Граф Сен-Жермен

Глава 20 Грозные предупреждения

Следуя теософской традиции, госпожа Изабель Купер-Оукли считала весьма ценным источником, запечатлевшим пророческую миссию графа Сен-Жермена, редкую и очень ценную книгу графини д’Адемар «Воспоминания о Марии-Антуанетте, эрцгерцогине Австрийской, королеве Франции, и о дворе в Версале»,[473] изданную бароном Этьеном-Леоном де Ламот-Лангон в Париже в 1836 году, которая имелась в Одессе в библиотеке госпожи Фадеевой, тети и друга госпожи Е.П. Блаватской. Графиня умерла в Одессе в 1822 году. В заметке, датированной 12 мая 1821 года, начертанной собственной рукой графини и заботливо подкрепленной булавкой к рукописи, содержится упоминание о пророчестве, сделанном Сен-Жерменом, когда он предупредил ее о приближающейся печальной кончине королевы и последующих пяти встречах:

«Я виделась с Сен-Жерменом еще не раз, и каждая встреча сопровождалась обстоятельствами, которые повергали меня в крайнее удивление: в день убийства королевы; накануне 18 Брюмера; день спустя после кончины герцога Энгиенского (1804 г.); в январе месяце 1813 года; и в канун убийства герцога Беррийского (1820 г.). Жду с нетерпением шестой встречи, если на то будет Воля Божия».

На страницах 74–97 этого издания приведен рассказ о предупреждении Сен-Жерменом королевы Франции Марии-Антуанетты, который мы поместим здесь с небольшими сокращениями. Многие считают эти воспоминания поддельными, а Поль Шакорнак утверждает, что они целиком сочинены бароном Ламот-Лангоном на основе мемуаров госпожи дю Оссет, Казановы и «Хроник слухового окна». Как опровержение того, что рассказанные в воспоминаниях графини события не могли иметь места, приводится тот факт, что хотя в окружении королевы действительно имелись граф и графиня д’Адемар, дама, носившая это имя, вышла замуж в 1782 году в возрасте 22 лет, а следовательно, не могла встречаться с графом Сен-Жерменом в его предыдущие приезды в Париж. Но почему бы не предположить, что события, которые запечатлело перо графини, имели место как раз осенью 1782 года, когда принц Карл Гессенский вернулся в Шлезвиг с конгресса масонов в Вильгельмсбаде или годом позже, осенью 1783 года, когда принц Карл отправился к своему старшему брату в Ханау или был у своего отца в Касселе, встретился в этом городе с масоном братом Бодом и получил от него документы, содержавшие сведения о деятельности баварского ордена иллюминатов Адама Вайсхаупта? Ведь пребывание графа в Париже, по свидетельству графини, продлилось не более недели, значит, вся поездка могла занять не более нескольких — трех-пяти — недель.

«В то время со мной произошел один весьма странный случай. В Париже я была одна, ибо господин д'Адемар отправился в Лангедок навестить проживавших там своих родственников. Дело было в 8 часов воскресного утра…Я живо вскочила с кровати и едва успела облачиться в утренний халат, как в опочивальню вошла мадемуазель Ростан, моя фрейлина, которой я абсолютно доверяю, доложить, что некий господин желает поговорить со мной.

Нанести визит даме в 8 часов утра было против всяких приличий…

— Я думаю, — ответила служанка, — при всем уважении к вашей светлости, что сам дьявол явился к Вам под мантией этого человека.

Я перебрала в памяти всех своих знакомых, вполне заслуживающих подобного внимания со стороны Сатаны, и их набралось столь много, что я терялась в догадках, кто именно.

— Вы по-прежнему далеки от истины, мадам, — продолжила мадемуазель Ростан, — но я не буду Вас больше мучить и скажу, что это граф Сен-Жермен!

— Граф Сен-Жермен?! — воскликнула я. — Человек-чудо?!

— Собственной персоной.

Я была крайне удивлена, узнав о том, что он снова в Париже и, более того, в моем доме. Прошло вот уже восемь лет с тех пор, как он покинул Францию, и никто не знал, что с ним сталось. Сгорая от нетерпения, я велела впустить его.

— Он представился своим именем?

— На этот раз он назвался господином Сен-Ноёлем. Но я узнала бы его из тысячи.

Она вышла, и мгновение спустя появился граф. Он выглядел свежо и бодро, даже немного помолодевшим…

— Вы потеряли друга и покровителя в лице покойного короля,[474] — сказала я.

— Я вдвойне сожалею и скорблю об этой потере — и за себя, и за Францию.

— Нация, однако, не разделяет Вашей скорби. Похоже, она смотрит с восторгом на новую власть.

— Она заблуждается. Эта власть будет роковой для нее.

— Что Вы сказали? — переспросила я, понизив голос и озираясь по сторонам.

— Правду… Готовится гигантский заговор, пока еще стихийный, смутный и без явного лидера, который, однако, скоро не замедлит появиться. Цель его, ни много нимало, — свергнуть существующий порядок и построить все заново на иных основаниях. В воздухе уже витает угроза жизни монарших особ, духовенства, знати и представителей судебной власти. Остается совсем немного времени, чтобы пресечь этот заговор. Позднее сделать это будет уже невозможно.

— Где Вы все это увидели? Наяву или во сне?

— Мадам, тому, кто имеет уши и способность получать откровения, ведомо все. Я повторяю — королю Франции следует поторопиться, времени терять нельзя.

— В таком случае Вам следует добиваться аудиенции графа Морепа, доверенного лица короля, и поделиться с ним своими опасениями, ибо только ему под силу что-либо предпринять. Король полагается на него во всем.

— Я знаю, что он может сделать многое, за исключением одного — спасти Францию. А вернее, именно он и ускорит ее падение. Этот человек погубит и Вас, мадам…

Графиня, я предлагаю Вам эту миссию. Расскажите королеве обо мне, об услугах, которые я оказал правительству, выполняя возложенные на меня поручения при различных дворах Европы. Если Ее Величество согласится выслушать меня, я открою ей все, что мне известно. И тогда она сможет оценить, достоин ли я внимания со стороны Его Величества короля Франции. Весьма желательно к тому же, чтобы в это предприятие никоим образом не вмешивался господин Морепа — это мое «sine qua non.

Я внимательно слушала графа Сен-Жермена и достаточно ясно осознавала грозящую мне опасность, пожелай я вмешаться в это весьма щекотливое дело. С другой стороны, я знала, что граф прекрасно разбирается во всех тонкостях европейской политики, и боялась упустить счастливую возможность оказаться полезной государству и монархии. Граф Сен-Жермен, угадав, видимо, мое замешательство, сказал мне:

— Подумайте над моим предложением. Я в Париже инкогнито, и прошу Вас оставить мой визит в тайне. Если Вы почувствуете в себе готовность поддержать мой план, то приходите завтра в якобинскую церковь на Ру-Сен-Оноре. Я буду ждать там ровно в 11 часов.

— Я бы предпочла увидеться с Вами в моем доме.

— С радостью. Итак, до завтра, мадам.

И он удалился. Я же весь день размышляла над появлением и грозными словами графа Сен-Жермена. Подумать только! Мы, оказывается, стоим на грани социальных потрясений. Коронация последнего монарха, восшествие на престол которого приветствовалось всеобщим ликованием и обещало процветание, на самом деле, чревато страшнейшей грозой! После долгих раздумий я решила представить Сен-Жермена королеве в том случае, если она соизволит, конечно, его принять.

На следующий день он был пунктуален и с удовольствием выслушал о моем согласии. Я спросила его, не собирается ли он обосноваться в Париже? Он ответил отрицательно и добавил, что в его планы не входит длительная остановка во Франции.

— Столетие пройдет, — сказал он, — прежде чем я вновь появлюсь в этих краях.

Я рассмеялась, и он тоже не удержался от улыбки.

В этот же день я отправилась в Версаль. Пройдя через малые апартаменты, я разыскала госпожу Мизери и упросила ее сообщить королеве о том, что я добиваюсь аудиенции по делу, не терпящему отлагательства. Первая статс-дама вскоре вернулась, приглашая войти. Я последовала за ней. Королева сидела за очаровательным фарфоровым столиком, подаренным ей королем. Она что-то увлеченно писала, затем, повернувшись ко мне, спросила со свойственной только ей грациозной улыбкой:

— Что Вам угодно?

— Сущий пустяк, мадам. Мне не терпится спасти монархию.

Ее Величество посмотрела на меня недоуменно.

— Объяснитесь.

Тогда я рассказывала все, что знала о графе де Сен-Жермене, о его близости к прежнему королю, маркизе де Помпадур, герцогу Шуазельскому, о тех реальных услугах, которые он оказал государству, благодаря своим дипломатическим способностям. Я также добавила, что после смерти маркизы он исчез со двора и никто не знает настоящего места его пребывания. Когда же мне наконец удалось разбудить любопытство королевы, я закончила пересказом того, что открыл мне граф днем раньше и подтвердил сегодня утром.

Королева, подумав, сказала:

— Странно, вчера я получила письмо от моего таинственного корреспондента. Он предупредил меня о важном сообщении, подробности которого мне предстояло узнать в ближайшее время, и просил меня о том, чтобы я отнеслась к этим известиям с величайшей серьезностью, в противном случаемое небрежение может привести к каким-то непредсказуемым гибельным последствиям. Совпадение этих двух событий удивительно, если, конечно же, они не устроены один и тем же лицом. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я затрудняюсь сказать что-либо определенное. Однако, насколько я могу судить, Ваше Величество получает эти таинственные послания вот уже несколько лет, а граф Сен-Жермен вновь появился здесь только вчера.

— Возможно, он действует так, чтобы укрыться от постороннего взора.

— Это не исключено. Однако что-то говорит мне, что следует доверять его словам.

— В конце концов, нет ничего страшного в мимолетной беседе с ним. Хорошо, завтра же приведите его переодетым в ливрею Вашего слуги в Версаль. Ждите моего сигнала в Ваших апартаментах. Я выслушаю его, но только в Вашем присутствии. Таково, в свою очередь, мое «sine qua non».

Я склонилась в глубоком реверансе, и королева обычным своим жестом дала знать, что аудиенция окончена. Признаюсь, мое доверие к графу в заметной степени поубавилось по причине странного совпадения его прибытия в Париж с предупреждением, полученным накануне Марией-Антуанеттой. Мне показалось, что я разглядела в этом хитро составленный план, и спросила себя, стоит ли мне сказать ему об этом напрямик. Но, поразмыслив, решила смолчать, ибо была уверена в том, что у него наверняка готов подходящий ответ.

Сен-Жермен ждал меня на улице. Он подсел ко мне в экипаж, и мы вернулись домой. Я пригласила его отужинать, но он, по своему обыкновению, ничего не ел. После трапезы граф засобирался обратно в Версаль. Он хотел, по его словам, переночевать в гостинице и предложил встретиться на следующий день. На что я с удовольствием согласилась, ибо решила ничем не пренебрегать ради успеха задуманного дела.

Мы ожидали приглашения в моих покоях, в малых апартаментах, которые в Версале называют «апартаменты свиты». Наконец один из пажей королевы пожаловал с просьбой Ее Величества принести второй том книги, которую я обещала привезти королеве. Это был условный знак. Я вручила пажу том какого-то новомодного романа, не знаю даже, какого именно, и как только он ушел, осторожно последовала за ним в сопровождении своего «лакея».

Мы вошли на половину королевы. Госпожа Мизери провела нас в личные покои Ее Величества, где королева ожидала нас. Она поднялась нам навстречу, преисполненная вежливым достоинством.

— Господин граф, — обратилась она к нему, — насколько мне известно, Версаль хорошо знаком Вам, не так ли?

— Мадам, более двадцати лет я поддерживал доверительные отношения с покойным королем. Он был столь добр, что удостаивал меня своим благосклонным вниманием, используя мои скромные возможности в некоторых ситуациях, и я думаю, он не сожалел об оказанном мне доверии.

— Вы выразили желание, чтобы мадам д’Адемар привела Вас ко мне. Я питаю к ней глубокую привязанность и не сомневаюсь в том, что то, о чем Вы хотите рассказать мне, достойно нашего внимания.

— Полагаясь на свою мудрость, — сказал граф торжественным голосом, — королева поймет важность слов, которые я собираюсь сказать. Партия энциклопедистов жаждет власти и получит ее, только если полностью уничтожит духовенство, а для этого нужно опрокинуть монархию. Эта партия в поисках лидера среди членов королевской семьи остановила свой выбор на герцоге Шартрском. Сей принц станет марионеткой в руках людей, которые без всякого сожаления пожертвуют им в тот момент, когда он перестанет быть для них полезным. Ему будет предложена корона Франции, однако он взойдет не на трон, а на эшафот. Но сколько зверств, сколько преступлений совершится до этого судного дня! Законы более не будут защитой для людей добропорядочных, не станут страшить преступников. Эти последние захватят власть руками, обагренными кровью. Они уничтожат католическую церковь, дворянство и магистрат.

— В таком случае не останется ничего, кроме королевской власти, — нетерпеливо перебила королева.

— Не останется и королевства!.. А лишь кровожадная и жадная республика с топором палача вместо скипетра.

При этих словах я уже не могла себя сдерживать и решилась в присутствии королевы прервать графа:

— Монсеньор! — вскричала я. — Отдаете ли Вы себе отчет в том, о чем и кому Вы говорите все это?

— Воистину, — прибавила Мария-Антуанетта, заметно волнуясь, — я не привыкла к подобным речам.

— Я взял на себя смелость рассказать об этом в силу чрезвычайной серьезности обстоятельств, — холодно заметил граф Сен-Жермен, — и пришел сюда вовсе не с намерением высказывать королеве почтение, от которого она, должно быть, уже устала, но той лишь целью, чтобы указать ей на опасности, угрожающие короне, если, конечно же, ничего не будет предпринято для предотвращения катастрофы.

— Вы самоуверенны, монсеньор, — сказала Мария-Антуанетта раздраженно.

— Я в отчаянии от того, что расстроил Ваше Величество, однако я способен говорить только правду.

— Монсеньор, — с напускной веселостью заметила королева, — не откажитесь признать, что и правда иной раз выглядит неправдоподобной.

— Согласен, мадам, именно так. Однако Ваше Величество позволит мне напомнить о Кассандре, предсказавшей некогда падение Трои, и о том, как ей не поверили. Так вот, я — Кассандра, а Франция — царство Приама. Пройдет еще несколько лет обманчивой тишины. Но затем во всем королевстве проснутся силы, жаждущие мести, власти, денег, которые будут рушить все на своем пути. Их с радостью поддержит мятежная чернь, а некоторые высокопоставленные государственные мужи свяжут с ними свои честолюбивые намерения. Дух безумия овладеет гражданами, разразится гражданская война со всеми ее ужасными последствиями. Францию ожидает бойня, грабежи и повальные изгнания. Возможно, потом кое-кто пожалеет о том, что не послушал меня. Возможно, меня призовут вновь. Однако время будет уже бесповоротно упущено… и гроза унесет все.

— Признаюсь, монсеньор, Ваша речь поражает меня все больше и больше. И если бы я не знала о дружеских чувствах, которые испытывал к Вам предыдущий король, и о том, что Вы искренне оказывали ему кое-какие услуги, то я… Так Вы действительно хотите говорить с королем?

— Да, мадам.

— И непременно без посредничества господина Морепа?

— Он мой враг. А кроме того, я ставлю его в ряд тех, кто позднее погубит королевство, но не по умыслу, а по немощи.

— Вы слишком строго судите человека, который заслужил доверие света.

— Он — больше, чем премьер-министр, мадам, и благодаря своему положению несомненно окружен льстецами.

— Если Вы настаиваете на исключении участия этого человека в Вашей беседе с королем, то я боюсь, что Вам вообще не удастся добиться аудиенции, ибо Его Величество и шагу не ступит без своего главного советника.

— Я всегда готов услужить королю, искренне желающему использовать мои способности. Однако я не являюсь подданным Его Величества, и поэтому всякое повиновение с моей стороны — акт сугубо добровольный.

— Монсеньор, — сказала королева, не способная вести долгих серьезных разговоров, — где Вы родились?

— В Иерусалиме, мадам.

— И… когда?

— Королева наверняка простит мне мою суеверность. Я не люблю говорить о своем возрасте, потому что это несет мне одни несчастья.

— Что же касается меня, то Королевский Альманах не дает мне возможность иметь такую слабость. До свидания, монсеньор. Теперь все будет зависеть от воли короля.

На этом аудиенция закончилась. Мы вышли, и по дороге домой Сен-Жермен сказал мне:

— Я, вероятнее всего, покину Вас, мадам, на долгое время. Через четыре дня я уеду из Франции.

— Что вынуждает Вас к столь спешному отъезду?

— Королева передаст супругу все, что я ей рассказа!. Людовик XVI, в свою очередь, повторит все слово в слово господину Морепа. Этот министр выпишет ордер на мой арест, а начальнику полиции будет велено привести его в исполнение. Я прекрасно знаю, как быстро это делается, и не имею ни малейшего желания оказаться в Бастилии.

— Разве может это Вас напугать? Вы улизнете из нее через замочную скважину:

— Я предпочитаю не прибегать без необходимости к чудесам. Прощайте, мадам.

— А если король все же пожелает принять Вас?

— В таком случае я вернусь.

— Но как Вы об этом узнаете?

— У меня для этого достаточно средств. Не беспокойтесь об этом.

— А тем временем я буду скомпрометирована?

— Успокойтесь, Вашей репутации ничто не грозит. Прощайте.

Он снял ливрею, переоделся и уехал. Я же осталась в глубоком волнении. Королева велела мне не покидать замка и дожидаться ее дальнейших распоряжений. Два часа спустя пришла госпожа Мизери от Ее Величества с просьбой явиться. Что можно было ожидать хорошего от предстоящей аудиенции? Сам король был у Марии-Антуанетты. Она показалась мне смущенной. Людовик XVI, напротив, в игривой манере подошел ко мне, взял мою руку и грациозно поцеловал (при желании он был невероятно мил).

— Госпожа д’Адемар, — сказал он мне, — что же Вы со своим магом наделали?

— Вы имеете в виду графа Сен-Жермена? Он отправился в Париж.

— Ваш граф весьма серьезно встревожил королеву. Скажите, а наедине с Вами он говорил в том же тоне?

— Нет-нет. Пожалуй, без подробностей.

— Я Вас не обвиняю в происшедшем. Но впредь поберегите покой королевы, чтобы не давать повода усомниться в Вашей верности. Я виню чужеземца за то, что он имел дерзость предсказать наши поражения, о которых нечего думать по крайней мере до конца этого столетия. Более того, он несправедлив в своих претензиях к графу Морепа, который способен пренебречь личной враждой в интересах монархии. Я переговорю с ним об этом деле, и если он посоветует мне встретиться с Сен-Жерменом, то я, конечно же, не откажусь. Ему приписывают ум и талант. Мой дед любил его общество. Прежде чем удостоить его аудиенции, мне бы хотелось уверить Вас в том, что каковы бы ни были последствия недавнего появления этого таинственного человека, Вы вне подозрений.

Мои глаза наполнились слезами при этом проявлении великодушия Их Величеств. И король, и королева говорили со мной весьма проникновенно. Возвращалась я, немного успокоившись, однако с чувством досады на тот оборот, который неожиданно для меня приняло это дело. Тем не менее, внутренне я поздравила себя с тем, что Сен-Жермен оказался прав в своих предвидениях.

Через два часа я была в своей комнате, погруженная в размышления о происшедшем, когда в дверь постучали. Я услышала необычный шум в соседних комнатах. Тотчас же дверь распахнулась, и доложили о прибытии графа Морепа. Я встала встретить его с таким волнением, которое не охватывало меня даже при встрече с королем. Он вошел вальяжно, с улыбкой на лице:

— Прошу Вас извинить, мадам, — сказал он, — за бесцеремонность моего визита. Но мне необходимо задать Вам несколько вопросов, и этикет заставил меня проделать этот путь с целью поговорить с Вами.

Царедворцы того времени демонстрировали удивительную учтивость в обращении к дамам, которую, увы, в наши дни уже не найти, особенно после того, как ужасный шторм потряс все основы милой старины.

Я с подобающим достоинством ответила господину Морепа, и тот от любезностей перешел к делу:

— Итак, — начал он, — наш старый друг граф Сен-Жермен снова в Париже?.. Он опять, значит, принялся за свои старые фокусы, в реальности которых он хочет всех нас уверить.

Я попыталась было возразить, но он остановил меня нетерпеливым жестом руки.

— Поверьте мне, мадам, — сказал он, — я знаю этого жулика лучше, чем Вы. Меня удивляет только одно. Видите ли, прошедшие годы не пощадили меня, а королева утверждает, что граф Сен-Жермен предстал перед ней сорокалетним. Ну да Бог с ним. Нам очень важно знать, откуда у него эти сведения, столь обстоятельные и столь ужасные… Не оставил ли он Вам своего адреса? — осмелюсь спросить.

— Нет, монсеньор граф.

— Это нам не помешало бы… Но наши полицейские ищейки идут по следу… Далее… Король благодарит Вас за проявленное Вами усердие в этом деле. Впрочем, ничего страшного с Сен-Жерменом не произойдет, просто мы посадим его в Бастилию, где его будут хорошо кормить и согревать до тех пор, пока он не удосужится рассказать нам, откуда ему известно столько интересных подробностей.

В этот момент наше внимание привлек звук открывающихся дверей… Это вошел граф Сен-Жермен! Невольный возглас вырвался у меня, а Морепа вскочил от неожиданности, и я должна сказать, что самообладания у него в это мгновение поубавилось. Чудотворец, приблизившись к нему, сказал:

— Граф Морепа, король изволил испросить у Вас совета, а Вы печетесь лишь о сохранении своего собственного авторитета. В Вашей борьбе против моей встречи с королем Вы теряете монархию, так как остаюсь совсем немного времени, чтобы спасти ее. По истечении же этого срока я не появлюсь в этих краях, пока не сменят друг друга три следующих поколения. Я рассказал королеве все, что мне позволено было сказать. Мои откровения королю могли бы быть более подробными. Но, к сожалению, Вы встали между мной и Его Величеством. Мне не в чем будет себя упрекнуть, когда ужасная анархия опустошит Францию. Что же касается ожидаемых бедствий, то Вам не суждено их увидеть, но запомнится то, что Вы их подготовили — и этого довольно… Не ждите благодарности от потомков, пустой и беспомощный министр! Вы встанете в ряд тех, кто послужит причиной гибели империи.

Проговорив все это на одном дыхании, граф Сен-Жермен повернулся, вышел, затворив за собой дверь, и исчез.

Все попытки найти графа успехом не увенчались».

Графиня д'Адемар писала свои воспоминания в эмиграции в Одессе, будучи уже глубокой старухой. Даты в ее дневнике отсутствуют, и можно только приблизительно предполагать, к какому времени относятся описываемые ею события. Изданные бароном Ламот-Лангоном воспоминания носят явные следы беллетризации, и в них действительно чувствуются позднейшие «вставки», присочиненные бароном для красоты. И все же они могут свидетельствовать о непреложном факте, который имел место — предупреждении королю и королеве Франции о последующих революционных событиях, казнях и кровавом терроре.