Граф Суворов, том 5

Глава 20

Ингода главное — это не спешить. Особенно если приходится врачевать разум, а не тело. Из всех пленных в более-менее адекватном состоянии остался только инвалид-военный, который сумел вразумительно ответить на вопрос о звании, назвать свои полные фамилию имя и отчество, после чего мы через Багратиона обратились в армейский штат и выяснили что он считается погибшим, а дома его ждет жена и сын.

С остальными ситуация была хуже, иногда – гораздо хуже. Люди, стараясь скрыться от ужасной окружающей реальности закукливались в собственном сознании, опускаясь до состояния овоща. Ни пища, ни мягкая постель или внешние воздействия не приводили их в чувства. И я был настроен на реабилитацию длиной в несколько месяцев, когда Константин предложил свозить их в баню.

Удивительно, но сероводородные ванны сработали на всех. Не на всех одинаково правда, и часть помещений пришлось мыть, но в больше половины пленных, оказавшись в теплой воде уже через пять минут покоя начали проявлять естественные реакции. Кто-то водил руками по поверхности, я заметил смешки, и умиротворение на лицах.

— Это прогресс. Не с первого раза, но постепенно мы сможем привести их в норму. — сказал я следующим вечером, когда мы остались одни в кабинете Багратиона. — Мозг у большей части не поврежден, или пострадал минимально. В основном это психика. Так что терпение и уход. Месяц или два, и они придут в норму.

— Боюсь столько времени у нас нет. — ответил серьезно Константин. — Большая часть сообщений из ордена шифруется, но мы перехватили некий список…

— Это же боеприпасы. — нахмурившись проговорил я, просмотрев длинную таблицу с номенклатурой. — Зачем им двадцать тысяч двадцатимиллиметровых бронебойных снарядов?

— Я бы на твоем месте больше внимания уделил тандемным ракетам, для поражения бронетехники и вскрытия щитов дарников. — сказал Константин, пальцем выделив нужную строчку. — Полторы сотни. Они всерьез собираются воевать, а учитывая, что они в городе, почти в центре, мы не сможем использовать суда.

— Хорошо, что это удалось выяснить. Плохо что только сейчас. — задумчиво проговорил я, откинувшись на спинку стула. — Выхода нет, придется бить на опережение.

— Народные массы нам этого не простят. — покачал головой Багратион. — Если мы попробуем захватить больницу или уничтожить их верхушку…

— Об этом никто не говорит. Нанесем удар не физический, а информационный. Мне понадобится студия, кресло с креплениями, камера и пара операторов что будут ее обслуживать. — подумав сказал я. — В идеале звукорежиссёр и постановщик. Осветитель. Должна же быть в Тифлисе хоть одна новостная студия?

— Все будет, в лучшем виде. — ответил Багратион, улыбнувшись. — Только не забудь, что аттестация дарников ордена уже назначена на послезавтра.

— Все успеем… у нас уже выбора нет. — усмехнулся я. — Пойду готовить материал, жду отмашки.

Константин кивнул, и тут же снял телефонную трубку. Новостная студия в Тифлисе и в самом деле нашлись, как и отделение петроградской киностудии, но когда я объяснил свою задумку и передал фотографии с места освобождения ведущая попятилась, сделала кислую гримасу и отказалась сниматься.

— Вы собираетесь разжигать межнациональную рознь. — серьезно заявил режиссёр. — Это непрофессионально, грубо и неэтично. Мы все здесь – исключительно за мир между всеми народами.

— Ну так и мы за мир. — кивнул я. — И никакой розни разжигать не собираемся, просто расскажем всю правду, не скрывая грязных и жестоких подробностей в поведении наших соседей и противников. Или у вас есть какое-то особенно теплое отношение к османской империи?

— При чем тут это? — нахмурившись спросил режиссер. — Нет, мы исключительно за независимую журналистику. Просто против всего этого…

— Мы против агрессии! В современном мире все должны договариваться! — тут же поддержала его ведущая.

— Знаете, я с вами, пожалуй, соглашусь. — подумав кивнул я. — Но на мой взгляд, если преступник не чувствует своей вины и ответственности за свои действия, он будет повторять их раз за разом. Так что… если не хотите принимать участия в съемках, просто останьтесь, послушайте истории, а потом уже решайте.

— Вы не можете снимать в нашей студии, без разрешения. — произнес исподлобья режиссер. — Не имеете права!

— Конечно-конечно. Таран! — гаркнул я, и рядом со мной тут же появился ухмыляющийся бурят, в легком полевом доспехе, заменяющем ему повседневную одежду. — Проверьте бумаги студии, найдите поступления, рекламные бюджеты, заказчиков…

— Вы не имеете права! — пуще прежнего взвился режиссер.

— А вот тут вы не правы. Снимать в вашей студии без вашего ведома мы, конечно, не можем. Но провести у вас всестороннюю проверку, вполне. — улыбнувшись проговорил я. — У нас на это даже ордер от жандармерии Тифлиса есть, можете убедиться, если желаете.

— Послушайте, ваше благородие, ну сглупил, слаб человек. — криво улыбаясь проговорил режиссер. — Снимайте, конечно, мы вас даже поможем. Но проверок не надо.

— Полностью с вами согласен. Человек слаб. — усмехнувшись ответил я. — Что же, в таком случае руководите, выставляйте свет. А в качестве ведущей… Ангелина!

— Здесь. — тут же ответила девушка, появившись в дверях.

— Возьми у девушек шмотки и переоденься. В военной форме ты выглядишь, конечно, потрясающе, но зритель не оценит. — сказал я, подумав, как бы так снять, чтобы красота моей спутницы не затмила весь остальной контент. — Не слишком открытое, мы все же снимаем не показ мод, сама понимаешь.

— Сделаю. — кивнула Ангелина, и подхватив под руку оторопевшую ведущую оттащила ее в гримерку. К тому времени как выставили свет и подготовили фон она как раз подобрала черную кофту, с высоким воротом, под подбородок. Единственная промашка – размер был чуть меньше, чем надо, а потому грудь все равно выделялась. Что вместе с огненно-рыжей шевелюрой выглядело даже слишком сексуально. Но с этим я поделать уже ничего не мог.

— Волосы в хвост, держись уверенно, если что – я буду подсказывать тебе что надо говорить. — сказал я, выдав ей скрытый наушник.

— Стараемся снять одним дублем, не будем задерживать господ военных. — проговорил режиссер, гоняя операторов, световиков и прочий персонал. — Мы готовы, ваше благородие.

— Начинайте. — дал я отмашку, и камера сфокусировалась на лице Ангелины.

— Мотор! — гаркнул режиссер, и привыкшая к боям и взрывам девушка чуть ен подпрыгнула на своем стуле.

— Доброго времени суток, дорогие зрители. С вами передача «солдатская правда» и сегодня мы должны вам рассказать о подвигах и трагедии, которые наполняют ежедневную службу наших солдат на передовой. — глядя в камеру начала повторять Ангелина заученный текст. — Чтобы империя жила спокойно, наши сограждане, солдаты и офицеры, обычные люди и дарники, каждый день льют кровь. И сегодня пришло время приоткрыть завесу тайны.

— Враги империи многочисленны, умны, хитры и беспринципны. Там, где нет сил они берут подлостью, подкупом или обыкновенной трусостью. — продолжила Ангелина, и ведущая поморщилась, явно оставшись не высокого мнения о ее актерских талантах. — Но даже трусливых и слабых нельзя сбрасывать со счетов, ведь ради достижения своих целей и обретения силы они зачастую готовы на куда худшие поступки чем мы думаем.

— Но кто как не жертва такой низкой подлости может рассказать о ней сполна? — произнесла Ангелина, повернувшись чуть в сторону. — Хочу представить вашему вниманию Вениамина Алексеевича Квашнина. Унтер-офицера флота, более трех лет считавшегося погибшим, и все это время прибывавшего в плену у османов. Здравствуйте, Вениамин Алексеевич.

— Здравия желаю, господа офицеры. — ответил угрюмый мужчина инвалид, которого внесли на руках, и усадили на стул рядом с Ангелиной. Режиссер что-то буркнул, свет стал чуть рассеянным, и я заметил, что при таком освещении и углу обзора увечья инвалида почти не видны.

— Уменьшите масштаб, так чтобы они оба попадали в кадр. И сделайте свет ярче. — сказал я, подойдя к режиссеру. Тот недовольно поморщился, но пререкаться не стал, и вскоре изображение на экране предпросмотра захватило офицера целиком.

— Позвольте обращаться к вам по имени? — спросила Ангелина.

— После того как вы меня вытащили из этого ада, хоть на ты. Тем более с такой симпатичной девушкой. — улыбнулся военный.

— Спасибо. — ответила Ангелина, поправив выбившийся из прически локон. — Прошу вас, расскажите немного о вашей судьбе, и судьбе ваших товарищей.

— Служил на корвете Берегущий, над черноморским побережьем. В результате атаки диких гусей в ноябре двадцать первого попал в плен. Пытался бежать с выжившими, после чего мне отрезали ноги. После этого пытался саботировать процесс пилотирования – отняли руку и приковали стальным тросом к резонатору. — мужчина старался говорить без эмоционально, по-военному, но в каждом его слове сквозило такое неприкрытое отчаянье, что я невольно сжал кулаки. — Меня, вместе с другими пленными, использовали в качестве батареек. Тех, кто не хотел есть – кормили через шланг. Тех, кто оказался не способен более снабжать корабли силой – казнили…

Он продолжал говорить, и лица съемочной группы становились все более мрачными, с каждой секундой. Хорошо жить, не понимая, чего стоит твоя ежедневная безопасность и спокойная, необремененная тяжелыми заботами судьба. Наверное, поэтому люди стараются отстранится от инвалидов, от тех, кто выглядит для ни уродливо или неприятно. Будто это может быть заразно.

— Благодарю вас за вашу историю, Вениамин Алексеевич. Судьба не была к вам благосклонна, но боюсь многие зрители согласятся, что взяв в руки оружие, и собираясь его применить, солдат соглашается с тем чтобы быть убитым или даже попасть в плен. — сказала Ангелина, и многие в съемочной группе облегченно выдохнули, решив что съемка подошла к концу. — Однако есть примеры и других историй. Куда менее героических, и куда более трагичных. Частью которых никто не хотел становиться. Я прошу убрать от экранов детей, беременных женщин и слабонервных людей. Прошу вас, введите освобожденных. Дорогие зрители, разрешите вам представить, баронесса Гала Хопская. Фаина Минская, Ольга Берег, Марат Серый…

Ангелина говорила, и за после каждого имени мои бойцы вводили в помещение девушек в тех же порванных, окровавленных балахонах, в которых их застали на судне. Разве что выдали всем чешки, чтобы ходить было удобней, да грязь гримом не стали наносить. Глаза ведущей стали от ужаса круглыми словно блюдца. Режиссер тихо матерился, но никто не посмел прервать съемку.

— К сожалению эти девушки и юноши – не военные. Они получили свои камни резонанса, но не смогли поступить в военное учреждение, а имен большинства из них мы еще не знаем, ведь их не удалось опознать. Так что, если вы знаете кого-то из этих людей, обязательно свяжитесь с княжеским домом Багратионов, который оказывает им покровительство и помогает с лечением. — повернувшись к камере повторила мои слова Ангелина. — Однако у каждого из них есть общая с Вениамином история. Когда они сумеют совладать с собой, мы надеемся услышать ее из их уст. Пока же мы просим рассказать, что известно Вениамина.

Мужчина хмурился, поджимал губы, но, когда настал его черед говорить, отвечал сухо, но развернуто, и так что больше ни у кого не возникало вопросов. Кого и когда доставили на корабль, кого били, как использовали, кого насиловали… Он говорил и говорил, и когда не выдержавшая ведущая, тихо взвизгнув и зажав рот руками сбежала, и когда вышел красный как рак режиссер. Мы едва уложились в час, напоследок показав в камеру распечатанные на метровых холстах снимки. Леха успел заснять как мы освобождали их из резонаторов.

— Послушайте, это нельзя пускать в эфир. — обратился ко мне режиссер, когда все было кончено. — Это же настоящая жесть! Ни один канал такого не пропустит!

— Ничего страшного, мы разместим это на свободных площадках. Ну и каналам тоже отправим. Люди должны знать правду, должны знать, с кем они на самом деле сражаются. — ответил я, пожав плечами. — Записи мы, естественно, изымаем, вместе с кристаллами-носителями. Как и электронные копии.

— Нет, вы не можете. Это же половина вашего оборудования! — возмущенно проговорил режиссер.

— Думаю ничего страшного не произойдет, если они пару недель побудут у князя. Потом вам все вернут. Если, конечно, проверка документов не покажет, что вы получали финансирование из-за рубежа. — усмехнулся я.

— Постойте, вы же обещали, что не будет проверок. — опешил грузин, отступив от меня на шаг, и хватаясь за сердце.

— Разве? Я лишь согласился с тем, что человек слаб. Пока шли съемки, мои люди проверяли вашу бухгалтерию. Копировали записи и ведомости. Но раз вы так беспокоитесь, в тайную канцелярию они попадут не сегодня, а скажем…— я прикинул в уме, несколько раз щелкнув пальцами. —Скажем послезавтра. Уверен этого времени вам хватит на принятие верного решения. Таран! Студию опечатать, поставить караул.

— Ни одна мышь не прошмыгнет! — улыбнувшись отчеканил бурят, тут же отдавший несколько команд штурмовому взводу.

— Вы пустите меня по миру! — возмущенно заголосил режиссер.

— Только если вы наживались на чужом горе и вредили империи. — ответил я. — Хотя, по-хорошему, если выяснится, что вы получали деньги от наших врагов, лучше бы вам сдаться самому, и не гневить бога и государя. Мы в состоянии войны, а на войне предателей расстреливают.

— Вы не посмеете. Я заслуженный режиссер империи! Дважды лауреат международных премий! Актер, отмеченный орденом из рук самой императрицы за свою деятельность. — проговорил мужчина. — Не посмеете…

— Я? Нет. Конечно нет. А вот тайная канцелярия – легко. — усмехнулся я, отворачиваясь от мужчины. — Заканчиваем!

Съемка, вместе с подготовительным этапом, заняла больше сил чем времени. Мы управились за три часа, вместе с написанием речи для Ангелины. Слова Вениамина мы не модерировали и не правили никак, решив, что правда будет лучше любой отрепетированной роли, и оказались правы. Но вместо одной решенной проблемы на наши головы обрушилось сразу несколько.

Видео нужно было смонтировать, уложив в хоть сколько-нибудь приличные рамки. Хотя я настоял на том, чтобы сделано было две версии – краткая, десятиминутная, использующаяся в качестве превью, и расширенная, идущая полтора часа, с описанием всех судеб. И если сняли мы все одним дублем, без повторов и почти в прямом эфире, то обработка у нанятых специалистов заняла всю ночь.

В процессе они умудрились запороть запись, дважды. Благо, предусмотрев такой вариант мы не давали им оригинальные кристаллы, а лишь копии. Ну и готовый материал просматривали уже всем дружным коллективом, чтобы ни одна мелочь не ускользнула. А косяков было море. То камера отъедет, то звук станет почти неразличим. В итоге было решено делать еще одну прогонку, отсмотрев оригинал.

Результат – один из монтажеров оказался другом режиссера и его пришлось взять под стражу прямо в студии. Второй, увидев вооруженных людей, уводящих его приятеля в неизвестном направлении, все понял, и процесс пошел куда быстрее, а главное – продуктивнее. В финальной версии никаких просадок по свету или звуку не было, а монтажер с деньгами ушел домой.

— Педрашвили прав, на официальном телевиденье такого не покажут. — посмотрев итоговый ролик сказал Багратион, сплетя пальцы в замок. — К слову, его проверили. Он и в самом деле получал финансирование через всемирный союз режиссеров и кинокритиков. А те получали деньги через благотворительные фонды, которые организовали фонды англичан и турок.

— Плохо. — вздохнул я. — Медицина чужая, телевиденье тоже… хоть что-то свое у нас осталось?

— Любовь к родине, и производство снарядов. — усмехнулся Багратион. — Не переживай. На самом деле у нас своего куда больше, чем кажется, не пропадем. Но надо решить, что мы будем делать с этим видео.

— А что там решать? Поднимай связи, выкладывай везде где только можно. Люди должны это увидеть. — сказал я, поднимаясь. — Может тогда до них дойдет что происходит.

— Сделаю все что смогу. — серьезно кивнул Константин, и я со спокойной душой ушел готовится к аттестации.

Дворец Багратионов. Тифлис.

— Отдай записи нашим телевизионщикам. Пусть поставят во время вечерних новостей, как срочную. — распорядился Багратион.

— Ваш отец может быть не доволен. — чуть нахмурившись проговорил глава гвардии и доверенное лицо Константина. — Я видел, что они сняли… если это попадет в общественные массы, если люди это увидят… боюсь это затронет не только нашу губернию, но и всю страну. А кроме того – вынудит многих действовать.

— Может это и хорошо. Пусть крысы лезут на свет, так с ними будет проще расправится. — усмехнулся Багратион, прекрасно осознавая тот масштаб проблем, который может возникнуть. — Если надо подкупить – подкупай, если надо шантажировать, действуй. Каждый джигит, каждый арбек или ясал. Все должны знать, что происходит. И отдельную копию пошли дому Хопским. Чтобы точно не пропустили.

Следующим вечером, летний императорский дворец.

— На что я смотрю? — спросил Петр, когда ему предоставили взбаламутившую высший свет запись.

— Пленные, ваше императорское величество. Османы брали дворян и даже бояр Российской империи в плен, и вместо выкупа отправляли их на пожизненную каторгу, в качестве топлива на резонансных реакторах. — ответил Нарышкин.

— Плохо. — постучав пальцами по столу проговорил Петр. — Сколько людей это уже видели?

— Боюсь слишком много, ваше величество. Если бы на нем были только простолюдины, мы попробовали бы замять дело, опровергнуть его или даже дискредитировать запись. — сказал министр, разведя руками.

— Они выставили нашу армию слабой, не способной освободить своих людей больше трех лет. — заметил сидящий чуть поодаль Долгорукий. — Да еще и с соседями на стравливают!

— На юге и так война идет, не прекращаясь. Все больше приходит сообщений что среди османских кораблей видят новые английские суда. — напомнил Нарышкин. — Столкновения над Черным морем не прекращаются ни днем ни ночью, хотя и носят в основном местный характер, не более полу эскадры и без участия тяжелых крейсеров.

— Ясно. — Петр прикрыл глаза, стараясь успокоиться. Опять планы меняются, собранный флот, который можно было перебросить на усмирение Уральской республики, теперь придется отправлять на юг, чтобы совладать с османами. — Выясните все об этих пленных, соберите на них досье, передайте родственникам. И освещайте каждое такое семейное объединение как праздник. А в Тифлис послать оперативную группу, чтобы у этих правдорубов не было стимула дальше выступать.