Греция и Рим, энциклопедия военной истории

Двадцать второго июня 168 г. до н.э. римляне разбили македонян в битве при Пидне. Родина Филиппа и Александра Македонского превратилась отныне в римскую провинцию. Несколько греков из числа тех, что находились среди македонцев на поле битвы, после сражения были отправлены в Рим. Был среди них и историк Полибий. Его поместили под охрану Сципионов, а затем он сделался близким другом Сципиона Эмилиана, сопровождая его в походах. Для того чтобы его греческие читатели могли понять, как функционировала римская армия, Полибий взял на себя труд описать самые мелкие детали. Эта скрупулезность описания отсутствует в другом труде, который стал для нас важным источником информации, — Цезарь рассчитывал на то, что его читателям многое знакомо и понятно. Данное ниже описание строится практически исключительно на рассказе Полибия.

Набор армии и ее организация

В начале каждого года избирались два главных магистрата (консулы). В обычных условиях в распоряжении каждого консула было два легиона, т.е. 16—20 тысяч пеших воинов и 1500—2000 всадников. Около половины всех пеших и четверти конных воинов были римскими гражданами. Остальные набирались из числа союзников Рима. В случае крайней опасности армии обоих консулов отдавались под контроль диктатору, полномочия которого обычно длились шесть месяцев. Диктатор обычно назначал и своего заместителя (magister equitum), который был начальником конницы. Избранные консулы назначали 24 военных трибуна. Десять из них были старшими, их срок службы должен был составлять не менее десяти лет; остальные 14 должны были прослужить не менее пяти лет. Первые два из избранных старших трибунов назначались в первый легион, следующие три — во второй, следующие два — в третий и следующие три — в четвертый. По такому же принципу назначали и младших трибунов: первые четыре — в первый легион, следующие три — во второй и т.д. В результате в каждом легионе было по шесть трибунов. Как и у греков, служба в армии считалась почетной и была недоступна людям малоимущим. Каждый год в назначенный день все граждане, могущие нести службу, собирались на Капитолии. Там их разделяли согласно имущественному цензу. Наиболее бедных отправляли служить во флот. Следующую группу (с имущественным цензом в 400 драхм) приписывали к пехоте, самые же богатые отправлялись в конницу. Необходимые туда тысячу двести человек цензоры выбирали еще до начала основной призывной кампании. К каждому легиону приписывалось по 300 всадников. Срок их службы составлял десять лет, у пехотинцев он равнялся 16 годам — покуда они не достигали возраста в 46 лет. В случае большой опасности этот срок могли увеличить до 20 лет. Тех, кого отобрали для службы в пешем войске, делили по трибам. Из каждой трибы отбирали четырех человек примерно одного возраста и телосложения, которые представали перед трибунами. Первым выбирал трибун первого легиона, затем второго и третьего; четвертому легиону доставался оставшийся. В следующей группе из четырех новобранцев первым выбирал солдата трибун второго легиона, а первый легион забирал себе последнего. Процедура продолжалась, покуда не набиралось 4200 человек для каждого легиона. В случае опасного положения число воинов могло быть увеличено до пяти тысяч. Следует указать, что в другом месте Полибий говорит, что легион состоял из четырех тысяч пеших воинов и двухсот всадников, а возрасти это количество могло до пяти тысяч пеших и трех сотен конных легионеров. Было бы несправедливо сказать, что он сам себе противоречит — скорее всего это приблизительные данные. Набор завершался, и новички приносили клятву. Трибуны выбирали одного человека, который должен был выступить вперед и поклясться повиноваться своим командирам и в меру всех своих сил исполнять их приказы. Затем все остальные также делали шаг вперед и клялись поступать так же, как он («Idem in me»). Затем трибуны указывали место и дату сбора для каждого легиона так, чтобы все оказались распределены по своим отрядам. Покуда проходил набор рекрутов, консулы отправляли приказы союзникам, указывая требовавшееся от них количество войска, а также день и место встречи. Местные магистраты набирали рекрутов и приводили их к присяге — так же, как и в Риме. Затем они назначали командира и казначея и давали приказ выступать. По прибытии в назначенное место новобранцев вновь делили на группы в соответствии с их богатством и возрастом. В каждом легионе, состоявшем из четырех тысяч двухсот человек, наиболее молодые и бедные становились легковооруженными воинами — велитами. Их было тысяча двести. Из оставшихся трех тысяч те, что помоложе, формировали первую линию тяжелой пехоты — 1200 гастатов; находившиеся в полном расцвете сил становились принципами, их также было 1200. Старшие по возрасту формировали третью линию боевого порядка — триариев (их еще называли пилами). Их насчитывалось 600 человек, причем независимо от того, какого размера был легион, триариев всегда оставалось шесть сотен. Число людей в других подразделениях могло пропорционально увеличиваться. Из каждого вида войска (за исключением велитов) трибуны выбирали десятерых центурионов, которые, в свою очередь, избирали еще десять человек, которые также именовались центурионами. Избранный трибунами центурион являлся старшим. Самый первый центурион легиона (primus pilus) имел право участвовать в военном совете вместе с трибунами. Выбирали центурионов, исходя из их стойкости и отваги. Каждый центурион назначал себе помощника (optio). Полибий именует их «урагами», приравнивая к «замыкающим строй» греческой армии. Трибуны и центурионы делили каждый вид войска (гастатов, принципов и триариев) на десять отрядов-манипулов, которые нумеровались числами от одного до десяти. Велиты распределялись поровну среди всех манипулов. Первым манипулом триариев командовал примипил, старший центурион.

Когорта легиона состоявшего из 4200 человек — по описанию Полибия. Его рассказ, включающий малейшие подробности об организации римской армии, представляет большую ценность для реконструкции легиона того времени. Эта единица состояла из трех манипулов, в каждый из которых входило по две центурии. Манипул был самой мелкой независимой единицей легиона. Каждый манипул триариев состоял из 60 ветеранов и 40 приданных им застрельщиков-велитов. Каждый манипул принципов и гастатов состоял из 120 тяжелых пехотинцев и 40 велитов. Ц — центурион, 3 — знаменосец П — помощник центуриона.

Итак, перед нами предстает легион, состоящий из 4200 пеших воинов, разделенный на 30 манипулов — по 10 у гастатов, принципов и триариев соответственно. У первых двух групп строение было одинаковым — 120 человек тяжелой пехоты и 40 велитов. У триариев было 60 тяжелых пехотинцев и 40 велитов. Каждый манипул состоял из двух центурий, однако они не имели самостоятельного статуса, поскольку самой малой тактической единицей считался манипул. Центурионы назначали двух самых лучших воинов знаменосцами (signiferi). В этрусско-римской армии было две центурии горнистов и трубачей, из расчета по одному на центурию. В описании Полибия о таком соединении ничего не говорится, однако горнистов и трубачей он упоминает постоянно. Похоже, что теперь в каждом манипуле был и горнист, и трубач. В случае необходимости один манипул гастатов, один манипул принципов и один манипул триариев могли действовать вместе; тогда их именовали когортой. Как Полибий, так и Ливии начинают пользоваться этим термином на последних этапах второй Пунической войны, называя этим словом тактическую единицу легионеров. Во II в. до н.э. термин стал часто применяться для названия соединений союзников — например, когорта из Кремоны, когорта марсов и т.д. Как соотносился этот легион II в. с легионом времен Латинской войны (340— 338 гг. до н.э.)? Армия Полибия разделена на 30 мани-пулов: 10 гастатов, 10 принципов и 10 триариев. Прежние рорарии полностью исчезли, вследствие чего легион уменьшился с 5000 человек до 4200. Тысяча двести легковооруженных акцензов и левисов, которых называли теперь велитами, оказались распределены между 30 манипулами. В манипуле триариев все еще насчитывалось 60 человек. Манипулы принципов и гастатов были удвоены, что хорошо отражает новый агрессивный характер легиона — отныне он не боролся за свое существование, а завоевывал мир.

Доспехи и вооружение

Легионеры были вооружены колюще-рубящим мечом (gladius hispaniensis, испанским гладием). Два наиболее ранних экземпляра такого меча было найдено в Смихеле, в Словении, и датируются они примерно 175 г. до н.э. Они имеют слегка сужающиеся клинки длиной 62 и 66 см. Как должно следовать из названия, впервые такие мечи появились в Испании и были, возможно, вариантом кельтского меча с заостренным и удлиненным кончиком. Должно быть, их приняли на вооружение в ходе второй Пунической войны, поскольку мечи из Смихеля точно не являются колющим оружием, которым, по описанию Полибия, пользовались в Галльской войне 225—220 гг. до н.э. Однако мечи эти вполне подходят под описание оружия, способного снести человеку голову или выпустить наружу внутренности — о нем писал Ливии, рассказывая о второй Македонской войне 200—197 гг. до н.э. Полибий ничего не говорит о кинжалах, однако в процессе раскопок на месте римских лагерей конца II в. до н.э. близ Нуманции, в Испании, было обнаружено несколько экземпляров, явно восходящих к испанским прототипам. У гастатов и принципов было также по два метательных копья. В то время существовало два основных типа пилума, которые различались способом крепления железного наконечника к деревянному древку. Они могли просто насаживаться на него с помощью расположенной на конце трубки либо имели плоский язычок, который закреплялся на древке одной-двумя заклепками. Первый тип имел долгую историю и был широко распространен, его находили в кельтских захоронениях северной Италии и в Испании. Собственно, римские экземпляры варьируются в размерах от 0,15 до 1,2 м. Самый короткий был, возможно, дротиком велитов, «гаста велитарис». Полибий пишет, что он сгибался от удара, поэтому его нельзя было подобрать и бросить обратно. Наиболее ранние экземпляры с плоским язычком нашли у Теламона, в северной Этрурии. Возможно, что они лежали там со времен битвы в 225 г. до н.э. Они были очень короткими, всего 25— 30 см длиной; похожие на них короткие дротики находили также у Смихеля в Словении (ок. 175 г. до н.э.) и у Эфира в Греции (ок. 167 г. до н.э.). Более длинные экземпляры — до 57 см — также были обнаружены в Смихеле, а дротик 74 см нашли у Нуманции в Испании (153— 133 гг. до н.э.). У многих дротиков этого типа есть загибающаяся кромка по краям плоской части. Она охватывала древко для того, чтобы обеспечить лучшее прилегание к нему наконечника. У самых ранних экземпляров наконечник пилума был таким же, как у дротика, однако затем он постепенно принял ставшую традиционной пирамидальную форму — она хорошо известна со времен ранней империи. Острие часто было зазубренным. Назначение длинных пилумов совершенно очевидно — они должны были пронзить щит и ранить державшего его вражеского воина. Короткие пилумы с плоскими язычками имели другое назначение — возможно, что именно их называли «pilum muralis»: это было оборонительное оружие, которое метали с вала в случае осады. У всех тяжелых пехотинцев был скутум — большой изогнутый щит в два с половиной фута (ок. 75 см) шириной и четыре фуга (ок. 1,2 м) высотой. Согласно Полибию, его изготовляли из двух склеенных вместе деревянных пластин, которые обтягивали вначале грубой тканью, а затем телячьей кожей. На нескольких монументах времен республики показан именно такой щит. Как и в более ранние времена, он имеет овальную форму с овальным умбоном и длинным вертикальным ребром. Щит такого типа обнаружили в Каср-Эль-Харит в Фаюмском оазисе, в Египте. Вначале его посчитали кельтским, однако он, без сомнения, является римским.

Этот щит, высота которого составляет 1,28 м, а ширина 63,5 см, сделан из березовых пластинок. Девять-десять таких тонких пластинок шириной в 6—10 см раскладывали продольно и прокладывали с обеих сторон слоем более уз- ких пластинок, уложенных перпендикулярно первым. Затем все три слоя склеивали. Так формировалась деревянная основа щита. У кромки его толщина составляла чуть меньше сантиметра, увеличиваясь к центру до 1,2 см. Покрывали такие щиты войлоком, который у кромки складывали вдвое и прошивали через дерево. Ручка щита была горизонтальной и держалась полным хватом. Этот тип ручки отчетливо виден на многих римских памятниках. Полибий добавляет, что у такого щита был железный умбон и железная обивка вдоль верхней и нижней кромок.

Несколько лет назад я изготовил точную копию фаюмского щита, которая весила чуть больше 10 кг. Вес этот признали совершенно невероятным на том основании, что никому не по силам было бы управляться с таким тяжелым щитом. Однако в Донкастере недавно обнаружили остатки щита, реконструкция которого оказалась примерно такого же веса. Римский щит того времени предназначался для того, чтобы защитить тело легионера, маневрировать им не требовалось. При наступлении легионер держал его на выпрямленной руке, опирая на левое плечо. Добравшись до противника, он обрушивал на него вместе со щитом вес всего тела и пытался опрокинуть его. Затем он ставил щит на землю и, пригнувшись, сражался из-за него. Четырехфутовая высота щита была скорее всего регламентированной, поскольку при осаде Нуманции Сципион Эмилиан сурово наказал солдата, у которого щит оказался большего размера. Доспехи принципов и гастатов состояли из небольшой квадратной нагрудной пластины примерно 20x20 см, которую называли нагрудником, и поножей на одну ногу. Эту последнюю особенность подтверждает и Арриан в своем «Искусстве тактики». Он пишет: «...в римском стиле поножи на одну ногу, дабы защитить ту из них, которую в битве выставляют вперед». Имеется в виду, разумеется, левая нога. Нагрудник восходит к квадратной нагрудной пластине IV в. до н.э. До наших дней ни одна пластина не сохранилась, хотя в Нуманции нашли остатки круглой пластины такого же типа. У более состоятельных легионеров была кольчуга. Внешний вид такой кольчуги, которые делались по образцу льняных панцирей, можно разглядеть на победном монументе Эмилия Павла, установленном в Дельфах. Он был воздвигнут после победы римлян над, Македонией в 168 г. до н.э. Такие кольчуги были очень тяжелыми и весили около 15 кг. Свидетельство этой тяжести можно найти в рассказе о битве при Тразименском озере — солдаты, которые пытались спастись тогда вплавь, шли ко дну, влекомые весом своего доспеха. У гастатов и принципов был бронзовый шлем, украшенный тремя вертикальными перьями черного или темно-красного цвета, высота которых была около 45 см. Полибий говорит, что они предназначались для того, чтобы заставить воина казаться в два раза выше своего настоящего роста. Наиболее распространенным в это время был шлем монтефортинского типа, ведущий происхождение от кельтских шлемов IV и III вв. Замечательный экземпляр такого шлема есть в 1ерма-нии, в музее Карлсруэ. Его пятили в Каноза ди Пулья, городе, к которому бежали множество легионеров после разгрома при Каннах в 216 г. Шлем действительно относится к этому периоду, и очень заманчиво считать, что он принадлежал одному из каннских легионеров. У шлема этого типа было отверстие в навершии. Навершие заливалось свинцом, и в него вставлялся шплинт, удерживающий гребень из конского волоса. Под назатыльником находилось двойное кольцо, к которому прикреплялись два ремешка. Они перекрещивались под подбородком и пристегивались к крючкам на нащечниках, удерживая шлем в одном положении. Памятники подтверждают, что в это время продолжали пользоваться шлемом итало-коринфского типа, а находка в Геркулануме самнитско-аттического шлема I в. до н.э. свидетельствует о том, что и этот тип все еще был широко распространенным. Шлемы обычно носили с подшлемником. На кельтском экземпляре монтефортинского типа, который хранится в Любляне, все еще видны остатки такого подшлемника, сделанного из войлока — самого распространенного для этой цели материала. Вооружение триариев было таким же, как у гастатов и принципов, за одним исключением: вместо пилумов они использовали длинные копья — гасты (hastae). У велитов был меч, дротики и круглый щит (парма, parma) около 90 см диаметром. Дротики, «гаста велитарис», представляли собой уменьшенную копию пилума; их железная часть составляла 25—30 см, а деревянное древко было в два локтя (ок. 90 см) длиной и примерно в палец толщиной. Из доспехов велиты носили лишь простой шлем, иногда с какой-нибудь отличительной чертой, например, покрытый волчьей шкурой. Делалось это для того, чтобы центурионы могли узнать велитов на расстоянии и видеть, насколько хорошо они сражаются.

Конница и союзники

Триста всадников были разделены на десять турм, по 30 человек в каждой. В каждой турме было три декуриона, которых выбирали трибуны, и трое замыкающих (optiones). Можно предположить, что эти единицы по 10 человек были рядами, а значит, конница строилась шеренгой в пять или десять человек глубиной — в зависимости от обстоятельств.

Командовал турмой первый из избранных декурионов. Вооружены всадники были по греческому образцу, они имели доспех, круглый щит (парма эквестрис) и прочное копье с заостренным подтоком, которым можно было продолжать сражаться, если копье ломалось. Римские всадники на памятнике в честь победы Эмилия Павла, установленном в Дельфах (168 г. до н.э.), носят кольчуги, практически аналогичные тем, что были у пеших воинов. Единственное исключение — разрез на бедрах, который позволял сидеть на лошади. Характерные щиты италийской конницы можно разглядеть на многих монументах. Трибуны распускали легионеров по домам, приказав им вооружиться в соответствии с той частью, в какой они должны были служить. Союзники также формировали отряды в четыре-пять тысяч человек, к которым присоединялись 900 всадников. К каждому из легионов приписывался один такой отряд, так что под словом «легион» следует понимать боевую единицу примерно в 10 000 пеших воинов и около 1200 всадников. Организацию войска союзников Полибий не описывает, но она скорее всего была схожа с римской, особенно у латинских союзников. В обычной армии, состоящей из двух легионов, римляне сражались в центре, а два отряда союзников (их называли алами, т.е. крыльями — alae sociorum) — на флангах. Один отряд назывался правым крылом, а другой — левым. Каждым крылом командовали три префекта, которых назначал консул. Треть лучшей конницы союзников и пятая часть их лучших пехотинцев отбирались для того, чтобы образовать особую боевую единицу — экстраординариев (extraordinarii). Они были ударной силой для особых поручений и должны были прикрывать легион на марше. Вначале солдаты не получали платы, но со времен длительной осады Вейев в начале IV в. легионерам начали платить. Во времена Полибия римский пехотинец получал два обола в день, центурион—в два раза больше, а на долю всадника приходилось шесть оболов. Римский пехотинец получал довольствие в виде 35 л зерна в месяц, всадник — 100 л пшеницы и 350 л ячменя. Разумеется, большая часть этого продовольствия шла на прокорм его лошади и конюха. Фиксированная плата за эти продукты вычиталась квестором из жалованья как пешего, так и конного воина. Вычеты делались также за одежду и требующие замены предметы экипировки. Пехота союзников также получала 35 л зерна на человека, а всадникам доставалось только 70 л пшеницы и 250 л ячменя. Однако эти продукты были для них бесплатными.

Подготовка

Собравшись в месте, установленном консулом, новые легионы проходили суровую «тренировочную программу». Девяноста процентам солдат уже доводилось служить в армии, но и они нуждались в переподготовке, новобранцам же было необходимо пройти базовое обучение. Во времена империи их заставляли «сражаться со столбом», используя утяжеленное оружие (см. стр. 218); несомненно, что-то похожее должно было иметь место и в период республики. Хорошее представление о том, как выглядел процесс переподготовки опытных солдат, можно получить из рассказа Полибия. Такую переподготовку устроил для своих воинов Сципион после того, как захватил Новый Карфаген (209 г.). В первый день солдатам нужно было пробежать шесть километров в полном снаряжении. На второй день они чистили доспехи и оружие, которое проверяли их командиры. На третий день они отдыхали, а на следующий день — упражнялись с оружием. Для этого использовали деревянные мечи, обтянутые кожей. Во избежание несчастных случаев кончик меча был снабжен насадкой. Острия дротиков, которыми пользовались для упражнений, также были защищены. На пятый день солдаты опять пробегали шесть километров в полном снаряжении, а на шестой вновь занимались своим оружием, и т.д.

На марше

Завершив обучение, армия выступала навстречу врагу. Порядок снятия с лагеря был строго регламентирован. По первому сигналу трубы сворачивались палатки консула и трибунов. Затем солдаты складывали собственные палатки и снаряжение. По второму сигналу они нагружали вьючных животных, а по третьему колонна выступала в путь. Помимо собственного снаряжения, каждый солдат был обязан нести связку кольев для частокола. Полибий говорит, что это было не очень трудно, потому что длинные щиты легионеров висели на кожаных ремнях на плече и единственными предметами в их руках были дротики. Два, три или даже четыре кола можно было связать вместе и также повесить на плечо.

Обычно колонну возглавляли экстраординарии. За ними следовало правое крыло союзников вместе со своим обозом; затем следовал первый легион и его обоз, а затем второй легион. Он вел за собой не только свой обоз, но и вьючных животных левого крыла союзников, которое формировало арьергард. Консул и его телохранители — конные и пешие воины, специально отобранные из числа экстраординариев, — вероятно, ехали во главе легионов. Конница могла составлять арьергард своего соединения или размещаться по обеим сторонам обоза для того, чтобы следить за животными. При наличии опасности сзади экстраординарии формировали арьергард. Следует иметь в виду, что 600 всадников-экстраординариев двигались рассыпанным строем и осуществляли разведку — независимо от того, был ли это авангард или арьергард. Оба легиона, а также оба крыла союзников через день менялись местами — так что впереди были то правое крыло и первый легион, то левое крыло и второй легион. Это позволяло всем по очереди пользоваться преимуществами в добыче свежей воды и фуража. В случае, если опасность заставала легион на открытой местности, гастаты, принципы и триарии шли тремя параллельными колоннами. Если атака ожидалась справа, то первыми с этой стороны становились гастаты, за ними принципы и триарии (см. стр. 141). Это позволяло в случае необходимости развернуться в стандартный боевой порядок. Обоз становился слева от каждой колонны. При угрозе атаки слева гастаты строились с левой стороны, а обоз с правой. Такая система выглядит как вариант развития македонской. Разворот в боевой строй мог быть осуществлен лучше всего, если бы манипулы маршировали не колоннами, а шеренгами — так, как поступали македонцы. В этом случае первая шеренга уже была готова при необходимости встретить врага, а рядам не было нужды разворачивать строй. Если основной строй центурии был в шесть шеренг по десять человек (см. стр. 141), то солдаты могли маршировать по шесть в ряд. Именно так они и делали во времена империи. В день армия могла пройти расстояние около 30 км, но в случае необходимости была способна продвинуться значительно дальше. Среди тех, кто шел вместе с авангардом для того, чтобы убедиться, что путь открыт, были специалисты по наведению переправ. Полибий упоминает их, рассказывая о том, как Сципион пересек р. Тицин зимой 218 г. до н.э.

Лагерь

Когда колонна приближалась к месту, где располагался противник, один из трибунов и ответственные за выбор места для лагеря центурионы отправлялись вперед, чтобы изучить местность и выбрать место для лагеря. Они искали подходящий кусок открытой местности примерно 800x800 метров, желательно на возвышенности. Место должно было не давать укрытия врагу и иметь выход к источнику воды. Выбрав место для лагеря, они находили точку, с которой лучше всего была видна вся его будущая территория, и ставили там белый флажок. Так обозначалось место для палатки консула (преторий, praetorium). Название это было старое и напоминало о временах, когда два старших магистрата назывались преторами. Вокруг этого флажка отмерялась территория примерно в 30x30 м. С той стороны от претория, где были лучше возможности водоснабжения и фуражирования, ставили красный флажок. Это была сторона, с которой размещались легионы. В пятнадцати метрах от этой стороны квадрата ставили еще один красный флажок — он отмечал ряд палаток трибунов, вход которых был обращен в сторону, противоположную преторию. В сотне футов перед палатками трибунов вновь помещали красный флажок и проводили линию, параллельную палаткам трибунов. Позади этой линии и размещались легионы. В центре проведенной линии трибун ставил свой измерительный инструмент (groma) для того, чтобы замерить все остальное. Этот инструмент позволял ему провести прямоугольную сетку и отметить копьями две главные улицы лагеря. Первая из них, via principalis, проходила между линией палаток трибунов и линией, вдоль которой размещались легионы. Вторая улица, via praetoria, шла от точки, на которой был размещен измерительный аппарат — напротив претория — через весь лагерь, под прямым углом к первой улице. После того как были отмечены улицы, размечалось место для рва и вала. В обычных условиях походный лагерь окружался рвом около метра глубиной. Земля вытаскивалась наружу, обкладывалась дерном и выравнивалась так, чтобы образовать невысокий вал. Легионы строили переднюю и заднюю стенки укрепления, а союзники — боковые. Каждому манипулу отводился свой участок работы. Центурионы проверяли, чтобы исполнялась она качественно, а два трибуна наблюдали за процессом строительства каждой стороны в целом. Если ставить лагерь приходилось непосредственно перед лицом врага, то укрепления были значительно более мощными. Обоз размещали позади линии вала, а велиты, конница и половина тяжелой пехоты строились перед линией будущего укрепления в боевом порядке. Позади этой живой стены вторая половина войска начинала возводить укрепления. Легионеры выкапывали ров в три метра глубиной и в четыре шириной. Вынутая земля поднималась на внутреннюю сторону и укладывалась на высоту примерно 1,25 м; передняя сторона вала обкладывалась дерном. Ров (fossa) и вал (agger) тянулись примерно на 700 м. По мере того как работы по строительству вала подходили к концу, консул мог отзывать пехоту из охранения, манипул за манипулом. Однако конница не входила внутрь лагеря, покуда не был завершен частокол. Каждый солдат нес два или три кола, которые он втыкал на валу так, чтобы образовать частокол. На вал длиной 3000 м приходилось 40—50 тысяч кольев, что означает от 13 до 16 на метр. Колья эти вырезались так, чтобы на них осталось от двух до четырех боковых ветвей от послужившего материалом дерева. Все эти ветви заострялись на концах. Помещали колья так, чтобы ветви сильно переплетались: было нелегко просто определить, какому колу какая ветвь принадлежит, не говоря уже о том, чтобы выдернуть его. Из-за этой же плотности установки за один и тот же кол сложно было хвататься более чем одному человеку — нападавшие впустую изранили бы руки. Установив защитные укрепления, легионеры начинали ставить лагерь. Поскольку порядок размещения был всегда одинаковым, каждый человек точно знал, где поставить свою палатку. Два легиона размещались позади «виа принципалис» и по обеим сторонам от «виа преториа». Конница размещалась лицом к виа преториа, турма за турмой. Первая из них стояла напротив претория, а десятая — рядом с валом. Триарии стояли следом за конницей и спиной к ней, первый манипул рядом с преторием. Таким образом, примипил каждого легиона был ближайшим центурионом к палатке главнокомандующего. Перед палатками триариев проходила другая дорога, шириной в 15 метров. Вдоль нее, лицом к триариям и спиной к гастатам, размещались принципы. Таким же образом, еще через 15 м, лицом к гастатам, стояла конница союзников, а за ней — союзная пехота. При разбивке лагеря между пятым и шестым манипулами и турмами оставляли пространство в 50 футов (римский фут равен примерно 29 см). Это было место для еще одной поперечной улицы, via quintana. Все улицы отмечались воткнутыми в землю копьями. Позади палаток трибунов, рядом с преторием, находился форум (рыночная площадь лагеря), а с другой стороны от претория — палатка квестора (quaestorium), отвечавшего за поставки припасов. Позади квестория и форума размещались охрана консула из числа экстраординарнее и добровольцы, которые исполняли поручения консула. Они постоянно следили за его безопасностью. Оставшаяся часть экстраординариев становилась позади претория тем же порядком, что и остальные, конница — лицом к центральной дороге. За экстраординариями, в противоположных углах лагеря, размещались чужеземные войска или войска союзников. Для обычной армии, состоящей из двух легионов по 4200 человек, не считая союзников, на каждый манипул или турму полагалось пространство в 100x100 футов. Триариям давали участок в 100x50 футов. Для легионов в 5000 человек предоставлялось большее количество места — в соответствующей пропорции. Первая палатка на любом из концов каждого манипула, т.е. самая ближняя к дороге, принадлежала центуриону. Если два консула объединяли свои силы, то армии располагались спина к спине, разместив легионы на обоих концах лагеря. Раскопки на месте кварталов манипулов у Нуманции дают нам некоторое представление о том, как выглядело их размещение. Две центурии располагались лицом внутрь по сторонам квадрата. На внутреннем конце размещались загоны для животных. На местах военных лагерей времен империи было обнаружено множество остатков палаток. У нас нет причин сомневаться, что во времена республики они были примерно такими же. Каждая палатка легионеров занимала площадь 10x10 футов, включая место для растяжек. Делали палатки из кожи, и в каждой было достаточно места для восьми человек со всем снаряжением. Палатки командиров, так же как и палатки простых легионеров, можно видеть на колонне Траяна. Ров и вал с частоколом строились на расстоянии в 200 футов от палаток и окружали всю территорию лагеря.

Лагерные обязанности

После того как лагерь был окружен рвом, трибуны приводили к клятве всех в нем, включая рабов. Каждый человек клялся ничего не красть из лагеря и приносить все, что он найдет, к трибуну. Обязанности по лагерю распределялись между манипулами принципов и гастатов.

Два манипула из каждого легиона должны были следить за чистотой на виа принципалис, потому что днем в этом проходе шириной в сто футов собирались солдаты. Этим манипулам полагалось подметать улицу и поливать ее водой. Три из оставшихся 18 манипулов назначались по жребию к каждому из трибунов. Эти приписанные к трибуну манипулы по очереди несли трехдневные дежурства. Они отвечали за установку его палатки и за выравнивание земли вокруг нее, охраняли любое нуждающееся в этом имущество трибуна и несли стражу у входа и с противоположной стороны, там, где находились лошади. Каждый манипул триариев должен был выставлять одного охранника для той турмы, позади которой размещался. В его обязанности входило не только общее наблюдение, но и присмотр за лошадьми — они не должны были пораниться, запутаться в привязи или отвязаться и устроить беспорядок в лагере. Наконец, каждый манипул по очереди отвечал за охрану палатки консула. Велиты были освобождены от обязанностей тяжелых пехотинцев, хотя и квартировали вместе с ними — они отвечали за охрану вала. В лагере было четверо ворот — на концах каждой из главных улиц; охрану каждого входа осуществляла стража из десяти велитов. Помимо уже упомянутых караулов, три поста выставляли ночью у складов на квестории, и по два — у палаток легатов и остальных членов военного совета. Полибий ничего конкретного об этих палатках не говорит, но они, вероятно, размещались позади палаток трибунов среди добровольцев, за квесторием и форумом. Назначалась стража и в каждом манипуле. Она состояла из четырех человек — по одному на каждую из четырех ночных страж. Во время вечерней трапезы трубачи и горнисты, стоя у палатки консула, давали сигнал. Вслед за ним один из помощников командира манипула отводил часового, которому выпало стоять первую стражу, в палатку дежурного трибуна. Трибун выдавал каждому табличку с определенным значком, она называлась тессера (tessera), и отправлял обратно на пост. Из десятого манипула каждого класса воинов и из десятой турмы конницы — все они размещались в дальнем конце лагеря, возле вала, — выбирали одного человека. Он освобождался от всех обязанностей по охране, однако должен был каждый вечер, на закате, являться в палатку дежурного трибуна и получать пароль. Пароль был записан на деревянной табличке. Затем он возвращался в свой манипул и при свидетелях показывал табличку старшему центуриону следующего манипула. Затем он передавал пароль в следующие манипулы — покуда табличка не доходила до командира первого манипула или турмы, откуда должна была вернуться к трибунам еще до наступления темноты. Рано утром главный декурион первой турмы каждого легиона давал одному из своих помощников приказ отобрать четырех человек для инспекции ночной стражи. Вечером того же дня ему следовало сказать старшему декуриону следующей турмы, что в его обязанности входит выделить очередную четверку инспекторов. Выбранные люди тянули жребий, распределяя ночные стражи, а затем отправлялись к трибуну, от которого получали письменные распоряжения, какие посты и в какое время им следовало посетить. После этого все они переходили через виа принципалис и ожидали у палатки старшего центуриона или второго центуриона, которые по очереди отмечали ночные стражи. В назначенное время раздавался сигнал горна, который отмечал начало каждой стражи. В течение первой стражи тот солдат, на чью долю выпадала эта обязанность, отправлялся проверять указанные в его приказе посты и забирал у каждого стража выданную ему табличку. Инспектора сопровождали несколько друзей, которые выступали в качестве свидетелей. Если он обнаруживал, что часовой заснул или отлучился со своего поста, инспектор призывал друзей засвидетельствовать это, а затем шел дальше. Ливии, вероятно, следуя Полибию, дает очень живописную картину легионера, который спит на посту, не снимая шлема, положив подбородок на край щита и подпираясь пилумом. Ливии утверждает, что с этого времени (168 г. до н.э.) часовым запрещено было иметь щиты. Другие проверяющие совершали свои обходы во время следующих страж и посещали другие посты. На рассвете они докладывали обо всем трибуну. Если все тессеры были собраны, то их без лишних вопросов отпускали. В противном случае трибун определял, какой из них не хватало. Затем он вызывал центуриона провинившегося манипула, который приводил с собой человека, бывшего в тот день на посту, а инспектор звал своих свидетелей. Трибунал немедленно собирал военный суд, который состоял из всех трибунов, и судил часового. В случае признания виновным солдата приговаривали к избиению дубинками до смерти, такое наказание называлось «фустуарий», fustuarium. Нерадивого воина выводили вперед, и трибун касался его дубинкой. Затем его же товарищи забивали его дубинками или забрасывали камнями; если оказывалось, что вина за незабранную тессеру лежит на инспекторе, то он подвергался аналогичному наказанию. Оно же предназначалось для помощника командира или командира турмы, если они не отдавали должных приказов или не информировали следующую турму об их очереди проводить инспекцию. Полибий сухо замечает, что «ночные стражи в римской армии несут самым строгим образом». Избиение дубинками было наказанием за воровство в лагере, за лжесвидетельствование, за попытку улизнуть от обязанностей путем намеренного нанесения себе ран, а также за уличение в одном и том же проступке три раза. Таково же было наказание за трусость, за брошенный в бою меч или щит, за ложь трибуну в рассказе о собственных подвигах в сражении. Если виновным в трусости перед лицом врага оказывался целый отряд, то казни в нем подвергался каждый десятый воин (децимация). Трибуны собирали легион и выводили вперед тех, кто был виновен в том, что покинул шеренги. Их выстраивали, а затем отбирали по жребию десять процентов; попавших в это число людей забивали камнями или дубинками. Остальных переводили на ячмень вместо пшеницы, а ставить свои палатки им следовало за пределами вала — на незащищенной территории. Все выжившие после битвы при Каннах легионеры вынуждены были есть ячмень и весь год ночевать вне лагеря. За менее серьезные преступления трибуны имели право назначать штраф, требовать поручителей и пороть провинившихся. Римляне не только наказывали нарушителей суровой дисциплины, но и, подобно македонцам, имели систему поощрений. Наградой за выдающуюся храбрость являлся золотой венок. Такие венки вручались первому, кто взбирался на крепостную стену во время осады города (corona muralis) или штурма лагеря (corona vallaris). После захвата Карфагена Сципион наградил золотым венком сразу двоих — центуриона легиона и солдата абордажной команды, которые первыми взобрались на верх стены. Человек, который спас жизнь другого воина, независимо от того, союзник это или римлянин, награждался дубовым венком (corona civica), который вручал ему спасенный. До конца жизни он должен был относиться к своему спасителю как к родному отцу. Ливии пишет, что Минуций Руф, командир конницы, именно так относился к диктатору, Фабию Максиму Кунктатору, который спас его от Ганнибала при Герунии в 217 г. Человека, который, подобно Фабию, спас армию, обычно награждали corona obsidionalis (букв, «венок за освобождение от осады»). Этот травяной венок был самой желанной из всех наград. Плиний Старший, который писал в I в. н.э., смог насчитать только восьмерых награжденных им людей. Награды получали и особенно отличившиеся застрельщики: тот, кто ранил противника при таких обстоятельствах, получал копье. Пехотинец, убивший врага и сорвавший с него доспех, награждался чашей. Проявивший храбрость всадник мог получить какой-нибудь предмет конской экипировки.

День сражения

На рассвете каждого дня трибуны собирались в палатке консула. Затем они передавали полученные от него приказы ожидавшим у палатки центурионам и декурионам. Те же, в свою очередь, доносили приказ до солдат. Консул, подобно греческим полководцам, каждое утро приносил жертву, а сопровождавший войско авгур толковал знамения. Когда было окончательно решено дать сражение, у палатки консула помещали привязанный к копью пурпурный плащ — свидетельство того, что битва неминуема. Получив приказ, легионы строились внутри укрепления, перед лагерем, и покидали его через преторские ворота. Союзники собирались перед двумя боковыми сторонами вала, напротив своих палаток, и выходили через главные ворота на каждой из сторон. Благодаря этому они, выйдя, сразу занимали свои позиции справа и слева от легиона. Конница покидала лагерь через декуманские ворота и затем продвигалась на свое место на правом и на левом крыле. Конница римлян становилась на правом фланге, а конница союзников — на левом. Если консулы объединяли свои армии, все легионы, должно быть, размещались в центре, так как основной римской тактикой было нанесение мощного удара в центре. Судя по тому, как действовали римляне против Ганнибала и его обходных маневров, специально созданных им для борьбы с легионами, можно сделать вывод, что римские полководцы другой тактики не признавали, по крайней мере, до того времени. От нее не отказались даже после Ганнибала, поскольку она не требовала от полководца никаких тактических способностей. Римские армии выигрывали сражения благодаря тому, что легионер был лучшим солдатом. При построении боевым порядком гастаты образовывали первую линию, принципы — вторую, а триарии — третью. Как и в легионе IV в., описанном Ливием, между манипулами оставлялись пропуски для перестроений шириной в один манипул. Между турмами конницы также были промежутки, необходимые для перестроения и маневра. Эти промежутки между манипулами больше всего затрудняют понимание такого построения. Действительно ли гас-таты и принципы сражались, имея разрывы в строю, как считал, быть может, ошибочно, Полибий? Или же они смыкали свои ряды, как описанные Ливием триарии (см. стр. 128)? Некоторые комментаторы предполагают, что солдаты в каждом манипуле «продвигались» вперед, дабы заполнить промежутки. С этим совершенно невозможно согласиться. Во-первых, существовала общая тенденция смыкаться, заваливаясь на правую сторону, потому что каждый стремился прикрыться и щитом своего соседа (центурионов набирали из людей, способных противостоять этому). Во-вторых, солдатам пришлось бы отходить от противника для того, чтобы «оттянуться» обратно при смене линий. В поисках ответа на вопрос нам следует вернуться к тому методу, которым пользуется Полибий для описания действий римлян. Дело в том, что Полибий с большой тщательностью описывает все случаи, когда римляне применяли что-нибудь совершенно чуждое грекам, например, их пехотные щиты, их лагеря и абордажные мостики на кораблях. Но он практически не затрагивает в своем описании то, что римляне позаимствовали у греков — например, снаряжение конницы. Возможно, что объяснение следует искать в греческой системе. Греки заполнили бы пропуск путем простого выдвижения вперед задней половины боевой единицы. Каждый манипул состоял из двух центурий. Полибий пишет, что старший центурион стоял справа. Однако из других источников нам известно, что центурионов именовали передний (prior) и задний (posterior), а не правый и левый, как войска союзников, размещавшиеся на противоположных флангах. Проблема легко решается, если представить, что центурии становились одна за другой. Как только сражение начиналось, задняя центурия подтягивалась на свободное место и заполняла строй. В битве при Каннах, говорит Полибий, глубина манипулов во много раз превышала их ширину. Такое описание было бы невозможным, если бы центурии стояли бок о бок, но оно вполне логично, если они размещались одна за другой — передняя и задняя.

Манипулы в бою

Здесь я попытаюсь реконструировать стандартную последовательность боя. Покинув лагерь, легион строился в три непрерывные линии, где центурии становились бок о бок. Перед битвой консул обращался к своим воинам. Он напоминал им, что они сражаются за свои дома, и вспоминал прошлые победы. Обычно он умалял врагов, указывая, что поражение их — в руках римлян. По сигналу задние центурии поворачивались кругом и вставали позади своих передних центурий, открывая пропуски в боевом порядке. Когда подавался сигнал к началу сражения, велиты покидали свои манипулы, проходили через эти промежутки и бежали вперед, осыпая наступающего противника дротиками. Целью застрельщиков было нарушить вражеский строй в преддверии наступления тяжелой пехоты. Полибий описывает этот маневр в рассказе о битве при Теламоне. Если легковооруженных солдат на передней линии имели обе стороны, такая тактика оказывалась нейтрализованной, а битва начиналась с мелких стычек. Когда противник оказывался в зоне действия тяжелой пехоты, трубы подавали сигнал к отступлению, и велиты отступали через те же пропуски в строю. Затем они ставились позади триариев или отправлялись на фланги, к коннице. Там они обычно размещались в промежутках между турмами. Задние центурии гастатов продвигались теперь вперед, чтобы закрыть промежутки, и начинали стучать своими пилумами о щиты, будто им не терпелось схватиться с врагом. Звучали трубы, гас-таты издавали боевой клич и под одобряющие крики остальной армии бросали вначале легкий, а затем более тяжелый пилум. В момент замешательства врага, который следовал за этим градом метательных копий, гастаты вынимали мечи и кидались на противника. Они старались сшибить его с ног ударом щита, на который бросали весь вес своего тела. Затем они опирали щит о землю, по-прежнему прислонившись к нему левым плечом, и сражались с противником из-за щита. Иногда для того, чтобы сломить строй противника, хватало одного наступления гастатов. Если оно оказывалось безуспешным, трубы давали сигнал к отступлению сразу после того, как утихал первый пыл. Задние центурии отходили от врага и продолжали отступать, покуда не равнялись с замыкающими передней центурии; затем они поворачивались направо, обратив щиты к противнику, и шли на свое место позади передней центурии. После чего вся линия отступала, проходя через промежутки в строе принципов. Последние, лучшие воины в армии смыкали теперь свои ряды и по сигналу трубы начинали наступление. Обычно этого хватало для того, чтобы расстроить ряды противника и обратить его в бегство. Преследовать отступающего противника отправлялась конница и велиты. Если, однако, принципы терпели поражение и битва казалась проигранной, гастаты нарушали строй, отступая в промежутки в строе триариев, а затем вновь восстанавливали свои ряды. Теперь сигнал к отступлению подавался принципам, и им нужно было вновь открыть промежутки строя. Потом они отступали мимо триариев, которые могли продвинуться вперед для облегчения отступления. Зайдя за триариев, принципы становились в промежутки между манипулами гастатов. Задние центурии триариев двигались к передним, смыкая ряды, и вся армия имела возможность организованно отступить под прикрытием их копий. Если какой-нибудь из манипулов оказывался рассеянным во время сражения, солдаты имели возможность вновь построиться у своих штандартов, как произошло это в битве при Герунии в 217 г. до н.э. Остается открытым вопрос о глубине манипула. При 60 тяжелых пехотинцах на центурию может быть лишь три разумных способа построения — по 3, по 6 или по 12 человек в глубину. Каждый из них формируется удваиванием предыдущего. Стандартный порядок следования на марше — по шесть человек в ряд (см. стр. 135) — подтверждает, что основным был строй в шесть на десять воинов. Если счесть стандартным построение в шесть человек в глубину и десять в ширину, а затем прибавить к ним 20 приписанных к манипулу велитов, мы получим старый добрый строй в восемь человек в ряд. Он был стандартной мелкой единицей римской армии и назывался контуберний (contubernium), или жилая палатка. Вероятно, что те, кто стоял в одном ряду, жили в одной палатке для того, чтобы поддерживать отношения товарищества; современные учебники военного дела называют это «динамикой малых групп». У каждого есть свое место в шеренге и в ряду точно так же, как есть место в лагере. Онасандр подтверждает это, когда говорит о том, как приятно смотреть, как солдаты подбегают и занимают свое место в строю. Поскольку писал он это в I в. н.э., вряд ли это описание какой-нибудь еще армии, кроме римской. Тот солдат, который занимал почетное место в передней шеренге, был, возможно, и старшим по палатке.

Когда количество людей в легионе возрастало до пяти тысяч, добавочных солдат могли ставить для увеличения глубины строя гастатов и принципов с шести до восьми человек. В трех случаях, когда, как нам известно, легион состоял из пяти тысяч воинов — при Теламоне, при Каннах и при Пидне, — это было связано с тем, что легионам приходилось противостоять особенно жестокому натиску или требовалось прорваться, используя простой перевес в численности. Манипул мог стоять открытым строем, когда на каждого легионера приходилось по 6 футов, или сомкнутым — по 3 фута. Способ перестроения из открытого строя в сомкнутый был, возможно, таким же, как у греков — вторая половина каждого ряда вставала в пространство между рядами. Из сравнения, которое делает Полибий между фалангой и легионом, следует, что римляне обычно сражались открытым строем, шесть футов места на каждого, поскольку он пишет, что на каждого римлянина приходилось по десять копий. Из этого следует, что сомкнутый римский строй был их аналогом тесного щитового строя македонцев, где на каждого гоплита приходилось по полтора фута. Хотя относительно шести футов Полибий скорее всего прав, римляне должны были становиться тесным строем при необходимости мощного прорыва, как, например, при Требии и при Каннах. Тогда они могли в полной мере воспользоваться преимуществами своей общей массы. Следует сказать несколько слов о метании пилума. Предположение, что легионер втыкал тяжелый пилум в землю, покуда метал более легкий, а затем бежал обратно, чтобы забрать его, звучит слишком дико и обсуждения не заслуживает. Быть может, он нес тяжелый пилум с внутренней стороны щита, зацепив его широкой частью там, где металл соединяется с деревом, за верхнюю кромку. В таком случае древко пилума можно было бы держать прижатым к щиту при помощи большого пальца левой руки. Я пробовал этот способ — широкая часть пилума словно нарочно создана для такой транспортировки, — но следует признать, что удерживать древко большим пальцем было очень сложно. Быть может, на пилуме был ремешок или переносной ремень щита оборачивали вокруг него и крепили к рукояти. Длинное тонкое железное острие пилума сгибалось от удара, и его нельзя было метнуть обратно. Если дротик проходил мимо цели и застревал в щите, зазубренное острие не давало его выдернуть, что чрезвычайно затрудняло пользование щитом.