Граница

ОДНОГЛАЗЫЙ ВОРОН

Недавно меня снова зачислили в пограничные войска. Попал опять на старую должность — старшины заставы. Вот уже девятый год служу я на границе, и шесть из них — старшиной заставы. Должность эта для меня подходящая. Службу я знаю как свои пять пальцев, хозяйство вести умею, а главное — люблю я нашу пограничную жизнь. Правда, она очень беспокойная, но и я беспокойный, так что мы в этом отношении характерами сошлись.

Служил я уже на сверхсрочной. Женился. А жена все уговаривает: поедем домой да поедем. Пришлось уехать. Полгода я пробыл в своем селе Бужиквицах на Винничине. И жизнь там хорошая и природа богатая. А меня тянет на границу. Вот приехал на заставу, и сердце успокоилось. Беседуем мы об этом с новым начальником заставы, он и говорит:

— Что ж, Гавриленко, принимай хозяйство.

Вышел я из канцелярии со старшиной, от которого принимаю заставу, и вижу: около кухни стоит водовозка, обыкновенная водовозка, которую можно встретить почти на каждой заставе, — два колеса, оглобли, бочка. Но мое внимание привлек конь. Уж очень он знакомый. Корпус как выточен, вороной масти, половина хвоста черная, половина — серая. Точь-в-точь как мой бывший Ворон. Старшина что-то говорит, а я не слушаю.

Ей-богу, он, мой Ворон! Только почему здесь? Впрочем, были слухи, что его направили в другую часть, а были и такие, что он погиб. И вот на́ тебе.

Сколько раз в давние годы я на своем любимце гонялся за нарушителями границы! Сколько раз он выручал меня из беды! В каких только переплетах мы не бывали! И горя с ним я немало хлебнул. Все ожило в моей памяти…

Иду и не свожу с коня глаз. Ну, Ворон, да и только. Поджарый, тонконогий, высокие белые чулки на передних ногах.

— Ворон! — крикнул я.

Конь повернул голову. На лбу белая звездочка, а правый глаз закрыт. Теперь уже нет сомнений…

— Откуда вы знаете его? — с нескрываемым любопытством спрашивает старшина.

— Как же не знать: это мой бывший конь. Четыре года охраняли с ним границу.

Ворон тянет ко мне морду, доверчиво смотрит единственным глазом и тихонько ржет, нетерпеливо перебирая ногами. Он, по старой привычке, хватает мягкими губами мои пальцы и лижет ладонь шершавым языком, Я понимаю, чего он хочет, и смущенно оправдываюсь:

— Нет у меня сахару, Ворон, нет, дорогой…

— Вот так встреча! — растроганно восклицает старшина. — До чего ж умный конь — узнал вас и ласкается, как человек.

Я прижимаюсь к теплой шее коня, замечаю шутливо:

— Ну, брат Ворон, если бы ты умел говорить, нам с тобой было бы что вспомнить.

— У нас его зовут Одноглазый Ворон, — поправляет старшина.

«Одноглазый Ворон — вот как тебя окрестили!» — обижаюсь я за своего любимца и вслух говорю:

— Удивительно хороший был конь.

— А он и теперь хороший, — отвечает старшина. — Мы его кое-чему научили и сейчас вам это продемонстрируем.

Старшина подбегает к повару, черпающему из бочки воду, и что-то таинственно шепчет на ухо, чтобы я не слышал.

От заставы к подножию скал идет ровный пологий спуск, покрытый густой зеленой травой. Еле заметной полоской прочерчена по нему тропинка.

— По этой тропке, — говорит старшина, — повезет свою водовозку Одноглазый Ворон.

Мы прячемся в кустах.

— Видите, в скале торчит желоб, с которого стремительно низвергается родниковая струя? Это мы соорудили, чтобы удобнее было брать воду, — рассказывает старшина.

Через некоторое время появляется с водовозкой Ворон.

— А где же солдат? — спрашиваю я.

— Одноглазый Ворон всегда один возит воду, — лукаво улыбается старшина.

— То есть как — один?

— Вот я и хочу, чтобы вы это посмотрели. — Довольный произведенным эффектом, старшина таинственно добавляет: — Смотрите, сейчас вам все будет ясно.

Одноглазый Ворон быстро сбегает вниз и круто разворачивается у желоба. Вода с силой ударяет по колесу.

— Проскочил, — с досадой шепчет старшина, напряженно наблюдая за Одноглазым Вороном.

Тем временем конь медленно сдает бочку назад. Потом вдруг останавливается и раскачивает водовозку: должно быть, под колеса попали камни. Но вот еще один сильный толчок — и струя бьет по переднему краю бочки. Брызги летят на круп лошади.

Я начинаю понимать, что происходит, и меня охватывает гордость за своего любимца. Я с напряжением слежу за тем, как Ворон, осторожно пятясь, толкает бочку прямо под струю воды. Кажется, я даже шепчу: «Ну, еще немного, еще чуть-чуть…» Старшина тоже волнуется. И вот серебряные брызги уже не разлетаются градом. Тугая струя воды бьет в бочку. Ворон замирает. Он начинает дремать, лениво отмахиваясь хвостом от мух.

— Здо́рово?! — восклицает старшина, хватая меня за руку.

— Еще бы! — с таким же восторгом отвечаю я.

— Смотрите дальше, — загадочно предупреждает старшина.

Постепенно звук падающей струи слабеет, и вот уже вода переливается через край.

Одноглазый Ворон тоже слышит это. Он чуть сдает бочку для разгона и одним махом берет подъем. Дальше он идет медленно, потом вдруг сворачивает с тропы и начинает щипать траву. С вышки раздается пронзительный свист. Ворон недовольно поднимает голову и нехотя возвращается на тропу.

— Видали, как он понимает наш пограничный язык? — говорит старшина.

Конь останавливается возле кухни и некоторое время терпеливо ждет. Потом он мордой поворачивает подвешенное к перекладине пожарное ведро и частыми ударами бьет по нему носом.

— Вызывает повара, — объясняет старшина. — «Иди, мол, бери воду. Сколько тебя можно ждать?»

Но повар не выходит. Тогда конь рысью обегает вокруг казармы. Из подпрыгивающей сзади бочки высоко взлетают изумрудные брызги. Когда Одноглазый Ворон делает третий круг, его наконец «замечают» и отводят к кухне.

— Вот так он каждый раз делает, чтобы не простаивать зря, — комментирует старшина.

Я улыбаюсь. А сам думаю, что и он, этот розоволицый, подтянутый старшина, скоро так же, как и я, будет тосковать вдали от границы по родной заставе, по товарищам своим, по Одноглазому Ворону…

…Вечером мы сидим со старшиной в каптерке. Он угощает меня табачком, радуется, что кончается срок службы и он скоро поедет домой. Я поддакиваю.

Старшина с жаром излагает свои планы на будущее, но вдруг осекается.

— А знаете, жалко все-таки расставаться с границей, — признается он. — Вот родным все стало… Даже Ворон.

Наступает долгая пауза.

— Интересно, кто же ему глаз выбил? — вдруг спрашивает старшина.

— Ворону? — Я внимательно смотрю на собеседника. — Это длинная история.

— Расскажите, — просит старшина.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Только наберитесь терпения.

…Позади школа сержантского состава. Меня назначают командиром сабельного отделения. Как сейчас помню: принял я солдат и хожу по двору. Около наблюдательной вышки подзывает меня начальник заставы капитан Егоров.

— Я не сказал, — говорит он, — за вами закреплен конь Ворон. Не забудьте, а то скоро в наряд.

«Борон так Ворон, — думаю. — Какая разница? Все лошади на заставе хорошие». И поверьте, даже ни у кого не спросил, что это за Ворон? Другой бы побежал в конюшню, посмотрел коня, запомнил, где он стоит. А я ничего этого не сделал. Мне тогда не до Ворона было. Первый раз прибыл на Памир, столько впечатлений!

Я ехал на заставу такими обрывами, что голова шла кругом. А тут еще горные реки. Переправлялся через ревущий поток со страхом: вот-вот опрокинет меня и унесет вместе с лошадью.

Только ночью, собираясь в наряд, я наконец спросил у дежурного по заставе сержанта Хайдарова:

— Покажите, который Ворон?

— Ворон? Это вам его дали? — удивляется сержант.

— А что?

— Да так, — мнется он. — Вчера от него отказался один солдат.

— Что, плохой конь?

— Нет, конь хороший, но со странностями. Молодой он еще, месяц как прибыл на заставу.

— Какие же у него странности?

Хайдаров пожимает плечами.

— Говорят, что иногда не слушает всадника… Да вы не тревожьтесь, — тут же успокаивает он. — Ведь такие странности почти у каждого молодого коня есть.

Пошел я в конюшню. В темноте коня как следует не разглядел. Оседлал Ворона, и выехали мы на границу.

Едем вдоль границы, а я все думаю, какие же это странности у моего коня? Идет себе и идет. Нормальная лошадь… Спросил у солдата — не знает.

Впереди — речушка. Через нее переброшено бревно. Пешие наряды идут по бревну, а конные вброд. Речушка небольшая, опасности не представляет, но конь артачится. С трудом заставляю его войти в воду. Вдруг он шарахается назад. Я растерянно соскакиваю и стою по пояс в воде, а солдат смеется.

Обидно мне и стыдно перед солдатом. «Вот она какая, странность!» — думаю, выливая из сапога воду.

— Что же вы мне не сказали? — с досадой спрашиваю я солдата.

— Да у него всегда разные причуды, — отвечает тот. — Сержант Хайдаров с ним который месяц мучается!

Меня охватило чувство обиды. Подсунули негодного коня. Теперь хлебнешь с ним горя.

На другой день я пришел к начальнику заставы:

— Дайте другого коня, товарищ начальник.

Капитан покачал головой:

— Конь закреплен за вами. Воспитывайте его.

— Но зачем же мне плохая лошадь?

— А кто вам сказал, что она плохая? Это отличная лошадь. И вы, товарищ Гавриленко, с выводами не торопитесь. Вы еще не знаете Ворона. А когда узнаете получше, то, я уверен, никому ни за что его не отдадите.

Спорить было нельзя. Я только подумал: «Вот сами бы и ездили на нем», — а вслух сказал:

— Есть узнать получше, товарищ капитан!

Но в том, что капитан прав, я вскоре сам убедился.

Однажды я спешил в комендатуру на комсомольскую конференцию. Со мной ехали делегаты с других застав. Кони у всех как на подбор — крепкие, упитанные, так и рвутся вперед. По тропе полагается ехать шагом, и лишь местами мы пускаем их рысью. Только теперь я понял, в чем сила Ворона. У него необыкновенно крупная рысь. Он не трусит, не прыгает, как другие кони, а идет спокойно, размеренно, словно плывет по воздуху. Я был сзади, а через несколько минут оказался далеко впереди. Многие скачут галопом, пришпоривают коней, но догнать Ворона не могут.

Наконец я останавливаюсь. Меня обступают солдаты.

— Это не конь, а зверь! — восторгаются они с завистью и будто диковину рассматривают Ворона. — Как его зовут?

— Ворон! — с нескрываемой гордостью говорю я. И кличку «Ворон» произношу теперь по-новому.

Но хороший конь требует и хорошего всадника. А кавалерист из меня был, откровенно сказать, неважный.

Как-то на занятиях мы преодолевали препятствия. Ворон берет их изумительно красиво. Начальник заставы то и дело выкрикивает:

— Брать так, как младший сержант Гавриленко!

Я радуюсь, а потом замечаю, что капитан Егоров смотрит на меня довольно хмуро. Вечером он вызывает меня в канцелярию.

— Вы, — говорит, — совсем не умеете сидеть в седле. Когда конь идет на препятствие, задерживаете его, сбиваете; вас выручает Ворон. На другом коне вы бы ни одного препятствия не взяли.

Он поручает сержанту Хайдарову подучить меня, а то, мол, неудобно делать командиру отделения замечания перед строем.

Манеж, на который я раньше смотрел равнодушно, теперь становится моим излюбленным местом. Здесь я почти каждый день занимаюсь с Вороном. Иногда сам, а чаще с Хайдаровым — лучшим кавалеристом заставы. Он показывает мне, как посылать коня на препятствие, рубить клинком, садиться и соскакивать на ходу.

Смотрю я, как легко сам он сидит в седле, — даже зависть берет. А как он рубил двумя клинками. Конь мчится, сверкает над головой то один клинок, то другой, точными ударами рассекает лозу. Ни одна не оставалась несрубленной.

Демонстрировал он свое искусство обычно на Вороне. Конь хорошо понимал его. Я с затаенным дыханием следил, как Ворон, идя на препятствие, быстро перебирал тонкими ногами. Шея его была гордо выгнута, широкие ноздри раздувались.

Хайдаров до самозабвения любил лошадей и эту любовь сумел привить мне. Однако немало пота я пролил, прежде чем научился рубить лозу, как Хайдаров, преодолевать препятствия, делать свечу, заставлять коня ложиться на землю.

Однажды мы шли на охрану границы. Вблизи овринга спешились и повели коней в поводу.

Вдруг овринг затрещал и проломился. Я успел ухватиться рукой за выступ камня, а Ворон сорвался в реку. В первое мгновение я подумал, что конь разбился. Быстрое течение понесло его и скрыло за поворотом. Я кое-как выкарабкался на тропу и побежал назад. Вскоре мне стала видна река на большом протяжении, и я сразу заметил Ворона, который старался выплыть к нашему берегу. Однако течение прибивало его к сопредельной стороне. Потом Ворона затянуло в небольшой заливчик и выбросило на каменную плиту.

Меня охватил ужас. Что делать? Конь на чужой земле. Значит, пропал Ворон!

По телефону соединяюсь с начальником заставы. Он приказывает наблюдать за Вороном. Я спускаюсь к реке. Ворон тоже видит меня и нетерпеливо перебирает ногами.

— Ворон! Ворон! — зову я.

Конь слышит, но не решается прыгнуть в бушующий, мутно-желтый поток. Над ним громоздятся угрюмые, отвесные скалы, к которым невозможно подойти, и это меня несколько успокаивает: если даже на том берегу коня заметят, его не смогут угнать.

— Ворон! Ворон!..

Конь жалобно ржет и мечется из стороны в сторону. Край плиты, на которой он стоит, полого опускается в реку. Ворону стоит только ступить, как течение само прибьет его к нашему берегу. Но он боится, топчется на месте и ржет так жалобно, словно зовет меня на помощь. Вместе с Хайдаровым подбегает начальник заставы.

— Не ожидал я от вас этого, — сурово говорит он.

Я пытаюсь оправдаться:

— Овринг обвалился.

— «Овринг, овринг»! — сердито повторяет он. — Вы, младший сержант, должны были видеть, куда ведете коня.

Я силюсь что-нибудь придумать. Но как, как заставить Ворона спуститься в воду?

— Есть способ выручить коня, — помогает мне Хайдаров.

— Ну? — быстро спрашивает капитан.

— Надо принести сена. Ворон проголодается и, увидев его, переплывет реку.

— Пожалуй, это идея, — соглашается Егоров.

Капитан немедленно послал на заставу за сеном. Вскоре ленивый обозный конь, понукаемый солдатом Кравченко, подъехал к тому месту, с которого я так и не сходил, наблюдая за Вороном.

Взяв клочок сена, я стал приманивать Ворона. Он заржал с каким-то хриплым стоном, но броситься в реку все-таки не решился. Я чуть не заплакал от досады.

— А вы Серко покормите, — внезапно посоветовал Кравченко. — Ворон увидит и разозлится. А со злости-то и переплывет.

Я не очень поверил в это, но все же стал кормить обозного коня.

Ворон рассвирепел. Он затанцевал, встал на дыбы, потом вдруг сделал прыжок и как-то боком, неуклюже погрузился в воду.

— А! — воскликнул Кравченко. — Что я говорил!

Ворон стремительно рассекал волны, борясь с течением. Минут через пять он был уже на нашем берегу.

С тех пор я настойчиво стал приучать Ворона не бояться горных потоков. Десятки раз я переплывал с ним реки, иногда вдруг неожиданно сталкивал в воду с обрыва и, наконец, добился своего.

С каждым днем я все больше и больше привязывался к Ворону. Да и конь привязывался ко мне. Я, чем только мог, баловал своего любимца. Частенько оставлял для коня сахар от завтрака. Ворон уже знал, что у меня в кармане для него всегда есть лакомство, и в конюшне первым делом тыкался в ладонь своим мягким носом: дай, мол, сахару.

Однажды весной мы с сержантом Хайдаровым поехали на охоту. В Джагарской щели нас застал ливень. Мы скоро убедились, что переждать его невозможно, и, промокшие, повернули назад, к заставе.

Настроение было мрачное, как и погода. Глубокая Джагарская щель казалась темной и неприветливой. По каменистому дну петлял ручеек, набухая под тугими струями дождя.

Мы двигались, ничего не подозревая. Вдруг сзади послышался певучий треск гальки. Я оглянулся и оцепенел. На нас с огромной быстротой несся желтый вал высотою в несколько метров.

— Берегись! — крикнул я.

Наши кони испуганно рванулись вперед. Все громче, с шипеньем и грозным гулом, нарастал позади рев воды. И вот поток настиг нас, опрокинул, смял… Оглушенный, захлебываясь, я судорожно ухватился за луку и каким-то чудом удержался в седле.

Вскоре Ворон вынырнул из мутно-желтых волн. Он отфыркивался, высоко задирая голову. То и дело меня накрывало водою. Я тоже отфыркивался, выплевывая хрустящий на зубах песок. Нас несло с невероятной скоростью. Будто во сне видел я мелькающие скалы.

Только за поворотом течение замедлилось, сдерживаемое утесами.

Ворон подплыл к скале. Я обрадовался и, ухватившись за каменный выступ, повис над водой. Ворон почувствовал облегчение и выплыл на быстрину. Его сразу подхватило, понесло вниз. Я с ужасом понял, какую совершил ошибку. Держаться так я долго не смогу, а выбраться на скалу невозможно. Вот теперь я погиб! Смотрю на побелевшие пальцы, и кажется, они сейчас разожмутся.

Я стараюсь не шевелиться, чтобы сохранить силы, но руки деревенеют.

В отчаянии поворачиваю голову и вдруг вижу Ворона. Оказывается, его не унесло, а кружит на одном месте.

— Ворон! Ворон! — кричу я что есть силы.

Голос сливается с ревом потока, но конь слышит меня и, точно понимая, старается подплыть. Его сбивает течением, но он упрям.

— Скорее, Ворон, скорее!

Пальцы разжимаются. Еще мгновение — и я сорвусь в пучину.

— Ворон, Ворон, сюда!

Вот он уже подо мной. Я прыгаю в седло. Волны подхватывают нас и несут дальше по течению.

Ворону тяжело держать меня на спине. Он погружается с головой в воду. Я крепко держусь, чтобы не выпасть из седла.

В конце концов мы выплываем из расщелины. Поток растекается по равнине и мельчает. Конь ступает на твердый грунт. Мы выбираемся из воды. Ворон тяжело дышит. Вымокшая черная шерсть на нем пригладилась и блестит.

Я в изнеможении опускаюсь на камень, а в голове одна мысль: что с сержантом Хайдаровым? Как помочь ему?

— Отдыхай, Ворон, — ласково говорю я, — нам предстоит еще большая работа.

Конь, по привычке, хватает меня губами за руку: давай сахару. Я машинально опускаю руку в карман. Но там только липкая жижа. Сахар весь размок.

Вскоре вода спадает. Из расщелины выезжает сержант Хайдаров. Он легко отделался: поток сразу выбросил его на скалы.

Сами понимаете, что после этого случая моя любовь к Ворону стала еще сильней.

Вскоре меня назначили старшиной и хотели перевести на другую заставу. Я упросил коменданта оставить меня здесь, чтобы не разлучаться с Вороном. А вскоре произошло вот какое событие.

Как-то ночью один из наших нарядов задержал контрабандиста. В этом для нас не было ничего необычайного. Контрабандистов мы задерживали частенько. Вероятно, мы отправили бы его утром в комендатуру. Но, на счастье, у нас остановился на ночь проездом капитан — следователь из штаба отряда, который захотел тотчас же допросить задержанного. И вот по заставе разнеслась тревожная весть. Контрабандист был послан из-за рубежа для отвода глаз. В то же время нашу границу пересек крупный иностранный агент.

Застава немедленно была поднята «в ружье».

Вместе с рядовым Макаровым я выехал на проверку контрольно-следовой полосы.

Мы ехали, внимательно осматривая распаханную землю, на которой заметен любой след. Вдруг я увидел на полосе три небольших белых камня. Тревожная догадка молнией вспыхнула в сознании: вот здесь он прошел.

Я соскочил с коня и стал осматривать землю. Следов не было заметно на каменистой почве. Поднял камень. Вмятина под ним свежая. Значит, я прав.

Быстро перебежав полосу, я спустился к реке. И тотчас же обнаружил след каблука.

Макаров вдруг позвал меня:

— Смотрите, товарищ старшина!

Он держал в руках водолазный костюм. Так вот почему переход нарушителя не был замечен!..

Надо было немедленно принимать решение. И я его принял. Неизвестный, конечно, пошел в сторону гор. Там легче укрыться. Вероятней всего, он двинулся в ущелье. Но там кишлак. Если нарушитель знает об этом, то он ущельем не пойдет. А если не знает?..

— Скачите на заставу! — приказываю я Макарову. — Пусть немедленно свяжутся с кишлаком. А я пойду по гребню на перевал.

Я замечаю, что Макаров разочарован. Вместо того чтобы преследовать врага, задержать его, приходится ехать на заставу… Но приказ есть приказ, а время не ждет. И Макаров, бросаясь в седло, с ходу берет галопом.

Необходимо отыскать хоть какой-нибудь след, ведущий в горы. Но как его найдешь на скалах? Я направил Ворона к осыпям у подножия хребта.

Следов нигде нет. Агент опытен — он обходит осыпи. И вдруг я замечаю возле скалы свежий кусочек глинистой породы. Еще один. Нет, это не осыпь. Неоткуда осыпаться глине. Значит, враг прошел здесь.

С камня на камень я заставляю Ворона взбираться вверх, по скалам. И вскоре на выступе, припорошенном сухой глиной, обнаруживаю отпечаток каблука, еле заметный при свете разгорающейся зари. Да, ошибки быть не может — это чужой след.

Теперь, твердо зная направление, я тороплю коня. Он, словно горный козел, прыгает по скалам. Мы взбираемся все выше и выше.

Не доезжая перевала, я останавливаюсь. Внезапно Ворон поворачивает голову в сторону одного из ущелий и тревожно поводит ушами. «Туда! Спасибо, Ворон!.. А я-то еще раздумывал, что делать дальше!..»

Я знал, что это ущелье сквозное. Оно выводит на горное пастбище. Интересно, успели ли пастухи выгнать сегодня овец? Есть ли там люди?

Ворона не надо подхлестывать. Он скачет галопом. И вот впереди я вижу человека. Он оглядывается, пригибает голову и бросается вперед.

— Скорее, Ворон!

Словно камень, выпущенный из пращи, вырывается Ворон из ущелья на простор. Да, стадо уже здесь. Вон и пастухи. Вон их лошади пасутся на траве!.. Лошади? Неужели?! Да, так и есть. Как же я не учел этого?! Неизвестный подбегает к лошади и с разбегу вскакивает на нее. Пастухи закричали, побежали к нему, размахивая руками, но он уже настегивал коня и мчался прочь.

Началась погоня. Ворон устал, взбираясь на скалы, а под нарушителем была свежая, отдохнувшая лошадь. Сумеем ли настигнуть?

— Ворон! Ворон!.. — шепчу я и чувствую, как напряжен конь: он словно превратился вдруг в сгусток крепких, будто пружины, мышц. И в то же время я вижу, что расстояние между мною и нарушителем все увеличивается. — Ворон! — в отчаянии кричу я.

И Ворон понял. Ветер засвистал у меня в ушах. Одной рукой крепко держусь за повод, другой снимаю карабин. Теперь я вижу, что расстояние между мною и нарушителем сокращается. Он тоже видит это и вытаскивает пистолет.

Он выстрелил не целясь. Пуля сорвала с меня фуражку. Это был настоящий снайпер. Я бы и сам мог выстрелить. Может быть, я даже попал бы в него. Но мне надо было во что бы то ни стало взять его живым.

Пастбище кончается. Снова скалы. Нарушитель опять оборачивается, но, прежде чем он успевает выстрелить, я на всем скаку дергаю повод и поворачиваю Ворона вправо, за скалу. Пуля шлепается в камень над моей головой. Осколки осыпают меня и Ворона.

И снова в погоню! Я с надеждой гляжу на следующую скалу. Что, если пуля этого снайпера настигнет меня? Ведь он может уйти!.. А впрочем, куда же он теперь уйдет? О нем знают на заставе, его видели пастухи… И я бросаюсь вперед, уже не думая о грозящей опасности.

Снова выстрел, еще один… Пули свистят над головой. И вдруг Ворон как-то странно дергается. Но в следующий миг он рывком настигает лошадь врага.

Помню только, что почти нечеловеческим ударом я выбил из руки нарушителя пистолет…

Когда по моему следу через полчаса ко мне подъехали бойцы, враг был уже связан. А Ворон, бедный мой Ворон!.. Пуля врага попала ему в глаз. Он мотал мордой, фыркал. Как мне жаль его было!.. Этого не передать словами…

Мы возвращались на заставу. И Ворон все норовил повернуть вправо — ведь он видел теперь только одним глазом.

Вот как потерял глаз мой боевой друг, мой конь, которому до сих пор я не знаю равных.