Грань времени

2

23 июля 1905 года, 8:06 утра

– Получилось! – Достаю медальоны из кармана и машу ими перед собой.

– Я и не сомневался, – Кирнан сидит на деревянном ящике, скрестив ноги, точно так же, как и перед моим уходом, и все так же улыбается. Для него прошла всего минута с тех пор, как я отправилась в Даллас, чтобы забрать ключи у Тимоти и Эвелин.

Эта кладовая занесена в список как официальная стабильная точка ХРОНОСа – одно из тех мест, куда историки могут переместиться между 1898–1932 годами. В первый раз в Бостон я прибыла в 1905 году, посреди ночи, выскользнув из кладовой в мрачное помещение. Прямо у двери я оставила конверт с именем Кирнана на лицевой стороне и ничем больше, кроме клочка бумаги с сегодняшней датой и временем: 7 утра. Для меня это случилось три недели назад, и я дважды возвращалась с тех пор, чтобы получить решение Кирнана о том, как именно мы заберем эти два медальона.

– Возможно, для тебя это было очевидным, – возражаю я. – Но какое-то время все было довольно шатко. Эвелин поняла, что они, скорее всего, мертвы.

Он пожимает плечами, его темные волосы падают на плечи.

– Кажется, это случилось и в прошлый раз. Тогда ты сказала мне, что Кэтрин была против того, чтобы твой отец вмешивался, но ты настояла. Тимоти и Эвелин все равно было бы легко убедить. Кто может отказать в такой просьбе собственной внучке?

– Эм… Сол Рэнд, наверное? Иначе я бы просто подошла к нему и сказала: «Пожалуйста, дедушка, брось свой коварный план по захвату мирового господства. Ради меня».

– Ты права, – со смешком соглашается Кирнан. – Я должен был уточнить, что любой человек, имеющий хотя бы долю сострадания, не отказался бы от этой просьбы. Но, возможно, тебе стоит найти Сола и попытаться. Вдруг он просто помешан на красивых зеленых глазах?

Я чувствую, как румянец заливает мое лицо, поэтому отворачиваюсь и делаю вид, что меня очень заинтересовали коробки с табаком на полках позади меня. Я поднимаю крышку одной из них и делаю глубокий вдох. Трубочный табак с насыщенным, землистым ароматом – нисколько не похожим на дым сигарет, которым я вынуждена дышать, гуляя вдоль тротуаров Вашингтона. Было время, когда я наслаждалась запахом костра в зимние ночи, но после моей недавней встречи с Г. Холмсом на Всемирной выставке от малейшего запаха дыма бросает в дрожь. Если бы Кирнан не вернулся, чтобы спасти меня той ночью, я стала бы одним из тех многих скелетов, найденных в отеле.

– Итак, кто следующий? – спрашиваю я его. – То есть за какими медальонами она отправилась в следующий раз?

Она – другая-Кейт, та, которую, я уверена, Кирнан хотел бы видеть на моем месте. Прошлая Кейт, которой больше не существует из-за Сола, изменившего хронологию.

– Я помню, что мы продолжили работу из моей комнаты, – он делает еле заметный акцент на слове «мы», но я знаю, что он пытается напомнить мне, что другая-Кейт – просто часть меня, даже если я не могу вспомнить ее.

Кирнан протягивает мне руку:

– Это недалеко отсюда. Ну что, пойдем?

– Мне нужно вернуться домой. Кэтрин ждет.

– Ох. Я думал, что ты отправилась домой, прежде чем вернуться сюда. – В его голосе слышится намек на вопрос. Знаю, он думает о том, почему я сразу же разделила радость с ним, а не с бабушкой, папой и Коннором.

Я и сама удивляюсь этому. Я отправилась в Бостон 1905 года, даже не задумавшись. Однако, глядя на свои ботинки, я понимаю, что не могу остаться, даже если бы захотела. Юбка до колен, свитер и коричневые оксфорды были достаточно скромны для Далласа 1963 года, но здесь они привлекут слишком много внимания.

– Я вернусь позже.

– Не говори глупостей, – отвечает он, направляясь к высокому шкафу в задней части кладовой. – Мы вместе знаем, что ты вернешься к Кэтрин спустя мгновение после твоего перемещения, так что они никогда не узнают, что ты задержалась. И я знаю, как решить твою проблему с одеждой.

Кирнан открывает дверцу шкафа и достает платье на мягкой вешалке. Это цельное платье, которое по задумке выглядит как костюм: белая блузка с широким вырезом, как у девушек Гибсона[4], а темная узкая юбка, наверное, будет мне по щиколотку. Он снимает платье с вешалки и разворачивает его, открывая вид на длинный ряд жемчужных пуговиц. Раздается легкий треск, когда он тянет ткань в стороны, и мне поначалу кажется, что ткань порвалась. Затем я замечаю белую полоску липучки, бегущую по спинке платья.

– Это так не в стиле ХРОНОСа, – говорю я, подавляя смех и качая головой. Кэтрин чуть не вышла из себя, когда поймала меня с розовой зубной щеткой в 1893 году, так что я знаю, она ни за что бы не одобрила это.

– Мы не в ХРОНОСе. И с дюжиной жемчужных пуговиц было бы очень непросто одеваться и раздеваться, не так ли?

За улыбкой Кирнана скрывается легкая грусть. Наверное, это должно было прийти мне в голову сразу, но только сейчас я осознаю, что другая-Кейт взяла липучку в 1905 год. Это было ее платье. Я решаю не думать о том, зачем ей приходилось раздеваться в спешке.

Платье кажется достаточно большим, чтобы надеть его поверх моей узкой юбки и кофты, поэтому я снимаю только кардиган и вешаю его на крючок в шкафу. Затем я влезаю в платье, которое Кирнан придерживает расстегнутым, и поворачиваюсь, чтобы он застегнул липучку. Он соединяет края платья, а затем медленно проводит ладонью по моей спине, от шеи до талии, чтобы запечатать липучку. Я ощущаю тепло его руки сквозь ткань, и легкая дрожь пробегает по телу.

Так нельзя, Кейт. Он не Трей, а ты не его Кейт, напоминаю я себе. Сейчас важно думать только о том, как остановить Сола и киристов. Я стараюсь выглядеть серьезно, когда поворачиваюсь к нему лицом.

Он протягивает мне пару коричневых туфель на низком каблуке с ремешком, избавив от необходимости застегивать пуговицы. Улыбнувшись, снимаю с ног свои туфли. Я собиралась убрать их обратно в шкаф, но Кирнан тут же достает маленькую сумку на шнурке и кладет в нее мои туфли и свитер.

Я бы все же предпочла джинсы, футболку и кроссовки, но это уже намного лучше того наряда 1893 года, который мне пришлось носить во время нашей с Кирнаном последней вылазки. Да, тогда ему было лет восемь, и мне приходилось опускать взгляд, чтобы увидеть его.

Застегнув последний ремешок на туфле, я встаю. Кирнан в этот момент слегка отодвигает мои волосы в сторону.

– Может, мне лучше собрать их? Не хочу привлекать внимание полиции нравов, – говорю я, но мой голос прерывается, когда я замечаю его взгляд на моем шраме.

– Нет, – говорит он. Голос звучит жестче: – Оставь так.

– Кирнан, все в порядке. Правда. Он уже совсем не болит, немного макияжа, и никто его не заметит. – Он, вероятно, помнит, что я редко пользуюсь косметикой, если только другая-Кейт не имела обратных наклонностей. Но мне нужно что-то сказать, потому что невозможно смотреть на его обиженное лицо. – Ты сделал все что мог. Я могла бы умереть, но я все еще здесь, верно? Вполне здорова. И готова спасать наш мир.

Его губ касается легкая улыбка, а потом он наклоняется и прижимается к шраму, почти невесомо, только на мгновение. Я чувствую, что напрягаюсь, и отступаю назад. Он мягко повторяет:

– Оставь. Мне нравится так. И мне плевать, что думают эти надзирательницы Бостона.

Кирнан щелкает маленьким металлическим крючком, который запирает тонкий деревянный лист, служащий импровизированной дверью между табачной лавкой и этим складом.

– Подожди, – говорю я. – Ты сказал, что Джесс – твой друг, но как много он знает? То есть знает ли он, что я из будущего?

Он качает головой.

– Тогда как же, по его мнению, я сюда попадаю?

– У меня есть ключ от магазина. – Он достает его из кармана и подбрасывает на ладони, прежде чем спрятать обратно. – Я работал здесь некоторое время. И даже ночевал в этой кладовке несколько месяцев. Когда мы с тобой встречаемся здесь, я всегда прихожу, когда здесь закрыто или когда он отлучается на несколько минут.

– Что именно, по его мнению, мы здесь делаем?

На лице Кирнана снова расцвела ухмылка:

– Как я уже сказал, он мой друг. А джентльмены не задают лишних вопросов. Ты ему нравишься, Кэти. Просто улыбнись ему и скажи спасибо.

– Спасибо за чт… – начинаю я, но он уже распахивает дверь, так что я натягиваю улыбку и выхожу следом за ним.

Кирнан сказал, что Джесс его друг, так что я ожидала увидеть кого-то в возрасте двадцати лет, или, по крайней мере, чуть моложе моих родителей. Я определенно ожидала увидеть кого-то моложе Кэтрин и Коннора. Этот парень выглядел так, будто ему за восемьдесят. У него седовато-белая борода, доходящая до середины груди, и он слегка горбится, доставая из маленького деревянного ящика стеклянную банку с синельной проволокой. Я с удивлением замечаю, что синельная проволока в 1905 году во многом такая же, как и сегодня, за исключением того, что она белая, а не ярко-неоновая, как та, которую мы использовали для поделок в детском саду.

Услышав звук закрывающейся двери, старик поднимает голову. Он слегка прищуривается, затем широкая улыбка озаряет его обветренное лицо.

– Мисс Кейт! Я очень рад снова видеть тебя! Ты плохо обошлась со мной, вот так сбежав. – Он медленно приближается к нам и крепко обнимает меня. Сначала я немного напрягаюсь, но он пахнет тепло и знакомо, очень похоже на табак, который я нашла в его кладовке. Через мгновение я отвечаю на его объятия, бросая на Кирнана вопросительный взгляд. Кто этот мужик?

– Я же говорил тебе, что она вернется, Джесс. Она просто была… сначала в Нью-Йорке, потом в Вашингтоне. С бабушкой.

Джесс бросает на меня скептический взгляд, а потом смеется:

– А мне кажется, ты просто пожадничал и спрятал ее ото всех. Как я уже говорил тебе, Кейт, когда ты устанешь от его игр, просто дай мне знать, и я скажу своей Амелии, что она может собирать свои вещички.

– Да ладно тебе, старый ты похотливый козел, – говорит Кирнан. – Этот магазин завтра же закроется, если Амелии не понравится твое поведение, и ты это прекрасно знаешь.

Я удивленно приподнимаю бровь, услышав слова Кирнана – вот вам и уважительное отношение к старшим в «старые добрые времена». Но Джесс только хихикает и бросает Кирнану маленькую деревянную коробочку, которую тот легко ловит одной рукой.

– Отнеси это в дальнюю комнату, парень. И не забудь поставить ее на верную полку, иначе мои старые глаза ее не найдут. А я принесу из холодильника то, что нужно мисс Кейт.

Джесс уходит, шаркая, и Кирнан наклоняется ко мне:

– Имбирный эль, – шепчет он, прежде чем вернуться в кладовую.

И это действительно имбирный эль, бледно-коричневый, в высокой прозрачной бутылке, на которой выгравированы слова «Clicquot Club». Джесс избавляется от крышки открывалкой, прикрепленной к стойке сбоку, втыкает бумажную соломинку и протягивает мне.

– Благодарю.

– Не стоит благодарности.

Я делаю большой глоток содовой, и меня тут же охватывает приступ кашля. Ощущение, будто вдохнула сырого имбиря, пряно-сладкого и настолько мощного, что перехватывает дыхание.

– Ты в порядке? – смеется Джесс. – Ты должна была уже привыкнуть. Эту дрянь нужно пить аккуратнее.

К тому времени, как я отдышалась, Кирнан успел вернуться. Теперь и он смеется.

Я бросаю на него раздраженный взгляд и улыбаюсь Джессу:

– Да, я в порядке. Наверное, не в то горло попало. Сколько я тебе должна?

Как только эти слова слетают с моих губ, я вспоминаю, что все мои деньги лежат в кармане свитера, в кладовой. И все они датируются не ранее чем 1950-ми годами. Поэтому я испытываю облегчение, когда Джесс говорит:

– Ни пенни, и ты это знаешь, юная леди. Просто не забудь еще раз поблагодарить своего дядю за меня.

Кирнан обнимает меня за плечо и тянет к двери, на ходу хватая два темно-коричневых леденца из маленькой банки, стоящей на краю прилавка.

– Таблеток у тебя достаточно, Джесс?

Старик кивает и снова улыбается:

– Должно хватить до конца года, если только не обострится. – Он переводит взгляд на меня. – Если твой дядя когда-нибудь решит продать еще этих маленьких красавиц в Бостоне, дай мне знать. Я освобожу целую полку.

Я пытаюсь скрыть свое замешательство и успеваю слегка махнуть рукой Джессу, когда Кирнан выводит меня на тротуар.

– Что это было? – спрашиваю я, как только мы оказываемся вне пределов слышимости.

Кирнан движется к внешнему краю узкого тротуара, который немного выше грязной проезжей части. Он берет меня за руку и, пройдя несколько витрин, ведет к перекрестку с более широкой мощеной дорогой. Около дюжины повозок, запряженных лошадьми, несколько велосипедов и одинокий автомобиль осторожно двигаются по дороге, лишь немного опережая нас.

– Джесс думает, – отвечает Кирнан, – что твой дядя работает аптекарем в Нью-Йорке и торгует одним уникальным препаратом от артрита. Ты упаковала немного противовоспалительного в старую жестяную коробку, и с тех пор Джесс чувствует себя намного лучше.

– Вау. Кэтрин бы наверняка взбесилась.

– Кэтрин не обязательно знать об этом. По крайней мере, раньше ты говорила так…

Кирнан замолкает, вероятно заметив выражение моего лица. Мне начинает немного надоедать то, что меня путают с другой-Кейт. Я впервые вижу Джесса, и, конечно, я не могла бы сказать ничего подобного. Но вряд ли ситуация улучшится, если я снова напомню Кирнану, что я не она, что она даже не существует в этой временной линии. Он знает это лучше, чем кто-либо другой.

– Подожди… – останавливаю его я. – Почему Джесс помнит другую… меня? У него ведь нет ключа ХРОНОСа.

– Эм… нет. Но я был у него дома, когда произошел сдвиг. Тот самый, который… забрал тебя. Понимаешь, от этих временных сдвигов у меня кружится голова.

Я киваю. Даже воспоминания о тех случаях, когда я ощутила эти изменения, бросают в дрожь. Когда произошел последний, я рухнула на пол, в то время как вокруг меня в кабинете тригонометрии образовывалась новая реальность.

– Так вот, – продолжает Кирнан, – Джесс увидел выражение моего лица и схватил меня за плечо, когда я споткнулся. И бедняга с тех пор балансирует между двумя наборами воспоминаний: одним, в котором киристов можно было по пальцам пересчитать, и другим, в котором одна из его дочерей киристка. Он помнит о внуке, которого никто, кроме него, не знает. Его семья решила, что он пережил инсульт или свихнулся, хотя во всем остальном он бодр как огурчик.

– Печально, – я делаю еще один осторожный глоток имбирного эля и оглядываюсь через плечо на витрину: «Джон Джессап, отличный табак и всякая всячина» – и задаюсь вопросом, сколько еще людей случайно соприкоснулись с медальоном или с кем-то, кто его носит. И сколько из них находятся в психиатрических лечебницах? – Мне жутко не нравится то, что его втянули во все это. Но он, кажется, справляется с этим, учитывая обстоятельства.

Кирнан одаривает меня улыбкой:

– Он убежден, что свихнулись все остальные, – Кирнан откусывает кусок леденца, и странный, тошнотворно-сладкий запах наполняет воздух. Я морщу нос.

– Что это за штука?

– Конфеты из шандры, – говорит он, похрустывая. – Хочешь? – машет леденцом у меня под носом.

– Нет, – отталкиваю его я. – Пахнет ужасно. Мне не нравится.

На его лице проскальзывает тень дразнящей улыбки.

– Конечно, любовь моя. Они никогда тебе не нравились.

Его дом оказался немного дальше, чем я себе представляла, хотя я предполагаю, что фраза «это недалеко отсюда» может иметь немного другое значение в 1905 году. Кирнан ловко уводит меня подальше от зданий, у стен которых лужи отходов гниют под летним солнцем. Я понимаю, что у жильцов нет выбора, учитывая отсутствие системы канализации, но все же из-за этого нашу прогулку сложно назвать приятной.

Когда мы добираемся до его дома, компания исхудалых, чумазых детей сидит на корточках в подъезде, играя в камешки, а когда мы поднимаемся на пятый этаж, встречаем несколько других, сидящих на лестничных площадках. Кирнан останавливается на последней площадке, чтобы поболтать с белокурым мальцом лет шести.

– Маленький тест на знание манер, Гейб. У меня есть лишний леденец. Заберешь его или мне сначала предложить его этой даме?

– Ты должен предложить это ей, – говорит мальчик, оценивая меня своими большими голубыми глазами. – Но я возьму его, если она не захочет.

Я улыбаюсь мальчику и толкаю Кирнана в плечо.

– Хватит его мучить. Ты же знаешь, что я не хочу этой гадости.

Кирнан ухмыляется и достает из кармана леденец. К нему прилипло немного ворса, но малыш даже не потрудился его осмотреть.

– А ты что скажешь, Гейб? – спрашивает Кирнан.

Мальчик отвечает что-то, похожее на «спасибо», что было довольно трудно разобрать, ведь он уже с энтузиазмом принялся за конфету.

Мы пересекаем коридор, и Кирнан открывает дверь с надписью «№ 411». Комната аккуратная, маленькая и душная. На полу перед дверью лежит какая-то белая крошка, и я подозреваю, что это осыпающийся потолок. Двуспальная кровать с потертым стеганым одеялом втиснута в дальний правый угол, рядом со старым ящиком из-под табака, который служит тумбочкой, а к стенам прикреплена веревка с куском красной ткани, натянутой так, чтобы образовать занавес, закрывающий противоположный угол от чужих глаз. Повсюду громоздятся стопки книг.

Одинокое окно выходит на аллею. Сначала мне кажется, что именно поэтому его комната напоминает мне мою собственную в мамином таунхаусе. Я не раз ударялась головой о свой низкий потолок, а я всего на сантиметров восемь выше полутора метров, так что здесь должно быть немного тесновато для такого высокого человека, как Кирнан.

Затем я замечаю другую причину, по которой комната выглядит так знакомо. Потолок Кирнана покрыт светящимися в темноте звездами, такими же, как и в моей комнате.

Кирнан закрывает за нами дверь, бросает сумку с моими туфлями и свитером на кровать и открывает окно. Он сидит на полу, скрестив ноги, и подсовывает под кровать увесистую книгу.

– Садись. Здесь нет стула, поэтому придется либо на кровать, либо на пол, – он выглядит немного напряженно и, кажется, избегает моего взгляда, как будто что-то ищет.

Я сажусь на край кровати и снова оглядываю комнату. Не хочу спрашивать, но все равно выпаливаю:

– Это то место, где ты жил… раньше? То есть когда?..

– Да.

Я чувствую, как румянец приливает к моим щекам. Судя по тому, что сказал Кирнан, другая версия моего тела, на несколько лет старше, да – но все же моего тела, – провела здесь с ним немало часов. В этой самой кровати. Я прикусываю губу и придвигаюсь чуть ближе к краю.

– Я думал переехать куда-нибудь еще, может, поближе к работе, к Ньютону, – говорит он, все еще не глядя на меня, – но я хочу еще немного побыть рядом с Джессом. Ему нужно общение с кем-то, кто не считает его сумасшедшим. И здесь недалеко от поезда, так что…

– Ты больше не работаешь на Джесса?

Он качает головой, отвечая:

– Я иногда помогаю ему, но он уже не может позволить себе держать меня на полной ставке. И у меня есть кое-что еще. Кое-что, над чем мы… над чем я работал раньше. – Кирнан берет с тумбочки перочинный нож, обнажает тонкое лезвие и начинает ковырять одну из половиц. – Эта дурацкая доска опять застряла, – говорит он. – От жары половицы постоянно раздуваются.

– Так… где ты сейчас работаешь?

– Наверное, это можно назвать парком развлечений, – он на мгновение поднимает голову и одаривает меня своей ухмылкой. – Приходи в субботу и увидишь меня в действии.

Он не ждет ответа. Просто дергает доску, вытаскивает ее, а затем стучит костяшками пальцев по нижней стороне кровати. Я ожидаю, что он вручит мне настоящий список, написанный на бумаге, но это дневник ХРОНОСа.

– Не знала, что он у тебя есть.

– Есть, – говорит он, разглядывая свои ободранные костяшки. – Но это не мой. Он…

Кирнан останавливается и делает глубокий вдох, прежде чем продолжить:

– Ее. Он принадлежал Кейт, ты можешь взять его. Тебе он понадобится больше, чем мне.

Я открываю тонкую книгу, которую можно описать как застрявший в обложке старой брошюры iPad из двадцать четвертого века. В ней есть страницы, похожие на сенсорные экраны. Не считая обложки, этим устройством с трудом можно было бы обмануть кого-либо, кто хоть немного попробовал бы его изучить в восемнадцатом веке или в любом другом, где бы ни была другая-Кейт, но все же это немного лучше, чем просто открывать высокотехнологичное устройство прямо у всех под носом.

На обложке от руки написано имя моей бабушки, как и в дневнике, который она дала мне, когда впервые сообщила, что я унаследовала способность активировать эти устройства. Я провожу пальцем по первой странице. Слова, написанные цветистым почерком, который явно не похож на мой, начинают прокручиваться вверх.

– Исследования Кэтрин хранятся на первых нескольких страницах, – говорит Кирнан, – но если ты пролистаешь дальше, сможешь найти более новые записи, с довольно подробной информацией о перемещениях, которые ты совершала – что пошло по плану, что пошло не по плану и прочее.

– Вау, впечатляет. Это сэкономит нам немало времени. Кэтрин будет…

– Эм… слушай. Возможно, тебе лучше проверить записи, прежде чем показывать их кому-либо. Некоторые из них – сплошная брань, в основном о Кэтрин. Возможно, тебе захочется выбрать из всего этого что-то, чем можно поделиться. И тебе не… – он качает головой и продолжает: – У Кейт не хватало терпения все писать вручную. Поэтому все ее заметки записаны на видео, так что тебе, вероятно, стоит подождать, прежде чем возвращаться домой.

Об этом не может быть и речи. Я не люблю смотреть на себя даже на обычных семейных видео, поэтому мне и без Кирнана будет достаточно трудно просматривать записи в дневнике, оставленные этой мной-которая-не-я, и ему, вероятно, все еще больно слышать ее голос, который, конечно, такой же, как и у меня, поэтому я просто с минуту сижу молча.

Чувствую мягкое прикосновение к своей лодыжке.

– Что-то не так, Кейт?

Я качаю головой, а он только вопросительно поднимает брови. Он знает, что я что-то скрываю. Но я не знаю, как выразить словами то, что я чувствую.

– Все в порядке там, в двадцать первом веке?

Я киваю, отвечая:

– Кэтрин с Коннором вернулись из поездки. Она набрала несколько килограммов, так что, думаю, ей стало немного лучше. Мы с папой перевезли наши вещи из коттеджа в кампус, так что половину недели я провожу у Кэтрин, а вторую половину – с мамой. И я снова занимаюсь карате, если это можно так назвать, – беру частные уроки у сэнсэя Барби, как бы забавно это ни звучало, дважды в неделю.

Он странно смотрит на меня, и я понимаю, что в его голове возник не тот образ, который стоял у меня перед глазами, когда я впервые услышала это имя: высокая длинноногая блондинка с конским хвостом и непропорционально большими сиськами. На самом деле она всего на пару сантиметров или около того выше моих полутора метров восьми сантиметров, почти вдвое тяжелее меня и каждый понедельник и среду выжимает из меня все соки в течение часа, даже не моргнув. Кирнан, вероятно, даже не знает, что такое сэнсэй, так что я просто продолжаю:

– А еще я отпраздновала свое семнадцатилетие. Снова. В общем, в основном все как раньше. Если не считать случайных путешествий в пространстве и времени.

И моих снов, но я не упоминаю ни о них, ни о том, что последние несколько месяцев прошли очень непривычно. Прошлой весной, когда я еще жила в другой временной линии, я старалась успевать за школьной программой, хотя не могла посещать школу по той простой причине, что не было никаких документов, подтверждающих мое существование. Поэтому занятия в последние несколько недель моего первого года в старшей школе относительно легко мне давались, за исключением случаев, когда я натыкалась на что-то новое для меня в этой реальности – какого-нибудь президента или известного писателя, ученого или изобретателя, о котором я никогда раньше не слышала.

А еще было странно наблюдать те события в Брайар Хилл, о которых я слышала от Трея в предыдущей временной линии, учитывая то, что в этой реальности Трея в Брайар Хилл не было до самой осени. Например, объявление о выпускном бале, которое повесили в мае. Раньше я бы прошла мимо него и никогда бы не подумала идти. В предыдущей временной линии Трей сказал, что никогда бы не пошел без меня, но мы были бы рады пойти вместе. Думаю, что в этот раз могла бы попросить его пойти со мной, но мы еще не на той стадии, когда можно приглашать на выпускной бал.

Так что да, все было странно. И я даже не могу пожаловаться на все эти странности своей лучшей подруге Шарлейн, потому что она меня не знает. В этой реальности она, вероятно, тусуется со своими подружками-киристками, совершенно не подозревая о том, что когда-то мы были друзьями.

Темные глаза Кирнана мягко наблюдают за мной. Его рука покоится на раме кровати, а ладонь обхватывает мою лодыжку, заставляя меня судорожно вздохнуть.

– А Трей? Ты часто с ним видишься?

– Да.

Он вскидывает брови, будто не верит мне.

– Правда, все замечательно. Он собирается прийти сегодня вечером, кстати.

А вот это уже правда. Трей почти не был в Вашингтоне с тех пор, как я отдала ему DVD с нашими видео-чатами и видео его самого, или, скорее, его альтернативного «я», пытающегося объяснить наши отношения. Мы сходили в кино на выходных после того, как я дала ему DVD, и было чудесно видеть его, но все прошло, мягко говоря, неловко. Мне все время хотелось сказать (и сделать) то, о чем я обычно никогда не рисковала говорить на первом свидании, и мне приходилось отстраняться и напоминать себе, что на самом деле он не был моим Треем, по крайней мере пока. Я чувствовала, что ему тоже было неловко. Он собирался прийти на ужин позже на той неделе, но его отец внезапно сообщил ему о трехнедельной поездке в Перу, чтобы навестить друзей, которых Трей завел, живя в Лиме. Мы пару раз переписывались, и Трей выложил несколько живописных фотографий на Facebook, но большую часть времени он проводил на пляже.

Он уже вернулся, и ужин будет сегодня вечером. И хотя я очень, очень жду встречи с ним, вместе с тем я очень боюсь этого. Каждый раз, когда я с Треем и это не похоже на то, что было у нас раньше, – что-то внутри меня медленно угасает.

Я понятия не имею, почему я просто не рассказала Кирнану правду. Что я почти не видела Трея. Что все далеко не так прекрасно. Я только открыла рот, и ложь просто вырвалась наружу, и теперь я чувствую себя немного виноватой.

Очевидно, моя ложь была не сильно убедительной, потому что он одарил меня этой грустной, сочувственной улыбкой:

– Но все уже не так, как раньше. Правда?

Конечно, все не так, как раньше. Пока нет, но я не собираюсь сдаваться. И мне не хочется быть жестокой, давая Кирнану ложную надежду, поэтому я просто пожимаю плечами и говорю:

– Рим не был построен за один день, верно?

– Да. Наверное. – Он бегло сжимает мою лодыжку и отпускает. Я рада, но в то же время немного волнуюсь, понимая, что скучаю по его прикосновениям.

Я перелистываю страницы дневника и на самой последней нахожу цифры, расположенные в определенном порядке. Они подчеркнуты, как и названия тех видео, которые я смотрела в дневниках, но только у пары из них указаны даты или названия после цифр. Ссылка внизу страницы гласит «28», но, когда я касаюсь поля кончиком пальца, страница начинает прокручиваться вверх. Она прокручивается около полуминуты, и последняя цифра – 415. Это займет целую вечность.

– Здесь так много всего. У тебя, случайно, не найдется версии для чайников?

Кирнан выглядит озадаченно.

– Это означает краткую версию, – смеюсь я. – Ну, шпаргалки?

Он качает головой.

– Я почти ничего из этого не смотрел, – говорит он. – Только последние двадцать или тридцать, решив, что они помогут мне узнать, куда она пропала, но когда я увидел тебя в метро в тот день, я понял, что это бесполезно. Если эта версия тебя существует, то другой быть не может. И спустя какое-то время, когда я скучал по ней, я просмотрел несколько записей, которые она записывала, когда была здесь, но… – Он качает головой.

– Ты уверен, что не хочешь оставить его себе?

– Все в порядке, Кейт. Забери его.

– Может, я сделаю тебе копию или что-нибудь в этом роде?

– Нет. По большей части это ее личный дневник. Я не смотрел эти записи, когда она была… когда она была здесь со мной. И смотреть их теперь кажется не совсем правильным. Они не вернут ее мне.

Когда он говорит это, я вспоминаю все те долгие часы, которые я проводила, вновь и вновь просматривая наши разговоры с Треем. Смотреть их в последние несколько месяцев было очень горько, но все же есть еще шанс, что мы с Треем когда-нибудь будем вместе. Стала бы я хранить эти видео, если бы знала, что надежды нет? Не думаю.

Я слабо улыбаюсь ему.

– Может, у тебя есть что посоветовать мне? Какое из этих перемещений прошло более-менее просто?

– Порт Дарвин, если хочешь сначала разобраться с простыми. А вот с перемещением в 1938 год я бы посоветовал не спешить. С тем, которое в Джорджию. Мы оставили его напоследок, и… все прошло не очень удачно. Если хочешь разбираться со всем этим в том же порядке, что и она, тебе уже пора начинать подтягивать свой русский.

– Но… Я не говорю по-русски.

Он кивает.

– Я знаю. Но тебе придется выучить хотя бы несколько фраз, чтобы найти историка, который изучает реакцию советских людей на… не могу вспомнить название. Какая-то космическая штука… середины 1950-х?

– «Спутник»? – я вскидываю ладони вверх. – Ты это серьезно? Что за сумасшедшие люди решили наблюдать за историческими событиями в условиях диктатуры? Одно неверное движение, и я могу оказаться в чертовой тюрьме где-нибудь в Сибири.

– Уверен, что в дневнике, который ты держишь, найдется длинная тирада и на эту тему, – поддразнивает он. – Если это как-то тебе поможет. Мы так и не нашли ключ, так что, надеюсь, тебе удастся увидеть что-то новое в записях.

Наверное, по выражению моего лица ясно, как сильно я в этом сомневаюсь, потому что он смеется.

– Полагаю, ты тоже не говоришь по-русски? – спрашиваю я.

Он отрицательно качает головой.

– Если бы перемещение было в Ирландию, я бы помог тебе с парой гэльских фраз. Но из русского я знаю только «борщч», «да» и «ньет». И «досведанья».

– Ну, это уже на четыре слова больше, чем знаю я. Наверное, мне придется скачать Rosetta Stone[5]. Похоже на то, что впереди меня ждет еще много работы.

– Да. Я знаю, ты справишься. – Он одаривает меня улыбкой, и я уверена, он хотел таким образом подбодрить меня. К сожалению, получается наоборот. Возможно, другая-Кейт была готова к такому вызову, но все это не свалилось на нее в одночасье.

– А я не уверена в этом, – протестую я. – Не то чтобы я получала удовольствие от ожидания предстоящих перемещений. Ведь я могу совершить ошибку, и все станет еще хуже…

Его улыбка увядает.

– Разве можно сделать что-то хуже того, что задумал Сол?

– Если они правда приводят в действие этот план с Отбором, то нет, но… – Я замолкаю на мгновение, а затем продолжаю, тщательно взвешивая свои слова: – Не пойми меня неправильно, ладно? Я не говорю, что не доверяю тебе. Но насколько ты в этом уверен? Ведь существует множество религий, в которых говорится о конце света и о том, что лишь уверовавшие будут спасены. Может быть, Сол просто хотел разбогатеть и обрести власть и они с Пруденс просто… – я пожимаю плечами, глядя вниз. В моей голове возникает образ их, лежащих в куче купюр, там они безумно смеются – но я не решаюсь сказать об этом вслух.

– Я уверен, Кейт, – тихо говорит он. – И ты тоже.

– Нет! – Я поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза. – Может быть, она была уверена. Но не я. Я ни в чем не уверена, кроме того, что не знаю, что делаю. И даже если ты уверен, их Отбор может быть запланирован через сто лет в моем будущем и через двести в твоем. Возможно, самым мудрым решением будет подождать, пока…

– Пока что? – спрашивает он, повышая голос. – Пока киристы не обретут еще больше власти?

– Пока я не пойму, какого черта я делаю! Ты сам сказал минуту назад, что этот прыжок был легким. У меня было видео, записанное их сыном. У нас с папой такие же зеленые глаза, как у Тимоти. Я прекрасно знала, где их искать. Господи, да они хотя бы говорили по-английски! Остальные перемещения не будут так просты, и в следующий раз, когда кто-то попытается убить меня, возможно, я не смогу отделаться только шрамом.

Он не отвечает, и мне жаль, что я не могу взять свои последние слова обратно. Я не хотела, чтобы это звучало как упрек, я правда уверена, что мне повезло в ту ночь, которая оставила о себе лишь это маленькое напоминание, но по выражению лица Кирнана я понимаю, что он принял мои слова близко к сердцу.

Я смягчаюсь:

– Мне очень жаль. Я не хочу спорить с тобой, Кирнан, и я определенно не говорю, что отступаю. Но я также не хочу лезть не в свое дело. Я просто хочу тщательно спланировать следующие шаги.

Он на мгновение опускает взгляд на свои руки.

– Верно. По прошлому опыту могу сказать, что не думаю, что Кэтрин понравится мое участие в планировании, но я хочу помочь. Просто скажи мне, что тебе нужно.

Я киваю и одариваю его неуверенной, добродушной улыбкой, затем наклоняюсь вперед и расстегиваю туфли. Когда я достаю свитер и другую пару туфель из сумки на шнурке, мои пальцы касаются края чего-то прямоугольного на дне. Это еще один дневник. Бросив на Кирнана вопросительный взгляд, я вручаю ему и дневник, и сумку.

– Он принадлежал моему деду, – говорит он. – Там все в основном на гэльском, и, как я уже говорил, мой гэльский довольно слаб. Я просто использую его для поля ХРОНОСа. Даже с этими усиливающими ячейками, вшитыми в подол, платье бы тут же исчезло в магазине Джесса, будь оно вне пределов досягаемости дневника или ключа.

Сменив туфли, я сразу же встаю, чтобы расстегнуть липучку на спине платья, но Кирнан меня опережает. Ткань падает на пол, оставляя меня в кофте и юбке, которые я надевала в Далласе. Он на мгновение кладет руки на мои голые плечи, а затем помогает надеть свитер.

– Ты отнесешь платье и туфли в кладовую? – спрашиваю я.

– Я мог бы, – говорит он. – Но, возможно, было бы разумнее оставить их здесь и сделать эту комнату стабильной точкой. Так ты сможешь просто выводить местоположение и проверять, дома ли я. И тебе больше не придется пробираться тайком и оставлять записки для Джесса.

Звучит как хорошая идея, но я сомневаюсь.

– Я не хочу вторгаться в твою личную жизнь.

Мои слова возвращают ухмылку на его лицо, хотя теперь он пытается ее скрыть.

– А если я пообещаю одеваться и раздеваться за занавеской?

Я даже не задумывалась об этом аспекте его личной жизни, но внезапно мне становится трудно думать о чем-то другом.

– Если платье будет все время здесь, это не будет напоминанием о том времени… когда она была рядом?

– Это не имеет значения, Кейт. На самом деле я никогда не бываю один в этой комнате. – Он следит за моим взглядом, следующим к потолку, и улыбается. – И дело не только в звездочках, которые ты… она приклеила к моему потолку. Мне не скрыться от воспоминаний. Твое платье и туфли под моей кроватью ничего не изменят.

Я снова смотрю на звездочки. Почему-то их присутствие не дает мне покоя, как тайна, которую нужно разгадать, но я не могу понять как. Может быть, вся странность в том, что я купила их в «Спенсерс», а теперь они в этой крошечной квартире, где нет ни туалета, ни электричества, ни водопровода.

Я достаю ключ ХРОНОСа из-под свитера и провожу рукой по центру, активируя его, нажимая несколько клавиш, необходимых для установки этой комнаты в качестве места перемещения. Затем вывожу координаты дома Кэтрин, чтобы вернуться, но Кирнан кладет руку мне на плечо.

– Ты придешь в субботу? Я очень хочу, чтобы ты увидела парк Норумбега. Если ты будешь здесь к десяти, у нас будет время посмотреть достопримечательности до того, как я начну.

– До того, как ты начнешь что?

Он качает головой.

– Не скажу. Ты должна прийти и посмотреть.

В его глазах пляшут озорные огоньки, и в этот момент он очень похож на себя восьмилетнего, ожидающего моего решения нанять его в качестве сопровождающего на выставку. Кто смог бы отказать этим большим, темным, щенячьим глазам?

Я смеюсь.

– Ладно, ладно. Ты победил.

И хотя я не хочу давать ему ложную надежду, по его улыбке я могу сказать, что я уже это сделала.