранжевой.

Заинтересовавшись этим превращением, Медвежья лапа сел в постели, а затем осторожно встал и на дрожащих ногах подошел к окну.

За окном была осень: далекий лес пестрел красными и желтыми пятнами. Синее небо светилось хрустальным кубком. Медвежьей лапе захотелось вдохнуть свежего воздуха, и он царапнул ногтями стекло.

— Ах, милый, ты встал! — неожиданно раздалось за спиной, и Медвежья лапа от неожиданности вздрогнул и обернулся.

На пороге стояла Людмила. На ней было ярко-желтое платье, волосы стягивала синяя лента. В руках она держала деревянный поднос с красными и желтыми яблоками.

«Какая она красивая», — подумал Медвежья лапа.

Людмила, увидев мужа у окна, поставила поднос на стол, быстро подошла к мужу и с беспокойством проговорила:

— Ты почему встал? Ты же еще болен.

Уставший Медвежья лапа оперся об ее плечо.

— Все, надоело мне болеть! Пора делом заняться! — решительно сказал он.

Людмила, смеясь, проговорила:

— Какое дело? Ты же еще и ходить сам не можешь.

— Могу! — упрямо проговорил Медвежья лапа, отвел ее руку в сторону и попытался пройти по комнате. Но от быстрого движения у него закружилась голова, и он едва не упал.

Людмила быстро подставила ему свое плечо.

— Ты точно капризный ребенок, — сказала она.

Держась за ее плечо, Медвежья лапа прошел к кровати и сел. Но ложиться не стал.

— Я принесла яблоки. Тебе дать яблоко? — заботливо спросила Людмила.

— Не надо, — сказал Медвежья лапа.

— Тебе что-либо другое дать? — спросила Людмила.

— Дай попить квасу, — попросил Медвежья лапа.

Людмила наполнила из кувшина кружку квасом и подала ее мужу.

Медвежья лапа жадно опустошил всю кружку, затем отдал ее Людмиле. Та поставила кружку на стол рядом с кувшином и вернулась.

Пока она относила кружку, Медвежья лапа лег. Он показал на кровать рядом с собой и сказал:

— Присядь, милая жена.

Людмила села на край кровати.

— Как я вижу, ты увезла меня в село, — сказал Медвежья лапа.

Людмила кивнула головой и сказала:

— В городе оставаться тебе было бы слишком опасно.

— Расскажи, что происходит в городе? Наказал ли князь морских разбойников? — задал вопросы Медвежья лапа.

Людмила положила на его сильную руку свою нежную ладонь.

— Все плохо, — сказала Людмила. — Морские разбойники разбили князя Буревого, и захватили город. Я едва успела тебя вывезти в село. Даны наложили на горожан выкуп. Горожане заплатили выкуп. Но в городе все равно неспокойно — даны грабят горожан по ночам. Хотя, говорят, что конунг Готлиб хочет остаться и править славянскими землями.

— А что князь делает? — прервал ее Медвежья лапа.

— Говорят, князь укрылся в Кореле. Даны хотели взять Корелу. Князь нападение отбил. Но недавно пришли слухи, что князь Буревой был ранен и умер.

— Правда?!

— Правда или нет — неизвестно.

— Не дай бог! Бедный Гостомысл, если это случилось! — сказал Медвежья лапа, печально качнув головой.

— Ему должно быть очень плохо. Говорят, что старая дружина разошлась, — сказала Людмила;

— Но с кем же он теперь остался?! — заволновался Медвежья лапа и с трудом сел. — Гостомысл совсем молод. Он же еще мальчик!

Людмила с вздохом проговорила:

— Плохо Гостомыслу. Если он еще жив. Но по обычаю дружинники после смерти князя вольны уходить к другому князю. Что им может дать мальчик? У него нет ни силы, ни богатства, ни опыта. Погибнут те, кто с ним останется.

— Не погибнут. Князь силен дружиной, а дружина сильна князем, — возразил Медвежья лапа и сокрушенно запричитал. — Но там же бояре Храбр, Вячко, Стоум. Они опытные воины. Неужели они его бросили? Как же они могли бросить сына своего вождя?

— Они могли погибнуть, — сказала Людмила.

— Могли. И нет у Гостомысла помощников. Надо идти ему на помощь! — сказал Медвежья лапа и попытался встать на ноги.

— Погоди. Не вскакивай, — словно непоседливого ребенка придержала мужа Людмила.

— Мне надо идти! — сказал Медвежья лапа.

Людмила ахнула:

— И куда ж ты собрался идти, если ты до двери дойти не можешь!

— Не могу. Пока. Но я даже на карачках поползу, чтобы выручить князя! — горячо проговорил Медвежья лапа.

— Твой князь умер. А дружина служит князю, а не роду, — снова напомнила Людмила.

— Гостомысл его наследник. После того как умер Буревой, он стал князем словенского племени, — сказал Медвежья лапа.

— Словены его не выбирали князем, — возразила Людмила.

— Выберут! — уверенно проговорил Медвежья лапа.

— Это еще почему? — спросила Людмила.

— Потому что Гостомысл наследник рода словенских вождей, — сказал Медвежья лапа.

— Племени нужен защитник, а не обуза. Зачем словенскому племени военным вождем мальчишка? — сказал Людмила.

— Ты не права, — сказал, сердись, Медвежья лапа.

— Почему? — спросила Людмила.

— Потому что вожди вырастают из мальчишек, — сказал Медвежья лапа.

— Все матери растят своих сыновей, зная, что те станут их защитниками и кормильцами. Но, чтобы из мальчишки вышел защитник, нужно время и забота. К сожалению, горожане не хотят ждать. Да и не могут — город захвачен иноземцами. Разве может мальчишка выгнать иноземцев из города? Иноземцев, которые разбили его отца, который никогда не терпел поражения, — сказала Людмила.

— С дружиной... — начал Медвежья лапа.

Людмила перебила мужа:

— Но у него нет дружины!

— Будет.

— Вот когда будет, тогда он и станет князем.

Медвежья лапа рассердился окончательно.

— Женщина, молчи, ты лезешь не в свои дела!

— Я беспокоюсь о нашем сыне. Если ты уйдешь к Гостомыслу и погибнешь, то кто позаботится о твоем сыне? Зачем тебе это надо? Какая тебе из этого выгода? Не лучше ли найти себе другого князя? — сказала Людмила.

— Не все меряется выгодой, я давал князю Буревому клятву, что буду служить ему, и...

Медвежья лапа встал и осторожно прошел по комнате. Взял с подноса желтое, почти прозрачное, яблоко, поднес его к лицу и вдохнул медовый запах. Затем подошел к окну.

За окном пламенем горела верхушка клена.

Людмила подошла и встала рядом.

— Старый клен, — сказал Медвежья лапа.

— Он всегда был старый, — сказал Людмила.

— Нет, он был молодым. Я хорошо помню это, — сказал Медвежья лапа.

— Наверно, — сказал Людмила.

— Там было несколько деревьев. Они были тогда, как прутья. Я тогда тоже был маленький, лет шесть мне было. Мне отец подарил меч, и я этим мечом рубил прутья. Я все деревья срубил, осталось только одно. Я и его намеревался срубить, но меня матушка тогда позвала обедать, и я не успел срубить это дерево. Так вот это дерево и уцелело. Видишь, какое выросло, — проговорил Медвежья лапа.

— Значит, такова была воля богов, чтобы это дерево осталось целым, — сказала Людмила.

— А я всегда думал, что это произошло по моей воле, — сказал Медвежья лапа.

— Нет, ты был только исполнителем воли богов, — сказала Людмила.

— Это я не захотел рубить дерево, — сказал Медвежья лапа.

— Желание сохранить дерево тебе внушили боги, — сказала Людмила.

— Если моими желаниями руководят боги, то не значит ли, что желание помочь Гостомыслу исходит от богов, которые покровительствуют ему? Разве можно противиться желаниям богов? — задал вопрос Медвежья лапа.

Людмила тяжело вздохнула и проговорила:

— Ты знаешь, что тебе делать. Наши обычаи не позволяют женщинам вмешиваться в дела мужчин. Но позволь все же дать совет, — Гостомысл сейчас сидит в Кореле, добраться до него очень тяжело. Поэтому прошу только об одном — немного наберись сил. А там наступит осень, туманы садятся на воду, поэтому легче будет пробраться в Корелу.

Медвежья лапа коснулся губами виска жены, — волосы защекотали кожу на носу, — и глубоко вдохнул запах ее волос, сладко пахнущий свежим хлебом.

Ему не хотелось расставаться с женой, сыном и тем покоем, что царил в доме. Он подумал, что только на старости лет человек начинает ценить то, что в молодости казалось ему глупым и пустым: домом, женой, детьми. Но пришло время, и все, что ценил юноша, оказалось пустым и глупым, а то, что он презирал в молодости, оказалось смыслом жизни.

Глава 52

Утренняя трапеза проходила в горнице

Конунг Готлиб, расслабленно откинувшись на спинку кресла, лениво рассматривал в руке золотую, похожую на небольшую ладью, чарку с хмельным медом. После вчерашнего вечернего застолья у него гудела, точно пустая бочка на свежем морском ветре, голова.

Рядом Харальд жадно обгладывал жареную свиную ножку. Старому морскому волку все было нипочем, — он был проспиртован так, что, казалось, поднеси к нему огонь, и он вспыхнет ярким костром.

За столом, по обычаю, также сидели лучшие воины.

Обычно во время обеда стоял шум, но на этот раз, как ни странно, они молчали. В горнице слышалось лишь громкое чавканье.

Готлиб догадывался, что они чувствовали себя не лучше своего предводителя.

Доглодав и обсосав кости, Харальд уронил их под стол, вытер руки о лысину и насмешливым взглядом обвел данов.

— Ну что, братья, невеселы — носы повесили? — умышленно приподнятым голосом спросил он.

Ответа не было, и Харальд сообщил:

— А сейчас мы повеселимся!

Готлиб сделал очередной глоток, поморщился и проговорил:

— Слишком сладкая эта медовуха и воняет цветами — это питье для женщин. Наш эль будет получше. Эль — питье для настоящих мужчин. А посуда хороша. За такую посуду корабль купить можно.

Харальд повернулся к конунгу и сказал:

— Местные мастера золотых дел далеко славятся.

Готлиб презрительно усмехнулся.

— Плевать! — сказал он. — Самая большая драгоценность для воина — это хороший меч.

— Говорят, местные мастера делают и хорошие мечи, получше будут даже дамасских клинков, — вмешался в разговор Олав.

— Не может быть! — не поверил Харальд.

Олав поднял руку и щелкнул пальцами, и за его спиной встали двое слуг.

— Принесите меч из моей комнаты! И там еще платок из шелка, его тоже принесите! — приказал Харальд, и слуги исчезли.

Харальд рассмеялся.

— Олав, да ты никак, решил украситься, как женщина? Ой и плохо же на тебя действует общение с дикарями.

— Увидишь! — с загадочным видом проговорил Олав.

— Пустое все это дело, — небрежно проговорил Харальд и обратился к Готлибу: — Конунг, не изволишь ли с утра устроить суд?

Готлиб отставил чарку и спросил:

— Кого судить?

— Сторожей, — сказал Харальд.

— Это рабы. Я же приказал их просто высечь! Для этого мой суд не нужен. Слишком велика честь будет для рабов, — раздраженно сказал Готлиб.

— Да, — сказал Харальд. — Они не заслуживают королевского суда. Хотя неплохо бы было сделать так, чтобы и другим была наука.

— Порки им достаточно, — сказал Готлиб и обратился к Ола-ву. — Олав, ну, так, где твой сюрприз?

— Сейчас принесут, — сказал Олав.

— Впрочем, рабы не заслуживают разговора о них, — проговорил Харальд.

— Да, вот еще! ~~ сказал Готлиб. — После того как высекут сторожей, назначь над ними старшего, кого-либо из воинов. Пусть они возьмут струг и ищут убийц. Убийцы украли рыбацкую лодку, на такой маленькой лодке по морю не пройти. Значит, они пошли вниз по реке. И вряд ли они ушли далеко, вдвоем далеко не уйдешь даже по течению. Не найдут...

— Повесить? — спросил Харальд.

— Нет, снова высечь, — сказал Готлиб.

— Сейчас же отправлю погоню, — сказал Харальд.

— Заодно и дорогу пусть разведают; купцы говорят, что там есть еще одно море и множество больших богатых городов, — сказал Готлиб.

— Это хорошо, — мечтательно проговорил Харальд, и в его глазах отразилось зарево пожара и крови. — Только для разведки надо в струги посадить еще воинов.

— Двух, не больше, — сказал Готлиб. — Нам и здесь воины нужны.

— Будет сделано, — кивнул головой Харальд. Он опустошил полную чарку медовухи, вытер мокрые губы и заметил: — Кстати, у нас в заложниках городские старшины. Чего их зря кормить, пора с ними что-то делать?

— Их кормят?

— Нет, конечно.

— И что ты предлагаешь? — спросил Готлиб.

— Надо избавиться от них.

— Отпустить заложников?

— Но один из сторожей убит. Убийц не поймали, — напомнил Харальд. — Убийство не должно остаться безнаказанным.

— Тогда собирай дикарей, — надо дать им жесткий урок, чтобы знали, как мы наказываем виновных, — сказал Готлиб.

— Уже распорядился, — кивнул Харальд.

К Олаву подошел слуга. В одной руке он держал меч, в другой платок. Олав взял меч и положил его перед Готлибом.

— Вот посмотри, конунг, меч, — сказал он.

Готлиб взял меч в руки.

Ножны были, украшенны золотом, серебром и драгоценными камнями. Готлиб осторожно провел пальцем по камням, и на его лице появилось восторженное выражение.

— Однако хорош меч, — сказал Готлиб.

— Что блестит снаружи, не всегда хорошо изнутри, — презрительно пробормотал Харальд.

— А мы посмотрим и изнутри, — сказал Готлиб, обнажил меч наполовину и попробовал ногтем лезвие.

Лезвие легко разрезало ноготь, и Олав поспешил предостеречь Готлиба:

— Осторожно конунг, этот меч очень острый. Дай покажу.

Готлиб вернул меч Олаву.

Выйдя из-за стола на середину зала, тот вынул меч, и приказал слуге, — дайте мне шелковый платок.

Происходящее заинтересовало всех присутствующих. Догадавшись, что собирается сделать Олав, они начали шумно заключать пари.

Слуга подал Олаву шелковый платок.

Выставив меч лезвием вверх, Олав поднял над ним платок. Все замерли.

Олав отпустил платок. Платок, медленно, осенним листом порхнул вниз. Покрыв лезвие, он не задерживаясь ни на мгновение, продолжил свой путь и мягко упал на пол.

Олав вставил меч в ножны, поднял платок и показал его — платок был разрезан на две части.

— О! Это сокровище! — послышались восторженные возгласы.

Олав подошел к Готлибу и подал ему меч.

— Мой любимый конунг, дарю тебе это сокровище. Этот меч может разрубить любые доспехи, так же, как и этот платок.

Готлиб взял меч, покрутил его, примеряясь в руке. Затем стал внимательно рассматривать клинок. В ухо ему дышал удивленный Харальд.

— Нет, я знаю толк в оружии и видел много мечей, но это не дамасский клинок, — сказал Харальд.

— Я тоже таких мечей в жизни не видел, — сказал Готлиб.

Харальд удивленно проговорил:

— Неужели местные мастера такие умельцы?!

— Они неохотно говорят об этом. Но, я уверен, что этот меч ими сделан, — сказал Олав.

— Я тоже добуду себе такой меч, — сказал Харальд.

— К сожалению, мы нашли только один такой меч, — проговорил Олав. — Я спрашивал старшину кузнечного ряда. Уверяет, что такие мечи делают только для конунгов. Они очень редки и дороги. Один меч стоит стада коров.

— Я конунг, значит, этот меч может быть только моим, — сказал Готлиб.

Он спрятал меч в ножны, встал с кресла и с помощью слуг прикрепил меч к поясу.

— Это хороший подарок, — сказал Харальд.

Готлиб заговорил торжественно:

— Один шепчет мне на ухо, что этот удивительный меч принесет мне корону датских королей. И потому я дам этому необычному мечу имя. Он так и будет зваться — «Меч Одина». А потому под страхом смерти никто не имеет права к нему прикасаться... Только настоящий конунг может владеть им.

Готлиб и Харальд, а вслед за ними и остальные даны, вышли на высокое крыльцо.

Здесь уже было приготовлено кресло. Готлиб сел в кресло, а старшие воины выстроились рядом с ним.

Посредине княжеского двора, там, где еще недавно стояли пиршественные столы, слуги ставили козлы, на козлы укладывали толстое бревно. В стороне горел костер, в нем калились железные орудия пыток.

Когда бревно было уложено, один из рабов, очень крупный, принес большой топор и, натужно хекнув, воткнул его в бревно.

— Вот теперь можно и творить суд, — весело сказал Готлиб.

Харальд подал знак, и воины палками загнали во двор толпу горожан. -Испуганные горожане старались прятаться в тени частокола.

Тем временем из подвалов вывели старшин. Они были в одних грязных рубахах, — всю дорогую одежду с них сняли стражники, — руки связаны за спинами. У многих были окровавлены лица, — стражники пока вели заложников, нещадно избивали их.

Подведя старшин к крыльцу, стражники, продолжая избиение, заставили несчастных встать на колени.

Харальд поднял руку, и стражники встали за спинами своих жертв.

Готлиб показал пальцем в крайнего пленника и спросил:

— Ты кто?

— Я Доброжир... — начал говорить, заливаясь слезами Доброжир.

— Впрочем, не имеет значения, как тебя зовут, дикарь, — прервал его конунг и громко заговорил, обращаясь к толпе: — Ночью был убит сторож на причале. Убийц было двое, и им удалось сбежать. Мы их обязательно поймаем и жестоко накажем. Но ваши старшины обязаны были следить за порядком в городе, но они не выполнили свои обязанности, а потому они должны быть наказаны.

Толпа молчала.

Доброжир попытался объяснить, что старшины не могли исполнять свои обязанности, потому что сидели в подвале.

Но, не слушая оправдания, Готлиб ткнул в него пальцем, и сказал:

— Вот этот жирный варвар слишком болтлив. Чтобы избавить его от этого греха — вырвать ему язык.

Двое стражников крепко ухватили за руки Доброжира. Третий вонзил толстые пальцы в глазницы старшины и потянул голову назад. Рот открылся.

В это время здоровенный раб, поднес раскаленные клещи и зацепил ими язык старшины. Изо рта старшины пошел густой белый дым. Сладко запахло горелым мясом.

Доброжир захрипел и начал неистово корчиться. Палач рванул клещи и торжествующе поднял их над головой. В клещах, словно толстый червяк, дергался кусок окровавленного мяса.

Стражники отпустили руки Доброжира, и он упал без сознания на землю.

Толпа окаменела от ужаса.

Готлиб показал пальцем на следующего. Это был Крив.

— О — этот кривой! — смеясь проговорил Готлиб. — Значит, надо ему уравнять глаза.

Палач принес следующее орудие похожее на небольшие вилы. Эти вилы он воткнул в глаза Криву.

Дальше Готлибу прискучило развлечение, и он вынес окончательный приговор сразу всем.

— Этих двух наказанных повесить на воротах города в назидание дикарям. А остальным отрубить головы, надеть на копья и выставить на площади.

Глава 53

Через несколько дней, проснувшись утром, Медвежья лапа почувствовал, что к нему снова вернулись силы. Встав с постели, он снял со стены любимый меч и сделал несколько выпадов, — меч в руке играл, словно тонкий прут.

Старый воин почувствовал, как в его жилах горячо заиграла кровь, а мускулистое тело заныло в желании действовать. Боярину захотелось, как в молодости, схватить меч и выбежать, как был в полотняной рубахе и штанах, во двор, и босыми ступнями пробежаться по холодной и мокрой от ночной росы земле.

Но молодость давно ушла, и Медвежья лапа сунул ноги в растоптанные удобные сапоги, прямо на рубаху накинул кольчугу, прицепил меч к поясу, взял со стены топор и щит и степенно вышел во двор, на небольшую зеленую лужайку.

Здесь он занимался упражнениями с оружием около часа, с удовольствием ощущая, как по телу текут горячие потные ручьи. Боярин с радостью убеждался, что за время болезни воинские навыки он не потерял, хотя и сил несколько поубавилось, но это дело он посчитал поправимым.

Пока занимался, в голову ему пришла мысль, показавшаяся ему привлекательной. Поэтому он спрятал меч в ножны и пошел в конюшню.

Ворота в конюшню были приоткрыты, так, чтобы в них мог пройти человек. Конюх Сбыня, крепкий низкорослый мужик, метлой подметал площадку около входа. Заметив хозяина, он прислонил метлу к стене. Расплылся в широкой улыбке.

— Будь здрав, хозяин! — приветливо сказал он, кланяясь.

Боярин в ответ милостиво кивнул головой и спросил:

— А чего это ты конюшню днем держишь закрытой?

— Так подметал я перед входом, вот и прикрыл, чтобы кони пылью не дышали, — сказал Сбыня.

«Добрый конюх Сбыня! — радостно подумал Медвежья лапа и приказал: — Ну, так показывай, Сбыня, коней! Посмотрим, хорошо ли ты их содержишь?

Сбыня распахнул ворота и сказал:

— Заходи, хозяин. Смотри, — кони ухожены и в исправности. Мне нечего скрывать.

— Посмотрим, посмотрим, — сказал Медвежья лапа и зашел в конюшню.

В конюшне было чисто, приятно пахло горькой полынью: над воротами и на потолке висели пучки полыни.

— Чтобы отгонять комаров, — сказал Сбыня, заметив взгляд хозяина.

— Добро, — сказал Медвежья лапа и двинулся дальше.

В конюшне было тихо. Кони, тихо фыркая, жевали овес.

Медвежья лапа прошел по конюшне до конца, и пришел в хорошее настроение, — конюх знал свою работу.

— Однако в конюшне не все кони, — отметил Медвежья лапа.

Сбыня поторопился объяснить:

— Боярин, тут я держу коней для неотложных нужд, остальные на пастбище.

— Там они в сохранности? — спросил Медвежья лапа.

— Я приставил хороших сторожей, — сказал Сбыня.

— Хорошо, — сказал боярин и зашел в ближайшее стойло.

Конь покосился фиолетовым глазом на боярина и дрогнул тонкой кожей. Боярин ласково погладил его по шелковистому боку:

«Упитан, однако, — отметил в уме и заглянул под брюхо. — И вычищен, тоже».

Закончив осмотр, боярин пошел к выходу.

Сбыня, видя довольное выражение на лице хозяина, повеселел.

Проходя мимо коней, Медвежья лапа распоряжался:

— Этого коня... этого... и этого.

Сбыня кивал головой.

Выбрав трех коней, которые показались самыми сильными, Медвежья лапа приказал:

— Сбыня, через час приготовь их в дорогу.

— Сделаем, — сказал Сбыня.

Выйдя из конюшни, Медвежья лапа задержался. Сбыня поторопился к нему и на всякий случай уточнил:

— Один, боярин, пойдешь?

Медвежья лапа покачал головой и сказал:

— Найди-ка мне в попутчики двух крепких парней.

Теперь Сбыне было ясно, что боярин намеревается обернуться за один день, раз не берет заводных коней. Но путешествие, скорее всего, будет опасным, а потому и в самом деле ему требовались парни умелые в воинском деле.

— Тишку и Белку, возьми с собой, боярин, — посоветовал Сбыня, — парни молодые, озорные, опытные в воинском мастерстве. А Белка весьма меткий лучник — из лука бьет зверя белке в глаз с пятидесяти шагов. Хотя и Тишка хорош.

— Хорошо, — проговорил Медвежья лапа, — пришли их ко мне за оружием.

Отдав распоряжения, Медвежья лапа дошел до бани, где, сняв с себя одежду, облился холодной водой, — так и человеческим духом меньше пахнет, и приятнее для тела.

После этого сходил в спальню, переоделся в чистую одежду. Доспехи надевать не стал. Одевшись, прошел в горницу.

Здесь его ожидала Людмила.

На покрытом белой скатертью столе: крынка с молоком, хлеб в плетенной из ивовых прутьев корзинке, стеклянная посуда.

У двери стоит Дарина.

— Как почивал, хозяин? — спросила Дарина, когда боярин вошел в горницу.

— Хорошо, Дарина, — сказал боярин и направился к жене.

Дарина тут же ушла.

Людмила поднялась и поцеловала мужа в щеку.

Медвежья лапа почувствовал исходящий от ее тела волнующий запах. Он обнял мягкое тело так что Людмила тихо ойкнула.

Поняв, что слишком сильно стиснул жену, Медвежья лапа отпустил ее и нежно поцеловал в упругие губы.

— Как чувствуешь себя, милый? — спросила зарумянившаяся Людмила.

— Очень хорошо. Я словно вернулся в молодость, — сказал Медвежья лапа, садясь за стол.

Дарина внесла поднос с пирожками, следом за ней служанка принесла горшок с кашей.

— Накладывать каши? — спросила Дарина боярина.

Медвежья лапа не чувствовал голод, однако, памятуя, что намеревается уехать из дома на целый день, решил плотно поесть.

— Накладывай полную миску, — сказал он.

Людмила бросила на него подозрительный взгляд.

Медвежья лапа, заметил ее взгляд, но с невозмутимым видом налил в кружку молока и начал есть кашу.

Людмила лишь чуть-чуть попробовала пирожок и запила его стаканом молока.

Она сразу обратила внимание, что настроение мужа изменилось в лучшую сторону, и догадалась, что он что-то замыслил. Поэтому, исподтишка некоторое время она наблюдала за мужем.

Наконец не вытерпела.

— Можешь идти на кухню, — сказала Людмила Дарине, которая у двери наблюдала за завтраком хозяев, в готовности принести им еще что-либо, если они что-то пожелают. Обычно завтрак так и происходил.

Догадавшись, что Людмила хочет поговорить с мужем наедине, Дарина вышла из комнаты.

— Милый муженек, ты куда-то собрался? — насмешливо спросила Людмила.

Медвежья лапа окатил ее было свирепым взглядом, — не дело женщин вмешиваться в мужские дела, —. но в невинно глядящих наивных глазах жены было столько любви и заботы, что сердце сурового воина вздрогнуло и размякло.

— Хочу сходить на реку и узнать у купцов, что происходит в городе. Может, какую весточку и о князе Буревом получу, — сказал Медвежья лапа.

— Ты еще болен, — сказала Людмила.

— Я уже здоров, — возразил Медвежья лапа, отодвигая от себя пустую миску.

— Много ты понимаешь в этих делах. Здоров не здоров. Вы, мужчины, слишком самоуверенны, а как что — женщинам жалуетесь, — сказала Людмила.

Медвежья лапа сердито засопел. Поняв, что муж не изменит своего намерения, а ее настойчивость лишь приведет к ссоре, Людмила также переменила тон.

— Сейчас скажу Дарине, чтобы собрала тебе запас, — сказала она.

— Да я всего лишь на полдня: туда и обратно, — виноватым голосом сказал Медвежья лапа. Он и в самом деле собирался только дойти до реки и назад.

— И все-таки возьми припасы, кто его знает, что может случиться, — начала настаивать Людмила. — Доходят слухи, что даны в городе зверствуют, — вчера ночью грабили горожан, а утром казнили лютой смертью городских старшин.

— Откуда ты это знаешь? — удивился Медвежья лапа.

Людмила пожала плечиками.

— Так женщины говорят. Откуда они это взяли, не знаю. Но будь осторожен.

— Без бабьих советов обойдемся, — нарочито сурово сказал Медвежья лапа, встал из-за стола, поцеловал жену в щеку и пошел собираться.

Глава 54

Медвежья лапа мог из слуг собрать отряд человек в тридцать: многие слуги — люди обученные, несли охрану боярских владений. С таким отрядом можно и повоевать с небольшим войском данов. Но боярин, так как собирался сделать всего лишь небольшую разведывательную вылазку, взял с собой лишь двух крепких молодых парней.

Боярин выдал им из своих запасов кольчуги и копья. А луки и топоры у них были свои.

Вскоре трое всадников пробирались по узкой лесной дороге, сжатой зарослями кустарника.

Деревья широкими ветвями нависали над дорогой, и из-за этого на дороге было сумрачно. Пахло заплесневелой сыростью. Голодные комары тучами вились над людьми, от комаров спасало только то, что перед отъездом люди натерли лицо и руки свежей сочной полынью.

Ехали молча. Дорога дышала угрозой. Но не данов опасался Медвежья лапа.

Чужеземные завоеватели не решатся заходить в лесные дерби. А вот дикий зверь мог встретиться. И страшнее всего было столкнуться с вепрем, в отличие от человека этот зверь со своей дороги не отступит.

Но, к счастью, они доехали до реки, никого не встретив.

Звери, обладавшие гораздо более чутким нюхом и слухом, также не пожелали встречаться с людьми, — люди опасны для зверя, даже больше, чем зверь для людей, — а потому, заслышав на дороге стук копыт, зверье уходило подальше от дороги.

Вдоль реки шла извилистая тропа. Тропа должна была идти до села на реке. Но, проехав по дороге, вскоре Медвежья лапа выехал к узкому участку реки.

— Остановимся здесь, — сказал боярин и слез с коня.

Он не торопился ехать в село на берегу, так как там могли оказаться даны. А в этом месте с берега можно было переговорить с проплывающим мимо путешественником.

Белка соскочил и ловко подхватил узду боярского коня. Тишка стал снимать мешок с припасами, намереваясь устроить бивак, но Медвежья лапа возразил:

— Тишка, спрячь коней в лесу.

Тишка взял поводы коней и повел их в лес. Боярин взглянул из-под руки на реку, затем сел под кустик.

— Вот я и посижу здесь в тенечке и подожду. Подойдет кто, поговорю, — сказал он и распорядился: — А ты, Белка, спрячься. Да держи наготове лук и стрелу.

Белка зашел за куст, посмотрел сквозь просвет в ветвях, достал нож и срубил пару веток. Затем примерился с луком, довольно отметил, — вот так будет нормально, — и присел за кустом. А чтобы не терять время, вынул из котомки сухарь и стал его лениво жевать.

Глава 55

Лодка медленно плыла, покачиваясь на волнах. Тишила, стоя на корме, неторопливо греб веслом.

Лисий хвост, привалившись к борту, внимательно смотрел назад.

Почувствовав, что его клонит в сон, он опустил руку в воду, затем мокрой ладонью протер лицо. Затем мокрые ладони вытер о штаны.

Принюхался, недовольно поморщился и сказал:

— Плывем всего лишь день, а уже провоняли рыбой и дерьмом!

— Однако нам плыть еще несколько дней, — сказал Тишила.

— Слишком медленно плывем, — сказал Лисий хвост.

— Так идем против течения с одним веслом! И что делать? Быстрее и не получится, — сказал Тишила.

— Хочешь, поменяемся, и я сяду на весло? — предложил Лисий хвост.

— Не надо. Все равно быстрее не получится, — сказал Тишила.

— Плохо будет, если даны догонят нас, — сказал Лисий хвост.

— Они второй раз не погонятся, — сказал Тишила, и в его глазах мелькнула тревога.

— Не знаю. Мы убили их сторожа. Я думаю, они захотят отомстить, — сказал Лисий хвост.

Тишила бросил взгляд на клонящееся к деревьям солнце.

— Вечер уже. Вряд ли они пойдут по реке на ночь глядя, — сказал Тишила.

— Есть хочется. Мы со вчерашнего дня ничего ни ели, — сказал Лисий хвост.

Тишила вздохнул и сказал:

— Я тоже есть хочу. Жаль, что в спешке мы ничего не взяли.

— Жаль. А есть очень хочется, — сказал Лисий хвост.

— Жаль, — сказал Тишила.

— Надо пристать к берегу, — сказал Лисий хвост.

— До ночи еще далеко, — сказал Тишила.

— Лучше пристать сейчас. Нам надо найти чего поесть... и ночлег подготовить... и если даны гонятся за нами, то лучше спрятаться на берегу, — сказал Лисий хвост.

— Верно говоришь, — сказал Тишила.

— Приставай, — сказал Лисий хвост и показал рукой в проход между камышами. — Там удобнее лодку спрятать. А за камышами лес.

Тишила повернул лодку в сторону прохода, и через минуту лодка нырнула в камыши. За проходом оказался небольшой залив с плоским песчаным берегом.

Лисий хвост привязал веревкой лодку к камышам.

— Я пойду в лес. Лук сделаю. Может, чего подстрелю, — сказал Тишила и начал выдергивать из лодки торчащие стрелы.

— Иди. А я костер подготовлю, — сказал Лисий хвост.

Тишила пошел в лес. Найдя заросли орешника, срубил мечом гибкий прут. Ножом ошкурил прут и из луба свил тетиву. Вскоре лук был готов. Конечно, ему было далеко до настоящего лука, но для охоты на мелкую дичь было достаточно.

С луком он пошел вдоль берега.

Тем временем Лисий хвост нашел подходящую палку на берегу и привязал к одному из концов три стрелы. Таким образом у него получилась острога.

Сняв сапоги и штаны, Лисий хвост вошел по колено в воду и стал внимательно смотреть.

Вода была прозрачная и теплая, и сквозь нее хорошо просматривалось дно.

Лисий хвост прошел еще немного вперед, туда, где дно резко пошло в глубину, стал на краю и приготовил острогу.

Вскоре в воде появилась тень. Немедля Лисий хвост вонзил в нее острогу и через мгновение выдернул из воды рыбину и бросил ее на берег.

Рыба шлепнула пару раз хвостом и, жадно хватив широко открытым ртом воздух, замерла. О том, что она еще была жива, свидетельствовали судорожно открывающиеся жабры.

Лисий хвост снова замер.

Подобным приемом он выдернул из воды еще несколько рыбин.

— Этого нам хватит на ужин и на завтрак, — сказал он сам себе. Поплескав руки в воде, он смыл с ладоней рыбью кровь и чешую и пошел на берег.

Здесь он уронил острогу рядом с рыбой и занялся сбором хвороста.

Тишила, пройдя по берегу, убедился, что подстрелить дичь ему не удастся, и так как день клонился к ночи, не стал тратить времени на дальнейший поиск дичи, он поступил просто — зашел в воду и подстрелил стрелой пару здоровенных рыбин.

Когда он вернулся с добычей, Лисий хвост уже разводил небольшой костер.

— Вот рыбу подстрелил, — сказал Тишила, показав ему рыбу.

Лисий хвост кивнул головой на кучку пойманной им рыбы.

— Я тоже.

— Значит, с голоду не умрем. Теперь осталось только приготовить рыбу, — сказал Тишила, сел рядом с костром и занялся рыбой.

Он ножом вспорол брюхо рыбе и выкинул внутренности. Затем обернул рыбины большими листьями дикого щавеля, обмазал сверху слоем глины. К этому времени костер прогорел, и превратился в угли.

— Не клади хворост, — сказал Тишила и сунул рыбу в угли.

Через полчаса старшины уминали горячую рыбу за обе щеки.

Наевшись, старшины начали готовить себе место для сна: для этого нарубили веток и устелили ими землю рядом с костром. Затем сходили в лес и принесли запас дров, — это было самой важной процедурой для ночевки, потому что пока горит костер, дикие звери не опасны, — не любят они запах дыма.

Ночью им пришлось спать по очереди. Первым дежурил Лисий хвост. Вторую половину ночи — Тишила.

Чтобы не уснуть, Тишила взял длинную палку, заострил конец ножом, затем острый конец стал калить над слабым огнем.

В результате вскоре он получил короткое копье с острым концом.

Проверив пальцем остроту копья, Тишила подумал, что таким копьем можно будет, в случае чего, отбиться и от зверя и от худого человека.

Затем он подкинул дров в костер и стал смотреть в усеянное звездами небо. Звезды располагают к философии и ко сну. Через минуту размышлений над вечностью бытия, Тишила мирно похрапывал.

Проснулся он от резкого треска — словно хрустнула ветка под чьей-то ногой.

Тишила схватил копье и стал всматриваться в темноту. Там светилось несколько зеленых огоньков. Они не шевелились, и Тишила решил, что это светлячки.

Он подкинул веток в тлеющие угли, и костер лизнул огнем темноту, отчего та еще больше почернела. Огонь осветил землю вокруг костра, и Тишила увидел, что Лисий хвост лежит, натянув на голову кафтан.

Тишила подумал, что ветка могла сломаться под лапой какого-либо зверя, который, испугавшись огня и звука, постарался скорее уйти от опасного места.

— Скоро рассвет, — неожиданно сказал Лисий хвост, и Тишила вздрогнул.

— Фу, ты, испугал меня! — сказал Тишила.

— Зверь? — спросил Лисий хвост.

— Да, люди не ходят ночью по лесу, — сказал Тишила.

— И к лучшему: человек опасен и летом и зимой, а зверь летом сытый — не тронет, — сказал Лисий хвост, встал и начал поправлять одежду.

— Рано встал, — сказал Тишила.

— Пока соберемся, совсем рассветет. Нам лучше пораньше отправиться в путь, — сказал Лисий хвост.

Он взял одну из приготовленных вечером рыбин, сел рядом с костром и отковырнул глину с рыбы. Под воздействием жара и рыбьего сока листья, в которые была завернута рыба, превратилась в кашицу, и Лисий хвост снял ее ногтем вместе с чешуей.

— Теплая рыба, — сказал Лисий хвост и принялся осторожно отламывать куски рыбы, высматривая рыбьи кости у огня.

Тишила положил свое копье на землю, взял другую рыбу и принялся ее объедать.

Как только облака окрасились в розовый цвет и стало немного видно, старшины двинулись в путь.

А вскоре солнце уже поднялось над деревьями на берегу. Ночной туман, словно боясь горячих лучей, прятался в камыши.

Утренняя река ласково шептала тихой волной убаюкивающую песню.

Тишила сидел на корме, осторожно подправляя веслом, словно боясь спугнуть тишину с реки, движение лодки.

А Лисий хвост, пристроившись на носу на куче трав и веток, так что над бортом виднелась одна голова, рассуждал:

— К зиме в город вернутся многие жители, которые сейчас готовят запасы к зиме. Если даны и дальше будут так притеснять горожан, то недолго они просидят в городе. Народ быстро обозлится. А там уж разбираться не будут. С нашими людьми лучше не связываться: вроде и смирны, а только тронь, и костей не соберешь.

Тишила вздохнул и проговорил:

— А наши дома, наверно разграблены.

Лисий хвост рассудительно заметил:

— Даны, на зиму глядя, жечь город не будут. Не такие уж они и дураки. Поэтому наши дворы никуда не денутся.

— Добро заберут, — сказал Тишила.

— Ну и пусть. Я свое золото и серебро спрятал. А на золото все приобретешь заново, — сказал Лисий хвост.

— Я тоже спрятал золото и серебро, когда увидел, что даны подходят к городу, — проговорил Тишила и пожаловался: — А вот бабам не успел сказать, чтобы они уходили из города. Наверно, даны побьют их.

— Зачем? — удивился Лисий хвост. — Какая польза от дохлой бабы — только воздух будет портить.

— Но... Даны их будут обижать, — сказал Тишила.

Лисий хвост махнул рукой.

— Не сотрутся! — грубо сказал.

— Жалко женку. Я привык к своей, — сказал Тишила.

По лицу Лисьего хвоста пробежала тень, но, натужно рассмеявшись, он беззаботно проговорил:

— А сотрутся, так других найдем: баб у нас навалом, этого добра пруд пруди.

— А дети? — сказал Тишила.

— Детей жалко, — согласился Лисий хвост и замолчал.

Он смотреть куда-то далеко, где остался город. Так он смотрел с полчаса, затем приподнялся с встревоженным выражением на лице и приставил ладонь ко лбу, прикрывая глаза от солнца.

— Однако кто-то идет за нами, — наконец вымолвил он.

Тишила повернул голову и посмотрел назад. Действительно, за поворотом реки мелькнула черная точка.

— Ив самом деле, за нами кто-то идет, — сказал Тишила.

В глазах Лисьего хвоста появилось обеспокоенность.

— Далеко, жаль, не рассмотреть, — сказал он.

— Может быть какой-либо купец, — предположил Тишила.

— Может быть, — сказал Лисий хвост и опустился на лавку.

С минуту он молчал, наблюдая, как нос лодки разрезал струи воды.

Но вот впереди показался очередной поворот, и лодку течением стало прибивать к берегу.

Тишила поворотом весла подправил движение лодки, стараясь, чтобы она держалась середины.

Лисий хвост подал голос:

— Купцы, это хорошо... догонят, пересядем к ним... хоть хлеба дадут... а то без хлеба еда не еда.

— А если это не купцы? — предположил Тишила.

— Да кто же здесь еще может быть? — раздраженно возразил Лисий хвост, которому не понравилось предположение товарища.

— А даны? — сказал Тишила.

— У них сейчас в городе дел навалом. Потом, как же они могли нагнать нас так быстро, если они вышли из города на рассвете? — успокаивая себя, сказал Лисий хвост.

— Они могли переночевать на берегу неподалеку от нас. Не зря же я слышал шум в лесу, — сказал Тишила.

— Если бы это даны шумели, то они напали бы на нас, когда мы спали, — сказал Лисий хвост.

— Да, ну, а все же? Если они все-таки послали погоню за нами? — сказал Тишила.

— Делать им больше нечего, как гоняться за нами, — зло возразил Лисий хвост, приподнялся и снова, приложив ладонь ко лбу, стал вглядываться вдаль. Через некоторое время уже обеспокоенно проговорил:

— Кажись, однако, нагоняют.

Тишила отвлекся от управления лодкой, обернулся и заметил:

— Никак парус поставили: ветер-то попутный.

— Нам бы тоже пригодился парус, — промолвил Лисий хвост, не отрывая взгляда от преследующего судна. Но вскоре река сделала поворот, и судно исчезло из виду.

— Может, пристать к берегу и спрятаться? — подумал вслух Тишила.

Лисий хвост раздраженно сплюнул в воду и сказал:

— Неплохо бы. Но тут берег голый, лодку негде спрятать. А уходить в лес? До снега не выберемся в жилые места. Места тут дикие. Нет, надо все же посмотреть, кто за нами идет. Вдруг и в самом деле какие купцы?

Последние слова Лисий хвост уже проговорил с тоской, потому что он уже и сам не верил, что следовавшее за ними судно было и в самом деле купеческим.

Купцы ходят на ладьях, а сзади шел струг. На струге купцу товар негде положить, струг — военное судно.

Он начал прикидывать, что делать, когда струг нагонит их, как вдруг он выскочил из-за поворота.

По флагам, собачьей голове на носу и щитам уже не приходилось сомневаться, что это было военное судно данов.

Корабль с наполненным ветром парусом шел по течению, к тому же команда часто орудовала веслами, потому корабль двигался очень быстро — словно летел по воде.

— Это за нами! — воскликнул Лисий хвост и схватился за меч.

Тишила стал лихорадочно грести к недалекому берегу.

Он правильно рассчитывал, — если на воде для двоих человек уцелеть никаких шансов не было, — все решит численный перевес, — то на берегу, если хорошо постараться, все же можно отбиться и уйти в лес. Далеко в лес даны вряд ли пойдут, — они воины моря.

Однако время было упущено — корабль данов уже был совсем близок, и с него некоторые лучники начали уже пускать стрелы.

Стрелы совсем немного не долетали до лодки и падали в воду, но как только первая стрела попадет в лодку, за ней испуганной стаей поднимется целая туча стрел.

Остальные лучники уже были наготове и целили в беглецов, натянув тетивы. В любое мгновение они могли выпустить добрую сотню стрел.

Под таким смертельным градом никто выжить не сможет.

К счастью, усилия Тишилы вознаградились, — лодка врезалась в берег, когда стрела упала, не долетев пяти шагов до нее.

На берегу стояла огромная сосна. Не теряя времени, старшины вывалились из лодки и рванулись за спасительное дерево. И вовремя, так как вокруг них в землю начали втыкаться стрелы.

Добежав до дерева, Лисий хвост и Тиши л а, прижались к липкому от смолы стволу. Они понимали, что надо бежать дальше, в лес, но от страха они не могли сделать и шагу, только в ужасе смотрели на впивающиеся в дерево стрелы.

А даны тем временем подошли к берегу и начали высаживаться.

Старшины поняли, что пройдет еще немного времени, и даны их схватят.

— Мы пропали! — прошептал трясущимися побелевшими губами Тишила.

Глава 56

Закончив кровавую забаву с казнями, Готлиб почувствовал голод и подал знак рукой.

У его плеча тут же склонился один из слуг, стараясь не упустить ни малейшего слова конунга.

— Скажи Олаву, что скоро иду обедать, — коротко сказал Готлиб, и слуга исчез.

— Живучие же они! — с удивлением проговорил Харальд, заметив движение на теле одного из казненных.

— Дикари всегда живучие. Чтобы их убить, им мало отрубить голову, их надо еще и подтолкнуть, — сказал Готлиб.

— Это ужасно, — сказал Харальд.

— Ты так думаешь? — спросил Готлиб, бросив удивленный взгляд на Харальда. Отметив, что у Харальда бледное лицо, Готлиб сказал: — Вот уж чего-чего, а сентиментальности за тобой не замечал.

— Я о том, что они такие живучие, — сказал Харальд.

— А-а! — сказал Готлиб. — А я думал, что ты уже стар стал. В старости все становятся впечатлительными.

— Эй! Добей их. —- крикнул Харальд палачу, который убирал свой инструмент в деревянный ящик, и вернулся к разговору с конунгом. — Знаешь, конунг, мне иногда кажется, что мы слишком жестоки с местным населением.

— Сколько тебе лет, Харальд? — спросил Готлиб.

— Не знаю. Мои родители умерли от голода, когда я еще был маленький. Чтобы выжить, я жил на причале, там всегда кусок гнилой еды найдется. А когда подрос, стал воином. Думаю, что мне около пятидесяти лет, — сказал Харальд, и на его глазах блеснула слеза.

— Да, ты стал старый, — сказал Готлиб.

— Я стар, но я не слаб — моя рука еще крепко держит меч, — сказал Харальд.

— Знаешь, Харальд, думаю, после этих казней дикари долго не поднимут голову, — сказал Готлиб.

— Сомневаюсь, — покачал головой Харальд. — Возможно, мы зря казнили старшин.

— Почему? — спросил Готлиб.

— А кто будет управлять людьми? Мы воины, наше дело брать дань, а не пасти коров, — сказал Харальд.

— Найдутся другие, — сказал Готлиб.

— Эти старшины боялись нас, и потому они готовы были выполнить любое наше приказание. Наверно, мы погорячились. Выпороли бы их, и этого хватило бы, — сказал Харальд.

— Я не позволю себе сомневаться в своих действиях, потому что мы не можем ошибаться: если мы казнили старшин, то, значит, сделали это правильно. Если я начну сомневаться, рассуждать о морали, то мне наступит конец. Потому что я не философ, я конунг. Быть конунгом — кровавое дело, — сказал Готлиб.

— Ты прав, конунг, воин не должен рассуждать, — сказал Харальд.

— Но вот в чем я ошибся, так это в том, что разрешил казни устроить на своем дворе, — весело сказал Готлиб. Заметив удивленный взгляд воеводы, пояснил: — Сейчас жарко и через пару дней эти завоняют, тогда тут не продохнешь. Распорядись, чтобы ночью всю эту дохлую говядину убрали со двора.

— Пусть сейчас убирают. А то вид будут портить, — сказал Харальд и отдал приказ слуге: — Скажи, чтобы убрали трупы.

— Мне трупы аппетит не отбивают — сказал Готлиб.

— А меня выворачивают, — сознался Харальд, и немного подумав, добавил: — Но город не может оставаться без управления. И кого теперь изберут дикари вместо казненных старшин, не очень ясно...

Готлиб перебил его:

— Кого угодно! Главное, чтобы кто-то отвечал за это стадо. Не устроят нас новые старшины, и их повесим.

— Надо кого-либо из наших назначить городским посадником, — предложил Харальд.

— Олав подошел бы для этого. Жаль, я уже назначил его управляющим во дворце, — сказал Готлиб.

— Посадником можно назначить Герарда. Воин смелый и решительный. С дикарями жесток, — сказал Харальд.

— Управляющего другого можно будет назначить, — задумчиво проговорил Готлиб. — Да к тому у нас же есть и эта красотка-ключница. Она сообразительная. И, кажется мне, что язык наш понимает. Она и сама справится с управлением дворцом.

— Да? И отравит нас в недобрый час, — возразил Харальд.

— Не отравит, — сказал Готлиб.

— Это почему? — недоверчиво спросил Харальд.

— Потому что женщины — существа не такие, как мужчины. Для женщины не имеет значения племя, в котором она живет, для нее важен только муж, который кормит ее и ее потомство. А потому она будет послушна и предана тому, кто даст ей сытную жизнь, — сказал Готлиб.

— Однако ты знаток женщин, — сказал Харальд и с иронической улыбкой на губах заметил: — Однако почему-то до сих пор не завел жены.

Готлиб, усмехнувшись, спросил:

— А зачем мне жена, если мне всегда есть с кем спать?

— Это шлюхи, — сказал Харальд.

— Я столько видел женщин, что меня уже ничто не удивит в них. Они все одинаковы, и шлюхи, и королевы. Одинаковы даже их речи. Только в цене они различаются, — сказал Готлиб.

— Благородные женщины всегда дороже, — сказал Харальд.

— Как сказать... королев легко спутать со шлюхами. И те, и другие носят слишком яркие наряды. И те, и другие слишком падки на деньги, — сказал Готлиб.

— А как же иначе? Ведь они занимаются одним и тем же делом, продают свое тело в обмен на деньги. Только королевы дороже уличных шлюх, иначе какие же они тогда королевы? — сказал Харальд.

— Поэтому на королевах женятся не по любви, а из расчета. Для любви мне женщин хватает, а для расчета — спешить не стоит. Поэтому дружище, несложно догадаться, почему я не спешу связывать себя узами брака.

— Понял. Ты хочешь взять в жены королеву. Но кого ты все же назначишь посадником? — спросил Харальд.

— Олава, — сказал Готлиб.

— Но, почему именно Олав? Разве у нас нет других хороших воинов? Чем Герард хуже его? — спросил Харальд.

— Он знает язык дикарей, — сказал Готлиб.

— Чтобы управлять, не обязательно знать язык тех, кем управляешь. Мы управляем скотом и свиньями, но не знаем их языка. Главное, чтобы они понимали наши желания, — сказал Харальд.

— Однако ты мудрец, — усмехаясь, проговорил Готлиб.

— Олав ничем не лучше других, в дружине много воинов гораздо лучше его. Ты балуешь его. Других это обидит, — с осуждением проговорил Харальд.

— Кого хочу, того и люблю. Я — конунг, — сказал Готлиб.

— Но он мягок, безволен. Не слишком ли он будет добр к дикарям? — с сомнением спросил Харальд.

— Ничего, мы дадим ему в помощники твоего любимца Герарда. Олав будет добр, а Герард жесток. А потому дикари, как собаки, будут тянуться к «доброму» Олаву. Это поможет ему управлять дикарями, — сказал Готлиб.

— Герард не мой любимец.

— Неважно.

— Ну, если так... — проговорил Харальд.

— Именно — так, — резко отрубил Готлиб.

Харальд догадался, что Готлиб больше не желает обсуждать свое решение, и замолчал, думая, как перевести разговор на другую тему.

Между тем слуги начали убирать трупы со двора, и Готлиб спросил:

— А что, Харальд, дальше уже ничего интересного не будет?

— Нет, — сказал Харальд.

— Тогда пошли обедать, — сказал Готлиб и громко объявил стоявшим неподалеку данам: — Господа, прошу на обед!

Старшие дружинники оживились.

Готлиб поднялся и пошел в терем.

Харальд двинулся за ним, а следом за ними и остальные дружинники.

На полпути Готлиб остановился и сказал:

— Харальд, знаешь, мне кажется, что пора нам послать проведать, чем занимаются славяне в Кореле.

— Я распоряжусь, — сказал Харальд.

— Сегодня же пусть идут, — сказал Готлиб. — Что-то у меня нехорошее предчувствие.

— Сегодня к вечеру уйдут, — сказал Харальд. — 'А вообще-то у меня нехорошее предчувствие на сердце с тех пор, как мы оказались в этом городе.

— Это чувство у нас из-за того, что проделка с Годофридом не удалась, — сказал Готлиб.

— Неудача всегда ложится на сердце тяжелым камнем. Этот камень даже новой удачей не снимешь, — сказал Харальд.

— Да, — задумчиво проговорил Готлиб. — Камень неудачи можно снять только одним способом — убив своего врага.

— Для этого необходимо большое войско, — сказал Харальд.

— Если мы удержимся на этой земле, то оно у нас будет, — сказал Готлиб и поинтересовался: — Кого думаешь послать в разведку?

Харальд на мгновение задумался, потом сказал:

— Пошлю-ка Трюгви.

— Трюгви хороший воин, — сказал Готлиб.

Трюгви, услышав свое имя, подался поближе к кощту.

— Я здесь, — сказал он бодро.

— Вечером ты пойдешь в разведку, — сказал Харальд.

— Сколько мне с собой взять воинов? — спросил Трюгви.

— Возьми струг с десятком воинов, — сказал Готлиб.

— Конунг разреши послать в разведку людей побольше? — спросил Харальд.

— Сколько, — целое войско? — насмешливо спросил Готлиб.

— Три струга, на каждом по десятку воинов, — сказал Харальд.

— Тридцать воинов в разведку? А почему так много? Харальд, ты сошел с ума? У нас и так людей мало, — сказал Готлиб.

— А пусть, если представится случай, Трюгви попробует взять город, — сказал Харальд.

Готлиб насмешливо проговорил:

— Ты сказочник, Харальд, если мы всем войском не смогли их взять, то трем десятками воинам там делать нечего!

— Но ведь нам же удалось взять этот город, не потеряв ни одного человека, — напомнил Харальд.

— Ладно, только чтобы к завтрашнему вечеру они вернулись назад, — неохотно согласился Готлиб и двинулся дальше.

Скоро он оказался в горнице, где уже был накрыт длинный стол.

Готлиб сел в кресло Харальд рядом с ним. Дружинники расселись на лавки по старшинству.

Слуги принялись разливать вино в чарки.

Как только вино было налито, Харальд поднял чарку с вином и провозгласил:

— За здоровье конунга.

Остальные даны поддержали его одобрительными криками.

Готлиб приложил чарку ко рту и осушил ее. Затем взял с чаши небольшой соленый огурчик и с хрустом надкусил его.

Слуги вновь наполнили чарки вином. Затем принесли горшки, глиняные миски и ложки. Даны бросали недоумевающие взгляды на эти приготовления.

Когда все было разложено, появилась Милана и открыла стоявший перед Готлибом горшок: из горшка повалил пар, и горницу наполнил приятный запах.

Милана серебряным черпаком налила в миску перед Готлибом густые щи с янтарным слоем жира.

— Ешьте на здоровье, — проговорила Милана и пододвинула к конунгу ложку.

— Что это? — изумленно спросил Готлиб.

— Это щи — хорошая пища для настоящих воинов, — ответила Милана.

Готлиб ложкой помешал щи, зачерпнул, поднес ко рту, но попробовать не решился.

Милана пояснила:

— Это то же, что и суп, только сварен из мяса и капусты.

— Суп из вареной капусты — это разве еда? — сказал Готлиб.

— Между прочим, капустой кормят римских воинов перед боем, — сказала Милана.

— Откуда ты это знаешь? — спросил Готлиб.

— Я гречанка! — гордо проговорила Милана.

Этот довод оказался для Готлиба весомым, и он все же попробовал щи. Съел несколько ложек щей, отодвинул от себя миску, и сказал:

— Нет, эта пища не для меня!

Глядя на конунга, и бояре стали отодвигать от себя миски со щами.

В глазах Миланы появилось презрительное выражение, она подала знак, и горшки со щами слуги унесли, а взамен принесли тушу жареного кабана. Даны повеселели — эта пища им оказалась привычной.

Милана заметила вслух:

— Однако в кладовых мяса осталось не больше, чем на неделю.

— Значит, пора идти на охоту, — сказал Готлиб и приказал Харальду: — Дружище, собирайся завтра на охоту. Только возьми из местных дикарей проводника, чтобы не заблудиться.

Услышав о предстоящей охоте, дружинники оживились, — им уже надоело сидеть в городе. Оставшаяся часть обеда была посвящена обсуждению деталей охоты. При этом обнаружилось, что все же не все желающие могут поехать на охоту, так как оставлять город без присмотра было опасно

Эта тема навела Готлиба на мысль.

— Харальд, если нас так мало, то как же нам собирать дань с других племен? — обратился он к Харальду.

Харальд громко засопел, но ничего не сказал.

Олав осмелился вмешаться в разговор.

— Местные говорят, эти земли так далеко протянулись, что, чтобы дойти до их края, нужно два, а то и три месяца, — сказал он.

Харальд рассудил:

— С малым войском по чужим землям в такие дальние походы ходить опасно.

— А как же местный князь брал с них дань? — возмущенно спросил Готлиб.

Олав дал справку:

— Местному князю не надо было сторожить город, это его город. Поэтому он мог уходить даже всей дружиной. Горожане в случае опасности сами оборонялись.

— Получается, что мы все силы будем тратить на удержание города, но тогда мы не сможем брать дань с других городов — и на что нам жить? — сделал невеселый вывод Готлиб и призадумался. Через некоторое время Харальд прервал его молчание.

— Выход есть — нам нужно больше воинов, — сказал он.

— Где их только взять? — пробурчал Готлиб

— Послать гонцов в Данию и кинуть клич, — предложил Харальд.

Готлиб вздохнул и проговорил:

— Послать-то можно, но на то, чтобы собрать людей, необходимо время, и придут они как раз к зиме. И чем мы их будет кормить?

— А зачем к зиме? Все равно не успеют прийти — здесь рано реки замерзают. Пусть приходят весной. А как придут, уже смело можем идти покорять местные племена, — сказал Харальд.

— Доброе предложение, — согласился Готлиб. — Вот и отбери-ка, Харальд, людей половчее, чтобы словами побольше народа соблазнили.

Харальд рассмеялся:

— Тут в особой ловкости нет нужды, надо только пустить слух о богатстве этого города, так сюда повалят толпы любителей дармовщинки.

— Хорошо. Готовь послов, — сказал Готлиб.

Глава 57

Заметив, что даны высаживаются на берег, Тишила приготовил меч к бою.

— Ты что делаешь? — изумился Лисий хвост.

— Я не дамся им живым, — сказал Тишила. — Как только подойдут ближе, сам на них брошусь.

— Если ты будешь сопротивляться, то они прикончат и тебя, и меня, — ужаснулся Лисий хвост.

— Зато умру, как воин. С честью, — мрачно сказал Тишила.

Лисий хвост медленно начал вынимать меч из ножен.

— Да и я вижу, что придется драться. Наверно, это и правильно, возьмут — живыми кожу сдерут. Даны везде славятся своим зверством. Так лучше умереть с честью, — сказал Лисий хвост.

Не ожидая встретить сопротивления, даны рванулись к беглецам. И когда до укрытия старшин осталось не более пяти шагов, те выскочили из-за дерева, точно разъяренные тигры из засады.

Даны, не ожидая такой яростной встречи, отпрянули. Пока они приходили в себя, старшины сблизились с ними и нанесли первые удары.

Два дана упали, обливая алой кровью желтый песок. Но остальные быстро пришли в себя, и теперь на каждого словенина наседали по пять данов.

Силы были явно неравны, к тому же даны обычно намазывали змеиным ядом лезвия мечей, а старшины не имели доспехов, поэтому малейшее ранение могло привести к фатальному концу для них.

Наверно бы, все так и закончилось.

Здоровый Тишила еще ловко орудовал мечом, нанося сильнейшие удары из стороны в сторону, он уже не выбирал соперника, и даже наступал. А вот более слабому телом Лисьему хвосту уже приходилось плохо: он устал и, прижавшись спиной к дереву, теперь скорее отмахивался от данов, словно от надоедливых опасных шершней.

Ему требовалась хотя бы небольшая передышка. Он видел, что Тишиле приходится сражаться даже с большим количеством данов, чем он, и тем не менее видя, что силы оставляют его, умоляюще простонал:

— Тишила, помоги, погибаю!

Тишила бросил на него быстрый взгляд, — Лисий хвост уже опускался на одно колено, — и резко рванулся в его сторону. Ему удалось ускользнуть от своих соперников и поразить мечом одного из данов, осаждавших Лисьего хвоста, и встать рядом с ним.

Даны, не ожидавшие от Тишилы этого маневра, на мгновение растерялись, но этой передышки хватило Лисьему хвосту, чтобы подняться с колена и приготовиться дальнейшей битве.

Однако даны, видя, что победа над двумя словенами обходится для них слишком дорого, переменили тактику нападения: окружив дерево, они отошли на пять-шесть шагов и стали ждать.

— Чего это они? — вытирая рукавом льющийся потоком по лицу пот, спросил Лисий хвост.

— Не знаю. Наверно, помощи ждут, — сказал Тишила.

Он оказался прав, на помощь мечникам пришли лучники. Теперь была понятна новая тактика данов, —- лучники с шести шагов в течение нескольких секунд просто пригвоздят словен к дереву.

— Если хотим остаться живыми, надо немедленно прорываться! — тихо взвыл Тишила, который уже почувствовал ледяное дыхание богини смерти Морены.

— Ага! — сказал Лисий хвост. Наклонился, зачерпнул горсть земли, протер окровавленные ладони и крепко ухватил ручку меча. Лицо его превратилось в черный гранит.

— Нам неоткуда помощи ждать. Мы умрем, — обреченно сказал Тишила.

— Я готов! — сказал Лисий хвост.

— На счет «три»! — сказал Тишила и начал счет: — Раз... два...

«Три» сказать он не успел, потому что идущие к дереву лучники вдруг стали спотыкаться со стрелами в груди, а плотное кольцо данов разорвал смерч: он крутился, и меч сверкал в его руках, точно лучи в короне Ярилы. И после каждого удара на песок сыпались мертвые даны.

Тишиле и Лисьему хвосту показалось, что сам Перун, повелитель молний, вдруг сошел на землю, чтобы защитить несчастных словен.

Тут же в ряды данов врезалась еще одна такая же смертоносная мельница. Естественно, даны такого напора не смогли сдержать и бросились к своим стругам спасаться.

Разглядев, что за рыцарь вмешался в сражение, Лисий хвост удивленно вскрикнул:

— Тю, да это же Медвежья лапа!

Но Медвежьей лапе было не до объятий со старыми знакомыми, он крикнул, — за мной! — и рванулся вслед за данами.

Подхваченные его порывом, старшины ринулись за ним, и вскоре эта четверка крушила данов на струге. Видя такое дело даны начали в панике выпрыгивать из струга в воду, но и здесь им не было спасения. С берега Белка расстреливал данов из луков.

Оставшиеся в живых даны бросили оружие и подняли руки.

Белка и Тишка связали им руки и выстроили в линию.

Тяжело дышащий Медвежья лапа, — ранение давало знать о себе, — подошел к пленным данам.

— Вы кто такие и что тут делаете? — задал он вопрос.

Даны не понимая словенского языка, растерянно переглядывались.

Медвежья лапа начал сердиться.

— Если не будете отвечать, я сейчас вас убью, — сказал Медвежья лапа.

В дело вмешался Лисии хвост.

— Они не отвечают потому, что не знают нашего языка. Это даны, — сказал он.

— А что они тут делают? — спросил Медвежья лапа.

— Они гнались за нами, — сказал Лисий хвост.

— А чего это даны гоняются за двумя старшинами? — спросил Медвежья лапа.

— Мы убили сторожа и украли лодку, — широко улыбаясь, ответил Лисий хвост.

Медвежья лапа бросил взгляд на молчащего Тишилу и спросил:

— А почему этот все время молчит? Он — немой?

— Почти, — сказал Лисий хвост. — Это же Тишила!

Медвежья лапа пристальнее взглянул на Тишилу и наконец узнал его.

— Ба, это же и впрямь Тишила. Ты такой грязный, что я тебя не узнал, — сказал он.

— Здрав будь, боярин, — неохотно выдавил из себя Тишила.

— И ты будь здрав, — с усмешкой ответил Медвежья лапа и похвалил Тишилу: — Однако воин ты хорош. Не зря говорят, кто мало говорит, тот много делает.

— Я тоже хорошо сражался, — сказал Лисий хвост. — Если бы не я...

— Да, ты, тоже молодец, — сказал Медвежья лапа, повернулся к пленным и начал их считать. На это ушла секунда, и Медвежья лапа констатировал: — Их пятеро.

Он прошелся вдоль строя пленных, вглядываясь в их лица. Наконец остановился и сказал:

— И что же с ними делать?

— Убить их, — сказал Тишила.

— Глупости говоришь, Тишила! — сказал Лисий хвост. — Надо их сделать рабами.

— По обычаю пленных должны выкупить, — сказал Медвежья лапа.

— Это даны. Они не выкупают своих. Тем более что это обычные мечники. Никто за них ничего не заплатит, — сказал Лисий хвост.

— Их убить надо, — сказал Тишила.

— Не будем их убивать. Если за них не захотят дать выкуп, то пусть сами отработают выкуп в течение пяти лет. Таков наш обычай, — сказал Медвежья лапа.

Он взглянул на испуганные лица данов и задал вопрос:

— Лисий хвост, они нас поняли?

— Нет. Это же даны. Они тупые и не знают других языков, — сказал Лисий хвост.

— А ты знаешь их язык? — спросил Медвежья лапа.

Лисий хвост покраснел и сознался:

— В общем-то, не знаю, но пару слов запомнил.

Медвежья лапа обратился к Тишиле:

— А ты знаешь их язык?

— Нет, — буркнул Тишила.

Медвежья лапа снова повернулся к Лисьему хвосту.

— Тогда ты, как самый умный среди нас, объясни им, что они будут в плену пять лет. Как только отработают выкуп, я их выпущу, — сказал он.

Лисий хвост выбрал пленного с лицом поумнее и начал, зачем-то ломая словенский язык, объясняться с ним. Это еще больше затруднило дело. Пленный его не понимал.

Картина объяснения вскоре стала настолько невыносимой, что Медвежья лапа и Тишила, чтобы их не слышать, отошли в сторону на десяток шагов.

— Лучше было бы их сразу убить, — сказал Тишила. — Меньше было бы мучений для всех.

— Да, когда два умника начинают объясняться между собой, то остальным, во избежание ущерба для своего ума, лучше держаться от них подальше, — сказал Медвежья лапа.

Глава 58

Побив данов и захватив судно, Медвежья лапа и старшины сели отдохнуть на берегу.

Белке и Тишке Медвежья лапа поручил собрать трофеи и навести на судне порядок: выкинуть трупы в воду, вымыть кровяные пятна. Крови он не боялся, но предпочитал, чтобы судно было чистым.

Тишила присел у воды и отмывал песком руки от грязи, смешанной с кровью. Медвежья лапа протирал меч пучком сухой травы.

Глядя, как под руководством Тишки и Белки пленные спускают в воду тела убитых данов, Лисий хвост, задумчиво кусая травнику, проговорил:

— Завтра утром даны пошлют второй струг, увидят, что мы побили данов, совсем разозлятся.

— Пока еще сегодня, а до завтра тела уплывут по Волхову в Ильмень. Ничего они не найдут, — сказал Медвежья лапа.

Лисий хвост кивнул на судно и спросил:

— А струг? Его в кошель не спрячешь. Найдут.

— А мы его и не будет отдавать данам, — сказал Медвежья лапа.

Тишила выпрямился и мрачно проговорил:

— Струг можно угнать в какой-либо залив и утопить в камышах.

— Правильно мыслишь, старшина, — проговорил Медвежья лапа. — Только топить струг не будем, он и нам самим пригодится.

Лисий хвост бросил на боярина подозрительный взгляд и спросил:

— Ты что удумал, боярин?

Тишила подошел и сел на траву рядом с боярином.

Медвежья лапа вытянул вперед меч и прошелся по лезвию внимательным взглядом. На полированной поверхности клинка вспыхивали голубоватые огоньки.

— Хороший меч, — проговорил Медвежья лапа.

— Хороший, — подтвердил Лисий хвост. — И что?

— С таким мечом должно бить врага, — сказал Медвежья лапа.

— Ты с ума сошел, боярин. Один в поле не воин! — сказал Лисий хвост.

— А я не один, — сказал Медвежья лапа.

Лисий хвост бросил взгляд на приятеля и спросил:

— Ты понял, Тишила, что наш боярин собирается делать?

Тишила кивнул головой и коротко сказал:

— Понял: он хочет бить данов.

Медвежий хвост рассмеялся и сказал:

— Однако догадливые вы, старшины. Конечно, мы возьмем этот струг и пойдем на нем в Корелу.

Тишила глубокомысленно заметил:

— Впятером мы не управимся со стругом.

— Мы спрячем струг в камышах, а через пару дней вернемся с моими людьми — они у меня обучены воинскому мастерству... — сказал Медвежья лапа.

Тишила проговорил:

— Ага.

Лисий хвост сказал:

— Видели, как твой человек с луком управляется. Любой боярин позавидует ему.

— Наберу человек двадцать и дам им оружие, — развивал Медвежья лапа свой план.

Лисий хвост пошарил рукой рядом с собой, нащупал камешек и бросил его в воду. Наблюдая, как камешек поскакал по воде, напомнил:

— Мы не сможем пройти мимо города. Там на реке у данов стоит стража.

— Пройдем, — уверенно проговорил Медвежья лапа, — мы ночью пройдем, и даже если нас заметят, пока очухаются, и наладят за нами погоню, мы уйдем на Нево-озеро.

Лисий хвост бросил очередной камешек в воду и, наблюдая, как по водной глади расходятся круги, заметил:

— Нам бы вернуться в город, что нам делать в дружине Буревого? Мы не дружинники.

Тишила, поглядывая на Лисий хвост, пробормотал:

— И в самом деле, нам лучше вернуться в город.

— Боярин! — крикнул со струга Тишка. — Судно мы убрали, можно плыть.

— Щас! — сказал Медвежья лапа и встал, отряхивая с одежды песок.

Отряхнув, сказал:

— Как хотите, старшины, неволить не буду, а до города могу довезти и высадить. Только как вы пройдете в город?

— Пройдем, — хитро улыбаясь, сказал Лисий хвост.

Старшины поднялись на ноги.

— Интересно — как? — скептически спросил Медвежья лапа.

— Как и вышли. Мы проберемся незаметно в город по тому же подземному ходу, по какому и ушли. Даны, наверно, уже утихли. И пока Буревой будет собирать войско, мы постараемся подговорить старшин, чтобы они помогли прогнать данов, — изложил план Лисий хост.

— Ладно, помощь из города князю сильно поможет, — проговорил Медвежья лапа. — Заодно покажете и подземный ход; нам он пригодится при осаде города. А сейчас...

Медвежья лапа подошел к стругу.

— Тишка, вместе с Белкой спрячете струг в камышах, где-либо в старице. К утру постарайтесь вернуться, — приказал Медвежья лапа.

— А что с пленными делать? — спросил Тишка.

— Пленных возьмите с собой. Пусть они помогут прятать струг, — сказал Медвежья лапа.

— Да, сейчас отправимся, — ответил Тишка и полез в струг.

А, Медвежья лапа, отдав распоряжение, вернулся к старшинам и сказал:

— А мы поедем в мою усадьбу, там передохнем пару деньков и подготовимся к походу.

Чтобы раньше времени не пугать старшин, Медвежья лапа во время разговора не заикнулся о смерти князя Буревого.

Глава 59

Утром Стоум и Ратиша, по заведенному новому порядку, пришли на доклад к Гостомыслу.

Гостомысл был уже одет. На нем была домашняя одежда: белая рубаха из тонкого мягкого полотна и синие штаны; на ногах красные полусапожки, тонкие и обтягивающие икры, как чулки.

Он как раз завтракал. Завтракал скромно: на столе стояли молоко в большой коричневой крынке и блюдо с пирожками.

Войдя в комнату, Стоум и Ратиша сначала, согласно правилам приличия, поклонились хозяину, затем пожелали здоровья: сначала Стоум, как старший, потом Ратиша. Затем начали спрашивать, хорошо ли почивал князь.

— Хорошо, — сказал Гостомысл и пригласил: — Присаживайтесь со мной завтракать.

Стоум сел напротив Гостомысл а. Ратиша налил два стакана молока, один пододвинул Стоуму, другой оставил себе, взял самый маленький пирожок.

— С чем пирожки? — спросил он.

— С капустой, — сказал Гостомысл.

— А-а! — сказал Ратиша и сел чуть в стороне.

Стоум, чуть-чуть отхлебнув, начал доклад о состоянии дел. Ничего нового он не сообщил. Гостомысл кивнул головой и спросил Ратишу, что он может сказать.

— В город я людей отправил, — сказал Ратиша.

— Хорошо, — сказал Гостомысл.

— В дружину хотят вступить еще несколько человек, — сказал Ратиша.

— И это хорошо, — сказал Гостомысл. — А добрые ли они воины?

Ратиша смутился.

— Да как сказать... ребята они крепкие, но в битвах, конечно, не бывали. Да у нас почти все такие, — сказал он.

Гостомысл взглянул на Стоума и задал вопрос:

— Боярин, старые воины учат молодежь?

— Учат. А как же! — ответил Стоум и мотнул головой. — Но из молодежи, пока они не побывают в битве, все равно воины никакие.

— Да. Я это знаю по себе, — сказал Ратиша.

— Потому что в битве важно умение, но еще важнее дух, — сказал Стоум.

— А сколько у нас старых воинов? — спросил Гостомысл.

— Некоторые старые воины все же не ушли. Теперь старой дружины будет полусотня, — сказал Стоум.

— Мало, — сказал Гостомысл.

— И это хорошо. Самые опытные бояре остались в дружине, — сказал Стоум.

— Чем они сейчас занимаются? — спросил Гостомысл.

— Несколько человек, как мы и договаривались, я послал послами в племена; остальные учат молодежь. Правда, у нас не хватает стариков учить молодежь, — доложил Стоум.

— А что известно о разбойниках? — спросил Гостомысл.

Стоум покраснел.

— Не знаем, — сказал он после секундного замешательства.

— Ну и как мы собираемся воевать с разбойниками, если не знаем, где они и чем занимаются? — насмешливо спросил Гостомысл.

— Надо послать разведку, — вмешался в разговор Ратиша.

Стоум покосился на него.

— И сам знаю, что надо послать, да вот кого? — сказал он с обидой в голосе.

— Ну, ты же сказал, что у нас полусотня старой дружины, — сказал Гостомысл.

— Отправим воинов в разведку, а кто будет защищать город? Молодежь, что ли? Они — «защитят», — сказал Стоум.

Гостомысл начал сердиться.

— Боярин, нельзя только и делать, что сторожить стены. Сколько мы просидим в Кореле? Не забывай, что Корела город не наш. Мы здесь сидим, потому что это терпит карельский князь. Но ведь всякому терпению рано или поздно приходит конец.

— С такой малой силой, как у нас, нам нельзя победить войско данов, — сказал Стоум.

Гостомысл резко встал и раздраженно заходил по комнате, наконец остановился около боярина и раздраженно сказал:

— Мы уже говорили об этом, все войско не можем победить, а по частям бить можем! Говорим, говорим, а воз и ныне там. Так у нас и все оставшиеся дружинники разбегутся.

Стоум встал и с виноватым видом сказал:

— Но что же делать? Сил у нас мало!

— Для начала, хотя бы послать разведку на Нево-озеро! А то сидим, словно слепые кутята, — сказал Гостомысл.

Ратиша встал.

— Князь, разреши мне сходить на разведку на струге! — попросил он и хохотнул: — А попадется на пути какое судно разбойников, нападу на них.

Стоум перебил его:

— Тебя с твоими неумелыми сопляками даны на первой же рее повесят.

— Пусть мы и неумелые сопляки, зато не трусы! — возразил Ратиша и, глядя прямо в побагровевшее от гнева лицо боярина, многозначительно добавил: — Как некоторые из «опытных»...

Стоум затрясся, и руки сами собой сжались в кулаки.

Ратиша не испугался, глядел ему прямо в глаза.

— Ты, боярин, кулаками не тряси. Можешь и сдачу получить, — дерзко проговорил он.

Видя, что Стоум и Ратиша вот-вот схлестнутся, как два бойцовых петуха, Гостомысл поспешил вмешаться:

— Угомонитесь, бояре. Еще не хватало, чтобы мои лучшие друзья подрались. Если чешутся кулаки, сбегайте к данам и задайте им трепку.

— А чего он называет нас сопляками? — сказал Ратиша.

— А чего ты глупости предлагаешь? — сказал Стоум.

— Какие еще глупости? — обиженно спросил Ратиша.

— Такие! Как ты можешь говорить, что на одном струге с одними мальчишками сходишь в море и побьешь данов? Даны тебе что — трехмесячные щенки?

— Хватит спорить! — резко оборвал Гостомысл их спор, сел за стол и сказал: — Садитесь, будем говорить по делу.

Стоум и Ратиша повиновались его распоряжению, но сели по разные стороны стола.

— Что на вас напало? Сцепились, словно собаки. Своими распрями вы погубите меня и себя, — зло выговорил Гостомысл.

Стоум и Ратиша молчали, виновато уставившись взглядом в стол.

— Ваша распря только подтверждает, что засиделись вы в городе, зажрались и обленились, — сказал Гостомысл.

— Но... — попытался возразить Стоум.

— Никаких «но»! Я не понимаю тебя, боярин, говоришь умные вещи, а как доходит до дела, ты словно засыпаешь! — оборвал его Гостомысл.

— Я стараюсь не рисковать лишний раз, — попытался оправдаться Стоум.

— Боярин, излишней осторожностью ты только губишь дело, — сказал Гостомысл.

Стоум, чувствуя свою вину, только тяжело вздохнул.

— А раз у тебя не хватает решительности и воли, то слушай мое решение! — сказал Гостомысл.

Стоум и Ратиша придали лицам подчеркнуто внимательное выражение.

— Завтра же отправляем разведку! — сказал Гостомысл.

Стоум и Ратиша молчали.

— Три струга, — сказал Гостомысл.

— А кого посадим в струги? — осмелился спросить Стоум.

Вспышка гнева и проявленная Гостомыслом решительность оказались для него неожиданными, хотя, как ему казалось, он хорошо его знал. До сих пор Гостомысл казался ему тихим и незлобным мальчиком.

«Однако это в нем заговорила княжеская кровь»! — подумал Стоум.

Было ли это хорошо или плохо, он пока не знал. Князю положено быть властным, однако Гостомысл был еще очень юн.

— На каждый струг старшими посадим по три опытных дружинника и молодежь, — сказал Гостомысл.

«Ага! Он хочет дать молодежи поучаствовать в бою, однако сажает стариков старшими, чтобы те не дали молодежи связаться с превосходящими силами разбойников», — мелькнула в голове Стоума догадка, и он одобрительно подумал: «Однако, малыш, ты хитрец!»

— Так и сделаем, — сказал Стоум.

— А мне можно с ними? — снова попросился Ратиша.

— Нет! — сказал Гостомысл.

— Но почему? — жалобно спросил Ратиша.

— Ты мне тут нужен, — сказал Гостомысл.

Разочарованный ответом, Ратиша тяжело завздыхал.

— А кого старшим отряда назначим? — спросил Стоум.

— А кто у нас свободен? — спросил Гостомысл.

— Девятко, — сказал Стоум.

— Вот его и назначим, — сказал Гостомысл.

Стоум поморщился и сказал:

— Девятко не очень нравится мне. Я ему не доверяю. Да и князь Буревой был зол на него.

— А другие свободные бояре есть? — спросил Гостомысл.

Стоум пожал плечами и проговорил:

— Бояр мало, но если...

— Значит, Девятко пойдет старшим отряда! — решительно сказал Гостомысл. — Выход завтра утром. Идите!

Стоум и Ратиша поднялись.

— Так мы, значит, пойдем готовить вылазку? — сказал Стоум.

— Идите! Ратиша, только отбери из молодежи кого покрепче, — сказал Гостомысл.

Глава 60

На вечер Готлиб назначил пир, поэтому обедал скромно — вдвоем с Харальдом. Так как слуги были заняты подготовкой к пиру, прислуживала им лично Милана, к которой после нового назначения Олава вернулись прежние права ключницы.

Обед Готлиб велел подать в столовой в личных палатах. Хотя и должен был обед быть скромным, однако стол ломился от изобилия: мясо, дичь, вино. От щей даны отказывались, словно это была отрава.

Готлиб и Харальд сидели с час, не столько ели, сколько обсуждали текущие дела.

— Значит, если мы выйдем с войском из города, то потеряем его? — констатировал Готлиб ситуацию.

— Да, местные дикари после казни старшин настроены к нам очень плохо, — сказал Харальд.

Готлиб начал терять самообладание, он нервно заговорил:

— Харальд. Я уже говорил тебе, что без дополнительных сил, завоевать славянский край будет невозможно. Так ты подготовил посольство в Данию?

— Нет, — сказал Харальд.

— А почему? Мы же договаривались об этом? — возмущенно спросил Готлиб.

— Я думал, что казнями мы так запугаем местных жителей, что они будут послушны, как стадо овец, — сказал Харальд.

— Но видишь же, что не получилось, они, наоборот, только разозлились, — язвительно сказал Готлиб.

— Зато теперь точно знаем, что нам нужна помощь, чтобы овладеть этим краем, — сказал Харальд.

— Это «точно», мы знаем уже давно, — сказал Готлиб.

— Конунг, я не хотел звать сюда лишних людей. Сам же понимаешь, что когда они придут, с ними придется делиться, — сказал Харальд.

Готлиб перебил:

Тут много богатств.

— Богатств никогда не бывает много. Их всегда мало, — сказал Харальд.

— Тоже мне — философ! — с сарказмом сказал Готлиб.

— Я беспокоюсь о твоей казне, сказал Харальд. — Не забыл ли ты, конунг, о своей мечте вернуться в Данию и свергнуть своего брата?

— Я никогда ничего не забываю. За исключением, — забываю имена женщин, с которыми сплю, — сказал Готлиб.

— Этого никто не помнит, — сказал Харальд.

— Завтра посылаем гонца в Данию, — сказал Готлиб.

— Кого пошлем? — спросил Харальд.

— Лучше, если бы поехал ты... — сказал Готлиб.

Красное лицо Харальда приобрело серый оттенок.

— Твое же слово имеет вес для всего этого сброда, который мы хотим сюда притащить, — сказал Готлиб, пряча улыбку.

— Мне нельзя, — сказал Харальд.

— Почему? — притворно удивленно спросил Готлиб.

— Потому что конунг Годофрид поклялся повесить тебя, как только ты попадешься ему в руки. Такую же судьбу он пообещал и всем тем, кто поддержал тебя, а значит, в первую очередь мне. Поэтому посылать в Данию ни меня, ни иного воина высокого положения без угрозы провала нашего замысла невозможно, — сказал Харальд.

— Жаль, — сказал Готлиб.

— Что тебе жаль, конунг? Что меня не повесят? — спросил Харальд.

— Тебе следовало бы немного прогуляться по морю чтобы морской ветер из твоей головы выдул дурные мысли, — сказал с кривой усмешкой Готлиб.

— Согласен проветриться, но не на виселице же? — сказал Харальд.

— Заразы ты тут нахватался — я же тебе сказал, чтобы ты подобрал человека для отправки в Данию, а ты — «подумал»! Думать вообще вредно для твоей головы. Я думаю и этого достаточно!

Харальд почесал лысую голову.

— Но я... — начал он было и, спохватившись, замолчал, — на язык снова лезло слово «думал». Он вздохнул и сказал: — Все я понял.

— Вот и хорошо, — мягко проговорил Готлиб. — А теперь хлебни вина и давай искать человека неприметнее.

— Давай, — облегченно проговорил Харальд.

— Значит так — если в Данию нельзя возвращаться тебе или другим известным воинам, то кого надо послать? — спросил Готлиб.

— Самого малоприметного, — сказал Харальд.

— Да, самого малоприметного. Ему не потребуется ни ума, ни храбрости, надо только одно — рассказать о местных богатствах, а весной собрать охотников до добычи и славы и привести их в город, — сказал Готлиб.

— Ты как всегда мудр, конунг, — сказал Харальд.

Но через секунду на его лице отразилось сомнение. Готлиб заметил это и спросил:

— Мой друг, похоже, у тебя есть вопрос.

— Да, конунг! Я тут подумал... — тут он осекся, ведь только что конунг устроил ему выволочку за то, что он думал.

— Харальд, ты опять ничего не понял, — укоризненно проговорил Готлиб. — Я тебя ругаю не за то, что ты думаешь, а за то, что ты не выполняешь моих приказов.

— Да, конунг, — кивнул головой Харальд.

— Итак — что ты придумал? — спросил Готлиб.

— Я подумал — пошлем воина неприметного, а поверят ли ему? Ведь слово такого человека весит столько же, сколько и его слава, то есть — ничего! — сказал Харальд.

— Вопрос правильный, — сказал Готлиб. — А потому мы придадим вес его словам испытанным средством — дадим ему золота! Много золота.

Харальд усмехнулся и проговорил:

— Золото придаст вес любым обещаниям. А много золота даже самым невероятным.

Готлиб хлопнул ладонью по плечу Харальда и проговорил:

— Ладно, Харальд, если мы поняли друг друга, то немедленно тащи сюда первого попавшегося воина. А лучше двоих. Завтра утром пусть они уходят в Данию.

— Сейчас, — сказал Харальд и вышел из комнаты.

Вернулся он через пару минут с невзрачным мечником.

— Кто это? — спросил Готлиб.

— Это Томас, — сказал Харальд.

— Он надежный? — спросил Готлиб.

— Надежный, — ответил Харальд, чему-то странно улыбаясь.

Готлиб заподозрил что-то неладное.

— Ты и в самом деле надежный? Тебе можно поручить важное дело? — спросил Готлиб Томаса.

Томас сделал странное крестообразное движение рукой и сказал:

— Конунг, вот истинный крест, что я выполню твое поручение честно.

Готлиб бросил удивленный взгляд сначала на Томаса, затем на Харальда.

— Эта клятва у них самая крепкая. Можешь верить ему, — сказал Харальд.

— Ладно, пусть займется подготовкой корабля в поход, а как подготовит, пусть зайдет ко мне. А я пока подумаю, — сказал Готлиб.

Когда Томас вышел, Готлиб засыпал Харальда вопросами:

— Харальд, что это еще за странности? Кто этот человек? Почему ты выбрал именно его?

— Он христианин, — с многозначительным выражением на лице сообщил Харальд.

— A-а! А я думаю, что за сумасшедший завелся в нашем войске, — сказал Готлиб. — Но почему именно этот?

— Он честен, — сказал Харальд.

— Это хорошо. Хотя я и не очень верю в честность людей, — сказал Готлиб.

— Это у них бзик. У христиан есть десять каких-то заповедей, — сказал Харальд.

— Что еще за заповеди? — спросил Готлиб.

— Это правила поведения. Вроде — не убей, не укради, не пожелай жены ближнего и другие глупости, — сказал Харальд.

— И как же тогда жить, если следовать этим правилам? — спросил Готлиб.

— Это долго рассказывать. Кстати иудеи ихнего учителя за это распяли, — сказал Харальд.

— Я не удивляюсь Евреи поступили умно, как нормальные люди, — сказал Готлиб.

— Но для нас честность в этом деле — это то, что нужно. Честному дураку верят больше, — сказал Харальд.

— А сможет ли он приукрасить здешние места? Дадут ли ему это сделать его правила? — высказал сомнение Готлиб.

— Ну, всякая честность имеет пределы. А рассказывая о здешних местах, ему не придется много привирать, — сказал Харальд.

— Ну, хорошо, — сказал Готлиб.

— Есть еще одна польза от его веры, — сказал Харальд.

— Какая?

— Раз он сторонник тайной секты христиан, то сможет рассчитывать на помощь своих единомышленников, — сказал Харальд.

— А вот это существенно. Их умение привлекать в свою секту простаков как раз нам и сгодится, — сказал Готлиб, однако добавил: — И знаешь, Харальд, пришли мне еще воина но без всяких этих...

Харальд скопировал крестообразное движение.

— Зачем еще один человек? — спросил Харальд.

— Поручим ему следить за этим, как его там — Томасом. И если этот христианин попытается украсть золото, то пусть он его убьет, — сказал Готлиб.

— Мудрая мысль, — сказал Харальд.

— А так как от результатов этой миссии зависит наша судьба, то надо отправить посольство как можно скрытнее, — сказал Готлиб.

— Чтобы скрыть это, мы завтра отправим Трюгви на разведку. А также отряд Эрика Лысого на северное побережье, пусть соберет дань с тамошнего населения. Это вызовет шум, но оно прикроет посольство в Данию, — сказал Харальд.

Глава 61

Едва утренние звезды побелели, Ратиша поднял Гостомысла.

— Стоум уже на причале, — сообщил он.

Наскоро перекусив, Гостомысл стал одеваться. Надев простую одежду, он приказал Ратише подать ему кольчугу и оружие.

Ратиша подал ему легкую кольчугу и помог одеть их. Затем подал меч.

Гостомысл вынул меч из ножен и махнул, проверяя его.

— Зачем тебе это, князь? — спросил Ратиша, который пребывал в удивленном состоянии с того момента, как Гостомысл приказал подать ему кольчугу.

Гостомысл вложил меч в ножны.

— Мы отправляем воинов в опасный поход. Неужели мы это будем делать в домашней одежде?

— Ну нет, конечно.

— Мы должны вселить в идущих в поход боевой дух, и наш вид должен этому способствовать.

— Ну да, — растерянно согласился Ратиша.

Губы Гостомысла тронула улыбка.

— Ну, так тоже надевай доспехи и бери меч, — сказал он.

— Щас! — сказал Ратиша и исчез.

Через пять минут, когда он вернулся в комнату, он тоже был в кольчуге, и даже на его плечах висел нарядный плащ.

— Я готов, князь! — доложил он.

— Не готов, — сказал Гостомысл.

— Почему? — спросил Ратиша. — Я же в кольчуге.

— Надень полный доспех, — сказал Гостомысл.

С округлившимися глазами Ратиша ушел и вернулся опять через пять минут. Теперь он был в тяжелых доспехах, словно ему предстояло идти в бой.

— Вот так и надо! — довольно проговорил Гостомысл, окинув взглядом своего помощника, — пошли на причал!

Они вышли из комнаты и спустились во двор. Здесь Гостомысл увидел выстроившихся у крыльца нескольких молодых воинов в доспехах и нарядных одеждах.

— Они будут нас сопровождать, — сказал Ратиша.

— Отлично! С таким войском нам да бояться разбойников?! — Весело проговорил Гостомысл.

Так в сопровождении отряда они отправились на причал.

Корабли с вечера были загружены запасом оружия и продовольствия. Поэтому к приходу князя и воеводы все люди уже были в стругах.

Только Стоум и Девятко поджидали князя, прохаживаясь по краю деревянного настила и кутаясь в толстые шерстяные плащи. Под плащами синими огнями поблескивали доспехи.

Как только Гостомысл подошел, Стоум доложил, что отряд к выходу готов.

Гостомысл пожал ему и Девятко руку и подошел к стругам. Следом за ним пошли C~ovm и Девятко.

Воины и гребцы тихо приветствовали князя:

— Будь здрав, князь!

— И вы будьте здравы! — отвечал им Гостомысл, приветственно кивая головой.

Увидев кормчего Ерша, Гостомысл умышленно весело спросил его, хорошая ли будет погода. Ерш ответил, что погода ожидается хорошая.

— Попутного ветра! — пожелал Гостомысл.

Понимая, что после поражения отцовской дружины и долгого сидения в осаде у воинов уверенность в силах упала, ему очень хотелось приободрить воинов.

Проверив готовность отряда, Гостомысл повернулся к Стоуму и Девятко.

— Отойдем, — сказал он и прошел в сторону от стругов на несколько шагов, так, чтобы их никто не мог слышать. Рядом с ним встали Стоум, Девятко и Ратиша.

Девятко неодобрительно покосился на Ратишу и хотел было прогнать его, но вовремя вспомнил, что тот любимец князя, и ничего не сказал.

— Что должен сделать отряд? — спросил Гостомысл Стоума.

— Ничего особенного в этой вылазке не намечается, — начал докладывать Стоум. — Девятко должен дойти до города, по пути спрашивать встречающихся купцом и рыбаков о том, что делают даны и нет ли у них сведений о их планах, а затем, по возможности не вступая в стычки, вернуться назад.

Девятко слушал воеводу внимательно, кивая головой, но Гостомысл почувствовал в его движениях, во взгляде какое-то подспудное неверие.

Это Гостомыслу не понравилось, — боярин, идущий в разведку с таким настроением, будет чрезмерно осторожничать и обязательно упустит представившийся удачный момент. В таких вылазках предводителю, чтобы достичь успеха, необходимы азарт и лихость.

Когда Стоум закончил доклад, Гостомысл решительно проговорил:

— Вот что, бояре, я сам возглавлю эту вылазку!

Стоум не поверил своим ушам.

— Князь, ты шутишь?

Девятко, покосившись удивленным взглядом, еще больше нахмурился, — понятно было, что если пылкий юноша возглавит вылазку, то при первой же возможности он полезет в драку, — но перечить князю не стал.

— Я пойду на головном струге, Ратиша на второй струг, а ты Девятко садись в последний, — распорядился Гостомысл.

Получив приказание, Девятко молча ушел на свой струг.

— Князь, разреши я буду с тобой? — сказал Ратиша.

— Нет, — сказал Гостомысл.

— Я тоже пойду с тобой, — сказал Стоум. Он также удивился неожиданному решению князя.

— Мне няньки не нужны, — сказал Гостомысл.

— Зря ты так, — обиженно проговорил Стоум, — я прошусь с тобой не в няньки, а для защиты; нельзя быть таким неосторожным.

— Ладно, — с досадой проговорил Гостомысл, — но для защиты я Ратишу возьму, а ты в городе оставайся.

— Князь, а стоит ли тебе все же идти в поход? У тебя и тут дел много, — осторожно сказал он.

Гостомысл взял его руку.

— Подумай, Стоум, ты мудрый человек; если я не будут ходить в походы, разве не скажут дружинники, — «Гостомысл отсиживается в городе, а других посылает воевать. Разве нам нужен робкий князь?» Не уйдут ли они после этого к другому князю? Я думаю так, — если я хочу сохранить дружину, то мне надо ходить в походы, и быть в дружине первым воином, как мой дед и отец. Так что не обижайся. А с делами в городе ты и сам справишься.

Глава 62

Так как от результатов задуманной миссии зависела судьба данов, захвативших словенскую столицу, то Готлиб и Харальд постарались отправить посольство, как можно скрытнее. Для этого, хотя и должен был конунг сам проводить такое важное посольство, но на причал он не пошел. Всеми делами занимался Харальд.

Несмотря на то, что пир продолжался почти до утра, Харальд с вечера проследил за подготовкой кораблей к походу, а утром пришел на берег реки еще до восхода солнца. Вместе с ним пришли четверо слуг, которые несли на носилках тяжелый бочонок.

В предрассветном сумраке корабли, тихо поскрипывая деревом, покачивались у причалов. Их было три. Еще один из кораблей стоял немного в стороне.

К нему и направился Харальд.

Томас к делу отнесся добросовестно: путь к кораблю преграждали два мечника с короткими копьями, со щитами и в полных доспехах; они задерживали всех, кто направлялся к кораблю, за делом каким или без дела, и хмурым видом советовали убираться от корабля подобру-поздорову.

Заметив Харальда со свитой, они копьями преградили ему путь.

— Не узнали, что ли, меня? — спросил Харальд.

— Узнали, — ответил один из мечников.

— Ну и что же? — спросил Харальд.

— Томас приказал никого без его разрешения не пускать. Это приказ конунга, — проговорил тот же воин, и в его глазах метнулось беспокойство. Он знал буйный характер воеводы.

Харальд медленно потянул меч из ножен и с угрозой проговорил:

— Никто не может мне препятствовать...

— Это воевода, пусть проходит! — послышался голос со стороны корабля, и на причале появился Томас.

Харальд вернул меч на место.

— Судно и команда готовы к походу, — доложил Томас.

— А почему они не пускают меня к кораблю? — зло спросил Харальд, кивнув головой на застывших мечников.

— Конунг велел все хранить в тайне и никого не пускать, — сказал Томас.

— Даже меня? — спросил Харальд.

— Даже тебя! — сказал Томас.

Харальд усмехнулся.

— Ты слишком смел. А конунг слишком боится, что о нашем посольстве пройдет слух. А тут всего-то — пройти немного по озеру и выйти в море.

— Мои воины даже не знают, куда мы идем. Я им говорю, что мы идем в разведку, — сказал Томас.

— Ладно, конунгу виднее, что делать. Он у нас за всех думает, — сказал Харальд и поинтересовался: — Ты кого из людей взял?

— Воинов немного — всего пять человек. Тех, кого ты назначил. Остальные гребцы и слуги, — сказал Томас.

— Хорошо, — кивнул головой Харальд и, понизив голос до шепота, сказал: — Мы принесли бочонок с золотом. Бери его на судно и без промедления уходи.

— Идемте за мной, — сказал Томас носильщикам.

— Нет, — сказал Харальд. — Раз ты говоришь своему отряду, что идете в разведку, то не будем вызывать сомнения у людей в этом; поэтому пусть твои заберут бочонок.

— По весу бочонка они догадаются, что в нем золото. Лучше если бы они не знали об этом, — сказал Томас.

— Ладно, — сказал Харальд и приказал носильщикам отнести бочонок на корабль.

Вместе с ними ушел и Томас. Бочонок он велел положить около мачты, а наблюдавшей за его действиями команде сказал, что в бочонке вино.

Это объяснение удовлетворило любопытство команды, и Томас вернулся к Харальду, который одиноко стоял на причале.

— Все сделано! — доложил Томас Харальду.

Харальд взглянул на горизонт, где солнце уже показало край.

— Пора идти. Удачи тебе, — сказал Харальд и обнял Томаса.

Томас был удивлен столь необычному обхождению, ведь он всего лишь малоизвестный мечник.

Выпустив Томаса из объятий, Харальд проговорил:

— Томас, тебе улыбнулась удача: конунг поручил тебе важную миссию. Не жалей золота, помни об одном — ты должен привести сюда весной много людей с оружием. От этого зависит наша жизнь. Поэтому нахваливай здешние места, как свою дочь, которая засиделась в девицах. Тащи всех, кто захочет идти с тобой. На месте разберемся. И если ты выполнишь поручение конунга, то получишь большую награду, в сравнении с которой этот бочонок золота всего лишь жалкие гроши. Конунг хочет отдать тебе в управление один из этих краев.

— Мне золото не нужно, — сказал Томас.

Харальд едва заметно улыбнулся, он знал слабое место христианина и проговорил:

— Зато тебе нужно обратить в истинную веру дикарей.

В глазах Томаса блеснула радость и надежда.

— Ты один из нас, ты христианин? — быстро спросил он.

— Не важно, кто я. Я верю в бога. А бог один, — уклончиво сказал Харальд и хлопнул Томаса по плечу. — Все! Тебе пора. И пусть бог шлет тебе удачу.

Томас ушел на корабль. Гребцы оттолкнулись от причала, сразу поставили парус, и корабль стал набирать ход.

Проводив взглядом корабль Томаса, пока он не скрылся за поворотом реки, Харальд удовлетворенно проговорил под нос, — итак, это дело сделано, пора заняться другим, — и направился к оставшимся трем кораблям.

Его ожидал Трюгви.

— Задерживаемся, Харальд, — сказал он, показывая головой на выползающее из-за горизонта свекольно-красное солнце.

— Не беспокойся, Трюгви, так задумано, — сказал Харальд.

— А куда пошел тот корабль? — спросил Трюгви.

— Я его послал в разведку, — сказал Харальд.

— Один корабль в разведку? А если он встретится с противником? — спросил Трюгви

— Тогда развернется и будет удирать, пока не наткнется на твои корабли. А ты разобьешь противника, — сказал Харальд и, нахмурив брови, проговорил: — Ты, Трюгви, не проявляй лишнее любопытство. Куда надо, туда и послали корабль. А ты на своих кораблях иди туда, куда тебе велено.

— Конечно, Харальд! — поспешно сказал Трюгви.

Харальд бросил взгляд на расцветшее солнце и сказал:

— Ну, все, пора и тебе идти. Выясни все, что делают словены. Ну а будет возможность, — возьми их крепость.

Глава 63

На рассвете ветра не было, поэтому шли сначала на веслах. Но, когда солнце приподнялось над горизонтом, небольшие волны начали обгонять струги, Гостомысл отдал сигнал поднять паруса.

Как только парус на струге был поднят, Девятко улегся у мачты и закрыл глаза. Он пытался дремать, но в голову лезли тревожные мысли.

Причиной этих мыслей был разгром данами дружины князя Буревого.

Тогда никто не понял, почему даны так легко разгромили дружину князя, не потерпевшего в своей жизни ни единого поражения.

Только Девятко хорошо знал, и причины поражения, и кто истинный виновник разгрома дружины. Тогда, в разведке, обнаружив лагерь данов, он должен был высадиться на берег и подкрасться к их лагерю, чтобы точно подсчитать силу разбойников.

Но он испугался. Поэтому, быстро подсчитав корабли данов, которые были видны издали, он, опасаясь за свою жизнь, слишком поспешно ушел подальше от лагеря разбойников.

А князь Буревой, не привыкший сомневаться в честности своих дружинников, и не подумал проверить сведения, сообщенные Девятко.

Как оказалось, потом на самом деле даны остановились двумя лагерями, на расстоянии пары сотен шагов друг от друга. При этом в дальнем лагере оказалась основная сила данов. Поэтому когда дружинники князя Буревого напали на первый лагерь, даны из второго лагеря оказались у них за спиной, чем и воспользовались для полного разгрома словенской дружины.

После такого промаха провинившегося дружинника обычно выгоняли из дружины, и редко кто из других князей решался взять в свою дружину такого дружинника.

Но Девятко рассчитывал, что после смерти князя Буревого разбираться в причинах поражения будет некому, и все произошедшее потихоньку забудется.

Так оно вроде и происходило, и Девятко снова получил ответственное поручение провести вылазку.

Все начиналось хорошо, но вдруг это решение Гостомысла самому возглавить отряд. Такая перемена настроения князя настораживала.

Теперь Девятко лежал под мачтой и размышлял, не является ли внезапное решение князя Гостомысла возглавить отряд свидетельством недоверия к нему. И чем больше он размышлял, тем больше убеждался в своих подозрениях.

От неутешительных мыслей его оторвал кормчий, который сообщил, что передний струг сбавляет ход, и сигнальщик подает знак, подойти к князю.

— Ну, подходи, — сказал Девятко и едва слышно выругался. — И чего этому мальчишке не сидится дома? Теперь будет вмешиваться в дела, в которых не понимает.

И сразу же Девятко оглянулся, — не слышал ли кто его слов?

Когда струги приблизились так, что можно было говорить, не повышая голоса, Девятко подошел к борту.

Увидев его, Гостомысл распорядился:

— Девятко, пройди в сторону Невы, у тебя как раз ветер попутный, поищи рыбаков или купцов и узнай, нет ли на реке данов. Посмотри, что на реке, и идите ближе к городу. Ерш говорит, что к этому времени ветер переменится. Мы как раз походим у берега недалеко от города. Там мы и встретимся.

— Будет сделано, князь! — сказал Девятко и кинул кормчему: — Слышал? Ставь паруса и правь.

На мачте струга снова взвился парус и, струг, ускоряя ход, стал уходить в сторону. Девятко видел, как два оставшихся струга также подняли паруса и, кренясь на крутой боковой волне, пошли в сторону солнца.

Глава 64

Ратиша сел рядом с дозорным на носу судна, а Гостомысл устроился рядом с кормчим Ершом.

Так как солнце довольно сильно пригревало, он скинул с себя кольчугу и теплую одежду. Одежда и кольчуга лежали у его ног, а Гостомысл в одной рубахе с вышитым воротом нежился под теплыми лучами солнца.

Юный князь оказался находкой для охотника до рассказов. Когда Гостомысл отправил Девятко к Неве и снова вернулся на место, Ерш, загадочно посматривая на юношу, спросил:

— Князь, а ты видел, когда-либо русалок?

Гостомысл вспомнил о загадочной девушке, что посещает его во сне. Но Девана была не русалка. Русалки — это утонувшие девицы, души которых не попали в рай, они исполняют чужую волю. А Девана охотница, богиня. А это уже совсем другое, — она действует по своей воле.

Гостомысл мотнул головой.

— Нет.

— Правильно, — проговорил Ерш.

Ветер мотнул струг, и он приналег на рулевое весло.

— Правильно! — повторил Ерш, выровняв струг, и продолжил: — Потому что для обычного смертного человека встретиться с русалкой к беде. В сумерках они похожи на прекрасных дев и заманивают песнями мужчин в воду, а в воде губят их. А при дневном свете лицом они похожи на жаб. Поэтому они и боятся дневного света.

— А ты, что ли, видел русалок? — недоверчиво спросил Гостомысл.

— Видел, — сказал Ерш.

— Так говоришь же, что людям нельзя встречаться с ними, потому что после этого они гибнут? — сказал Гостомысл.

— А я знаю заговоренное слово, — сказал Ерш и поинтересовался: — А знаешь, откуда взялись русалки?

— Ну, знаю, — это утонувшие девицы, — сказал Гостомысл.

— А вот и нет! — сказал Ерш.

— И откуда они тогда взялись? — спросил заинтересовавшийся Гостомысл.

— Погоди погоди, — проговорил озабоченно Ерш и вгляделся в горизонт.

Гостомысл приподнялся.

— Кажись, парус? — неуверенно проговорил Ерш.

В подтверждение его слов дозорный с носа крикнул:

— Вижу парус!

— Точно, парус! — сказал Ратиша.

— Купец? — предположил Ерш, обращаясь к Ратише.

Ратиша напряг зрение, через пару секунд возразил:

— Нет, не похоже.

А может, это и рыбаки... — проговорил Ерш.

На корму пришел Ратиша и доложил Гостомыслу:

— Видел парус. Издали, пока не разобрать, чье это судно.

— Это рыбаки, — снова предположил Ерш.

— Не знаю. Но на мачте какое-то знамя. Рыбаки не ходят со знаменами, — сказал Ратиша.

— Ты вот что, кто бы это ни был, догоняй его, — распорядился Гостомысл.

— Как бы не нарваться на боевой корабль данов, — сказал Ратиша.

— Военный — не военный. Море наше, а потому стыдно нам бояться других кораблей, хотя бы и военных. Догоним, разберемся. Раз идет с юга, значит, может рассказать о данах, — сказал Гостомысл и приказал Ершу: — Ерш. Ускорь ход.

Ерш скомандовал гребцам опустить весла на воду, а Гостомысл прошел к носу струга, где находился дозорный.

— Не разглядел ли кто это? — спросил дозорного Гостомысл.

— Далеко еще, не разглядеть, — пожаловался дозорный.

— Ничего, скоро догоним, — сказал Гостомысл.

Пока Гостомысл разговаривал с дозорным, Ратиша принес доспехи и стальной шлем, который князь оставил на корме. В другой руке он держал большой щит.

— Князь надел бы ты защиту, — сказал он с тревогой в голосе.

Гостомысл отмахнулся:

— Ну что ты, Ратиша, разве нам придется драться, там же всего лишь купец или рыбак.

— Нет, князь, ты все-таки надень броню, — начал настаивать Ратиша.

На нос пришел и боярин Яромир, который был старшим из воинов старой дружины. Он поддержал Ратишу:

— Князь, кто там, на корабле, нам пока неизвестно, но тебе лучше поберечься. Я не хотел бы, чтобы мы тебя потеряли, как твоего отца. Что мы тогда будем делать? У тебя ведь пока наследников нет...

— Ладно, — согласился Гостомысл.

Он взялся за свои доспехи, но боярин Яромир неожиданно воспротивился:

— Князь, эти доспехи красивые, но они лишь для пира, для торжества. В сече они никак не защитят тебя. Надень другой доспех, покрепче.

— Ладно, — согласился Гостомысл, и боярин Яромир и Ратиша стали надевать на него грубую толстую кольчугу, затем войлочный доспех с металлическими накладками.

Под броневой защитой Гостомысл моментально вспотел и недовольно закрутил головой.

— Что? — спросил Яромир.

— Тяжелый доспех. Жарко, — пожаловался Гостомысл.

— Терпи, князь. Зато доспех надежный, — сказал боярин.

— Но как же я буду сражаться в таком тяжелом доспехе? — спросил Гостомысл.

Яромир окинул его взглядом и заключил:

— Доспех для тебя действительно тяжел. Были бы мы в городе, заказали бы мастерам доспехи полегче. Они умеют делать легко и крепко. А в Кореле, к сожалению, нет таких мастеров.

— И эти доспехи сойдут, — сказал Ратиша. — Князю незачем махать мечом.

Шлем Гостомысл только примерил, но надевать не стал.

— Глупости говоришь Ратиша, — сказал Гостомысл. — Князь не кукла, а первый воин в дружине.

— Прости, князь, — проговорил Яромир, — ты пока молод; ты не виноват в этом; и никто не виноват, так уж бог устроил наш мир; но лет через пять ты будешь лучшим воином в дружине, это точно! Обещаю!

Закончив надевать на князя доспехи, боярин окинул его изучающим взглядом и поморщился.

— Чего не нравится? — спросил Гостомысл.

— Больно бедные доспехи. Не подобают княжескому достоинству, — сказал, вздыхая, Яромир. — Но, прости, князь, мы же не знали, что ты пойдешь с нами, поэтому пришлось взять доспех обычного воина.

Гостомысл улыбнулся и проговорил:

— Ты, боярин, не тоскуй: князь — воин; поэтому то, что достойно обычного воина, то достойно и князя.

Боярин бросил уважительный взгляд на юного князя и сказал:

— Поверь мне, князь, ты обязательно будешь первым воином.

Между тем расстояние между славянскими стругами и неизвестным судном сокращалось медленно, и Гостомысл нетерпеливо крикнул кормчему:

— Ерш, что так медленно идем? Ускорь ход!

— Они тоже идут на парусах и веслах, — ответил Ерш.

— Однако не хотят, чтобы мы их догнали, — многозначительно проговорил Яромир.

— Потому что это не купцы, — вмешался в разговор Ратиша, — я не вижу знамени на мачте.

— Но ведь было же знамя на мачте, — сказал Гостомысл.

— Наверно, увидев нас, они его опустили, — сказал Яромир.

— Испугались, что ли? Рыбаки, может быть? — сказал Ратиша.

— Не, корабль точно — военный. Нос высокий. Со звериной головой. Да и зачем купцу опускать знамя при встрече с другим кораблем? — сказал Яромир.

Ратиша проговорил:

— Сомнения нет — это военное судно данов. Наверно, тоже разведку ведут, раз таят свой флаг.

— Разведку надо уничтожить. Готовьтесь к бою, — жестко проговорил Гостомысл.

Он надел шлем. Выдвинул меч из ножен, провел взглядом по лезвию, на зеркальной поверхности которого отразилось синее небо, и отдал приказ:

— Сигнальщик, дай сигнал к бою!

Сигнальщик дунул в рог, издав тревожную мелодию.

— У нас второй струг отстает, — вдруг с тревогой сообщил Ерш.

В запале погони Гостомысл упустил из виду второй струг. Он взглянул назад. Второй струг действительно сильно отставал. Над волнами только белел парус.

Яромир пояснил:

— На струге Ростиха меньше гребцов, поэтому и отстают.

Гостомысл отметил в уме, что из-за отставания второго струга, когда они догонят данов, им придется драться на равных. Это был не самое лучшее начало боя, однако он не смутился.

— Мы свяжем данов боем. А там и второй струг на помощь подойдет! — уверенно сказал он.

Чтобы догнать неизвестное судно, гребцам пришлось выложить все силы, но это дало результат: вскоре стали видны не только щиты на бортах, но и встревоженное лицо предводителя данов на носу военного судна.

В очередной раз он бросил взгляд на княжеский струг и, очевидно, поняв, что от погони не уйти, что-то крикнул, и тут же на мачте взвился датский флаг.

У борта начали выстраиваться лучники.

— Ага! — сказал Гостомысл и потер ликующе руки. Он чувствовал себя словно кот, встретивший здоровенную крысу: и радостно, что попалась; и тревожно — а вдруг не справится.

— Приготовиться лучникам, — стараясь сдерживать себя от волнения, проговорил звонким голосом Гостомысл.

Яромир повторил его приказ, Гостомысл увидел, как лучники выстраиваются вдоль борта. У бортов тут же разожгли в горшках огонь, и вверх потянулся горький дым.

Гостомысл взглянул в синее безоблачное небо.

— Хороший день, — сказал он.

— В такой день и умирать не хочется, — сказал Ратиша.

— Мора не выбирает, кому и в какой день умирать. Верь в свою удачу, и ты не умрешь, — сказал Яромир, и, слегка улыбнувшись, добавил: — Сегодня.

— Ладно, — сказал Ратиша. — Не важно, когда ты умрешь, все равно ведь попадешь в рай.

— Не болтай попусту. Не наводи тоску на мысли, — недовольно сказал Гостомысл.

— Я это, чтобы тебе страшно не было, — сказал Ратиша.

— Мне не страшно. Это ты испугался, — сказал Гостомысл.

— Айв самом деле мне страшно. Первый раз, когда бился с данами на ладье Медвежьей лапы, не было страшно, а сейчас почему-то страшно, — сознался Ратиша, вынимая меч из ножен.

— Так со всеми бывает. Первый раз не страшно, а на второй поджилки трясутся, — сказал Яромир и подал знак лучникам.

Лучники опустили в горшки концы стрел и зажгли обмотанную вокруг наконечников просмоленную паклю.

— А на третий раз будет страшно? — спросил Ратиша.

— Не бойся, если сейчас наделаешь в штаны, то потом будешь думать только о том, чтобы это не повторилось, — с улыбкой проговорил Яромир.

Ратиша невольно провел рукой по штанине и проговорил:

— Не дай бог! Лучше умереть, чем опозориться!

Со струга противника также потянулся сизый дым.

— Лучники, приготовьтесь, стрелять по моей команде! — предупредил Гостомысл, опустил забрало шлема и поднял руку с мечом.

Вражеский предводитель тоже поднял руку, и лучники подняли луки с горящими наконечниками стрел.

— Они тоже хотят стрелять, — с тревогой сообщил Ратиша, поднял тяжелый щит и поставил его впереди Гостомысла.

— А ты как думаешь, — угостят нас кренделями? — сказал Гостомысл.

Ратиша покосился на него.

— А ты смелый, — сказал он.

Щит заслонил Гостомыслу обзор вражеского корабля, и он его нетерпеливо отстранил в сторону.

— Не мешай, — сказал он.

— Сдаваться без боя они явно не собираются, — сказал Ратиша.

— Не собираются, — сказал Гостомысл, думая о том, что теперь следует проявить выдержку: если пустить стрелы слишком рано, то стрелы могут не долететь до вражеского судна и без всякой пользы упасть в воду. Ответный выстрел же противника будет намного удачнее. Если слишком затянуть, то противник первым всадит в тебя горящие стрелы, тем самым ослабив ответный удар.

— Князь, пора! — взволнованно крикнул Яромир.

— Погоди-ка еще немного, — пробормотал Гостомысл.

— Пора, князь, опаздываем! — болезненно вскрикнул Яромир, и, подтверждая его опасение, с судна данов взвились стрелы.

Ратиша снова прикрыл Гостомысла щитом.

— Поберегись, князь! — крикнул он.

Гостомысл отпихнул подставленный щит и зло крикнул срывающимся голосом:

— Не мешай. Я кланяться никому не буду!

Яромир быстрым удивленным взглядом мазнул Гостомысла, ему показалось, что своим безрассудством князь хочет погубить себя и отряд.

Гребцы пригнули головы, стараясь оказаться под защитой щитов на бортах. Все замерли, напряженно наблюдая за полетом вражеских стрел.

Только лучники не спрятались, все также, держа луки над собой, готовые выпустить стрелы. Заметно было, что от напряжения кончики стрел подрагивали. Слишком долго лучники держали луки натянутыми.

— Держать прицел! Никому без сигнала не стрелять! — ожесточенно крикнул Гостомысл, глядя в небо.

Наконец вражеские стрелы преодолели верхнюю точку траектории полета и стали клониться вниз. Казалось, они летят прямо в людей на славянском струге. Еще больше задрожали концы устремленных в небо стрел.

— Держать прицел! Держать! — неистово кричал Гостомысл, неотрывно глядя в синее небо.

И когда все уже были уверены, что они умрут под градом вражеских стрел, стрелы начали падать в воду. Упали они, не долетев до славянского струга пары десятков шагов.

Гостомысл облегченно рассмеялся и махнул мечом:

— Теперь стреляй.

Лучники отпустили тетивы, и стрелы через мгновение впились в синее небо, прорезали его черной линией и упали прямо на вражеское судно.

С датского судна послышались болезненные крики, несколько человек упали за борт. Разумеется, никто и не подумал их подбирать.

— Ветер! — радостно закричал Яромир. — Им ветер мешает, а нам помогает. Боги на нашей стороне. Похвист не дает их стрелам долетать до нас!

Гостомысл благоговейно покосился на флаг на мачте с ликом трехглавого бога.

— Слава золотому Триглаву! — сказал он и распорядился: — Теперь лучники пусть стреляют без перерыва! Не жалейте стрел!

— Слава Тригл аву! — закричали все, кто был на судне, и лучники принялись засыпать стрелами датский корабль данов. Вскоре вражеский корабль запылал.

Тут Гостомысл спохватился. Он поднял забрало шлема и закричал:

— Стойте, стойте, хватит стрелять, надо же взять кого-либо из данов живым! Мы же в разведку шли!

Повинуясь его команде, лучники, выпустили последние стрелы и, уставшие от непрерывной стрельбы, рухнули на дно струга и потянулись к флягам с водой.

Яромир приказал кормчему подходить к вражескому судну.

Вражеское судно горело, и, чтобы огонь не зацепил свой струг и он не загорелся, Ерш подошел к борту вражеского корабля с наветренной стороны.

Яромир приготовился с воинами захватить вражеское судно. Они подготовили веревки с кошками, чтобы подтянуться к вражескому кораблю, и уже раскручивал их для броска.

— Я пойду вместе с вами, — сказал Гостомысл Яромиру.

Яромир неожиданно стал камнем:

— Князь, ты умом и храбростью уже побил противника, так зачем тебе грязная работа? — сказал он.

— Не ходи, князь, там все равно вряд ли кто уже остался в живых, — сказал Ратиша. поддерживая Яромира.

Гостомысл спрятал меч в ножны и недовольно проворчал:

— Ладно, но все же найдите кого-либо живого. Я хочу знать, куда и зачем шли даны.

Как только корабли приблизились, гребцы перестали грести и убрали весла, чтобы они не мешали сблизиться кораблям. Мечники бросили кошки на веревках на вражеское судно, зацепили его и сблизили корабли.

Едва борта кораблей коснулись, несколько мечников во главе с Яромиром перескочили на вражеское судно.

Впрочем, на судне они находились совсем недолго. Долго оставаться на корабле данов было опасно, так как он пылал жарким костром и длинные языки пламени жадно лизали словенский струг: он не загорался только потому, что гребцы черпали ведрами воду из-за борта и щедро поливали ею все судно. Влага под жаром тут же превращалась в пар.

Чтобы не сжечь волосы и кожу, люди прикрывали лица мокрыми рукавами.

Поэтому, как только все воины вернулись, Ерш поторопился отплыть от горящего корабля подальше.

Из трофеев воины принесли только небольшой, но тяжелый бочонок. Они поставили его около мачты.

— Откройте! — приказал Гостомысл.

Один из воинов поддел крышку топориком. В бочонке оказалось золото.

— Бочонок с золотом, добыча хорошая! — сказал мечник.

Дружинники весело заговорили:

— Теперь наш князь с золотом!

Радость дружинников Гостомыслу была понятна, — с этого момента дружинники будут уверены в том, что их служба не останется без вознаграждения.

Ничто так хорошо не поднимает настроения, как золото.

Однако, рассматривая вскрытый бочонок с золотыми монетами, Гостомысл все же не чувствовал радости.

— Неужели там не осталось никого в живых? — спросил он, отворачиваясь от золота.

— Нет, князь, — покачал головой Яромир. — Каждого лично смотрел. Нет там живых. Да что ты переживаешь, князь? Ну, перебили мы этих данов, при этом никого не потеряв. Зачем нам нужны живые даны?

Гостомысл возразил:

— Яромир, ведь это же не купцы?

— Конечно, нет! Это военное судно!

— А много ли ты видел военных кораблей с таким количеством золота?

Яромир пожал плечами и проговорил:

— Наверно, кого-то ограбили.

— Чтобы добыть бочонок с золотом, надо ограбить целый город. Для этого их было слишком мало, — сказал Гостомысл.

— Значит, золото везут куда-то, — сказал Яромир.

— Куда везут? Зачем везут? Ты можешь ответить на эти вопросы? — задал вопрос Гостомысл.

— Я тоже думаю — зачем на воинском струге столько золота? — сказал Ратиша.

— Не знаю, — сказал Яромир.

— И я не знаю, кого спросить — куда они шли с золотом? Что замыслили даны? — сказал Гостомысл.

Яромир виновато взглянул из-подо лба.

— Прости, князь, но кто же знал, что мы их так легко перебьем?

Гостомысл похлопал боярина по плечу.

— Не твоя вина, боярин, это моя вина. Должен был предвидеть. Но раз так уж произошло, то нечего печалиться. Но на будущее, прежде чем рубить, немного подумай.

— Так и буду делать, — сказал Яромир. — Если получится.

— Князь, куда идем? — спросил Ерш.

— Куда пойдем, господа бояре? — спросил Гостомысл Яромира и Ратишу.

— Надо бы вернуться в Корелу. Негоже плавать с золотом по морю, — на море легко его потерять, сказал Яромир.

— Однако, мы недалеко от города, — многозначительно сообщил Ерш.

— Мы вышли в разведку и пока ничего не выяснили, — сказал Ратиша.

— Вот именно, что ничего не выяснили, чем занимаются даны и каковы их планы. А потому надо довести разведку до конца, пока не выполним поставленные цели, — сказал Гостомысл.

— Однако так можно и золото потерять, — снова сказал Яромир.

— Когда речь идет о жизни, золото ничего не стоит, потому что мертвым золото не нужно, — сказал Гостомысл, скривил губы в иронической улыбке и успокоил Яромира. — Яромир, ты не волнуйся о золоте, потеряем это золото, найдем другое. Главное, чтобы сами целы остались.

— Ладно, — неохотно промолвил Яромир. — Лишь бы дружина не обижалась.

Гостомысл обратился к Ершу:

— Ерш, идем к городу!

— Как скажешь, князь! — сказал Ерш, и с удовлетворением отметил в уме, что юный князь не жаден до золота.

Струги словен повернули в сторону уходящего солнца, и никто не видел, как корабль данов медленно ушел под воду. Последней ушла горящая, точно свеча, верхушка мачты. Серая вода беззвучно поглотила огонь.