Греческая история

ВВЕДЕНИЕ[524]

Начало «Греческой истории» Ксенофонта совершенно необычно. Здесь мы читаем: «После этого, спустя немного дней, пришел из Афин Фимохар с немногими кораблями. И тотчас же снова произошел морской бой между лакедемонянами и афинянами».

Читатель остается в недоумении. Что значит: «после этого»? После чего: «этого»? И что значит: «снова произошел морской бой»?

Нельзя объяснять это странное начало тем, что изложение Ксенофонта непосредственно примыкало к неоконченному труду Фукидида. Прежде всего Ксенофонт в этом случае так или иначе сослался бы на Фукидида и объяснил бы, какие события он имеет в виду. Считать же «Греческую историю» вместе с Брейтенбахом набросками, сделанными для самого себя, как мы говорили уже, невозможно ввиду ее тенденциозного характера, умолчаний и хорошо продуманного отбора материала. Далее труд Ксенофонта можно было бы рассматривать как непосредственное продолжение труда Фукидида (непосредственное в том смысле, что Ксенофонт просто доводит до конца незаконченную Фукидидом VIII книгу его труда), если бы труд Фукидида кончался морским боем и если бы Фукидид в конце своего труда оставил спартанского полководца Агесандрида и афинского Фимохара в Геллеспонте, где, очевидно, происходит сражение, упоминаемое в начале труда Ксенофонта. Между тем, труд Фукидида кончается сообщением о политике и поведении Тиссаферна; Фимохара и Агесандрида Фукидид оставляет на Евбее после поражения, нанесенного лакедемонянами афинянам (гл. 95). Правда в гл. 107 сообщается, что спартанский начальник флота в Геллеспонте Миндар послал за кораблями, находящимися у Евбеи, но о прибытии этих кораблей Фукидид не говорит ничего.

Мы считаем поэтому наиболее вероятным предположение Бюксеншютца, по которому вводная глава первой книги «Греческой истории» утрачена или умышленно отброшена позднейшим редактором, стремившимся превратить I книгу «Истории» Ксенофонта в непосредственное продолжение VIII книги Фукидида.

Очень возможно, что это начало было утрачено лишь в очень позднее время. Правда, у Диодора (XIII. 42. 5) мы читаем: «Ксенофонт и Феопомп начинают с того места, на котором остановился Фукидид». Однако Диодор мог выразиться так и в том случае, если бы в начале «Истории» Ксенофонта была краткая ссылка на события, описанные уже в труде Фукидида.

В самом деле, как мы узнаем из Диодора (XIV. 84. 7), Феопомп начинал свою историю с битвы при Киноссемате, уже описанной Фукидидом, а между тем Диодор считает его непосредственным продолжателем Фукидида.

Но любопытно, что лучший издатель текста Ксенофонта Келлер показал, что все дошедшие до нас рукописи «Греческой истории» восходят к одной и той же, уже испорченной, поврежденной и снабженной интерполяциями[525]; так что единство рукописной традиции не может служить доводом против предположения Бюксеншютца.

Интересное свидетельство анонимной биографии Фукидида[526] (привлекаемое нами для этой цели впервые) показывает, что та битва, о которой вкратце сообщает Ксенофонт в начале своего труда, произошла там же, где афиняне одержали одну из своих наиболее блестящих побед над лакедемонянами — при Киноссемате, — и что она была более подробно описана в «Греческой истории» другого продолжателя Фукидида, Феопомпа:

«А то, что произошло после этого (μετὰ ταῦτα) (ср. начальные слова дошедшего до нас рассказа Ксенофонта!) Фукидид предоставил (κατέλιπε) написать Ксенофонту и Феопомпу, — именно следующие непосредственно одно за другим сражения, которых он не описал: второе сражение при Киноссемате, о котором рассказывает Феопомп, морскую битву при Кизике, в которой победили Фрасибул, Ферамен и Алкивиад, морской бой при Аргинусах, где афиняне одержали победу над лакедемонянами, и, наконец, вершину афинских бедствий — битву при Эгоспотамах».

Считать вместе с Эд. Мейером[527], что «вторая битва при Киноссемате» — только другое название для битвы при Абидосе, описанной несколько ниже у Ксенофонта (I. 1. 5), нет ни малейших оснований: Киноссемат и Абидос лежат на разных берегах Геллеспонта, и бой при Абидосе, который велся отчасти с берега, никак не может быть в то же время и боем при Киноссемате. Наоборот, если имеется в виду бой, описанный в первых строках «Греческой истории», то становится ясным выражение «сразились снова»: непосредственно перед этим было описано сражение, происшедшее на этом же месте, в Киноссемате, в котором победителями были афиняне. Желая ослабить впечатление от этой победы, Ксенофонт прибегает к обычному своему приему: он упоминает о незначительной стычке на этом же месте, окончившейся победой лакедемонян, уравновешивая таким образом второй битвой первую. Феопомп, живший поколением позже и настроенный также спартанофильски, по-видимому, впоследствии разукрасил эту стычку и превратил ее в целый «второй морской бой при Киноссемате».

Таким образом «после этого», по нашему мнению, означает после первой битвы при Киноссемате, описанной у Фукидида в 105—106 главах последней книги, о которой Ксенофонт, следовательно, вкратце сообщал в утерянной вступительной главе.

Далее лаконическое упоминание о Фимохаре и Агесандриде, как о находящихся уже в Геллеспонте, делает вероятным, что в этой вводной главе говорилось уже о Евбейском сражении между теми же Фимохаром и Агесандридом, описанном у Фукидида (VIII. 95), и о путешествии Агесандрида и Фимохара из Евбеи в Геллеспонт, о чем Фукидид не успел сообщить. При таком предположении труд Ксенофонта начинался бы со спартанской победы, а краткое сообщение о спартанской неудаче при Киноссемате было бы уравновешено сообщением о «второй битве при Киноссемате», дошедшим до нас.

Я позволю себе теперь процитировать те места из Фукидида и Диодора, которые описывают события, предполагающиеся у Ксенофонта известными и непосредственно предшествующими 1 главе I книги «Греческой истории»; возможно, что эти события и составляли содержание утраченной вводной главы.

Фукидид. VIII. 91. 2: «Вышедшие из Пелопоннеса по требованию евбеян[528] сорок два корабля, в числе которых были италийские из Таранта и Локров и несколько сицилийских, стали на якоре подле Ласа, в Лаконике, и готовились идти к Евбее: командовал ими спартиат Агесандрид, сын Агесандра…» Фукидид. VIII. 94. 1: «(В Афинах) получено было известие, что сорок два корабля под командою Агесандрида идут от Мегар вдоль Саламина… Афиняне, лишь только получили упомянутое известие, тотчас устремились бегом всею массою в Пирей… Одни садились на готовые уже корабли, другие тащили корабли на воду, третьи спешили на защиту стен и входа в гавань. Но пелопоннесский флот прошел мимо, обогнул Суний и стал на якоре между Фориком и Прасиями, а потом подошел к Оропу. Афиняне вынуждены были спешно… употребить в дело неиспытанные в бою команды, так как желали возможно скорее защитить важнейшую часть своих владений: после блокады Аттики Евбея была для них все. Поэтому они отправили стратега Фимохара с флотом к Эретрии. Прибывших сюда кораблей вместе с прежними, находившимися у Евбеи, было тридцать шесть. Афиняне вынуждены были немедленно вступить в битву, так как Агесандрид после обеда снял флот свой с якоря у Оропа, отделенного от Эретрии полосою моря стадии в шестьдесят ширины… Афиняне вышли в море и вступили в битву перед эретрийской гаванью. Некоторое время они выдерживали бой, но потом обращены были в бегство, и неприятель преследовал их до берега. Все те из афинян, которые бежали в Эретрию, как в дружественный город, подверглись жесточайшей участи, так как были перебиты эретриянами; спаслись те, которые укрылись в эретрийское укрепление, занимаемое самими афинянами; уцелели также и прибывшие в Халкиду корабли. Пелопоннесцы захватили двадцать два афинских корабля, команду частью перебили, частью взяли в плен и водрузили трофей»[529].

Отсюда Агесандрид направляется в Геллеспонт по требованию спартанского полководца Миндара.

Фукидид. VIII. 107. 2: «От Абидоса к Элеунту подошли пелопоннесцы, взяли назад все годные к плаванию корабли… а к Евбее за тамошними кораблями послали Гиппократа и Эпикла».

О злополучном путешествии Эпикла с Агесандридом из Евбеи в Геллеспонт Фукидид уже не сообщает. О нем мы читаем у Диодора.

Диодор. XIII. 41: «Лакедемонский наварх[530] Миндар, бежавший после поражения[531] в Абидос, починил поврежденные корабли, а за триэрами, находившимися в Евбее, послал спартиата Эпикла, приказав ему привести их как можно скорее. Прибыв в Евбею, Эпикл собрал пятьдесят судов и спешно ушел в море. Когда его флот подошел к Афону, разразилась такая буря, что все корабли погибли, а из людей спаслось только двенадцать человек. Как утверждает Эфор, это видно из посвящения, сделанного этими людьми в Коронейский храм[532], на котором имеется такая надпись:

Как мы видим из этого места, Эфор, живший полстолетия спустя после описываемых здесь событий, сделал из обнаруженной им надписи вывод, что весь евбейский флот состоял из 50 кораблей и погиб близ Афона. Однако, из надписи этого заключить нельзя: здесь сказано только, что пятьдесят кораблей были разбиты вдребезги и с них спаслось только 12 человек, а весь флот мог состоять из большего числа судов. В самом деле, как мы видели, этот флот состоял из 64 кораблей — 42 пелопоннесских и 12 взятых в плен у Афин; 50 кораблей были разбиты у Афона: стало быть 14 прибыло в Геллеспонт. Очевидно, Эпикл погиб у Афона; поэтому во главе этого флота снова стоит Агесандрид.

После поражения при Евбее афиняне также снарядили новый флот.

Фукидид. VIII. 97: «Афиняне, по получении известия о событиях на Евбее, занялись вооружением двадцати кораблей».

Эти-то «немногие» корабли и отправились, по-видимому, вслед за спартанским флотом в Геллеспонт.

Ко времени прибытия Агесандрида и Фимохара в Геллеспонт афиняне под предводительством Фрасибула и Фрасилла одержали блестящую победу над лакедемонянами и сиракузянами у Киноссемата. Фукидид подробно описывает это сражение в 104—106 главах своего труда. Поскольку это сражение окончилось победой афинян, Ксенофонт мог, по своему обыкновению, коснуться его только вкратце, подчеркнув то обстоятельство, что афинянам удалось захватить в плен небольшое число кораблей.

Вводя без всяких объяснений в § 5 в свой рассказ Алкивиада, Ксенофонт имеет в виду соответствующее место в конце труда Фукидида.

Фукидид. VIII. 81—82: «Стоявшие во главе афинского войска на Самосе, главным образом, Фрасибул… склонили к возвращению из изгнания Алкивиада большинство войска… Воины тотчас избрали Алкивиада стратегом в дополнение к прежним и возложили на него все дела…» 97: «Афиняне, по получении известия о событиях на Евбее… решили возвратить Алкивиада и изгнанных вместе с ним. Было отправлено посольство к Алкивиаду, а также к войску на Самосе с приказанием взяться за дело…» 107: «Около того же времени возвратился на Самос от Кавна и Фаселида Алкивиад с тринадцатью кораблями… В дополнение к своим кораблям он немедленно вооружил еще девять».

Точно также и лаконичное упоминание о Тиссаферне имеет в виду соответствующее указание Фукидида. Фукидид сообщает о двойственной политике Тиссаферна: он поддерживал то спартанцев (финикийский флот поддерживал спартанский), то афинян, желая ослабить и тех и других. В результате он потерял популярность у обеих сторон: спартанцы сблизились с его врагом Фарнабазом, а из дружественного Афинам Антандра был изгнан наместник Тиссаферна Арсак. «Поэтому Тиссаферн решился отправиться к афинянам на Геллеспонт пожаловаться на случившееся в Антандре и представить благовиднейшие оправдания по поводу и финикийского флота и возводимых на него клевет и всего прочего образа действий» (Фукидид. VIII. 109). Самое перенесение театра военных действий с побережья Ионии в Геллеспонт объяснялось желанием спартанцев иметь поддержку с суши; побережье Ионии входило в сатрапию Тиссаферна, а побережье Геллеспонта в сатрапию Фарнабаза. Разумеется, и желание прекратить подвоз хлеба из Черного моря в Аттику сыграло здесь большую роль.

К КНИГЕ ПЕРВОЙ[533]

{1} О предшествующих событиях, на которые ссылается здесь Ксенофонт, и месте этой битвы я говорил уже выше, во введении к комментарию.

{2} С несколькими кораблями — вероятно, теми двадцатью, которые снарядили афиняне после поражения в морском бою при Эретрии, как сообщает Фукидид (VIII. 97. 1).

{3} В начале зимы — техническое выражение, означающее «осеннее равноденствие». Имеется в виду сентябрь 411 г. до н. э. Этот же эпизод — у Диодора (XIII. 45—46): «Родосец Дорией, начальник прибывшего из Италии флота[534], усмирив смуту на Родосе, выплыл в Геллеспонт, спеша на соединение с Миндаром. Последний пребывал в бездействии в Абидосе, собирая со всех сторон корабли союзных с пелопоннесцами государств. В то время как Дорией был уже в Троаде около Сигея, афиняне, находившиеся в окрестностях Сеста, заметив, что он проплывает мимо них, выступили против него со всем своим флотом, насчитывавшим восемьдесят четыре корабля. Дорией некоторое время не замечал этого и продолжал плыть по открытому морю; однако, заметив многочисленность врагов, он испугался и, не видя никакого другого исхода, бежал в Дардан[535]. Высадив на берег своих воинов, присоединив к ним гарнизон города и быстро раздобыв массу оружия, он расставил часть воинов на носах кораблей, а часть в надлежащем порядке на берегу. Афиняне подплыли, с большим ожесточением пытаясь вырвать из строя корабли Дориея; устремляясь большими массами со всех сторон, они держали противников в крайнем напряжении. Узнав об этом, пелопоннесский наварх (начальник флота) Миндар тотчас же отчалил из Абидоса со всем своим флотом и прибыл в Дарданскую область на восьмидесяти четырех кораблях, устремляясь на помощь флоту Дориея. С ним вместе действовала также и пехота Фарнабаза, пришедшая на помощь лакедемонянам. Когда армии приблизились друг к другу, обе стороны выстроили триэры для морского боя. Флот Миндара состоял из девяноста семи кораблей; на левом фланге он выстроил сиракузян, а правым предводительствовал сам. У афинян правым крылом предводительствовал Фрасибул, а левым Фрасилл (там же, 46). Долгое время битва велась с одинаковым успехом обеими сторонами, так как ни у тех, ни у других не было недостатка в честолюбии. Но через некоторое время неожиданно показался Алкивиад, прибывший из Самоса с двадцатью[536] кораблями и как раз случайно плывший в Геллеспонт. Когда его флот показался вдали, обе стороны питали надежду, что это идет им подмога; это внушило им больше уверенности и подняло их мужество. Когда же прибывающий флот приблизился и лакедемоняне не получили никакого ответа на свой сигнал, а афиняне заметили поднятую Алкивиадом на его собственном корабле красную эмблему, которая была условным ответным сигналом, — лакедемоняне были приведены в ужас и обратились в бегство; а афиняне, ободренные успехом, стали энергично преследовать убегающих. Им удалось тотчас же овладеть десятью из числа кораблей (но дальше им помешала буря). Наконец, лакедемоняне причалили к берегу и бежали в сухопутный лагерь Фарнабаза, а афиняне сперва пытались захватить корабли, пригнанные к берегу, действуя с большой отвагой и решимостью, но затем, получив тяжелый урон от персидского войска, отплыли назад в Сест».

{4} Стратеги — верховная военная коллегия в Афинах, состоявшая из 10 человек. Члены ее избирались на год и первоначально имели назначение командовать войсками; позднее обязанности главнокомандующего исполняли только 1—3 из них, а остальные оставались в городе, где заведывали также и государственными делами, пользуясь очень большим влиянием.

{5} Триэра — военный корабль с тремя ярусами гребцов. Начальник триэры назывался триэрархом. Он избирался из богатых граждан и обязан был на свой счет снарядить триэру[537].

{6} «Эта победа увеличила шансы на победоносный исход сражения, но, конечно, нечего было и думать о том, чтобы воспользоваться вполне ее плодами: прежде всего, и это самое важное, ощущалась настоятельная нужда в деньгах… Поэтому-то большая часть стратегов и отправилась в Эгейское море для взыскания контрибуции с подвластных городов» (Meyer Ed. Gesch. d. Alt. IV. 605).

{7} Эпизод об аресте Алкивиада у Плутарха (Алкивиад. 27) изложен так: «Тиссаферн давно уже пользовался дурной репутацией у лакедемонян; теперь он опасался, что будет обвинен также и царем. Поэтому прибытие Алкивиада было ему как раз кстати: он заключил Алкивиада в тюрьму в Сардах, желая, чтобы эта несправедливость была искуплением за возведенную на него клевету».

{8} Из шестидесяти кораблей — по Диодору (XIII. 50. 2) из восьмидесяти.

{9} Эпактрида — небольшое судно, несущее береговую службу.

{10} В Кизик. Кизик, бывший прежде в союзе с афинянами, за короткое время до этого, как рассказывает Диодор (XIII. 49. 4), подвергся нападению Миндара (с моря) и Фарнабаза (с суши) и был ими взят приступом.

{11} Ферамен и Фрасибул. Ферамен был отправлен афинянами с флотом из 30 кораблей, чтобы помешать постройке мола, который должен был соединить Евбею с противолежащим материком, но ему это не удалось. Затем он отправился на помощь к Архелаю, осаждающему Пидну, а отсюда к Фрасибулу во Фракию; после этого они оба вместе направились в Геллеспонт (Диодор. XIII. 47. 49).

{12} Из-под Фасоса — см. § 32.

{13} Убрав большие паруса. Большие паруса[538] снимали перед боем, чтобы они не затрудняли маневрирования судов, и оставляли на берегу.

{14} Во время завтрака — около полудня.

{15} Это столкновение описывает совсем по-иному Диодор (XIII. 50—51): «Они разделили флот на три части: одною предводительствовал Алкивиад, другую — Ферамен, третьей Фрасибул. Алкивиад со своей частью уплыл далеко вперед от остальных, желая вызвать лакедемонян на морской бой. В то же время Ферамен и Фрасибул замышляли обойти врага и отрезать уплывшим в море возвращение в город. Миндар, заметив приближающийся флот, состоящий исключительно из кораблей Алкивиада, отнесся к нему пренебрежительно, не зная о том, что у врага имеются еще суда, и смело выплыл из города с восемьюдесятью кораблями. Когда он приблизился ко флоту Алкивиада, афиняне, согласно данному им заранее приказанию, сделали вид, будто они обратились в бегство; это очень обрадовало пелопоннесцев, и они погнались за ними, чувствуя себя победителями. Завлекши противников на значительное расстояние от города, Алкивиад поднял сигнальный знак, и немедленно же все его триэры одновременно повернулись носом к врагам, тогда как Ферамен и Фрасибул поплыли против города и отрезали лакедемонянам отступление. Соратники Миндара, заметив многочисленность вражеских судов и поняв, что они стали жертвой военной хитрости, пришли в ужас. Наконец, когда афиняне стали нападать со всех сторон и отступление в город было отрезано пелопоннесцам, Миндар был вынужден бежать к берегу и высадился близ так называемых Клеров, где находилось также войско Фарнабаза. Алкивиад, ведя энергично преследование, часть кораблей потопил, другим нанес повреждения, после чего они были взяты в плен; однако, большую часть кораблей Алкивиад застиг стоящими уже на якоре у самого берега; он набросил на них железные абордажные крючья и пытался таким образом оттащить их от берега. На помощь лакедемонянам пришла пехота с берега, и началась ужасная сеча, причем афиняне, упоенные одержанной победой, проявляли больше храбрости, чем здравого смысла, пелопоннесцы же значительно превосходили их численностью, так как им помогало также войско Фарнабаза, которое, сражаясь с суши, имело гораздо более прочную базу. Видя, что врагам помогает пехота, Фрасибул высадил на сушу и остальную часть своих морских воинов, спеша оказать помощь войску Алкивиада; Ферамена он побуждал, чтобы тот, соединившись с пехотинцами Херея, прибыл, как можно скорее, на поле битвы и сразился бы на суше». Там же. 51: «В то время как афиняне были поглощены всем этим, лакедемонский военачальник Миндар сам продолжал оборонять корабли, которые Алкивиад пытался сорвать с якорей, а спартиата Клеарха с частью пелопоннесцев отправил против войска Фрасибула. Вместе с ним он отправил и наемников из войска Фарнабаза. На первых порах Фрасибулу во главе морских воинов и стрелков удавалось мужественно противостоять врагам: многих из их числа он убил, хотя ему пришлось быть свидетелем смерти и немалого числа своих. Однако, вскоре прибыли наемники Фарнабаза, и им удалось окружить афинян, устремляясь на них со всех сторон огромными массами. Но в это время показался Ферамен во главе собственных пехотинцев и пехотинцев Херея. Измученное и потерявшее всякую надежду на спасение войско Фрасибула снова воспрянуло духом, узнав о прибытии такой подмоги. Долгое время продолжалось кровопролитное сражение; первыми обратились в бегство наемники Фарнабаза, затем афиняне последовательно расстраивали ряды неприятелей в смежных частях; наконец, были выбиты с позиций и пелопоннесцы, руководимые Клеархом, которые удержались дольше всех остальных и вели продолжительный бой с переменным успехом. Совершив это дело, войско Ферамена устремилось на помощь отважно сражающемуся отряду Алкивиада. Однако и теперь, когда все военные действия сосредоточились в одном месте, Миндар не потерял присутствия духа вследствие нападения войска Ферамена, но, разделив своих пелопоннесцев на две части, выслал одну из них против наступающих с суши, а сам во главе другой боролся с войском Алкивиада, увещевая каждого из солдат не покрыть позором славы Спарты, тем более в сухопутном бою. Находясь впереди всех и подвергаясь наибольшей опасности, он сразил в этой героической борьбе за корабли много противников, но, наконец, и сам был убит солдатами Алкивиада, приняв смерть, достойную его отечества. После его смерти пелопоннесцы и все их союзники сбежались в одно место и, приведенные в ужас, обратились в бегство. Афиняне некоторое время преследовали врагов, но затем, узнав, что Фарнабаз с многочисленной конницей поспешно устремляется на них, повернули назад к кораблям, захватили город и поставили два трофея[539] в честь двух одержанных ими побед: трофей в честь победы на море был поставлен на так называемом острове Полидора, а трофей в честь сухопутной — на том месте, где враг впервые обратился в бегство… Афинские стратеги овладели в этой битве всеми кораблями, большим количеством пленных и захватили неисчислимую массу добычи, так как они одновременно победили два таких огромных войска».

Плутарх (Алкивиад. 28) и Полиэн (I. 40. 9) не вносят ничего нового в повествование об этой битве. Дата этого сражения по Эд. Мейеру (Gesch. d. Alt. IV. 3. 608) — март, по Белоху (Griech. Gesch. II. 75) — май 410 г.

{16} Кроме флота сиракузян. Победив афинян в Сицилии, сиракузяне послали в 412 г. на помощь лакедемонянам флот из 20 сиракузских и 2 селинунтских кораблей под начальством Гермократа. Фукидид (VIII. 26).

{17} Жители Кизика впустили в город афинян. По свидетельству Фукидида (VIII. 107. 2) и Диодора (XIII. 40. 6) этот город не имел стен.

{18} О Хрисопольской таможне рассказывает также Диодор (XIII. 64. 2): «Афинские стратеги, бывшие у Кизика, поплыли в Калхедонскую область и основали здесь укрепление Хрисополь, оставив в нем потребное количество войска. Специальным должностным лицам было приказано взимать десятипроцентный сбор с кораблей, приплывающих из Понта».

{19} Эпистолей — помощник начальника лакедемонского флота, к которому, в случае смерти последнего, переходили его обязанности.

{20} В Антандре. Недалеко от Антандра, на склоне горы Иды, находились лесорубочные участки (Фукидид. IV. 52; Страбон. XIII. 606).

{21} Об объявлении Гермократа сиракузским изгнанником рассказывает также Диодор (XIII. 63. 1): «В то время, как он был отправлен на помощь лакедемонянам во главе флота из тридцати пяти триэр, против него был составлен заговор сторонниками противной[540] партии, и он был осужден на изгнание. Главноначальствование геллеспонтской экспедицией он передал присланным вместо него преемникам». Причиной его изгнания послужил его олигархический образ мыслей; ближайший повод, вызвавший это незаконное, по мнению Ксенофонта, постановление, нам неизвестен.

{22} Тиссаферн был обвинен Гермократом в том, что он имел сношения с Алкивиадом, вследствие чего лакедемоняне были отчасти лишены персидской поддержки (Фукидид. VIII. 85). О неудачной попытке Гермократа вернуться на родину с оружием в руках рассказывает Диодор (XIII. 63. 3).

{23} Гармосты — наместники, которых спартанцы посылали в подвластные города, для того чтобы они во главе спартанских гарнизонов защищали преданные спартанцам олигархические партии.

Для ясности даю картину общего хода событий на Фасосе. В 411 г. власть в Афинах перешла в руки олигархической партии. В связи с этим в мае этого года хиосец Диитреф, которому была вверена верховная власть во Фракии, произвел в Фасосе олигархический переворот. Ставшая у власти олигархия использовала свою роль для подготовки отпадения к Спарте. Как только Диитреф ушел из Фасоса, олигархи начали постройку стены и выстроили ее за два месяца; затем они вступили в переговоры с фасосскими изгнанниками, сторонниками спартанцев. Эти изгнанники добились в Лакедемоне того, что в Фасос был отправлен флот (Фукидид. VIII. 64. 2—4). Осенью 411 г. коринфянин Тимолай «с одиннадцатью (?) триэрами приплыл в Фасос и принудил его к отпадению от Афин» (Hell. Oxyr. II. 4). Как мы видим из нашего места, здесь был поставлен лаконский гарнизон с гармостом Этеоником во главе. После этого Фасос пытался отторгнуть у афинян соседнюю часть фракийского побережья с городом Неополем (Inscriptiones Graecae. I. ed. minor. № 108); но эта попытка была отражена с помощью флота Фрасибула (ср. выше, § 12). Вскоре на Фасосе стала снова подымать голову демократическая партия, подстрекаемая с одной стороны афинянами, с другой — Тиссаферном, при помощи подкупа убедившим лакедемонского наварха Пасиппида оставаться в бездействии. Зачинщиком упоминаемого здесь восстания, был, как указывает Демосфен (против Лептина. § 59), Экфант, изгнавший спартанский гарнизон и впоследствии впустивший в город Фрасибула. Это восстание имело место в 409 г., после чего Фасос пожелал остаться нейтральным (Эд. Мейер), и только в следующем 408 г. Фрасибулу удалось взять его измором (см. ниже, коммент. к I. 4. 9).

{24} И он перенял флот в Хиосе — это кратенькое замечание заменяет у Ксенофонта описание событий на Хиосе, и Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. IV. 623, прим.) не без основания полагает, что лаконофильски настроенный Ксенофонт умышленно умолчал об этих событиях, ложившихся пятном на честь Спарты. Вот как их излагает Диодор (XIII. 65. 3): «Получив посул от хиосских изгнанников[541], он (Кратесиппид) силой возвратил их в родной город, заняв при этом хиосский акрополь. Возвращенные изгнанники отправили в изгнание приверженцев противной им[542] партии (повинных в) их изгнании, числом до шестисот». Ср. также Исократ (VIII. 98): «Они (спартанцы) изгнали самых видных хиосских граждан».

{25} Вылазку из Декелеи. Этот пункт, расположенный в северной Аттике, в 120 стадиях от Афин, по совету Алкивиада заняли в 413 г. спартанцы под предводительством царя Агиса, чтобы отсюда препятствовать афинянам собирать урожай. (Фукидид. VIII. 18). Сюда бежали 20000 рабов из Афин.

{26} Ликейский гимнасий был расположен к востоку от Афин перед воротами Диохара и представлял собою парк и сад при храме Аполлона Ликея. Впоследствии здесь преподавал Аристотель. Вообще гимнасии были местом гимнастических упражнений и ученых бесед; существенными частями их были большой обнесенный колоннадой двор, купальня и парк.

{27} Клеарх. Этого Клеарха упоминает в роли византийского гармоста Диодор (XIII. 66. 6) и наш автор (ниже, гл. 3, § 15).

{28} В Сест — это указание неверно, так как Сест был тогда в руках афинян (выше § 11 и гл. 2, § 13). Следовало бы здесь ожидать Абидос, который был местом стоянки пелопоннесских кораблей.

{29} Об этом походе Ганнибала на Сицилию рассказывает Диодор (XIII. 54) под 409/8 годом.

{30} Заключенные в квадратные скобки хронологические указания несомненно представляют собою позднейшую интерполяцию. Следующим, т. е. 21-м годом войны, был 410/9[543], т. е. 3-й год 92-й Олимпиады, а не 1-й 93-й, как указано здесь. Олимпийские игры представляли собой серию различных гимнастических состязаний и происходили раз в 4 года в Элейской Олимпии, священном округе при храме Олимпийского Зевса. Промежуток в четыре года между играми назывался Олимпиадой; первая Олимпиада, от которой велось летоисчисление, Олимпиада 776 года. В эпоху Ксенофонта летоисчисление по Олимпиадам еще не велось; его ввел впервые сицилийский историк Тимей около 264 г. до н. э.

{31} Эфоры — коллегия сановников в Спарте, состоявшая из пяти лиц, ежегодно выбиравшихся всем народом; первый из них назывался эпонимом, и именем его обозначался год. В историческое время власть эфоров была весьма значительною: их контролю подлежали все прочие власти, даже сами цари. Они могли налагать всякие наказания, за исключением смертной казни; кроме того они принимали участие в надзоре за публичной нравственностью и воспитанием, могли собирать народ и не только заменяли на суде царей, но являлись уполномоченными представителями экклесии и во внешних сношениях, вследствие чего они сильно влияли также на войско и на полководцев.

{32} Архонт — высшее правительственное лицо в Афинах, избиравшееся на год. Влияния на государственные дела архонты в это время уже не имели. Архонтов было 9; здесь разумеется первый из них, именем которого обозначался год и который назывался эпонимом.

{33} Пельтасты занимали среднее место между тяжеловооруженными (гоплитами) и легковооруженными. Их вооружение состояло из малого легкого щита, обтянутого козьей или овечьей кожей (вместо тяжелого щита гоплитов, обтянутого бычачьей кожей и покрытого медными пластинками).

{34} В начале лета, т. е. в начале апреля.

{35} Легковооруженные вовсе не имели тяжелых доспехов, т. е. панциря, шлема, поножей и большого щита, и были вооружены только метательным оружием. Они делились по роду оружия на метателей дротиков, стрелков и пращников.

{36} Лох — отряд пехотного войска, рота; численность каждого лоха не была постоянной. Лохом управлял лохаг.

{37} Гоплитами назывались тяжеловооруженные, составлявшие главную силу греческого войска. Они носили тяжелые доспехи (причем их щит был настолько велик, что закрывал их тело от плеч до колен), короткий меч и длинное, тяжелое копье.

{38} Трофей — буквально «памятник бегства», знак, ставившийся на том месте, где враг был обращен в бегство. Он состоял из части захваченных доспехов врага, нанизанных на сучья деревьев и шесты. В случае морской победы доспехи заменялись носами вражеских кораблей.

{39} Когда хлеб на полях уже созрел — в июне 410 или 409 года (спорно).

{40} На помощь Артемиде. Храм Артемиды в Эфесе был одним из наиболее знаменитых античных храмов, считаясь одним из семи чудес света. Он был построен кносским архитектором Херсифроном и впоследствии (по преданию в ту ночь, когда родился Александр Великий — 21 июля 356 г.) был сожжен Геростратом, после чего был снова выстроен в еще более роскошном виде. Как указывает наш автор (Анабасис. I. 6. 7), он пользовался религиозным почитанием также и у персов. Здесь Тиссаферн изображает дело так, как будто бы враги непосредственно угрожают храму.

{41} Об этом поражении под Эфесом Диодор (XIII. 64. 1—2) рассказывает в таких словах: «Фрасилл, посланный афинянами с тридцатью кораблями, большим количеством гоплитов и ста всадниками, приплыл в Эфес. Он высадил свое войско в двух пунктах и пошел приступом на город. Горожане сделали вылазку, и завязалась жестокая сеча: не выдержав натиска всенародного ополчения эфесцев, афиняне отступили, потеряв четыреста человек; остальных Фрасилл успел усадить на корабли и отплыл в Лесбос».

{42} По поводу привилегий, предоставленных эфесцами сиракузцам и селинунтцам, необходимо заметить следующее. Гражданин одного греческого государства в принципе не пользовался защитою закона в других государствах. Вытекавшие отсюда неудобства для сношений между гражданами различных государств устранялись заключавшимися между гражданами различных государств союзами гостеприимства, причем каждый из гостеприимцев (ксенов) брал на себя защиту интересов другого в своем государстве. Развитие отношений между городами-государствами послужило причиной дальнейшего развития этого института: появился институт проксенов и евергетов («благодетелей»); в этом случае иностранец, оказавший какое-либо «благодеяние» государству, заключал союз гостеприимства не с отдельным гражданином, а с целым государством. При этом обе стороны брали на себя такие условия: 1) проксен обязывался защищать в своем городе интересы прибывающих сюда граждан государства, давшего ему звание проксена, т. е. представлял собой нечто вроде нынешнего консула; 2) государство обязывалось, со своей стороны, предоставить проксену, в случае если он пожелает прибыть или поселиться в нем, все гражданские права, исключая политические, т. е. право приобретать землю и недвижимость, освобождение от специальных податей, установленных для иностранцев, проживающих в государстве (метэков), и право судиться в общем порядке. Сюда присоединялись часто еще особые привилегии, как-то: освобождение от всех вообще налогов, право занимать почетное место в театре и на состязаниях и т. д. Часто права, предоставляемые проксенам, давались всем гражданам дружественного государства; такой случай имеем в нашем месте. Точно также и награды за храбрость, золотые венки и т. д. часто присуждаются не только отдельным лицам, но и целым государствам[544]. Звания ксенов и проксенов были наследственными и переходили из рода в род.

{43} Заключив перемирие для уборки трупов. У греков считалось недопустимым оставить трупы павших в бою непогребенными. Поле сражения, конечно, оставалось за победителем, и в его распоряжении оказывались и свои и вражеские трупы; просьба о перемирии для уборки трупов считалась равносильной признанию себя побежденными и служила для другой стороны достаточным основанием, чтобы поставить трофей.

{44} Камнеломни играли в Афинах роль нынешних каторжных тюрем. Работа в них была крайне мучительной. Сюда часто посылали провинившихся рабов (впрочем, и ни в чем не провинившиеся рабы часто работали в каменоломнях).

{45} Ср. описание этого эпизода у Плутарха (Алкивиад, 29): «Соратники Алкивиада так возгордились и возомнили о себе, что не захотели, не будучи ни разу побежденными, общаться с другими воинами, неоднократно терпевшими поражения. Действительно, за короткое время до этого Фрасиллу пришлось претерпеть неудачу под Эфесом, после чего эфесцы поставили медный трофей — памятник афинского позора. Воины Алкивиада поносили за это воинов Фрасилла, превознося себя и своего военачальника: они отказывались бывать в гимнасиях и тех местах лагеря, где находились воины Фрасилла. Когда же во время вторжения афинян в Абидосскую область на них напал Фарнабаз с многочисленной конницей и пехотой, и Алкивиад, выйдя против него вместе с Фрасиллом, обратил его в бегство и преследовал до наступления сумерек, воины завязали между собой дружественные отношения и возвратились вместе в лагерь, радостно поздравляя друг друга. На следующий день Алкивиад поставил трофей и предал опустошению область Фарнабаза; никто не осмелился ему воспрепятствовать. Он захватил в плен жрецов и жриц, но отпустил их без выкупа».

{46} Гелоты не имели ни личной свободы, ни права владения недвижимым имуществом и отличались от рабов только тем, что господа не могли ни предавать их смертной казни, ни продавать. Некоторые ученые считают их государственными крепостными[545], переданными частным лицам лишь во временное пользование, а греческие писатели их называли рабами. Они жили отдельно и обязаны были доставлять своим господам хлеб, масло и вино, всячески обслуживать их и выступать (обыкновенно легковооруженными) в случае войны. За участие в войске (особенно тяжеловооруженными) они получали свободу; вольноотпущенные гелоты вступали в особый класс неодамодов, пользовавшихся личной свободой, но не имевших гражданских прав. Гелоты, подвергавшиеся неслыханной эксплуатации, часто устраивали восстания и даже становились на сторону врагов Спарты; так было и в нашем случае. Гелоты, о которых здесь идет речь, — мессенцы.

{47} Корифасий — возвышенный выступ, на котором расположен Пилос, захваченный афинянами в 425 году. О дальнейшей судьбе его рассказывает Диодор (XIII. 64. 5 и сл.): «Узнав, что все афинские силы находятся в Геллеспонте, лакедемоняне пошли походом на Пилос, который был занят мессенским гарнизоном. Окружив это укрепление лагерными сооружениями, они стали совершать грабительские набеги с суши и с моря… Узнав об этом, афинское народное собрание послало на помощь осажденным тридцать кораблей под командой стратега Анита, сына Анфемиона. Флот этот выплыл, но вследствие бурь не мог обогнуть Малейского мыса и поплыл назад в Афины. Осажденные в Пилосе мессеняне некоторое время удачно противостояли врагу, ожидая афинской подмоги. Однако, вскоре их положение сделалось невыносимым, так как враги, разделившись на несколько смен, непрерывно атаковали крепость, а из осажденных часть умерла от ран, часть погибла мучительной смертью от голода. Поэтому они заключили мир с лакедемонянами, сдав им крепость и получив взамен этого возможность беспрепятственно удалиться. Так овладели лакедемоняне Пилосом, после того как он находился пятнадцать лет в афинских руках с того времени, как его укрепил Демосфен».

{48} Колонисты в Гераклее Трахинской появились около 426 г.; они были присланы лакедемонянами по просьбе трахинцев (ахейцев), теснимых их соседями — этейцами, и состояли из представителей всех греческих государств, исключая ионийцев и ахейцев (Фукидид. III. 92). Это было одной из причин вражды коренных жителей Гераклеи ахейцев к гераклейским колонистам. О дальнейшей судьбе Гераклеи см. ниже коммент. к III. 21. 5. § 6.

{49} В следующем году, т. е. в 490/8 г. Этот же эпизод у Плутарха (Алкивиад. 29; в тех же выражениях).

{50} Заложили все имущество. У греков существовал обычай, по которому, если враг нападал на одно из союзных государств, жители его препровождали скот и движимость в другое союзное государство, где они и оставались до тех пор, пока не пройдет внешняя опасность. Это имущество и называлось «закладом». Ср. элатейскую (в Фокиде) надпись, Inscriptiones Graecae. IX. 97: «Если беотийцы и фокейцы желают что-либо друг у друга заложить, — они свободны от ввозных пошлин; если же они продают что-нибудь из заложенных вещей на территории другой договаривающейся стороны, то они должны уплатить установленную пошлину. Эти правила касаются как заложенного, так и приплода от него».

{51} От моря до моря — от Босфора до Пропонтиды. Диодор (XIII. 66. 1—3) рассказывает об этих событиях, не упоминая о Фарнабазе: «Алкивиад и Фрасилл… поплыли к Ферамену, который опустошал Калхедонскую область, имея в своем распоряжении семьдесят кораблей и пять тысяч солдат. После того как оба войска собрались вместе, они загородили город деревянной стеной от моря до моря. В городе находился назначенный лакедемонянами военачальник Гиппократ или, как его называют лакедемоняне, гармост. Он вывел в бой своих воинов и всех калхедонцев. Произошла кровопролитная битва; войска Алкивиада мужественно сражались. Наконец, пал Гиппократ, а из его воинов часть погибла, а часть, получив ранения, бежала назад в город. После этого Алкивиад уплыл в Геллеспонт и Херсонес, желая собрать здесь контрибуцию, а Ферамен заключил с калхедонянами соглашение на условии уплаты дани в том же размере, как и прежде». Плутарх (Алкивиад. 30) прибавляет еще кое-какие подробности: «После того как Халкедон был отгорожен стеной от моря, пришел Фарнабаз с целью принудить афинян снять осаду. В то же время гармост Гиппократ, выведя свое войско из города, напал на афинян. Алкивиад выстроил войско одновременно на два фронта — против тех и других, Фарнабаза он принудил к позорному бегству, а Гиппократ был убит вместе с большим числом его воинов».

{52} Алкивиад был близ Селимбрии. Подробнее об этом Диодор (XIII. 66. 4): «Выступив со всем войском, он взял Селимбрию при помощи предателей, взыскал с нее большую контрибуцию и оставил здесь гарнизон». Еще детальнее рассказ Плутарха (Алкивиад. 30); по словам этого автора предатели подали условный знак слишком рано, опасаясь, что иначе их измена будет раскрыта. Алкивиад не успел приготовиться и ворвался в город только с тридцатью пельтастами. Оказавшись в безвыходном положении, он громко провозгласил, чтобы селимбрийцы не подымали оружия против афинян. Это произвело впечатление и, пока перепуганные граждане обсуждали свое дальнейшее поведение, на помощь Алкивиаду подошло остальное афинское войско. Затем Алкивиад услал из города прибывших с ним фракийцев[546], чтобы они не предали Селимбрии разграблению, и удалился сам, взыскав контрибуцию и оставив в городе гарнизон. — Договор, заключенный Алкивиадом с селимбрийцами, содержал, между прочим, пункт, по которому «селимбрийцы признаются автономными, и могут ввести у себя такой строй, какой сочтут наилучшим». Впоследствии этот договор был санкционирован афинским народом по предложению Алкивиада: «Алкивиад сказал: договор афинян с селимбрийцами пусть вступит в законную силу. Клятвы и формулы договора под наблюдением секретаря совета должны быть начертаны на их счет на каменной стеле и поставлены в городе» (Inscriptiones Graecae. I. № 61a. Suppl. P. 18).

{53} Обменялись клятвами, как частные люди — вероятно, клятвами гостеприимства, см. выше, к гл. 2, § 10.

{54} О взятии Византия рассказывает значительно подробнее Диодор (XIII. 66. 3—67): «Войско Ферамена ушло из Калхедона к Византию и осаждало город, прилагая большие усилия, чтобы обнести его осадными укреплениями. Собрав контрибуцию, Алкивиад убедил принять участие в его походе большое число фракийцев и, захватив с собой также всенародное ополчение жителей Херсонеса… поспешно двинулся в Византий на помощь Ферамену. Когда все силы собрались вместе, стали приготовлять все необходимое для осады, так как им предстояло победить значительный город, в котором находилось множество защитников: кроме многочисленных византийцев, здесь находился лакедемонский гармост Клеарх с большим количеством пелопоннесцев и наемников. Некоторое время они совершали приступы, не причинив осажденным никакого сколько-нибудь значительного ущерба. Когда же начальник города отправился к Фарнабазу за деньгами, несколько человек византийцев, тяготясь его суровым управлением (он, действительно, был человеком крутого нрава) предали город войску Алкивиада (67). Афиняне, сделав вид, что они желают прекратить осаду и увезти войско в Ионию, выплыли в сумерки на всех своих кораблях, а также отвели на некоторое расстояние от города сухопутное войско. С наступлением ночи они повернули назад и приблизительно в полночь подошли к городу. Оставшимся на триерах было приказано… поднять такой крик, чтобы казалось, что все войско находится на кораблях; в действительности же морские воины вместе с сухопутным войском находились у стен города, ожидая, пока предатели подадут условный сигнал. Оставшиеся на триэрах поступили так, как им было приказано. Пелопоннесцы и все прочие, находившиеся в городе, не зная об обмане, выступили против врага в гавань. В это время предатели подняли на стене сигнальный знак и впустили войско Алкивиада по лестницам в город; они были при этом в полной безопасности, так как весь народ сбежался в гавань. Узнав о случившемся, пелопоннесцы первоначально оставили половину войска в гавани, а с остальной половиной поспешно выступили против врага, завладевшего стенами. Несмотря на то, что уже почти все афинское войско успело ворваться в город, пелопоннесцы не устрашились и долгое время мужественно противостояли афинянам, отражая их нападения при содействии византийцев. И вряд ли бы афиняне овладели городом с боя, если бы Алкивиад не проявил удивительной находчивости и не объявил, что против византийцев не будет принято никаких карательных мер. Тогда горожане, переменив фронт, стали сражаться с пелопоннесцами. После этого большая часть последних пала в честном бою, а около пятисот[547] человек оставшихся в живых бежали к священным алтарям. Афиняне передали город византийцам, заключив с ними союз, с теми же, которые бежали к алтарям, как просители богов, афиняне заключили соглашение на условии, чтобы они выдали оружие, а сами были отвезены в Афины и преданы суду народного собрания».

Об этих событиях рассказывают также Плутарх (Алкивиад. 31) и Полиэн (I. 40. 2 — Фронтин. III. 11. 3; I. 47. 2), не прибавляя ничего нового к повествованию Ксенофонта и Диодора.

{55} Фракийское поле — большая открытая площадь внутри стен Византия. Ср. указание нашего автора в «Анабасисе» (VII. 1. 24): «Так называемое Фракийское поле — прекрасное место для маневров войска, ровное и незастроенное домами».

{56} Агора — главная городская площадь, на которой греки проводили большую часть дня. Здесь был рынок; здесь же находились храмы богов, портики, всевозможные общественные сооружения, здесь заключались всякого рода сделки; здесь устраивались народные собрания и сюда же сходились просто поболтать. Таким образом агора играла одновременно роль клуба и рынка.

{57} В начале весны — 408/7 г.

{58} Приморская полоса. Точнее перечисляет входящие в нее области наш автор в Анабасисе (I. 9. 7): «(Кир) был отправлен своим отцом к месту службы, будучи назначен сатрапом Лидии, Великой Фригии, Каппадокии и военачальником всех тех войск, которым надлежит собираться (на военный смотр) в Кастольскую равнину». Кастол — город в Лидии; сюда должны были ежегодно собираться на военный смотр все обязанные военной службой жители Передней Азии, лежащей к западу от Галиса (Киропедия. VI. 2. 11 и Домострой. 4. 6).

{59} Царская печать служила доказательством подлинности документа. Античный комментатор к Фукидиду (I. 129) так описывает эту печать: «Печать персидского царя, по одним источникам, представляла собой царский портрет, по другим — портрет первого персидского царя Кира, по третьим — изображение лошади Дария, благодаря которой он достиг царской власти».

{60} Фрасибул отправился во Фракию и т. д. Диодор (XIII. 64) сообщает об этом уже под 409 г.: «Фрасибул, посланный во Фракию, подчинил расположенные в этих местах города», о покорении же Фасоса (ср. выше коммент. к I. 32) он говорит отдельно (XIII. 72) под 408 г.: «Афинский стратег Фрасибул поплыл с эскадрой в пятнадцать кораблей на Фасос, победил в бою выступивших навстречу ему граждан, перебив около двухсот человек, заставил их вернуться в город, повел осаду и в конце концов добился от них разрешения вернуться в город изгнанным сторонникам афинян; они должны были принять гарнизон и вступить в союз с афинянами».

{61} Изгнанный Алкивиад — это указание не вполне соответствует истине, так как постановление об изгнании Алкивиада было отменено уже в 411 году (Фукидид. VIII. 97; Плутарх. Алкивиад. 33).

{62} Плинтерии праздновались в Афинах, начиная с 19 фаргелия (июня). При этом архаическая деревянная статуя Афины Полиады закутывалась в покрывала и скрывалась от взора народа. Роду Праксиэргидов поручалось совершать таинственные обряды в честь богини, состоявшие в обмывании идола и его одежды (пеплоса). 25 фаргелия был установлен по этому поводу всенародный траур и запрещено было заниматься делами. Ср. Плутарх. Алкивиад. 34: «Этот день афиняне считают одним из наиболее тяжелых, в который нельзя заниматься делами. Казалось, что богиня закуталась и скрыла себя от взоров Алкивиада, чтобы выказать ему свое недружелюбие и неблагосклонность при встрече».

{63} Рассказ о возвращении Алкивиада дошел до нас в передаче целого ряда авторов: Диодора (XIII. 68—69), Плутарха (Алкивиад. 32—34), Непота (Алкивиад. 7) и др. Приведу только рассказ Диодора, вносящий некоторые интересные подробности: «Афинские стратеги вместе с флотом и добычей поплыли в Афины, совершив блестящие подвиги во славу отечества. Их встретил весь народ, ликуя по поводу их успехов. Кроме того, в Пирей сбежалось много иностранцев, а также детей и женщин. Действительно возвращение стратегов представляло собою чрезвычайное зрелище: они вели за собой не менее двухсот взятых в плен судов и огромное количество пленных и добычи: их собственные триэры были тщательно разукрашены золоченым оружием, венками, добычей и всяким другим убранством. Огромные толпы сбежались к гаваням посмотреть на Алкивиада, так что город совсем обезлюдел, — даже рабы проявили не меньшую горячность, чем свободные. Действительно, к этому времени этот человек окружил себя ореолом, и господствующие элементы в Афинах считали, что наконец-то им удалось найти человека, способного открыто и смело противостать демократии; низшие же слои думали, что он будет их наилучшим соратником, с беззаветной решимостью будет потрясать основы государства и будет опорой нуждающихся. Он в самом деле далеко превосходил остальных храбростью, был первым по красноречию и наилучшим стратегом, выделяясь своей предприимчивостью. Он далеко превосходил других также красотою тела, величием души и широтою замыслов. Одним словом, почти все были о нем очень высокого мнения и думали, что вместе с его возвращением к ним придет и удача в делах; кроме того, они надеялись, что точно так же, как лакедемоняне взяли верх, когда он стал их соратником, и они снова станут преуспевать, заполучив в союзники этого мужа (69). Когда флот причалил к гавани, вся толпа устремилась к кораблю Алкивиада; когда же последний сошел на берег, все приветствовали его, радуясь одновременно и его успехам и его возвращению. Обратившись с ласковым приветом к толпе, он созвал народное собрание; здесь он выступил с длинной оправдательной речью по своему собственному делу и так расположил к себе толпу, что все признали государство виновным в вынесенных против него постановлениях; поэтому ему было возвращено его конфискованное имущество[548], были брошены в море стелы, на которых был вырезан обвинительный акт и другие вынесенные против него решения; далее было постановлено, чтобы Евмолпиды уничтожили проклятия, которые они произнесли против него в то время, как он был обвинен в кощунственном оскорблении мистерий. Наконец, его назначили стратегом с неограниченными полномочиями — как над сухопутными, так и над морскими силами, вверив ему все войско. Другие стратеги были выбраны по его указанию. Это были Адимант и Фрасибул». Для характеристики отношения умеренных слоев афинского населения к Алкивиаду любопытно указание Аристофана (Лягушки. Стих 1431). Здесь (дело происходит в Аду) покойник Эсхил на вопрос, как нужно относиться к Алкивиаду, отвечает, что «не следовало дать возрасти в государстве львенку, но, вскормив его однажды, следует уже приноровляться к его нраву».

{64} Рабом своих злейших врагов — спартанцев и персов. В Персии все, кроме царя, назывались рабами; см. ниже VI. 1. 12 и Анабасис. I. 1. 4; I. 9. 29.

{65} Элевсинские мистерии совершались в честь Деметры и Персефоны, главным центром культа которых был расположенный в 14 верстах от Афин Элевсин. Эти мистерии произошли из сельских празднеств и символизировали пахоту, посев и жатву, как все религии воскресающих и умирающих богов. С течением времени они получили мистический, таинственный характер; отдельные лица могли принимать участие в отправлении этого культа только после посвящения, состоявшего из особых мистических обрядов, причем они должны были свято хранить тайну этих обрядов. Ежегодное празднество элевсинских богинь происходило частью в Афинах, частью в Элевсине, причем Элевсин сохранял роль главного центра. Празднества эти отражали переменчивую судьбу Персефоны: весной праздновались Малые Элевсинии в честь возвращения Персефоны на землю к матери и обручения ее с Дионисом; осенью, между жатвой и посевом, с 15 боедромия (сентябрь — октябрь) справлялся девятидневный праздник Больших Элевсиний (о которых и идет речь в нашем месте) в честь нисхождения Персефоны в подземное царство и обручения ее с Аидом. На шестой день этого празднества из Афин в Элевсин двигалась по «священной дороге» процессия, в которой, кроме жрецов и магистратов, принимали участие тысячи мистов, увенчанных миртой и плющом, с колосьями в руках. В последнее время пред прибытием Алкивиада мистерии перевозились из Афин в Элевсин по морю, так как засевшие в Декелее спартанцы угрожали «священной дороге». Ср. Плутарх (Алкивиад. 34): «С тех пор, как враги укрепились в Декелее и завладели проходами, ведущими к Элевсину, мистическая церемония стала совершаться по морю и потеряла всю свою торжественность: по необходимости отпали жертвоприношения, пляски и многие другие священнодействия, совершавшиеся по пути. Алкивиаду показалось справедливым и богоугодным делом, могущим прославить его среди людей, — возвращение священнодействиям их исконного вида; он решил провести процессию по суше, защитив ее военной силой от вражеского нападения».

{66} Он выступил против Андроса — о причинах его отъезда из Афин говорит Плутарх (Алкивиад. 35): «Неизвестно, питал ли он сам какие-нибудь стремления к тирании; но наиболее могущественные из граждан, опасаясь этого, приложили все старания к тому, чтобы его отплытие произошло как можно скорее».

{67} Аристократ и Адимант — по Диодору (XIII. 69. 3, см. выше коммент. к § 12) — Адимант и Фрасибул.

{68} Поход на Андрос описывает также Диодор (XIII. 69. 4): «Экипировав сто кораблей, Алкивиад поплыл на Андрос и, завладев сторожевым постом Гаврием, укрепил его. Андросцы выступили из города всенародным ополчением вместе с охранявшими город пелопоннесцами; произошла битва, в которой победили афиняне; из защитников города очень многие погибли, а остальные частью рассеялись по стране, а частью сбежались назад, в город. Сделав несколько приступов к городу, Алкивиад уплыл со своим войском, оставив в занятом укреплении сильный гарнизон и назначив начальником войска Фрасибула».

{69} Наварх — начальник спартанского флота. Обычно над спартанской армией начальствовали цари; но так как один из царей должен был стоять во главе сухопутного войска, а, по традиции, оба царя никогда не выступали одновременно из Спарты, — во главе флота всегда стояло выборное лицо.

{70} О встрече Лисандра с Киром рассказывает также Диодор (XIII. 70. 3): «Услышав, что Кир, сын царя Дария, послан своим отцом для оказания помощи лакедемонянам, Лисандр прибыл к нему в Сарды и, возбудив в сердце юноши желание воевать с афинянами, получил от него немедленно десять тысяч дариков для уплаты жалованья солдатам. Кир предложил ему и на будущее время обращаться к нему с просьбами, не умалчивая ни о чем, так как он имел поручение от отца выдавать лакедемонянам субсидии по каждому их требованию». О том же рассказывает Плутарх (Лисандр. 4).

{71} О поведении Тиссаферна — имеются в виду его колебания между афинянами и спартанцами. Ср. выше, гл. 1, § 9. Подробнее об этом рассказывает в указанном месте Плутарх: «Узнав, что Кир, сын царя, прибыл в Сарды, Лисандр отправился к нему для беседы с ним и для обвинения Тиссаферна: последний, несмотря на полученное предписание помогать лакедемонянам и вытеснить афинян из моря, по-видимому, по наущению Алкивиада, относился несочувственно к лакедемонянам и, неаккуратно уплачивая жалованье морякам, вел лакедемонский флот к гибели». О цели такого поведения Тиссаферна см. ниже § 9.

{72} Аттическая монета: обол = ок. 8 коп. золотом; драхма = 6 оболам = ок. 50 коп.; мина = 100 драхмам = ок. 50 руб.; талант = 60 минам = ок. 3000 руб. Прежнее жалованье морякам, об увеличении которого хлопотал Лисандр, равнялось 3 оболам в день. Царь предписал Киру выдавать на каждый корабль 30 мин жалованья в месяц или мину в день; считая по 200 моряков на корабль, это и выходит по 3 обола каждому. Конечно, Кир выдал Лисандру субсидию не аттической, а персидской монетой — золотыми дариками, имевшими на одной стороне изображение царя, на другой — стрелку. Цифра Ксенофонта (500 талантов) дана в переводе на аттическую монету (сумма эта равна 117000 дариков)[549]. Как мы видим из указаний Диодора, из этой суммы Лисандр получил 10000 дариков немедленно. Эта цифра несомненно представляет собою округление месячного жалованья флоту Лисандра; действительно (ср. ниже § 7) на каждого моряка Кир выдал по 4 обола, т. е. по 40 мин на корабль; на 70 кораблей (см. § 1) выйдет 46²∕₃ таланта, или 10920 дариков.

{73} Договор — он был заключен зимою 412/11 года (Фукидид. VIII. 29. 45. 2).

{74} Подарок — у греков и персов был обычай делать подарки тому, за здоровье которого пили (наш автор, Анабасис. VII. 3. 6 и сл., Киропедия. VIII. 3. 35).

{75} Четыре обола — каковы были последствия этой прибавки, рассказывает Плутарх (Лисандр. 4): «В короткое время, благодаря этому, корабли противников обезлюдели. Большая часть перешла туда, где лучше платили, а оставшиеся неохотно повиновались, буянили и постоянно причиняли неприятности стратегам». По-видимому, это — преувеличение: правда, Конону удалось экипировать только 70 триэр вместо прежних 100 или больше (ниже § 20), но это объясняется полным обнищанием афинской казны, а не прибавкой обола к жалованью спартанских моряков.

{76} По наущению Алкивиада — ср. Фукидид (VIII. 46) и Плутарх (Лисандр. 4, цитировано к § 2).

{77} Диодор рассказывает о битве при Нотии следующее (XIII. 71): «Узнав, что Лисандр находится в Эфесе и снаряжается в поход, Алкивиад отплыл со всем своим флотом в Эфес. Он подплыл к самым гаваням, но никто не вышел ему навстречу; поэтому он большую часть своих кораблей поставил на якорь у Нотия, вверив команду над ними кормчему своего корабля Антиоху. Отдав ему приказание не вступать в бой до своего возвращения, он поспешно двинулся на Клазомены, взяв с собой транспортные корабли. Этот город, бывший в союзе с Афинами, находился в тяжелом положении, подвергаясь грабежам кучки изгнанников. Антиох, будучи по натуре легкомысленным человеком и горя нетерпением самостоятельно совершить какой-нибудь блестящий подвиг, пренебрег приказаниями Алкивиада и экипировал десять лучших кораблей, одновременно приказав триэрархам быть готовыми на случай морского боя. Затем он вышел против врага, вызывая его на морской бой. Узнав от каких-то перебежчиков об отбытии Алкивиада вместе с лучшими солдатами, Лисандр решил, что настало время совершить что-либо достойное Спарты. Поэтому он вышел против врага со всем своим флотом и потопил один из десяти подплывающих кораблей, на котором находился сам Антиох, а остальные обратил в бегство и преследовал до тех пор, пока афинские триэрархи, экипировав остальные суда, не пришли им на помощь беспорядочной массой. Произошел бой при полном составе обоих флотов в небольшом расстоянии от берега, и афиняне, вследствие беспорядочного расположения их судов, были побеждены, потеряв двадцать два корабля; из бывшего на них экипажа немногие были взяты в плен, а остальным удалось выплыть на берег. Узнав о происшедшем, Алкивиад поспешно вернулся в Нотий и, экипировав все триэры, подплыл к гаваням противника. Однако, Лисандр не решился выступить против него; поэтому Алкивиад уплыл в Самос».

{78} Мимо самых носов кораблей Лисандра. Это имело целью пренебрежительным отношением ко врагу вызвать его на бой, по мнению Плутарха (Алкивиад. 35 и Лисандр. 5).

{79} Дельфиний и Эйон. — Как указывает Диодор (XIII. 76. 3—4), эти пункты были захвачены лакедемонянами только в следующем году в навархию Калликратида, преемника Лисандра. Вместо Эйона Диодор называет Теос.

{80} Известие об этой битве — как оно получилось в Афины, рассказывает Плутарх (Алкивиад. 36): «Из числа бывших в лагере ненавистников Алкивиада его личный враг Фрасибул, сын Фрасона, отправился в Афины, где и выступил с обвинением против него. Возбудив общественное мнение, он заявил в народном собрании, что Алкивиад погубил все дело и потерял корабли… так как вверил команду своим собутыльникам… чтобы самому безнаказанно пьянствовать и весело проводить время в обществе абидосских и ионийских гетер».

По Диодору (XII. 73. 4 и сл.) главной причиной смещения Алкивиада было разбойничье нападение на союзную Киму; но Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. IV. 3. 634) считает эту историю тенденциозным вымыслом. Далее Диодор рассказывает следующее: «В народном собрании обвинили Алкивиада в том, что он сочувствует лакедемонянам и находится в дружественных отношениях с Фарнабазом[550]; опираясь на эти отношения, он надеется по окончании войны захватить тираническую власть[551]. Видя высокомерие этого человека, афинский народ выбрал десять стратегов: Конона, Лисия (у Ксенофонта вместо Лисия Леонт), Диомедонта, Перикла, Эрасинида (и далее, как в нашем списке). Из этих стратегов Конон был выбран заместителем Алкивиада, и ему было поручено немедленно отплыть ко флоту». С обвинением против Алкивиада выступил Клеофонт (Фотий. Библиотека. С. 377a. 18).

{81} В замок — замок этот был расположен близ Пактия в Херсонесе (наш автор здесь и ниже, II. 1. 25; Диодор. XIII. 74 и Непот. Алкивиад. 7); противоречащему указанию Плутарха (Алкивиад. 36 — в Пропонтиде, около Визанфа) нельзя придавать никакого значения.

{82} Конон — по Диодору, Алкивиада сменил на Андросе не Конон, а Фрасибул (XIII. 69, цитировано к I. 4. 21).

{83} Назначение андросца Фаносфена военачальником (наряду с указаниями Платона. Ион. 514d) может служить примером того, что афиняне назначали военачальниками также и иностранцев.

{84} Заключили в тюрьму — военнопленные содержались в тюрьмах до выкупа или обмена пленными. Ср. выше, гл. 2, § 14.

{85} Изгнанного афинянами из Афин и Родоса — в афинском морском союзе афиняне присвоили себе юрисдикцию над жителями всех союзных городов.

{86} Сжалившись над ним. Об этом подробно рассказывает Павсаний (VI. 7): «Дорией три раза подряд победил во всех видах состязаний («панкратий») на Олимпийских играх… Кроме олимпийских, он одержал восемь побед на Истмийских играх, а на Немейских ему не хватило только одной победы до полных восьми. Говорят, что также и на Пифийских он без труда одержал победу… Он обнаружил себя самым горячим сторонником лакедемонян, сражаясь с афинянами на кораблях своего отечества[552] до тех пор, пока он не был взят в плен аттическими триэрами и привезен живым в Афины. Прежде чем Дорией прибыл в Афины, афиняне расточали по его адресу гневные угрозы; но, когда они сошлись на народное собрание и увидели этого великого и славного человека в жалком образе пленника, они переменили свое отношение к нему и позволили ему удалиться, не причинив ему никакого вреда, хотя они могли по справедливости подвергнуть его тяжкому наказанию». О смерти Дориея рассказывается у Андротиона в его «Атфиде». Царский флот был в Кавне, и стратегом на нем был Конон. Конон склонил родосский народ к тому, чтобы отпасть от лакедемонян и вступить в союз с царем и афинянами. Дориея не было тогда на Родосе, — он находился где-то внутри Пелопоннеса, где он был арестован лакедемонянами и приведен в Спарту. Здесь он был обвинен лакедемонянами и приговорен к смертной казни».

{87} С прочими стратегами, т. е. с Леонтом, Эрасинидом и Архестратом, которые прибыли к нему на Самос (см. ниже. гл. 6, § 16, и Лисий. XXI. 8). Аристократ остался на Самосе, а остальные пять стратегов находились в Афинах.

{88} О взятии Акраганта рассказывает очень подробно Диодор (XIII. 80—90). Я принужден ограничиться только кратким изложением сообщаемых им фактов. Ободренные легким успехом, которого они достигли в предыдущем походе на Сицилию, карфагеняне снарядили новый поход с целью овладеть всем островом. Предводителями этого похода были Ганнибал и Гамилькон, сын Ганнона. Сиракузцы старались воспрепятствовать переправе неприятельского войска и разбили одну из карфагенских эскадр, состоявшую из 40 кораблей, около Дрепан; однако, другой эскадре, состоявшей из пятидесяти триэр и руководимой Ганнибалом, удалось высадить войско в Сицилии. После этого Ганнибал двинулся к стенам Акраганта, оказавшегося после взятия Селинунта и Гимеры на границе карфагенских владений. Но крепкие природные и искусственные укрепления города оказывали сильное сопротивление осаждающим. Кроме того, к осажденным вскоре прибыла сильная подмога: из всех городов Сицилии устремились контингенты к Сиракузам. Составилось войско из 30000 человек под предводительством сиракузского военачальника Дафнея. Войско это по пути овладело Камариной и Гелой, разбило наголову выступивший ему навстречу карфагенский корпус и расчистило себе свободный проход в Акрагант. Однако, изгнать карфагенян из их сильно укрепленного лагеря не удалось. Война затянулась на долгое время, и в переполненном жителями городе стали иссякать припасы. Посланный по морю из Сиракуз провиант был перехвачен врагами. Дальнейшее сопротивление было признано бесполезным, и решено было очистить город. Под защитой войск удалось перевести жителей в полной безопасности в Гелу, после чего Акрагант был занят без боя карфагенянами.

{89} На следующий год — под этой датой здесь рассказываются не только события, происшедшие на 26 году войны, в 406/5 г. в архонтат Каллия, но также и некоторые события, происшедшие на исходе 407/6 г. (25-го года войны, как здесь ошибочно назван позднейшим интерполятором 406/5 год), в архонтат Антигена, как то: лунное затмение (случившееся 15 апреля 406 г.) и назначение Калликратида преемником Лисандра.

{90} Древний храм — вероятно, храм Афины Полиады, уничтоженный в 480 г. персами; к восстановлению его приступил Перикл. «Древним» он назван, по-видимому, в отличие от Парфенона.

{91} О вступлении в должность Калликратида Диодор (XIII. 76. 2) рассказывает следующее[553]: «Спартиаты, по истечении срока навархии Лисандра, послали к нему преемником Калликратида. Это был еще совсем молодой человек, благородный и прямодушный, правда, не успевший еще познакомиться с бытом наемников, но зато справедливейший из спартиатов. Находясь в должности, он, по единодушным свидетельствам всех, не причинил никакой несправедливости ни целому городу, ни частному человеку; он давал суровый отпор пытавшимся подкупить его деньгами, привлекая к суду».

{92} Стал просить жалованья для экипажа — ср. Плутарх (Лисандр. 6): «Лисандр отослал назад в Сарды остаток данных ему Киром на содержание флота денег, дабы Калликратид был вынужден (снова) просить их у Кира». Плутарх там же передает еще следующие подробности: «Вынужденный к этому отсутствием средств, Калликратид отправился в Лидию, во дворец Кира, и велел доложить, что наварх Калликратид прибыл и желает получить аудиенцию. Кто-то из привратников возразил ему: «Кир теперь занят, иностранец: он пьет». «Ничего, ответил тот наивно: я постою здесь и подожду, пока он напьется». Варвары сочли это невоспитанностью и расхохотались; он принужден был удалиться. Когда он вторично явился во дворец и снова не был принят, он удалился в Эфес, преисполненный негодования». Этому рассказу предшествует такая характеристика Калликратида: «Это был чуждый всякой угодливости, гордый и независимый человек; он считал, что потерпеть самое тяжкое поражение от греков — меньший позор, чем льстить и обивать пороги варваров, единственное достоинство которых — их богатства».

{93} По пять драхм — считая, что на каждом из 140 кораблей было в среднем 200 чел. экипажа, получим всего около 23 талантов (70000 р.).

{94} О взятии Мефимны рассказывает несколько по-иному Диодор (XIII. 76. 5): «Затем он поплыл на Лесбос и со всем своим войском пошел приступом на Мефимну, в которой находился афинский гарнизон. Он совершил подряд несколько приступов, на первых порах совершенно безрезультатных; только некоторое время спустя, благодаря содействию нескольких лиц, предавших ему город, он вторгся внутрь крепости. Он предал разграблению все имущество, но людям была даровала пощада, и управление городом возвращено его гражданам».

{95} Рассказ Ксенофонта о борьбе под Митиленой представляет собою лаконофильскую версию; афинофильская версия дошла до нас в передаче Диодора (XIII. 77 и сл.) и совершенно не сходится с изложением Ксенофонта. Поэтому позволяю себе привести подробный рассказ Диодора целиком: «Афинский стратег Конон имел в своем распоряжении семьдесят кораблей, снабженных всем необходимым для морского боя; в отношении боевой готовности он превосходил всех своих предшественников. Со всем этим флотом он двинулся на помощь Мефимне, но, так как она оказалась уже взятой, он причалил к одному из так называемых Ста Островов (Гекатоннесы). На рассвете он заметил, что к нему приближается вражеский флот; он считал, что в том месте, где он находился, рискованно было сражаться с неприятелем, вдвое превосходящим его числом триэр, и решил отступить, выплыть из архипелага, увлечь за собой несколько вражеских триэр и дать им сражение у Митилены. В этом случае, по его мнению, он, одержав победу, мог бы перейти в преследование, а, потерпев поражение, мог бы спастись в гавань. Поэтому он посадил воинов на корабли и отплыл, дав команду медленно грести, чтобы пелопоннесские суда могли приблизиться. Лакедемоняне погнались за ним со все возрастающей быстротой, надеясь захватить крайние вражеские суда. Конон все отступал; его изо всех сил преследовали пелопоннесские суда, снабженные наилучшими гребцами. Напряженная гребля совершенно измучила экипаж этих судов, а сами эти корабли далеко ушли от остального флота. Заметив это, Конон, находившийся уже невдалеке от Митилены, поднял со своего корабля красный сигнальный знак. Это было сигналом для триэрархов: дав врагу непосредственно приблизиться, все суда одновременно повернулись к врагу, экипаж запел пэан и трубачи заиграли к наступлению. Приведенные в ужас случившимся пелопоннесцы пытались проворно выстроить свои корабли, но так как в их положении маневрировать было уже невозможно, они пришли в крайнее замешательство, тем более что опоздавшие корабли потеряли свои обычные места в строю. Искусно пользуясь создавшимся положением, Конон тотчас же напал на врагов и помешал им выстроиться, нанося повреждения одним и ломая весла у других. Из кораблей, выстроенных под командой Конона, ни один не обратился в бегство: они стойко выдерживали натиск неприятеля, медленно двигаясь назад, причем носы были все время обращены к неприятелю, и поджидая опоздавшие корабли; левому афинскому флангу даже удалось обратить в бегство противостоящего неприятеля и ожесточенно преследовать его продолжительное время, но к этому времени собрались уже все пелопоннесские суда; опасаясь многочисленности врага, Конон прекратил преследование и отплыл с сорока кораблями в Митилену. На тех афинян, которые были заняты преследованием, напал весь пелопоннесский флот, окружил их со всех сторон и отрезал им отступление в город; поэтому они были вынуждены причалить к близлежащему берегу; но и здесь, подвергаясь нападению неприятельского флота, они не видели никакого спасения. Поэтому они высадились на сушу и бежали в Митилену. Калликратид овладел 30 афинскими кораблями и видел, что с вражеским флотом покончено; на суше он также надеялся одержать верх. Поэтому он поплыл против города; Конон также, как только он приплыл в город, стал готовиться к осаде и делать соответственные приготовления для закрытия входа в гавань. На более мелких местах он потопил небольшие корабли, наполнив их камнем; в более глубоких он поставил на якорь груженые камнем транспортные суда. В то же время афиняне и митиленский народ, сошедшийся в город с полей по причине войны, также стали поспешно готовиться к осаде. Калликратид высадил воинов на берег около города, выстроил их в боевой порядок и поставил трофей в ознаменование морской победы. На следующий день он выбрал лучшие из кораблей и, дав наставления морякам, чтобы они не отставали от адмиральского судна, вышел в море, спеша проникнуть в гавань и разрушить сооруженное врагами заграждение. В то же время Конон часть своих воинов посадил на триэры, выстроенные носами вперед, для маневра, называемого διέκπλους[554]; часть воинов он выстроил на больших транспортных судах[555], а часть послал на мол гавани, чтобы быть повсюду хорошо огражденным — и с суши и с моря. Сам он сражался во главе своих триэр, заполняя весь промежуток между заграждениями; стоявшие на больших транспортных судах в то же время бросали камни с рей во вражеские корабли, а занявшие позиции на моле гавани боролись со смельчаками, решавшимися высадиться на берег… Когда прошло уже много времени с начала битвы и с обеих сторон пало много народа, Калликратид созвал трубным сигналом своих солдат, желая дать им передышку. Через некоторое время он снова посадил экипаж на корабли и после продолжительного сражения, благодаря превосходству в численности судов и мужеству морских солдат, принудил, наконец, афинян к отступлению. После того как они все бежали и собрались в городскую гавань, ему удалось проплыть внутрь заграждений и причалить вблизи города Митилены… Высадив на берег свои войска, Калликратид окружил город осадными сооружениями и атаковал его со всех сторон»[556].

{96} На 170 кораблях. Согласно цитированному месту Диодора и § 3 их было 140; очевидно, автор, по недосмотру, присчитал к ним и те 30 кораблей, которые были позже отобраны у афинян.

{97} Весь день и т. д. — все это делалось для того, чтобы обмануть бдительность врагов.

{98} Об экспедиции и неудаче Диомедонта, кроме Ксенофонта, никто более не сообщает.

{99} Афиняне, услыхав о происшедшем и об осаде — ср. Диодор (XIII. 97): «Испытав подряд столько неудач, афиняне даровали право гражданства метэкам и всем вообще иностранцам, пожелавшим вступить в ряды войск. Когда огромное множество народа было внесено в списки граждан, стратеги записали в воины всех годных к военной службе. Было снаряжено шестьдесят кораблей, снабженных всем необходимым: эта эскадра выплыла в Самос и здесь соединилась с остальными стратегами, собравшими с остальных (т. е. не считая Самоса) островов восемьдесят триэр. Затем они убедили самосцев экипировать еще десять триэр и со всем этим флотом, насчитывавшим полтораста кораблей, приплыли на Аргинусские острова, горя нетерпением снять осаду с Митилены».

{100} Из всех взрослых — граждане подлежали воинской повинности с 18 до 60 лет.

{101} Рабов — рабы призывались на военную службу только в исключительных случаях. На этот раз за участие в сражении им была обещана свобода и предоставление прав гражданства на тех же условиях, на которых оно было за некоторое время до того предоставлено платейцам. Ср. Аристофан. Лягушки. 33; здесь раб говорит своему господину:

Там же, 693:

{102} Всадники — здесь разумеются всадники не как часть войска, а как категория населения; в числе их, как думает Эд. Мейер, был и сам Ксенофонт.

{103} Общая численность флота (150 кораблей) у Ксенофонта и Диодора приблизительно одинаковая, но составляется из разных слагаемых:

у Ксенофонта: 110 афинских, 10 самосских и более 30 от прочих союзников,

у Диодора — 60 афинских, 10 самосских и 80 от прочих союзников.

{104} Битву при Аргинусах описывает также Диодор (XIII. 97 и сл.). Его изложение, очевидно, основано на рассказе Ксенофонта, но крайне его искажает; особенно неудачно обращение заявления Калликратида в пророчество, предвещающее ему смерть и, с другой стороны, соответствующий этому сон Фрасилла, которого Диодор всегда называет Фрасибулом (см. Meyer Ed. Gesch. d. Alt. IV. 646).

{105} Управляемые таксиархами — таксиархи были пехотные командиры, стоявшие ступенью ниже стратега и непосредственно ему подчиненные; отделение, которым командовал таксиарх, соответствовало одной филе афинского народа.

{106} Навархи: о них больше не упоминается и функции их неизвестны.

{107} Лисий — в списке стратегов (I. 5. 16) не упоминается. Вероятно, он был избран впоследствии взамен Архестрата, погибшего под Митиленой (Лисий. Речь XXI. С. 318, русск. пер. С. И. Соболевского).

{108} Маневр διέκπλους состоял в прорыве линии неприятельских кораблей, причем одновременно наносились повреждения бортам неприятельских судов и обрубались весла.

Примерная схема расположения кораблей в битве при Аргинусах.

{109} Маневр обхода мог выполнить тот из сражающихся, кто имел более длинный фронт. Поворотом выступающего за ряды врага фланга заходили в тыл противнику и нападали на него одновременно с тыла и с фронта.

{110} Левый фланг лакедемонян — здесь находились беотийцы, евбейцы «и прочие, отложившиеся от афинян» под предводительством фиванца Фрасонда; левое крыло подалось только после того, как правое было разбито (Диодор. XIII. 98. 4 и 99. 6).

{111} Для подробностей процесса аргинусских стратегов единственным источником является наше место. Рассказ Диодора (XIII. 101 и сл.) всецело основан на изложении Ксенофонта, но крайне искажает его, частью из политических соображений (с целью оправдать Ферамена, как полагает Эд. Мейер). Таким образом, рассказ Диодора и в этом случае не имеет никакой цены, и я не буду его приводить. Об этом же процессе рассказывает и Аристотель (Афинская полития. 34), но преувеличивает: «десять стратегов… были осуждены одним поднятием рук, причем в том числе были и вовсе не участвовавшие в сражении (Конон; указание неверное) и спасшиеся на чужом корабле (ср. гл. 7, § 32); народ был обманут людьми, разжегшими его низменные инстинкты».

{112} Диобелия — по Беку (Staatshaush. der Athener. I. 311 и сл.) то же, что феорикон, т. е. суммы, выдававшиеся нуждающимся гражданам для того, чтобы они имели возможность внести плату за вход в театр. Сумма эта равнялась 15 коп. золотом. Таким образом, Архедем, как заведывающий одним из отделов государственной кассы, мог выступить с обвинением в ее расхищении.

{113} Совет подверг их аресту. Это не превышало компетенции совета; афинский совет, правда, давал клятву «не подвергать аресту никого из афинян, кроме тех, которые будут уличены в предательстве государству или в попытке уничтожить демократический строй», но, как мы увидим из дальнейшего (§§ 20 и 22), поступок стратегов квалифицировался как именно такого рода преступление.

{114} По предварительном обсуждении. Порядок принятия постановлений был такой: докладчик вносил писаное предложение в совет в форме готового постановления народного собрания. Совет снабжал предложение своими примечаниями и обязан был внести его на обсуждение народного собрания, хотя бы он сам и не одобрял его (пробулевма). Юридически единственным решающим органом было народное собрание; совет играл лишь роль президиума и подготовительной комиссии народного собрания.

{115} Апатурии — трехдневный праздник в месяце Пианепсионе (прибл. октябрь); в этот праздник сородичи — члены фратрий — собирались вместе для отправления родового культа; здесь же вносились новорожденные в списки членов фратрий. На этом празднике особенно тяжело ощущалась потеря близких, погибших в Аргинусском бою.

{116} Филы — афинский народ для выборов членов совета, набора войска и других целей был разделен Клисфеном на 10 политических единиц, территориальных групп, называвшихся филами[557].

{117} Две урны — конечно, это крайне несовершенный способ закрытого голосования, так как каждый мог видеть, куда голосующий бросает свой камешек; впоследствии он был видоизменен так, что каждый афинянин бросал камешки в обе урны, причем один из них при подсчете не принимался в соображение.

{118} Коллегия одиннадцати состояла из 10 членов, избиравшихся по одному от каждой филы, и секретаря; им принадлежал надзор за тюрьмами и за исполнением смертных приговоров. К прислуге этой коллегии принадлежал и палач.

{119} Выступил человек — по-видимому, это выступление было инсценировано враждебной стратегам партией.

{120} Незаконность этого предложения состояла в том, что предлагалось нескольких лиц осудить одним голосованием.

{121} Пританы — совет состоял из 500 членов, разделенных соответственно 10 избирающим их филам на 10 пританий, по 50 человек в каждой. В промежутках между пленарными заседаниями совета заседали только 50 пританов, чередуясь каждые 35—36 дней (¹∕₁₀ часть года). Им принадлежало заведывание текущими делами и председательствование в народном собрании.

{122} О поведении Сократа мы узнаем из его собственных слов у Платона (Апология. 32B): «Когда вы вынесли постановление, противозаконность которого была признана вами самими впоследствии, — судить одним голосованием десятерых стратегов, не подобравших жертв морского боя, я один из всех пританов воспротивился вам».

В Канноновом постановлении указывалось еще, что дело каждого обвиняемого должно разбираться отдельно (ниже, §§ 23 и 34). Аристофан, Женщины в народном собрании, 1089:

{123} Барафр — пропасть за чертой города Афин, за акрополем, куда бросали присужденного к смертной казни (впоследствии эта казнь была заменена поднесением ядовитой цикуты).

{124} Клятва эта гласила: «Я буду, по крайнему моему разумению, повиноваться всем выходящим постановлениям; буду верен существующим законам, а также и тем, которые народ издаст в будущем. Если же кто-либо захочет уничтожить законы или не будет повиноваться им, я не допущу этого и ополчусь на него со всеми вместе или даже один».

{125} Погибших двенадцати кораблей — выше (6. 34) было сказано, что погибло 25, а не 12 кораблей; очевидно, 13 уже успели окончательно затонуть и спасти их было уже невозможно.

{126} Одного из стратегов — по Диодору (XIII. 99. 3) это — Лисий.

{127} Раскаялись — см. цитату из Платона, выше, к § 15. Причиной такого решения не было раскаяние; оно вытекало из общей политической ситуации и было одним из проявлений реакции против демократии (Meyer Ed. Gesch. d. Alt. IV. С. 649).

{128} Калликсен впоследствии получил возможность — в 405 г.

О привлечении к суду Калликсена рассказывает также Диодор (XIII. 103. 2): «Калликсен, обманувший народ и внесший предложение, был привлечен к суду; ему не удалось добиться оправдания, — он был лишен свободы и заключен в тюрьму. При помощи нескольких сообщников он сделал подкоп и бежал к врагам в Декелею. Как человек, спасшийся от смертной казни, он был в течение всей своей жизни предметом позора не только в Афинах, но и во всей Греции: на него указывали пальцами».

О смерти Калликсена рассказывает и античный комментатор к «Панафинейской речи» Аристида (III. 245 Dind.): «Впоследствии афиняне, признав Калликсена виновным в том, что он убедил их несправедливо обвинить стратегов, уморили его голодом».

К КНИГЕ ВТОРОЙ

{1} Лечебница — греческие врачи посещали больных на дому, а также принимали у себя в приемной или лечебнице, служившей и аптекой, так как отдельных аптек тогда не было. Кроме врача, здесь находились также его помощники и ученики, в том числе часто рабы (рабов преимущественно лечили рабы).

{2} О событиях, предшествовавших назначению во флот Лисандра, рассказывают почти в тех же словах Диодор (XIII. 100. 7) и Плутарх (Лисандр. 7). По Диодору собрание, пославшее депутацию в Спарту, происходило в Эфесе: «Лакедемонские союзники в эолийских и ионийских колониях и на островах собрались в Эфесе и решили отправить депутацию в Спарту с просьбой назначить навархом Лисандра».

{3} Действительная команда — ср. Диодор (XIII. 100. 8): «Они выбрали навархом Арака, а Лисандра прикомандировали к нему, как частного человека, приказав Араку во всем ему повиноваться», Плутарх (Лисандр. 7): «Номинально должность наварха была вверена некоему Араку, Лисандра же отправили формально в качестве эпистолея, в действительности же в качестве полновластного главнокомандующего».

{4} Прошло уже двадцать пять лет: отрывок от этих слов и далее до § 10 Эд. Мейер ввиду хронологических (прошло 26, а не 25 лет) и исторических несообразностей (Дарий был сыном Артаксеркса, а не Ксеркса) считает позднейшей интерполяцией (Gesch. d. Alt. С. 653).

{5} О сношениях Лисандра с Киром рассказывают почти в тех же словах Диодор (XIII. 104) и Плутарх (Лисандр. 9). Общая сумма выданных персами спартанцам субсидий по Исократу (8. 179) превышает 5000 талантов (15 миллионов рублей).

{6} О взятии Лампсака сообщает также Диодор (XIII. 104. 8): «Взяв Лампсак, Лисандр заключил мирный договор с афинским гарнизоном на условии, чтобы он ушел из города; затем он разграбил все имущество и отдал город назад во власть его жителей».

{7} Кроме Ксенофонта, бой при Эгоспотамах описывают Диодор (XIII. 105 и сл.) и Плутарх (Лисандр. 10—12). Основным источником и здесь является наш автор. Необходимо заметить, что рассказ Диодора имеет специальною целью реабилитировать афинских стратегов (Эд. Мейер).

{8} Пятнадцать стадий ширины — так же Плутарх (Лисандр. 11).

{9} О вмешательстве Алкивиада Плутарх (Лисандр. 10) рассказывает то же, что и Ксенофонт; зато Диодор (XIII. 105. 3—4) передает совершенно иную, фантастическую историю: «Алкивиад пришел к афинянам и сказал им, что фракийские цари Медок и Севф, состоя с ним в дружественных отношениях, обещали предоставить в его распоряжение большое войско, если он захочет воевать с лакедемонянами. Поэтому он просил допустить его к участию в начальствовании над войском, обещая афинянам одно из двух — или вынудить врагов принять морской бой, или сразиться с ними на суше, имея союзниками фракийцев. Алкивиад, поступая так, имел в виду совершить славный подвиг для отечества и за свою помощь приобрести прежнее расположение народа. Однако, афинские стратеги, считая, что за неудачи придется расплачиваться им самим, тогда как все удачи будут приписаны Алкивиаду, приказали ему удалиться и впредь не приближаться к лагерю».

{10} В изложении событий, предшествующих выступлению Лисандра, наши источники расходятся: по Ксенофонту, Лисандр воспользовался тем, что афиняне вышли из гавани и рассеялись по Херсонесу для покупки хлеба; Диодор (XIII. 106. 1—3) рассказывает следующее: «Бывший в этот день главнокомандующим Филокл приказал триэрархам экипировать триэры и следовать за ним, а сам, так как его тридцать триэр стояли уже наготове, выплыл вперед. Узнав об этом от каких-то перебежчиков, Лисандр вышел в море со всем своим флотом, заставил Филокла повернуть к остальным кораблям и преследовал его. У афинян экипаж еще не успел сесть на триэры, и все были приведены в крайнее замешательство неожиданным появлением врагов». Наконец, Плутарх (Лисандр. 11) вовсе не указывает, чтобы выбранный Лисандром момент для нападения представлял какое-либо особенное удобство; Лисандр воспользовался лишь тем, что афиняне, имея уже четыре дня опыта, совершенно не ожидали его нападения, «а так как они не ожидали, то делали покупки на рынке, гуляли по окрестностям, спали в палатках, завтракали, даже не подозревая, вследствие неопытности военачальников, о надвигающейся беде».

{11} Лисандр дал сигнал флоту… Полный список военачальников, руководивших флотом Лисандра, дает Павсаний (X. 9. 9) при описании статуй, посвященных в Дельфийский храм: «Позади перечисленных посвящений находятся статуи сотрудников Лисандра в битве при Эгоспотамах, — как спартиатов, так и союзников. Это следующие лица: Арак и Эрианф, первый из Лакедемона, второй — беотиец, оттуда же (?) Астикрат; хиосцы — Кефисокл, Гермофант и Гикесий, родосцы — Тимарх и Диагор, книдиец Феодам, Киммерий из Эфеса, милетянин Эантид… миндиец Феопомп, самосец Клеомед; из Евбея — каристиец Аристокл и эретриец Автоном; коринфянин Аристофант, трезенец Аполлодор, Дион из Эпидавра в Арголиде… ахейцы Аксионик из Пеллены и Феар из Гермиона, фокеец Пиррий, мегарец Комон, сикионец Агасимен; из Амбракии, Коринфа и Левкады: Теликрат, коринфянин Пифодор и амбракиец Евантид; наконец лакедемоняне Эпикурид и Этеоник».

{12} «Паралия». У афинян в это время было два парадных корабля: «Паралия» и «Саламиния». Они служили для праздничных процессий, для перевозки посольств, для передачи приказаний правительства военачальникам.

{13} Большую часть экипажа он захватил в плен — по Плутарху (Лисандр. 11) — 3000, по Павсанию (IX. 32. 9) — 4000 чел.

{14} В крепость — в Сест, ср. Диодор (XIII. 106. 6 и 8): «Из воинов большинство бежало по берегу и спаслось в Сест… Лисандр пошел походом на афинян, запершихся в Сесте, взял город, а с афинянами заключил перемирие на условии, чтобы они удалились из крепости». Конечно, прав Диодор, а Ксенофонт ошибается — умышленно или неумышленно: экипаж состоял приблизительно из 18000—20000 чел., так что 3000—4000 пленных составляют не большинство, а незначительное меньшинство.

{15} Отправился к Евагору. Античные писатели объясняют этот поступок различно. Диодор (XIII. 106. 6): «Он решил не возвращаться в Афины, боясь народного гнева, и бежал к Евагору, правителю Кипра». Плутарх (Артаксеркс. 21): «После морского боя при Эгоспотамах он находился на Кипре, не из стремления к личной безопасности, а выжидая перемены событий». Исократ (Евагор. 52): «Он отправился к Евагору, считая, что и жизнь его будет там в наибольшей безопасности и что он сможет скорее всего придти на помощь своему государству».

{16} Послал пирата — суда пиратов отличались быстроходностью.

{17} Правая рука — ср. Плутарх (Лисандр. 9): «В числе афинских стратегов был и Филокл, убедивший за некоторое время до того народное собрание отрубить большой палец правой руки всем взятым в плен на войне, чтобы они не могли носить копья, но могли бы грести».

{18} Он именно предал афинские корабли — рассказ о предательстве повторяется у целого ряда авторов. Плутарх (Лисандр. 11) заканчивает рассказ о вмешательстве Алкивиада так: «Алкивиад удалился, подозревая, что здесь пахнет предательством». Лисий (14. 38), наоборот, считает предателями Алкивиада и Адиманта. Павсаний (IV. 17. 3) нравоучительно замечает: «Поскольку мы знаем, лакедемоняне были первыми, поднесшими дары неприятельскому полководцу и применившими подкуп в военном деле… Лакедемоняне проявили себя и впоследствии, когда они выступили против афинского флота при Эгоспотамах, подкупив Адиманта, а также и прочих афинских стратегов»; ниже (X. 9. 11) он же говорит: «Афиняне утверждают, что поражение при Эгоспотамах они претерпели незаслуженно, — они были преданы подкупленными стратегами; имена взявших подкуп у Лисандра — Тидей и Адимант». Наконец, у Демосфена (19. 191) Конон обвиняет Адиманта в предательстве.

{19} За вопросом Лисандра в одной из рукописей следует такой ответ Филокла: «Будучи победителем, поступай так, как поступили бы с тобой, если бы ты был побежден». Эта интерполяция (позднейшая вставка), вероятно, имеет источником Плутарха (Лисандр. 13), в свою очередь цитирующего здесь Феофраста: «Филокл, ничуть не упавши духом от постигшего его несчастья, заявил, что нечего предъявлять обвинения там, где нет (беспристрастного) судьи; победив, подвергни меня тому, что бы ты претерпел сам, если бы был побежден. Затем он умылся, надел чистый плащ и двинулся на казнь первый, впереди своих сограждан. Так рассказывает Феофраст».

{20} Дав им гарантию и т. д. Ср. Плутарх (Лисандр. 13): «После этого Лисандр поплыл по городам и всем встречным афинянам велел отправляться в Афины; при этом он заявлял, что он без всякой пощады казнит всех тех афинян, которых он застигнет вне их города».

{21} Длинные стены связывали город с гаванью Пиреем; длина их достигала 7¹∕₂ килом.

{22} Мелийцев, гистиейцев и т. д. В 416 г. афиняне, покорив после долгой осады мелийцев, по совету Алкивиада перебили мужчин, а женщин и детей продали в рабство (Фукидид. V. 116; Плутарх. Лисандр. 14). Гистиейцы (на Евбее) были вынуждены покинуть свой город после покорения его в 446 г. афинянами (Фукидид. I. 114; Диодор. XII. 7; Плутарх. Перикл. 23). Халкидские города Скиона и Торона отпали от афинян; покорив их в 421 г., афиняне продали в рабство женщин и детей; мужчины-торонейцы были отведены военнопленными в Афины, а мужчины-скионейцы казнены (Фукидид. V. 3 и 32). Эгинцы были в начале Пелопоннесской войны выселены из Эгины из страха, чтобы они не примкнули к врагу (Фукидид. II. 27).

{23} Гавани — Афины имели следующие гавани: 1) главная гавань — Пирей, состоявшая из военной (Канфар) и коммерческой (Эмпорий), 2) к востоку от Пирея — Мунихия и 3) Зея; 4) заброшенная со времен Фемистокла Фалерская гавань.

{24} Относительно Самоса сравни афинскую надпись в честь самосцев, Inscriptiones Graecae. II. № 1b. Suppl. P. 1.

{25} Кроме аргивян. Аргивяне были с 420 г. в союзе с афинянами.

{26} Академия — гимнасий, расположенный к северу от Афин.

{27} Амнистия. Она была предоставлена в силу постановления, внесенного Патроклидом (Андокид. 1. 77 и сл.; ср. Лисий. 25 речь. 27).

{28} О дальнейших событиях, излагаемых в этой главе, мы имеем также свидетельство современника — Лисия (13 речь. 5—14): «Через короткое время после того, как были уничтожены наши корабли и основы нашего государственного строя заколебались, в Пирей прибыл лакедемонский флот, и одновременно с этим начались переговоры с лакедемонянами о мире. В то же время стали злоумышлять сторонники государственного переворота; они находили момент наиболее подходящим, полагая, что при создавшихся обстоятельствах легче всего добиться введения того государственного строя, который был им желателен. Единственной преградой для достижения намеченной цели они считали главарей народа, стратегов и таксиархов. Поэтому они старались устранить этих людей тем или иным способом, чтобы облегчить себе достижение желанной цели. Прежде всего они повели кампанию против Клеофонта. Действовали они при этом следующим образом. Когда собралось первое народное собрание по вопросу о мире, пред вами выступили ваши послы, прибывшие от лакедемонян с заявлением об условиях, на которых лакедемоняне были готовы заключить мир; они требовали, чтобы была срыта часть Длинных стен — на десять стадий, с каждой стороны. Вы, афиняне, не могли тогда даже спокойно слушать о том, чтобы стены были срыты, и Клеофонт, выступив от имени всех вас, ответил лакедемонянам, что ничего подобного вы не допустите. После этого Ферамен, втайне злоумышлявший против нашего народа, выступил с заявлением, что, если вы выберете его полномочным послом для ведения переговоров о мире, то он добьется того, что стены не будут срыты и вообще городу не придется претерпеть никакого ущерба. Сверх того он, по его словам, полагал, что ему удастся добиться от лакедемонян для города и еще кой-каких выгод. Вы поверили ему и выбрали его полномочным послом несмотря на то, что в предыдущем году вы не утвердили его, когда он был избран на должность стратега, считая, что он настроен недоброжелательно к демократии. Отправившись в Лакедемон, он пробыл там долгое время, оставив вас осажденными неприятелем: он знал, что весь ваш народ находится в тяжелом положении, лишенный вследствие войны и бедствий большей части предметов первой необходимости, и рассчитывал, что, когда он доведет народ до такого состояния, до какого он его и довел в действительности, — афиняне с радостью примут какие угодно условия мира. Оставшиеся в городе его единомышленники, замыслившие уничтожить демократический строй, привлекли Клеофонта к суду под тем предлогом, что он не явился на свой военный пост; действительной же причиной было то, что он выступил от вашего имени с протестом против того, чтобы стены были срыты. Лица, стремившиеся к введению олигархического строя, добились того, что для него было устроено специальное судилище; здесь они выступили с обвинением против него, и он был присужден к смертной казни, причем предлогом было указанное выше преступление. Затем вернулся из Лакедемона Ферамен. С ним вступили в беседу некоторые из стратегов и таксиархов, в том числе Стромбихид и Дионисодор, и еще несколько граждан, настроенных благожелательно к демократии; как выяснилось впоследствии, они крайне возмущались его поведением; действительно, он принес с собой такой мир, все прелести которого мы узнали впоследствии: мы лишились многих добрых граждан, а сами были изгнаны тридцатью правителями. Вместо прежнего требования срыть Длинные стены на десять стадий, теперь по принесенным Фераменом условиям мира мы должны были совершенно уничтожить стены; вместо обещанных Фераменом “еще кой-каких выгод” мы нашли в этих условиях пункт, по которому мы должны были выдать лакедемонянам корабли и срыть стену вокруг Пирея».

Если принять в соображение, что Лисий, хотя и писал свои речи лишь короткое время спустя после описываемых событий, но тем не менее часто искажает правду там, где это выгодно его клиенту[558], то мы увидим, насколько близок к истине и объективен рассказ Ксенофонта. Имени Клеофонта наш автор не упоминает умышленно, не желая, чтобы оно было увековечено историей. В этом он следует примеру Фукидида, поступившего так же с Клеоном и другими демагогами.

{29} Вблизи Лаконии — это, конечно, вставка позднейшего интерполятора, вдобавок ошибочная: Селласия находится в самой Лаконии. Как видно из приведенного выше указания Лисия, эфоры требовали от них срытия Длинных стен на 10 стадий с каждой стороны. См. также ниже, § 15.

{30} К Лисандру — последний находился в это время в Азии. См. Плутарх (Лисандр. 14): «Так как афиняне оказали сопротивление, Лисандр переплыл со своим флотом назад в Азию».

{31} Разрушения Афин — ср. Исократ (Платейская речь. 31): «Из всех союзников одни лишь фиванцы подали голос за то, чтобы все афиняне были обращены в рабство, а место, на котором стоит город, было превращено навеки в пастбище для скота». По Плутарху (Лисандр. 15) это предложение было внесено фиванцем Эрианфом. Далее Плутарх рассказывает следующее: «Когда после этого военачальники собрались на общую попойку, кто-то из фокейцев запел парод из еврипидовой “Электры”, которая начинается так: “О, Электра, дочь Агамемнона, я пришел к твоей деревенской хижине…”. Это вызвало у всех слезы, и всем показалось ужасным предать разрушению и уничтожению такой славный город, давший Греции столько выдающихся людей». Эти подробности Эд. Мейер считает историческими (Gesch. d. Alt. IV. 665); во всяком случае, вмешательство в пользу афинян фокейцев, бывших исконными врагами фиванцев (Ср. Павсаний. III. 10: «афиняне помнили о благодеянии, оказанном им некогда фокейцами».)

{32} Надо думать, что причиной такого великодушия спартанцев была боязнь усиления влияния Беотии в Северной Греции и желание противопоставить ей сильного противника.

{33} В эпоху тяжких бедствий — во время персидских войн. Точный текст постановления лакедемонского правительства по поводу мира с афинянами приведен у Плутарха (Лисандр. 14): «Постановили лакедемонские власти: Вы должны срыть укрепления Пирея и Длинные стены; вы должны удалиться из всех подчиненных вам городов, сохранив только вашу собственную территорию. Выполнив эти условия, вы можете, если вам угодно, получить мир, но вы должны еще принять назад изгнанников. Относительно количества кораблей вы должны поступить согласно нашим указаниям». Диодор (XIV. 3. 2), Аристотель (Афинская полития. 34. 3) и Юстин (V. 8) прибавляют к этим условиям еще требование ввести «исконный», т. е. олигархический строй, но вряд ли это верно.

{34} Лисий (XII. 71—76) умышленно смешивает описываемое здесь народное собрание с собранием, состоявшимся в следующем году, на котором было решено выбрать 30 правителей (см. ниже, к гл. 3, § 2).

{35} Дату вступления Лисандра в Афины дает Плутарх (Лисандр. 15): «16 мунихиона (в конце апреля 404 г.), в тот самый день, когда греки в Саламинской битве победили варваров» (при Саламине на Кипре, в 449 г.).

{36} Как Дионисий стал сиракузским тираном, подробно рассказывает Диодор (XIII. 91—96); он относит это событие уже к 406 г. О дальнейших излагаемых здесь исторических фактах Ксенофонт говорит, очевидно, по недосмотру; он уже упоминал о них в I кн., гл. 5, § 21; см. также комментарий к этому месту.

{37} На следующий год — в 404/3 г. до н. э. Далее следует интерполяция.

{38} Народ постановил — об этом постановлении, внесенном Драконтидом, рассказывает подробно Лисий (XII. 71—76); приведу его рассказ целиком: «Ферамен допустил созыв народного собрания не прежде, чем наступил тщательно подготовленный заговорщиками заранее условленный момент. К этому времени он призвал из Самоса Лисандра с его флотом; кроме того и все вражеское войско находилось в Аттике. При таких обстоятельствах и было созвано народное собрание по вопросу о государственном устройстве, в присутствии Лисандра, Филохара и Мильтиада. При этом заговорщики преследовали ту цель, чтобы ни один оратор не выступил против них и не угрожал им и чтобы вы не могли свободно выбирать полезное для государства, а должны были бы голосовать за все то, что они предложат. На этом собрании выступил Ферамен с предложением вверить управление городом тридцати правителям и принять государственный строй, предложенный Драконтидом. Несмотря на все принятые заговорщиками меры, вы, однако, подняли неодобрительный шум и отказывались последовать их советам: вы знали, что на этом собрании решается вопрос о том, быть ли вам свободными или рабами. Но Ферамен (чему вы сами, судьи, можете быть свидетелями) заявил, что ему мало дела до вашего неудовольствия, так как у него много соучастников из среды афинян, а кроме того его предложение внесено им с одобрения Лисандра и лакедемонян. После этого выступил Лисандр с длинной речью. Он, между прочим, указал, что вы уже нарушили условия мира[559] и что поэтому, если вы не согласитесь на предложение Ферамена, возникнет уже вопрос не о государственном устройстве, а о вашей жизни и свободе. Добрые граждане, присутствовавшие на этом собрании, поняв, что все это подстроено заранее и что выхода уже нет, частью остались в полном безмолвии, а частью удалились; совесть их была чиста, так как они во всяком случае не голосовали за вредное для интересов народа предложение. Лишь немногие из присутствующих — люди низких нравственных качеств и дурного образа мыслей — подняли руку за внесенное Фераменом предложение. Им было объявлено, чтоб они выбрали десять человек из лиц, указанных Фераменом, десять из лиц, предложенных эфорами[560], и десять из своей среды. Заговорщики настолько были уверены в вашей слабости и так верили в свою силу, что заранее знали все, что произойдет в народном собрании».

Об этом же собрании рассказывает и Диодор (XIV. 3); но его[561] пристрастие к Ферамену приводит к тому, что Ферамен становится у него вождем оппозиции против Лисандра и вводимого им олигархического строя, так что последний даже угрожает его убить! Собрание это состоялось в театре в Мунихии (Лисий. XIII. 32), вероятно, уже в июле 404 г. Действительно, с одной стороны, из § 1 мы узнаем, что постановление это было принято «в следующем году» (аттический год начинается 7 июля); с другой стороны, в § 11 Ксенофонт сообщает, что «тридцать правителей были избраны тотчас же по срытии Длинных стен» (в конце апреля; см. гл. 1, § 23).

{39} Для составления свода законов в духе традиции — дословно — «отцовские законы», это не должно означать возвращения к каким-нибудь прежним законам, а просто введение олигархического строя, который, в общем, был, конечно, ближе к отжившим порядкам старины.

{40} Солнечное затмение это произошло, по выкладкам нынешних астрономов, 3 сентября 404 года.

{41} Описание событий сицилийской истории, судя по бессвязности изложения, представляет собой, быть может, позднейшую интерполяцию (так думает напр. Эд. Мейер, Gesch. d. Alt. V. 84). Подробно эти события излагает Диодор (XIII. 108 и сл.). Приведу вкратце содержание его рассказа. После того как Акрагант был разрушен, Гимилькон двинулся на Гелу и осадил ее. На помощь городу пришел Дионисий с 30000 пехоты, 1000 всадников и 50 военными кораблями. Он имел в виду при помощи сложного маневра взять верх над карфагенянами, но ему не удалось осуществить свой план и он был разбит, потеряв 1600 человек. Дальше бороться не было никакой возможности: ночью Дионисий вывел население из Гелы и смежной Камарины, которая после падения Гелы не могла уже сопротивляться, и уступил эти города карфагенянам. Неудача Дионисия вызвала брожение в войске. Против него выступили всадники, ряды которых состояли из сиракузской аристократии. Они двинулись на Сиракузы и овладели городом; но вскоре город был взят Дионисием, и им пришлось бежать в Этну[562]. В это же время от Дионисия отпали бывшие в его войске жители Гелы и Камарины и удалились в Леонтины.

{42} О взятии Самоса рассказывает также Плутарх (Лисандр. 14): «(Лисандр) изгнал всех самосцев и передал город прежним изгнанникам». О судьбе изгнанных мы узнаем из афинской надписи Inscriptiones Graecae. II. № 1b (см. выше), где афинское народное собрание постановляет «похвалить жителей Эфеса и Нотия за то, что они радушно приняли оказавшихся на чужбине самосцев».

{43} Прежним его жителям — четыремстам аристократам, изгнанным демократией в 412 году при помощи афинян (Фукидид. VIII. 21).

{44} Акротерии — украшения на носу корабля.

II. 3. 8—9

{45} Здесь мы имеем дело с позднейшей интерполяцией; Пелопоннесская война продолжалась (если ее считать до этого пункта) не 28¹∕₂, а 27¹∕₂ лет; такой счет и принят у Фукидида. Ксенофонт, вероятно, считал концом войны свержение олигархии и реставрацию демократии; по крайней мере, он заканчивает на этом пункте вторую книгу, после чего следует хронологический перерыв в 1¹∕₂ года (см. коммент. к III. 1. 1). При таком счете война продолжалась, действительно, 28¹∕₂ лет. Этот счет несомненно лег в основание Hellenica Oxyrhynchia (см. вступительную статью и приложение). Действительно, здесь (IV. 1) 395/394 г. назван «восьмым годом лакедемонского владычества». Значит, этот счет велся с 402/1 года, а счет по годам Пелопоннесской войны заканчивался 403/2 годом. Отсюда, вероятно, и позаимствовал это счисление интерполятор, но по небрежности сделал вставку в ненадлежащем месте[563].

{46} За взятием Евбеи — это произошло в 446 г., а тридцатилетнее перемирие было заключено в следующем, 445 г. (Фукидид. I. 114).

{47} По Плутарху (Лисандр. 16) он поручил отвезти добычу в Спарту начальнику сицилийской экспедиции Гилиппу, а сам отправился во Фракию. По Диодору (XIII. 106. 8—9) Гилипп был отправлен с добычей в Спарту еще до взятия Самоса. Ed. Meyer (Gesch. d. Alt. 27) полагает, что здесь правы и Ксенофонт и Диодор: в 405 году был послан в Спарту Гилипп с 1500 талантами (Диодор. XIII. 106. 8); в 402/1 г. прибыл сам Лисандр с остальными 470 талантами.

{48} В изложении дальнейших событий главнейшим источником служил Диодору (XIV. 4 и сл.) наш автор.

{49} Промышляют политическими доносами, т. е. с одной стороны получают часть штрафов, а с другой — вымогают деньги угрозами.

{50} Эсхина и Аристотеля — оба они входили в число 30 правителей (см. выше, § 2). Этот Аристотель во время войны бежал из Афин в лакедемонский лагерь (см. кн. II, гл. 2, § 18). По Аристотелю (Афинская полития. 37) лакедемонский гарнизон был приглашен только после казни Ферамена; но при этом он искажает действительность с целью обелить Ферамена (Эд. Мейер. Gesch. d. Alt. V. 23—24).

{51} Эта речь Ферамена приведена почти в тех же словах у Аристотеля (Афин. полития. 36. 2).

{52} Казнены ради денег — по Аристотелю (Афин. полития. 37) и Диодору (XIV. 5. 5) эти казни начались только после смерти Ферамена (ср. коммент. к § 13): «Был казнен Никерат, сын Никия, бывшего стратегом в Сиракузском походе, известный своей гуманностью и отзывчивостью ко всем, почти что первый по популярности и богатству из всех греков… Затем правители казнили шестьдесят богатейших иностранцев[564] с целью овладеть их деньгами… Убили они и Автолика, победителя во всех видах состязаний». Имена других погибших (Леонта и Антифонта) см. ниже, §§ 39 и 40.

{53} Одного метэка. Метэками назывались иностранцы, поселившиеся в Афинах. Они пользовались личной свободой; должны были платить особую подать; были лишены политических прав, права выступать на суде (за них выступал их покровитель — простат) и права владеть домом и недвижимостью. Они занимались, главным образом, торговлей, ремеслами и ростовщичеством. Метэки были сплошь и рядом очень богатыми людьми. О репрессиях против метэков рассказывает Лисий (в 12 речи, написанной против Эратосфена, одного из тридцати правителей — § 6 и сл.), бывший сам в числе преследуемых метэков: «Феогнид и Писон на собрании тридцати правителей заявили, что среди метэков есть враги существующего строя. Это будет, заявили они, благовидным предлогом для того, чтобы обогащаться под видом политического возмездия; ведь, граждане крайне обеднели, а правительство нуждается в деньгах. Им не трудно было убедить присутствующих: убить человека они считали пустяком, важнее всего для них было приобретение денег. Поэтому было решено арестовать десять метэков, в том числе двух бедняков, для того чтобы у них было оправдание перед другими, что они поступили так не ради денег, а для блага отечества». Далее следует описание возмутительной жестокости, жадности, вероломства и продажности, проявленных при этих арестах. Самому Лисию удалось бежать в Мегары, но брат его Полемарх принужден был исполнить «обычное приказание правителей — выпить цикуту, причем ему не сказали даже, за что его казнят, — что́ и говорить уже о судебном процессе и возможности оправдаться».

{54} По Диодору (XIV. 4. 5) причиной вражды правителей к Ферамену было то, что «он угрожал выступить против них во главе тех, кому дорого спасение отечества».

{55} Руководящую роль — ср. Лисий (XII. 65): «Уже раньше он был главным виновником олигархического переворота; он убедил вас принять государственный строй, при котором во главе правления были поставлены «четыреста». Отец его также содействовал этому перевороту, будучи одним из пробулов; сам же он был выбран правителями на должность стратега, так как считался наиболее ревностным приверженцем нового строя. Однако, он был верен правительству только до тех пор, пока он был в почете: когда же он увидел, что Писандр, Каллесхр и другие превзошли его во влиянии и что вы, народ, больше не желаете подчиняться, он из зависти к соперникам и из страха перед вами вступил в заговор Аристократа». Ср. также Фукидид (VIII. 68. 4. 89 и сл.).

{56} Котурн — ботинки на высоких каблуках, употреблявшиеся охотниками; в них же выступали артисты.

{57} Критий был ревностным приверженцем спартанского строя; он даже написал трактат, посвященный спартанскому государственному устройству.

{58} Заявление Ферамена не соответствует действительности, см. выше, кн. I, гл. 7. Не Ферамен, а сами стратеги ссылались на бурю; не стратеги, а Ферамен выступил первый с обвинением.

{59} В Фессалию Критий отправился после того, как был изгнан из Афин (см. выше, § 15).

{60} Пенестами назывались фессалийские крепостные, бывшие в таком же положении, как гелоты в Спарте.

{61} Леонт Саламинец — начальник афинского флота, подписавший вместе с другими мир, заключенный Никием со спартанцами (Фукидид. V. 19. 24). Затем он активно выступил против правления четырехсот (Фукидид. VIII. 73. 3), чем и навлек, вероятно, впоследствии на себя гнев тридцати правителей. Далее он был одним из военачальников в Аргинусском бою (см. выше). Когда в Афинах власть захватили тридцать правителей, он удалился на Саламин. Сократу было приказано правителями привести его из Саламина в Афины на казнь, но он отказался исполнить это противозаконное приказание (Воспоминания о Сократе. IV. 4. 3; Платон. Апология Сократа. P. 32 C). Леонт был, тем не менее, казнен без суда (Андокид. О мистериях. 94).

{62} Никерат — сын Никия, военачальника Сицилийского похода. Ср. выше, коммент. к § 10 и Лисий. XVIII. 6.

{63} Анит — впоследствии прославился как один из обвинителей Сократа. Вместе с Фрасибулом он руководил восстанием против тридцати правителей (Лисий. XIII. 78); по свержении правителей оба они стали играть руководящую роль в Афинах (Исократ. XVIII. 23).

{64} Алкивиад, после того как был объявлен изгнанником, был убит Фарнабазом по наущению Лисандра, желавшего угодить Критию (Плутарх. Алкивиад. 38 и сл.). Однако, Эфор (у Диодора, XIV. 11) в XVII кн. своей «Истории» сообщал, что Фарнабаз убил его совсем из других соображений.

{65} На городском рву. Когда афинское войско, находившееся на Самосе, стало угрожать правительству четырехсот и готово было двинуться на Афины для восстановления демократии, правители устроили укрепление на мысе Ээтионее, господствовавшем над Пиреем, затевая измену. Это укрепление было уничтожено повстанцами с Фераменом во главе (Фукидид. VIII. 90—92).

{66} Государственное устройство, при котором политические права были бы предоставлены всем тем (и только тем), которые в состоянии на свой счет приобрести себе тяжелое вооружение (такой строй был в это время в соседней Беотии) — действительно, было политическим идеалом Ферамена… Под его влиянием такой строй был введен в Афинах в 411 г. (Фукидид. VIII. 97. 1); в 404 г. он снова добивался, однако безуспешно, введения такого строя (§ 19).

{67} По своему усмотрению — это неверно; Ферамен был вычеркнут из списка на законном основании, так как по «новым законам» политических прав были лишены «все те, которые принимали участие в срытии укрепления на Ээтионее или вообще в чем-либо поступали во вред интересам правительства четырехсот» (Аристотель. Афин. полития. 37. 1). Ферамен был, как известно, как раз в числе этих лиц (см. коммент. к § 46).

{68} Гестия — богиня домашнего очага.

{69} Коллегия одиннадцати — см. выше, кн. I, гл. 7, § 10. В правление тридцати их власть была, по-видимому, значительно расширена. Ср. Платон (письмо VII. P. 424): «во главе государства стоял 51 правитель: коллегия одиннадцати в городе, коллегия десяти в Пирее (этим двум коллегиям был поручен надзор за рынком и за городскими делами) и тридцать верховных правителей с неограниченными полномочиями».

{70} Привожу трогательно-наивный (и, конечно, не соответствующий действительности) рассказ Диодора (XIV. 5. 1—4) о последних минутах жизни Ферамена. «Ферамен мужественно переносил несчастье, так как он усвоил от Сократа глубоко-философский взгляд на вещи, но вся остальная толпа сострадала несчастью Ферамена. Однако, никто не решился ему помочь, так как со всех сторон его окружала масса вооруженных. Только философ Сократ с двумя из своих учеников подбежал к нему и пытался вырвать его из рук служителей. Ферамен просил его не делать этого. «Конечно, заметил он, я глубоко тронут вашей дружбой и мужеством; но для меня самого будет величайшим несчастьем, если я окажусь виновником смерти столь преданных мне людей». Сократ и его ученики, видя, что никто не приходит к ним на помощь и что надменность их торжествующих противников увеличивается, прекратили свою попытку».

{71} Коттаб — веселая игра, которою развлекались на попойках. Игра состояла в том, что вино, находившееся в одной чаше, надлежало выплеснуть в другую, находившуюся на более или менее значительном расстоянии, так, чтобы вино не разбрызгалось, а влилось в чашу одной струею. Если это было сделано удачно, то раздавался звонкий плеск. При этом играющий произносил имя своего возлюбленного или возлюбленной, которому он и дарил «выигравшую» чашу: это, по поверию, сулило удачу в любви. Этот же эпизод рассказывает Цицерон (Тускуланские беседы. I. 40. § 96): «Остаток он выплеснул так, что раздался звонкий плеск. При этом плеске он воскликнул: «За здоровье моего ненаглядного Крития».

{72} Бежали в Пирей — об изгнании в Пирей всех, невнесенных в список трех тысяч, сообщает ряд авторов (Аристотель. Афинская полития; Диодор. XIV. 32. 4; Лисий. 13. 47; 25. 22; 26. 2; 31. 8; Исократ. VII. 67; Юстин. V. 9. 12).

{73} Мегара и Фивы наполнились беглецами. Ср. Диодор (XIV. 6): «Лакедемоняне издали постановление, по которому приспешникам тридцати правителей разрешалось арестовывать афинских беглецов во всяком греческом городе. Всякий, кто станет им препятствовать, должен заплатить пять талантов штрафа. Как ни жестоко было это постановление, почти все греческие государства повиновались ему из страха пред могуществом спартанцев. Только аргивяне, ненавидевшие бессердечность лакедемонян, первые сжалились над бесприютными изгнанниками, выразили им сочувствие и дали убежище. Фиванцы же кроме того еще и наложили штраф на того, кто допустит, чтобы беглецы были насильно уводимы и не окажет им посильного заступничества». Постановление фиванцев приведено целиком у Плутарха (Лисандр. 27): «Всякий дом и всякий город в Беотии должен быть открыт для нуждающихся афинян. Кто не заступится за насильно уводимого афинского беглеца, должен заплатить талант штрафу. Если кто-нибудь будет провозить через Беотию в Афины оружие для борьбы с тираном, — ни один фиванец не должен ни видеть этого, ни слышать об этом»[565]. В Мегарах нашел убежище Лисий (Лисий. XII. 17; см. выше, к гл. 3, § 21). Кроме этих государств убежище беглецам дали Халкида (Лисий. XXIV. 25: «во время правления тридцати… я бежал вместе с вашим народом в Халкиду») и Ороп (Лисий. XXXI. 9), находившийся под беотийским влиянием.

{74} Фрасибул — во главе повстанцев был, кроме Фрасибула, еще Анит (Лисий. XIII. 78). Ср. коммент. к III. 5. 2.

{75} Семидесяти человек — по Павсанию (I. 38. 3) их было только 60.

{76} Филу — ср. Диодор (XIV. 32. 1): «Фрасибул, по прозванию Стириец, афинянин по национальности, изгнанный тридцатью правителями, при тайном содействии фиванцев, захватил аттическое местечко Филу. Это было очень сильное укрепление, находившееся в 100 стадиях (17 километрах) от Афин». Фила находилась на большой дороге, ведшей из Фив в Афины.

Неудачное выступление афинян против повстанцев, занявших Филу, почти в тех же словах описывает Диодор (XIV. 32. 2 и сл.); он прибавляет еще сюда анекдот о паническом страхе, якобы охватившем войско тридцати правителей. После неудачи под Филой, как сообщает тот же Диодор (XIV. 32. 5), правители отправили послов к Фрасибулу. «Официальным поводом этого посольства были переговоры о каких-то пленных, но втайне правители предлагали Фрасибулу расстроить заговор беглецов и зато вступить на место Ферамена в число правителей, причем ему будет предоставлено вернуть в отечество десять изгнанников по своему выбору». Фрасибул ответил категорическим отказом на это предложение.

{77} Филы — афинские граждане делились на 10 фил; соответственно этому и войско делилось на 10 частей.

{78} Достиг почти семисот человек — по Диодору (XIV. 33. 1) их было 1200.

{79} Устремились на гарнизон — по Диодору (XIV. 32. 6) это столкновение произошло в Ахарнах.

{80} Гиппарх — начальник конницы.

{81} Одеон — общественное здание, куда собирались послушать музыку и декламацию.

{82} Открыто класть свой камешек — подробно описывает эту процедуру Лисий (XIII. 37): «Тридцать правителей сидели на тех местах, на которых обыкновенно сидят пританы. Пред правителями стояло два стола. Камешки бросали не в урны, а их полагалось открыто класть на столе: оправдательные — на первый стол, обвинительные — на второй. При таком способе голосования мог ли кто-либо быть оправданным?»

{83} Мунихия — холм на восточной стороне того мыса, на котором находится Пирей.

{84} Гипподамов рынок — рынок, построенный по новой системе архитектором Гипподамом Милетским, современником Перикла.

{85} Бендидий — храм фракийской богини Артемиды Бендиды.

{86} Пэан — военная песня, обращенная к Аполлону-целителю. Бог войны Эниалий призывался в ней возгласом «аляля!»

{87} Об элевсинских мистериях см. выше, коммент. к кн. I. 4. § 20. Глашатай мистов — очень почетная должность, которую могли занимать только члены старинного рода Евмолпидов.

{88} Больше афинян. Всего было убито правителями 1500 граждан (Аристотель. Афин. пол. 35. 4; Исократ. XII. 67; XX. 11; Эсхин. III. 23. 5).

{89} Десять лет войны. Имеется в виду последняя часть Пелопоннесской — Декелейская война, которая велась непрерывно с 414 до 405 года.

{90} Десять человек — каждый из них назывался декадухом (Гарпократиан. s. v. δέκα). О характере правления декадухов рассказывает Диодор (XIV. 33. 5): «Граждане, находившиеся в Афинах, лишили власти тридцать правителей и изгнали их из города; вместо них они избрали десять человек с неограниченными полномочиями для изыскания способа прекращения войны и примирения с противниками. Но, захватив власть, последние и не думали делать того, для чего они были избраны, стали сами тиранами и призвали из Лакедемона войско из 40 кораблей и 1000 солдат с Лисандром во главе». Еще определеннее говорит о них Лисий (XII. 54 и сл.): «Они изгнали тридцать правителей, исключая Фидона и Эратосфена, и выбрали правителями их злейших врагов, ожидая, что они будут относиться со справедливой ненавистью к тридцати правителям и с симпатией к находившимся в Пирее гражданам. Однако, те самые… которых считали злейшими врагами Харакла, Крития и всей их компании, оказавшись сами во главе правления, только раздули среди горожан еще бо́льшую вражду к пирейским изгнанникам. Этим они явно обнаружили, что боролись они не за пирейских изгнанников и не за убитых без вины, что им было мало дела до совершенных уже правителями казней и до тех казней, которые они могли совершить еще в будущем… Нет, их удручало то, что были люди, имевшие бо́льшую власть и быстрее обогащающиеся, чем они сами». По-видимому, декадухи принадлежали к умеренно-олигархической партии, одинаково враждебной и к демократам, и к тираннам. Нет основания обвинять их в беззакониях: по возвращении изгнанников они представили отчет о своей деятельности междупартийной комиссии, и он был утвержден (Юстин. V. 10. 7; Непот. Биография Фрасибула. 3. 1). Поэтому они не упомянуты (ниже, § 38) в числе лиц, на которых амнистия не распространяется (см. коммент. к § 43). Аристотелю, как полагает Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. V. 40), должно было казаться странным, что эти десять лиц, с одной стороны, боролись с демократами в Пирее и казнили крайних демократов, обнаруженных в городе; с другой, в среде были столь симпатичные этому ученому люди, как Ринон и Фаилл, и отчет, представленный ими, был утвержден народом. Поэтому он и сделал (Афин. пол. 38) несоответствующее действительности допущение, что выбранная после свержения тридцати правителей коллегия десяти была вскоре лишена полномочий, так как она правила в духе своих предшественников и была заменена другой такой же коллегией, уже лояльной и либеральной.

{91} Щиты — обыкновенно всадники щитов не носили; но в данном случае они должны были быть готовы выступить и как всадники и как гоплиты.

{92} Эксонейцы — жители прибрежного аттического дема Эксоны.

{93} Послы из Элевсина — по Диодору (XIV. 32. 6) тридцать правителей отправили своих послов еще до смерти Крития; Аристотель (Афин. пол. 37. 2) смешивает это посольство с посольством, призвавшим Каллибия (см. выше, гл. 3, § 13).

{94} Из города — об этом посольстве подробно рассказывает Лисий (XII. 58): «Фидон (один из десяти правителей), отправившись в Лакедемон, стал убеждать лакедемонян идти походом на Афины, ложно утверждая, что иначе город попадет в руки беотийцев, и приводя другие доводы, которые он считал наиболее убедительными для них. Однако, ему не удалось добиться этого — потому ли, что жертвоприношения не давали благоприятных предзнаменований, или просто потому, что лакедемоняне не желали вмешиваться. Зато ему удалось получить ссуду в сто талантов для найма охотников и согласие на то, чтобы во главе этого наемного войска стал Лисандр, благосклонно относившийся к олигархии». Призванное войско состояло из 1000 воинов и 40 кораблей, см. коммент. к § 23.

{95} Сто талантов. О том, как эти деньги были впоследствии возвращены лакедемонянам, рассказывает Демосфен (XX. 11—12): «Когда граждане примирились между собой и был водворен прочный порядок в государстве, лакедемоняне прислали послов с требованием возврата денег. Произошел спор: одни говорили, что эти деньги должны вернуть те, кто их занимал, т. е. партия, в руках которой был город; другие же полагали, что надо выплатить эти деньги из общих — казенных — сумм, дабы это было первым проявлением общего согласия. И народ, как говорят, склонился на сторону того, чтобы внести эти деньги из казенных сумм, и таким образом, согласился участвовать в этом расходе, чтобы ничем не расстраивать установившейся солидарности». Ср. также Исократ. VII. 68.

{96} Стал завидовать Лисандру — другие писатели объясняют поведение Павсания мотивами гуманности. Так, Юстин (V. 10) говорит, что Павсанием руководило сострадание к изгнанникам и ему хотелось вернуть их на родину. Периэгет Павсаний (III. 5. 2), говорит, что «он не желал, усиливая тираническую власть безбожных людей, покрыть Спарту несмываемым позором». Диодор (XIV. 33. 6) контаминирует обе причины: «Лакедемонский царь Павсаний, с одной стороны, завидовал Лисандру, с другой — видел, что Спарта приобретает печальную репутацию у греков».

{97} Галипед — прибрежная низменность между Пиреем и Афинами.

{98} Мора — все лакедемонское войско делилось на шесть мор; численность каждой моры не была постоянной.

{99} Тихая гавань — часть Пирейской гавани; точное положение ее неизвестно.

{100} Оба полемарха — в сражении участвовали только две моры (§ 31), следовательно и только два полемарха, так как во главе каждой моры стоял полемарх (см. ниже, коммент. к VI. 4. 12).

{101} Керамик — северо-западная часть Афин.

{102} Экклеты. В Спарте часто упоминается народное собрание — экклесия. В экклесии могли принимать участие все спартиаты; с другой стороны, наш автор (III. 3. 8) упоминает малую экклесию, в которой, вероятно[566], принимали участие только «гомеи» (равноправные см. ниже, комм. кн. III, гл. 3, § 5), да и из них, вероятно, только достигшие определенного возраста. Кто назывались экклетами — члены большой или малой экклесии, — при современном состоянии наших знаний решить невозможно.

{103} Имеется в виду закон Солона «о вреде, причиненном четвероногими», по которому полагалось «кусающуюся собаку выдать пострадавшему, посадив ее на цепь длиной в четыре фута». (Плутарх. Солон. 24).

{104} С этих пор — возвращение Пирейских изгнанников произошло 12 боэдромия (4 октября) 403 года.

{105} Через некоторое время — на третий год (Аристотель. Афин. пол. 40).

{106} Не помнить прошлого зла. Этому закону впоследствии (Плутарх. Цицерон. 42, Геродиан. V. 4. 18) было дано столь распространенное теперь название — амнистия, т. е. «забвение» (oblivio у Непота, Биография Фрасибула. 3. 2). Формула клятвы сохранилась у Андокида (О мистериях. 90): «Я не буду помнить зла и мстить никому из граждан, кроме тридцати правителей и коллегии одиннадцати; из последних я не буду мстить тем, кто согласится дать отчет в своей деятельности во время власти».

К КНИГЕ ТРЕТЬЕЙ

{1} Через короткое время после этого — в 402/1 году. Поход Кира произошел летом 401 года; полуторагодичный промежуток с осени 403 года по весну 401 года Ксенофант опускает совершенно.

{2} Отправив послов — об этом посольстве упоминают также Диодор (XIV. 19) и Плутарх (Артаксеркс. 6). Ксенофонт в «Анабасисе» умалчивает о нем, см. коммент. к § 2.

{3} Самию — см. коммент. к § 2.

{4} В книге сиракузца Фемистогена: речь идет о знаменитом «Анабасисе» того же Ксенофонта, где описывается этот поход. По господствующему ныне в науке мнению, уже до выхода в свет «Анабасиса» появилось несколько мемуаров об этом походе, и в них, по мнению Ксенофонта, его роль была недостаточно подчеркнута. Действительно, источник Диодора, как доказал Месс (Rhein. Mus. LXI. 360 и сл.), главным образом пользовался при описании похода Кира (XIV. 19 и сл.) ксенофонтовым «Анабасисом»; однако, из того факта, что имя Ксенофонта здесь умышленно не упоминается до 37 главы, когда остатки участников похода прибыли во Фракию, можно заключить, что источник Диодора не верил сообщениям Ксенофонта о его роли в этом походе и исправлял эти известия на основании труда, восходящего к другому первоисточнику, быть может к мемуарам Софенета Стимфалийского. Появлением в свет таких мемуаров и обусловлено возникновение «Анабасиса», носящего таким образом апологетический характер. Чтобы внушить больше доверия к своему рассказу, Ксенофонт выпустил этот труд от имени сиракузца Фемистогена. Ср. Плутарх («О славе афинян», стр 345E): «Ксенофонт был собственным историком, так как он описал свое командование, увенчавшееся успехом. Он приписал это повествование сиракузцу Фемистогену, уступив другому славу написания этого труда, чтобы рассказ его, трактующий как бы не о самом авторе, а о другом лице, казался достовернее». Вообще, как указывает Эд. Мейер (Gesch. a. Alt. V. 185), Ксенофонт в «Анабасисе» охотно заменяет исторические лица псевдонимами: так, упоминаемый в кн. II, гл. 1, § 12 «юный философ Феопомп из Афин» не кто иной, как сам Ксенофонт. Далее «Анабасис» был написан между 379 и 371 годами (Gesch. d. Alt. III. 278), когда Спарта еще была в хороших отношениях с Персией, и поэтому выгодно было затушевывать ее бывшую связь с повстанцем Киром; поэтому Ксенофонт в «Анабасисе» ничего не упоминает об официальных сношениях Кира со Спартой, а лакедемонский наварх Самий (о нем рассказывает также Диодор, XIV. 19) фигурирует здесь под псевдонимом Пифагора («Анабасис». I. 4. 2). Наша «Греческая история» (см. вступит. статью) написана уже после 367 г., когда Персия стала на сторону Фив; поэтому здесь открыто рассказывается о посольстве Кира к лакедемонянам, и Самий назван собственным именем.

{5} Желали сохранить свободу… отпали от Тиссаферна. Здесь мы имеем дело с лицемерным, односторонним изложением фактов: под властью Кира эти города, разумеется, были не более свободными, чем под властью Тиссаферна. Далее города эти не «отпали от Тиссаферна к Киру»[567], а были отторгнуты Лисандром, который ввел в них олигархический строй в самой тяжелой форме, в форме правления десяти. Теперь, после подавления мятежа Кира, персидское правительство естественно становится на сторону враждебных ему демократий и, где только может, свергает олигархов. Такой переворот произвел за некоторое время до этого Тиссаферн в Милете (Полиэн. VII. 18. 2). Поэтому эти «города», т. е. господствующие в них олигархии, обратились за помощью к Спарте не из любви к «свободе», а ради своих шкурных интересов. Точно так же и Спарта, решившись открыто выступить против персов, не руководилась патриотизмом; спартанское правительство понимало, что ряд демократических переворотов в городах Малой Азии подымет дух его политических врагов и подорвет его престиж. Однако, несмотря на такое положение вещей, лакедемонянам был очень нежелателен открытый разрыв с царем; поэтому, как сообщает Диодор (XIV. 35. 6), они прежде чем открыть военные действия отправили к Тиссаферну послов с заявлением, чтобы он не выступал с вооруженной силой против греческих городов, но это посольство осталось безрезультатным: Тиссаферн первый открыл военные действия, осадив Киму. Однако, зима уже надвигалась, а взять этого города он все не мог; поэтому он, сняв осаду, выдал военнопленных за большой выкуп.

{6} Неодамодов — по Диодору (XIV. 36. 1) была послана тысяча граждан; но здесь «граждане» простой синоним слова «лакедемоняне»[568] и противопоставляются пелопоннесцам. Действительно, спартиаты вообще никогда не вербовались в солдаты для экспедиций в Азии и участвовали в них только в качестве высших полководцев. Неодамоды (см. выше, стр. 227 к I. 2. 18) хотя и не имели политических прав, но тем не менее подводились под понятие лакедемонян.

{7} Служили в коннице — см. выше кн. II, гл. 4, §§ 2, 8, 24 и 31; эти всадники были главной опорой олигархов. Как мы узнаем из Лисия (XVI. 6), после свержения олигархов они были удалены со службы, и у них было взыскано назад выданное им жалованье.

{8} Когда он прибыл в Азию — не раньше начала 399 года, так как осада Кима была снята только поздней осенью 400 г. (см. выше).

{9} Даже и с таким войском — по Диодору (XIV. 36) в нем было более 7000 человек (не считая наемников Кира).

{10} Когда наемники Кира присоединились к нему — описание операций Фиброна мы имеем в двух различных версиях: Ксенофонта, стремящегося всячески возвеличить роль этих людей в этих операциях, и Диодора (XIV. 36), источник которого, как я говорил уже в коммент. к § 2, относится с плохо скрытой завистью к своему сопернику Ксенофонту и не доверяет его сообщениям о подвигах руководимых им наемников Кира. По Ксенофонту, операции Фиброна были безрезультатными до присоединения к нему наемников, после этого он, наоборот, имел ряд успехов в эолийских городах. По Диодору же Фиброн выполнил ряд удачных предприятий в Карии, и только после его возвращения в Эфес (см. § 8) к нему присоединились наемники. Что касается дальнейших военных действий, то здесь Диодор умышленно ограничивается кратким замечанием (XIV. 37. 4), что Ксенофонт со своими наемниками «вместе с лакедемонянами продолжали войну с персами». Эд. Мейер (Theopomps Hellenica. 108—112) показал, что описанные у Диодора операции в Карии (как, например, перенесение города Магнесии на новое место) должны были потребовать долгого времени, тогда как всего он находился у власти немногим более полугода. Поэтому они не могли иметь места в эту войну; как показал тот же ученый, они относятся ко второму походу Фиброна в 381 г. (ниже, IV. 8. 17) и помещены на надлежащем месте. Факты же, упоминаемые у Ксенофонта, безусловно имели место в эту войну; однако, значительная часть их, как видно из указаний нашего же автора в «Анабасисе», произошла еще до присоединения отряда Кира к Фиброну; следовательно, эти события отнесены здесь ко времени их присоединения для вящего прославления боевых товарищей Ксенофонта и из личного нерасположения последнего к Фиброну. Действительно, из «Анабасиса» (VII. 8. 24) мы узнаем, что наемники Кира соединились с войском Фиброна в Пергаме и что, следовательно, Пергам был уже в это время лакедемонским. Точно так же Тевфрания, Алисарна, Гамбрий, Палегамбрий, Мирина и Гриний («Анабасис», VII. 8 и 17) отпали к лакедемонянам еще до соединения наемников с Фиброном. Остальными описываемыми здесь успехами (особенно взятием Лариссы Египетской) лакедемоняне, вероятно, были действительно обязаны содействию наемников. Отрядом последних в войске Фиброна руководил Ксенофонт. Об этом прямо говорит враждебный Ксенофонту источник Диодора (Диодор. XIV. 37. 3). Указание самого Ксенофонта в «Анабасисе» (VII. 7. 57) не опровергает, а только подтверждает это: действительно, Ксенофонт говорит здесь, что он хотел, передав войско Фиброну, вернуться на родину, «так как он еще не знал о состоявшемся постановлении об его изгнании». Отсюда ясно, что, когда он узнал об этом постановлении, он отказался от своего намерения (вдобавок как раз в это время был казнен учитель Ксенофонта — Сократ). О причинах, по которым Ксенофонт не упоминает, что он был предводителем наемников, см. ниже к гл. 2, § 7.

{11} Демарата: как сообщает Геродот (VI. 65 и сл.), Демарат был признан плодом прелюбодеяния, а не законным сыном царя Аристона и лишен престола. Он бежал к Дарию и затем участвовал в походе Ксеркса на Грецию.

{12} Гонгилу — о предательстве этого Гонгила во время похода Ксеркса сообщает Фукидид (I. 128): он служил посредником между Ксерксом и Павсанием, желавшим предать Грецию персам.

{13} Египетской — такое название она получила потому, что здесь, по преданию, были поселены Киром Старшим пленные египтяне.

{14} С приказанием отправиться в Карию — такие предписания лакедемонское правительство давало и преемнику Фиброна (см. II. 2. 12). До Спарты уже доходили слухи о снаряжении флота персами, покорение Эолиды имело большое военное значение, которого бы оно совершенно лишилось, если бы персам удалось одержать верх на море, тогда как покорение Карии лишило бы персов их морских баз и отняло бы у них всякую надежду утвердиться на Эгейском море[569].

{15} Его настиг Деркилид — в конце лета 399 года.

{16} Ловкий и изобретательный человек и т. д. — Эфор (у Афинея. XI. 500c) переложил это замечание в длинный, широковещательный период.

{17} Он позволял своему войску грабить дружественные города — ср. Диодор (XIV. 38. 2): «Лакедемоняне узнали, что Фиброн ведет войну ненадлежащим образом», а также ниже к гл. 2, § 7.

{18} Будучи гармостом — как указывает Фукидид (VIII. 61), Деркилид был гармостом Абидоса также в 411 году.

{19} Писидов — непонятное указание: область писидов вовсе не граничила с владениями Фарнабаза.

{20} Задушил ее — об этом злодеянии рассказывает также Полиэн (VIII. 54).

{21} Ларису и т. д. — ср. Диодор (XIV. 38. 3): «Деркилид пошел походом на города Троады и взял Гамаксит, Колоны и Арисбу…» Арисба, вероятно, попала сюда по недосмотру вместо Ларисы.

{22} Не получил благоприятных предзнаменований — вероятно, весь этот фокус с жертвоприношениями имел целью дождаться результатов деятельности тайных агентов Деркилида в Кебрене, увенчавшейся, как видим, полным успехом.

{23} Об этом эпизоде несколько по-иному сообщает Полиэн (VIII. 54): «Деркилид дал клятву Мидию, тирану Скепсия, что он предоставит ему возможность после того, как тот выйдет к нему из крепости и переговорит с ним, вернуться тотчас же назад в город. Тиран вышел к нему. Тогда Деркилид приказал Мидию немедленно открыть ему городские ворота; в противном случае он угрожал ему смертью. Мидий испугался и открыл ворота. Тогда Деркилид сказал: “Теперь я тебе позволяю вернуться в город — в этом-то, ведь, я и поклялся — но и я со своим войском также войду туда”». Диодор упоминает об этом вскользь (XIV. 38. 3): «Он покорил Илион, Кебрению и все другие города Троады частью — хитростью, частью — силой».

{24} Приносивший жертву — был обычай, по которому совершавшие жертвоприношение угощали своих друзей мясом жертвенных животных.

{25} Чьей была Мания — у персов подданные считались собственностью государя, и он был единственным свободным человеком в стране. Ср. ниже, VI. 1. 12: «Мне известно, что весь персидский народ, исключая лишь одного человека, это — толпа рабов, чуждая гражданских добродетелей» и Еврипид («Елена». 276):

Все варвары — рабы; свободен лишь — один.

{26} При восьми тысячах воинов — по Диодору (XIV. 39. 5) «во всем войске Деркилида насчитывалось не больше семи тысяч солдат». По Исократу (Панегирик. 144) их было лишь 1000, но это — явное преуменьшение.

{27} Фригии, т. е. Малой Фригии с главным городом Даскилием, ср. ниже. II. 4. 13.

{28} Предпочел перемирие — оно было заключено, как мы увидим ниже (§ 9), на зиму, а затем возобновлено. По Диодору (XIV. 38. 3) оно было заключено на 8 месяцев.

{29} Одрисы (царем которых и был Севф) — фракийское племя, жившее на европейском берегу Геллеспонта.

{30} Сопоставив § 8 главы 1, мы увидим, что дело обстояло так. Войско Фиброна стояло лагерем на территории союзника. При тогдашнем несовершенстве коммуникации это было неразрывно связано с безвозмездной реквизицией и другими притеснениями местного населения. Недаром Деркилид, не желавший обижать союзников «для того, чтобы не ложиться тяжким бременем на союзников, оставаясь на зимовку в дружественной стране, как было с Фиброном», нашел один только выход — перейти на территорию враждебных вифинцев (выше, § 1). Однако, насильничанье Фиброна превысило всякую меру; терпение союзников истощилось, и они отправились с жалобой в Лакедемон, результатом чего было отрешение от должности и бегство Фиброна (выше, гл. 1, § 8). Деркилид имел пред собой печальный пример своего предшественника и поэтому всячески старался щадить союзников; за это эфоры и выражают здесь благодарность войску. Каково же было в отношении к союзникам поведение наемников Кира, представлявших собой почти автономную боевую группу? Несомненно, что попытка Ксенофонта свалить всю вину на Фиброна — довольно сомнительный и непорядочный прием. Из того факта, что «Ксенофонт вообще неохотно говорит об этих вещах» и что он стесняется назвать себя по имени и скрывается под титулом «вождь наемников Кира» (§ 7), Эд. Мейер (Theopomps Hellenika. 107 с прим. 3) правильно заключает, что и сами наемники были крайне скомпрометированы в деле о притеснении союзников.

{31} Одиннадцать или двенадцать — ниже Ксенофонт точно указывает, что этих городов было одиннадцать.

{32} Стена через Херсонесский перешеек строилась неоднократно. Впервые ее соорудил Мильтиад: «Он преградил Херсонесский перешеек стеной, шедшей от города Кардии до Пактии, чтобы апсинфийцы не могли разорять жителей полуострова, вторгаясь в их страну». Ширина перешейка тридцать шесть стадиев. Затем эта стена была возобновлена Периклом». (Плутарх. Перикл. 19). Длина стены, по указанию нашего автора, — 37 стадий, т. е. прибл. 6.88 км. Плиний (Естественная история. IV. 11) определяет длину этой стены в 5 римских миль, что равно 40 стадиям, но это, вероятно, округленная цифра. О постройке этой стены сообщает также Диодор (XIV. 38. 5—7): «В это время фракийцы большими полчищами вторглись в Херсонес, опустошали всю область и заставляли жителей запираться в городах. Изнуряемые этой войной, херсонесцы призвали к себе из Азии лакедемонянина Деркилида. Он перешел со своим войском через Геллеспонт, изгнал фракийцев из этой области и преградил Херсонес стеной от моря до моря. Таким образом ему удалось положить конец набегам фракийцев; получив щедрые почетные дары, он переправил свое войско назад в Азию».

{33} Как Атарней попал в руки изгнанных из Хиоса демократов, рассказывает также Диодор (XVIII. 65. 4). Сообщив о том, как демократы были изгнаны из Хиоса (XVIII. 3; см. коммент. к кн. I, гл. 1, § 32), он прибавляет: «Они заняли Атарней, расположенный на материке против Хиоса, очень сильную природную крепость, и с этого времени стали выступать отсюда против хиосцев, делая вылазки». О том же Исократ (Панегирик. 144). Как указывает Эд. Мейер (Theopomps Hellenika. 113, прим. 2), «Атарней был занят при содействии персов, ставших в это время ревностными защитниками греческих демократий».

{34} Драконта — ср. Исократ (Панегирик. 40): «Драконт занял Атарней и, собрав войско из 3000 пельтастов, принудил к отпадению Мисийскую равнину».

{35} До этого времени — до 397 г.

{36} В мире — таким образом Тиссаферн считал себя обязанным соблюдать мир, заключенный Фарнабазом (выше, гл. 2, §§ 1 и 9).

{37} Об этом — т. е. о том, как бы выгнать греков из владений царя.

{38} Оба полководца — Тиссаферн и Фарнабаз.

{39} Что все эллины похожи на наемников Кира. Ксенофонт при всяком удобном случае рекламирует себя и своих бывших подчиненных.

{40} В то же время — неточное выражение, поставленное исключительно для того, чтобы придать изложению связность. Диодор (XIV. 17. 1) относит начало этого похода к архонтату Микона, т. е. к 402 г. По выкладкам нынешних ученых (Ed. Meyer. Gesch. d. Alt. V. 52; Forschungen zur alten Geschichte. II. 506 и сл.) эта война началась в 401 г. На те же причины этой войны указывает Павсаний (III. 17. 4); но у последнего при описании этой войны вместо Агиса всюду ошибочно назван Павсаний. Союз этот был заключен в 420 г. и носил враждебный лакедемонянам характер.

{41} Штрафа: вооруженные силы лакедемонян вторглись во время олимпийских торжеств в Элиду; за это они были присуждены элейцами к штрафу в 2000 мин. Лакедемоняне отказались уплатить этот штраф, и за это в 420 г. не были допущены к участию в олимпийских состязаниях.

{42} Вышел, чтобы венчать возницу — «чтобы показать, что он является действительным владельцем колесницы» (Фукидид. V. 50) и что фиванцы — только подставное лицо. О том же Павсаний в указ. месте.

{43} Отправив послов в Элиду и т. д. Диодор (XIV. 17. 5) передает еще следующие маловероятные подробности: «Они отправили десять послов с требованием, во-первых, даровать автономию подчиненным городам, а, во-вторых, взять на себя соответственную часть расходов по войне с афинянами». На это, по Диодору, элейцы ответили, что «лакедемоняне хотят поработить себе всех эллинов», и отказались выполнить их требования; по Павсанию (III. 8. 3), «элейцы ответили, что они не замедлят даровать автономию этим городам, как только они узнают об освобождении городов, подчиненных Спарте». Но это просто переделка заявления Эпаминонда на конгрессе 371 г. в Спарте (Павсаний. IX. 13. 2).

{44} Сбор войска — термин этот, выражаясь нынешним языком, означает и «объявление мобилизации» и «открытие военных действий».

{45} Отправили послов — см. ниже прим. на стр. 269. Об этом первом, неудачном походе рассказывает и Павсаний (III. 8. 4): «В этот раз войско, пройдя до Олимпии и Алфея, отошло назад, так как случилось землетрясение».

{46} Когда Агис вторгся в Элиду через Авлон. Рассказ Диодора (XIV. 17. 6—9) об этом вторжении почти ни в чем не совпадает с изложением нашего автора: «Они послали второго из царей, Павсания, против элейцев с войском из 4000 человек. С ним вместе выступили также значительные отряды, посланные почти всеми союзниками, исключая беотийцев и коринфян (последние были недовольны действиями лакедемонян и поэтому не участвовали в походе на Элиду). Павсаний вторгся в Элиду из Аркадии, одним ударом взял крепость Ласион, а затем повел войско по Акрорее и присоединил к себе четыре города: Фрест, Алий, Эпиталий и Опунт. Затем он пошел приступом на Пилос и овладел и этим пунктом, отстоящим приблизительно на семьдесят стадий от Элиды». Этот рассказ Диодора возбуждает недоумение; Павсаний, конечно, указан по ошибке вместо Агиса, но нельзя допустить, чтобы весь этот рассказ был позднейшим домыслом. Мне кажется правильной догадка Эд. Мейера (Theopomps Hellenika. 115): «(В рассказе Диодора) речь идет о вторжении аркадян (и ахейцев), которые, получив известие об успехах Агиса, «по собственной воле вторглись в Элиду и приняли участие в разграблении страны» (ниже, § 26). Как раз теперь они и захватил Ласион (ср. ниже, § 30: «Ласиону, оспариваемому аркадянами»)… В этом походе могли принимать участие и спартанцы…»

{47} Гимнасии — здания, в которых занимались гимнастическими упражнениями. В Элиде они наполнялись главным образом теми, которые тренировались перед выступлением на Олимпийских состязаниях.

{48} Скорее не хотел его взять, чем не мог. О событиях, затушевываемых здесь Ксенофонтом, мы узнаем из Диодора (XIV. 17. 9—10): «После этого он пошел на Элиду и расположился лагерем на холмах, находившихся на другом берегу реки. Элейцы за короткое время до этого призвали к себе на помощь отборный отряд из тысячи союзных этолийцев[570], которому было поручено охранять местность близ гимнасия. Павсаний пошел было приступом на эту местность, не приняв необходимых мер предосторожности: он был убежден, что элейцы никогда на отважатся на вылазку. Вдруг из города вышли и ринулись на лакедемонян этолийцы и большая толпа граждан; при этом они убили около тридцати человек. Павсаний сперва прекратил осаду, а затем, увидя, что взятие города — трудное дело, двинулся по стране, грабя и опустошая ее, хотя она и была священной».

{49} Приверженцы Ксения — об этом мятеже Павсаний (III. 8. 4) рассказывает следующее: «Элеец Ксений, бывший лично в союзе гостеприимства с Агисом и кроме того носивший титул проксена Лакедемонского государства, вместе с заправилами в государстве выступил против демократии; но прежде чем прибыл Агис со своим войском, чтобы поддержать их восстание, Фрасидей, бывший в то время вождем элидской демократии, победил в бою Ксения и его соратников и принудил их бежать из города».

{50} Измерять медимном серебро — поговорка, вероятно, означающая неизмеримое богатство. Медимн — мера сыпучих тел, равная 59 литрам.

{51} Гармоста Лисиппа — этот рассказ повторяется у Павсания (II. 8. 5); только Лисиппа он ошибочно называет Лисистратом.

{52} На родину — несколько по-иному рассказывает об этом Диодор (XIV. 17. 12): «Так как приближалась уже зима, он усилил элидские укрепления, оставил в них потребное количество войска, а сам с остальным войском отправился на зимовку в Диму».

{53} На следующее лето Фрасидей отправил в Лакедемон послов и т. д. По Павсанию (III. 8. 5) элейцы обязались еще срыть стены их города (по нашему автору, выше § 27, он их никогда не имел), по Диодору (XIV. 34. 1) — выдать свои триэры.

{54} Не принадлежало им — первоначально руководительство Олимпийскими празднествами принадлежало жителям Писы; они не имели крупных поселений и жили в деревнях, тогда как Элида с 471 г. уже была крупным городом. Около 580 г. руководительство Олимпийскими празднествами перешло к элейцам.

{55} Десятина — десятая часть добычи обыкновенно посвящалась богам.

{56} Большие почести, чем воздаются смертным, т. е. божеские почести. Ср. трактат нашего автора «О государственном устройстве лакедемонян» (XV. 9): «Воздаваемыми покойному царю почестями законы Ликурга имеют целью обнаружить, что лакедемонские цари почитаются не как люди, а как полубоги». Способ погребения спартанских царей подробно описывает Геродот (VI. 58). Основной труд, посвященный вопросу о «божественном» характере царской власти в Спарте, U. Kahrstedt. Griechisches Staatsrecht. I. Göttingen, 1922. См. также мою книгу: История античной общественной мысли. Москва: Гиз., 1929. Стр. 35 и 174 и указанную в примечаниях к этим местам литературу.

{57} Публичного траура — ср. Геродот (VI. 58): «После погребения царя, в течение десяти дней не совершается никаких дел на агоре[571] и не производятся выборы должностных лиц, но все эти дни посвящены трауру».

{58} Твоего настоящего отца — слово «настоящего» добавлено мною для смысла, так как обыкновенно под «твоим отцом» здесь разумеют Агиса[572]. Эта ошибка очень стара и освящена авторитетом древности: уже Плутарх именно так понял это место. При этом в дальнейшем получается бессмыслица; не будучи в силах справиться с нею, Плутарх в одном месте (Агесилай. III. 6) слова «на десятый месяц» заменил выражением: «более чем через десять месяцев», в другом (Алкивиад. 23): «по истечении которых (десяти месяцев)». Вслед за Плутархом и новейшие комментаторы видят в «твоем отце» Агиса, а чтобы получился смысл, предлагают всевозможные «поправки» к дошедшему до нас тексту Ксенофонта. Настоящим отцом Леотихида, по сообщению самосского историка IV в. перепатетика Дурида (очень доверять которому не стоит, так как он большой любитель сенсационных анекдотов)[573], был якобы Алкивиад (Плутарх. Агесилай. 3, со ссылкой на Дурида; Алкивиад. 20; Лисандр. 22; Павсаний, III. 8. 7—10, сообщая об этих событиях, имени Алкивиада не упоминает). Алкивиад якобы соблазнил Тимею, жену Агиса, не удовольствия и озорства ради, а из честолюбия, желая, чтобы его потомки царствовали в Спарте. Наряду с версией, дружественной Агесилаю, имевшей источником Ксенофонта, существовала и другая, дружественная Леотихиду. К ней восходит сообщение Павсания (III. 8. 7). В противоположность Дуриду, Павсаний не верит сплетне об Алкивиаде. По его словам, Агис совершил необдуманный шаг по отношению к своему сыну Леотихиду; какой-то злой демон внушил ему заявить в присутствии эфоров, что он не считает Леотихида своим сыном. Впоследствии Агисом овладело раскаяние; когда его больного несли на родину из Аркадии, во время нахождения его в Герее он поклялся в присутствии многочисленных свидетелей, что Леотихид — его настоящий сын, и просил их с мольбой и слезами довести об этом до сведения лакедемонян. Надо, однако, думать, что рассказ о заявлении Агиса в присутствии эфоров создан под влиянием точь-в-точь такого же рассказа Геродота (VI. 63 и 69) о спартанском царе Аристоне и его сыне Демарате, на что указывает и сам Павсаний. Достаточно сравнить свидетельства Геродота (VI. 63) и Павсания (III. 8. 7). Поэтому — быть уверенным в правильности сообщения, будто Агис когда-то сам отрекся от своего сына, нельзя. Как я показал в своей статье «Zum politischen Kampf in Sparta gegen Ende des V Jahrhunderts» («Klio». 21. 1927. Стр. 404—420), обвинение спартанского царя в незаконном рождении было шаблонным приемом, которым пользовались для устранения царей неугодного направления.

{59} Выступление Диопифа было, разумеется, инспирировано партией Леотихида. Относительно приводимого здесь прорицания Плутарх (Агесилай. 3) рассказывает следующее: «В Спарте жил в это время прорицатель Диопиф, ум его был преисполнен всякими старинными прорицаниями, и вообще он считался в божественных делах мудрым выдающимся человеком. Он заявил, что будет грехом, если спартанцы выберут царем хромого[574], и прочел во время разбора этого дела следующее прорицание:

Это же прорицание приведено в плутарховой биографии Лисандра, 22, и у Павсания (III. 8. 9).

{60} К потомству Геракла — обе царские фамилии в Спарте считались потомками Гилла, сына Геракла.

{61} Богам-спасителям и отвратителям несчастий — именно Гераклу, Зевсу, и Диоскурам.

{62} Не прошло и пяти дней — Бесправные спартанцы, ждавшие со дня на день своей эмансипации, не могли не видеть в избрании царем Агесилая прямого вызова; вот почему Ксенофонт и рассказывает о восстании Кинадона в непосредственной связи с воцарением Агесилая. Предвещание жреца — конечно, обычная в Спарте инсценировка.

{63} К сословию гомеев (равноправных) — ср. трактат нашего автора о государственном устройстве лакедемонян, X. 7: «(Ликург) сделал равноправными в государственных делах всех исполняющих его постановления, не принимая во внимание ни бедности, ни физических недостатков; он постановил, чтобы только те не считались в числе равноправных граждан, которые уклоняются от исполнения его суровых постановлений». Таким образом, из числа гомеев (равноправных) исключались прежде всего те, которые при воспитании детей или в собственной жизни не соблюдали сурового режима, установленного по преданию Ликургом. Кроме того, как мы узнаем из Аристотеля (Политика. II. 6), сюда принадлежала еще одна категория лиц — все те, кто по бедности не мог делать установленных взносов на содержание общего стола (сисситий). Все эти лица исключались из категории гомеев и составляли особый разряд неполноправных гипомейонов (см. ниже § 6) Они лишались всех политических прав (Плутарх. Лаконские изречения. Стр. 235, Varia. 51)[575], но пользовались всеми личными и имущественными правами. К этому разряду и принадлежал Кинадон (см. Schömann — Lipsius. Griechische Altertiimer. 224—227).

{64} Геронтов, т. е. членов совета старейшин (герусии). Это был верховный совет, разделявший с царями их государственную власть; он состоял из 28 членов, выбиравшихся пожизненно из «равноправных» граждан не моложе 50 лет.

{65} Периэками назывались (по мнению некоторых ученых, некогда покоренные) жители лаконских городов, составлявшие большинство населения спартанского государства. Они пользовались личной свободой и гражданскими правами, но были лишены всех политических прав. В войске они служили большей частью в качестве тяжеловооруженных, составляя его главную силу. Им были предоставлены лишь очень небольшие участки земли, и поэтому они занимались преимущественно ремеслами, занятие которыми было запрещено спартиатам.

{66} Младших призывных возрастов. В Греции молодые люди по выходе из эфебии, во время прохождения которой они получали военное образование, двадцати лет от роду, зачислялись в войска. Возрасты от 20 до 40 лет назывались «младшими призывными возрастами» (нечто вроде «запаса»), а от 40 до 60 лет — «старшими» (нечто вроде «ополчения»).

{67} Скитала. Когда какой-либо спартанский военачальник или вообще магистрат отправлялся на службу заграницу, ему давался с собой деревянный жезл с винтовой нарезкой, называвшийся «скиталой». Как раз такой же экземпляр скиталы оставался на родине. Если заграничному представителю нужно было передать важное секретное поручение, на оставшуюся на родине скиталу по нарезке навертывалась полоса кожи и затем на ней писали вдоль скиталы. Затем ремень снимали, написанное на нем мог прочесть только адресат, снова навернув ремень тем же способом на свою скиталу (Плутарх. Лисандр. 19).

{68} Гиппагреты — три лица, назначаемые эфорами; они стояли во главе царской гвардии, состоявшей из трехсот отборных юношей. Ср. Фукидид (V. 72), Геродот (VIII. 124).

{69} По поводу заговора Кинадона Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. V. 52) справедливо замечает: «Рассказ Ксенофонта о заговоре Кинадона представляет собой во всех деталях официозную версию, мы не можем даже приблизительно представить себе, какую роль играли в этом заговоре те или иные партии из среды полноправных граждан».

{70} Триста — по Диодору (XIV. 39. 2) на выданные царем 500 талантов было построено только 100 триэр.

{71} Сообщил лакедемонянам. Известие Ксенофонта, будто лакедемоняне из этого источника впервые узнали о снаряжении персами флота, не совсем верно. Фарнабаз после заключенного перемирия (выше, гл. 2, § 20) отправился к царю и убедил его снарядить флот под руководством афинянина Конона. Главной базой этого флота должен был быть Саламин на Кипре, где царствовал союзник персов Евагор. Царь принял предложение Фарнабаза и дал ему с собой 500 талантов серебра (Диодор. XIV. 39, Павсаний. I. 3. 2). При этом велись оживленные переговоры между царем, Фарнабазом, Евагором и Кононом (Фотий. Эксцерпт из Ктесия. § 63, Плутарх. Артаксеркс. 23). Из тех же источников мы узнаем, что по совету Конона (переданному через Ктесия) спартанское посольство при царском дворе было арестовано; впоследствии эти же послы арестовали Ктесия на Родосе. Таким образом ясно, что известие нашего автора о том, что спартанцы ничего не знали о снаряжениях персов, может относиться только к последним, решительным мероприятиям; все эти переговоры не могли не быть известны спартанцам. Далее, как я уже указывал выше (в коммент. к § 7, гл. 1), неоднократные предписания главнокомандующим сухопутной армии идти на Карию объяснялись именно желанием воспрепятствовать начавшемуся усилению Персии на море.

{72} Царем и Тиссаферном — фактически руководящую роль играл Фарнабаз, но, как мы видели выше (гл. 2, § 13), он был подчинен Тиссаферну, назначенному главноначальствующим всех боевых сил; вот почему Ксенофонт выражается таким образом.

{73} Греки и флотом будут превосходить персов — отсюда нетрудно понять, что и спартанцы снарядили сильный флот. Ксенофонт ограничивается этим брошенным мимоходом замечанием, так как он умышленно умалчивает обо всем, что происходило на море до битвы при Книде, включая и эту битву, так как эти события не вплетали новых лавров в победный венок спартанцев.

{74} Тридцать человек спартиатов — это не были рядовые воины (в заграничных экспедициях спартиаты в качестве рядовых воинов не участвовали), а верховный военный совет, прикомандированный государством к войску для надзора за действиями царя. Плутарх называет их «руководителями и советниками» (Агесилай. 6, Лисандр. 23), Диодор — «верховным советом» (XIV. 79. 1). В число их входил и Лисандр; он был как бы первым лицом в этой коллегии (ниже § 20, Плутарх. Лисандр. 23). Этот совет был учрежден в 418 г. первоначально в числе 10 человек, причем без их санкции царь не мог принимать важных решений (Фукидид. V. 6. 3. 4, Диодор. XII. 78. 6).

{75} До двух тысяч неодамодов — по Диодору (XIV. 79. 1) все войско насчитывало только 6000 чел. Уже в Эфесе к нему присоединились еще 4000.

{76} Участвовать в этом походе. В последние годы царствования Агиса Лисандр потерял большую часть своего прежнего влияния. Главной его опорой были олигархические партии в малоазиатских городах, которым он отдал всю власть в них, учредив здесь декархии (правление спартанского гармоста и десяти местных олигархов). Эти декархии были уничтожены царем Павсанием и эфорами отчасти из желания ослабить Лисандра, отчасти под давлением местных жителей. Желая вернуть себе потерянное могущество, Лисандр содействовал воцарению Агесилая, думая, что ему удастся сделать последнего послушным исполнителем своих желаний (Плутарх. Лисандр. 23). Далее, когда зашла речь о походе в Азию, он содействовал тому, чтобы военачальником был избран Агесилай, рассчитывая, что, благодаря своему опыту и связям в малоазиатском мире, ему удастся взять в свои руки фактическую власть, а Агесилай будет только подставным лицом (как прежде Арак). Он устроил даже, что преданные ему олигархи (большей частью изгнанные из родных городов) послали в Спарту депутации от имени малоазиатских греков, с просьбой назначить военачальником Агесилая (Плутарх. Агесилай. 6; Лисандр. 23). Однако, как мы увидим, Агесилай оказался слишком самостоятельным и слишком честолюбивым человеком для того, чтобы чаяния Лисандра могли осуществиться.

{77} Прежнее управление — т. е. умеренные олигархии, которые здесь существовали ранее владычества афинян.

{78} Диабатерии — т. е. жертвоприношения о благополучном переходе через границу. Как указывает наш автор («Трактат о государственном устройстве Лакедемонян». XIII. 2), они состояли в следующем: «… Как выступает царь с войском. Сперва он совершает в своем дворце жертвоприношение Зевсу-Водителю и соприсущим богам. Если эта жертва дает хорошие знамения, жрец-огненосец берет с алтаря пылающую головню и идет впереди войска к границе страны. Здесь царь приносит жертву Зевсу и Афине. Если жертвоприношения обоим божествам дают хорошие предзнаменования, — войско переходит границы страны».

{79} Каждое государство — эти посольства были отправлены во все государства, кроме Аргоса (Павсаний. III. 9. 1). Однако, коринфяне и беотийцы отказались прислать свои контингенты (см. ниже гл. 5, § 5).

{80} По Плутарху (Лисандр. 6, Пелопид. 21) он решил совершить это жертвоприношение вследствие якобы виденного им сновидения. Я не вижу основания сомневаться в этом: такой кунстштюк был бы как раз в духе людей со взглядами Агесилая и Ксенофонта. Неудивительно и то, что наш автор ничего не упоминает об этом сновидении: неудача жертвоприношения, предписанного богами, могла бы привести читателя к самым печальным заключениям, к которым и приходит Плутарх в указанном месте. Рассказ Павсания (III. 9. 3—4) вполне совпадает с рассказом Ксенофонта.

{81} Беотархи — см. в приложении «Отрывок из греческой истории», 11. 3. Стр. 204.

{82} С запрещением продолжать жертвоприношения — Ксенофонт не сообщает, что этот отказ имел законный предлог: жертвоприношения предполагалось совершить не по установленному в Беотии ритуалу, устранив беотийского жреца (Плутарх. Агесилай. 6).

{83} Как только он прибыл туда — весной 396 г. Действительно, в § 16 мы читаем: «с наступлением весны», а в 20: «в это время как раз окончился год с тех пор, как Агесилай отплыл из Лакедемона».

{84} И Агесилай не нарушит клятв — как сообщает наш автор в «Агесилае» (I. 10), Агесилай прибавил к этому, что перемирие заключается только на три месяца. Это очень важно для суждения о дальнейших событиях.

{85} Настоящий хаос — здесь Ксенофонт становится на точку зрения устраненных от власти олигархов, обивавших пороги Лисандра. Как мы видели в § 20 гл. 2 и др. местах, спартанские гармосты остались; политический строй представлял собой большей частью умеренную олигархию (см. коммент. к § 2), но эта олигархия была вполне независимой, что не могло нравиться ни Лисандру, ни любимцу Ксенофонта Агесилаю. Как можно заключить из «Агесилая» (I. 37), последний поставил у власти преданных ему людей[576]. Плутарх (Агесилай. 8, Лисандр. 23) прибавляет к этому еще совершенно невероятную подробность — будто Агесилай, чтобы окончательно унизить Лисандра, назначил его своим креодетом (собств. «прислужник, разделявший мясо гостям»; придворная должность; ср. виночерпий). Просителям он будто бы говорил: «Ступайте и унижайтесь перед моим креодетом».

{86} «Что же, может быть, ты действительно поступаешь справедливее» — горькая ирония: Лисандр намекает здесь на то, что Агесилай обязан ему престолом.

{87} Был оскорблен Фарнабазом — об этом подробнее рассказывает наш автор в «Агесилае» (III. 3): «Перс Спифридат, узнав, что Фарнабаз ведет переговоры о вступлении в брак с царской дочерью, а его дочь хочет держать у себя без брака, был возмущен этим оскорблением и передался Агесилаю вместе с женой, детьми и войском». В нашем труде Ксенофонт не упоминает об этом умышленно, так как иначе его сообщение (ниже, кн. IV, гл. 1, §§ 4—15) о том, как Агесилай сватал дочь Спифридата, получило бы совсем другой привкус. Автор нового отрывка (см. приложение, 16. 4) относит присоединение Спифридата лишь к осени 395 г.

{88} С сыном — см. ниже, кн. IV, гл. 1, § 28 и «Отрывок из греч. истории» (приложение), 16. 4.

{89} К Агесилаю — в Эфес.

{90} Клятвопреступление. Теперь понятно, почему Ксенофонт выше, в § 6, не упомянул, что перемирие было заключено только на 3 месяца (см. коммент. к этому месту). С тех пор до объявления войны Тиссаферном срок этот уже истек, и, следовательно, только путем такого умолчания можно было превратить поступок Тиссаферна в клятвопреступление.

{91} Рынки. В древности воинам не выдавалось казенного пайка; они получали жалованье, на которое они сами должны были себя прокармливать. Поэтому в обязанности полководцев входило, чтобы на местах стоянок можно было купить провиант.

{92} Таким образом, если верить Ксенофонту, Тиссаферн оказался круглым дураком; наш автор так и заявляет в своем «Агесилае» (I. 17): «он показал, что и в искусстве обманывать Тиссаферн — настоящее дитя» (по сравнению с ним). Однако, Эд. Мейер (Theopomps Hellenika. 11—13 и другие места) показал, что такое впечатление создается только вследствие искажений и умолчаний нашего автора. Действительно, Ксенофонт указывает две причины, вследствие которых Агесилая можно было ждать в Карии: 1) желание отмстить Тиссаферну, 2) особенное удобство операций в Карии, так как тут главная сила персов — конница — не могла развернуться. Первое соображение, конечно, могло играть лишь второстепенную роль. Что же касается второго, то оно прямо противоречит действительности: для того, чтобы пройти в южную, гористую часть Карии, неудобную для конницы, надо было прежде пройти долину Меандра и всю северную Карию, где поступательное движение Агесилая легко могло быть остановлено персидской конницей (здесь действительно ждал Агесилая Тиссаферн). Итак, поход в Карию отнюдь не представлял особого удобства, а наоборот был чрезвычайно труден. Почему же Тиссаферн ждал Агесилая сюда? Как я уже указывал выше, Кария была единственной удобной морской базой, и здесь Конон снаряжал персидский флот. Опыт предыдущего показал, что сухопутной войне не суждено увенчаться решительным результатом; все зависело от исхода будущего морского боя. Таким образом победа в Карии была бы полным поражением Персии; сюда и только сюда должны были направляться усилия Агесилая. Недаром спартанское правительство постоянно понуждало своих полководцев идти на Карию (см. выше). Поэтому, куда бы ни направлялся Агесилай, Тиссаферн должен был делать только одно — защищать Карию от возможного вторжения. Поход Агесилая во Фригию не мог иметь никакого значения для общего хода войны и, таким образом, являлся не «ловкой военной хитростью», а только признанием в своей слабости: Агесилай чувствовал, что у него не хватает сил для того, чтобы делать то, что было целью его поездки, и для отвода глаз он предпринял грабительский набег на Фригию. Все это весьма поучительно для знакомства с писательскими приемами Ксенофонта.

{93} Даскилия — в этом фригийском городе была резиденция Фарнабаза. По Диодору (XIV. 79. 2) он дошел не до Даскилия, а до Кимы, но это известие, как указывает Эд. Мейер, не заслуживает доверия.

{94} Рафином — в «Отрывке из греческой истории» (приложение, 16. 6) он назван Рафаном.

{95} Дерновыми дротиками — о преимуществах этого способа вооружения говорит наш автор в трактате о коннице, 12. 12: «Вместо нашего копья, представляющего собой простой кол, тяжелого и неуклюжего, мы рекомендуем лучше носить по два дерновых дротика».

{96} Без одной дольки — всякое отступление от нормального строения (вида, цвета и т. д.) во внутренностях жертвенных животных считалось дурным предзнаменованием. В действительности Агесилай, конечно, отступил, не выдержав напора неприятельской конницы и легковооруженных, причем, как указывает Полиэн (II. 1. 30, Фронтин. I. 4. 2), он оказался в очень тяжелом положении: чтобы защитить свое войско и богатую добычу от упорных нападений неприятеля, он заставил обнаженных и закованных в цепи пленных идти с обеих сторон его войска; после этого враги не решились уже метать в его войско дротики[577]. Вероятно, это же мучительное отступление имеется в виду в туманной заключительной фразе нашего места: «приходилось… бороться с врагом, отступая шаг за шагом».

{97} К морю — в Эфес (Агесилай. I. 18. 25; Плутарх. Агесилай. 9; Диодор. XIV. 79. 3).

{98} С наступлением весны — 395 года.

{99} Живописцы — щиты часто разрисовывались геральдическими изображениями.

{100} Артемида — в Эфесе находился ее знаменитый храм.

{101} Ксенокла — он упоминается также в «Отрывке из греч. истории» (см. приложение, 6. 4) и у Диодора, в приводимом ниже месте (XIV. 80. 2).

{102} Гериппида — начальником наемников Кира. Таким образом наш автор уже не командует наемниками. Вероятно (Эд. Мейер. Theopomps Hellenika. 6), он был куда-либо командирован Агесилаем. Следовательно, дальнейшие события переданы им из третьих рук и имеют не больше цены, чем другие дошедшие до нас известия об этих фактах.

{103} В плодороднейшие места — в Лидию.

{104} Поэтому и т. д. — сюда относится все то, что было сказано в комментарии к § 12.

{105} Об этом походе совсем иное рассказывает Диодор (XIV. 80. 1): «После этого Агесилай, выведя войско в долину Каистра и местность, прилежавшую к Сипилу, опустошал усадьбы жителей этих мест. Тиссаферн шел по следам лакедемонян, собрав под свои знамена 10000 всадников и 50000 пехотинцев; при этом он убивал тех, которые отставали, удаляясь из строя, для фуражировки. Тогда Агесилай выстроил войско в каре и стал подвигаться, плотно держась подножья Сипила, выжидая удобного момента для нападения на врага. Так он шел до самых Сард». (Далее описывается опустошение парка Тиссаферна). Почти то же самое рассказывалось и в испорченном месте «Отрывка из греч. истории» (6. 1—3), который и был в этом случае источником Диодора. Здесь изложение гораздо подробнее, чем у Диодора. Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. 5, 6, 13) показал, что рассказ в «Отрывке» (у Диодора) заслуживает предпочтения: если конница и могла прибыть из долины Меандра в окрестности Сард за три дня, то для пехоты и обоза переход такой быстрый невозможен. Ксенофонт понимал это: у него пехота не успевает прийти на поле сражения; однако, обоз по его сообщению, приходит вовремя. Ксенофонт строит свой рассказ так для того, чтобы иметь возможность сообщить о богатой добыче, захваченной Агесилаем в персидском лагере: «Итак, замечает Эд. Мейер, рассказ Ксенофонта здесь внутренне несостоятелен и тенденциозен; по-видимому, Агесилай подвигался к Сардам гораздо медленнее, чем передает Ксенофонт. Вполне допустимо, конечно, что он на четвертый день после своего выступления из Эфеса был настигнут преследовавшей его персидской армией (и как раз конницей); но Ксенофонт извращает события, непосредственно пристегивая сюда битву при Сардах. Скорее прав автор (отрывка), который рассказывает, что Агесилай под напором вражеских войск должен был прекратить ограбление и подвигаться по возможности по защищенной местности, выстроившись в каре» (Эд. Мейер. Theopomps Hellenika. 13).

{106} Пактол — по Павсанию (III. 9. 6) эта битва произошла в долине реки Герма; по Диодору (XIV. 80. 2) — между Сардами и Фибарнами[578].

{107} Греческих обозных — Ксенофонт и автор «Отрывка греч. истории» постоянно называют войско Агесилая «греками», а Диодор (XIV. 80. 1 и 5) и др. — лакедемонянами. Это — не случайность: первые рассматривают этот поход как предприятие различных полисов Эллады, Диодор — как частное дело лакедемонян.

{108} В описании этой битвы Плутарх (Агесилай. 10) точно придерживается Ксенофонта, Диодор (XIV. 80. 2—4) в общем следует рассказу «Отрывка» (см. приложение, 6. 4—5), но кое-что заимствует и у Ксенофонта: «(Дойдя до Сард) он повернул назад[579] и, когда он дошел до средины пути между Сардами и Фибарнами, послал ночью спартиата Ксенокла с 1400 воинами в густозаросшее место, желая устроить там засаду. На рассвете он сам двинулся со своим войском; когда он миновал уже место засады и варвары беспорядочными массами стали нападать на его арьергард, он вдруг неожиданно повернул фронт против персов. Произошла жестокая сеча; был подан сигнал сидевшим в засаде, и они с пением пэана понеслись на врагов. Персы, увидев, что они оказались между двух огней, пришли в ужас и тотчас же обратились в бегство. Войско Агесилая некоторое время преследовало их, причем было убито свыше шести тысяч (sic!), захватили огромное количество пленных и разграбили лагерь, в изобилии наполненный всяким добром». Павсаний (III. 8. 6) также следует «Отрывку»: «Агесилай победил персидскую конницу, а также и пехоту: последняя была очень многочисленной, уступая в этом отношении только персидскому войску во время похода Ксеркса и предшествовавших ему походов Дария на скифов и на Афины». Обе версии — и Ксенофонта и «Отрывка» — внутренних противоречий не содержат и вполне мыслимы; однако ввиду того, что, как мы доказали, описание похода Агесилая в Лидию у Ксенофонта противоречит общей исторической картине, мы должны и здесь отдать предпочтение «Отрывку».

{109} Приказал всадникам — ср. Плутарх (Агесилай. 10): «Расставив пельтастов вперемежку с всадниками, он приказал им с величайшей быстротой нестись на противника и врезаться в его ряды; сам же он двинулся вслед за ними во главе тяжеловооруженных».

{110} Тиссаферн находился в Сардах — даже если принять версию Ксенофонта, это сообщение не представляется вероятным. Действительно, в этом случае придется допустить, что Тиссаферн, после того как он прибыл со своей конницей из долины Меандра в окрестности Сард, бросил свое войско и спрятался в Сардах. Но это вообще невероятно, и вдобавок несомненно Ксенофонт прямо указал бы на это в соответствующем месте. Даже у Плутарха (Агесилай. 10), примыкающего во всем к рассказу Ксенофонта, Тиссаферн принимает непосредственное участие в сражении. По «Отрывку» и Диодору он удалился в Сарды (вместе с войском) лишь по окончании боя.

Последствия этой битвы свелись исключительно к грабежу; как мы видим из «Отрывка» (см. приложение, 7. 1), Агесилай три дня грабил окрестности Сард (см. выше § 24)[580], затем он опустошил всю Лидийскую равнину (7. 2), вступил во Фригию, дошел до Меандра, но проникнуть в Карию он все же не решился даже и теперь, «так как жертвоприношения не дали хороших предзнаменований» («Отрывок», 7. 4; так же Диодор, XIV. 80. 5). Итак, как бы ни была велика военная добыча Агесилая, нужно признать, что он не сумел использовать эту победу.

{111} Тиссаферн повинен в его неудачах — так же Диодор (XIV. 80. 6): «Царь Азии Артаксеркс, узнав о поражениях и приведенный в ужас ходом войны с греками, гневался на Тиссаферна». В действительности, вероятно, в умах современников-греков временная связь, как это часто бывает, превратилась в причинную: слишком мал промежуток между битвой близ Сард и смертью Тиссаферна, чтобы одно могло быть причиной другого. Об обстоятельствах смерти Тиссаферна подробнее всего рассказывает Полиэн (VII. 16. 1): «Артаксеркс послал Тифравста с поручением арестовать Тиссаферна и дал ему с собой два письма — одно к самому Тиссаферну — относительно войны с греками, в котором все поручалось его усмотрению, другое к Ариэю с поручением помочь Тифравсту арестовать Тиссаферна. Ариэй находился во фригийском городе Колоссах; прочтя это письмо, он призвал к себе Тиссаферна на совещание по разным вопросам, главным же образом относительно греков. Последний, ничего не подозревая, оставил свое войско в Сардах, прибыл с тридцатью телохранителями-аркадянами и милетцами и заехал во дворец Ариэя. Собираясь принять ванну, он стал раздеваться, но, как только он снял кинжал, Ариэй при помощи служителей схватил его, запер в закрытую дорожную коляску, обшитую со всех сторон, и поручил везти его к Тифравсту. Тот вез его таким образом до Келен; здесь он отрубил ему голову и отослал ее царю. Царь послал эту голову своей матери Парисатиде, которая горела жаждой мщения к Тиссаферну за смерть Кира». Так же Диодор (XIV. 80. 68), судя по сохранившимся обрывкам, автор даваемой в приложении «Греческой истории» (в гл. 8) и Плутарх (Агесилай. 10, Артаксеркс. 23). По Непоту (Конон. 2 и сл.), ср. Павсаний. III. 9. 2, эта казнь была вызвана агитацией Конона при дворе, но это сообщение неверно: как доказал Эд. Мейер (ук. соч. 79), поездка Конона ко двору имела место только зимой 395/4 г. (ср. Диодор. XIV. 81. 4 и сл.).

Соглашение это носило, в сущности, характер временного перемирия, так как обеим сторонам было ясно, что лакедемонское правительство не согласится на предложенные Тифравстом условия. Ср. Диодор (XIV. 80. 8): «(Тифравст) убедил Агесилая вступить с ним в переговоры и заключил с ним перемирие на шесть месяцев». По Исократу (Панегирик. 41) это перемирие было заключено на 8 мес. Об этом перемирии упоминается и в «Отрывке» (см. приложение, 16. 1).

{112} Тридцать талантов — так же Плутарх (Агесилай. 10), ср. Исократ, ук. м.

{113} Управлять флотом. По «Отрывку» (см. прил., 14. 1; 17. 4) еще зимой 395/394 г. навархом был Хирикрат, и, следовательно, назначение Агесилая навархом последовало гораздо позднее. Эд. Мейер (Ук. соч. 33) отдает здесь предпочтение известию, содержащемуся в новом отрывке. За этим почетным предложением скрывается упрек и указание на необходимость немедленно перейти в Карию на помощь флоту (Эд. Мейер. Ук. соч. 18). «Такая честь из всех смертных выпала на долю одного Агесилая» (Плутарх. Агесилай. 10). Агесилай, однако, и на этот раз не пошел в Карию; о причинах см. выше, а также вступительную статью.

{114} Он шлет в Грецию — как мы видим, по Ксенофонту (так же Павсаний. III. 9. 8, Плутарх. Артаксеркс. 20), Тимократ был послан в Грецию уже после битвы при Сардах Тифравстом. В таком случае этот подкуп не мог быть причиной локро-фокидской войны, так как она разразилась в то время, как хлеб еще был на корню (т. е. в мае, Павсаний. III. 9. 9), а Тифравст прибыл в Малую Азию лишь в конце лета 395 г. Несомненно, Ксенофонт вместе со своими современниками ошибался, относя этот подкуп лишь к тому времени, когда он дал видимые результаты и слухи о нем получили широкое распространение. Как справедливо указывает автор «Отрывка» (см. приложение 2. 5), деньги эти были присланы уже в конце 396 г. и не Тифравстом, а Фарнабазом. Так же Полиэн (I. 48. 3): «В то время, как Агесилай грабил Азию (т. е. в 396 г.), Конон, будучи союзником Фарнабаза, убедил перса послать золото для подкупа демагогов в греческих государствах». Диодор, будучи врагом Спарты, совсем не упоминает об этом подкупе, считая его, по-видимому, злостной выдумкой.

{115} Приблизительно пятидесяти талантам — по Плутарху (Агесилай. 15) — 10 тысяч дариков, что равно 43 талантам. Он же (Артаксеркс. 2 — Лаконские изречения. 211B) дает противоречащую цифру — 30 тысяч дариков; здесь, вероятно, простой недосмотр.

{116} Из всех дошедших до нас известий о начале Беотийской войны вполне очевидно, что обе стороны ее желали (ср. ниже, § 5); разногласие существует только в вопросе о том, кто был зачинщиком войны. Так, Диодор (XIV. 81. 1) говорит: «Фокейцы вследствие каких-то претензий вступили в войну с беотийцами и убедили лакедемонян быть их союзниками». Ясно, что его источник (Эфор) считал единственным виновником этой войны спартанское правительство (в лице руководителя тогдашней спартанской политики Лисандра). В то, что беотийцы подстрекнули локрийцев к нападению, он не верил. Автор «Отрывка» (см. приложение 11. 1; 13. 1—7) стоит на той же точке зрения, что и Ксенофонт, но дает гораздо более подробный, хотя и более поверхностный, рассказ. К этому взгляду примыкает и источник Павсания (III. 9. 9), если это только не тот же автор «Отрывка». Плутарх (Агесилай. 27) приводит оба взгляда: «Есть два взгляда. Одни считают виновником (этой войны) Лисандра, другие — фиванцев, третьи — обе стороны». Вероятно, Ксенофонт прав и формальный повод подали фиванцы. С другой стороны, прав и автор «Отрывка», указывая (2. 2) на то, что персидский подкуп, вопреки мнению нашего автора, был лишь одной из второстепенных причин поворота в политической ориентации беотийцев, афинян, коринфян и аргивян; но выставляемая в «Отрывке» (13. 1) причина — личные соображения и честолюбие политических вождей — еще более маловажная причина. На настоящую причину этого поворота — стремление к политическому равновесию в Греции Ксенофонт справедливо указывает ниже, в §§ 10—13.

Рассказ нашего автора о начале войны резко отличается от изложения автора «Отрывка» (см. приложение 13. 3—5). Однако, при первом же взгляде видно[581], что следует отдать предпочтение рассказу Ксенофонта: слишком уже искусственно изложение в «Отрывке»; беотийцы, конечно, подстрекнули к войне своих друзей-локрийцев, а не врагов-фокейцев. Западные (озольские) локрийцы попали в труд автора «Отрывка», как думает Эд. Мейер, вследствие бессознательной аналогии с событиями «священной войны» 356 г. Рассказ о всемогуществе и миролюбии Спарты крайне тенденциозен и противоречит действительности. Павсаний (III. 9. 9—11) контаминирует оба рассказа: у него выступают, как в «Отрывке», озольские (амфисские) локрийцы; однако, ход войны изложен по нашему автору. Для вящего прославления Афин он вкладывает в их уста приписываемое «Отрывком» спартанцам предложение передать спор на разрешение собрания союзников.

{117} Фиванцы ответили вторжением — этот поход подробно описан в «Отрывке» (13. 6—7).

{118} Предъявили притязания — т. е. хотели, чтобы десятина добычи была посвящена не только от имени лакедемонян, но и от их имени. Требование это не было удовлетворено, ср. ниже, § 12. Ср. Плутарх. Лисандр. 27: «Говорят, что Лисандр гневался на фиванцев за то, что они одни только осмелились предъявить притязания на десятину военной добычи, тогда как остальные союзники и не заикались об этом, и посмели роптать на то, что Лисандр отослал добычу в Спарту». Главной же причиной вражды спартанцев к беотийцам была, как указывает в том же месте Плутарх, помощь, оказанная ими афинянам для свержения власти тридцати правителей (см. коммент. к кн. II, гл. 4, § 1).

{119} Не хотели сопровождать — см. кн. II, гл. 4, § 30.

{120} Не позволили совершить жертвоприношений — см. выше, гл. 4, § 4.

{121} Не сопровождали Агесилая — см. коммент. к гл. 4, § 3.

{122} Объявили сбор войскам — см. выше, коммент. к гл. 2, § 23.

{123} Этейцев, гераклейцев и т. д. — см. выше, кн. I, гл. 2, § 18 и коммент. После того как в 410 году гераклейцы во время борьбы с этейцами предали лакедемонских колонистов, Спарта долго медлила с мщением. Только в 399 г. представился случай расправиться с ними. Вот что сообщает об этом Диодор (XIV. 38. 4—5): «В Гераклее, что близ Трахина, произошел какой-то мятеж, и лакедемоняне послали туда Гериппида, чтобы он привел государственные дела гераклейцев в порядок. Прибыв в Гераклею, он собрал весь народ на собрание и, окружив всех собравшихся вооруженным отрядом, арестовал виновников мятежа[582] и всех их, в числе около пятисот, казнил. Затем он повел войну против жителей местностей, прилегающих к Эте[583], отпавших от лакедемонян; поставив их в самое тяжелое положение, он принудил их оставить свою область. Большая часть их вместе с детьми и женами бежала в Фессалию и лишь через пять лет могла вернуться назад благодаря содействию беотийцев». (По понятным причинам наш автор умалчивает об этих жестокостях лакедемонян). Таким образом ко времени нашего рассказа эти племена были уж окончательно усмирены, и поэтому мы видим их контингенты в спартанском войске.

{124} Склонил орхоменцев к отложению. Причиной этого было прежде всего то, что узко-олигархическая партия, по всей вероятности продолжавшая стоять здесь у власти, не желала признавать главенства Фив, где бразды правления захватили теперь их политические противники («Отрывок», см. приложение, 11. 12, 1. 2). Далее еще более они были недовольны отделением от их государства Херонеи, происшедшим за короткое время до этого (действительно в 426 г. Херонея еще принадлежит Орхомену — Фукидид. IV. 76. 3, — тогда как в 395 г. она уже независимое государство, «Отрывок» см. приложение, 11. 3)[584].

{125} Диабатерии см. коммент. к гл. 4, § 3.

{126} Засел в Тегее — так же Павсаний (III. 5. 4). По Плутарху (Лисандр. 28) Павсаний не пришел на помощь Лисандру потому, что это письмо, отправленное последним из Галиарта в Платею, где находился Павсаний, было перехвачено фиванцами и не могло дойти по назначению. Как мы видим из предъявленного к Павсанию обвинения (ниже, § 25), существовала также версия, что он опоздал умышленно.

{127} Ксенагов — так назывались чиновники, посылавшиеся лакедемонянами в союзные города для вербовки контингентов. Они же предводительствовали этими контингентами во время боя.

{128} Один наш гражданин — именно фиванец Эрианф (Плутарх. Лисандр. 15).

{129} Своих гелотов — умышленная неточность для усиления впечатления; лакедемоняне действительно назначали гармостами мофаков, но это не гелоты, а незаконнорожденные: дети отцов-спартиатов и матерей-гелоток; они воспитывались вместе с детьми спартиатов и часто получали не только свободу, но и гражданские права[585].

{130} Какие-то фиванцы — по Плутарху (Лисандр. 28) и Павсанию (III. 5. 3) часть фиванского войска успела войти в крепость еще до прибытия спартанцев[586]; поэтому, когда Лисандр пошел приступом на Галиарт, беотийцы напали на него и с тыла и с фронта. Сообщение же нашего автора, подтверждаемое указанием Диодора (XIV. 81. 2), можно понять только в том смысле, что Лисандр подошел к Галиарту раньше, чем фиванское войско, и что, следовательно, фиванский гарнизон был помещен в Галиарт заблаговременно.

{131} Выстроились вместе — Павсаний (III. 5. 5) рассказывает об этом несколько по-иному: «Фиванцы выстроились напротив (т. е. против лакедемонян); кроме того (Павсаний) получил известие, что Фрасибул находится неподалеку во главе приближающегося афинского войска. Последний выжидал, пока лакедемоняне не начнут бой, чтобы напасть на них с тыла, когда завяжется бой. Павсаний испугался, что ему придется выдерживать натиск врагов и с тыла и с фронта, заключил с фиванцами перемирие и предал погребению тела погибших под стенами Галиарта».

{132} Пентеконтеры — см. ниже, коммент. к кн. VI, гл. 4, § 12.

{133} Отпустил их — по Павсанию (III. 5. 2) за этот проступок он привлекался к суду отдельно, гораздо раньше — тотчас по возвращении из похода на Пирей, и был оправдан голосами 14 геронтов и 5 эфоров против голосов остальных 14 геронтов и второго царя.

{134} В Тегею — здесь он нашел убежище в храме Афины Алеи (Павсаний. III. 5. 6; Плутарх. Лисандр. 30).

К КНИГЕ ЧЕТВЕРТОЙ

{1} Для осеннего похода 395 г. в нашем распоряжении имеются только два источника: рассказ нашего автора и 16—17 главы «Отрывка» (см. приложение). С первого взгляда может показаться, что труд автора «Отрывка» в этом отношении более ценен: он подробно описывает военные операции, тогда как наш автор вовсе опускает их и занимается преимущественно описанием дружеских союзов и любовных историй. Но более вдумчивое отношение показывает, что здесь причина не только в том, что Ксенофонт, как я указал уже выше, не находился уже при войске (он лишился военной команды и, по-видимому, исполнял поручения дипломатического характера) и поэтому был лучше осведомлен об этих историях, чем о военных предприятиях. Дело в том, что все, даже удачные, операции этого похода имели ничтожное значение для общего хода дел, тогда как отпадение Спифридата и Отия к Агесилаю, тесное соединение их между собой брачными узами и т. д. могло в случае удачи послужить прецедентом для других персидских магнатов и иметь результатом полное падение персидского могущества без всякого кровопролития. Таким образом, рассказ нашего автора имеет большую историческую ценность[587].

Прибыв в Фарнабазову Фригию — здесь наш автор возвращается к рассказу, прерванному в кн. III, гл. 4, § 29. События этого трудного похода он не описывает; они описаны подробно в «Отрывке» (см. приложение, 16. 1—3).

{2} Присоединил к себе города — сильное преувеличение. Здесь речь может идти только о неукрепленных пунктах: как мы видим из «Отрывка» (см. прил., 16. 3—6), все попытки его атаковать укрепленные города окончились неудачей.

{3} Спифридат — см. кн. III, гл. 4, § 10 с коммент. Автор «Отрывка» (см. приложение) относит присоединение Спифридата только к этому времени (он называет его Спифрадатом).

{4} По «Отрывку» (см. прил., 17. 1—2), Отий не явился лично в ставку Агесилая; к нему был отправлен Спифридат, и он прислал к Агесилаю своих послов, с которыми и заключен был договор. Детальный рассказ нашего автора показывает, что он был очевидцем, и поэтому его рассказ заслуживает большего доверия.

Отий. Имя это транскрибируется очень различно в различных источниках.

{5} Как он красив — по слухам Агесилай был в связи с этим красивым юношей (Мегабатом, «Отрывок», 16. 4; Плутарх. Агесилай. 11); наш автор (Агесилай. 4—7) считает эти слухи злостной выдумкой (Агесилай даже не позволил Мегабату по персидскому обычаю поцеловать его).

{6} Река — Одрис, вытекающий из Даскилийского озера и впадающий в Риндак. Относительно зимовки Агесилая в Даскилии ср. рассказ в «Отрывке» (приложение, 17. 3—4).

{7} Боевые колесницы. Подробное описание этих смертоносных колесниц, вооруженных косами, прикрепленными к осям, — у нашего автора в «Анабасисе» (I. 8. 10) и «Киропедии» (VI. 1. 30) и у Диодора (XVII. 53).

{8} Сто шестьдесят стадий — 28 километров.

{9} Отобрать у них — ср. Плутарх (Агесилай. 11): «Гериппид установил строгий надзор за расхищенной добычей; он заставлял варваров возвращать ее, произведя при этом самый тщательный допрос и следствие. Этими мерами он вывел из себя Спифридата».

{10} Лафирополы — вся военная добыча спартанцев считалась достоянием казны. Лафирополы — это должностные лица, хранившие военную добычу и продававшие ее с аукциона в пользу государства.

{11} Когда-то отложился от царя — во время восстания Кира Младшего («Анабасис», I. 8. 5, II. 4. 2 и сл.). В описываемое время Ариэй (вместе с Пасаферном) занимал должность верховного военачальника персидского царя, взамен казненного Тиссаферна («Отрывок», см. приложение, 14. 4).

{12} Ничто так не огорчило — прежде всего по политическим соображениям, см. вступит. комментарий к § 1. Почему здесь упомянут также Мегабат, ясно из сказанного в коммент. к § 6.

{13} С потерей всех союзников Агесилай не мог уже надеяться удержаться в Даскилии; поэтому перемирие с Фарнабазом и очищение Фригии было необходимостью (а не актом великодушия, как хочет нас уверить Ксенофонт).

{14} Крупнее всех прочих детей — место это толкуется двояко. Естественнее всего понимать его в том смысле, что Евалк не достиг еще минимального возраста, дающего право принимать участие в состязании (взрослых) в Олимпии; но так как он отличался огромным ростом и богатырским телосложением, Агесилаю удалось исходатайствовать ему разрешение участвовать в беге. Однако Плутарх (Агесилай. 13) понимает это место иначе: «(Сын Фарнабаза) был влюблен в мальчика-атлета из Афин. Он имел очень крупную и массивную фигуру; поэтому ему угрожало не быть допущенным к состязаниям (подразумевается: детей) в Олимпии».

{15} Весны — 394 г.

{16} Вглубь страны — по «Отрывку» (17. 5) — в Каппадокию, но это маловероятно.

{17} Эпикидид, так же Плутарх (Агесилай. 15).

{18} Лохаги — начальники отрядов пехоты (лохов), гиппархи — начальники конных ополчений.

{19} Никетерий — приз, награда за победу в состязании.

{20} По тому же пути — ср. у нашего автора, Агесилай. 2. 1: «Перейдя через Геллеспонт, он двинулся по территории тех же племен, мимо которых проходил персидский царь со своим огромным войском; и тот путь, который был пройден варваром за год, отнял у него меньше месяца» (несомненное преувеличение).

{21} Агесиполида — сына приговоренного к смерти царя Павсания (см. выше, кн. III. 5. 25).

{22} Ксенофонт ни словом не упомянул об образовании антиспартанской коалиции, о чем мы узнаем из Диодора (XIV. 82). Ядром этой коалиции были беотийцы, афиняне, коринфяне и аргивяне; далее к этому союзу примкнула вся Евбея, левкадяне, акарнанцы, амбракийцы и жители фракийской Халкиды. Из жителей Пелопоннеса к этому союзу никто не присоединился. Коалиция эта вступила в союз с одной из враждовавших между собой партий в Фессалии и помогла ей отобрать у лакедемонян Фарсал. Затем беотийцы с аргивянами захватили Гераклею Трахинскую и возвратили сюда прежних ее жителей. После этого беотийский полководец Исмений с войском из беотийцев, энианцев и афаманов разбил наголову фокейцев, чем окончательно утвердил господство коалиции в Северной Греции.

{23} Обойти войско с флангов — чем глубже построение войска, тем короче фланг. Если фронт неприятеля длиннее, то он получит возможность, повернув вперед оба крыла, напасть одновременно с фронта и с обоих флангов.

{24} Данные о числе сражающихся с той и другой стороны очень разнятся от данных Диодора (XIV. 82. 10; 83. 1) и представляют собою результат умышленной подтасовки[588]. Вот эти данные:

Что касается пелопоннесцев, то цифра 14200 получается путем очень простого приема: Ксенофонт забыл о тегейцах, мантинейцах и ахейцах, хотя он же (§ 13, 18, 20) указывает, что они участвовали в этом походе. Что же касается членов Коринфского союза, то наш автор (это видно уже из округленности цифр) просто приводит здесь официальные данные о числе лиц, подлежащих призыву в каждом из государств, безотносительно к числу лиц, принимавших действительное участие в походе (сравни, напр., официальные контингенты в 11 главе «Отрывка»). Этим и объясняется его двукратное указание: «так как орхоменцы не явились»: он просто из общей цифры призывных по беотийскому закону вычел число призывных, приходящееся на Орхомен. Заметим, что наш автор не хочет производить впечатления сознательного фальсификатора и поэтому скрывается под осторожным выражением: «как передавали» (§ 17).

{25} Флиунтцы — здесь в это время взяла верх демократическая партия.

{26} Из уст в уста. В спартанском войске приказания военачальников не передавались звуками трубы или поднятием сигнала, что могли бы легко заметить враги. Каждый воин устно передавал команду своему соседу, и таким образом она обходила все войско.

{27} Фил — все гражданское население Аттики делилось на десять фил. В войске призванные каждой филы выстраивались отдельно; таким образом афинская пехота и конница также разделялись каждая на десять фил.

{28} Полемарх — высшее должностное лицо на войне после царя, начальник моры (см. коммент. к кн. VI, гл. 4, § 12). Полемархов было шесть. Эти лица избирались не только в военное, но и в мирное время, так как Спарта представляла собою и в мирное время вооруженный лагерь. Полемархам в мирное время принадлежало верховное наблюдение за общими трапезами спартиатов[589].

{29} Диодор (XIV. 83. 2) рассказывает об этой битве следующее: «Битва произошла на берегу реки Немеи и продолжалась до ночи. В каждом войске одна часть победила[590]; при этом со стороны лакедемонян и их союзников пало 1100 человек, со стороны беотийцев и прочих членов союза — около 2800». Итак, по Диодору битва не имела решительного результата. В данном случае, однако, прав Ксенофонт: в окончательном результате союзники потерпели решительное поражение. О решительном поражении афинян свидетельствует Лисий (XVI. 15; III. 45); отсюда мы узнаем, что афинским войском предводительствовал Фрасибул. Как указывает Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. V. 236), война эта произошла уже в год архонтства Евбулида, начавшийся 17 июля 394 г. Это видно из свидетельства Аристида (Речь 44. P. 370 Dindorf) и надгробной надписи над могилой погибшего в этой битве Дексила (Inscriptiones Graecae. II. 2084). Вероятно, она произошла в первые дни правления этого архонта.

Схема расположения войск в Немейской битве.

{30} Коринфяне не впустили их — как указывает Демосфен (Против Лептина. 53), лаконофильской партии удалось добиться того, что бежавшие с поля битвы не были впущены в город. Через некоторое время, однако, верх взяла противная партия, и союзники были впущены в город.

{31} Восьмеро — речь идет, по-видимому, только о спартиатах. Число убитых точнее в «Агесилае» (VII. 5): «в сражении близ Коринфа пало восьмеро лакедемонян и около десяти тысяч врагов». Цифра эта преувеличена; ср. указание Диодора в коммент. к § 22 предыдущей гл.

{32} Любил путешествовать — в кн. III, гл. 4, § 6 он также выступает как член посольства.

{33} Прежде, чем вступить в Македонию, Агесилаю пришлось сразиться с фракийцами. Диодор (XIV. 83. 3): «Агесилай, переправив войско из Азии в Европу, прежде всего победил в бою какое-то фракийское племя, вышедшее ему навстречу с большим войском, причем перебил большую часть варваров». Плутарх (Агесилай. 16) называет это фракийское племя траллами.

{34} Его личную гвардию — см. коммент. к кн. III, гл. 3, § 9.

{35} Сражаться на конях против тяжеловооруженных — фессалийцы ошибочно полагали, что против них выступила не только конница, но и все войско Агесилая.

По Плутарху (Агесилай. 16) в этом бою из фессалийцев участвовали только фарсалийцы; число всадников, вступивших с ними в бой, равнялось пятистам. Трофей был поставлен под горой Нарфакием.

{36} До границы Беотии — ср. Плутарх (Агесилай. 17): «Здесь (в Нарфакии) его настиг прибывший с родины эфор Дифрид и передал ему приказание немедленно вторгнуться в Беотию. Хотя Агесилай рассчитывал сделать это позже, когда увеличатся его боевые силы, тем не менее он решил повиноваться властям».

{37} Солнце показалось в форме лунного серпа — это затмение произошло 14 августа 394 г.

{38} Конон — о нем см. выше, кн. II, гл. 1, § 29 и коммент. к кн. III, гл. 4, § 1. Зимой 395/4 г. после битвы при Галиарте он отправился в Вавилон, в зимнюю резиденцию персидского царя. Его поездка увенчалась полным успехом. Он получил большую сумму денег и по его представлению главноначальствование на море было передано Фарнабазу. В феврале или марте 394 г. Конон вернулся к своему флоту (Диодор. XIV. 81. 4—6).

{39} С греческим флотом — контингент его состоял преимущественно из наемников. Однако, ср. «Отрывок» (в приложении) 1. 1; 3. 2.

Диодор (XIV. 83. 4—7) дает такое описание этой битвы: «Афинянин Конон и Фарнабаз командовали царским флотом, стоявшим в Херсонесе, близ Лорим, и состоявшим более чем из девяноста триэр. Узнав, что вражеский флот стоит в Книде, они стали готовиться к морскому бою. Лакедемонский наварх Лисандр выплыл из Книда с флотом из восьмидесяти пяти триэр и причалил к Фиску на Херсонесе. Выплывши оттуда, он столкнулся с царским флотом. В происшедшем столкновении с передовыми судами неприятеля ему удалось одержать верх; но, когда к месту боя подоспели персидские триэры во всем своем составе, все союзники лакедемонян бежали на сушу. Тогда Лисандр повернул свой корабль носом к врагу, считая, что низкое бегство позорно и недостойно Спарты. Он сражался отважно и сразил многих врагов, но в конце концов пал, сражаясь, не посрамив своего отечества. Эскадра Конона преследовала лакедемонян до берега, причем овладела пятьюдесятью триэрами. Из экипажа большей части удалось выплыть на берег и спастись бегством; однако, около пятисот было взято в плен. Остальные триэры спаслись бегством в Книд».

{40} Беотийцы и т. д. — это войско прибыло сюда из-под Коринфа. Ср. Лисий (XVI. 16): «После этого, когда в Коринфской области были заняты укрепленные пункты, так что удалось обезопасить себя от вражеского нападения, а в Беотию вторгся Агесилай, было принято внесенное архонтами предложение отделить те части войска, которые выступят для борьбы с ним в Беотию».

{41} Мора лакедемонян — устройство спартанского войска описано ниже, кн. VI, гл. 4, § 12. По Плутарху (Агесилай. 17) лакедемонян было больше: «Он призвал к себе две моры из числа участвовавших в деле под Коринфом. Лакедемоняне, оставшиеся на родине, преисполненные уважения к Агесилаю, открыли среди граждан младших призывных категорий запись желающих присоединиться к войску царя. Все с большой охотой записывались; правительство выбрало из них пятьдесят наиболее цветущих и сильных и послало к Агесилаю».

{42} Пельтастов было гораздо больше — гоплитов, по Ксенофонту, было одинаково у обеих сторон. Ср. «Агесилай» (2. 9): «Стало видно, что фаланги обеих сторон как раз равны друг другу по силе; точно так же и обе конницы по численности были равны друг другу».

{43} Величайшая из всех бывших на нашей памяти битв — «Ксенофонт преувеличил военное значение этой битвы, так как это было величайшее из сражений, в котором он сам участвовал» (Эд. Мейер. Gesch. d. Alt. V. 237). См. Плутарх (Агесилай. 18): «Ксенофонт называет эту битву величайшей из всех бывших когда-либо битв: он сам принимал в ней участие, переправившись вместе с Агесилаем из Азии и сражаясь на его стороне».

{44} Ионийцы, эоляне и жители Геллеспонта — возможно, что они также были под командой Гериппида. Ср. недостаточно ясное указание нашего автора в «Агесилае», 2. 11: «Им осталось пробежать еще около трех плефров, когда из строя войска Агесилая также выбежали наемники под начальством Гериппида. Это были кое-кто из отправившихся с ним в поход с родины и из наемников Кира, а вместе с ними ионийцы, эолийцы и жители Геллеспонта».

{45} Маневр поворота — он состоял в том, что войско, оставаясь на той же площади, при помощи внутренних перемещений перестраивалось так, что фронт его оказывался обращенным против врага, напавшего с фланга или с тыла. В нашем случае фронт занял место прежнего тыла, а тыл — фронта. См. Ксенофонт. Киропедия. VIII. 5. 15.

{46} Встретился лицом к лицу с фиванцами — Агесилай поступил так, потому что хотел извлечь всю возможную пользу из этой победы и окончательно уничтожить фиванцев (Эд. Мейер. Gesch. d. Alt. V. 237).

{47} Жаркая и кровопролитная — в «Агесилае» (2. 12) Ксенофонт прибавляет еще: «Не слышно было яростных криков, но не было и полной тишины: был тот шум, который так характерен для ожесточения и битвы».

{48} Лишь некоторым удалось прорваться — совсем по-иному описывает эту битву беотиец Плутарх (Агесилай. 18): «Лакедемоняне боролись на жизнь и на смерть с крайним ожесточением. Им не удалось уберечь от ран Агесилая: он получил сквозь панцирь целый ряд ударов копьями и кинжалами, и его с трудом удалось вынести живым из сражения. Они выстроились перед ним плотной стеной и убили много врагов, причем и сами потеряли очень много людей. Когда обнаружилось, что разбить фиванцев с фронта — очень трудная задача, они принуждены были принять план, отвергнутый ими в начале сражения. Они нарочно расступились перед фиванцами и дали им пройти между своими рядами, а затем, когда последние, увидев, что прорыв уже совершен, стали подвигаться более беспорядочными массами, погнались за ними и, поравнявшись, напали на них с флангов. Однако, им не удалось обратить врагов в бегство: фиванцы отошли к Геликону, причем эта битва преисполнила их самомнением, так как им удалось остаться непобедимыми, несмотря на то, что они были одни, без союзников».

{49} Агесилай, несмотря на полученные раны и т. д. — подробнее в «Агесилае» (2. 13—15): «Агесилай, несмотря на полученные им во все места тела и всевозможным оружием многочисленные раны, не забыл долга перед богами и приказал позволить скрывшимся в храме уйти, куда им будет угодно, строго запретив обижать их и приказав всадникам своей гвардии сопровождать их до тех пор, пока они не прибудут в безопасное место. Когда окончилась битва, в том месте, где произошла схватка, можно было видеть ужасное зрелище: вся земля была напоена кровью, трупы — свои и вражеские — кучами лежали вместе; здесь же валялись пробитые щиты, сломанные копья и кинжалы без ножен, — частью на земле, частью вонзенные в тела, а частью еще в руках. В этот день (так как было уже поздно) они ограничились тем, что стащили трупы в одно место внутрь расположения войск, поужинали и легли спать».

{50} Добычи — речь идет, конечно, не о добыче, отобранной у беотийцев, а о той, которую Агесилай награбил еще в Азии. Это понял уже Плутарх (Агесилай. 19).

По Диодору (XIV. 84. 1—2) битва эта окончилась вничью. «Когда произошел бой, фиванцы обратили в бегство стоящую против них часть неприятельского войска и преследовали до самого лагеря; остальная часть фиванского войска некоторое время выдерживала натиск Агесилая и его воинов, а затем была вынуждена бежать. Поэтому-то лакедемоняне и решили, что (они — победители) в этой битве и поставили трофей, а затем выдали трупы врагам. В этой битве со стороны беотийцев и их союзников погибло более шестисот, со стороны же лакедемонян и их соратников — триста пятьдесят. Сам Агесилай также был весь покрыт ранами; его отвезли в Дельфы, и здесь он посвятил себя заботам о своем здоровьи».

{51} Евклейские празднества — в честь Артемиды Евклеи (т. е. Достославной). Во время этих празднеств происходили публичные сценические состязания в театре (ниже и Диодор. XIV. 86. 1).

{52} В Кранее — Кранеем назывался расположенный близ Коринфа гимнасий с кипарисовой рощей.

{53} Некоторые из них — остальные, как можно заключить из § 8, бежали в Сикион. Такое изменение государственного строя, когда государство лишается всех своих установлений и всякой самостоятельности, а граждане его входят, как полноправные члены, в другой государственный организм, называлось в Греции синтелией.

{54} Метэки (поселившиеся в государстве иностранцы, не получавшие никаких политических прав, а также стесненные и в гражданских правах) — точнее, бывшие метэки. Речь идет об аргивянах.

{55} Внутрь стен — дорога из города в гавань в Коринфе (как и в Афинах и многих других городах была огорожена с обеих сторон параллельными друг другу стенами. Размещение войск изображено на прилагаемой схеме).

{56} Коринфские изгнанники — их было только 150 чел. (§ 9); однако, отсюда еще нельзя заключать, что и стоявшие против них наемники с Ификратом во главе были также малочисленны: по-видимому, это был только что собранный, плохо обученный сброд; выше эти наемники нигде не упоминаются.

{57} На невооруженный фланг — щиты аргивян были обращены к Коринфу, так что к лакедемонянам были обращены их ничем не прикрытые правые бока.

{58} Теперь приведу рассказ Диодора (XIV. 86) об описанных событиях: «Некоторые приверженцы правящей партии в Коринфе, руководимые личными соображениями, составили заговор и устроили погром в то время, как в театре шли публичные сценические состязания, посеяв в городе братоубийственную рознь, причем в этом дерзком замысле приняли участие и аргивяне. Во время этого погрома было убито сто двадцать граждан, и пятьсот было отправлено в изгнание. В то время как лакедемоняне приготовлялись к тому, чтобы вооруженной силой заставить коринфян впустить назад в город изгнанников, афиняне и беотийцы пришли на помощь убийцам, желая сделать Коринф своим владением. Коринфские беглецы вместе с лакедемонянами и их союзниками напали ночью на Лехей и пристань и овладели ими с боя. На следующий день выступило войско горожан под предводительством Ификрата, и произошла битва, в которой победили лакедемоняне, перебив немало людей. После этого беотийцы и афиняне, а вместе с ними аргивяне и коринфяне подвели все свое войско к Лехею. Сперва им удалось осадить город и даже прорваться внутрь стен; но лакедемоняне и коринфские изгнанники дали им мужественный отпор и вытеснили из крепости беотийцев и всех их союзников. Последние, потеряв около тысячи воинов, принуждены были отступить в город» (Коринф).

Присоединение Коринфа к аргосскому государству произошло по Диодору значительно позже — лишь в следующем, 392 году. Он рассказывает об этом событии в 92 главе, после победы Ификрата над амиклейским гарнизоном (ниже, гл. 5, §§ 11—17) и его похода на Флиунт (ниже, гл. 4, § 15): «После этого аргивяне всенародным ополчением выступили против Коринфа, захватили акрополь и, овладев городом, сделали Коринф частью аргосского государства». Этот рассказ неверен; несомненно прав наш автор: Коринф присоединился к Аргосу тотчас после избиения злоумышлявших аристократов, по свободному решению правившей здесь демократии.

{59} О нападении на Флиунт рассказывает также Диодор (XIV. 91. 3): «Ификрат с отрядом пельтастов отправился походом на Флиунтскую область и, вступив в бой с войском, вышедшим из города, перебил более трехсот флиунтцев».

{60} Пельтастов — Ификрат довел этот род войск до высокой степени боевого совершенства. В отличие от легковооруженных, он дал им полное боевое снаряжение, но доспехи их были много легче и удобнее гоплитского вооружения, благодаря чему пельтасты отличались большой удобоподвижностью. С течением времени, благодаря реформе Ификрата, пельтасты вытеснили и гоплитов и легковооруженных (Диодор. XV. 44).

Схема расположения войск в Левктрском сражении (см. стр. 332).

{61} Восстановление этих стен Эд. Мейер относит к 392 г.

{62} Описанные в этом параграфе события Эд. Мейер относит к 391 г. Аргивяне, как мы узнаем из Андокида (3. 27), при вести о приближении спартанцев подтасовали календарь так, что как раз в это время наступил священный месяц Карней, в который, согласно общедорийскому обычаю, запрещалось воевать; таким образом оказалось невозможным идти войной на Аргос. Агесилай, однако, как мы видим, не захотел считаться с этим (о чем умышленно умалчивает наш автор).

{63} Истмии — речь идет, как указывает Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. V. 284, 255), об Истмиях 390 года.

Ср. Плутарх (Агесилай. 21): «В это время аргивяне овладели Коринфом и справляли Истмийские празднества. Появившись в Коринфской области в то время, как они только что приступили к жертвоприношению, Агесилай заставил их бежать, оставив все снаряжения для празднества. Бывшие с ним коринфские изгнанники обратились к нему с просьбой взять на себя распорядительство в состязании, но он отказался от этого и переждал, пока не окончатся жертвоприношения и состязания, устроенные под председательством самих коринфских изгнанников, чтобы обезопасить их от нападения. Некоторое время спустя, когда он удалился, аргивяне снова устроили Истмии под своим председательством. При этом из числа состязавшихся оказались такие, которые дважды были провозглашены победителями; были и такие, которые в первый раз победили, а во второй — были внесены в список побежденных».

{64} С царскими сотрапезниками. Чести обедать в царской палатке удостаивались только полемархи и еще три лица из сословия гомеев («равноправных»), на обязанности которых лежали заботы о довольствии царя и полемархов (Трактат нашего автора о лакед. гос. устр. 13. 1).

{65} Трофея — трофей считался предметом, посвященным богам. Об этом поражении Диодор (XIV. 91. 2) рассказывает в следующих словах: «Часть лакедемонского войска проходила через Коринфскую область. Ификрат с кое-кем из союзников напал на них и перебил большую часть».

{66} На праздник Гиакинфий. Гиакинфии справлялись в память об ужасной смерти красавца Гиакинфа, сына Амикла, основателя Амикл. Торжества эти устраивались спартанцами в Амиклах и продолжались три дня: первый день праздника носил тяжелый мрачный характер и был посвящен трауру; два следующих, наоборот, были веселым празднеством, которое состояло из процессий и состязаний.

{67} Пэана — чаще всего это слово употребляется в значении вообще победного гимна, но здесь это слово употреблено в тесном смысле гимна в честь Аполлона-Целителя, культ которого играл важную роль на празднестве Гиакинфий.

{68} Гипасписты — рабы, шедшие в сражение вместе с тяжеловооруженными как оруженосцы и оказывавшие им всяческие услуги. Правда, из § 17 мы видим, что в действительности спаслось еще некоторое количество бежавших с поля сражения, но такие люди лишались всех прав и потому, со спартанской точки зрения, не могли считаться спасшимися.

{69} Так тяжело было видеть — мантинейцы, хотя и были союзниками спартанцев, но в душе ненавидели их. Ср. кн. III, гл. 2, § 21; кн. V, гл. 2, § 1. Спартанцы платили им за это презрением. См. выше, гл. 4, § 1.

{70} Такого же мнения, как его отец, — вопрос умышленно задан в такой форме, чтобы поставить Аполлона в затруднительное положение. Ср. Аристотель «Реторика». II. Стр. 1398 в. 31.

{71} Пэан Посейдону — так как по религиозным верованиям греков он производил землетрясения.

{72} Во всех пяти видах борьбы — этими пятью видами борьбы были: прыгание, бег, кулачный бой, метание дротика и метание диска.

{73} Деркилид — о нем см. гл. 3, §§ 1—3.

{74} С наступлением весны — в конце 7 главы рассказ о событиях на суше оборвался на 390 году; 8 глава перенесла нас снова ко времени битвы при Книде (394/3 г.). Упоминаемая здесь весна есть весна 393 г.

{75} Гармостом — в широком смысле; собственно так назывались только спартанские коменданты.

Об изложенных здесь событиях Диодор (XIV. 84. 3—6) рассказывает следующее: «После морского боя Фарнабаз и Конон двинулись со всем своим флотом на союзников лакедемонян. Прежде всего им удалось склонить к отложению Кос, затем Нисир и Теос. После этих успехов хиосцы изгнали лакедемонский гарнизон и перешли на сторону Конона; точно также к ним перешли Митилена, Эфес и Эрифры. Один за другим союзные города отпадали от лакедемонян: одни, изгнав лакедемонский гарнизон, сохранили полную свободу, другие — переходили к Конону. С этого времени лакедемоняне потеряли всю свою власть на море. Конон решил плыть со всем своим флотом к Аттике. Он пустился в путь и, подчинив Киклады, причалил к острову Кифере. Он овладел этим городом с первого же натиска; с киферцами было заключено перемирие, в силу которого им предоставлено было уйти в Лаконию. В городе был оставлен достаточный гарнизон, а флот поплыл к Коринфу. Приплыв сюда, начальники флота вели переговоры с членами совета союзников по интересовавшим их вопросам, заключили с ним союз, оставили им деньги и затем уплыли в Азию».

О блокаде побережья Лаконии источник Диодора, по-видимому, умышленно ничего не упоминал; об этом имеется указание у Лисия (19. 12—13): «Когда Конон был стратегом пелопоннесской экспедиции, а мой отец, бывший его давнишним другом, триэрархом, тот попросил отца выдать мою сестру за сватавшегося к ней сына Никофема. Отец мой видел, что эти люди пользуются доверием Конона[591], а также в то время и симпатиями нашего государства». Отсюда видно, что в этой экспедиции принимали косвенное участие и Афины, что и стремится затушевать источник Диодора. О восстановлении афинских стен рассказывает также Диодор (XIV. 85. 2—4): «В это время Конон, адмирал царского флота, приплыл с флотом из 80 триэр в Пирей и предложил гражданам восстановить окружавшие город стены… Наняв за плату большое число мастеров и дав им в помощь весь свой экипаж, он в короткое время выстроил большую часть стен. Фиванцы также прислали пятьсот мастеров и каменщиков, равно как и некоторые другие государства».

{76} Поллид — он был уже навархом в 395 г. Имя его читается в «Отрывке», 14. 1 и дополняется 4. 2 (см. приложение). Впоследствии, в 376 г., он был снова навархом (кн. V, гл. 4, § 61).

{77} Тирибаз — прежде он занимал должность сатрапа Армении («Анабасис». IV. 4. 4), затем сатрапа Ионии (ниже, кн. V, гл. 1, § 28).

{78} Эти переговоры велись во всяком случае ранее 392 г. В этом году была поставлена на сцену комедия Аристофана «Женщины в народном собрании»; здесь слова: «появилась надежда на спасение» (ст. 202) содержат намек на эти переговоры (Эд. Мейер. Gesch. d. Alt. V. 250); следовательно, факты, излагаемые в § 12, хронологически предшествуют § 11.

{79} Признать независимыми беотийские города. Беотия представляла собою юридически союз равноправных государств, но фактически фиванцы были полновластными хозяевами в союзе. Впрочем, Ксенофонт — заклятый враг Фив и все его указания на взаимоотношения между фиванцами и остальными беотийцами грешат односторонностью: распадение союза отнюдь не было в интересах беотийских провинциалов, и они никогда этого не добивались.

События, описываемые в следующих параграфах, относятся к 391 году.

{80} И заключил его в темницу — ср. Диодор (XIV. 85. 4): «Тирибаз, начальник царской пехоты в Азии, завидовал удачам Конона; под тем предлогом, что Конон якобы пользуется царскими войсками для расширения владений афинян, он отвел его в Сарды, где арестовал и бросил в темницу». Впоследствии Конону удалось бежать из заключения; он нашел убежище у тирана Евагора на Кипре, где вскоре и умер от болезни. Непот (Конон. 5). Ср. указание Лисия (XIX. 39, 40): «Смерть Конона и его завещание, составленное на Кипре… Своему племяннику, заведовавшему всем его имуществом на Кипре и охранявшему его».

{81} Для начальствования — официальное наименование Струфа было: сатрап Ионии (см. милетскую надпись того времени, опубликованную Кекуле в Berichte der Berliner Akademie der Wiss. 1900. 112 и сл.).

{82} Фиброн — см. III. 1. 4—8. Таким образом, к этому времени он уже был возвращен из ссылки.

{83} С лаконскими привычками — Ферсандр был ионийцем. См. Полиэн (VI. 10): «Он пригласил к себе на службу лучших артистов из Ионии: флейтистов Ферсандра и Филоксена» и т. д.

{84} Об этой экспедиции Фиброна рассказывает и Диодор (XIV. 99. 1—3): «В то же время Артаксеркс, назначив Струфа военачальником, послал его с войском к морю для войны с лакедемонянами. Узнав о его прибытии, спартанцы послали в Азию военачальником Фиброна. Он овладел укреплением Ионд и высокой горою Коресс, отстоящей на сорок стадий от Эфеса. Войско его, вместе с навербованными в Азии, насчитывало в своих рядах восемь тысяч воинов. Фиброн двинулся по царским владениям, предавая их опустошению; в то же время Струф с многочисленной варварской конницей, пятью тысячами гоплитов и более чем с двадцатью тысячами легковооруженных расположился лагерем недалеко от лакедемонян. Когда, наконец, Фиброн с частью своего войска выступил из лагеря и захватил большое количество добычи, Струф напал на него; в сражении был убит сам Фиброн и большая часть воинов, остальные были живыми захвачены в плен. Лишь немногим удалось спастись в укреплении Книдиний». К этому же походу Эд. Мейер (Theopomps Hellenika. 108—112) относит операции Фиброна, описанные Диодором (XIV. 36. 3) под 399 годом, где Фиброн, как и в нашем месте Ксенофонта, направляется из Эфеса в Магнесию (Левкофрий).

{85} Изгнанные народом — родосские аристократы неоднократно злоумышляли против демократии, за что и были избиваемы и изгоняемы. Так было, например, в 396 г. («Отрывок», гл. 10, см. приложение), так было и в настоящем случае. Впрочем, в нашем месте «изгнанные народом» — неточное выражение: эти послы отправились в Лакедемон как представители правящей партии и только некоторое время спустя были объявлены заочно изгнанниками[592]. Так толкую я это выражение, так как только таким путем можно устранить противоречие этого места с § 22 (согласно которому захват власти на Родосе демократией оказался для Экдика неприятным сюрпризом) и с рассказом Диодора (XIV. 97): «Лаконофильская партия на Родосе восстала против демократии и изгнала из города сторонников Афин. Последние собрались вместе, выступили против них вооруженной массой и пытались снова захватить власть, но верх одержали союзники лакедемонян: многие были перебиты, а успевшие бежать были объявлены изгнанниками. Тотчас же вслед за тем (родосские аристократы) отправили послов в Лакедемон с просьбой о помощи из опасения, чтобы их сограждане не организовали нового переворота». Переворот этот, как видно из нашего места и § 22, произошел прежде, чем лакедемоняне успели прийти на помощь; таким образом указание Диодора (§§ 3 и 4) будто Родос сделался одной из баз прибывших в Азию лакедемонян, несомненно ошибочно.

{86} Экдика… Дифрид — ср. Диодор (XIV. 97. 3): «Лакедемоняне послали к ним семь триэр и трех лиц, которым надлежало взять в руки бразды правления: Евдокима, Филодика (оба эти имени представляют собою позднейшее искажение вместо первоначального “Экдика”) и Дифила (искажено из “Дифрида”)».

{87} Телевтий был назначен навархом летом 390 г. Как мы видели, он уже был навархом в 392/1 г.; очевидно, к этому времени был уже отменен закон, воспрещавший одному и тому же лицу дважды занимать должность наварха (выше, кн. II, гл. 1, § 7).

{88} Евагор (см. II. 1. 29), властитель Саламина и ряда других городов на Кипре, до этого (390/89) года был преданным союзником Персии; все переговоры между афинянами, Конаном и персидским двором велись при его посредстве. Но в этом году, как сообщает Диодор (XIV. 98), между Евагором и персидским царем произошел разрыв: Евагор стал подчинять себе персидские города на Кипре. Часть ему удалось подчинить силой или убеждением, но жители Амафунта, Сол и Кития не захотели подчиниться ему и отправили посольство к персидскому царю с просьбой о помощи. Царь, конечно, не мог отказать им в этом. Афиняне, в силу союзного договора, пришли на помощь Евагору, и получилась та невероятная политическая неразбериха, на которую обращает внимание Ксенофонт в этом параграфе.

{89} Датировать поход Фрасибула мы можем довольно точно на основании замечания Аристофана в «Богатстве», ст. 550:

Этот стих мог быть произнесен перед зрителями только после отъезда Фрасибула, но ранее его гибели, а «Богатство», как известно, поставлено на сцену в начале 388 года (Эд. Мейер. Gesch. d. Alt. V. 263).

{90} Стирии — аттический дем (поселок и административный округ). Фрасибул здесь назван стирийцем для того, чтобы ясно было, что речь идет о Фрасибуле, освободившем Афины от господства «тридцати» (см. выше), а не о другом известном Фрасибуле из Коллита (кн. V, гл. 1, § 26). Экспедиция Фрасибула была снаряжена в силу внесенного им же предложения (Лисий. XXVIII. 4).

{91} Приведу рассказ Диодора (XIV. 94) об экспедиции Фрасибула: «Афиняне выбрали стратегом Фрасибула; он отправился в поход с флотом из сорока триэр. Прежде всего он поплыл в Ионию, взыскал дань с союзников и затем двинулся дальше. На некоторое время он задержался в Херсонесе: здесь ему удалось склонить к союзу с афинянами фракийских царей Медока и Севфа. Некоторое время спустя он поплыл из Геллеспонта на Лесбос и причалил к берегу близ Эреса. Здесь вследствие страшной бури из его триэр погибло двадцать три. Во главе уцелевших триэр он двинулся с целью подчинить лесбийские города Афинам, так как все они, за исключением Митилены, отпали от Афин. Прежде всего он подошел к Мефимне и вступил в бой с войском, выступившим из города под предводительством спартиата Феримаха. Солдаты Фрасибула отважно сражались: убит был сам Феримах и значительное количество мефимнцев; остальные заперлись внутри стен, а всю их область Фрасибул предал опустошению. Эрес и Антиссу удалось присоединить путем дипломатических переговоров. После этого он составил флот из кораблей союзных хиосцев и митиленцев и отплыл к Родосу». О дальнейших событиях Ксенофонт умалчивает из уважения к памяти Фрасибула; о них мы узнаем из XXVIII речи Лисия. Чтобы содержать свое войско, Фрасибул прибегал к поборам с союзных городов. Города эти отправили своих представителей в Афины с жалобами на притеснения Фрасибула и его ставленников. Кроме того против них было возбуждено обвинение в том, что они присвоили себе взысканные ими с союзников деньги. По постановлению народного собрания Фрасибул и его товарищи были вызваны немедленно в Афины: они обязаны были представить точный счет всех взысканных ими с союзников денег и отчет о произведенных ими расходах. Фрасибул игнорировал это решение и двинулся со своим войском против Аспенда.

{92} Изрубили его. Ср. Диодор (XIV. 99. 4): «Афинский стратег Фрасибул, прибыв со своим флотом из Лесбоса в Аспенд, вошел в устье реки Евримедонта. Несмотря на то, что аспендийцы уплатили ему положенную дань, некоторые из его солдат грабили страну. Выведенные из себя этими беззакониями аспендийцы напали ночью на афинян, причем убили Фрасибула и еще нескольких человек». Корнелий Непот (Фрасибул. 4. 4): «Некоторое время спустя этот полководец причалил со своим флотом к берегам Киликии. Так как лагерь недостаточно тщательно охранялся караулом, он был убит ночью в палатке во время вылазки, совершенной варварами из города».

{93} Так погиб Фрасибул — несмотря на полную противоположность во взглядах, Ксенофонт уважает Фрасибула, составлявшего столь резкий контраст с демагогами того времени. Ср. слова Лисия (XXVIII. 8) по тому же поводу: «Итак, афиняне, Фрасибул умер — ограничимся этим замечанием о нем. Эта смерть была наилучшим выходом из его положения: с одной стороны, ему не следовало продолжать жить, раз у него были такие умыслы[593], с другой нехорошо бы было, если бы он умер по приговору того же государства, которому он, по общему мнению, сделал много добра. Но теперь государство избавилось от него наилучшим образом».

{94} Агиррия — так же Диодор (XIV. 99. 5).

{95} Он отбыл в Афины — однако, афинский гарнизон продолжал стоять в Коринфе; он стоял здесь еще в 388 г.: Аристофан. «Богатство». 173. По Диодору (XIV. 92. 2) заместителем Ификрата в Коринфе был Хабрий.

{96} Описываемые здесь события относятся к 388 г.

{97} Не дало благоприятных предзнаменований — несомненное измышление Ксенофонта.

К КНИГЕ ПЯТОЙ

{1} Здесь автор, закончивший предыдущую книгу концом 388 г., прерывает хронологическую нить и возвращается к событиям средины 389 г.

{2} Снова — о том, при каких условиях Этеоник был в первый раз на Эгине, Ксенофонт выше ничего не сообщал. Прибыл Гиерак поздней осенью 389 г.

{3} Анталкида — поздней осенью 388 г.

После удачной битвы на Эгине Хабрий отправился к Евагору; военное счастье не изменило ему и здесь: он покорил Евагору почти весь Кипр. См. Диодор (XIV, 110, 5): «Евагор покорил себе почти весь Кипр и собрал большие военные силы, так как Артаксеркс был отвлечен войной с греками». Ср. также XV, 2, 2—3. Корнелий Непот (Хабрий, 2, 2): «Он был послан афинским государством на помощь Евагору и удалился с Кипра не раньше, чем покорил весь остров».

{4} Снова назначили навархом Телевтия — осенью 387 г.

{5} Куда угодно божеству — так как жертвоприношение относительно морского похода на Афины дало благоприятные предзнаменования.

{6} Дигма — рынок, на котором выставлялись предназначенные к продаже товары.

{7} Уже возвращался — о его пребывании в Сузах, при дворе Артаксеркса рассказывают Диодор и Плутарх. Диодор (XIV, 110, 2): «Лакедемоняне, терпя неудачи в войне с персами и греками, послали наварха Анталкида в Сузы, ко двору Артаксеркса для переговоров о мире. Получив аудиенцию у царя, Анталкид передал ему в надлежащей форме то, что ему было поручено». Плутарх (Артаксеркс, 22): «Считая спартанцев (как утверждает Динон) самыми бессовестными из всех людей, Артаксеркс относился, однако, с большой симпатией к Анталкиду, прибывшему к его двору. Так, во время ужина он взял один из своих сплетенных из цветов венков, погрузил его в драгоценнейшие благовония и послал Анталкиду. Все поражались такому расположению царя к Анталкиду». Тот же анекдот у него же, Пелопид, 30.

{8} Деменет — в § 10 мы его видели на Эгине; очевидно, он отправился оттуда на помощь Ификрату в Геллеспонт. См. также «Отрывок», гл. 1, § 1.

{9} Из Коллита — Коллит поселение и округ (дем) в Аттике. Фрасибул назван так в отличие от Фрасибула Стирийца (см. кн. IV, гл. 8, §§ 25—30). Фарнабаз — был главным представителем антиспартанской партии в Персии; поэтому его отозвание так существенно для хода дел.

{10} Из Понта — суда, груженые хлебом (Византий был тогда в руках афинян. См. кн. IV, гл. 8, § 27).

{11} Условия этого мира в общих чертах переданы так же у Диодора (XIV, 110, 3); никаких новых подробностей его рассказ не содержит. Характеристику этого мира дает Плутарх (Артаксеркс, 21): «Спартанец Анталкид, сын Леонта, желая угодить царю, добился того, что лакедемоняне предоставили ему власть над всеми находящимися в Азии греческими городами и близлежащими островами с правом взимать с них дань. На таких условиях греки получили мир — если только позволительно назвать миром предательство и поношение Греции; ни одна война не налагала на побежденных более позорной дани, чем этот мир».

{12} Кипр — принадлежавший в это время афинскому союзнику Евагору, воевавшему с царем.

{13} Лемноса, Имброса и Скироса, принадлежавших афинянам с середины V века. Ср. кн. IV, гл. 8, § 15.

{14} От имени всех беотийцев. С конца VIII века Беотия представляла собою в политическом отношении единый государственный организм, и таким образом претензия фиванцев (т. е. беотийцев, так как на собрании могли присутствовать только официальные представители Беотийского союза, хотя они и были преимущественно фиванцами) — вполне справедлива. Уничтожение союза влекло за собой коренную ломку векового беотийского уклада, что не было в интересах какого бы то ни было из беотийских государств.

{15} Покинули Коринф — они нашли радушный прием в Афинах в благодарность за их прежние услуги афинянам. Демосфен, против Лептина, 54.

{16} Добровольно — это неверно и опровергается самим же Ксенофонтом; возвращение изгнанников было включено в условия мира. Ксенофонт (Агесилай, 2, 21): «Когда противники, желая мира, отправили послов, Агесилай отказался заключить мир иначе, как под условием, чтобы Коринф и Фивы приняли назад своих сограждан, изгнанных за сочувствие лакедемонянам». Ср. коммент. к § 36.

{17} Анталкидовым[594] — впоследствии это название получило всеобщее распространение. Ср. Плутарх (Артаксеркс, 23: «Пресловутый мир, называемый Анталкидовым»); Диодор (XI, 5, 1) и др. Современники называли его обыкновенно его официальным наименованием: «Царский мир».

Превосходную характеристику создавшегося положения вещей дает Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. V, 293): «[Автономия служила Спарте только предлогом для прочного восстановления своей былой гегемонии]. Автономия, т. е. независимость отдельных государств, ни в каком случае не лишала их права заключать союзы с государством, руководящим всей Грецией и взявшим на себя защиту мира, и принимать на себя обязательства выставлять в их войско свои контингенты. Кроме того Спарта теперь, как и прежде, считала своим правом контролировать, соответствует ли строй греческих государств “нормальному правовому порядку”[595] (ср. выше, коммент. к § 34), и в случае необходимости вводить этот порядок насильственно, оставляя для защиты его гармостов и гарнизоны (см. Исократ, 4, 117; трактат нашего автора о лакедемонском государственном устройстве, 14, 2, 4; ниже, кн. VI, гл. 3, § 18 и гл. 4, § 2). Мало того: она теперь, как во время Лисандра, облагала податью островитян, вероятно, под видом взносов для поддержания порядка на море» (Исократ, 4, 132, ср. 175).

{18} Решили приступить к наказанию — более подробно описывает положение вещей Диодор (XV, 5, 1—3): «Несмотря на то, что перед этим был заключен всеобщий Анталкидов мир, в силу которого все государства удалили гарнизоны и стали по взаимному соглашению автономными, — лакедемоняне, будучи от природы властолюбивыми и отличаясь воинственным характером, считали мир тяжелой обузой и не соблюдали его. Они желали восстановления бывшей прежде в Греции деспотии и поэтому сочувствовали государственным переворотам. Не тратя времени, они стали мутить в греческих государствах и при посредстве преданных им людей устраивать в них мятежи. Некоторые из этих мятежей и послужили им удобным предлогом для вмешательства. Дело в том, что как только эти города снова получили автономию, правительства их стали привлекать к суду людей, бывших у власти во время спартанской гегемонии. Вследствие злобы демократических элементов к этим людям следствие велось очень сурово: многие были изгнаны. Тогда-то лакедемоняне и обнаружили, что они пособники повстанцев; они приняли этих изгнанников к себе и затем дали им войска, чтобы они могли, опираясь на них, вернуться на родину. Таким образом, они сперва поработили более слабые города, а затем — еще прежде чем истекло два года от заключения всеобщего мира — стали совершать походы и на более значительные города и подчинять их себе».

{19} Тридцатилетнего перемирия — см. Фукидид (V, 66—81). Перемирие это было заключено в начале 417 г. после битвы при Мантинее, происшедшей в 418 г. и, следовательно, указание Ксенофонта не точно: тридцать лет истекло не в 385 г., когда началась война с Мантинеей, а уже за два года до этого.

{20} Его отцу — Архидаму. В 466 г. во время Третьей Мессенской войны, когда против лакедемонян восстали гелоты и мессенцы и они оказались в тяжелом положении, мантинейцы пришли к ним на помощь: Фукидид, I, 101.

{21} Павсаний — см. кн. III, гл. 5, § 25. В это время он жил в изгнании в Тегее.

{22} Четыре отдельных селения — по Диодору (см. ниже) — пять. Искони также было не четыре, а пять селений (Страбон, VIII, p. 337). Современные ученые хотят примирить это разногласие ссылкой на то, что Ксенофонт не принял в расчет небольшого поселения, оставшегося на месте прежнего города (см. цитату из Павсания).

О походе на Мантинею рассказывают также Диодор и Павсаний. Диодор (XV, 5, 1, 3 и 4; 12, 1 и 2): «Не считаясь с состоявшимся примирением, лакедемоняне приняли решение отправиться походом на Мантинею. Причины этого похода были следующие… Мантинейцы были непосредственными соседями лакедемонян; это было государство с многочисленным и храбрым населением. Усиление этого государства, причиной которого был мир, было не по душе лакедемонянам; они решили поубавить спеси у мантинейцев. Прежде всего они отправили послов в Мантинею с требованием, чтобы стены были срыты, а сами мантинейцы расселились в прежние пять деревень, в которых они некогда жили, — прежде чем они соединились в один город путем синэкизма. Мантинейцы игнорировали это требование. Тогда лакедемоняне отправили к ним войско и стали осаждать город. В ответ на это мантинейцы послали послов в Афины с просьбой придти к ним на помощь. Но афиняне не пожелали нарушить всеобщего мирного договора. Тогда они стали бороться собственными силами и мужественно выдерживали осаду… Лакедемоняне предавали опустошению мантинейскую область; мантинейцы же в течение всего лета стойко выдерживали натиск врагов. Недаром они считались первыми по храбрости из всех аркадян, почему лакедемоняне до этих событий и ставили их рядом с собою в сражениях, считая их самыми надежными из союзников. Когда же наступила зима, и уровень реки, протекающей мимо Мантинеи, вследствие дождей значительно повысился, лакедемоняне преградили ее течение огромными плотинами: вследствие этого река повернула к городу и запрудила всю прилегающую к нему местность. Стали падать дома. Мантинейцы пришли в ужас и принуждены были сдать свой город лакедемонянам. Овладев городом, лакедемоняне не причинили ему никакого зла, но приказали жителям расселиться в исконные деревни. Они принуждены были срыть свой родной город и переселиться в деревни». Павсаний (VIII, 8, 7, 9): «Сын Павсания Агесиполид с лакедемонским войском вторгся в Мантинейскую область. Он разбил в происшедшем сражении мантинейцев и заставил их запереться в городе. Спустя некоторое время был взят и город, но не осадой, не силою, а искусством: Агесиполид направил течение реки Офиса внутрь городских стен, построенных из необожженного кирпича… Взяв Мантинею, он лишь небольшой части жителей позволил остаться жить в городе; бо́льшая же часть города была разрушена до основания, а жителей он переселил в деревни». Мантинея сдалась в 384 г.; переговоры с Флиунтом относятся к 383 г., прибытие послов из Аканфа и Аполлонии — к 382 году.

{23} Аминты — ради него-то и велась эта война; Ксенофонт умышленно выдвигает на первый план просьбу о помощи лакедемонских союзников — Аканфа и Аполлонии, чтобы придать спартанскому вмешательству более закономерный вид (Эд. Мейер, Gesch. d. Alt., V, 305). Ср. Диодор (XV, 19, 3): «Поэтому Аминта, во-первых, сформировал собственную армию, а, во-вторых, вступив в союз с лакедемонянами, он убедил их послать против олинфян стратега с значительными военными силами». Точно также умышленно извращены взаимоотношения между Олинфом и Аминтой, так что получается впечатление, будто олинфяне захватили македонские области силой. См. Диодор (XIV, 92, 3): «В Македонии произошло следующее: отец Филиппа Аминта был вытеснен из своей страны вторгшимися в нее иллирийцами. Он отказался от престола и подарил олинфянам пограничную область. Однако, через короткое время при содействии фессалийцев ему удалось вернуть себе прежнюю власть»… XV, 19, 2: «Царь Аминта… отказался от престола и поэтому подарил олинфскому народу большое пространство пограничной земли… Некоторое время олинфский народ извлекал доходы из дарованной ему земли. Но через некоторое время этот царь снова почувствовал почву под ногами и вернул себе все прежние владения. Он попросил назад у олинфян дарованную им землю, но они оказались не в состоянии исполнить это требование».

{24} Фракийцы — не управляющиеся царями — см. Фукидид (II, 29).

{25} Пангейские рудники — они находились на материке, во Фракии, против острова Фасоса.

{26} Что разрешено постановлениями — вообще в Греции дети, рожденные от брака гражданина с иностранцем, считались незаконнорожденными (νόθοι); равным образом правом владеть недвижимостью пользовались только граждане. Однако, при заключении тесных союзов и конфедераций часто каждому из граждан было предоставлено право вступать в законный брак с гражданами всех городов союза (эпигамия) и приобретать во всех этих городах недвижимость (энктесис).

Скирийцы представляли собою особую группу периэков: «Они составляли в войске отдельный отряд легкой пехоты, служивший в лагере, главным образом на передовых постах, а во время похода исполнявший авангардную и арьергардную службу. В сражениях они занимали постоянно определенную позицию на левом фланге» (Schomann-Lipsius, Griech. Altertumer, 4 изд., стр. 210).

По Диодору раньше был послан Фебид, а после него уже Евдамид (XV, 19, 3): «Лакедемоняне решили обратить усиленное внимание на Фракийское побережье и навербовали из своих граждан и союзников больше десяти тысяч солдат; начальствование над этим войском было вверено Фебиду, которому было поручено в союзе с Аминтой воевать с олинфянами». XV, 20, 3: «(В следующем году) лакедемоняне устранили от власти Фебида и назначили военачальником его брата Евдамида. Ему были даны три тысячи гоплитов; с ними он выступил против олинфян». Рассказу Диодора доверять не следует; это — искаженный пересказ Ксенофонта (Эд. Мейер, Gesch. d. Alt. V, 305). Источник Диодора неправильно понимал под «назначенными Евдамиду воинами» вотированные десять тысяч, между тем, это войско прибыло не с Фебидом, а под начальством Телевтия, который и перенял начальствование над всеми десятью тысячами (ниже §§ 37 и 39).

{27} Гимнасия — см. Павсаний (IX, 23, 1): «В Фиванской области, близ Притовых городских ворот, расположен так называемый Иолаев гимнасий».

{28} Партийная борьба — о политических партиях и устройстве Беотии, а в частности о полемархах, см. в приложении («Отрывок», 11, 12 и комментарий к этому месту).

{29} Гетерии — политические клубы, игравшие роль центров политических партий.

{30} Запрещено участвовать — как мы видели выше, в § 15, между Фивами и Олинфом шли в это время оживленные переговоры.

{31} Фесмофории — справлявшийся исключительно женщинами праздник в честь Деметры. Это были мистерии, т. е. участвовали в них только посвященные.

{32} Баланагру — так назывался ключ, которым вытягивали дверные засовы из колец, через которые они были продеты.

{33} Совета — см. приложение («Отрывок», гл. 11 с коммент.).

{34} Возбуждают сограждан к войне. Исмений был одним из зачинщиков Коринфской войны; вероятно, также современные описываемым событиям переговоры с Олинфом велись под его руководством.

{35} В числе около трехсот — также Диодор (см. цитату ниже). Но Аристид в Панафинейской речи передает со слов историка Андротиона, что их было четыреста (Breitenbach, ук. соч., II, 190).

{36} Посланы судьи — в Фивы. По Плутарху суд происходил в Спарте. См. цитату в коммент. к след. параграфу.

{37} Нельзя не заметить, что, если Ксенофонт в рассказе о борьбе между спартанцами и афинянами еще старается соблюсти известную объективность, то при рассказе о ненавистных ему беотийцах он совершенно теряет беспристрастие и превращается в официального спартанского историографа. Точно так же и Ксенофонтов рассказ о занятии Фив есть официальная спартанская версия. Действительно, если верить ему, то инициатива в этом деле принадлежала одной из фиванских партий; осуществлено оно было Фебидом по легкомыслию и притом на собственный риск и страх, причем он не встретил никакого сопротивления со стороны фиванцев. Спартанское же правительство только примирилось с совершившимся фактом перехода власти в руки лаконофильской партии, тем более, что другая партия запятнала себя изменническими сношениями с Олинфом. В действительности же все обстояло как раз наоборот: 1) Кадмея была занята по конфиденциальному предписанию спартанского правительства; наоборот, фиванцы встретили лакедемонян с оружием в руках. 2) Всеобщее возмущение было так велико и придать этому делу закономерный вид было так трудно, что спартанцы не сочли возможным просто примириться с совершившимся фактом, а для отвода глаз наложили крупный штраф на Фебида, хотя, конечно, гарнизона из Кадмеи не вывели. Это подтверждается Диодором и Плутархом. Диодор (XV, 20, 1—2): «Лакедемоняне опасались, чтобы фиванцы при первой возможности не восстановили своей власти в Беотии. Поэтому они дали тайное предписание военачальникам при первом удобном случае захватить Кадмею. Вследствие такого предписания спартанец Фебид… занял Кадмею. Это вызвало возмущение фиванцев: они выбежали ему навстречу с оружием в руках, но были разбиты в завязавшейся битве… Этот поступок вызвал в Греции возмущение против лакедемонян; поэтому они наложили на Фебида денежный штраф, но гарнизона из Фив не вывели».

Плутарх (Агесилай, 23): «Когда Фебид осуществил возмутительное предприятие, захватив Кадмею в мирное время, все греки были охвачены негодованием; возмущались и сами спартанцы — главным образом противники Агесилая. Они задавали Фебиду в резкой форме вопрос, по чьему приказанию он так поступил; в этом они подозревали Агесилая[596]. Последний на словах считал справедливость высшей добродетелью… однако, своими поступками он снискал себе совсем иную репутацию… Особенно ясно это обнаружилось в истории с занятием Фив: он не только спас жизнь Фебиду, но и убедил свое государство принять на себя это преступление и дать свою санкцию занятию Кадмеи… Уже в первую же минуту у всех явилась мысль, что Фебид был только исполнителем этого дела, а интеллектуальным виновником его был Агесилай. Дальнейшие события сделали это предположение несомненным».

Плутарх (Пелопид, 5): «Архий, Леонтид[597] и Филипп, богатые люди, олигархического образа мыслей и необузданного характера, убедили лакедемонянина Фебида, проходившего мимо города со своим войском, внезапно захватить Кадмею… Тот послушал их, напал во время Фесмофорий на ничего не ожидающих фиванцев и завладел твердыней. Исмений был схвачен, отправлен в Лакедемон и через короткое время казнен; Пелопид, Ференик и Андроклид (принадлежавшие к партии Исмения) бежали и были объявлены изгнанниками. Эпаминонд остался в городе: его не тронули, так как вследствие его научных занятий его считали неспособным к деятельности, а вследствие бедности — не имеющим влияния». Когда вслед за тем лакедемоняне, с одной стороны, лишили Фебида власти и наложили на него штраф в миллион драхм (= 400000 руб.), с другой стороны, оставили гарнизон в Кадмее, все греки поражались их непоследовательности: они наказывали виновника преступления, а самое преступление санкционировали. Осуждение Фебида — несомненный исторический факт; о нем сообщают также Корнелий Непот (Пелопид, 1, 3) и Полибий (IV, 27, 6). См. Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. V, 299). Занятие Фебидом Кадмеи произошло летом 382 г.

{38} Брат Агесилая — таким образом и наш автор проговаривается, что занятие Фебидом Фив и переход власти в этом городе к Леонтиаду и его присным — были интригой Агесилая, чем подтверждается указание Плутарха.

{39} Прерванный нами в комментарии к § 24 рассказ Диодора об олинфской экспедиции он продолжает (XV, 21) так: «(Фебид), вторгшись во владения олинфян, воевал с ними, имея союзником Аминту. После этого олинфяне собрали значительные военные силы и одерживали верх в сражениях, благодаря своему численному превосходству. Тогда лакедемоняне собрали достаточно многочисленное войско и назначили предводителем его Телевтия. Он был братом Агесилая и славился среди граждан военной доблестью. Со своим войском он отправился из Пелопоннеса, близ Олинфской области соединился с солдатами Евдамида и принял командование над ними. Затем Телевтий, почувствовав, что он в силах сразиться с врагом, первым делом предал опустошению Олинфскую область, захватил много добычи и распределил ее между своими воинами». Телевтий прибыл в Олинфскую область в конце лета 382 года и убит был в мае 381 года.

{40} Воспитанников (трофимов) — ввиду того, что воспитание во многих греческих государствах приняло демократический и софистический характер, многие богатые и аристократически настроенные родители отправляли своих детей для воспитания в Спарту. Если они и получали гражданские права, то это было только почетным званием и не давало реальных прав. Число их было, вероятно, крайне незначительно; Ксенофонт упоминает о них только потому, что в их числе были его собственные сыновья (Диоген Лаэртий, II, 54). Плутарх (Агесилай, 20): «Агесилай посоветовал мудрецу Ксенофонту воспитывать своих детей в Лакедемоне, чтобы они изучили лучшую из наук — повиноваться и властвовать» (Schomann-Lipsius, Griechische Altertumer, 4 изд., 216).

{41} Дети от брака спартиатов с не-спартиатами — так называемые «мофаки» или «мофоны». Если они получали такое же воспитание, как спартиаты, и имели достаточно средств, чтобы подобающе содержать себя и снарядить себя на войну, то могли быть узаконены родителями и получали те же права, что и спартиаты. «Мофаком» был например Лисандр.

{42} Теперь снова вернемся к рассказу Диодора (XV, 21, 2—3): «(Телевтий) вступил в бой с олинфянами, вышедшими всенародным ополчением вместе со своими союзниками. Сперва ни один из противников не мог достигнуть перевеса, и войска разошлись. Затем снова завязалась жаркая битва, в которой пал, храбро сражаясь, сам Телевтий и более тысячи двухсот лакедемонян. Такое счастье выпало на долю олинфян; лакедемоняне же, желая загладить понесенное ими поражение, стали готовить к отправке еще более многочисленное войско, чем раньше. Олинфяне, ожидая, что спартанцы придут с очень значительным войском и что война затянется, стали делать значительные запасы хлеба и вербовать воинов в союзных городах».

XV, 22, 1: «(В следующем году) лакедемоняне назначили военачальником царя Агесиполида, дали ему достаточно сильное войско и приняли решение продолжать войну с олинфянами». Агесиполид выступил в конце лета 381 года.

{43} Третейским судом — регулярные суды в греческих государствах обыкновенно были односторонними. Поэтому было очень принято приглашать судей иностранцев (по рекомендации народного собрания их родины) для разбора более важных дел. Судьи эти обыкновенно избирались «из богатых и знатных граждан» и исправляли свои обязанности безвозмездно, получая в награду только почетные титулы и венки. В тех случаях, когда должником было государство (как в нашем примере), обыкновенно заимодавец заранее выговаривал себе право судиться в «беспристрастном суде» (напр. в Аркесинских надписях о займе государством у частного лица, Recueil des inscriptions juridiques grecques, 313 и след.), так как считалось само собой понятным, что государственные суды будут блюсти интересы казны.

{44} Вернемся к рассказу Диодора (XV, 22, 2): «(Агесиполид) прибыл в Олинфскую область, присоединил к себе оставшихся в прежнем войске воинов и продолжал войну с олинфянами. В течение этого года (381/380) олинфяне не дали спартанцам ни одного крупного сражения, но из страха перед войском царя ограничивались перестрелкой и небольшими стычками». XV, 23, 2: «(В следующем году) скончался от болезни лакедемонский царь Агесиполид, процарствовав четырнадцать лет. Ему наследовал его брат Клеомброт, который царствовал девять лет. Начальником же войска, действовавшего против олинфян, лакедемоняне назначили Полибиада». Агесиполид умер летом 380 года.

{45} Остававшихся на родине — конечно, приверженцев олигархической партии.

{46} О покорении Флиунта вкратце рассказывает Диодор (XV, 19, 3): «Другое войско лакедемоняне отправили против флиунтцев, разбили их в бою и принудили к подчинению». Падение Флиунта произошло летом 379 года.

{47} Ср. Диодор (XV, 23, 3): «(Полибиад), переняв власть над войском, стал вести войну энергично и с большим знанием дела, благодаря чему и достигал значительных успехов. Со дня на день его дела шли все лучше; он в целом ряде битв разбил олинфян, заставил их запереться в своем городе и стал осаждать их. В конце концов, они были доведены до ужаса и принуждены подчиниться лакедемонянам. После того как олинфяне были внесены в список спартанских союзников, и многие другие города стали наперерыв изъявлять желание стать под главенство лакедемонян». Олинф пал осенью 379 г.

{48} Эта тирада пересказана у Диодора (XV, 23, 3—4).

{49} Как указывает наш автор (ниже, § 7), в его время существовали две версии истории освобождения Фив. Одну версию сообщает нам Ксенофонт; другая также, к счастью, дошла до нас в произведениях Плутарха («О божественном духе Сократа» и «Пелопид»). Впрочем обширный рассказ Плутарха разукрашен анекдотами и романтическими прибавками позднейшего происхождения. Я не имею возможности привести его здесь целиком и буду цитировать только отдельными отрывками. Точно так же я не стану приводить краткого рассказа Диодора (XV, 25, 1—2), так как он не содержит никаких новых подробностей.

{50} Филлид был секретарем полемархов — о коллегии полемархов см. приложение (коммент. к гл. 11 «Отрывка»). Коллегия эта состояла из трех полемархов и секретаря. Этими полемархами были: Архий, Леонтиад (Плутарх, Агесилай, 24; ср. ниже, § 19) и Гипат (ниже, кн. VII, гл. 3, § 7; Плутарх, Пелопид, 11). Филипп не был полемархом; это видно из выражения нашего автора в настоящем параграфе: «Кучка тиранов, во главе которой стояли Филипп и полемарх Архий» (τὴν περὶ Ἀρχίαν πολεμαρχοῦντα καὶ τὴν περὶ Φίλιππον τυραννίδα); тем не менее он играл влиятельную роль, занимая, по-видимому, одну из высших государственных должностей (может быть, синдика; так назывались в Беотии четыре члена совета полемархов, не занимавшие этого поста, но прикомандированные к последним для участия в обсуждении невоенных дел)[598]. По Плутарху (Пелопид, 7) Филлид добился поста секретаря полемархов, имея в виду надвигающиеся события: «Филлид добился того, что он стал секретарем полемархов, во главе которых стояли Архий и Филипп». Тому, что Плутарх называет Филиппа полемархом, не следует придавать значения: как это с ним случается неоднократно, он, по-видимому, имел источником наше же место Ксенофонта, но просто не понял его.

{51} Мелон — здесь и Ксенофонт и Плутарх умышленно извращают истину, каждый в другом направлении; Плутарх (Пелопид, 8): «Во главе этого предприятия стоял прежде всего Пелопид, затем также Мелон, Дамоклид и Феопомп[599], принадлежавшие к лучшим беотийским семействам». Ясно, что Плутарх преувеличивает роль своего любимца Пелопида; с другой стороны, Ксенофонт из ненависти к фиванцам умышленно избегает всякого упоминания об их видных деятелях, Эпаминонде и Пелопиде: имя Эпаминонда мы встречаем у него впервые только под 367 г. (VII, 1, 41); Пелопид упомянут только однажды, под тем же годом (VII, 1, 33—55) как посол к персидскому царю; выставлен он здесь в самом неприглядном свете.

{52} С шестью друзьями — по Плутарху (Пелопид, 8; «О божественном духе Сократа», 2, p. 576 C) и Корнелию Непоту (Пелопид, 2) — заговорщиков было двенадцать. Это число — конечно, результат переработки этого события в романтическом, легендарном духе. Зато другое указание Плутарха (Пелопид, 8), — что главная масса заговорщиков под предводительством Ференика стояла наготове, в полном вооружении в Аттике, в Фриасийской равнине — несомненный исторический факт. По-видимому, они действовали сообща с двумя афинскими стратегами, принявшими участие в заговоре и под каким-то благовидным предлогом получившими разрешение находиться со своими войсками на беотийской границе (см. §§ 9 и 19), и были под их командой (см. коммент. к § 9). Вероятно, об этих заговорщиках упоминал и Ксенофонт в утраченном при переписке конце § 9.

{53} В каком-то укромном месте — по Плутарху («О божественном духе Сократа», p. 587, F 594 E) — на Кифероне.

{54} Имея вид возвращающихся из-за города — по Плутарху (Пелопид, 8) они имели при себе силки и гончих собак, чтобы думали, что они — охотники.

{55} Какого-то Харона — по Плутарху (Пелопид, §§ 7—11) он был душою заговора и одним из виднейших деятелей этого времени. В его доме происходили все совещания заговорщиков (там же, 9): «Пелопид со своими товарищами перерядились в одежды земледельцев, отделились друг от друга и таким образом проникли еще днем в разные части города. В это время ветер начинал менять направление; поэтому разразилась снежная буря; почти все спрятались по домам, вследствие чего заговорщикам легче было остаться незамеченными. Все те, кого волновали судьбы заговора, присоединяли к себе сочувствующих и вели их в дом Харона; всего, вместе с изгнанниками, собралось сорок восемь человек».

{56} В здании полемархейона — сообщения Ксенофонта и беотийские надписи дают нам возможность реконструировать устройство полемархейона. Он состоял, по-видимому, из трех главных помещений: 1) Залы совета. Здесь заседало высшее административное учреждение — совет полемархов, состоявший из трех военных магистратов (полемархов) и четырех гражданских (синдиков). Здесь же происходила упоминаемая в нашем рассказе веселая оргия полемархов. Протоколы заседания вел секретарь полемархов. 2) Канцелярии — здесь работал секретарь полемархов, несколько его помощников и, может быть другие, низшие канцелярские чиновники. 3) Казначейство — здесь находилась прежде всего касса. Ею непосредственно заведовал один из трех выбиравшихся на год казначеев, поочередно в течение 4 мес. Ему вносились всякие поступления в пользу казны: налоги, долги, штрафы и т. д. Он же выдавал деньги кредиторам казны по ордерам полемархов и по постановлениям народного собрания. В казначействе же находился архив, состоящий из казенных бумаг финансового содержания; поэтому, тогда как ключ от кассы находился у казначея, ключ от казначейства (как мы видим из нашего места) находился не у него, а у секретаря полемархов. В числе пирующих был убит также фиванский архонт Кабирих, высшее духовное лицо в Фивах; он выбирался жребием на год из числа наиболее почтенных граждан (Плутарх, О «божественном духе» Сократа, 31, p. 597): «Ты уже не будешь больше приносить жертв богам, молясь за врагов отечества и тем накликая беду на родину».

{57} По другой версии — эта версия приведена у Плутарха (в его сочинении «О божественном духе Сократа», 30, p. 596 D): «Они надели полупанцири, убрались густыми венками, одни — еловыми, другие — сосновыми, некоторые даже надели женские платья, желая произвести впечатление веселой толпы гуляк, развлекающихся в обществе женщин». Рассказ Плутарха в «Пелопиде», 11, представляет собою контаминацию обеих версий.

{58} Филлид отправился — по Плутарху (Пелопид, 11) убийство Леонтиада не было совершено Филидом и его переодетыми товарищами: заговорщики с самого начала разделились на две группы, из которых одна направилась в полемархейон, а другая, предводительствуемая Пелопидом и Дамоклидом, в жилище Леонтида (= Леонтиада). Последний, по Плутарху, мужественно защищался и даже убил одного из заговорщиков — Кефисодора. Затем Пелопид с товарищами отправились к жилищу полемарха Гипата и умертвили его.

{59} Сняв часть военных трофеев, ср. Плутарх («О божественном духе Сократа», 34, p. 580 D): «Чернь добыла себе оружие с алтарей, где в изобилии висела разнообразная военная добыча, и из находившихся поблизости оружейных мастерских». Так же «Пелопид», 12.

{60} Амфей — храм или надгробный памятник беотийского героя Амфиона; он находился близ Кадмеи, около Притовых ворот.

{61} К двум афинским стратегам — ср. Плутарх (Пелопид, 12): «Выполнив это (убийство Леонтида и Гипата) и соединившись с отрядом Мелона, они отправили послов в Аттику, к оставшимся там изгнанникам». Надо полагать, что они также стояли под командой упомянутых стратегов. Ср. коммент. к § 3.

{62} Приверженцы враждебной им партии — ср. Плутарх («О божественном духе Сократа», 34, p. 598 E): «Приверженцы лаконофильской партии вместе с так называемыми “лучшими людьми” (т. е. знатью. — С. Л.) бежали в Кадмею». О поведении и судьбе спартанского гарнизона мы имеем два свидетельства: Диодора, разукрашенное позднейшими добавками, которому особенно доверять нельзя (см. коммент. к § 19), и Плутарха, содержащее некоторые новые подробности.

Диодор (XV, 25, 3; XV, 26, 3—4; 27, 1—4): «С наступлением дня (фиванцы) приступили к осаде Кадмеи. В ней находился спартанский гарнизон, число спартанцев вместе с союзниками было не менее 1500. Был послан вестник в Спарту с извещением о происшедшем в Фивах перевороте и просьбой немедленно прислать подмогу; сами же они, защищаясь с возвышенных мест, убили многих из осаждавших, а еще большее число их ранили. (Явились афиняне), кроме того сбежалось много народу из других беотийских городов, и скоро в Фивах собралось большое войско. Общее число гоплитов было не менее двенадцати тысяч… (Осажденные сражались мужественно и с ожесточением), но когда стал ощущаться недостаток в припасах, а лакедемоняне медлили с приготовлениями к походу, между ними начались разногласия. Лакедемоняне считали своим долгом держаться до смерти, а контингенты союзных государств, во много раз превосходившие их численностью, требовали сдачи Кадмеи. Спартанцев было немного, и потому они принуждены были согласиться на сдачу акрополя. С ними заключено было перемирие на условии свободного прохода в Пелопоннес. Три начальника гарнизона[600] были привлечены к суду; из них двое были осуждены на смертную казнь, а на третьего наложен такой штраф, что для уплаты не хватило всего его имущества». Плутарх (Пелопид, 12—13): «Начальники лакедемонян сделали ошибку, не напав тотчас же (на мятежников): их гарнизон состоял из 1500 солдат, и кроме того к ним прибежало много народу из города. Крики, сигнальные огни и сбегающаяся со всех сторон многочисленная чернь наводили на них страх, и они не выходили из Кадмеи. С наступлением дня из Аттики прибыли вооруженные изгнанники, и было созвано народное собрание…[601] После этого Пелопид, избранный беотархом (см. приложение, «Отрывок», коммент. к гл. 11), вместе с Мелоном и Хароном, тотчас же обнес акрополь осадными сооружениями и вел приступ со всех сторон, желая поскорее вынудить лакедемонян к сдаче, чтобы освободить Кадмею прежде, чем придет войско из Спарты. Он добился того, что они попросили перемирия для свободного выхода, и это произошло настолько своевременно, что этот гарнизон уже в Мегарах встретил Клеомброта, идущего с большим войском на Фивы. Спартанцы из трех фиванских[602] гармостов двоих, Гериппида и Аркисса, осудили на казнь, а третий, Лисандрид, присужденный к огромному штрафу, бежал из Пелопоннеса». Афиней (XIII, 609, 3): «В пятьдесят шестой книге своей “Истории” Феопомп рассказывает, что мать Лисандрида Ксенопифия была самой красивой женщиной в Пелопоннесе. Она была казнена вместе со своей сестрой Хрисой лакедемонянами, — тогда же, когда Лисандр, враг и политический противник царя Агесилая, был изгнан из Спарты по проискам последнего». По Плутарху («О божественном духе Сократа», 34, p. 598) Лисандрида во время осады в Фивах не было: он находился в Галиарте. Надо думать, что в действительности он был галиартским гармостом. Плутарх (Агесилай, 24) объясняет нежелание Агесилая стать во главе этого похода теми же причинами: он уже раз подвергался нареканиям за то, что выступил на защиту флиунтских олигархов.

{63} Среди зимы — в ноябре-декабре 379 г.

{64} Подлинно ли война или мир — ловкий прием, при помощи которого Ксенофонт хочет заронить в душу читателя подозрение в том, что Клеомброт был подкуплен фиванцами. Отсюда ясно, что и Агесилай уклонился от участия в этом походе из-за каких-то личных счетов с Клеомбротом. Этот нечистоплотный намек, странная история с оправданием Сфодрия (см. комм. к § 33) и много других мелких фактов — отголоски борьбы между двумя партиями, каждая из которых возглавлялась одним из царей (см. выше, коммент. к кн. III, 3, 1). В этой борьбе Агесилай не брезговал никакими средствами: ни происками, ни интригами, ни даже клеветой. Ксенофонт, «придворный певец Агесилая», конечно, тщательно затушевывал истинную суть вещей, облекая злостную клевету Агесилая личиной прекраснодушия и исторического беспристрастия.

{65} Которые были соучастниками восстания Мелона — таким образом эта помощь была оказана беотийцам во всяком случае без официальной санкции афинского правительства; такое же известие находим мы и у Плутарха (см. цитату в коммент. к § 33). Диодор, весь рассказ которого основан на позднейшей афинской версии, для вящего прославления Афин совершенно искажающей историческую правду, — сообщает (XV, 26, 1—2) совершенно иное: «Афинский народ, выслушав (фиванских) послов (сообщивших о перевороте в Фивах), постановил немедленно же отправить войско в как можно большем числе для освобождения Фив… Собрание окончилось назначением стратегом Демофонта; тотчас вслед за тем было навербовано пять тысяч гоплитов и пятьсот всадников, и на следующий день Демофонт вывел это войско из города, заставляя воинов все время передвигаться бегом, чтобы придти в Фивы раньше лакедемонян. В то же время народ готовился к тому, чтобы, если представится надобность, выступить в Беотию всенародным ополчением. Двинувшись по кратчайшему пути, Демофонт неожиданно для фиванцев появился пред их городом».

{66} Фиванцы также были в страхе — они даже отправили в Спарту посольство с заявлением, что готовы по-прежнему признавать гегемонию Спарты и автономию беотийских государств. Исократ (XIV, 29): «Спасенные при помощи нашего афинского войска и возвращенные из изгнания на родину, они, не медля ни минуты, отправили послов в Лакедемон, выражая готовность оставаться в рабстве и ни в чем не преступать прежнего соглашения».

{67} Не имел городских ворот — начатая Кононом постройка стен еще не была закончена со стороны суши, не были вделаны ворота.

{68} Эпизод с оправданием Сфодрия крайне темен; Ксенофонт, по-видимому, сделал все возможное для того, чтобы он остался навсегда загадкой для исследователей. Вряд ли можно сомневаться в том, что Сфодрий не предпринял бы этого рискованного похода, не получив определенных заверений из Спарты. Вот как передан этот эпизод у Диодора (XV, 29, 5): «Спартанец Сфодриад занимал должность военачальника. Это был человек легкомысленный и неуравновешенный. Царь Клеомброт убедил его без ведома и согласия лакедемонских эфоров захватить Пирей. Сфодриад, располагая более чем десятью тысячами солдат, решился захватить ночью Пирей. Но афиняне его заметили, замысел не удался, и он принужден был вернуться, не достигнув никаких успехов. Против него было возбуждено обвинение, и он принужден был предстать пред спартанским советом; но, так как оба царя выступили на защиту его, то он был противозаконно оправдан. Возмущенные этим афиняне постановили считать мир со спартанцами расторгнутым». Плутарх (Пелопид, 14) также не думает, чтобы Сфодрий пошел на Пирей исключительно в угоду фиванцам, вследствие подкупа: «Когда большое спартанское войско вторглось в Беотию, афиняне пришли в ужас: они порвали союз с фиванцами; сочувствовавших беотийцам они привлекли к суду, и частью казнили, частью изгнали, частью присудили к уплате денежного штрафа. Ввиду всего этого фиванцы поняли, что они попали в затруднительное положение, оказавшись без союзников. Тогда Пелопид и Горгид, занимавшие посты беотархов, замыслили вызвать войну между афинянами и лакедемонянами и для этого придумали следующее. Спартанец Сфодрий, храбрый и прославившийся военными подвигами человек, в то же время легкомысленный, преисполненный пустых надежд и честолюбия, был оставлен с войском в Феспиях; ему было поручено принимать под свою защиту всех отпадающих от фиванцев и помогать им. К нему же и подослали единомышленники Пелопида одного из своих друзей — Диэмпора[603], который и явился к Сфодрию с деньгами и убедительными речами; эти речи подействовали на него еще больше денег. Он убеждал Сфодрия, чтобы тот предпринял важный шаг, именно захватил Пирей, напав врасплох на афинян, совершенно не ожидающих нападения. Ничто не будет так приятно лакедемонянам, как взятие Афин, фиванцы же недовольны афинянами и считают их предателями и поэтому не придут к ним на помощь. Все эти доводы убедили в конце концов Сфодрия, и он со своим войском вторгся ночью в Аттику. Они дошли до Элевсина, но здесь его воинов охватил страх, и он был замечен врагом». В «Агесилае» (24) версия Плутарха еще более отличается от версии Ксенофонта. Здесь он передает, что Сфодрий, снедаемый честолюбием и завистью к Фебиду, сам пришел к мысли захватить Пирей и только добавляет: «Передают также, что это была проделка беотархов, с Пелопидом и Мелоном во главе. Они подослали к Сфодрию людей, прикинувшихся спартанцами»…

Постараемся разобраться в этом эпизоде.

1. Мог ли поход на Афины быть совершен по наущению фиванцев?

Эд. Мейер (Gesch. d. Alt. V, 378) справедливо замечает, что «Пелопид и его товарищи не могли быть уверены в том, что предприятие Сфодрия потерпит неудачу, а если бы он достиг цели, они были бы обречены на верную гибель». Поэтому мне кажется недостаточно, как делает этот ученый, только усомниться в правдивости этой версии: ее необходимо совершенно откинуть, как исторически несостоятельную.

2. Мог ли поход на Афины быть предпринят по наущению Клеомброта, как думает Диодор?

На такой шаг можно решиться, только имея прочную опору в спартанском обществе, а партия Клеомброта никакой роли в Спарте не играла. Известие же Диодора — только позднейший вывод из указаний Ксенофонта о партийном положении Сфодрия и Клеомброта (Эд. Мейер, Gesch. d. Altertums, V, 379).

Теперь вспомним о характере и взглядах Агесилая. Что он не останавливался перед предательским нарушением мира и охотно, опираясь на кучку аристократов, производил перевороты в дружественных со Спартой государствах, что это именно было целью его политики — не может подлежать сомнению. Вспомним хотя бы инспирированный Агесилаем и проведенный Фебидом переворот в Фивах (выше, гл. 2, 25 и сл.). По меткому выражению Эд. Мейера (Gesch. d. Altertums, V, 205) у Агесилая была только одна цель — «усиливать власть Спарты и тем самым свою собственную, не брезгуя никакими средствами… Зато он был большим специалистом в искусстве облекать свои честолюбивые замашки и рискованные приемы покровом добропорядочности и слащавой прописной морали». Далее, в противоположность Клеомброту, и престиж Агесилая в Спарте был очень большим. «Положение его, — говорит тот же автор (там же V, 294), — было настолько прочным, что он сам выступал только в самые решительные минуты, а во всех прочих случаях даже отказывался от поручений, которые возлагало на него правительство, и под тем или иным предлогом поручал их своему коллеге или другому военачальнику; но не может быть сомнения в том, что в действительности он держал все нити политики в своих руках». Итак, Агесилай в последнее время перед этими событиями отказывался от открытых политических выступлений. Ксенофонт считает причиной этого те упреки, которые сыпались на него со стороны его политических противников, не склонных, не считаясь ни с чем, помогать олигархам всего мира (выше, § 13). Вдобавок такое положение имело особое удобство: ответственным за внешнюю политику становился Клеомброт, а Агесилай мог, фактически руководя ею, делать вид, что находится в стороне, и спокойно критиковать соперника, обливая его грязью и клеветой. А клеветой, как мы видели (коммент. к § 16), Агесилай не брезговал.

После всего сказанного я предложу следующую (пусть несколько фантастическую) гипотезу для объяснения похода Сфодрия. Прибывшие к нему и склонившие его к походу на Пирей спартанцы были подосланы Агесилаем. При этом последний, конечно, надеялся, что предприятие удастся: день захвата Афин был бы днем общего праздника, и ни о каком расследовании и суде не было бы и речи. Если же бы замысел не удался, то он прекрасно понимал, что у всех (как и у информаторов Диодора, см. цитату выше) должна явиться мысль, что Сфодрий действовал по наущению Клеомброта и других его единомышленников; никому не могло придти в голову подозревать Агесилая, принадлежавшего к враждебной Сфодрию партии и ушедшего от политики. Так и произошло, и естественно, что «клеомбротовцам» не оставалось ничего другого, как просить милосердия у Агесилая и прибегнуть к протекции его сына. Но Агесилай, уверенный в своей неуязвимости, ответил гордым отказом (§ 30). Но теперь представим себе, что противникам Агесилая удалось наткнуться на факты, изобличающие Агесилая в подстрекательстве Сфодрия к походу… Это должно было вынудить Агесилая к примирению с противником для спасения своей репутации. Широким массам была предложена версия, которой угощает нас Ксенофонт: Агесилай пошел на уступки потому, что он-де был очень самолюбив, да вдобавок и Сфодрий был примерным гражданином. Но у всех на языке вертелся вопрос: кто же подбил Сфодрия на его поступки? Не мог же он сам решиться на такой шаг? На это «правительственное сообщение» отвечало: конечно, Сфодрия подбили не Агесилай и не Клеомброт, а должно быть фиванцы. Заметим, что Ксенофонт именно в такой проблематической форме сообщает об этом. Пущенная Агесилаем из самосохранения легенда о беотийской интриге делала честь дипломатическому искусству фиванцев: неудивительно, что беотийская историография ухватилась за нее, разукрасила ее, и отсюда ее позаимствовал уже Плутарх.

Поход Сфодрия имел место в январе-феврале 378 г.

{69} Оказывали беотийцам ревностную поддержку — ср. Диодор (XV, 29, 6): «Они экипировали двести кораблей и привлекли фиванцев в члены союза на равных условиях со всеми прочими» (речь идет о втором афинском морском союзе, о котором Диодор сообщает в главе 28. Союз этот был основан на принципах «полного равенства»; всякое мероприятие должно было быть санкционировано и афинянами и союзным советом, в который афиняне не входили). Здесь Диодор ошибается. Союз афинян с фиванцами предшествовал образованию второго морского союза, хотя и был основан на тех же принципах. Это видно из дошедшего до нас на камне учредительного статута этого союза, относящегося к 378/377 г. (Inscriptiones Graecae, II, 17). Здесь мы читаем: «Всякое греческое или варварское государство, на материке или на острове, не подчиненное царю[604], если желает стать союзником афинян и их союзников, может это сделать, оставаясь свободным и автономным, сохраняя у себя какой угодно политический строй, не принимая к себе (афинского) гарнизона или военачальника, не платя никаких податей, — на тех же условиях, на каких с нами вступили в союз хиосцы и фиванцы». Как указывает Диодор (XV, 29, 6), начальствование над союзными силами было вверено Тимофею, Хабрию и Каллистрату. Численность союзного войска была определена в 20000 гоплитов и 500 всадников. При вести о вторжении Агесилая в Беотию на помощь афинянам двинулся Хабрий с 5000 пехотинцев (преимущественно пельтастов) и 200 всадников (Диодор, XV, 32, 2).

{70} Он выступил — летом 378 г. Ср. Диодор (XV, 32, 1): «Агесилай выступил со своим войском и прибыл в Беотию. Войско его насчитывало более 18000 воинов, в том числе пять мор[605] лакедемонян, а каждая мора состоит из пятисот человек… Всадников в войске Агесилая было 1500».

{71} В Феспиях — ср. Диодор (XV, 32, 2): «Прибыв в город Феспии, в котором стоял лакедемонский гарнизон, он расположился лагерем близ него».

{72} Проник внутрь ограды — близ Киноскефал, в Фиванской области (Ксенофонт, Агесилай, 2, 22; ср. выше, § 15). Он пытался вынудить врага принять сражение в открытом месте, но тщетно. Диодор (XV, 32, 3—6): «Фиванцы заняли какой-то продолговатый холм, отстоявший на 20 стадий (около 3 километров) от их города; место это было удобно своей неприступностью, и здесь они ждали врага. Наслышавшись об Агесилае, они не решились принять битву на открытом месте на равных условиях. Агесилай… повел против них свое войско… Афинянин Хабрий, начальник наемников, приказал воинам встретить напор врага… став на колено, закрывшись щитами и выставив вперед копья. Они исполнили приказание… Агесилай не счел возможным напасть на занимающих высоты…»

{73} Вырубил и выжег — ср. Диодор (XV, 32, 6): «Так как фиванцы не выходили на бой, он увел пехоту; конница же его и легковооруженные, находясь в полной безопасности, опустошали по его приказанию страну и захватили богатую добычу».

{74} Несколько иначе рассказывает о боях под Феспиями и смерти Фебида Диодор (XV, 33, 5—6): «После отбытия Агесилая фиванцы выступили в поход на Феспии; передовая стража, состоявшая из двухсот человек, была перебита, но упорные приступы к городу не дали никаких результатов, и войско вернулось в Фивы. Лакедемонянин Фебид, находившийся с значительным гарнизоном в Феспиях, сделал вылазку из города и совершил легкомысленное нападение на отступающих фиванцев. При этом он потерял более пятисот солдат и сам, отважно сражаясь лицом к лицу с врагом и получив много ран, погиб, как герой».

{75} С наступлением весны — 377 г.

{76} Ср. Полиэн (II, 1, 11): «Агесилай, узнав, что фиванцы охраняют проход, ведущий к Сколу, приказал всем посольствам, прибывшим из разных греческих государств, ждать его в Феспиях. Узнав об этом, афинское войско, оставив прежние позиции, направилось к проходу, ведущему к Феспиям, и охраняло его. Агесилай же, совершив в один день путь, на который обыкновенно тратят два дня, прибыл к неохраняемому никем проходу, ведущему на Скол, и прошел этим путем без всякой борьбы».

{77} На Грайском лоне — какой-то холм в Танагрской области; Полиэн (II, 1, 12) называет его «Изваяние Реи». Вероятно, и ксенофонтово (Γραὸς στῆθος) и полиэново (Ῥέας ἓδος) чтения основаны на описке переписчика (или самого Полиэна); возможно, что правильное чтение Γραίας ἓδος — «изваяние Грайи» (Грайя — одно из имен героини — основательницы Танагры). Холм этот мог быть назван так потому, что на нем находилось изваяние Грайи (Шнейдер).

{78} Этот же эпизод у Полиэна (II, 1, 12).

{79} «Та крайне жеманная манера, с которою Ксенофонт описывает эти события, показывает, насколько ощутительно было это поражение для Агесилая» (Эд. Мейер, ук. соч., V, 390); «Несмотря на незначительную потерю в людях, это поражение было крайне ощутительно для Спарты: оно доказывало, что спартанцы не могут уже быть уверены в своем тактическом превосходстве» (там же, 388). Диодор (XV, 34, 1—2) говорит об этой победе в более определенном тоне (хотя в подробностях, конечно, надо отдать предпочтение Ксенофонту): «Некоторое время спустя лакедемоняне с тем же войском снова двинулись в поход на Фивы. Фиванцы заняли какие-то другие неприступные местности; им удавалось мешать врагу грабить страну, но все же они не решались выступить в бой со всем вражеским войском лицом к лицу на открытом месте. Однако, когда Агесилай пошел на них приступом, они стали постепенно спускаться со своих позиций и завязывать с ним сражение. Долгое время шел ожесточенный бой; сперва преобладание было на стороне войска Агесилая. Но затем из города высыпало всенародное ополчение фиванцев; Агесилай, видя многочисленность выбегающих, подал своим воинам сигнал трубой прекратить сражение. Фиванцы увидели, что теперь они впервые оказались не слабее лакедемонян; они поставили трофей и с этого времени смело вступали в бой со спартанским войском».

{80} Двинулся назад — может быть, причиною этого отступления было недовольство союзников, о котором рассказывает Плутарх (Агесилай, 26), хотя, как справедливо указал Эд. Мейер (ук. соч., II, 389), невозможно считать историческим фактом анекдот, сообщаемый по этому поводу Плутархом (Агесилай, 26): Агесилай якобы ответил союзникам, указывавшим, что их во много раз больше, чем спартанцев, что они в мирное время занимаются ремеслами, а спартанцы — воины по призванию, и поэтому только последние могут приниматься в расчет как настоящие воины.

{81} Когда наступила следующая весна — 376 г. Рассказ о болезни Агесилая повторяется у Плутарха (Агесилай, 27).

{82} В течение этого и ближайшего времени фиванцы одержали ряд мелких, но важных для общего положения дел побед над спартанцами: Харон со своей конницей разбил близ Платей их конницу, предводимую Героидом, убив 40 человек (Плутарх, Пелопид, 25); удалось наконец овладеть Феспиями; в 375 г. Пелопид пытался овладеть Орхоменом; правда, это ему не удалось, но зато близ Тегиры он разбил наголову в открытом бою две спартанские моры, предводимые полемархами Горголеонтом и Феопомпом, несмотря на значительное численное превосходство неприятеля; в бою пали оба полемарха (Плутарх, Пелопид, 16—17). Это была первая бесспорная победа над спартанцами в открытом бою.

{83} И победили в морской битве — битва эта вплетает мало лавров в победный венок спартанцев; поэтому Ксенофонт и обходит ее молчанием. Более подробное описание ее у Диодора (XV, 34, 3—35, 2): «В это же время произошла большая битва между Наксосом и Паросом… Афинский наварх Хабрий со всем своим флотом поплыл к Наксосу и стал его осаждать. Он подвез к крепости машины и потрясал ими стены, прилагая все старания к тому, чтобы взять город силой. В это время лакедемонский наварх Поллид приплыл на помощь наксосцам… Оба флота выстроились и поплыли друг против друга. Во флоте Поллида было 65 триэр, у Хабрия же — 83. Как только корабли подплыли друг к другу, тотчас же Поллид, командовавший правым флангом, врезался в находившийся против него левый фланг врага, которым командовал афинянин Кедон. Поллид храбро сражался, убил самого Кедона и потопил его корабль; равным образом он нападал и на другие триэры, наносил им пробоины корабельными носами и частью топил, частью принуждал к бегству. Увидя это, Хабрий выслал против него часть бывших с ним кораблей. Они устремились на помощь попавшим в затруднительное положение и уравняли шансы обеих сторон. В то же время сам Хабрий с лучшей частью флота отважно сражался и погубил много неприятельских кораблей; немало взял он также в плен. Однако, несмотря на то, что он одержал победу и обратил в бегство все неприятельские корабли, он совершенно воздержался от преследования. Он хорошо помнил, что после Аргинусской битвы народ в награду за благодеяние осудил стратегов на смертную казнь, обвинив их в том, что они не предали погребению тела погибших в морском бою. Он боялся, чтобы ввиду полной тожественности обстоятельств не претерпеть такой же судьбы. Поэтому он прекратил преследование и занялся спасением граждан, еще удержавшихся на воде: живых он взял на борт, а умерших предал погребению. Если бы он не должен был думать об этом, он без труда уничтожил бы весь вражеский флот. В этой битве у афинян погибло 18 триэр, у лакедемонян — 24, и кроме того восемь было взято в плен вместе с экипажем. Победив в этой славной битве, Хабрий поплыл с богатой добычей в Пирей и встретил восторженный прием». После этой битвы к Афинам стали присоединяться один за другим Кикладские острова (в афинской надписи Inscriptiones Graecae, II, № 17, содержащей список союзников, упомянуты Парос и целый ряд уничтоженных временем имен; кроме того Афины на Евбее); они доставляли афинскому союзу суда и деньги. Отовсюду были изгнаны спартанские гарнизоны. Удалось захватить еще 20 вражеских кораблей. Вся привезенная Хабрием в Афины добыча состояла из 49 триэр, 3000 пленных и 160 талантов. Битва при Наксосе произошла 16 боэдромия (9 октября) 376 г. (Плутарх, Фокион, 6, также Камилл, 19). В следующем 375 г. Хабрий выступает уже как начальник сухопутного войска. Жители Абдеры во Фракии попросили у афинян помощи против напавших на них диких жителей Дуная — трибаллов. Хабрий отправился в Абдеру, разбил трибаллов и для защиты от новых вторжений оставил здесь гарнизон (Диодор, XV, 36, 1—4).

{84} О походе Тимофея Диодор (XV, 36, 5) сообщает следующее: «Тимофей, вступив в командование флотом, поплыл на Кефаллению и присоединил к Афинам находящийся на ней город; точно также он убедил перейти на сторону афинян и акарнанские города. Далее он заключил дружественный союз с Алкетом, царем молоссов, и вообще присоединил к себе большую часть находящихся в этих местах городов. Затем он победил лакедемонян в морской битве близ Левкады». Договор с Керкирой дошел до нас (афинская надпись, Inscriptiones Graecae, II, № 49). В дошедшем до нас официальном списке союзников Афин (упомянутая уже афинская надпись Inscriptiones Graecae, II, № 17) из названных народов и местностей мы встречаем: Керкиру, акарнанцев, пронцев на Кефаллении (очевидно, вопреки сообщению Диодора, прочие города Кефаллении не присоединились к афинянам. Они присоединились только в 373 г., см. кн. VI, гл. 2, § 33), царя молоссов Алкета и его сына Неоптолема.

О затруднительном денежном положении флота Тимофея говорит также Исократ (XV, 109): «Отправив его вокруг Пелопоннеса, государство ассигновало ему только 13 талантов и дало флот из 50 триэр; несмотря на это, он взял Керкиру — город, владеющий 80 триэрами». Там же (XV, 120): «(Соучастники его похода) знают, что он уже с самого начала войны находится в крайней нужде, так как он ничего не взял у города». Тимофей, сын Конона, ученик Исократа, пользовался огромным влиянием в Афинах, как наследник славы и крупного состояния своего отца[606].

К КНИГЕ ШЕСТОЙ

{1} Славился чисто фессалийской расточительностью — фессалийская роскошь, обусловленная необыкновенным плодородием страны, вошла в поговорку. Ср. Афиней (XIV, p. 662): «По общему мнению фессалийцы превосходят всех греков роскошью в одежде и пище».

{2} Ксенофонт никогда не упускает случая прочесть читателю нравоучительную лекцию о военном искусстве.

{3} Фессалия состояла из целого ряда самостоятельных, но объединенных между собою в союз государств. В случае необходимости вести войну, сообща выбирался диктатор, называвшийся тагом.

В Греции нормальное отношение числа всадников к числу пехотинцев было 1:10 (ср. «Отрывок», приложение, гл. 11); но в Фессалии было чрезвычайно развито коневодство, и вдобавок люди аристократического происхождения здесь служили только в коннице. Поэтому здесь пропорция была иная.

Вполне естественно, что Ксенофонт, участник (а потом и руководитель) похода 10000 греков с Киром Младшим против персидского царя, был одним из носителей идеи объединения Греции под сильной властью с целью покорения персидского царства. Идея эта зародилась в умах греков в конце V века. Так, уже в 411 году Аристофан устами своей Лисистраты («Лисистрата», 1133—1134) говорил:

В IV веке эта идея была главной темой вдохновенных речей Исократа, и наконец Александр Македонский претворил эту мечту в жизнь. Ксенофонт не напрасно влагает свои мысли в уста Ясона: он действительно думал о походе на персидское царство; это подтверждает Исократ в речи к Филиппу (119): «(Ясон) заявлял, что он перейдет на материк Азии и будет воевать с царем».

{4} Скопас — краннонский властитель, был фессалийским тагом во время персидских войн.

{5} Не делают никаких взносов — установленных для членов афинского морского союза.

Был заключен мир в 374 г. По Диодору (XV, 38, 1) посредником и на этот раз был персидский царь. Хотя вообще Диодор путает мир 374 г. с миром 371 г., сообщая два раза одни и те же факты, но в этом ему, кажется, можно верить (Эд. Мейер, Gesch. d. Alt., V, 398).

{6} На этот остров — в укрепленный пункт Нелл, как мы видим из афинской надписи Inscriptiones Graecae, II, 17, где в числе афинских союзников названы «закинфские демократы, находящиеся в Нелле». Диодор называет этот пункт Аркадией; см. цитату ниже.

{7} Занимавшие город — т. е. аристократы; они противопоставляются демократам, занимавшим Нелл.

{8} Ксенофонт рассказывает о событиях 374 и 373 гг. лишь вкратце и без необходимейших подробностей; «ясно, что ему многое надо затушевать, и потому он нарочно многое замалчивает» (Эд. Мейер, ук. соч., V, 400). Приведем для сравнения рассказ Диодора (XV, 45, 46, 1—3): «Во всех государствах Греции вследствие необычайного положения вещей начались волнения; общая анархия послужила причиной для многочисленных переворотов. При этом лакедемоняне оказывали вооруженную поддержку приверженцам олигархического строя, а афиняне — сторонникам демократии. Оба эти государства лишь короткое время соблюдали мир, а затем стали воевать, содействуя близким им по мыслям правительствам и совершенно не считаясь с заключенным ими всеобщим миром. Так, на Закинфе демократия относилась враждебно к лицам, захватившим власть во время спартанской гегемонии, и, мстя им за прежнее, изгнала их всех из города». Здесь в тексте пропуск; очевидно, олигархам удалось вернуться в город, как можно заключить из диодоровского вступления, — при тайном содействии лакедемонян. Вернувшись, они в свою очередь изгнали демократов. «Последние, — продолжает Диодор, — бежали к начальнику афинского флота Тимофею, вступили в его экипаж и сражались вместе с ним. Заручившись таким образом его содействием, они уговорили его высадить их на свой остров; здесь они захватили приморское укрепление, носившее название Аркадии, и сделали его своей базой. При содействии Тимофея они наносили всяческий ущерб сидевшим в городе. Закинфяне обратились с просьбой о помощи к лакедемонянам. Последние сперва отправили послов в Афины, которые выступили с обвинением против Тимофея, но затем, убедившись, что симпатии афинского народа на стороне изгнанников, приступили к снаряжению флота. Экипировав двадцать пять триэр, они послали их под начальством Аристократа на помощь закинфянам».

Одновременно с этими событиями группа сторонников лакедемонян из Керкиры[607] восстала против демократии и обратилась к спартанцам с просьбой прислать флот, обещая им, что Керкира будет передана в их руки. Лакедемоняне, зная, что обладание Керкирой имеет решающее значение в борьбе за владычество на море, не захотели упустить случая овладеть этим городом. Они тотчас же послали в Керкиру двадцать две триэры под командой Алкида. Они сделали вид, будто этот флот направляется в Сицилию, дабы керкирцы приняли их, как друзей; таким способом они надеялись, действуя вместе с изгнанниками, захватить город. Но керкирцы, узнав о замысле спартанцев, усилили охрану города, а также отправили послов в Афины с просьбой о помощи. Афиняне постановили послать подмогу керкирцам и закинфским изгнанникам и в Закинф отправили стратегом Ктесикла, а в Керкиру собирались отправить значительные морские силы.

{9} Он стал крейсировать — Тимофей выехал из Афин в мунихионе (апреле) 373 г.

Подробнее об этом процессе рассказывает нам Псевдо-Демосфен (49, 9 и сл., 22). Обвинителями Тимофея выступили политический оратор Каллистрат (ср. ниже, § 89 и гл. 3, § 3) и знаменитый полководец Ификрат. С другой стороны, в Афины прибыли в качестве свидетелей защиты могущественные друзья Тимофея — царь Алкет Молосский и Ясон Ферский. Из уважения к этим защитникам, а также ввиду общепризнанных заслуг своего отца Конона, Тимофей был оправдан и только устранен от должности; казначей его Антимах был обвинен в хищениях и казнен; имущество его было конфисковано. Известие Диодора (см. цитату ниже, к § 26), будто Тимофей остался в должности стратега, не соответствует действительности.

{10} Привожу для сравнения не имеющий большой исторической ценности рассказ Диодора (XV, 47, 1—6) об осаде Керкиры: «Лакедемоняне назначили стратегом Мнасиппа и отправили его на Керкиру с флотом из 65 триэр и 1500 солдат. Мнасипп поплыл в Керкиру и, соединившись с изгнанниками, проник в гавань. Ему удалось захватить четыре вражеских корабля; остальные три корабля успели приплыть к берегу, где были сожжены самими керкирцами, не желавшими, чтобы они достались врагу. Мнасипп разбил и на суше керкирское войско, занявшее какой-то холм. Всем этим он навел на керкирцев страшную панику. Афиняне уже задолго до этого послали сына Конона, Тимофея, с флотом из шестидесяти кораблей на помощь керкирцам. Прежде чем отправиться на помощь к Керкире, Тимофей поплыл со своим флотом во Фракию; он склонил много городов к союзу с афинянами и увеличил здесь свой флот на 30 триэр[608]. Вследствие этого он не прибыл своевременно на помощь к Керкире. Это вызвало неудовольствие афинского народа, и Тимофей был сперва устранен от должности стратега; но, когда он приплыл в Афины с целой свитой послов от союзных государств и с тридцатью новыми триэрами, причем весь его флот был блестяще оборудован для войны, афинский народ отменил свое решение и снова назначил его стратегом[609]. Затем было снаряжено еще 40 триэр, так что общее число их достигло ста тридцати. Кроме того были сделаны достаточные запасы хлеба, оружия и прочих необходимых в войне вещей. Непосредственное начальствование в предстоящем предприятии афиняне возложили на Ктесикла, выбрав его стратегом и отправив его с 500 воинами на помощь керкирцам. Ему удалось обмануть бдительность врага и приплыть ночью к Керкире. Во время его прибытия среди граждан шла партийная борьба, а военные дела были в крайнем нерадении. Ктесикл заставил керкирцев прекратить внутреннюю рознь, принял все необходимые меры для обороны города и вдохнул мужество в осажденных. Он начал с того, что неожиданно напал на осаждающих и перебил из них около 200 человек. Затем он завязал большое сражение с врагом, в котором пал сам Мнасипп и кроме того еще значительное число воинов. Наконец, он совершил дело, достойное высших похвал: “превратил осаждающих в осажденных”».

{11} Сфагии — три маленьких острова перед мессенским Пилосом.

{12} О взятии в плен флота Дионисия рассказывает также Диодор (XV, 47, 7): «В то время как война на Керкире почти уже закончилась, сюда приплыл афинский флот под командой стратегов Тимофея[610] и Ификрата. Они прибыли слишком поздно, и в них уже не было нужды; единственное достойное упоминания их дело — это захват настигнутых ими сицилийских триэр, посланных Дионисием на помощь лакедемонянам под командой Киссида и Криниппа. Триэры эти в числе девяти были захвачены вместе с экипажем; от продажи пленных было выручено более шестидесяти талантов, которые пошли на уплату жалованья войску». Рассказ этот в подробностях не совпадает с рассказом нашего автора, и, конечно, мы отдадим предпочтение последнему. Зато нет никакого основания не доверять следующему известию Диодора (XVI, 57, 2—3): «В то время как Ификрат находился со своим флотом на Керкире, он настиг в море сиракузские корабли и овладел ими. Корабли эти везли изваяния из золота и слоновой кости, посланные властителем Сиракуз Дионисием в Олимпию и Дельфы. Не зная, как поступить с захваченной добычей, Ификрат отправил запрос в афинское народное собрание. Афиняне приказали ему оставить религиозные умствования и подумать о том, как бы накормить воинов. Вняв решению своих соответственников, Ификрат продал с публичного торга драгоценности, принадлежавшие богам. Тиранн же был крайне разгневан на афинян и написал им такое письмо: “Дионисий афинскому совету и народу…[611] здравствовать. Нет! Так писать грешно, после того, как вы оказались святотатцами и на суше и на море, после того, как вы захватили и изрубили статуи, посланные нами для посвящения богам; после того, как вы кощунственно оскорбили величайших богов — Аполлона Дельфийского и Зевса Олимпийского”».

{13} О разрушении Платей и Феспий Диодор (XV, 46, 4—6) рассказывает следующее: «Платейцы, будучи ревностными приверженцами союза с афинянами и желая отдать свой город последним[612], призывали к себе афинских воинов. Вследствие этого беотархи негодовали на платейцев; желая поспеть в Платею прежде, чем придет помощь от Афин, они немедленно двинулись с значительным войском на платейцев и подошли близко к стенам города. Так как платейцы не ожидали этого нападения, то большая часть их оказалась на полях и была захвачена в плен всадниками[613]; остальные бежали в город. Однако, не имея никаких союзников, они принуждены были принять угодные врагам условия: именно, взяв с собой всю движимость[614], удалиться из города, обязавшись никогда больше на вступать на беотийскую землю. Затем фиванцы разрушили Платеи и предали разграблению Феспии, настроенные враждебно к фиванцам. После этого платейцы бежали вместе с детьми и женами в Афины; здесь за свое благородство они получили права гражданства»[615]. Сопоставляя указания Диодора (XV, 46, 4) и Павсания (IX, 1, 8), разрушение Платей следует отнести к лету 373 г. О возмущении афинян этим поступком беотийцев свидетельствует дошедшая до нас «Платейская речь» Исократа. Это — политическая брошюра, имеющая форму речи, обращенной к афинянам и вложенная в уста платейцам; она содержит исполненную возмущения критику поведения фиванцев. Указанию Диодора, будто Феспии были разрушены, не следует доверять[616]. Он (или его прототип) имел источником наше же место Ксенофонта, но, вследствие незнакомства с государственно-правовой терминологией эллинов (и в частности Ксенофонта), просто не понял его…[617]

{14} Лишившимися самостоятельных учреждений. Беотийский союз представлял собою в эту эпоху чисто демократическое государство. Но, с другой стороны, он был преобразован на началах строгой централизации, по образцу Аттики: отдельные государства лишились своих учреждений, их граждане могли осуществлять свои права, только прибывая в Фивы.

{15} Оставшиеся верными в борьбе с варварами — платейцы и феспийцы, подвергшиеся теперь репрессиям, во время персидских войн были единственными беотийскими государствами, стоявшими на стороне эллинов; сами фиванцы были на стороне персов.

{16} Дадух — жрец, державший факел при жертвоприношении во время элевсинских таинств (см. кн. I, гл. 4, § 20). Это была самая почетная должность на этом празднестве после гиерофанта: она была наследственной в фамилии Каллия.

{17} Вернувшись от царя — очевидно, Ксенофонт не считал удобным упомянуть об этой второй поездке Анталкида в Сузы своевременно, не мимоходом.

{18} По старинному постановлению — во время персидских войн собрание греков наложило такую кару на всех тех своих соплеменников, которые были на стороне персов (Геродот, VII, 132), в числе последних были и фиванцы.

Диодор (XV, 50, 4) так рассказывает об этом конгрессе: «Царь Артаксеркс, видя, что в Греции опять начались смуты, отправил послов, приглашая их прекратить междоусобную войну и заключить общий мир, положив в основу те же принципы, что и в предыдущий раз. Все греки охотно приняли его предложение, и общий мир был заключен всеми государствами, исключая Фив: одних только фиванцев греки не приняли в число участников общего соглашения, так как они хотели превратить всю Беотию в одну синтелию (см. коммент. к кн. IV, гл. 4, § 6), а все были такого мнения, что в мире и клятвах должны участвовать все отдельные города, как самостоятельные члены. Поэтому теперь, как и прежде, они были объявлены вне покровительства мирного договора; Беотия же осталась одной руководимой ими синтелией». Еще интереснее рассказ Плутарха (Агесилай, 27—28): «Все были склонны к заключению мира. Поэтому в Лакедемон сошлись послы от всей Греции для заключения мирного договора. В числе их был Эпаминонд, муж, выдающийся по образованию и научным знаниям, но тогда не проявивший еще себя как стратег. Видя, что все прочие пресмыкаются перед Агесилаем, он один решился выступить с открытой речью, посвятив ее не только интересам фиванцев, но общему благу всей Греции. Он указал на то, что война только увеличивает могущество Спарты, отчего все остальные терпят ущерб; что мир, чтобы быть прочным, должен быть основан на принципах всеобщего равенства и справедливости.

Агесилай, заметив, что Эпаминонд пользуется вниманием и горячими симпатиями присутствующих[618], задал ему вопрос, считает ли он правильным с точки зрения «всеобщего равенства и справедливости», чтобы беотийские города пользовались автономией. Эпаминонд, не задумываясь и не смущаясь, ответил Агесилаю вопросом же, не считает ли тот справедливым, чтобы и города Лаконии получили автономию[619]. Тогда Агесилай в страшном гневе вскочил с места и потребовал, чтобы Эпаминонд заявил определенно, предоставят ли фиванцы автономию беотийским городам. Эпаминонд таким же образом спросил его, предоставят ли спартанцы автономию городам Лаконии. Агесилай был возмущен и охотно ухватился за удобный предлог для того, чтобы немедленно вычеркнуть фиванцев из списка заключивших мирный договор и объявить им войну. Всем прочим грекам он предложил, заключив мир, разойтись по домам; дела, поддающиеся мирному решению, он рекомендовал им разрешить мирным путем, а неподдающиеся — войной, так как очень трудно было найти выход, чтобы уничтожить все трения… Мир этот был заключен в Лакедемоне 14 Скирофориона (16 июля 371 г.)».

Рассказ Диодора (XV, 51, 3), будто Клеомброт с свеженабранным войском двинулся в Беотию из Спарты, не заслуживает доверия. О численности войска Клеомброта мы узнаем из Плутарха (Пелопид, 20): «Клеомброт вторгся с 10000 гоплитов и 1000 всадников». Беотийским войском, пытавшимся не пропустить Клеомброта в Беотию, командовал Эпаминонд (имени которого Ксенофонт умышленно нигде не упоминает). См. Павсаний, IX, 13, 3[620]: «Эпаминонд с частью войска засел позади Кефисского (то же, что Копаидское. — С. Л.) озера, полагая, что пелопоннесцы вторгнутся именно по этому пути. Но лакедемонский царь Клеомброт двинулся по дороге, ведущей на фокейский Амброс, и, убив Херея, которому было поручено охранять здесь проходы, перебил бывший с ним фиванский отряд, перешел через горы и прибыл в беотийские Левктры». Диодор (XV, 52, 2, 7): «Эпаминонд… двинулся со своим отрядом из Фив, имея всего не более 6000 воинов… Заняв расположенные близ Коронеи ущелья, он расположился здесь лагерем».

{19} Противники же — т. е. приверженцы партии, руководимой Агесилаем, которой симпатизировал и сам Ксенофонт (ср. коммент. к кн. V, гл. 3, § 1 и гл. 4, § 16).

{20} Главари фиванцев — о совещании беотархов, на котором было вынесено решение вступить в бой со спартанцами, рассказывают Диодор (XV, 53, 3), Павсаний (IX, 13, 6—7) и Плутарх (Пелопид, 20). Диодор: «Беотархи собрались на совет и обсуждали, остаться ли им на том же месте и вступить в бой с войском, во много раз превосходящим их численностью[621], или отступить, чтобы принять бой в более удобном месте. При этом голоса военачальников разделились пополам: из шести присутствовавших беотархов трое полагали, что нужно удалиться, а остальные трое, что нужно остаться на месте и принять бой. В числе последних был и Эпаминонд. Таким образом беотархи попали в затруднительное положение, и вопрос оставался открытым до тех пор, пока не прибыл седьмой беотарх; Эпаминонд убедил его подать свой голос за поддерживаемое им предложение, и таким образом его мнение было принято». Павсаний приводит и имена беотархов: «Эпаминонд, Малекид и Ксенократ[622] держались того взгляда, что надо немедленно вступить в бой, а Дамоклид, Дамофил и Симангел были против того, чтобы вступить в бой: они предлагали, «заложив»[623] детей и жен в Аттике, готовиться к осаде. К голосам партии Эпаминонда присоединился и голос седьмого беотарха; последний, по имени Вакхилид, до этого времени стоял с гарнизоном на страже проходов через Киферон и только теперь вернулся в лагерь».

{21} Миф этот подробнее излагают Павсаний (IX, 13, 5—6), Диодор (XI, 54, 1—2) и Плутарх (Пелопид, 20). Девиц этих звали Молпия и Иппо; не добившись правосудия в Лакедемоне, отец их Скедас также покончил самоубийством.

{22} Исчезло священное оружие — об этом же рассказывает Диодор (XV, 53, 4).

{23} Махинации фиванских заправил — конечно, все эти предзнаменования сочинены уже после Левктрской битвы беотийскими историографами, и только еще позднее они были приняты на веру греческими рационалистами и истолкованы как «махинации фиванских заправил» (Эд. Мейер, V, 414). Этой рационалистической версии придерживается Диодор, причем он считает все эти предзнаменования делом рук Эпаминонда.

{24} Те, которые не желали сражаться — ср. Павсаний (IX, 13, 8): «Эпаминонд относился подозрительно к своим беотийским союзникам, в особенности же к феспийцам; опасаясь, чтобы они не изменили во время боя, он позволил всем желающим удалиться из лагеря на родину. После этого удалились всей массой феспийцы, а из прочих беотийцев все те, кто был настроен враждебно к фиванцам».

{25} Лакедемонская конница — она впервые возникла только в 424 г. (Фукидид, IV, 55) и всегда пользовалась дурной репутацией.

{26} Деление на боевые единицы собственно лакедемонского войска может быть представлено следующей схемой (по Schomann-Lipsius, Griech. Altertumer, 4 изд., 287 и след.):

Примечания к схеме.

1. Ксенофонт, О государственном устройстве Лакедемона, 11, 4; Гарпократион, s. v. μόρα.

2. Число воинов в каждой боевой единице менялось в зависимости от числа призванных на военную службу. Поэтому, напр., в нашем месте число воинов в эномотии определено в (12 x 3) 36 человек, т. е. 576 чел. в море. Такое же число находим выше (кн. IV, гл; 5, § 12): ок. 600 человек (точнее 602 чел. — 576 рядовых и 26 командиров). Плутарх (Пелопид, 17) определяет мору в 900 чел., Диодор (XV, 32, 1) — в 500 чел.

Схему расположения войск см. на стр. 295.

В Левктрском сражении приняли участие 4 лакедемонских моры (выше, гл. I, § 1), т. е. 2300 чел., а вместе с командирами более 2400 человек. Из них только 700 были спартиаты (ниже, § 15; около 1/5 их служили командирами: «царские сотрапезники», 4 полемарха, конюшие и адъютанты полемарха, кавалерийские командиры и 104 низших пехотных командира). Вся остальная масса собственно лакедемонской пехоты, свыше 1700 человек, состояла из гипомейонов, неодамодов и периэков.

{27} Если они победят часть войска — Ксенофонт умышленно не упоминает о новом блестящем построении войска, введенном Эпаминондом, которому беотийцы и обязаны главным образом победой. Но уже из этой фразы видно, что Эпаминонд не собирался вести войну по принятому шаблону, по которому каждая из сторон выстраивала лучшие свои силы на правом фланге с целью первым делом разбить левое крыло врага и уже после этого напасть на правое с тыла и с фланга: он начинает с нападения на «часть войска, группирующуюся вокруг царя», т. е. на правое крыло врага и, следовательно, сам с отборными фиванцами находится на левом фланге. О введенном им новом строе войска рассказывают Диодор и Плутарх. Диодор (XV, 55, 2): «Отобрав из всего войска наилучших солдат, он их поставил на одну сторону войска, причем он сам взял на себя командование ими в бою. Более слабых воинов он выстроил на противоположной стороне войска и приказал им избегать сражения и при наступлении врага отступать. Поэтому-то он и выстроил войско косым фронтом: он решил, что судьбу боя решит то крыло, на котором были выстроены отборные воины». Там же, § 4: «Войско Эпаминонда одержало верх благодаря доблести и тесной сомкнутости».

Плутарх (Пелопид, 23): «В этом бою Эпаминонд выстроил свое войско косым фронтом, стянув всю массу на левое крыло».

Во всех боях древности фронты войск выстраивались косо; в данном случае фронт назван косым еще и потому, что войско имело на обоих флангах очень различную глубину.

{28} Подобрать Клеомброта — смерть царя в бою была чем-то неслыханным в истории Спарты, так как особа царя усиленно охранялась: наш случай — единственный (Плутарх, Агид, 21).

Ход Левктрской битвы описан у нашего автора крайне односторонне и неверно. Чтобы рассеять впечатление от поражения, он умышленно отвлекает внимание читателя совершенно несущественным для всего положения дел вопросом, был ли во время боя такой момент, когда верх был на стороне лакедемонян. Из того, что лакедемоняне оказались в состоянии подобрать Клеомброта, можно заключить только то, что они некоторое время удерживались на своих местах, но это еще не значит, что они побеждали. Умышленный пропуск Ксенофонта восполняется указанием Плутарха (Пелопид, 23): «Увидя происшедшее (т. е. как Эпаминонд выстроил войско), противники стали перестраиваться: они загибали правый фланг и вели его полукругом, чтобы окружить войско Эпаминонда и обрушиться на него своей массой. В это время из рядов беотийского войска выступил вперед Пелопид со своим отрядом и, приказав своим «тремстам»[624] сомкнуть ряды, устремился бегом и настиг Клеомброта прежде, чем тот успел развернуть свой фланг или снова собрать войско на прежние места и сомкнуть строй; он напал на лакедемонян в то время, когда они еще не заняли своих мест, задвигались и перемещались». Как справедливо замечает Эд. Мейер (ук. соч., V, 414), отряд Пелопида не мог представлять собой отдельно оперирующей боевой единицы; здесь Плутарх, вследствие незнакомства с военным делом, впадает в ошибку. Несомненно, его отряд представлял собой ядро беотийского фланга, который и предпринял описанную у Плутарха победоносную атаку на перестраивавшихся спартанцев.

Рассказ Диодора (XV, 55—56) совершенно невозможен и не соответствует действительности; прибытие Архидама и Ясона, по его рассказу, предшествует Левктрской битве.

{29} Так называемые конюшие (мефиппы) и адъютанты (симфореи) полемарха — о них нам ничего более не известно.

{30} Лакедемонян — т. е. спартиатов и периэков.

{31} Тысячи человек — то же число у Плутарха (Агесилай, 28) и Павсания (IX, 13, 12); по Диодору (XV, 56) их погибло более четырех тысяч, но это несомненно преувеличение. Поставили трофей — битва произошла 5 гекатомбеона (5 августа 371 г.; Плутарх, Агесилай, 28, Камилл, 19).

{32} Гимнопедии — спартанский праздник в честь Дельфийской троицы (Аполлона, Артемиды и Латоны), в который юноши пели, танцевали и занимались гимнастическими состязаниями.

{33} Все те призывные классы — т. е. вообще всех обязанных военной службой лиц, так как лица, пробывшие в войске (т. е. по нашему в запасе) 40 лет, совершенно освобождались от военной службы.

{34} Не пригласили вестника — вестник считался гостем государства; поэтому он обычно приглашался на устраиваемый государством в честь его торжественный обед.

{35} О прибытии Ясона и Архидама Диодор (XV, 54, 5—6) рассказывает следующее (он ошибочно считает, что эти события произошли до Левктрской битвы, а, следовательно, и до смерти Клеомброта): «В это же время на помощь беотийцам прибыло фессалийское союзное войско под командой Ясона, состоявшее из 1500 пехотинцев и 500 всадников. Он убедил беотийцев и лакедемонян заключить перемирие и не вверять себя капризной судьбе.

По заключении перемирия Клеомброт двинулся со своим войском из Беотии и встретился здесь с другим большим войском под командой сына Агесилая Архидама, состоявшим из лакедемонян и их союзников».

{36} Над узким проходом — горы подходили почти к самым берегам Малийского залива: для прохода оставалась лишь узкая дорожка.

Источник Диодора, как мы видели уже, считал поход Ясона в Беотию предшествовавшим Левктрской битве; поэтому разрушение Гераклеи ему пришлось приурочить к походу Ясона в Локриду (XV, 57, 2): «Тиран Фер Ясон, могущество которого все возрастало, отправился походом в Локриду. Он взял, благодаря предательству, Гераклею Трахинскую и выселил ее жителей; территория была отдана в дар этейцам и мелиейцам».

{37} Пифийский праздник — один из самых популярных греческих праздников. Он справлялся каждые 4 года в Дельфах в честь Аполлона и состоял из состязаний (гимнастических, музыкальных и литературных) и жертвоприношений. Первая Пифиада совпадает с 3-м годом 48-й Олимпиады 586 г., поэтому и последующие Пифиады падают на 3-й год по Олимпийскому летоисчислению.

{38} Он сам — т. е.: устранив амфиктионов, которым принадлежало право распорядителей на Пифийских состязаниях.

{39} О смерти Ясона рассказывает также Диодор (XV, 60, 5): «Ясон Ферский… был коварно убит, по свидетельству Эфора, семью юношами, устроившими заговор с целью прославиться, — по свидетельству других писателей, родным братом Полидором».

{40} В течение года — Плутарх (Гальба, 1) дает более точную дату: «Ферского властителя, правившего Фессалией десять месяцев, а затем убитого, Дионисий называл «трагическим тираном», намекая этим на быструю перемену его счастья».

{41} От руки Александра, сына убитого им Полидора: «То копье, которым он убил своего дядю Полифрона, он освятил и убрал венками; он приносил этому копью жертвы, как богу, и нарек его Тихоном» (Плутарх, Пелопид, 29). Противоречащее всему этому указание Диодора (XV, 61, 2) не должно быть принимаемо во внимание, так как здесь мы имеем дело с несомненной ошибкой рукописной традиции (Beloch, Griech. Geschichte, II, 257).

{42} Таков был Александр — о правлении этого безнравственного человека, но одного из могущественнейших людей своего времени, мы узнаем много интересного из трудов Плутарха (Пелопид, 27—29, 31—35) и Диодора (XV, 71, 80). Из Лариссы была изгнана вся аристократия с Алевадами во главе. Беглецы обратились за помощью к правительству Беотии. Пелопид, шедший походом в Македонию, безрезультатно пытался примирить обе партии; во время второго похода в Македонию (на обратном пути) он был, вместе с Исмением, отправлен послом в лагерь Александра и захвачен последним в плен. Передают, что в плену его навещала жена Александра, дочь Ясона, Фива; она восхищалась мужеством Пелопида, и якобы уже тогда у нее созрел план убить мужа. Некоторое время спустя Эпаминонду, прибывшему с войском в Фессалию, удалось путем мирных переговоров убедить Александра освободить пленников. Впоследствии Пелопид снова двинулся с войском в Фессалию, при Киноскефалах он одержал решительную победу над противником, но сам пал в единоборстве с Александром. Это принудило беотийцев прибегнуть к решительным мерам: было выслано большое войско под командой беотархов Малекида и Диогитона. Александр был разбит наголову, принужден стать в подчиненное положение к Беотии и ограничиться Ферами и прилегающими к ним землями; Магнесия и Фтиотида отошли к Беотии; остальная Фессалия превратилась в федеративное государство и вступила в тесный союз с Беотией, причем обязалась выставлять свои контингенты в беотийское войско. Но такое положение вещей продолжалось недолго: вскоре Александр снова приобрел независимость, овладел Магнесией и снова стал предпринимать разбойные набеги на соседние государства.

{43} Рассказ об убиении Александра мы находим также у Плутарха (Пелопид, 35); он не прибавляет никаких интересных подробностей, кроме того, что убийц звали Тисифон, Пифолай и Ликофрон. Александр вступил на престол в 369 г.; как сообщает Диодор (XV, 61, 2), он правил 11 лет; следовательно, его убийство произошло в 358 г. Убийцы были не сыновьями, а пасынками Ясона (Эд. Мейер, ук. соч., V, 480).

{44} Своего любовника — по свидетельству Плутарха (Пелопид, 28) он был младшим братом Фивы.

{45} Пелопоннесцы считают своим долгом — иными словами, спартанцы, невзирая на постановления Анталкидова мира, продолжали смотреть на союзников как на своих подданных, несмотря на то, что афинян они заставили даровать своим союзникам полную независимость. После Левктрской битвы положение совершенно изменилось; во всем Пелопоннесе — в Фигалии, Аргосе и др. городах (Диодор, XV, 40, 58) вспыхнули ожесточенные восстания; былое могущество Спарты отошло в область предания. Афиняне воспользовались создавшимся положением вещей, чтобы занять освободившееся место руководящей державы. Поэтому (вероятно, уже в том же 371 году) они созвали под своим председательством упоминаемый здесь конгресс, на котором присутствовали, по-видимому, и представители Спарты.

{46} Афинянами и союзниками — должно быть, здесь разумеются не только прежние афинские союзники, но вообще все государства, оставшиеся верными условиям Анталкидова мира; афиняне упомянуты отдельно, как руководящая держава.

{47} Марганам и т. д. — в 399 г. спартанцы заставили элейцев даровать независимость этим городам; после Левктрской битвы элейцы снова подчинили или хотели подчинить себе эти города.

{48} О восстании в Тегее Диодор (XV, 59) рассказывает следующее: «...Тегеец[625] Ликомед убедил аркадян устроить общие государственные учреждения и общее народное собрание, состоящее из десяти тысяч человек, предоставив последнему неограниченные правомочия при решении вопросов войны и мира. В Аркадии произошло жестокое междоусобие; для решения разногласий прибегли к оружию, причем много народу погибло и более 1400 бежало частью в Спарту, частью в Паллантий (последних паллантийцы выдали, и они были преданы смертной казни победителями). Бежавшие в Спарту убедили лакедемонян выступить походом на Аркадию».

{49} Феары — высшая правительственная коллегия, игравшая роль высшей административной власти в Тегее.

{50} Здесь изложение нашего автора явно тенденциозно: немыслимо, чтобы партийный вожак вроде Стасиппа стал терять плоды своей победы из сострадания к врагу. Допустимы два предположения: либо ко времени прибытия мантинейцев партия Стасиппа еще не одержала решительной победы (Ю. Белох), либо побежденные не остались в городе, а бежали в Мантинею (Эд. Мейер).

Приблизительно в то же время, когда был основан Аркадский союз, была построена и его новая столица Мегалополь («Большой город») Ксенофонт умышленно умалчивает об этом городе, основанном Эпаминондом; мы узнаем об основании его из Павсания (VIII, 27—28) и Диодора (XV, 72, 4). Павсаний рассказывает следующее: «Мегалополь — самый молодой не только из аркадских, но и вообще из всех греческих городов… Сюда насильно были поселены с разных концов аркадяне… Основателем города по справедливости может быть назван фиванец Эпаминонд, он склонил аркадян к синэкизму и отправил Паммена с тысячью отборных воинов для защиты аркадян на тот случай, если лакедемоняне попытаются воспрепятствовать основанию города. Уполномоченными по постройке города были избраны… Проксен из Тегеи, Ликомед из Мантинеи (и еще 8 лиц). Следующие города были оставлены их жителями по решению Аркадского союза, вследствие рвения к общему делу и вражды к лакедемонянам: (10 городов) Маналии, (6 городов) Евтресии, (5 городов) области эгитов (?), (8 городов) Паррасии, (4 города) аркадской Кинурии, (3 города) объединенных в одно государство с Орхоменом; кроме того так называемая Триполис… Все эти аркадские города, за отдельными исключениями, не нарушили общего постановления и охотно переселились сообща в Мегалополь… Мегалополь был основан путем синэкизма в том же году, когда лакедемоняне потерпели поражение близ Левктр[626], лишь на несколько месяцев позже этого события». Диодор (XV, 72, 4) ошибочно относит основание Мегалополя к 368/7 г.

{51} Поход Агесилая в Аркадию, совершенно ничтожный, не принесший Спарте ни славы, ни выгоды, размалеван Ксенофонтом на одиннадцати параграфах (тогда как поход Эпаминонда в Пелопоннес занимает у него только десять параграфов). Здесь мы находим ряд никому ненужных подробностей, а между тем важнейших, как напр., точного списка племен, сражавшихся с каждой стороны, Ксенофонт не дает. Как видно из намеков нашего же автора (§§ 20, 21), поход этот был простой демонстрацией, имевшей целью поднять упавший дух спартанцев, на что справедливо указывает Плутарх (Агесилай, 30). Много содержательнее краткий рассказ Диодора (XV, 59, 4; 62, 1—3:): «Царь Агесилай с войском и изгнанниками вторгся в Тегейскую область, считая тегейцев виновниками мятежа и изгнания. Он опустошил их страну и шел приступом на городскую крепость, наведя таким образом страх на тех аркадян, которые были против него… В Аркадию лакедемоняне отправили тысячу гоплитов и беотийских изгнанников; всем этим войском предводительствовал Политроп. Последний, прибыв в аркадский Орхомен, охранял этот город, дружественно расположенный к Спарте. Военачальник аркадского войска, мантинеец Ликомед, с войском из пяти тысяч так называемых эпилектов[627], прибыл в Орхомен. Лакедемоняне вывели ему навстречу войско из города; произошло кровопролитное сражение, в котором погиб лакедемонский военачальник и еще около двухсот человек, — остальные, преследуемые врагом, сбежались в город. Несмотря на эту победу, аркадяне, из страха пред могуществом Спарты, не считали себя в силах сразиться с лакедемонянами один на один. Поэтому они присоединили к себе аргивян и элейцев; затем, прежде всего, были отправлены в Афины послы с предложением заключить враждебный Спарте военный союз. Здесь это посольство не имело успеха, и оно отправилось дальше, в Фивы. Фиванцы согласились заключить с ними союз, направленный против Спарты; тотчас же выступило в поход беотийское войско, присоединив к себе союзных локрийцев и фокейцев. Войско это двинулось в Пелопоннес, под предводительством беотархов Эпаминонда и Пелопида; остальные беотархи добровольно уступили им командование над войском, зная военный гений и доблесть этих мужей».

{52} Поход Эпаминонда в Пелопоннес произошел зимой 370/69 г. (а не 369/368 г., как вытекает из Диодора). Ср. Плутарх (Пелопид, 24): «Было как раз время зимнего солнцеворота (т. е. около 22 декабря), осталось немного дней до конца последнего месяца года». И здесь рассказ Ксенофонта страдает излишней сжатостью в существенных фактах и обилием ненужных подробностей; Много содержательнее повествование Диодора (XV, 62, 5; 63, 3, 4; 64, 1—5): «Когда (беотийцы) прибыли в Аркадию, на соединение с ними двинулись всенародным ополчением аркадяне, элейцы, аргивяне и все прочие союзники; собралось больше семидесяти тысяч[628]. Начальники войска, собравшись на совещание, решили идти на самую Спарту и предать опустошению всю Лаконию… Лакедемоняне же, видя, что враги расположились лагерем близ границ Лаконии, также выступили из Спарты всенародным ополчением и двинулись навстречу противнику; их военные силы были ослаблены, но не ослабели их храбрость и духовная мощь. Противники, с Эпаминондом во главе, видя, что страна лакедемонян недоступна и неудобна для вторжения, сочли неразумным, имея такое огромное войско, вторгнуться сплошной массой; они решили разделиться на четыре части и проникнуть в страну по различным путям. Первая часть, состоявшая из беотийцев, отправилась прямым путем на город, именуемый Селласией, и склонила жителей этого города к отложению от лакедемонян. Аргивяне вторглись через границы Тегейской области. Вступив в бой с гарнизоном, охранявшим здесь проходы, они перебили до двухсот человек, в том числе начальника гарнизона спартанца Александра; среди убитых были и беотийские изгнанники. Третья часть, состоявшая из аркадян и имевшая наибольшее число воинов, вторглась в область, называемую Скиритидой, которую охранял Исхолай (в тексте: Исхол), отличавшийся доблестью и военным гением, во главе большого войска… Видя, что вследствие многочисленности врага всякий, который вступит в бой, будет убит… он отобрал воинов младших призывных категорий и отослал их в Спарту, (считая), что они будут полезны отечеству, подвергающемуся смертельной опасности. Сам же он с воинами старших возрастов оставался в строю. Перебив множество врагов, он, наконец, пал вместе со всеми своими воинами, окруженный аркадянами. Четвертую группу составляли элейцы; они проникли через различные другие места и прибыли в Селласию: здесь было приказано сойтись всем отрядам. После того как все войско собралось в Селласии, оно двинулось на самую Спарту, предавая всю страну разграблению и сожжению».

{53} Евбейцы — в 377 г. они принадлежали к афинскому морскому союзу; после Левктрской битвы они, по-видимому, стали союзниками беотийцев.

{54} Рассказ Диодора (XV, 65) об обороне Спарты преувеличенно разукрашен в ущерб истине. Зато Плутарх (Агесилай, 31—33) сообщает много ценных подробностей (наряду с ничего не стоящими анекдотами). Прежде всего, он дает точное число вторгшихся врагов: «не менее сорока тысяч гоплитов; кроме того, войско сопровождало много легковооруженных и даже невооруженных, — с целью грабежа, так что всего вторглось в Лаконию семьдесят тысяч человек». Далее мы узнаем, что переправа через Еврот на виду у Спарты не удалась потому, что «вследствие обилия снегов на горах Еврот выступил из берегов и разлился, как никогда, его ледяная вода делала крайне затруднительной переправу фиванцев вброд». Положение спартанцев, оказывается, усугублялось тем, что, по случаю вторжения фиванцев, в городе поднялись восстания (21, 22). По справедливому замечанию Плутарха, своим спасением Спарта обязана тому, что Агесилай не поддался провокации фиванцев и, несмотря на свое честолюбие, уклонился от решительного боя.

{55} Алея — какое-то старинное спартанское божество, впоследствии (уже на заре греческой истории) отожествленное с Афиной, так что «Алея» стало эпитетом Афины в Спарте. Упоминаемый здесь храм, по-видимому, находился на дороге из Спарты в Ферапну (Павсаний, III, 19, 7).

О поведении спартанских женщин рассказывает также Аристотель (Политика, II, 6, 7): «Они не приносили никакой пользы, которую обычно оказывают женщины в других (теснимых неприятелем) городах, но вносили еще большую сумятицу, чем враги».

{56} Правительство постановило объявить гелотам — эта мера объясняется тем, что периэки, составлявшие главную массу войска, отпали к врагу.

{57} Эпидаврцы, пелленцы и некоторые другие — полный список союзников Спарты дан ниже, кн. VII, гл. 2, § 2.

{58} Земледержитель — эпитет Посейдона.

{59} Дом Тиндаридов — старинное здание в Спарте, в котором, по преданию, некогда жили сыновья Тиндарея, Кастор и Полидевк.

{60} Подобно тому как по пути в Лаконию, находясь в Аркадии, Эпаминонд содействовал организации Аркадского союза и основанию Мегалополя, точно так же, узнав об отпадении от спартанцев периэков и гелотов, он воспользовался случаем вторгнуться в Мессению, восстановить утраченную ею в незапамятные времена независимость и основал новую, крепкую столицу, получившую название этой страны, на месте прежней Ифомы (Диодор, XV, 66). Ксенофонт умышленно умалчивает об этом.

{61} На котором как раз присутствовали — умышленное извращение, которое опровергается указанием нашего же автора в § 46: спартанские послы прибыли специально с просьбой о помощи. Ср. также указание Диодора (XV, 63, 1): «Лакедемоняне потеряли многих из граждан младших призывных категорий в злополучной Левктрской битве, а также лишились значительного количества их в других неудачных битвах; они были принуждены ограничиться немногочисленным гражданским ополчением. Вдобавок из их союзников одни отпали, а другие ощущали недостаток в людях вследствие тех же причин. Поэтому они попали в безвыходное положение и принуждены были обратиться за помощью к афинянам… Нельзя себе представить более тяжелой нужды и несчастья, чем то, которое смогло вынудить лакедемонян обратиться за помощью к их злейшим врагам».

{62} Были теснимы мессенянами — во время 3-й Мессенской войны, в 464—455 г. (Фукидид, 1, 102).

{63} Не допустили, чтобы аргивяне остались непогребенными. Сыновья Эдипа, Этеокл и Полиник, после изгнания отца стали спорить за фиванский престол. Младшему удалось захватить царскую власть.

Старший бежал в Аргос и во главе аргосского войска обложил фиванский акрополь Кадмею. В происшедшей схватке аргивяне были разбиты; оба брата пали в поединке. По распоряжению нового фиванского царя Креонта предан погребению был только Этеокл. Полиника и его войско запрещено было хоронить под страхом смерти. Полиник был похоронен своей сестрой Антигоной, а относительно аргивян это запрещение было снято под давлением афинского царя Фесея, приславшего по просьбе аргосского царя Адраста свое войско к стенам Фив.

{64} Вы обуздали наглость Еврисфея. Родоначальники спартанских царских родов, сыновья Геракла, были всячески преследуемы Еврисфеем; он изгнал их из Пелопоннеса. Их радушно приняли афиняне; они вступили в бой с Еврисфеем и благодаря афинской помощи разбили его наголову (Диодор, IV, 57).

{65} Афиняне стали совещаться — одним из представителей антиспартанской партии был поэт Ксеноклид, главным сторонником союза со Спартой был упомянутый уже оратор Каллистрат («вы послушались Каллистрата и спасли лакедемонян». Псевдодемосфенова речь против Неэры, 27).

{66} Было решено и т. д. ср. Диодор (63, 2): «Великодушный и человеколюбивый афинский народ, не убоявшись фиванского могущества, решил прийти всенародным ополчением на помощь лакедемонянам, которым грозила опасность быть порабощенными. Они назначили военачальником Ификрата и послали его с войском из граждан младших призывных категорий в числе двенадцати тысяч».

{67} Вызвало нарекания — см. коммент. к § 51.

К числу причин, заставивших Эпаминонда отказаться от мысли разрушить Спарту и удалиться из Пелопоннеса, надо отнести, во-первых, то, что разрушение ее было невыгодно Беотии, так как чересчур усиливало Аркадский союз (Полиэн, II, 3, 5); во-вторых, к Спарте уже прибыли значительные подкрепления и ожидалось прибытие афинян. Диодор (XV, 65, 5): «На помощь лакедемонянам прибыло 4000 воинов от союзников. Сюда надо еще прибавить тысячу только что освобожденных гелотов, двести беотийских изгнанников; кроме того, лакедемоняне призвали немало народу из соседних городов, и таким образом составилось войско, готовое выйти против врага. Они собрали и обучали все это войско; со дня на день они становились все смелее и готовились вступить в бой за существование своего государства». Весь пелопоннесский поход Эпаминонда продолжался 85 дней — Диодор (XV, 67, 1); по Плутарху (Пелопид, 25) — 4 месяца, но это неверно, так как он и начался и кончился зимою.

{68} Все это рассуждение об Ификрате сплошной сарказм: Ксенофонт хочет дать понять читателю, что Ификрат имел в виду только демонстрировать содействие, а не оказывать действительную помощь спартанцам. Вероятно, Ификрат действовал так не по собственному усмотрению, а по тайному предписанию афинского правительства (Эд. Мейер, ук. соч., V, 426). Эта политика, действительно, принесла желанные плоды: лакедемоняне принуждены были вторично «отправить в Афины посольство из виднейших спартиатов и заключить соглашение относительно гегемонии, — чтобы на море властвовали афиняне, а на суше лакедемоняне. Но вскоре после этого гегемония была сделана общим достоянием обоих государств» (Диодор, XV, 67, 1); подробнее об этом совещании в кн. VII, гл. I, §§ 1—14. Указание того же автора (XV, 65, 5), будто афиняне пришли в Пелопоннес слишком поздно и им нечего уже было делать, безусловно ошибочно.

{69} Близ Кенхрей — ср. Плутарх (Пелопид, 24): «Возвращаясь на родину и проходя мимо Кенхрей, они победили афинян, пытавшихся защищать теснины и препятствовать их продвижению».

К КНИГЕ СЕДЬМОЙ

{1} В следующем году — в 369/8 г. Это не совсем точно; описываемые здесь события охватывают все лето, следовательно, и последние месяцы 370/369 г.

Об этом совещании рассказывает и Диодор (XV, 67, 1). Его указание процитировано в коммент. к кн. VI, гл. 5, 51.

{2} Ваш совет уже дал одобрение — всякое предложение, вносившееся в народное собрание, должно было быть предварительно внесено на рассмотрение совета, снабжавшего его своими примечаниями и резолюцией, не обязательной, однако, для народного собрания, бывшего единственным решающим органом.

{3} Кефисодот — вероятно, знаменитый оратор, происходивший из дема Керамы, бывший наиболее популярным политическим оратором до Демосфена (Демосфен, прот. Лептина, 150).

{4} Гоплитов и всадников, набиравшихся исключительно из полноправных граждан.

{5} Выступили походом в Коринф — ср. Диодор (XV, 68, 1—3): «Аркадяне, аргивяне и элейцы на общем совещании решили идти походом на лакедемонян; они отправили посольство к беотийцам с предложением принять участие в этой войне. Беотийцы послали семь тысяч пехотинцев и двести всадников под предводительством Эпаминонда и других беотархов. Узнав, что беотийское войско идет в Пелопоннес, афиняне также послали свое войско, назначив стратегом Хабрия. Он двинулся в Коринф, присоединил к себе мегарские[629], пелленские, а затем и коринфские контингенты и, таким образом, составил войско из десяти тысяч человек. Вскоре прибыли в Коринф лакедемоняне и прочие союзники, так что всего собралось не менее двадцати тысяч воинов. Было решено укрепить проходы, чтобы воспрепятствовать беотийцам вторгнуться в Пелопоннес. Вся местность, начиная от Кенхрей и кончая Лехеем, была перегорожена частоколами и глубокими рвами. Работа быстро подвигалась вперед, благодаря обилию рабочих рук и усердию воинов; вся местность была перегорожена прежде, чем беотийцы успели прибыть».

{6} Затем они выступили против лакедемонского гарнизона — рассказ Ксенофонта здесь заслуживает полного доверия, несмотря на то, что он значительно расходится с повествованием Диодора (XV, 68, 4—5) и Павсания (IX, 15, 4). Так, Павсаний рассказывает следующее: «...Эпаминонд победил лакедемонян в битве близ Лехея, а вместе с ними ахейских пелленцев и афинян, прибывших из Афин под предводительством Хабрия». По Диодору, Эпаминонд вызывал противников выйти с ним в открытый бой, но они убоялись: тогда он перешагнул через заграждения, сразился лицом к лицу с врагом и разбил его наголову.

{7} Пошли приступом на Сикион и Пеллену. Ксенофонт умалчивает о том, что эти города не только подверглись приступу, но и были взяты; это ясно из его дальнейшего рассказа (§§ 22 и 44 этой главы; гл. 2, § 1 и сл., 11 и сл.). Ср. также Диодор (XV, 69): «Эпаминонд тотчас же выступил в поход на Трезену и Эпидавр; ему не удалось овладеть этими городами, так как в них был очень сильный гарнизон, территорию же их он предал разграблению. Кроме того, ему удалось покорить Сикион, Флиунт[630] и еще некоторые города, наведя на них панику».

О бое под Коринфом рассказывает также Диодор (XV, 69); по его версии в первой стычке беотийцы разбили коринфян и даже вторглись вслед за ними в город, откуда были изгнаны Хабрием; в дальнейшем рассказ Диодора совпадает с рассказом нашего автора.

{8} С «отборным отрядом» — то же, что «триста», см. коммент. к VI, 4, 13.

{9} Помощь от Дионисия — Диодор (XV, 70, 1) рассказывает об этом следующее: «Из Сицилии приплыло в Коринф две тысячи кельтов и иберов, посланных на помощь лакедемонянам тиранном Дионисием; они получили жалованье вперед за пять месяцев».

{10} Вернулись на родину — в сентябре 369 года, Диодор (XV, 70, 1): «Удостоившись почестей от лакедемонян, они отплыли на исходе лета назад в Сицилию».

{11} Ликомед — о нем см. коммент. к кн. VI, гл. 5, § 4.

{12} Природные жители — ср. Геродот (V, 8, 73): «Пелопоннес населен семью племенами. Из них только два — природные племена этой страны и живут в ней искони — аркадяне и кинуряне».

{13} В вооруженной помощи — т. е. в наемниках. Значительная часть аркадян служила наемниками в разных греческих государствах. Это даже вошло в пословицу — про человека, который работает на других (по-русски: «льет воду на чужую мельницу»), говорили, что он «поступает как аркадяне».

{14} Что они аркадяне — таковыми они, действительно, были, по генеалогии их героев-родоначальников (Трифил был сыном Аркада, Полибий, IV, 77).

{15} Ариобарзана — по Диодору (XV, 70, 2) Филиск был прислан самим царем Артаксерксом.

{16} Господство над Мессеной — Диодор (в том же месте) заблуждается, говоря, что мир не состоялся, так как фиванцы не хотели признать независимости беотийцев: он спутал этот конгресс с конгрессами, бывшими до Левктрской битвы, после которой, конечно, никто не осмелился бы предъявлять фиванцам такие требования.

{17} Большое наемное войско. — Диодор (там же): «Филиск оставил лакедемонянам две тысячи отборных наемников, выдал им жалованье вперед и удалился в Азию».

{18} К Архидаму — ср. Плутарх (Агесилай, 33): «Сам Агесилай из-за старости отказался уже от участия в походах. Поэтому его сын Архидам» и т. д.

{19} С просьбой о помощи — в действительности причиной отступления Архидама было, конечно, не только это заявление, но и желание уклониться от решительного сражения.

{20} Смотреть друг другу прямо в глаза — ср. Плутарх (Агесилай, 33): «Говорят, что до этой битвы мужья не решались прямо взглянуть на жен, стыдясь своего поражения».

Об этой битве рассказывают также Плутарх и Диодор. Плутарх (Агесилай, 33): «С войском, пришедшим ему на помощь от тиранна из Сицилии, Архидам победил аркадян в так называемой Бесслезной битве (в ней из воинов Архидама не было убито ни одного, а врагов было уничтожено очень много)». Диодор (XV, 72, 3): «Между лакедемонянами и аркадянами произошла большая битва, в которой лакедемоняне одержали блестящую победу. После Левктрского поражения это был их первый, неожиданный успех: в этой битве аркадян пало более десяти тысяч, а из лакедемонян — ни одного. Додонские жрицы заранее предсказали, что эта битва будет бесслезной для лакедемонян». Гром и молния при ясном небе считались важнейшим предзнаменованием; точно так же всякие предзнаменования, появлявшиеся с правой руки, считались счастливыми, с левой — несчастными.

{21} [Потомком которого считался Архидам]. Это — безусловно вставка читателя поздней эпохи: для греков эпохи нашего автора Архидам не «считался», а был потомком Геракла, наравне с прочими спартанскими царями; Ксенофонт не стал бы сообщать о таком общеизвестном факте.

{22} Все залились слезами — ср. Плутарх (Агесилай, 33): «Эта победа была самым лучшим доказательством того, как обессилела Спарта. Прежде победа над врагами считалась таким естественным и обычным делом, что в честь ее не приносили никаких жертв, кроме петуха; пришедшие из сражения не испытывали особенной гордости, и весть о победе никого даже чересчур не радовала… В этот же раз, когда получилась весть о победе, а затем прибыл Архидам, никто уж не мог удержаться от выражения своих чувств: первым встретил его отец в слезах радости вместе со всем правительством; множество стариков и женщин спустилось к реке, подымая руки и благодаря богов».

{23} О посольстве Пелопида в Сузы рассказывают также Диодор (XV, 81, 3; некролог Пелопиду) и Плутарх (Пелопид, 30). Известие Диодора — лишь краткая ремарка; рассказ Плутарха — малоинтересный панегирик Пелопиду; здесь рассказывается, как персы восхищались и прославляли его.

{24} Мотивируя свое решение — несколько иначе рассказывает об этом Плутарх (Пелопид, 30): «Узнав, что от лакедемонян и афинян отправились послы к великому царю для соглашения о военном союзе, фиванцы также отправили к царю послом Пелопида».

{25} Лакедемонянин Евтикл — вместе с ним при дворе царя находился и Анталкид; с Пелопидом же в качестве посла от Беотии отправился также фиванец Исмений (Плутарх, Артаксеркс, 22).

{26} Панкратий — сложное состязание, в котором кулачный бой соединялся с борьбою.

{27} Весь этот параграф дышит сарказмом по адресу беотийцев: «Пред персами им было чем похвалиться, говорит Ксенофонт, в деле измены греческому делу они не имели соперников».

{28} По Плутарху (Пелопид, 30) предложенные Пелопидом условия были следующие: 1) чтобы все греки были автономными, 2) чтобы Мессена продолжала существовать, 3) чтобы фиванцы носили титул исконных друзей персидского царя.

{29} Плутарх в «Артаксерксе», 22, стоит на той же точке зрения, что и Ксенофонт, считая причиной казни Тимагора полученные им в Персии взятки: «(Артаксеркс), получив от афинянина Тимагора через своего секретаря Белурида секретное письмо, обрадовался и дал ему десять тысяч дариков и т. д. За взяточничество афиняне осудили Тимагора на казнь». В «Пелопиде», 30, он становится на более правильную точку зрения, указывая, что если Тимагор и взял посул от персидского царя, то, во всяком случае, не это было причиной его казни: «Афиняне предали Тимагора смерти. Если бы причиной приговора было чрезмерное изобилие полученных им даров, то это было бы правильно и справедливо… Но, по-видимому, афинян возмутило здесь не взяточничество… им было тягостно, что фиванцы имели во всем успех».

Дипломатическая победа фиванцев была причиной смерти не только афинянина Тимагора, но и спартанца Анталкида (Плутарх, Артаксеркс, 22): «(Царь) так пренебрежительно отнесся к Анталкиду, так уничтожал и оскорблял его, что на обратном пути он, из-за насмешек врагов и страха пред эфорами, лишил себя жизни».

{30} Царь пренебрег аркадянами — Из § 26 вы видели, что, с одной стороны, между аркадянами и элейцами шел спор из-за пограничных областей; с другой, отношения между аркадянами и фиванцами были крайне недоброжелательными. Очевидно, решение спора о границах было передано царю, и он, в угоду фиванцам, решил его в пользу элейцев (Эд. Мейер, ук. соч., 444).

Описываемые здесь события произошли в 367 г.

{31} Третий поход Эпаминонда в Пелопоннес Диодор (XV, 75, 1) справедливо считает событием одновременным с посольством в Сузы и рассказывает о нем следующее: «Фиванец Эпаминонд, вторгшись с войском в Пелопоннес, подчинил Ахайю и еще некоторые государства и освободил от ахейских гарнизонов Димы, Навпакт и Калидон»[631].

{32} О событиях в Сикионе Диодор (XV, 70, 3) сообщает следующее: «В то же время (т. е. в 369/8 г.) сикионец Евфрон, человек отважный и отчаянный, решил при содействии аргивян захватить тиранническую власть. Удачно устроив государственный переворот, он отправил в изгнание сорок самых богатых сикионян, конфисковав в казну их имущество. Получив таким образом в свое распоряжение огромную сумму денег, он нанял наемников и сделался полновластным господином города».

{33} Вся эта глава посвящена событиям из истории Флиунта с Левктрской битвы до 366 г. Эти события играли весьма второстепенную роль в общем ходе войны; Ксенофонт рассказывает о них с дидактической целью.

{34} Диодор (XV, 69, 1) сообщает, что Флиунт был взят в этот раз; из нашего места мы видим, что это неверно.

{35} Внутреннюю часть акрополя — эта внутренняя часть имела весьма значительное пространство: кроме нивы, о которой говорится ниже (§ 8), здесь находилась также священная роща с храмом Ганимеды-Гебы и святилище Деметры (Павсаний, II, 13, 3—5).

{36} В § 5 были названы аркадяне к элейцы и не были упомянуты аргивяне; здесь, наоборот, указаны аркадяне и аргивяне и не названы элейцы. Вероятно, в обоих случаях мы имеем дело с простым пропуском.

{37} В следующем году — т. е. в 368 г.

{38} Был и еще поход на Флиунт — в 367 г.

{39} Начальником фиванского отряда, т. е. одним из тех лиц, которых выше, гл. 1, § 43, Ксенофонт по аналогии называет гармостами.

{40} Под командой Харета — ср. Диодор (XV, 75, 3): «Флиунтцы воевали с аргивянами и были лишены подвоза продуктов. На помощь им пришел посланный афинянами стратег Харет с войском. В двух битвах он разбил аргивян; флиунтцы снова оказались в безопасности, и Харет вернулся в Афины».

До сих пор пелленцы фигурировали в числе врагов лакедемонян; ниже (4, 17) указано, что они перешли на сторону последних. Из нашего места ясно, что этот переход произошел уже до 367 года.

{41} На агоре — хоронить внутри городской черты воспрещалось. Такой чести удостаивались лишь в особо исключительных случаях самые популярные граждане (с разрешения Дельфийского оракула, как было при смерти знаменитого согражданина Евфрона, Арата, — Плутарх, Арат, 53).

{42} Ороп, лежавший между Аттикой и Беотией, был предметом постоянных споров между этими двумя государствами.

{43} Изгнанниками — изгнанными в 377 г. аристократами, нашедшими приют у эретрийского тиранна Фемисона. Рассказ Ксенофонта здесь грешит умышленной туманностью; гораздо яснее Диодор (XV, 76, 1): «Тиранн Эретрии Фемисон захватил Ороп. Этот город, принадлежавший до тех пор афинянам, он потерял самым неожиданным образом: когда афиняне пошли на Ороп с войском, много превышающим силы Фемисона, фиванцы пришли к нему на помощь, и он позволил им временно оккупировать Ороп; но затем они не отдали его обратно». Произошло это в 367/66 г.

{44} Недовольны союзниками — весьма правдоподобное толкование конца § 1 у Эд. Мейер (ук. соч., V, 447): «(В войне за возвращение Оропа) афиняне рассчитывали на помощь своих пелопоннесских союзников. Однако, последние не имели ни желания, ни достаточных сил для наступления на Беотию; поэтому они утешили афинян тем, что в будущем они потребуют третейского суда, а до тех пор пусть Ороп остается в руках Фив. Афиняне совершенно разочаровались в своих союзниках: они, ведь, так ревностно поддерживали пелопоннесцев в течение всего предыдущего времени, а теперь те не помогли им в крайней нужде».

К этому миру, несомненно, примкнули и афиняне с их союзниками. Только лакедемоняне оставили открытым вопрос о мире: они не могли подписать мирного договора, так как не желали санкционировать отложения Мессены. Таким образом наступил всеобщий мир; посредником и на этот раз выступил персидский царь. Вот что рассказывает об этом мире Диодор (XV, 76, 3): «В это же время (в 366/5 г.) персидский царь отправил посольство в Грецию и убедил греков прекратить военные действия и заключить между собой всеобщий мир. Так окончились войны, известные под названием Лаконской и Беотийской и продолжавшиеся более пяти лет, если относить начало их ко времени Левктрской битвы». О поведении Спарты рассказывает также Плутарх (Агесилай, 34): «(Лакедемонянам было очень тяжело то, что отложилась Мессения). Вот почему Агесилай не принял предложенного фиванцами мира».

{45} Приблизительно в это же время — в конце 366 или в начале 365 г.

Дионисий I скончался в 367 г., и на престол вступил его сын Дионисий II.

{46} Покорили Ласион — об этом столкновении элейцев с аркадянами рассказывает также Диодор (XV, 77, 1—4): «(В 365/4 г.) в то время, как вся Эллада наслаждалась благами мира, снова вспыхнули между некоторыми из государств войны и неожиданные государственные перевороты. Аркадские изгнанники, отправившись в поход из Элиды, захватили в так называемой Трифилии укрепленный пункт, известный под названием Ласиона. Уже с давних пор аркадяне и элейцы враждовали из-за Трифилии. Власть над Трифилией переходила поочередно из одних рук в другие, в зависимости от того, на чью сторону склонялось военное счастье. В это время Трифилией владели аркадяне, но элейцы отобрали ее у них под предлогом заступничества за изгнанников. Выведенные этим из себя аркадяне сперва отправили посольство с требованием вернуть укрепление; когда же никто не обратил внимания на их заявление, они призвали на помощь отряд союзных афинян и вместе с ним выступили походом на Ласион. Элейцы со своей стороны выступили на помощь изгнанникам. Вблизи Ласиона произошла битва; так как аркадяне во много раз превосходили численностью противников, элейцы были разбиты и потеряли более двухсот воинов. Это было только начало, после которого вражда между аркадянами и элейцами получила еще более ожесточенный характер: аркадяне, воодушевленные успехом, тотчас же пошли походом на Элейскую область и овладели городами Марганами и Кронием, а также Кипариссией и Корифасием».

Ласион уже в 399 г. оспаривался аркадянами у элейцев; см. кн. III, гл. 2, § 30.

{47} Отряд трехсот — очевидно это был, как и фиванский «отряд трехсот», отряд отборной гвардии.

{48} Акрорейцев — жителей гористой местности в северной Элиде, вблизи границ Аркадии и Ахайи.

{49} Кроний, т. е. холм Кроноса, примыкает с севера к Альтии, священному участку Олимпийского Зевса.

{50} Сторонниками демократического строя — очевидно, и пелленские демократы были в союзе с аркадянами.

{51} В это время — в 364 году.

{52} Скиритиде — очевидно принадлежащей теперь к Аркадскому союзу. Прежде она принадлежала Лакедемону (кн. V, гл. 2, § 24 и кн. VI, гл. 5, § 24).

{53} Внешняя ограда — аркадяне обнесли город двумя рядами осадных сооружений: внутренняя окружала непосредственно холм, на котором находился город; внешняя ограда служила для защиты осаждающих от нападения извне. Она окружала лагерь осаждающих, проходя всюду по равнине и только в одном месте подымаясь на обращенный к Кромну склон лежащего невдалеке от города холма. Если бы Архидам овладел оградой в этом месте, то он занял бы позицию, господствующую над лагерем осаждающих.

{54} Эпаритов — так называлось состоявшее из 5000 чел. (по Диодору, XV, 62 и 67) отборное наемное войско Аркадского союза.

{55} Длинным флангом — в каких случаях надо выстраивать войско таким образом, указывает наш автор в своем трактате о коннице («Гиппархике», IV, 3).

{56} О праздновании 104-й Олимпиады под руководством жителей Писы рассказывает несколько по-иному Диодор (XV, 78; предпочтение следует отдать рассказу Ксенофонта): «(В 364/3 г.) 104-я Олимпиада праздновалась под руководством жителей Писы и аркадян; в ней победителем в беге оказался афинянин Фокид. В этом году жители Писы, вспомнив о былом величии их отечества и опираясь на старинные мифологические сказания, объявили, что им по праву принадлежит руководство общеэллинскими олимпийскими торжествами. Считая указанное время наиболее подходящим для того, чтобы оспаривать руководство состязаниями, они заключили союз с аркадянами, бывшими во вражде с элейцами, и при их содействии выступили против элейцев, только что приступивших к устройству состязаний. Элейцы выступили против них всенародным ополчением, и завязалась жаркая битва. Свидетелями ее были собравшиеся на торжество греки. Находясь в полной безопасности, они восседали с венками на головах и спокойно приветствовали подвиги доблести, проявляемые обеими сторонами. Наконец, победили жители Писы и стали руководить состязанием. Впоследствии элейцы не упоминали этой Олимпиады в списке Олимпиад, так как, по их мнению, руководительство в ней было захвачено противозаконно, насильственным путем». Последнее указание встречаем и у Павсания (VI, 4, 2): «Сто четвертой Олимпиады, в которой впервые оказался победителем Сострат, элейцы не упоминают в списке Олимпиад, так как не они были распорядителями в этом состязании, а вместо них — жители Писы и аркадяне». Ср. там же, 22, 3.

{57} Олимпийский год — 104-я Олимпиада, см. вышеприведенные цитаты. Олимпийские состязания начинались в первое полнолуние после летнего солнцеворота.

{58} Им принадлежало заведывание святилищем. По Страбону (VIII, p. 355) и первоначально святилищем заведовали элейцы; в руках жителей Писы заведывание находилось лишь с 676 по 572 г. (прибл.).

{59} Пентатла — пентатл представляет собою цикл из пяти видов состязаний, из которых первые четыре были различными видами бега, а пятый — кулачный бой. Победителем в пентатле считался тот, кто выиграл наибольшее число из 5 состязаний. Поэтому пред началом пятого состязания шансы конкурентов уже более или менее определялись; напр., если были кандидаты, имевшие 3 выигранные состязания, то выигравшие только одно устранялись и не принимали участия в пятом состязании, так как даже в случае победы в этом состязании они не догнали бы своих соперников.

{60} Между нею и алтарем — подробное описание этого огромного алтаря, сооруженного из прессованной золы сожженных жертвенных животных, дает Павсаний (V, 13, 8 и сл.).

{61} Альтии — так называлась внутренняя часть участка, посвященная непосредственно Зевсу (храм Зевса с примыкающею рощею, дворами и службами). Ср. Павсаний (V, 10, 1).

{62} О распадении Аркадского союза на две враждебные партии рассказывает также Диодор (XV, 82, 1—4; пользование сокровищами Олимпийского храма он ошибочно приписывает мантинейской, а не тегейской партии): «(В 363/2 г.) аркадяне с жителями Писы сообща руководили олимпийскими состязаниями, взяв в свои руки власть над святилищем и находившимися в нем сокровищами. Немало вкладов мантинейцы употребили на собственные нужды; поэтому виновники этого беззакония прилагали все старания, чтобы война с элейцами продлилась, так как в случае наступления мира им пришлось бы дать отчет в истраченных суммах. Так как остальные аркадяне желали заключения мира, — они вступили в междоусобную борьбу со своими одноплеменниками. Возникли две партии; во главе одной из них стали тегейцы, во главе другой — мантинейцы. Вражда между обеими партиями все увеличивалась, дойдя, наконец, до вооруженного столкновения. Тегейцы отправили послов к беотийцам с просьбой прислать им подмогу, и беотийцы послали им на помощь значительное войско под предводительством Эпаминонда. Тогда мантинейцы, убоявшись войска и прославленного военной доблестью Эпаминонда, отправили послов с просьбой о союзе к самым заклятым врагам беотийцев — к афинянам и лакедемонянам; это посольство имело успех». Мы видим, что и олигархический Ксенофонт и демократически настроенный источник Диодора не ищут более глубоких, внутренних причин для объяснения распада Аркадского союза; Ксенофонт видит единственную причину в сребролюбии вожаков демократии и боязни их за собственную жизнь; источник Диодора, искажая факты, бросает это же обвинение мантинейцам, главарям аристократической партии.

{63} Послы от эпаритов — как указывал наш автор в гл. 4, § 34, теперь эпариты состояли уже преимущественно не из наемников, а из влиятельнейших граждан. О походе Эпаминонда в Спарту рассказывают также Диодор (XV, 82 и сл.), Плутарх (Агесилай, 34), Юстин (VI, 7) и Полибий.

{64} Выступил в поход — в 362 г.

{65} Его противниками — т. е. жителями прежде порабощенных Александром, а затем освобожденных беотийцами городов.

{66} Выступил из Немей — Диодор (XV, 72, 5) ничего не знает о стоянках Эпаминонда в Немее и Тегее; по его версии Эпаминонд двинулся на Спарту из Мантинейской области: «Лакедемоняне, как ближайшие соседи, тотчас же выступили походом в Аркадию; в то же время и Эпаминонд, выступив вперед со своим войском и находясь в небольшом расстоянии от Мантинеи, узнал от местных жителей, что всенародное ополчение лакедемонян предает опустошению Тегейскую область».

{67} Счастливым — ср. Диодор (XV, 82, 6): «Он замыслил славный подвиг, но судьба противодействовала ему».

{68} Повел войско — ср. Полибий (IX, 8): «Приказав войску пообедать в обычное время, Эпаминонд с наступлением сумерек двинулся в поход».

{69} Критянин — ср. Плутарх (Агесилай, 34): «Агесилаю донес об этом, по словам Каллисфена, феспиец Евтин, по Ксенофонту же какой-то критянин. Агесилай немедленно послал в Спарту конного гонца с этим известием, а через короткое время явился туда сам». Гораздо фантастичнее рассказ Диодора (XV, 82, 6), по словам которого Агесилай остался в Спарте, а предводителем выступившего в Аркадию спартанского войска был Агис (sic! так звали предшественника Агесилая, умершего уже в 399 году). «Лакедемонский царь Агис, подозревая хитрый замысел Эпаминонда и хорошо умея предвидеть будущее, отправил в Спарту критян-курьеров; они опередили Эпаминонда и известили оставшихся в Спарте, что беотийцы идут напрямик в Лакедемон, желая разорить город, и что сам царь с величайшей поспешностью идет на помощь отечеству. Он предложил оставшимся в Спарте охранять город и ничего не страшиться, так как скоро он явится на помощь».

{70} Он взял бы город — ср. Диодор (XV, 83, 1): «Если бы нападение Эпаминонда не было обнаружено заранее, ему удалось бы незамеченным вторгнуться в Спарту».

{71} На ровном месте — здесь Ксенофонт в своем стремлении прославить доблесть Спарты, по-видимому, впадает в преувеличение. Правдоподобнее рассказ Диодора (XV, 83, 2—4): «Агесилай… со всевозможным тщанием позаботился об охране города. Детей старшего возраста и стариков он расставил на крышах домов, приказав им отражать пытающихся напасть на город; сам же он выстроил под своей командой воинов цветущего возраста и распределил их по проходам и теснинам, ведущим к городу; он преградил все те места, через которые можно было подойти к городу, и спокойно ждал наступления врага. Разделив на много частей свое войско, Эпаминонд вел нападение в одно и то же время в разных местах; увидев настроение спартанского войска, он сразу понял, что спартанцы были предупреждены о его прибытии; однако, он по очереди сражался со всеми отрядами и ввязывался в рукопашный бой, терпя поражение вследствие неудобства своих позиций».

{72} Архидам — о его мужестве рассказывает также Плутарх (Агесилай, 34); больше всех отличился в этом бою, по словам этого автора, спартанец Исид, сын Фебида.

{73} Победители лакедемонян — в Левктрской битве.

{74} Эпаминонд полагал — Диодор (XV, 83, 5) ошибается, говоря, что Эпаминонд отступил, узнав о приближении спартанского войска, якобы только теперь вернувшегося в Спарту под предводительством царя Агиса (см. коммент. к § 10).

{75} Афинские всадники — ср. Диодор (XV, 82, 2): «Посланные союзными афинянами воины в числе шести тысяч под командой стратега Гегелоха (имя искажено; его звали Гегесилей — Эфор у Диог., V, II, 54; Ксеноф. о доходах, 3, 7)».

{76} Поражение под Коринфом — о каком поражении здесь идет речь — неизвестно; может быть, по пути на афинян напали коринфяне.

{77} Как только увидели врагов — по словам Полибия (IX, 8, 11) войско Эпаминонда было замечено, когда оно находилось в семи стадиях (1 км) от Мантинеи.

{78} Много доблестных мужей — в числе их был и Грилл, сын нашего автора, Диоген, Лаэртий, II, 54; по нелепой позднейшей афинской традиции (у Павсания, VIII, 11, 6; IX, 15, 5), Эпаминонда убивает Грилл.

{79} Дал приказ готовиться к битве — 12 скирофориона (5 июля) 362 г. (Плутарх, О славе афинян, 7). Точно так же Диодор (XV, 82, 1) и автор «Жизнеописания десяти ораторов» (Демосфен, 27) датируют эту битву архонтом Хариклидом, т. е. 363/2 г.

{80} Палицы — по-видимому, палицы Геракла, фиванского героя.

{81} «Главные моменты Мантинейской битвы ярко освещены Ксенофонтом; известие Диодора (XV, 84 и сл.) не только невероятно с точки зрения военной науки, но написано исключительно с точки зрения афинских интересов» (Эд. Мейер, ук. соч., 471).

{82} Длинною колонной по два в ряд выстраивалось войско в пути; фронтовое расположение (глубокими и широкими массами) придавалось войску в бою.

{83} Он нанесет окончательное поражение — таким образом, Эпаминонд повторил здесь маневр, примененный им в Левктрской битве: скопление всей ударной массы на левом крыле с целью решить всю битву нападением на правое, боевое крыло врага и, по возможности, совершенное устранение от боя отодвинутого далеко назад правого крыла; однако, этот маневр здесь был гораздо более разработан.

{84} Строй конницы — конница стояла в обеих армиях на флангах (Диодор, XV, 85, 2). Эпаминонд сделал из конницы центр тяжести всех своих боевых сил; чтобы сделать ее удобоподвижной и годной для нападения на пехоту, он применил и развил издавна применявшееся в Беотии чередование всадников с «прикомандированными к коннице пехотинцами» (ср. Фукидид, V, 57, 2). Теперь гоплиты были почти совершенно вытеснены пельтастами, и потому конница приобрела большое значение, тогда как прежде она была бессильна против гоплитов. Военные приемы Эпаминонда имеют крупное историческое значение; «в том, что правое крыло в сущности вовсе не принимает действительного участия в сражении, мы видим зародыш битв македонской эпохи, в которых бой обычно решался только кавалерийской дуэлью, а ядро армии — фаланга — часто совершенно не участвовало в деле» (Эд. Мейер, ук. соч., V, 470).

{85} Афиняне с правого фланга — известие о численности и расположении отдельных контингентов мы имеем у Диодора (XV, 84, 4 и сл.; его цифрам, впрочем, доверять не следует): «Мантинейцам помогали элейцы, лакедемоняне, афиняне и некоторые другие; общее число всех их было более двадцати тысяч пехотинцев и около двух тысяч всадников. Соратниками тегейцев была большая часть (и в этом числе самые могущественные) из аркадских государств, ахейцы, беотийцы, аргивяне и некоторые другие из пелопоннесских и внепелопоннесских союзников; всего на их стороне собралось более тридцати тысяч пехотинцев и не менее трех тысяч всадников… Ввиду их военной доблести мантинейцы с прочими аркадянами занимали правый фланг; их соседями и соратниками были лакедемоняне, вслед за ними стояли элейцы и ахейцы, остальные места занимали еще более слабые контингенты; левый фланг заполняли афиняне. Фиванцы же сами занимали левый фланг; рядом с ними стояли аркадяне, правый же фланг был отдан аргивянам. Остальное войско — евбейцы, локрийцы, сикионцы, а также мессеняне, малиейцы и энианы, фессалийцы и прочие союзники — занимало средние места; всадников же обе стороны расставили на обоих флангах».

{86} Эпаминонд пал в бою — смерть его подробно описана и приукрашена легендарными подробностями у Диодора (XV, 87). Убийцей Эпаминонда, по Диоскуриду (Плутарх, Агесилай, 35), был спартанец Антикрат. Ср. Павсаний, VIII, 11, 5 и сл.

{87} Пала от рук афинян — это произошло, вероятно, еще в начале сражения (ср. Диодор, XV, 85, 6).