Грань времени

6

25 июля 1905 года, 11:35

Кирнан спит, положив голову на одну руку и свернувшись калачиком вокруг подушки. Какое-то мгновение я наблюдаю за ним, а потом меня пробирает дрожь, когда я представляю себе, как бы я себя чувствовала, если бы обнаружила, что кто-то без моего ведома наблюдает за мной, спящей. Но почему он все еще спит в десять утра? Я думала, что в 1905 году все люди рано ложатся спать и рано встают. Очевидно, не Кирнан.

А еще приходит в голову, что я понятия не имею, в чем он спит. Или спит ли вообще в чем-то. И он может в любую секунду сбросить с себя это покрывало. Поэтому я перескакиваю вперед, к полудню, и обнаруживаю только пустую комнату. Я отматываю назад на пять минут и наконец срываю джекпот в 11:35. Он проснулся и сидит на кровати в черных брюках и белой рубашке с длинными рукавами, застегнутой до самого горла. Тонкая черная полоска ткани – может быть, какой-то галстук? – свисает с его воротника по обеим сторонам.

Он постригся, но ему, правда, было лучше с длинными волосами. Конечно, это не мое дело. Я делаю глубокий вдох, а затем моргаю, чтобы зафиксировать место назначения.

Как и всегда, его лицо начинает светиться, как только он видит меня.

– Кейт! Сегодня четверг. Я думал, ты будешь здесь в субботу.

– О. Нет. То есть да, это так. – На самом деле я совсем забыла про субботу, что, как я подозреваю, заденет его чувства. Надеюсь, если я просто продолжу, то смогу обмануть его сверхъестественную способность читать каждую эмоцию, проскальзывающую на моем лице. – Я по другому делу. Мне хотелось спросить у тебя совета насчет пары перемещений, но вижу, что у тебя есть планы. Я просто вернусь попозже.

– Да, я собирался на работу. Но я легко могу пойти и завтра. Что случилось?

– Нет, все в порядке. Я не хочу, чтобы ты пропускал свой рабочий день из-за меня.

Он смеется.

– Я ничего не пропущу. Я пойду на сегодняшнюю работу завтра. Или послезавтра.

Я прожигаю его взглядом, потому что ему явно нравится морочить мне голову. Тем не менее после тех последних нескольких дней мне действительно уже пора бы разбираться со всей этой временной относительностью. Рак может ограничить время, оставшееся у Кэтрин, но я могу перемещаться назад, если потребуется, до тех пор, пока не испорчу свои воспоминания, встретившись с другими версиями себя в одном и том же месте в одно и то же время. В общем, я потратила около ста часов на исследования и еще тридцать часов провела с мамой, выполняя ее поручения и прочее, готовясь к ее поездке в Италию.

– Ладно, – говорю я, присаживаясь на край его кровати. – Я провела последние… Не знаю, но мне кажется, что прошло уже целое столетие… пока просматривала записи в дневнике и заметки Кэтрин. Завтра у нас будет совещание по этому поводу, и я думаю, будет лучше, если ты придешь.

– Так, прошла… неделя с тех пор, как ты была здесь?

– Календарь говорит, что шесть дней, но большую часть этих часов я провела дважды или трижды.

– А как насчет твоего решения не торопиться? Ждать, пока ты – как ты говорила – не поймешь, какого черта происходит?

– Отчасти это из-за Кэтрин. Но в основном дело в том, что, скорее всего, я никогда не узнаю, какого черта происходит. – Это было задумано как шутка. Хромая, конечно, но Кирнан либо не понимает ее, либо не считает смешной, потому что его мрачные глаза все еще сверлят меня.

– Можешь рассказать мне о тех двух поездках, описанных в дневнике? – спрашиваю я. – Первая была в 1902 году. Ты много раз говорил о ферме киристов, но где она находилась?

– Их больше чем одна. Я был на ферме в Иллинойсе как раз перед тем, как мы с тобой встретились на выставке, еще когда она была штаб-квартирой. Эта ферма все еще существует, но к 1902 году большинство из нас перебралось в Истеро…

– И там ты познакомился с другой-Кейт?

– Да. Она высматривала Нуэво-Рейно… ну, тогда это называлось не так, но позже оно стало так называться. Штаб-квартира «Кирист Интернэшнл» по-прежнему официально находится в Вашингтоне, но Сол был в районе Майами с тех пор, как переместился в 2024 год. Только пара человек точно знает, где он живет, потому что он постоянно переезжает, но у него там есть дом.

Я мысленно делаю заметку, чтобы дать Кэтрин и Коннору знать, в каком году Сол очутился, и затем перехожу к главному:

– Вот в чем дело. Кэтрин говорит, что корешаны – это не то же самое, что киристы. Что они существовали еще до Сола. Но все, что я вижу…

– Кэтрин отчасти права и отчасти ошибается. Корешаны определенно существовали. Они были чудаковатым маленьким обществом, которое считало Вселенную полой сферой с Землей в центре, основываясь на видениях, которые были у Сайруса Тида после того, как он был чертовски потрясен во время научного эксперимента в своем подвале. Он сказал, что какая-то прекрасная женщина явилась ему и сказала, что он приведет своих последователей к спасению и вечной жизни, построив новую общину. Он назвался Корешем и разработал планы для места, которое назвал Новым Иерусалимом, в это общество однажды вступят десять миллионов человек, как он утверждал. Он был дальновиден в некоторых вещах – считал, что женщины должны иметь право голоса, например, и что Бог имел и мужское, и женское начала. Это, вероятно, одна из причин, по которой он привлек так много последователей, особенно женщин, и они были счастливы отдать свои деньги, пытаясь помочь ему построить этот новый рай.

В 1908 году, когда Тид умирал, он утверждал, что переживет реинкарнацию или будет воскрешен. Все это держалось на идее общинной чистоты. Если бы мужчины и женщины жили вместе в чистой – то есть без секса – гармонии, они стали бы бессмертными. Сайрус умер за три дня до Рождества, так что все они думали, что он воскреснет на Рождество. Его последователи просто положили его в ванну и ждали. Во временной линии до Сола, думаю, глава округа в конце концов вмешался и заставил их похоронить его.

– Да, – говорю я. – Я читала об этом в старом учебнике по истории религии в библиотеке Кэтрин. Общество постепенно распалось, осознав, что Кореш больше не вернется.

Он кивает.

– Именно так и заканчивают большинство таких обществ. В этом случае они решили, что если Бог не воскресит Кореша, саму основу их веры, то на что надеяться его скромным последователям?

– Но записи показывают, что «Кирист Интернэшнл» была основана еще в 1400-х годах, верно? Так… зачем брать на себя руководство этой общиной в начале 1900-х годов?

– Иногда проще просто изменить историческую запись, чем изменить саму историю. Датой основания «Сайрист Интернэшнл» обычно считают… я должен помнить… 1470 какой-то…

– 1478 год.

– Верно, но единственное, что случилось в 1478 году, это то, что Пруденс, а может, и Саймон, вернулись и заплатили одному парню, Уильяму Кекстону, первому человеку в Англии с печатным станком, чтобы тот напечатал пару экземпляров «Книги Кира». Несколько лет спустя они проделывают то же самое с «Книгой Пророчеств». Затем они проследили за тем, чтобы эти книги оказались в архивах. «КП» включала в себя так называемые чудеса, которые Кир исполнил позже – в нескольких случаях он даже указал приблизительные даты. И в ней много предсказаний, которые не должны были быть известны, когда книга была напечатана. Когда наступали эти даты и предсказания сбывались, люди начинали думать, что, возможно, этот парень Кир не шутил.

– Значит, чудеса – это те самые исцеления, о которых упоминала Кэтрин? То, что делал Сол перед тем, как взорвать штаб-квартиру ХРОНОСа?

– Да. И пророчества начинают привлекать верующих вроде того парня, Нострадамуса, за исключением того, что «КП» не оставляет места для интерпретаций. Так что с корешанами и горсткой других группировок Сол только и делал, что наживался при удобном случае. Он вложил достаточно денег в маленькую коммуну Сайруса Тида, чтобы продвинуть планы переезда в Истеро вперед примерно на шесть лет. И он заставил Пруденс создать несколько так называемых видений, убедив Тида отказаться от этой глупой идеи полой Земли и некоторых других взглядов, которые Сол считал чушью. И в этих видениях Пруденс говорила Тиду, что она – его будущее женское воплощение, которое он, вероятно, считал довольно милым обновлением. Она даже появляется как видение для нескольких других лидеров корешанов. Затем Тид умирает.

– Но только теперь это произошло в 1901 году, а не в 1908-м, верно?

– Да. Я подозреваю, что его смерть не была совершенно случайной в какой бы то ни было временной линии, но Сол отодвинул ее на семь лет вперед. Затем истинно верующие свалили его в ванну, и…

– Неужели эти люди действительно думали, что Тид поднимется из этой ванны после того, как он был мертв в течение нескольких дней? Как вообще кто-то может воспринимать эти заявления всерьез? Особенно когда он говорил всю эту чушь про плоскую землю.

Кирнан начинает что-то говорить, но затем останавливается, просто смотрит на меня в течение минуты, как будто взвешивает все за и против. Наконец, он говорит:

– Нам нужно отправиться на экскурсию.

– Что? Нет!

– Есть вещи, которые ты должна увидеть своими глазами, любимая. Мои слова – не самый надежный источник. – Он встает и уходит за красную занавеску, приколотую в противоположном углу.

– Нет, – говорю я и иду за ним. Потом я вспоминаю, что он говорил о том, как одевается и раздевается за занавеской, и снова сажусь. – Это очень плохая идея, Кирнан. Я никуда не пойду, так что ты можешь выйти в своей форме официанта, или метрдотеля, или как там это называется.

– Не официанта. И не метрдотеля. Если хочешь знать, чем я занимаюсь в парке Норумбега, тебе просто нужно прийти в субботу и посмотреть.

– Я уже сказала, что приду, и я сделаю это. Но я не пойду в этот Нуэво… как бы ты его ни называл.

Он выходит из-за занавески, заправляя полы бежевой рубашки в коричневые брюки. Он быстро осматривает мою одежду и качает головой, явно недовольный моими шортами и майкой.

– Я бы предложил отправиться прямо в этом, потому что тебя никто не увидит, но, боюсь, ты замерзнешь.

– Кирнан, я серьезно. Я никуда не пойду.

– Безопасно, Кейт. Это абсолютно безопасно. – Он присел на корточки передо мной и начал поднимать расшатанную доску под кроватью.

– Ты не можешь этого знать. А что, если нас кто-нибудь увидит?

Он достает матерчатую сумку, в которой лежат мое платье и туфли, и кладет ее мне на колени.

– Я жил на этой ферме, Кейт. Я почти все время работал в этой конюшне. Я знаю каждый укромный уголок, каждое укромное местечко, потому что всеми ими я часто пользовался. И… – он делает глубокий вдох. – Мы были там, в другой временной линии. Мы наблюдали за ним с чердака. Никто не видел нас тогда и не увидит теперь.

– Но это значит, что мы наткнемся на вас, поэтому…

Он качает головой.

– Не имеет значения, что я помню, как был там со своей Кейт – хотя я помню это очень живо. Если тебя не было там в этой новой временной линии, значит, и меня не было. Только мы с тобой будем на этом чердаке.

– Да-а-а… Но…

Он хитро улыбается мне.

– Неужели ты никак не можешь мне довериться? Клянусь душой моего отца, Дуранго Монтойя…

– Остановись, – я смотрю на него сердито. – Во-первых, Доминго Монтойя. А во-вторых…

– Что во-вторых? – спрашивает он, не дождавшись моего ответа.

Во-вторых, ты не тот человек, от которого я хотела бы слышать фразы из «Принцессы-невесты». Но если я скажу это, то сделаю ему больно, а я не хочу причинять ему боль. Совершенно естественно, что другая-Кейт делилась с Кирнаном тем, что любила сама. Точно так же, как и я поступила с Треем. И несправедливо лишать его этого.

– Нет второй причины, – говорю я, заставляя себя улыбнуться. – Первую можно считать сразу за две.

Он снова бросает на меня испытующий взгляд, словно пытаясь прочесть на моем лице скрытые подсказки. Спустя несколько секунд он сдается и просто опускает взгляд в пол.

– Неужели ты всерьез думаешь, что я когда-нибудь подвергну тебя опасности, Кейт?

– Нет. Я знаю, ты никогда этого не сделаешь. Если бы ты не был уверен, что это безопасно, то и не предлагал бы мне. Но даже если этот риск крошечный, бесконечно малый, стоит ли он того, чтобы просто немного развлечься?

Его брови в удивлении взлетают вверх.

– Ты думаешь, это ради развлечения? О боже. Нет. Тебе и самую малость не удастся развлечься. – Он берет меня за руку и смотрит на меня снизу вверх. – Ты можешь просто довериться мне в этом? Ты должна это увидеть. Ты должна своими собственными глазами увидеть, с каким сопротивлением мы столкнемся.

24 декабря 1901 года, 23:50

Срочные новости: в солнечном штате может быть чертовски холодно в ветреную декабрьскую ночь. Платье 1905 года покрывает меня почти полностью выше лодыжки, но оно очень тонкое, и я тут же ощущаю, как ветер пронизывает его насквозь. Кирнан посоветовал мне пригнуться пониже перед перемещением, поэтому первое, что я вижу, когда открываю глаза, – это деревянные планки пола под ногами. Бледно-желтый свет пробивается сквозь щели между досками, через тонкий слой соломы. В нескольких метрах от нас я вижу тускло освещенные стены конюшни, что находится под нами. Кто-то играет на скрипке. После нескольких нот я узнаю эту песню – «О Святая ночь».

Я быстро прячу ключ ХРОНОСа в кожаный мешочек, который дал мне Кирнан, и, затянув шнурок, убираю сверток под рубашку. Кирнан сидит на корточках в полуметре справа от меня. Он вглядывается в тюки с сеном по обе стороны от нас, а затем жестом приглашает меня следовать за ним. Я подкрадываюсь к нему, и мы медленно продвигаемся вперед примерно на три метра вправо, протискиваясь в отверстие между тюками сена. Я забираюсь в дальний угол, а Кирнан сидит, прислонившись спиной к сену так, чтобы видеть лестницу.

Сквозь окно передо мной я вижу крошечный кусочек луны на небе, почти скрытой облаками. И тут я понимаю, откуда взялась фраза «сквозит как в сарае». Вокруг нас свистит ветер, и холод пробирает до костей. Я обхватываю руками ноги и подтыкаю под себя края юбки. Кирнан тянется за ближайшим тюком сена и, достав одеяло, разворачивает его и укрывает нас. Запах немного затхлый, но прекрасно согревает. Я не ожидала, что в этом месте может оказаться одеяло, да и как он узнал, что оно там было? Я легонько толкаю его локтем, и когда он смотрит на меня, я опускаю глаза на одеяло, затем снова поднимаю на него, вопросительно приподняв одну бровь.

– Ну… я провел здесь немало времени, о’кей? – шепчет он, явно смутившись. – Слева от лестницы вид немного лучше, но я знал, что тебе понадобится одеяло.

Я решаю не настаивать и не размышлять о том, кто еще мог быть под этим одеялом. Мне и без того трудно представить Кирнана с моим вторым «Я». И я совершенно точно не хочу представлять его здесь с Пруденс.

Конюшня под нами выглядит довольно заурядно, но мое мнение базируется на том, что я видела в кино или по телевизору. Вдоль одной стены тянется ряд стойл, а посередине – большое открытое пространство, которое через каждые метров шесть перемежается вертикальной опорной балкой. Возможно, с этой стороны здания тоже есть стойла, но с того места, где находимся мы, это трудно определить. Фермерские инструменты и конское снаряжение: седла, уздечки и тому подобное, висят на стене рядом с полкой, на которой лежат щипцы и какие-то странные инструменты. Земля покрыта соломой, и бо́льшая часть конюшни скрыта в тени.

Прямо под нами находится ярко освещенный круг, где группа людей собралась вокруг белой ванны на ножках. Ванна покрыта каким-то листом – возможно, стеклянным, потому что он отражает свет фонарей, и один конец украшен цветами. Мне не разглядеть, что там, под стеклом, и меня это вполне устраивает.

Семь стульев в белой ткани стоят в ряд чуть левее ванны, на них сидят женщины разного возраста, одинаково одетые, волосы у всех одинаково скромно собраны. За семью стульями стоят десятки людей, может быть, даже сотня или больше, до самого конца конюшни. Около двух третей – женщины и дети, и почти все одеты в белое. Большинство из них стоят, некоторые прислонились к опорным балкам, некоторые сидят на тюках сена. Несколько смекалистых ребятишек оседлали верхушки низких перегородок стойла.

– Те женщины впереди? – шепчет Кирнан. – Это Семь Сестер Планетарного Суда.

Я киваю. Я смутно припоминаю то, что читала о них в историческом отчете, но не могу точно вспомнить, какова была их роль в коммуне.

Когда скрипач завершает «О Святая ночь», он сразу же начинает играть «Тихую ночь», и несколько голосов подпевают ему. Бородатый мужчина с рыжеватым цветом волос достает карманные часы и что-то говорит пожилой женщине, сидящей ближе всех к ванне. Она перестает петь на мгновение, затем кивает, закрыв глаза, и продолжает со второго куплета.

Сцена, что разворачивалась прямо под нами, выглядела бы вполне безобидно, если бы я не знала, что в этой ванне лежит разлагающийся труп.

Светловолосый мужчина снова поглядывает на свои часы, а затем касается плеча женщины. Она встает и поднимает руки высоко над головой. Она почти такая же высокая, как и мужчина, стоящий за ней, и ее темные волосы пронизаны проседью. Музыка резко обрывается, и остальные шесть женщин встают, чтобы присоединиться к ней. Они все начинают качаться, закрыв глаза и подняв лица вверх, к стропилам.

Они двигаются так около тридцати секунд, а затем первая женщина резко опускает руки. Когда каждая женщина в строю перестает раскачиваться, возникает эффект домино, и я едва сдерживаю смех, потому что они очень напомнили мне фанатов, делающих волну на игре «Вашингтон Нэшионалс»[7], на которую папа взял меня прошлым летом.

Высокая женщина резко распахивает глаза и кричит: «Кореш! Наш любимый Кореш! Мы не скорбим о твоей кончине».

Толпа гудит, соглашаясь, и Кирнан придвигается ближе к моему уху, шепча:

– Энни Ордуэй, но они называют ее Виктория Грация. Это означает «победа благодатью» или что-то в этом роде. Заместитель Кореша, по крайней мере сейчас.

– Ибо, – говорит женщина, – как шестой Мессия, Иисус, воскрес на третий день, так и седьмой Мессия воскреснет в этот рождественский день. Мы ждем твоего второго пришествия, наш пророк, чтобы построить наш Новый Иерусалим, наши Небеса здесь, внутри Земли.

Кирнан тихонько хихикает.

– Это Энни, она одна из тех немногих, кто еще верит в полую Землю.

– Чего?

– Позже расскажу. Тсс… – он поднимает ладонь и наклоняется вперед. – Просто следи за ванной. Через три, две, одну…

За ванной вспыхивает ярко-синяя вспышка, и появляется молодая девушка. Она тоже одета в белое, но ее наряд больше похож на тогу, собранную на талии и плечах. На золотой цепочке блестят голубые лучи ее ключа ХРОНОСа. Ее руки разведены в стороны, голова запрокинута назад, и очень знакомые темные локоны ниспадают на плечи.

Пруденс. И она вся светится. Дело не только в медальоне. Ее кожа и одежда буквально светятся, как полированный металл.

Девушка возле стойл беззвучно падает в обморок, но никто этого не замечает. Все они смотрят вперед, большинство из них улыбается, и все загипнотизированы видением за ванной с останками.

Однако Энни Ордуэй не выглядит счастливой. Она выглядит ошеломленной и немного смущенной, как и две других сестры. Замешательство длится всего несколько секунд, а потом Ордуэй опускается на колени. Как по команде, остальные сестры тоже падают, а за ними и все остальные, собравшиеся в конюшне.

– Это краска, – шепчет Кирнан с некоторым презрением, и я мысленно возвращаюсь в 1893 год, к его восьмилетней версии, когда он смотрел на мои алые ногти и рассказывал мне, что, по словам его матери, только падшие женщины наносят краску. – Фосфоресцентная краска. Видишь луч над ее головой и то, как он отдает фиолетовым?

Я киваю.

– Портативный инфракрасный фонарь с таймером, установленным на полночь.

Толпа внизу поначалу стояла в тишине, но все же несколько выкриков типа «Хвала Господу!» и «Хвала Корешу!» начинают раздаваться с разных сторон. Постепенно восклицания принимают характер крещендо[8].

Пруденс протягивает руки к людям, стоящим перед ней на коленях. Мне не видно ее лица, пока она снова не откидывает голову назад. Она моложе, чем была тогда, когда я встретила ее на выставке. И либо она прирожденная актриса, либо убедила себя в этом, потому что ее лицо, жутко похожее на мое, светится не только фосфоресцентной краской, но и улыбкой неземной радости.

– Встаньте, дети Кира! Встаньте, возрадуйтесь и следуйте за мной по Пути!

Толпа вскакивает на ноги, и Ордуэй делает шаг вперед. Она разводит руки в стороны.

– Добро пожаловать, сестра по Корешу! Я Виктория Грация, и я приветствую тебя в нашем Единстве.

Улыбка исчезает с лица Пруденс, ее сменяет выражение сурового сострадания.

– Я хорошо тебя знаю, сестра Энни. Ты получишь мою благодать и мое терпение, когда хорошенько потрудишься, чтобы замолить свои грехи.

Улыбка на лице Ордуэй исчезает.

– Мои… грехи?

– Да. Ты и… эти две, – говорит Пруденс, указывая глазами на двух других сестер и кивая, – виновны в грехе похоти. Ты пыталась ввести в искушение брата Кира, но я стою здесь как доказательство того, что его душа осталась чистой. Он избежал уз смерти и греха.

Мне трудно поверить в то, что какая-либо из этих трех женщин соблазнительница. Самой младшей не меньше пятидесяти, и все три укутаны от шеи до лодыжек. Раздаются судорожные вздохи, а затем в конюшне слышится приглушенный гул, когда один сосед шепчется с другим.

Две сестры в самом дальнем от гроба конце делают шаг назад от остальных. На голове у них венки: у той, что пониже, – красные бутоны роз, у другой – розовые. Сначала они, кажется, спорят, потом Розовый Венок выходит вперед и обнимает ту, что пониже. Они молча стоят, на мгновение прижавшись друг к другу головами, лоб в лоб, и обхватив друг друга за плечи.

Мой взгляд снова устремляется в центр сарая, когда одна из женщин, которых Пруденс назвала грешницами, падает на колени, склонив голову, и начинает рыдать. Вторая женщина оглядывается на остальных в сарае, делает глубокий вдох и присоединяется к ней на покрытой соломой земле.

Ордуэй пристально смотрит на них, нащупывая за спиной стул. Она опускается на него с таким видом, словно ее вот-вот вырвет.

Пруденс не скрывает улыбки перед униженными женщинами, и ее лицо одновременно фальшиво и искренне сияет:

– Не падайте в ноги, сестры. Всегда есть надежда для тех, кто раскается.

Она бросает быстрый взгляд на Энни Ордуэй, все еще сидящую с вызывающе вздернутым подбородком. Затем Пруденс снова смотрит на двух мужчин, стоящих на коленях.

– У вас еще есть время на то, чтобы ваши души достигли совершенства. Смерть не может претендовать на чистое сердце.

– Если Кореш воскрес, то почему его тело все еще здесь? – бросает вызов Ордуэй.

Пруденс наклоняет голову, одаривая Ордуэй покровительственной ухмылкой, прежде чем снова улыбнуться толпе.

– То, что лежит здесь перед тобой, – бесполезная скорлупа, пустая оболочка. Я стою перед тобой как брат Кир, сестра Пруденс, Кореш – называй меня как хочешь. Мы все едины в Кире. И те, кто последует за мной по Пути, получат ту же награду.

Я чувствую, как тело Кирнана напрягается рядом со мной. Я смотрю на него, но он качает головой, предлагая сконцентрироваться на сцене, разворачивающейся внизу. Тем не менее он хватает меня за руку и крепко сжимает, когда две женщины, прижавшиеся друг к другу в тени, расходятся в разные стороны. Розовый Венок быстро шагает к задней стене и хватает что-то с полки рядом с уздечками, в то время как другая движется в центр света, прямо к Ордуэй и Пруденс. Красный Венок указывает бледным пальцем на Энни Ордуэй, но та не сводит глаз с Пруденс.

– Мы с Элоизой никогда не переставали верить, Кореш. После того как мы увидели тебя на прошлой неделе в бамбуковой гавани, мы сказали остальным, включая Энни…

Раздается тихий вздох остальных, и Красный Венок поворачивается к ним и продолжает:

– Я больше не буду называть ее Виктория Грация, потому что она нечиста. Она не принадлежит Единству, – она поворачивается к Пуденс и говорит: – Я сказала Энни и остальным, что ты скоро умрешь, но ты сказал нам не отчаиваться, потому что твоя чистота будет вознаграждена новой, бессмертной формой, как ты всегда говорил. Энни рассмеялась и сказала, что мы наивны.

Розовый Венок, которую, как я полагаю, на самом деле зовут Элоиза, выходит вперед в этот момент.

– Не такие уж наивные, Энни. Мы видели, как ты смотрела на Кореша, как прикасалась к нему не как сестра, а как искусительница. Но мы никогда не сомневались, и теперь мы, истинно чистые, последуем за ним.

Она поворачивается к Красному Венку:

– Ты готова, сестра Мэри?

Красный Венок кивает, а Элоиза наклоняется и целует ее в обе щеки.

– Иди с Корешем, сестра.

Когда она делает шаг назад, что-то металлическое блестит. Кирнан крепче сжимает мою руку, и тогда я потрясенно смотрю на красную полосу на шее Мэри, чуть выше воротника ее платья. Кровь пронизывает кружево насквозь, и она не перестает улыбаться Пруденс, падая на землю.

Кто-то кричит, но, прежде чем кто-либо успевает двинуться вперед, Элоиза поворачивается и говорит:

– Я иду с Корешем! Если вы чисты от плоти и духа, то следуйте за мной! – Она резко проводит ножом по собственному горлу и падает вниз, опускаясь рядом с Мэри, забрызгав своей кровью стоящий перед ней гроб.

Под длинной юбкой все еще дергаются ее ноги, как и у Мэри, значит, они все еще живы. Небольшая группа людей устремляется вперед, в том числе пожилой человек. Он наклоняется, и сначала мне кажется, что он пытается нащупать пульс Элоизы. Затем я понимаю, что он берет нож из ее руки.

Пруденс смотрит на это широко раскрытыми глазами, с отвисшей челюстью. Очевидно, что она этого не ожидала. Я хочу крикнуть ей, чтобы она не молчала, сказала им что-нибудь, потому что только она способна остановить это.

Но я молчу, пока руки Кирнана обнимают меня, а его пальцы колдуют над интерфейсом моего ключа ХРОНОСа, пытаясь вывести стабильную точку в его комнате.

– Кейт, нам надо идти. Здесь мы ничего не можем поделать.

Старик подносит нож к своему горлу. Я почти уверена, что этим вечером мои кошмары не впишутся в рамки рейтинга PG-13, и я определенно не хочу подталкивать их к NC-17, наблюдая за очередным самоубийством. Я выхватываю медальон у Кирнана, смотрю вниз на стабильную точку и моргаю.

25 июля 1905 года, 00:05

Я появляюсь в комнате Кирнана и сижу там, дрожа и гадая, где же его, черт возьми, носит. Затем до меня доходит, что я блокирую стабильную точку, и я соскальзываю к кровати.

Когда он появляется, я бросаюсь на него, ударяя в грудь обеими кулаками.

– Зачем ты привел меня туда? Почему ты меня не предупредил?

– Кейт, мне очень жаль. – Он хватает меня за запястья и тянется ко мне, пытаясь обнять, но я отталкиваю его. – Мне очень жаль, но ты должна была это увидеть.

– Ты не можешь решать, что мне нужно увидеть! Только потому, что ты показал это ей…

– Черт возьми, Кейт, нет. Нет, нет, нет. Все совсем не так. – Он все еще держит меня за запястья и придвигается ближе, его глубокие карие глаза умоляют выслушать. – Она привела меня. Поэтому я и решил, что тебе нужно это увидеть. Я уже видел это сомнение раньше, но не в твоих… – он вздыхает. – Не в ее глазах. Я видел его в своем собственном отражении.

Он отпускает мои запястья и откидывается на кровати.

– Кейт заставила меня вернуться в Истеро и снова посмотреть на все это. Напомнила мне, насколько серьезно они относятся к своим убеждениям и как далеко они могут зайти, защищая их. Напомнила мне, что любой группе, которая будет стоять в стороне и поощрять или даже допускать такой тип фанатизма, нужно противостоять. Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть. Но я все равно считаю, что это было правильно.

Злость немного отступает, но мои глаза все еще щиплет, когда я моргаю, пытаясь сдержать слезы.

– Что случилось с остальными, Кирнан? С остальными в конюшне? Сколько погибло?

– В конюшне умерли только трое. Тогда Пру резко пришла в себя и велела им остановиться, сказала, что даже самые чистые душа и тело не смогут воскреснуть, если прибегнут к самоубийству. Сказала им, что они должны доверять Богу и пророкам, чтобы знать, когда придет их время, а не брать все в свои руки. Но прежде чем все стихло, еще двое успели покончить с собой.

– Значит, пять человек?

Он кивает, продолжая:

– Община хотела, чтобы всех пятерых поместили в ванны, как это было с Корешем. Конечно, ни один из них не воскрес, и именно там старая и новая временные линии немного сливаются – появился окружной санитарный инспектор и заставил их похоронить тела спустя примерно неделю. Конечно, Энни Ордуэй была более чем счастлива подчиниться. Она с самого начала подозрительно относилась к Пру – но она пожертвовала остатками доверия со стороны группы, когда отдала приказ о похоронах. Они вытолкнули ее наружу. И да, они проголосовали против нее и в другой временной линии, но это заняло гораздо больше времени. После того как она ушла, Пру стала лидером, хотя на самом деле она была скорее номинальным руководителем, так как отсутствовала большую часть времени.

Я на мгновение замолкаю, обдумывая все, что он мне только что рассказал.

– Подожди… ты сказал, что Кейт заставила тебя вернуться? Ты был там, когда это случилось?

Он уставился в пол, явно испытывая неловкость.

– Я успел увидеть только то, как Пру вся засветилась. Мы с Саймоном стояли в задней части конюшни. Я помогал ему установить освещение.

– Значит, ты знал, что произошло? Что эти люди резали…

– Да, но не то чтобы это не входило в наши планы, Кейт. Ты же видела лицо Пру. Она была потрясена. Я не знаю, подозревал ли Сол, что что-то подобное может произойти, но она точно не ожидала. Она была очень расстроена из-за этого. Мы все были.

Моя челюсть невольно напрягается.

– Не слишком расстроены, раз никто не вернулся и не изменил все.

Он качает головой.

– Пру думала об этом, ну, по крайней мере, она говорила, что думала. Но Сол был настроен против, и он убедил ее, что эти смерти послужат предупреждением для других, чтобы они не считали их достаточно чистыми… для возрождения. Или перевоплощения, как бы это ни называлось. Перезагрузка – вот как называл это Саймон. Как бы то ни было, Сол утверждал, что эти смерти отпугнут других и облегчат контроль над обществом. Это было для общего блага.

– И все просто сказали: «Ладно, Сол, как скажешь, Сол»? И ты тоже? Ни у кого не возникло к нему вопросов?

В его голосе звучит оборонительная нотка, когда он отвечает мне:

– Мне едва исполнилось шестнадцать, Кейт. И скажи-ка мне, почему ты не закричала, что Пруденс – самозванка? Почему ты не закричала, когда увидела, как падает та, первая, женщина?

Мои глаза сужаются.

– Я была в шаге, но мы вдвоем знаем, что это не одно и то же, Кирнан! Я наблюдала за тем, что уже произошло. Если бы я закричала, сколько бы всего изменилось? Очередная временная линия, в которой я не существую? Или в которой Пруденс решит, что наше маленькое перемирие отменяется? Я не могла так рисковать. И все это произошло так быстро…

– Именно. Все произошло так быстро, – говорит он. – Остановись на минуту и подумай о том, что ты говоришь. Представь себя на моем месте в тот момент. Я не оправдываюсь, Кейт. Я был киристом. И ты это прекрасно знаешь. Я не совсем доверял им, но мама доверяла.

– Но почему? Ты же рассказал ей о своих подозрениях. Почему она доверяла им?

– Да, когда мне было восемь, – он смеется, но звучит это горько. – А твоя мама прислушивалась к тебе восьмилетней, когда речь шла о чем-то важном? Мама была неопытна, овдовела, и ей нужно было кормить ребенка. И я все еще был ребенком, как бы ни старался вести себя по-взрослому. Киристы предложили нам еду и кров, и она с благодарностью приняла их. То же самое можно сказать о многих, очень многих людях, которые следовали за ними на протяжении многих лет, Кейт. Я прожил там, среди них, восемь лет. Дольше, чем рядом с папой. Спустя некоторое время начинаешь смотреть на вещи иначе.

Он откидывается назад, опершись локтями на кровать, обратив лицо к потолку, все еще покрытому этими комичными звездами, и медленно выдыхает.

– Думаю, доверие к ним было единственной вещью, которая поддерживала мою мать в здравом уме после смерти отца. Потому что именно из-за нее он взялся за эту работу на выставке, о которой рассказала Пру. Мать уговорила его довериться Пруденс. Если бы она этого не сделала, он никогда бы не оказался в Ледяном доме в день пожара, когда его убили. Так что если она ошибалась, доверяя Пру и киристам… ну, тогда, может быть, она и есть причина его смерти, понимаешь?

Он закрывает глаза и на мгновение замолкает.

– Я никогда ее не винил. Но я знал, что она винит себя, поэтому подавил свои подозрения, и мы вернулись на ферму после закрытия выставки. Когда они слились с корешанами и двинулись в Истеро, мы последовали за ними. За три месяца до той ночи в конюшне Саймон взял меня с собой на небольшую временную экскурсию по местам, выбранным Солом. Но, возможно, их выбрала взрослая Пру. Я не знаю точно. Ты когда-нибудь смотрела видео о концентрационных лагерях? О геноциде? О ядерном или химическом оружии? Одна остановка была в Африке, в месте под названием Чад, в начале 2020-х годов. Голод, усугубленный изменением климата. Добавь сюда беженцев и группы людей, которые нападали друг на друга, когда не хватало еды и воды. Груда тел была выше меня, и таких груд было несколько десятков, Кейт. Только в том городе. А весь остальной мир ничего не предпринимал, пока не стало слишком поздно. Этот голод был лишь одним из многих событий, которые он мне показывал. Скажем так: 2070-е – не самое приятное десятилетие с биологическим оружием и… – Он открывает глаза и смотрит на меня. – Наверное, тебе не нужны эти кровавые подробности?

Я отрицательно качаю головой. Я действительно не хочу знать историю, которая не произойдет, пока я не состарюсь и не поседею, к тому же я увидела уже достаточно крови для одного дня.

– Большинство людей, которых я видел, умирало медленной, отвратительной смертью. Сол и Пруденс сказали, что после 2070 года все пошло под откос. Сказал, что они работают ради будущего, которое изменит все это, что в то время казалось мне довольно хорошей идеей. Они не стали вдаваться в подробности, по крайней мере тогда. Ни слова о том, что отбраковка уничтожит половину человечества. Так что да, я все еще был киристом, когда мы встретились в Истеро. Тебе пришлось… она… черт возьми, я имею в виду ее. – Он колотит себя кулаками по бедрам. – Кейт пришлось привести меня назад и заставить своими глазами увидеть этот провал, чтобы я признал, что был частью чего-то злого. Может быть, по сравнению с тем, что надвигалось, оно было мелким, но все же Злом с большой буквы.

– А что с твоей мамой? Она все еще… вместе с ними?

– Моя мама умерла года полтора назад. Вскоре после того, как я покинул Истеро.

Я опустила ладонь на его плечо.

– Мне очень жаль.

– Да… она долго болела, – говорит он, не глядя на меня. – Так что на самом деле это не стало неожиданностью. – Он хлопает в ладоши еще раз и поворачивается ко мне с четкой, деловой улыбкой, явно намереваясь сменить тему разговора. – Ты сказала, что тебе нужно спросить меня о двух перемещениях. Ранее, когда ты прибыла.

– Хм… да. 1938-й?

– Так и думал.

– Просто… – я делаю паузу, а затем начинаю заново. – Я думаю, что справлюсь с двумя другими, более или менее. То есть да, мы еще не нашли того парня в России, и я не говорю, что они просты, но у меня нет ощущения, что эти перемещения… не знаю, обречены на неудачу?

– Мы так и не получили ключ в России.

– Ладно, но все же, учитывая то, что я знаю о другой временной линии, довольно трудно не смотреть на перемещение 1938 года в Джорджию как на своего рода Ватерлоо, ведь именно после него… твоя Кейт исчезает.