Готика еврейского местечка

Ехали казаки по ночному шляху,

Догоняли курень, запорожский стан.

И сказал Тарасу, заломив папаху,

Друг его и давний побратим Степан:

«Притомились кони, заночуем, друже.

Видишь, будто звезды, светят огоньки?

Может, это шинок, далеко не дуже,

Прямо за пригорком, прямо у реки».

Старая шинкарка налила горилки,

Накормила хлопцев, уложила спать.

Вдруг Степан услышал пение сопилки —

Песенку, что в детстве пела ему мать.

Он тотчас проснулся, видит — держат свечи

Над его постелью девять стариков.

И промолвил первый: «Слушай, человече,

Я тебе открою — кто же ты таков.

Был рожден евреем, да пришли казаки,

Всех поубивали, все дотла сожгли.

А тебя крестили кляты гайдамаки,

Бросили в повозку, в курень увезли.

Рабби Элиягу я когда-то звался.

Здешним был раввином — да в недобрый час.

Ждал, что ты вернешься, и теперь дождался.

Будешь ты отныне тоже среди нас».

И еще промолвил рабби Элиягу,

И Степан увидел свет его очей:

«Пил ты не горилку, не вино, не брагу,

Слезы пил, козаче, — слезы горячей!

А за побратима ты, казак, не бойся.

Мы его не звали за небесный лед.

За судьбу Тараса ты не беспокойся:

Он рожден казаком, и к живым уйдет.

Он уйдет отсюда, мы его не тронем.

А тебе отныне с нами тут лежать.

Мы споем не кадиш, мы тебе напомним

Песню, что когда-то пела тебе мать».

А Тарас наутро пробудился рано.

Кликнул побратима — тишина в ответ.

Видит: шинка нету, нету и Степана

Только с неба льется серебристый свет,

Да сердитый ветер по деревьям свищет,

Оглядел козаче неприютный край:

Он сидит на камне посреди кладбища.

Ветер не стихает да вороний грай…

И откуда взялись у Тараса силы?

А из-за пригорка конь гнедой бежит.

А вокруг казака старые могилы —

На одной папаха черная лежит…