ГОСУДАРСТВО И НАЦИОНАЛЬНАЯ РЕФОРМАЦИЯ

Глава 1. Историческая смерть русского народа

Русский народ с каждым годом устойчиво сокращается в численности, переживает нравственное и моральное вырождение. Эти бесспорные явления стали уже общим местом при обсуждениях нынешней политической жизни России, они порождают тревожные мысли о будущем страны, способствуя росту противоправительственных настроений и зарождению русского городского общественного сознания. В то же время политическая борьба в России показывает, что никто ещё не смог предложить сколько-нибудь убедительных и осмысленных средств и политических способов спасения русского народа как такового.

Возникают законные вопросы.

Объективен ли, предопределён ли текущими предметными обстоятельствами такой ход вещей? Или же он неким образом зависит от чьей-то враждебной Воли, от целенаправленной политической деятельности определённых сил? И если возможно субъективно влиять на эти процессы, то посредством каких политических шагов враждебным русскому народу силам удаётся добиваться такого влияния?

Вопросы не праздные, ответы на них порождают важные политические выводы, в том числе о политической судьбе ныне господствующего режима либеральной диктатуры коммерческого интереса. Русские есть становой хребет, несущий на себе центральную власть России. И поскольку этот хребет начал проявлять признаки углубляющейся болезни, разлагаться, постольку центральная власть при демократических преобразованиях тоже становится больной и недееспособной, движется к распаду или же … к радикальной смене политического режима новым, целью которого будет решительным образом изменить положение дел именно с нынешним состоянием русского этноса. Исторический опыт других стран, уже переживших буржуазные революции и свои режимы диктатуры коммерческого интереса, показывает, что Россию ожидает как раз последнее, а точнее, приход к власти националистических сил средних слоёв горожан, которые первым делом займутся собственно русским вопросом.

Почему в России предопределён приход к власти именно националистических, а не народно-патриотических сил?

Все озвученные и написанные до сих пор предложения по спасению русского народа, – предложения патриотов и национал-патриотов, последователей большевиков и коммунистов, всякого рода современных народников, – производили и производят тягостное впечатление. Точно безнадёжно больному калеке предлагаются различные костыли, которые, де, должно откуда-то взять и подобрать для него некое чудодейственное государство, и всё дело лишь в том, чтобы выбрать подходящих представителей во власть, которые затем мистическим образом подберут самые хорошие из костылей. При этом по умолчанию предполагается, что Россия перестаёт быть великой державой с глобальными интересами и глобальной ответственностью и вытесняется на обочину мировой политики и мирового прогресса.

Ибо, каким же образом государство может быть великим, если государствообразующий народ подпирается с помощью государства же некими костылями?

По существу дела, всевозможными народными патриотами и национал-патриотами предлагается передать государственную власть в России внешним для русских, более энергичным и жизнеспособным этносам и силам, которые должны посредством создаваемой ими под себя государственной власти заниматься спасением русского народа. Что это, как не историческая капитуляция русского этноса, отказ от его способности и права бороться за место под солнцем, за процветание и историческое развитие?! Достаточно послушать дубоватые рассуждения на эту тему главного на данный момент записного патриота, экс-генерала А.Лебедя, то есть профессионального военного, чтобы оценить весь мрак исторического тупика, в который ведёт дикое намерение спасать Российское государство такой ценой. Если всё выживание государства и государствообразующего народа начинает зависеть от их миролюбия и всеохватной уступчивости, то весь мировой исторический опыт подсказывает: в этом случае политически погибнут и государство и государствообразующий народ, – их гибель становится лишь вопросом времени.

Только мы смогли ясно и недвусмысленно объявить, что народ есть исторически преходящая ступень организации общественных отношений определённого этноса и по этой причине он рождается, взрослеет, приходит в старческую недееспособность и гибнет. А для того, чтобы этнос не погиб вместе с гибелью народной формы общественных отношений, он должен революционным перерождением преобразоваться в качественно новую форму общественной организации – в городскую капиталистическую нацию.

С нашей точки зрения, задача состоит не в том, чтобы бить в колокола и протягивать руку помощи потерявшему жизнеспособность народу, а как раз наоборот, – найти политические средства осознанно и с наименьшими издержками отвести народ в исторический морг и там, по возможности безболезненно, умертвить. Замечание Ф.Ницше: “Подтолкни падающего!” – имеет к этому самое непосредственное отношение. Русский народ исчерпал возможности исторического развития и неотвратимо приближается к исторической смерти; на его же смертном одре должен родиться качественно новый вид общественной самоорганизации русских – русская городская нация. Пока в России не будет осознано хотя бы частью русских горожан данное положение дел, пока не появится готовая руководить становлением русского национального общества политическая сила, до тех пор социальное и нравственное разложение среди русского населения страны, а с ними общие демодернизация и упадок производительных сил будут продолжаться и углубляться.

Глава 2. Исторический генезис русского народа

Русский народ как историческое явление родился в горниле Великой Смуты, стал её самым главным продуктом.

Первопричина Великой Смуты была в том, что прежнее удельное и земляческое умозрение, бывшее следствием древних традиций родоплеменной общественной власти, больше не соответствовало экономическим, политическим и духовным отношениям в жизни государства, которое преодолевало феодальную раздробленность. Последние сторонники феодальной раздробленности в восточной, названной Великой, Руси были побеждены к началу ХVI века благодаря жёсткой централизации военно-политического и церковного управления, которую удалось создать московским князьям и их боярам-сподвижникам. Однако завоевание Астраханского и Казанского ханств Великим московским князем Иваном Грозным, который венчал себя первым царём всей Великой Руси, расширение им русских границ на южном направлении, войны в Прибалтике за выход к морским заливам ослабили возможности московского государства держать под надзором русские немосковские земли внутри страны. Жестокое наказание царём жителей Новгорода Великого за одно лишь подозрение в сношениях с военным неприятелем Московской Руси само по себе показывает, насколько хлипким являлось общерусское народное сознание в царствование Ивана IV, насколько глубоким продолжало быть различие в кровных интересах у населения разных русских земель и политическое недоверие между ними. Идея общерусского народа, как подобия библейского еврейского народа, отстаивалась в то время только православной церковью.

Непрерывные войны Ивана Грозного, присоединение огромной Сибири вызвали надрыв неустойчивых государственных отношений и хозяйственных связей, привели к резкому ослаблению возможностей государственной власти решать задачи внутреннего военного контроля над земляческим сепаратизмом, проводить действенную внутреннюю политику. Царь пытался решительно расширить политическую поддержку политике московского кремлёвского двора со стороны дворянства немосковских земель за счёт передачи части полномочий в самоуправлении на местный уровень, то есть в подчинённые большим историческим трудом, военной силой Москвы княжества, и одновременно повёл борьбу с боярством за укрепление самодержавной централизации власти. Но следствием стало то, что он расшатал всю основу прежней, боярской государственной власти, которая и осуществила объединение восточных русских земель. Складывающийся общий рынок страны только-только ещё начинал пускать корни общерусских экономических и политических интересов в местной земляческой почве, поэтому только-только зарождались силы с великорусским самосознанием, поддерживаемые и направляемые церковью.

Тем не менее, эпоха феодальной раздробленности уходила в прошлое, и Великая Смута доказала это. Огромная страна не распалась при полном развале государственной власти Москвы, не погибла. Наоборот, при жесточайшем естественном отборе идей и устремлений в ней проросло новое качество общественного самосознания и представлений о необходимых общественных отношениях, и население всех русских земель в страшных родовых муках выстрадало рождение великорусского народа. Именно он, этот великорусский народ, предстал с того времени главной общерусской силой государства, твёрдо вставшей на поддержку его единства, он посадил на трон новую династию Романовых и стал основной опорой идеологии самодержавия. Это подтверждает весь ход событий в ХVII веке. Именно народ снизу окончательно подавил боярское своеволие и княжеский сепаратизм, посредством сословно-представительных Соборов заставил их перейти в безусловное служение царскому своевластию.

Умозрение русского народа сложилось как раз в этот период народного детства и отрочества. Оно стало следствием всех обстоятельств предыдущего развития государства, впитав в себя всё здоровое и нездоровое, что было накоплено русской исторической культурой и духовностью к тому времени. Как человеческая индивидуальность предстаёт окружающим такой, какой её воспитали в раннем детстве, а её характер, в общем-то, остаётся таким, каким он стал к отрочеству, точно так же русский народ стал таким, каким его поставили на ноги и воспитали обстоятельства Великой Смуты и первые десятилетия после неё. А обстоятельства эти были намного хуже, чем могли бы быть.

Неразвитость городских хозяйственных и социально-политических отношений, как прямое следствие проклятого хищничества татаро-монголов на Руси во времена их ига, привела к тому, что в московском государстве отсутствовало влияние передовой на то время мировой светской культуры, была вопиющая малограмотность даже в среде верхов чиновничества, а православная догматика, ставшая основанием духовной культуры в феодально-крестьянской стране, оказалась не затронутой рациональной теологией. Всё это отрицательное наследство русского средневековья пустило корни в глубины народного мировоззрения. Их не смогли позднее серьёзно перепахать даже реформы Петра Великого. И через две сотни лет после его Преобразований для народной среды сказки и мифы середины ХVII века были более близки и понятны, чем чиновно-полицейский просвещённый абсолютизм Российской империи и культура западноевропейского буржуазно-капиталистического мира, проникавшая в страну через её северную столицу.

Глава 3. Эпоха Преобразований Петра Великого

В основном две причины влияли на становление духа и культуры русского народа во время его инициации в родильном Хаосе Великой Смуты, которая была одновременно Народной революцией. Во-первых, религиозная основа общей культуры государствообразующего этноса накануне Великой Смуты; а, во-вторых, существо экономических, а потому и политических отношений подавляющего большинства населения страны, которое сложилось в предыдущие столетия.

Поскольку основным населением были крестьяне и поместные землевладельцы, при слабом влиянии на хозяйственную жизнь страны относительно малочисленных городских ремесленно-слободских слоёв, постольку мировосприятие новорождённого народа стало, во многом, насквозь деревенским. Оно было пропитанным всеми особенностями освящённых феодальной церковью противоречивых отношений между крестьянством и феодальными землевладельцами, закрепощавшими крестьян на своей земле.

Отличие условий зарождения русского народа от условий зарождения других европейских народов Западной и Центральной Европы проявилась в том, что общая грамотность православного духовенства и боярско-княжеской верхушки Московской Руси была к началу Великой Смуты очень низкой, чрезмерно архаичной, ограниченной почти исключительно знаниями библейской догматики и апологетики в её упрощённом виде. Гибель Византии, как духовно-идеологического центра православного мира, имела тяжёлые последствия для всех стран с православным мировоззренческим обоснованием феодальных отношений, в том числе для Московской Руси. Отсутствие своих центров образования и богословия, то есть университетов и теологических школ, являлось причиной того, что русское Православие было идеологически неразвитым, чуждым рациональной теологии. У русской православной церкви не возникало внутренней необходимости даже в упрощённой схоластике, она относилась с крайней подозрительностью к любому проявлению интеллектуализма, и была непримиримо враждебна ему.

Такое положение дел трагическим образом отразилось на умозрении рождённого Великой Смутой русского народа, который не отделял своего народного самосознания от православия. Он выказывал неприспособленность к интеллектуальному противоборству с окружающими Русь цивилизациями, что обусловило хроническую зависимость государства от успехов или старения и вырождения этих цивилизаций, обрекло его на заимствование их концепций бытия, их достижений. Следствием стало укоренение в духовной строе русских в той или иной мере проявляющихся мучительных комплексов неполноценности своей цивилизационной традиции. В борьбе с существенно менее развитыми, крайне чуждыми цивилизованности татарскими ханствами Московская Русь являла жизнестойкость и сознавала себя прогрессивной. Но после объединения восточных русских земель, завершившегося выходом к границам европейских государств и Оттоманской империи, с расширением прямого торгово-хозяйственного, дипломатического и военного противоборства с ними, неспособность Московского государства к стратегическому противостоянию с внешним миром становилась очевидной.

Сильные городские традиции древнеримской языческой цивилизованности, культура университетского образования, развитая схоластическая теология, движимая стремлением оправдать и логически объяснить противоречия между христианской догматикой и действительным миром, гностический рационализм, появление методов научного познания мира стали предпосылками Реформации и Контрреформации средневекового католицизма, которые вызвали мощнейшие потрясения мировоззрения в Западной и Центральной Европе. И Реформация, и ответная Контрреформация совпали там с эпохой инициации народного самосознания в местных народных революциях, стали основой духовных традиций рождающихся под их влиянием народов. Говоря иначе, западноевропейские народные революции испытали существенное воздействие городских буржуазных интересов, буржуазной городской культуры и достижений древнеримской цивилизации. А потому они внесли в умозрение западноевропейских народов при их зарождении, в особенности в умозрение протестантских народов, очень устойчивые буржуазно-городские идеи Пропорции и Порядка, диалектического сочетания индивидуальной эгоистической заинтересованности в личной выгоде и духа корпоративности, подчиняющего личность цеховым интересам, идеи о выгодности рациональной самодисциплины. На таком мировоззренческом и духовном основании оказалось возможным – накапливать и перерабатывать научные знания; создавать крупные хозяйственные предприятия и большие учреждения в политике; совершенствовать государственную власть и с помощью получающей образование бюрократии вырывать её из средневековых вассально-феодальных отношений; выстраивать общественное самоуправление больших городов с бурной торговой и хозяйственной деятельностью; учреждать торговые компании с мировыми интересами. Уже до протестантской революции стали возможными Великие географические открытия и кругосветные путешествия, глобальная торговая и западноевропейская культурная экспансия, а, в конечном счёте, закладывались предпосылки появления самобытной европейской цивилизации, как цивилизации промышленной.

Русский народ был совершенно не готовым к тому, чтобы соперничать с западными соседями, переживающими такие изменения в образе жизни и мировосприятии. Еще с середины ХVI века проблемы борьбы за выживание государства заставляют московских князей, так или иначе, привлекать западноевропейских иноземцев в советники и к управлению страной. В следующем же, XVII веке, когда народные отношения резко расширили возможности ставить новые цели для государственной власти, завлечение европейских иностранцев на службу царю и для закладки различных производств становится массовым. Трагизм заключался ни в том, что завозились иноземцы, ставились на важнейшие должности, а в том, что русские оказывались неспособными даже учиться у них, перенимать их знания и опыт в необходимом объёме и размахе. Расовый русский Архетип, сложившийся в результате естественного и исторического отбора в чрезвычайно тяжёлой климатической среде обитания и при столкновении с самыми разными врагами, наступающими из Европы и из Азии, выказывал яркую одарённость, изумительные задатки. Однако инициация духа народа во время Великой Смуты, осуществлявшаяся на основе средневекового феодально-земледельческого мировоззрения, не позволяла этим качествам русского Архетипа выразиться в городской творчески созидательной деятельности, как деятельности социально-цивилизационной. Разрыв в возможностях развития Московской Руси и стран протестантской Европы нарастал очень быстро. Чтобы государство смогло выжить, потребовался глубочайший, направленный против земледельческого духа великорусского народа и уклада его жизни поворот в политике государства, который и совершил Пётр Великий своими Преобразованиями.

Всякое народное умозрение чрезвычайно устойчиво и всячески сопротивляется попыткам изменить его, так как оно отражает вполне определённый уклад жизни подавляющего большинства народа. А для замены одного уклада другим требуются столетия изменяющего образ и смысл жизни развития. Петру Великому удалось заложить Преобразованиями основания для быстрого изменения умозрения только правящего класса, то есть боярства и дворянства. Но и это изменение растянулось на целое столетие и осуществлялось через превращение русской государственной власти в имперскую государственную власть, которая посредством вовлечения в правящий класс множества европейцев, главным образом немецких лютеран, изменяла культуру русского боярства и дворянства, на определённом этапе за счёт изничтожения сопротивлявшихся этому русских дворян. К примеру, только при правлении герцога Бирона по некоторым оценкам было истреблено до 60 тысяч русских дворян, наиболее ярких и смелых противников онемечивания чиновничества и главного землевладельческого сословия империи.

Основательное изменение духовной и мировоззренческой культуры чиновничества и главного землевладельческого сословия Российской империи мало затронуло умозрение низов русской народной среды. В течение ряда веков Московская Русь оставалась практически единственным православным государством, которое не только вело жестокую борьбу за сохранение своей независимости, но и было светом надежды для всего православного мира. В таких обстоятельствах в феодальной Московской Руси сложилась определённая православная духовная и культурная самодостаточность. Самодостаточность эта, подпитываемая представлениями, что Московская Русь есть Третий Рим, прочно укоренилась в народном мировосприятии после Великой Смуты. Она упорно отторгала попытки её преобразования императорской властью во всей народной среде, и пока собственно русский народ оставался крестьянским, то есть жил глубокими многовековыми традициями хозяйственного существования за счёт крестьянского образа жизни, существенно изменять его умозрение было невозможно.

Глава 4. Народ и капитализм

Преобразования Петра Великого, совершаемые сверху феодально-бюрократической государственной властью, привели к быстрому подъёму торговли и промышленного производства, что способствовало решительному повороту к становлению нового качества русского городского бытия. В девятнадцатом веке городской уклад жизни всё определённее сближался с европейским. Но достижения в промышленном производстве происходили на основе феодальных отношений, за счёт чрезмерной эксплуатации государством человеческих и природных ресурсов огромной страны.

Чуждая рационализму основа русской народной духовности упорно отвергала и отторгала буржуазно-городские Пропорцию и Внутренний Порядок. Ей постоянно приходилось жёстко, порой жестоко навязывать городской Порядок посредством мощной бюрократической власти, главной опоры европейской политики верхов самодержавного государства. Тогда как европейские буржуазные отношения, построенные на основаниях личной предприимчивости семейных собственников, цехового корпоративизма и общественного компромисса классов и сословий, в своей сути, требовали ослабления бюрократического и полицейского контроля феодального государства, требовали свобод в самом широком толковании этого понятия. Они оказывались чуждыми русской народной среде, прививались в ней с трудом и болезненно. Общественное бессознательное умозрение русского народа отторгало буржуазно-капиталистические отношения, то есть отторгало прогрессивные веяния европейского промышленного пути развития. Поэтому государственная власть самодержавия вынуждена была постоянно, десятилетия за десятилетиями, укреплять полицейский аппарат насилия и привлекать инородные элементы для управления русским народом как таковым, с их помощью навязывать русскому народу расширение промышленного производства и рационального мировосприятия.

Нельзя утверждать, что это некая нездоровая особенность русского народа. Все страны средней полосы Европы прошли через подобное крестьянско-феодальное народное неприятие буржуазного капитализма. Однако русское умозрение в силу идеологической неразвитости Православия, его глубинной враждебности к рационализму, оказывалось наименее приспособленным к городскому капитализму, к городской цивилизованности. Даже католической Европе на пути к буржуазному рыночному правосознанию понадобилось пройти через страшные, едва ли ни гибельные потрясения Реформации и Контрреформации, которые совершили прогрессивное раскрестьянивание умозрения народов, революционное изменение экономических и мировоззренческих основ их существования. Требовать же от русского народа, посвящённого в народное мировоззрение чуждым теологическому рационализму Православием, живущего в огромной стране, где ещё не возникло внутренних хозяйственно-экономических и политических причин для раскрестьянивания, – требовать исторического сальто-мортале, безболезненного прыжка сразу в европейскую буржуазную цивилизованность было бы нелепостью.

Русский народ со второй четверти ХIХ века, когда правительством Николая Первого было ускоренно расширение промышленного производства, вынужден был менять прежний уклад бытия, втягиваться в западноевропейский мировоззренческий капитализм вопреки самому себе, и все слои общества чувствовали и осознавали это. Потребность государственной власти сохранить положение великой державы с помощью капиталистической индустриализации и в то же время внутренняя сопротивляемость государствообразующего народа России, в том числе помещиков, наступлению капитализма, – это противоречие государственной и общественной жизни определяло внутриполитическое развитие страны от крестьянской реформы 1861 года вплоть до Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года. Именно это противоречие и породило движения народничества, а затем решительно отрицающего народничество большевизма, которые искали не капиталистический, не принимающий капиталистические отношения путь дальнейшего развития империи. А когда произошла февральская буржуазная революция 1917 года, оно же привело, в конечном итоге, к решительному отрицанию буржуазной революции русским народом, то есть к народно-большевистской контрреволюции, отринувшей весь мучительно накопленный опыт капиталистических отношений и форм рыночной хозяйственной жизни, которые его, этот капитализм порождали.

Глава 5. Историческая роль большевизма

Историческое значение большевистского режима было в том, что он за семь десятилетий осуществил политическую подготовку России к собственно буржуазной революции и к городской Национальной Реформации, разрушил все мировоззренческие основания, которые мешали внедрению буржуазно-капиталистического рационализма в общественное сознание. То есть он стал раннебуржуазной Реформацией на новом историческом витке становления мировых производительных сил.

Ведь что происходило в стране накануне прихода к власти большевиков? В России, с одной стороны, уже со второй половины девятнадцатого века быстро накапливался коммерческий капитал, набирало силу коммерческое, по-русски купеческое, предпринимательство, как на дрожжах нарастал обслуживающий коммерцию финансово-ростовщический банковский капитал, которым управляли в основном еврейские семьи. А с другой стороны, рост коммерческого капитала, а так же банковского капитала, связанного со спекуляцией финансами, побуждал к экстенсивному развитию использующей малоквалифицированный наёмный труд перерабатывающей и лёгкой промышленности, то есть к производству того, чем можно было торговать внутри страны и на внешних рынках, увеличивая денежный оборот и дальнейший рост капитала. Бурная урбанизация и неизбежная рационализация городского русского мировосприятия, которая происходила особенно заметно с 80-х годов ХIХ века, то есть после начатой политикой Александра III индустриализации России, расшатывали основания крестьянского народного умозрения, так как вырывали из крестьянского уклада жизни всё большую часть населения, превращая их в наёмный пролетариат. Тем самым, подготавливалась социальная среда для изменения традиционных феодально-хозяйственных отношений страны, вызревал глубочайший общегосударственный кризис, обусловленный кризисом феодальных хозяйственных отношений, и, как закономерный итог, складывались предпосылки буржуазной революции.

Развитие капиталистических отношений в России к началу ХХ века привело к тому, что буржуазные свободы и новые рыночные реформы стали кровно необходимыми для прибыльности капиталовложений, для привлечения внешних капиталов в экономику страны. Правительством принимались и проводились в жизнь соответствующие решения. Но при расширении рыночных и политических свобод: с одной стороны, набирала обороты критика феодально-бюрократических привилегий правящего класса, казнокрадства и взяточничества аристократии, с другой, – быстро становилось вопиющим имущественное расслоение населения, то есть чрезмерное обогащение немногих и обнищание подавляющего большинства. Самодержавная власть теряла способность воздействовать на экономику и политически управлять империей, и страна теряла политическую устойчивость. Не имея достаточной социальной культуры производственных отношений для быстрого наращивания собственных промышленных капиталов, Российская империя, словно наркоман, “сажалась на иглу” хронической зависимости от притока западных, главным образом французских капиталов, привязывала себя к промышленным предприятиям Франции и Британии, фактически теряя независимость в экономике и политике. Оказывалось, что буржуазными рыночными и политическими свободами нельзя пользоваться в своих государственных интересах без буржуазной культуры населения, без рационального общественного сознания в отношении прав собственности, без зачатков буржуазно-капиталистической национальной корпоративности поведения государствообразующего народа.

Революция 1905 года показала правящему классу страны, к какому тупику приближалась Россия. В стране вызрело всеохватное народное недовольство, страшно реакционное и готовое к взрыву неуправляемых страстей, способное стать вторым изданием Великой Смуты. И то, что монархию спасли действительно черносотенцы, исторически реакционнейшие силы, напугало правящий класс не меньше, а скорее даже гораздо больше, чем угроза буржуазной революции. Оказавшись в подвешенном состоянии вследствие политического и морального паралича, феодальная верхушка государства вынуждена была отдать чрезвычайные полномочия власти, пожалуй, самому одарённому и умному в её рядах политику России того времени – Петру Столыпину. Кажется, больше жизненным опытом, “на ощупь”, нежели осознанно, Столыпин пришёл к пониманию главнейшей потребности государства – неизбежности радикальнейшей раннебуржуазной Реформации мировосприятия русского народа, в том числе и русского крестьянства, которая должна подготовить русский народ к дальнейшему революционного преобразования в русскую буржуазно-капиталистическую нацию. Из чего логически следовало, что только мировоззренческий национализм способен осуществить переход к национальному общественному самосознанию, и Столыпин призвал “дать дорогу русскому национализму”, очевидно, имея в виду, всё же мелкобуржуазный национал-патриотизм крестьянства, а точнее сказать, национал-патриотизм крестьянского кулачества, которое он принялся создавать целенаправленным разрушением общинного землепользования. Из его высказываний и действий следует, что он хотел спасти Россию от революции народных низов осуществлением революционных преобразований отношений собственности сверху. Это неизбежно толкало его к политике ускоренного создания политической опоры самодержавию в крестьянском кулачестве, к упору на развитие в стране более понятного народному крестьянству земледельческого капитализма хуторского хозяина, а не индустриального, не промышленного капитализма городского населения.

Вряд ли он был понят тогда многими даже в близком окружении. Столыпин останется навсегда в плеяде великих государственных деятелей России именно потому, что он взял на себя огромную ответственность, проявив невероятное мужество, по существу дела, начав подготовку русской Национальной Реформации ещё до буржуазной революции. Он пытался решить задачу создания правительством многомиллионного среднего имущественного слоя земельных собственников, укрепляющего крестьянско-земледельческую и с пережитками феодальных традиций конституционную монархию, и совершить это прежде появления властного политического класса крупных капиталистических собственников, которые сетью своих интересов подчинят себе капиталистические отношения в огромной стране. Ибо, подчинив себе капиталистические отношения, крупные капиталистические собственники подтолкнут буржуазную революцию, как это было в истории Англии, – а такое развитие событий Столыпин и хотел предотвратить. Но решить эти революционные в своей основе задачи, упреждающие буржуазную революцию, он пытался бывшими в его распоряжении средствами эволюционного управления страной, действуя вопреки враждебным настроениям правящего класса землевладельцев и огромных крестьянских масс, вопреки духовной православной культуре народа.

Столыпин, по-видимому, осознавал, что задуманная им Национальная Реформация, как любая Реформация вообще, есть качественный скачок в становлении общества, а потому немыслима и невозможна без огромных жертв, без возникновения государственного аппарата революционизирующего отношения собственности насилия, без террора в защиту передовых нарождающихся явлений жизни и против явлений старых, отмирающих. Ибо такая Реформация призвана подавлять и даже истреблять наименее склонные к тому, чтобы приспосабливаться к принципиально новым историческим условиям и требованиям, ветви народного организма, одновременно давая возможность тем, кто более приспособлен, набирать силы и влияние. Обстоятельства вынуждали его признать, что умирание народа и нарождение капиталистической нации проходит через исторически неизбежный этап социал-дарвинизма, и высшее проявление ответственности государственного деятеля есть мужественная мудрость в максимально возможном управлении этими процессами, не мешающая им, но и не позволяющая вырваться в Великий Хаос Смуты и Самоистребления.

Трагедия и России, и личная трагедия Столыпина была в том, что русский народ в самом широком смысле был полностью не готов к политике Национальной Реформации. Народ оказался не приспособленным к буржуазному рационализму, к рационализму вообще, выказывал явную не готовность, как в Низах, так и в Верхах к конституционной монархии, которая отстаивала бы капиталистические отношения собственности. Столыпин попытался преобразовать страну посредством старой власти, вырвать её из состояния господства феодальных отношений собственности ради введения капиталистических, минуя буржуазную революцию! Но это было объективно невозможно. Субъективно эта объективность выразилась в том, что народная интеллигенция не поддержала его политику, вместо рационального обсуждения целесообразности такой политики правительства, поиска путей развития положительных процессов с наименьшими жертвами, поддалась истерии эмоционального неприятия “столыпинского” Зла с позиции архаично Православной, общинно крестьянской культуры, которую исчерпывающе выразил Л.Толстой. Эта истерия интеллигенции стала разлагать исторически обречённое народное общество, как бы заранее обосновывать моральное право народа на взрыв анархического разрушения всего и вся нового и передового. Именно народная интеллигенция несёт огромную долю вины за кровь, в которой захлебнулась Россия с февраля 1917 года, когда подтвердилась старая мудрость: “Благими намерениями мостится дорога в ад ”. Она и вымостила себе и России дорогу в Ад! Столыпин боролся за то, чтобы жестокими мерами навязать России новые отношения собственности, а интеллигенция не желала знать, что это был единственный путь свести неизбежные жертвы к минимуму. Интеллигенция требовала, чтобы не было жертв вообще. И это было её ошибкой, худшей, чем преступление.

Окружающий-то мир и страна изменялись качественно! Проблема создания условий для прибыльности капиталовложений требовала проведения правительством такой политики, которая подчиняла бы все стороны жизни страны идее экономической целесообразности любых действий и поступков, чего нельзя было достичь без высокой общественной организованности горожан, без становления национальной культуры общественных отношений. Пока не было такой национальной культуры общественных отношений, промышленное производство не могло стать конкурентоспособной основой рыночной капиталистической экономики, и коммерческий капитал, связанный так или иначе с вывозом за границу сырья и полуфабрикатов, становился самым быстро растущим и самым влиятельным при борьбе за внутреннюю и внешнюю политику государственной власти. К чему это привело в конечном итоге? Достаточно одного примера. Летом 1915 года Германия применила на русском фронте новую тактику массированного артиллерийского огня. За один час такого огня на передовые позиции фронта обрушивалось столько снарядов, сколько российская промышленность производила за полгода! Гибель солдат и офицеров возросла сразу в несколько раз, превращая войну в мясорубку для русской армии, наглядно показывая, что социальные отношения в России не пригодны для ведения войн индустриальной эпохи развития промышленной капиталистической цивилизации, не позволяют накапливать ресурсы для победы в таких войнах.

Господство коммерческого капитала внутри Российской империи приводило к росту политического влияния коммерческого политического космополитизма, развивало цинизм в учреждениях государственного управления, пронизывала государственный строй и чиновничью среду аморализмом, при котором процветали казнокрадство, взяточничество, кумовство и беспредельная тяга к красивой жизни, к изощрённым удовольствиям и порокам. Социальная ответственность в среде правящего класса непрерывно падала, он разъедался личным эгоизмом большинства его представителей, превращался в неуправляемый класс, неприспособленный вырабатывать и ясно выражать свои общие интересы. Противоречия становились вопиющими, они накапливали взрыв ненависти Низов к Верхам, расшатывали авторитет самодержавия и всей центральной власти империи, подрывали авторитет церкви, которая откровенно встала на сторону власть имущих, на сторону прогнившей феодально-бюрократической верхушки.

После убийства П.Столыпина в 1911 году, когда выяснилось, что некому унаследовать его политический курс, что он был Дон Кихотом, пытавшимся остановить неизбежный крах самодержавия, выход в спасении государства высвечивался только один. А именно тот, который разрабатывали большевики и в первую голову В.Ленин. По мысли Ленина России нужна была буржуазная революция, призванная уничтожить разлагающийся правящий класс, а за ней должна была произойти социалистическая революция, которая, в действительности, имела смысл социал-феодальной контрреволюции. Эта контрреволюция, во-первых, подавила бы буржуазно-коммерческий капитализм, а во-вторых, установила бы революционную диктатуру пролетариата для того, чтобы обеспечить политические условия для проведения в России самой решительной раннебуржуазной Реформации мировоззрения государствообразующего, великорусского народа, необходимой для направляемой властью индустриализации страны и для сохранения империи. Эта Реформация должна была вырвать русский народ из иррационального Хаоса мировосприятия средневекового ортодоксального Православия, в котором не было места городским отношениям собственности, как бы вернуть его до эпохи Великой Смуты, до эпохи Народной революции, до времени его рождения. А затем, новым революционным посвящением вновь осуществить инициацию, духовное рождение народа, но уже под руководством политической организации с новым народным мировоззрением, учитывающим сущность эпохи индустриальной промышленной цивилизации. Разработанное Лениным для этой цели большевистское мировоззрение, вопреки намерениям его создателя, содержало в себе рациональное псевдохристианство, которое на русской почве развилось из европейской социал-демократической буржуазно-рациональной идеологии и превратилось в коллективистскую идеологию коммунистического раннехристианского общинного равенства, близкую и понятную ещё не разорвавшему духовных связей с крестьянством пролетариату.

Коммунистическая диктатура в новых исторических условиях проводила в России ту же политику, которая осуществлялась во времена протестантской Реформации в ряде стран Северной и Средней полосы Западной и Центральной Европы. Русское народное умозрение революционным потрясением всех сторон бытия страны, разрушением церковной иерархии, церковного авторитета высвобождалось из прежних мировоззренческих оков, вырывалось на волю из средневековой духовности, гнетуще архаичной и иррациональной. Оно обречено было умереть в гражданской войне, быть смытым кровью миллионов и заново родиться на единственном пути спасения, а именно, восприняв качественно новое, народное же мировоззрение, но выстроенное уже на основе рациональной, коммунистической народно-национальной догматики. Коммунистическая догматика сохраняла влияние православного иррационализма, в том числе в нравственных заповедях, в отношении к Добру и Злу, иначе она была бы не воспринята русским пролетариатом и крестьянством, как новый символ веры, только и способный победить старый, средневековый символ веры. Но она готовила русское умозрение воспринимать буржуазно-капиталистическую действительность уже в качестве единственной альтернативы своему бытию, как главное проявление Зла, в ожесточённой идеологической борьбе с ней привыкая к существованию этой, и только этой альтернативы, что само по себе подготавливало русское массовое сознание к принятию буржуазной революции и материалистического капитализма.

Подобно тому, как это было при протестантской Реформации в Западной Европе, русская большевистская Реформация оказывалась возможной постольку, поскольку она совершала насильственное раскрестьянивание страны, революционное разрушение традиционного средневекового крестьянского быта. Нигде и никогда такой революционный процесс не проходил малыми жертвами, ибо крайне консервативная народная среда крестьянства вырывалась из одного, архаичного представления о смысле жизни и переводилась в новый мир, мир иных, рациональных ценностей, идущих из города и готовящих народ для существования в городе или сосуществования с ним. Семь десятилетий диктатура коммунистов продержалась в России потому, что умозрение народа в результате любой, в том числе раннебуржуазной Реформации изменяется со сменой поколений, а новое мировоззрение превращается в общественное сознание окончательно только в третьем поколении. Коммунистический режим стал идеологически распадаться, когда он полностью исчерпал исторически прогрессивный запас идей по преобразованию страны, подготовил русский этнос к собственно буржуазной революции.

При исторической оценке коммунистического режима в России нельзя обойти стороной еврейский вопрос. Деятельность евреев в большевистской Реформации, в общем и целом, схожа с той, какой она была в других, протестантских Реформациях в Западной и Центральной Европе. Она оказывалась, безусловно, огромной и прогрессивной постольку, поскольку способствовала разрушению феодальных традиций средневековья в сознании и образе жизни русского народа. Однако в конце ХХ столетия, после краха коммунистического режима и с началом буржуазно-демократической революции в России положение дел изменяется. Вне зависимости от страны проживания и от царящего в этой стране режима евреи исторически уже стали буржуазной нацией, нацией раннекапиталистической. Они прошли через историческое посвящение коммерческим политическим интересом в самых развитых странах Запада, подготовлены для управления мировым коммерческим капиталом и создали мондиальную, стоящую над государствами культуру еврейского национального мировоззрения. Тогда как русские только ещё подошли к состоянию умирающего народа накануне его посвящения Национальной революцией в нацию, в национальное общество.

Пока русские остаются исторически умирающим народом, евреи будут превращаться во властных хозяев России. Имея укоренившиеся в их самосознании космополитические традиции накопления коммерческого капитала, они гораздо быстрее приспособятся к нынешним буржуазным преобразованиям в России, будут гораздо организованнее русских, а их деятельность в отстаивании собственных буржуазно-национальных капиталистических интересов и интересов индивидуально собственнических будет неизмеримо прибыльнее. Пока русские будут оставаться народом, и народом умирающим, императивные потребности экономики в решительном углублении капиталистических отношений будут неизбежно выталкивать евреев в правящий класс, в самую богатую и корпоративную часть правящего класса. Их значительное присутствие в правящем классе господствующего в стране режима диктатуры коммерческого интереса во многом определяет нынешнюю политику правительства России, которая поворачиваться ими в сторону защиты глубинных целей коммерческого мондиального интереса, не признающего национальных экономик, рассматривающего мир, как единый рынок. Поэтому не способная развивать промышленный капитализм Россия превращается в сырьевой придаток промышленно развитого Запада.

Чтобы избавиться от такой унизительной и разрушительной для страны привязки России к Западу в качестве сырьевого придатка, русские, как государствообразующий этнос, должны осознать собственные интересы в капиталистических условиях бытия и осуществить перерастание буржуазной революции в революцию Национальную, которая позволит утвердить эти интересы, как господствующие, определяющие политику столичной власти. Объективно спасти экономическую и политическую самостоятельность России может только революционный поворот к становлению отечественного промышленного капитализма, а потому Национальная революция должна стать лишь началом Национальной Реформации, которая совершит посвящение русской молодёжи в следующее, новое качество общественной организации – в русскую промышленную капиталистическую нацию. Альтернатива этому одна: потеря исторически умирающим государствообразующим народом дальнейшей перспективы общественного развития и гибель, как его собственная, так и русского государства.

Нынешнее вырождение русского народа не остановить, поскольку народ не приспособлен к капиталистическим отношениям. При неизбежном периоде социал-дарвинизма, через который проводит его буржуазная революция, он обречён на историческую смерть. Народ нельзя спасти, но нужно спасать русскую нацию, которая только-только ещё зарождается и, точно грудное дитя, бессмысленна и беспомощна, и делать это пока посредством теоретического прояснения происходящего. Сознательно умерщвляя народное самосознание, даже одной идейной борьбой можно, во-первых, ускорить ход событий, а во-вторых, не дать инициативно нарождающейся нации унаследовать позорные пороки народного прошлого и аморального либерального настоящего, создавая условия для того, чтобы она стала самым развитым обществом будущего.