Грешные души

Котов не понимал, зачем ведет Валю к ручью. Только знал - нужно, и все. Он не мог иначе.

- Как тут хорошо! - прошептала Валя. - Когда ж ты этот ручей нашел?

- Вчера, - ответил Котов. - А ты разве не знала о нем?

- Не-а... - Вале стало стыдно. Все хвалилась, что местная, а про ручей не знала.

- Надо окунуться, - сказал Владислав.

- Ой, что ты, холодно ведь... - заупрямилась Валя, но противиться Котову не могла. Он заставил ее раздеться и, взяв за руку, подвел к бочажку, в котором вчера искупался.

Плюх! Вода ожгла их очищающим холодом. Валя тихонько взвизгнула, Котов крякнул. Конечно, вылезли они очень быстро, но вода уже совершила свое благое дело.

- Как будто второй раз родилась, - заметила Валя, - теперь каждое утро здесь купаться буду. А то в озере вода до того прогрелась, что даже с утра теплая.

- Да, - кивнул Владислав, - вода тут просто необыкновенная... То ли в ней что-то растворено особенное, то ли...

- Радиация? - встревоженно произнесла Валя.

- Да нет, что-то хорошее.

- А мне сейчас надо в ваш корпус прибираться идти... - вздохнула Валя. - Я ведь на работе, а ты счастливенький, отдыхающий.

- Помочь тебе? - вызвался Владислав. - Мне ведь все равно, чем заниматься. Особых развлечений у вас нет, можно и полы помыть...

- Ой, нет! - замахала руками Валя. - Что ты, что ты, срам какой! Чтоб мужик за меня полы мыл! Иди купайся, загорай, гуляй по лесу. Ты в городе наработался.

До корпуса они дошли вместе. Валя пошла наверх, возиться с тряпками и швабрами, а Котов отправился на зарядку. Когда он пробегал по трассе терренкура, то совершенно неожиданно увидел на лавочке понурого бухгалтера Пузакова и Сутолокину, пытавшуюся запахнуть халат, на котором не осталось ни одной пуговицы. "Вот оно что!" - смекнул Котов. Он вспомнил, как принял за гипотетического любовника Сутолокиной мужчину, похожего на полковника. Теперь все оказалось проще. Он легко пронесся мимо, ничуть не расстроившись из-за сделанного открытия.

Между тем Владимир Николаевич и Александра Кузьминична находились в самом плачевном состоянии. Только сейчас до них стало доходить, насколько омерзительны были их вчерашние поступки. Это даже несколько снизило их отрицательный потенциал, поскольку оба некоторым образом каялись. Однако винить были склонны не себя, а кого-то иного. Сутолокина в душе проклинала Бубуева и Пузакова, Пузаков - Сутолокину и ее бутылку, а также собственную супругу, которая отправила его спасать Сутолокину. Он не знал, что Марина Ивановна полночи проревела, ругая себя последними словами, и не побежала разыскивать мужа лишь потому, что боялась оставить Кирюшу. Однако, когда рассвело, Пузакова выбежала из корпуса и бросилась искать бренные останки своего супруга, так как была убеждена, что ее Вовочка пал смертью храбрых, столкнувшись ночью с какими-то злодеями. Правда, отправилась она не совсем в ту сторону, но тем не менее приближалась к цели. Во всяком случае, она попалась навстречу бегущему Котову и спросила:

- Вы не видели моего мужа? Полный такой, в очках?

- Видел, он там, на лавочке сидит с Александрой Кузьминичной, ответил Котов, уже через секунду поняв, что говорить этого не стоило.

Марина Ивановна появилась из-за кустов, словно тигрица, тихо и внезапно. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять: то, чего она и в мыслях представить не могла, все-таки произошло. Вовик, ее Вовик совершил измену! И с кем! С кем изменил ей этот мерзкий пузатый негодяй! С воблой, очкастой коброй!

- Мариша... - залепетал Пузаков, втягивая голову в плечи. Густой перегар вырвался при этом у него изо рта, и если хоть какое-то сомнение в виновности мужа еще оставалось у Марины Ивановны, то теперь она, залепив Пузакову первую оплеуху, ощутила себя на сто процентов правой.

Искры полетели у бухгалтера из глаз, потому что за первой плюхой он получил вторую, третью, четвертую. Сутолокина завизжала и, вскочив с лавочки, бросилась бежать. Пузакова, еще раз дав по морде мужу, оставила его в покое и помчалась за проклятой разлучницей. В Сутолокиной было не более пятидесяти килограммов веса, а в Пузаковой - полных семьдесят пять, поэтому об организованном сопротивлении Александра Кузьминична и не мечтала. Впрочем, бегала она тоже плохо. Марина Ивановна настигла ее, сшибла наземь, оседлала и вцепилась в волосы.

- Я тебе покажу, стерва! - орала она так, что во многих номерах проснулись даже те, кто лег спать только под утро.

Сутолокина, придавленная к земле мощным задом Марины Ивановны, судорожно дергалась и верещала. Пузакова же, упоенная местью, с размаху долбила Сутолокину головой о землю. Сзади подоспел Пузаков, ухватил жену за руки и потащил ее прочь от Сутолокиной. Это обошлось ему в несколько оплеух, укусов и царапин, но тем не менее дало возможность Сутолокиной вырваться и убежать в кусты. Всхлипывая, с набухающим синяком под глазом, лопнувшей резинкой на трусах, с исцарапанным лицом, в разорванном халате она прибежала в корпус, где жильцы, слава богу, еще не встали. Валя Бубуева, мывшая пол в коридоре, хотела что-то спросить, но Сутолокина, хлопнув дверью, укрылась у себя в номере. Следом, минут через пять-десять, появились и Пузаковы. Владимир Николаевич шел, словно жертва культа личности под конвоем НКВД - обреченно, но с верой в светлое будущее. Через некоторое время из семейного номера выставили Кирюшу. Он сделал вид, что уходит, а потом тихонько вернулся, сняв тапочки. Как раз в это время начали доноситься звуки хлестких и звонких оплеух, которых было на сей раз не меньше десятка.

"Так. Уже трахаются!" - констатировал Кирюша и пошел искать своего друга Вовочку.

Котов, закончив пробежку, стал вновь отрабатывать удары на мешке. Злости у него на сей раз не было, зато ловкости и точности отчего-то прибыло. Вышедшая из тридцать третьего компания в очередной раз постояла вблизи, полюбовалась...

- Бережет форму мужик, - вздохнул Колышкин, - чисто делает... А мы все пьем, мать его за ногу... Слышь, Лоб, давай завяжем на недельку?

- Давай, - кивнул Никита, у которого было живейшее желание похмелиться, - все ведь уже почти пропили.

- Ну-ну! - хмыкнула Соска, чиркая зажигалкой.

- Надо с этим другом скорифаниться, - развил мысль Андрей, - побегаем вместе, может, ударчик какой переймем...

- А не боишься, что он нас у тебя уведет? - прищурилась Элла.

- Для хорошего человека дерьма не жалко.

- Ну ты хам... - проворчала Соскина. - Обижусь!

- Ой-ой, - ухмыльнулся Колышкин. - Обижайся, только к вокзалу ты больше не ходок, лады?

- Да она шутит, Андрюха... - добродушно хлопая Людмилу по заду, сказал Лбов. - Не дура же она, в самом деле.

- Шучу, шучу... - прошипела Соскина.

- И глазками не зыркай, дурочка, - ласково потрепав ее по щеке, улыбнулся Колышкин, - ведь выдавлю глазки-то, если что.

Соскина притихла, Элла тоже. Они знали, что Колышкин - человек строгий и ссориться с ним опасно для здоровья.

- Пошли купаться, - распорядился Колышкин, убедившись, что бунт на борту подавлен в зародыше.

Котов как раз заканчивал свою тренировку.

- Ну что, пора переходить к водным процедурам? - приятельски подмигнул ему Андрей. - Лихо работаешь! Не хочешь искупаться?

- Как раз собирался, - улыбнулся Котов. Блестя вспотевшей, уже основательно загоревшей кожей, он подошел к компании.

Колышкин представил своих спутников и добавил:

- А меня Андрюхой зовут...

- Очень приятно. Владик, - пожимая руки рэкетирам, сказал Котов. Через стену живем, а только на третьи сутки знакомимся.

Чиркая глазками по лицу и торсу Котова, Элла спросила:

- Сколько ж тебе лет, Владик?

- Если скажу, что восемнадцать, поверишь?

- Для восемнадцати слишком взрослый.

- Ну, тогда пятьдесят, - пококетничал Котов.

- Нет, тут перебор. Максимум тридцать, - подыграл Котову Колышкин. Угадал?

- Угадал, - кивнул Котов, - тридцать плюс восемь.

- Нормально! - уважительно произнесла Элла. - Точно, больше тридцати не дашь.

- Значит, ты на десять лет меня старше, - вздохнул Колышкин, - а смотримся на один возраст. Вот что значит молодость, убитая на спорт.

- Бокс? - прикинул Котов.

- Точно. До камээса дошел, один сильный в бошку - и все.

- Сошел?

- Сошли. Говорят, не хотим тебя хоронить, если еще раз пропустишь. Надо заметить, что Колышкин говорил сущую правду. С тех пор как его выгнали из бокса, он еще ни разу не пропускал нокаутирующих ударов, зато нанес их изрядно.

- А ты, наверно, качок? - спросил Котов у Лбова.

- Есть маленько. А у тебя по каратэ какой пояс?

- Зеленый. Пятый дан. Впрочем, теперь я только пытаюсь держать форму, на татами года три не был.

- В общем, все мы - отставной козы барабанщики, - рассмеялся Колышкин. - Но я бы не прочь подучить пару приемчиков. Сейчас, сам знаешь, даже днем себя неуверенно чувствуешь.

- Глядя на вас, не скажешь, - заметил Котов. - Мальчики вы не маленькие!

- Вдвоем - оно конечно, - вздохнул Колышкин, - но когда идешь один и видишь шоблу человек в десять... К тому же когда знаешь, что тебя могут разок приложить по маковке...

- Понятно, - кивнул Котов. - Против десяти мне, правда, не случалось, но кое-что, конечно, показать могу. Пока не состарился совсем!

- А кроме каратэ чем-нибудь занимаешься, сэнсей? - спросил Лбов. - В смысле работаешь где?

- Так... - неопределенно ответил Владислав. - Немного - наукой, немного - бизнесом.

- Бизнесом? - Колышкин украдкой переглянулся со Лбовым. - И по какой части?

- Компьютерные программы.

- Жаль, но ни черта в этом не понимаю, - сознался Колышкин. Компьютер у меня есть, игрушки всякие - тоже, но... Мне надо показывать, какие кнопки нажимать...

- Я тоже люблю в компьютер играть, - поддакнул Никита, - когда в зал прихожу, отлипнуть не могу. Особенно если там всякие "бои с пришельцами", "ниндзя"... Интересно!

- Ты москвич, по всему видно, - подала голос Шопина.

- Да... А вы все здешние?

- Почти, - кивнул Колышкин, - в общем-то у нас тут родни много.

- Заур Бубуев, например, - шепнула Шопина Соскиной, и обе хихикнули.

Как раз в этот момент все пятеро дошли до пляжа.

- Благодать! - стягивая майку, сказал Колышкин. - Ну что, на тот берег?

- А у вас как с моторесурсом? Хватит? - улыбнулся Котов.

- У меня - надеюсь, а вот Никитушке придется покараулить девушек, в плавании он не силен... Побултыхайтесь здесь, ребятки!

Поплыли. Колышкин пытался было держать темп, но скоро сдох.

- "А ты азартен, Парамоша!" - процитировал классику Котов. - Переходим на брасс?

- Давай... Ну, братан, у тебя и дыхалка...

На берег выбрались в любимой бухточке Котова.

- Гадом буду, - пробормотал Колышкин, - не думал, что доплыву. Тут ведь с километр, не меньше. Но, думаю, мужик на десять лет старше, а тянет. Неужели я хуже? Вот и дотянул.

- Вообще-то, с похмелья не стоило этот заплыв затевать.

- Точно подмечено, гражданин начальник. И курить тоже пора кончать. Только жизнь такая - как бросишь...

- Что так? Бедность заела?

- Да вроде бы все есть. Все вроде бы есть, а тоска какая-то. Колышкин с удивлением ощущал, как выкладывает едва знакомому мужику то, что и себе вслух бы не сказал. - Надоело все. Каждый день думаю - приложит меня кто-нибудь, а что останется? Ну, могилку соорудят нормальную, крестик поставят - и привет. Вещи родня растащит, а что съел и выпил - уже того... преобразовалось.

- Детей не пробовал заводить?

- Ну их. Жена, бэбик... Бабы в основном стервы. Видал, какие телки с нами? Пробы ставить негде, а в голове - звон. Ничего! Но для умных - я дурак. Я ж не виноват, что мне по мозгам врезали и у меня там не все в порядке? А ведь я даже музыку пытался слушать. Классику! Как, думаю, так получается, что все от нее балдеют, а я засыпаю? В церковь ходить пытался ничего не понимаю, скучно. Вот видак - смотрю. Водку пить - могу. Ем... И тупею - как пробка. Иногда минут десять, ну двадцать, могу говорить нормально, а потом - шарах! - и матом.

- Смени работу. Ты свое дело делаешь или чье-то?

- Свое... Бабок много, но не то что-то... Слышь, у тебя такое бывает, а?

- Бывает... - вздохнул Котов. - Все мы как-то не так живем. Когда все это еще не начиналось, я думал, что как только всем дадут возможность зарабатывать, мы будем жить лучше... Ну, заработал. Теперь все время ощущаю, что у кого-то рядом на меня глаза смотрят не так...

- И я это вижу, - кивнул Колышкин, - у них зависть. Подвернись им пушка - пристрелят и глазом не моргнут.

- Я деньги в фонды отдавал, - сообщил Котов. - Для ветеранов, инвалидов, чернобыльцев... Но все равно - не то. И знаю, что без толку все это...

- Куда там! - опять согласился Колышкин. - И я вот чувствую, что гребу уже лишнее, но остановиться не могу. Никогда в этом не каялся, а сейчас стыд забрал. Интересное кино? А благотворительность... Знаю я таких. Старичкам - копейку, а себе - десять тыщ. Эти фонды умелые ребята придумали, чтоб и налоги не платить, и под статьей не ходить...

- А тебе коммунизма не хочется? - спросил Котов без иронии.

- Гм... Вообще-то не знаю. Утром встал как-то без мечты о "светлом царстве" - и ничего. Но коммуняк не переношу. Заметил, как сейчас бубнят: "Работать надо, работать, работать!" Так ведь коммуняки точь-в-точь то же самое бубнили. На хрен нам нужно было их вытряхивать, чтобы опять пришли и сказали: "Работайте, а мы за вас жрать будем!"

- Ну, мы-то с тобой не голодные...

- Ну да, конечно, но ведь рано или поздно нам глотку рвать будут... Страшно! А, хрен с ним со всем!

- Поплыли обратно, - предложил Котов, - на завтрак опоздаем.

На сей раз с самого начала проплыли всю дистанцию брассом.

- Вы что там, баб встретили? - поинтересовалась Шопина.

- Какие там бабы, Эллочка, - отмахнулся Колышкин, - за жизнь говорили...

- Да? - хлопнула глазками Соскина. - А морды не поразбивали...

- Глупенькая ты... - совершенно не в своей манере произнес Андрей и поцеловал Люду куда-то в запястье.

- Обалдел, что ли? - пробормотала она обескураженно.

- Ага, от свежего воздуха...

МАЛЕНЬКОЕ ОДОЛЖЕНИЕ

Август Октябревич Запузырин был уже чисто выбрит, надушен и одет в бежевый смокинг. Его личный секретарь, бывший зам. зав. отделом культуры Новокрасноармейского РК, докладывал расписание на сегодняшний день.

- Так, - прервал секретаря Запузырин, - все ясно, заканчивай. Вот это дашь факсом Замочидзе. Все как есть, чтобы никто никаких ошибок не правил! Вот это, это и вот это - отказать. У меня не райком, слава богу.

Тут затюлюкал радиотелефон, висевший на ремешке у дивана. Секретарь подал его боссу.

- Здравствуй, дорогой! - пропел нежный голос. - Мурат беспокоит. Ты дома будешь, нет?

- До десяти. Что-то серьезное?

- Нет, не очень. Но очень надо. Через пять минут подъеду.

Через пять минут к воротам подъехал приятного кремового цвета "мерседес" с тонированными стеклами. Ворота запузыринской виллы сдвинулись вбок, открыв проезд, и тут же задвинулись на место. "Мерседес" подкатил к крыльцу, рослый темноволосый парень выскочил из передней двери и открыл заднюю. Из автомобиля вышел седой, немного грузный мужчина и неторопливо взошел на крыльцо, где стоял с улыбкой Запузырин в обществе секретаря и одного из чекистов в отставке.

- Здравствуй, Мурат. Сразу к делу или по рюмочке?

- Одно другому не мешает, верно?

Запузырин обнял Мурата, и они поднялись в кабинет. Секретарь выставил на столик между двух кресел "Наполеон" и коробку с шоколадом.

- Зачем мальчика на таком деле держишь? - улыбнулся Мурат. - Здесь блондинка нужна, высокая, красивая...

- Блондинка у меня на работе, - хмыкнул Запузырин. - Ну, со свиданьицем!

Чокнулись, выпили, надкусили по шоколадке.

- Пойди отдохни, - велел Август Октябревич секретарю.

Секретарь ушел вниз, Запузырин достал маленький пульт, нажал кнопочку, дверь защелкнулась на замок, опустилась звукопоглощающая штора. Вторым нажатием кнопки Август Октябревич включил генератор помех, начисто подавляющий все мыслимые подслушивающие устройства в комнате или в ее стенах.

- Можно говорить, - разрешил он Мурату.

- Маленькое одолжение сделай. Парня одного надо ненадолго выпустить.

- Вчерашний? - Память у Запузырина была неплохая.

- Да.

- Но это ж не твой. Ты ведь от него вчера отказывался, мне в отделении доложили.

- Вчера, понимаешь, сердитый был. Теперь жалко стало. Помоги, а?

- Темнишь, Муратик. Я его выну, а он мне Светозара чикнет. Колись сразу - зачем нужен.

- Ничего не темню, Август. Светозара он пальцем не тронет. Просто земляк, жалко будет. Его в КПЗ опустили, кажется...

- Кавказца - и опустили, - усмехнулся Запузырин. - Но он же не твой. Я все знаю - он на вокзале торгует, там зона ребят из облцентра. Андрюша там такой есть, сейчас в "Светлом озере" отдыхает.

- Да, да... Он Колышкину тоже плохо отстегивает, долг большой. А мне не платит, верно. Но земляк, родной человек.

- Вот что, времени мало. Мне нужно все знать точно. Ты его выпускаешь на "мокрое", верно?

- Я не говорил, ты сам догадался... - поежился Мурат. - Москва заказала, хорошие условия, но очень жесткие. Сам понимаешь, они говорят: надо. Спрашивать "зачем?" не рекомендуется.

- Ну, это тебе не рекомендуется, - осадил гостя Запузырин. - У тебя своя "Москва", у меня - своя.

- Пожалей меня, - заискивающе попросил Мурат, - я маленький человек, даже здесь, в районе, а там - он указал пальцем в потолок - там я вообще пыль. Мне нельзя много знать.

- Должен сказать, кого заказали!

- Зачем тебе, слушай? Твоих я не обижу. Честно!

- Все равно. Это мой дом отдыха. Сюда приезжают люди, которые деньги платят. А если ты мне тут мокроту разведешь...

- Ладно, - Мурат поморщился. - Котова мне заказали! Знаешь такого?

- "Агат-Богат"... Гм! Говорят, что он даже появлялся у меня, с племянницей знакомился... Рублевый счет у него так себе, но валюта есть. Кто заказал?

- Ты меня убить хочешь? - простонал Мурат. - Кто так дела делает, а?

- Ты здесь живешь? - прищурился Запузырин. Мурат сжался. Такой вопрос мог означать малоприятные последствия.

- Друг позвонил, Давлет. Но он не главный.

- А-а... - успокоенно протянул Август Октябревич. - Раз Давлет, тогда ясно. Здесь можешь больше ничего не говорить. Только вот что, дорогой Муратик, эта твоя задумка по Котову - дрянь. Подколешь своего землячка наркотой, дашь ему ба-альшой кынжал и пойдет он у тебя Котова р-рэзать? Так?

- Почти, - зло выдохнул Мурат, одновременно прикидывая, кто из его людей может осведомлять Запузырина.

- Не почти, а именно так. Здесь, мальчик мой, это не пройдет. Котов это маленькая, но фирма. У него много хороших знакомых, будь уверен. Если даже совсем чисто будет, они тут все перевернут. Выйдут на тебя сразу... Могут и меня зацепить. Я не за себя боюсь, поверь...

- Понял, - облизнул пересохшие губы Мурат, но как-то не поверил в альтруистические мотивы Запузырина.

- Господин Котов - каратист. Он каждое утро здесь, на отдыхе, мешок руками и ногами долбит. На него обкуренного с ножом посылать - себя не уважать. Исчезнуть должен твой Котов. Тихо и совсем начисто. Чтоб как корова языком...

- В озеро?

- Найдут. В земле - тоже.

- Растворить?

- Хорошо. Но как ты его в серную кислоту посадишь? Упираться ведь станет... А убивать надо только рядышком с ванной, куда кислоту наливать будешь.

- Научи, а...

- Бесплатное обучение отменено. В наших кругах, конечно.

- Сколько хочешь?

- Немного. Половину заказной суммы.

- Вах! Грабишь, а?

- Чудак! Благотворительностью занимаюсь.

- Жадный стал, Август. Помнишь, раньше, когда в райкоме сидел, только пять тысяч в первый раз просил...

- Э-э, Муратик! Где те времена? Тогда "Запорожец" три двести стоил...

- Ладно! По рукам...

- Ну и отлично. Значит, так. Заур твой нам немножко пригодится. Хотя не совсем для того, что ты сам придумал...

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДУБЫГИ

Стажер Тютюка вышел из пассивно-аккумулирующего состояния. Его ожидал приятный сюрприз: на борту тарелки он был не один.

- Здоров ты спать! - применяя терминологию реликтовых, заметил Дубыга. - Должно быть, после трудов праведных...

- Что там случилось? - поинтересовался стажер. - Мне передали, что вас трое суток не будет...

- Могло и вообще не быть. Просто чудо, что вывернулся, - буркнул офицер. - Вызвали меня, как помнишь, в точку "Зет". Тебе могу сказать, что это не мой район, но там потребовалась поддержка. Плюсовики атаковали наш контрольный пункт. Хрен знает, откуда их столько появилось - восемнадцать единиц, кажется. Но я туда, слава Сатане, не долетел. Меня на входе в подпространство прищучили. Я одного с ходу бац по кумполу, сконцентрировался, проскочил примерно семь крестовиков, выскочил... И тут мне как дадут! Сразу два креста врезали, с двух направлений. Я на восемь азимутов разошелся, представляешь?! Четверть сущности они у меня аннигилировали, но прочее я все-таки собрал кое-как.

- Сейчас у вас все в порядке, командир?

- Более-менее. Готовность почти в норме, ну да здесь все быстро доберу. Здесь для нас, чертей, почти курорт. Условно, конечно. Ну, о твоей работе я уже наслышан. Плохо ты сработал. Главное - дал Котову уже дважды окунуться в святой ручей. Это моя ошибка, надо было вовремя проинструктировать, но мог бы и сам мозгами пошевелить. Второе - плохо контролируешь контакты объектов. Пока ты тут дрых, Котов снюхался с нашими самыми перспективными и снял с Колышкина пятнадцать процентов минуса. Будь ты офицером, за такую халатность своим бы карманом поплатился. Ты помни, раз у тебя Котов, благодаря первой твоей оплошности, стал активно-плюсовым, значит, нужно его контакты ограничить. Мало того, этот хлыщ и Вальку Бубуеву вывел на свой уровень по минусу. А она, можно сказать, уже была предобработана.

Тютюка загрустил.

- Ладно, - прекратил экзекуцию Дубыга, - дело поправимое. "Пока сущность на бионосителе, предобработка имеет перспективу", - как говорил великий и мудрый Ужуг Жубабара. Давай о приятном. Отлично получилось с Сутолокиной и Пузаковыми. Вывел их на уровень готовой продукции, действовал грамотно, профессионально. Сейчас главное - не дать им сбить проценты. После столь явного грехопадения можно ждать интенсивного покаяния. Ну, тут я уже принял меры. Сутолокиной подбросил идею мести Пузаковой, Пузакову идею развода с женой, а Пузаковой - ненависть к мужу и ребенку плюс желание отплатить мужу изменой за измену. Сейчас у всех минус стабилизировался, цифра вполне приличная. То, что Котов вступил в секс-контакт с Бубуевой, не так уж плохо, даже если пока это привело к снижению минуса у нее и чуть-чуть повысило минус у него. Пока - любовь и нежность, но ведь можно изменить мотивацию? Валю, поскольку она имеет шанс забеременеть, настроить на "отлов" Котова, внушить ей желание любой ценой заставить его жениться. А Котова нужно подловить завтра утром, когда у него сойдет активный плюс. Устроим ему насморк, кашель, геморрой - что угодно, лишь бы он еще раз не окунулся в ручей. Иначе - все. Он наглухо плюсовой. Хорошо еще, что неверующий, а то принялся бы нас крестить, да так, что никаких плюсовиков не надо - в капусту изрубит.

- А может, источник испортить? - предложил Тютюка. - Там неподалеку дача Запузырина, и ее канализация проходит через водоносный горизонт источника. Если труба лопнет...

- Молодец! - похвалил Дубыга. - Тут ты точно угадал. Мы сразу двух зайцев убьем: и Котова убережем, и ручеек изговняем. Правда, дорогой товарищ стажер, надо было еще об одном подумать: а почему старый хрыч Дубыга, который в этих местах столько времени работает, до сих пор этого не сделал? И почему до этого же не додумался Зуубар Култыга?

- Наверно, потому что тогда еще канализации не было... - наивно предположил Тютюка.

- Нет, уважаемый. Канализация была тут давно. Дело совсем в ином. Конечно, можно прорвать трубу материально-астральным импульсом, и дерьмо господина Запузырина действительно снимет плюс с источника. Однако весь плюс, который здесь сосредоточен, ты заставишь ударить вверх. В минусовом куполе над нашей зоной появится дыра. Ты же знаешь, что плюс от источника идет вверх и прикрыт только тонкой минусовой заглушкой. Нажми - и будет прорыв, а плюсовики это в момент запеленгуют, трансгрессируют сюда субастральные аппараты, и "бысть сече великой", как говорили прежде здешние реликтовые. Зуубар Култыга предлагал иной метод, но ни он сам, ни я воспользоваться им не решились.

- А что за метод?

- Создать локальный очаг землетрясения, расколоть берег и начисто провалить источник под почву, в карстовые пустоты. Конечно, он будет фильтроваться в озеро, но само озеро тоже частично уйдет под землю. Но тут столько возможных последствий, что и представить трудно. Может получиться нечто совершенно обратное: вода уйдет в карст здесь, а где-то хлынет потоком и создаст целую плюсовую зону. Так что лучше не рисковать.

- Значит - простой насморк?

- Да, хотя это только наполовину гарантирует успех. Если Котов даже с соплями все-таки пойдет к ручью и окунется - наша карта бита.

- А может, залепить ему что покрепче? Дизентерию или гепатит, например?

- Об этом и думать брось. Как-то был у меня один стажер, так тот тоже решил "покрепче"... Ну и что вышло? Устроил мужику обширный инфаркт, а сущность была едва на пятьдесят процентов в минусе. Доставщики тоже лопухнулись. Стажер видит, что сущность с носителя сходит, начал ее, дурак, обратно запихивать. Реликтовый корчится, жуткие боли, а помирать не помирает. Как начал каяться, сразу тридцать процентов скинул. Доставщики все-таки сущность ухватили, потащили к Минусу, но тут этот клиент как пошел, извиняюсь, Господа Бога, не к вечеру будь помянут, молить: "Спаси и сохрани!" А это сигнал для плюсовиков. Атаковали плюсовички, как всегда, лихо и большой группой. Пара связала доставщиков, двое нас со стажером начали гонять, а пятый сущность и упер. Мне - лишение премии, а дурогона этого - стажера - на второй срок учебного курса. Вы, молодежь, в реликтовых болезнях понимаете плохо. Вместо дизентерии можешь ему холеру устроить, а вместо гепатита - цирроз в последней стадии... А даже если и не промахнешься, при тяжелой болезни от страданий минус снижается. Нет уж, делай ему сопли. Только упаси тебя черт что-нибудь перепутать.

- Тогда, может, вы сами сделаете, начальник?

- А когда самостоятельно работать станешь, тоже будешь дядю Дубыгу со второго уровня вызывать? Нет, милок, ты не практикант, а стажер. Иначе говоря, без пяти минут офицер первого уровня. Будь добр, действуй самостоятельно. Конечно, я подстрахую, но все будешь делать сам от и до. Ну а чтоб не напортачил по малограмотности, сейчас прикинешь и доложишь план работы.

- Есть! Первое - отделить Котова от остальных...

- Рационально. Методика?

- Принять оболочку Тани Хрусталевой и предложить Котову покататься на лодке.

- Оценка "отлично". Только не забудь сделать так, чтобы вас заметила Валя Бубуева. А то она плюс загребать начала, но ревность ей срубит его до минимума. Далее!

- Можно устроить драку между Колышкиным и Лбовым. Например, на почве их девочек.

- Уточняю: сейчас Лбов по минусу переплюнул Колышкина. Допустим, Лбов привык, что Соскина - шлюха и с ней можно обращаться как угодно. А Колышкин при теперешнем настрое способен проявить рыцарство. Вот отсюда и пляши, стажер. В целом одобряю. Продолжай.

- Контролировать развитие конфликта в треугольнике Пузаковы Сутолокина. Согласно вашим установкам.

- Разумно, но одного контроля мало. Особенно резко надо вмешаться, если, скажем, Сутолокина захочет отравить Пузакову, но это начнет вызывать у нее отвращение к самой себе. Тут нужно короткими импульсами заставлять ее смотреться в зеркало. Вид царапин и синяков возбудит ненависть и желание отомстить. Этому толстопузому надо расшевелить память, пусть вспоминает все самое плохое о своей жене, а Марине Ивановне подобрать кавалера. Тогда она тут же реализует идею об измене. Лучше Светозара Трудомировича никого не подберешь - тем более что Бубуева его уже не примет. Директор - старый кобель, почти все грехи по прелюбодейной части, не считая хищений и взяток в средних размерах. В два счета загонит Марину в минус процентов на шестьдесят. В общем, давай, преобразуйся в Таню!

... Котов, с аппетитом позавтракав и будучи в прекрасном расположении духа, направлялся к корпусу в компании Колышкина. Чуть позади, позевывая, шел Лбов, за квадратные локти которого держались девицы.

- Ну, командир наш совсем одурел, - с ревностью в голосе заметила Шопина, - прямо не отлипает от этого Владика.

- Может, он это... - хихикнула Соскина. - Поголубеть решил?

- Будет языком чесать, - лениво одернул девиц Никита. - Андрюха дело не упустит. Похоже, денежками пахнет...

Между тем Котов и Колышкин рассуждали вовсе не о деньгах, хотя и говорили вполголоса, так, что даже шедшие за ними ничего не могли расслышать.

- Боюсь я, братан, - исповедным тоном говорил Колышкин. - В бирюльки мы все играем! Или нами играют как хотят...

- Кто? - спросил Котов, хотя не раз и не два тоже чуял нечто подобное, но ни с кем вслух об этом не говорил.

- Знал бы! - хмыкнул Андрей. - Может, менты, а может, ЦРУ... Или вообще пришельцы какие-нибудь. Решили, скажем, Землю завоевать и начали с нас. Вот я тебе без базара скажу: мы с пацанами держим все станции и вокзалы от облцентра до Старопоповска. Но в области есть мужик, которого я в глаза не видел и даже кликухи не знаю - он вообще держит десяток таких бригад, как моя. От него приезжают, мы отстегиваем и слова не говорим. Четверть от всего. И попробуй надуй - все цифры знает...

- Не надо мне этого знать, - нахмурился Котов. - Могу догадаться: тот "областной мужик" тоже не последний.

- А я что говорю? Значит, где-то есть еще. Скажем, в Москве. Но ведь и тот, может статься, с кем-то делится? Допустим, делает валюту и гонит в швейцарский банк.

- Не забивай себе голову, - посоветовал Котов, - если невзначай узнают, что ты тут меня просвещаешь...

- Да что тут такого, - перебил Колышкин, - все знают, что творится, только не знают, на кого работают. Вот и я... А ведь я сейчас получаю столько, сколько раньше на тысячу "Волг" хватило бы. В месяц! Однако сейчас, за какой-то драный "ауди" с пробегом в двести тысяч до сих пор не рассчитался.

- А ты думай о тех, кому на мясо не хватает...

- И думаю! Вот я и говорю: кто нами играет?! Мы мечемся, глотки рвем, режемся, а там подергают за веревочки и похихикают...

Они подошли к крыльцу корпуса, где ветераны шахмат разыгрывали партию из матча Таль - Ботвинник. Котов совершенно неожиданно услышал:

- Владислав Игнатьевич, вас можно на минутку?

Сначала у Котова сладко затрепетала душа, но уже через секунду, вспомнив о том, где он провел прошлую ночь, как и с кем, Котов почувствовал жгучий стыд. Колышкин, мельком бросив взгляд на Таню, появившуюся неведомо откуда, понимающе кивнул и присоединился к своей компании.

- Здравствуйте, Таня, - пробормотал Котов.

- Я решила вас найти и нанести ответный визит. Почему-то мне стало скучно. Вы никуда не собирались сегодня?

- Я? - растерянно спросил Котов. - Никуда...

- Может, опять покатаемся на лодке?

Котов не знал, что отвечать. Если бы не загар, то любой увидел бы, как ему стыдно. Тютюка дал короткий импульс, но пробить плюсовую защиту не смог. Оставалось воздействовать на вторую сигнальную.

- Наверно, вы все-таки куда-то собирались... - склонив голову набок, проговорила Таня. - Я вам помешала. Простите!

Она повернулась, но Котов, спохватившись, остановил ее:

- Нет, я правда никуда не собирался. Пойдемте, покатаемся.

Тютюка послал импульс Вале Бубуевой, чтоб она выглянула из окна, но та тоже была защищена - импульс не прошел.

- Дай импульс на кого-нибудь из отдыхающих, пусть крикнут: "Валя!" подсказал Дубыга.

Но никого, кроме старичков у шахматной доски, поблизости не было. Пришлось остановиться на них.

- Валя! Горничная! - визгливо, но очень громко проблеял один из шахматистов.

Валя, мывшая пол на площадке второго этажа, подошла к окну, высунулась. Как раз в это время Котов и Таня уходили по дорожке от корпуса. Они сразу попали в поле зрения Валентины.

"Какая красивая! - вздохнула она про себя. - Куда мне до нее..." Злости у нее не было ни грамма, только обида, что уродилась такой толстой и непутевой.

- Повышения минуса не регистрирую, - доложил Тютюка разочарованно.

- Ишь ты, какой скорый! - сыронизировал Дубыга. - Конечно, когда она в активном плюсе, это не подействует. Но то, что она сейчас увидела, отложится в памяти. Завтра к утру активный плюс сойдет и она начнет так ревновать, что только держись! Продолжай вести Котова. Я тебя страхую.

Лодку взяли быстро, и Котов, стянув майку, подставил бронзовый торс под солнечный душ. Таня тоже сбросила платьице и смотрелась совершенно очаровательно, хотя на сей раз на ней был купальник. Едва лодка с Котовым и Таней отошла от берега, как на причале появилась компания Колышкина.

- Она ему чуть не в дочки годится, - усмехнулся Лбов. - Может, отобьем?

- А мы? - обиженно спросила Соскина.

Лодка с четверкой уже скользила по воде следом за лодкой Котова и Тани. Лбов греб, девицы кудахтали на корме, а Колышкин развалился на носу лодки.

- Ну что, командир, как насчет отбить?

- Я этого не слышал... - не поднимая век, прищуренных от солнца, буркнул Андрей. - Давай хоть несколько дней не будем сволочами, а? А то вот чурку уже побили, нарушили спокойный отдых... Зачем? Потом, если видел, этот дяденька нам таких пирожков вломить может, что мало не покажется.

- Как скажешь, начальник, - пожал плечами Лбов. - А бабу он себе клевую оторвал.

- Не дрейфь, мы себе лучше купим, - сонно сказал Колышкин, надвигая на нос козырек бейсболки.

- А нас совсем забыли... Ни к черту мы уже не годимся, Элка.

- Ну это ты зря, подруга боевая, - не согласился Колышкин, - может быть, тебя еще ждет в жизни счастье.

- Гы-гы-гы! - радостно заржал Лбов. Он любил юмор.

- Издеваешься? - обиделась Соскина.

- Вполне серьезно. - Андрей важно почесал волосатую грудь. - Конечно, сейчас вы слишком вросли в покупной секс, но ведь когда-нибудь и вас посетит это... любовь.

- Во дает! - Никита аж согнулся, перестав грести.

- Давай без комментариев, а? - проворчал Колышкин. - В конце концов, если имеешь одну извилину между ягодиц, то это лучше не показывать...

Девицы с готовностью прыснули, а Лбов, повернувшись к Колышкину, угрюмо спросил:

- Андрюха, ты чего? Умный стал? Обижусь!

- Не обижайся, это я по дружбе. И не гляди на меня, как Ленин на буржуазию. Продолжаю: ты, Людочка, и ты, Эллочка, - вы просто не понимаете, что можете жить как люди. Небось соплями исходите, когда смотрите всяких там "Рабынь Изаур", а то, что сами рабыни, не понимаете.

- Ишь, Леонс-ио нашелся! - хмыкнул Лбов.

- Да, я Леонсио. А ты - этот, как его... Надсмотрщик там был.

- Франсиско, кажется, - припомнила Соскина.

- Вот именно. На Франсиско тоже мокруха была, как и на тебе.

- Только этого не надо, - предостерегающе сузил глаза Никита.

- Да здесь все свои, чего там. Я ведь тебя тогда выкупил, менты даже заточку отдали, которую ты, как дурак, у Хряка под лопаткой забыл. С пальчиками. Ты ведь у меня в ногах валялся, помнишь?

- Попрекаешь, - у Лбова заходили желваки, - попрекаешь, да?

- Я просто напоминаю, Никитушка. Тебе еще рано забывать, рано... Тебя совесть не мучила, а?

- Ты чего пристал? - уже совсем разъярившись, зашипел Лбов. - Ты меня что, за шестерку держишь?

- Не, за козырного вальта... Не жми кулаки, пацан, пальцы не разогнутся... Ты лучше слушай, наматывай на ус. Если ты посадил подонка на пику - а Хряк был подонок, это все знают, - ты, в общем, поступил нормально и совести особо болеть не из-за чего. Но речь ведь идет не о самом факте, а о мотивах, как говорят наши общие друзья юристы. Ты ведь его запорол не за то, что он подонок, а за то, что не вовремя взялся тебя пугать. Ну и, конечно, за то, что взносы в профсоюз не платил. Заделал ты его дуриком, без моей санкции, так сказать, да еще визитку оставил в виде заточки. Ты бы минимум восемь лет зону топтал, а по первой ходке это очень скучно. Хорошо, что Хряк уже мало что значил, а то была бы разборочка. Мне ведь, чтобы Хряковых ребят перекупить, тоже пришлось разбашлиться немножко. Это, братанок, целая дипломатия была... Да я тогда только об этом и думал: как бы мне за Хряка решку не выписали. Заметь: мне, а не тебе. Потому что знали, ты - это так, пустышка, робот. Им даже в голову прийти не могло, что у меня в команде такие самостоятельные мальчики растут. Но не в этом дело. Вот сегодня я впервые чувствую, что меня за Хряка совесть гложет. Меня! Я его даже не заказывал, а мне совесть мозги ест. Меня ест, а тебя, Лбище, нет!

Колышкин внезапно вскочил, сел на банку, бешено глядя на Никиту. Тот отшатнулся. Девицы испуганно сжались.

- Понимаешь, - глядя в глаза испуганно моргающему Лбову, продолжил Колышкин с неожиданным жаром, - я впервые почуял, что это грех! Мы с тобой убили человека! Пусть он был весь дерьмовитый, пусть в нем от свиньи и обезьяны гораздо больше, чем от гомо сапиенса, но все-таки он был человек. С матерью, с отцом, даже душа у него была какая-то. Мы заповедь нарушили...

- Заповедь?.. - Лбов мотнул головой, словно стряхивая страшный сон. Ты свихнулся, что ли? Это ж надо придумать!

- Это не я придумал, это Господь Бог. И если он есть, то тебе за этого Хряка гореть, а мне - за лжесвидетельство.

- Да брось ты, Андрюха, все равно нам всем гореть, - беспечно ввернула Шопина. - А Хряку туда и дорога. Я у него начинала, помню, какая это погань. Я б его все равно отравила, если бы Лоб не приколол. А деньги драл - безбожно. Мне только на косметику хватало.

- Все равно, - упрямо, с каким-то нарождающимся фанатизмом произнес Колышкин, - не мы ему жизнь дали, не нам и отбирать.

- Ну нет, - сквозь зубы процедила Соскина, - это что же выходит? Такое дерьмо - и пальцем не тронь? Пусть живет, гадит и воняет?! Какой там Бог, елки-моталки? Наслушался небось по телеку всякой хреновины. Неужели не понимаешь, что все эти попы, проповедники и прочая шушера просто хорошие бабки делают. Посвистел три часа, пополоскал всем мозги - и бабки в карманчик хапнул. Сейчас кто как может: кто свои головы продает, кто задницы, а кто - языки.

- И все равно есть святое! Есть! - Колышкин махнул рукой, отвернулся и, сгорбившись, подпер голову руками.

- Андрюха... - виновато позвал Лбов, отчего-то сконфузившись, и тронул Колышкина за плечо, - ты че, а?

- Отвали... Не понимаете, блин, ни хрена...

- Ну хочешь, я Соске сейчас по заднице нашлепаю, чтоб не выступала? Эй, Соска, иди сюда! Пороть буду! - Лбов встал в лодке во весь рост и сделал шаг к притворно завизжавшей Соскиной. Обе девицы шарахнулись от Лбова, сильно качнули лодку, Никита потерял равновесие и повалился на борт, отчего лодка перевернулась. С воплями и визгом все четверо плюхнулись в воду...

- Мать твою за ногу! - выразил свои чувства Дубыга. После этого он употребил еще несколько очень странно звучащих реликтовых выражений, которые, как уже знал Тютюка, нельзя было понимать буквально.

Тютюка из Таниной оболочки смог по-девичьи испуганно ахнуть. У него это получилось очень естественно.

- Да ничего страшного, - увидев все четыре головы над поверхностью воды, заметил Котов, - дурачились - вот и перевернулись. Все нормально. Все целы.

Однако и у Дубыги, и у Тютюки были все основания расстраиваться. Дело в том, что вынужденное купание произошло, как выражаются моряки, на траверзе устья святого ручья, всего в десяти метрах от берега, и все они упали в воду, прочно зараженную активным плюсом...

МЕСТЬ МАРИНЫ ПУЗАКОВОЙ

Пока на озере разворачивались эти события, в корпусе происходило следующее: Валя Бубуева, вздыхая о своей незадачливости, продолжала мыть пол, Сутолокина, которую мучили телесные и душевные раны, лежала в кровати, накрывшись с головой простыней, и тихо скулила время от времени, словно побитая собака, а в семействе Пузаковых, выражаясь словами вождя мирового пролетариата, "кризис назрел".

Пузаков-старший рассчитывал, что сердце супруги оттаяло, и ходил вокруг нее, как кот вокруг хозяйки, преданно заглядывая в холодные и ничего хорошего не обещающие глаза. Кирюша при этом теребил папу за штаны и требовал немедленного похода на речку. Марина Ивановна грозно сидела на стуле и делала вид, будто читает газету, но не только ничего не читала, но даже не глядела в нее. Перед ее глазами стояли мрачные, прямо-таки апокалипсические картины: море крови, гора костей, отрезанная голова Сутолокиной, брошенная в унитаз. Мелькал в этих страшных видениях и Пузаков-старший. Участь его была еще более ужасной. Марина Ивановна предполагала выпустить ему кишки, посадить на кол, сжечь до половины разумеется, всю нижнюю часть, - а все, что останется, утопить в канализации. Однако вслух она сказала:

- Идите на озеро и до обеда не приходите!

Пузаков, зная, что надежда умирает последней, взял Кирюшу за руку и вышел из номера.

Когда Марина Ивановна осталась одна, ей стало еще тошнее, чем было. Где-то за стеной она слышала тоскливые стоны Сутолокиной, но это не облегчало ее собственных страданий. Даже воспоминание о том, как славно она отметелила "счастливую соперницу", не утешало. А уж наказание, которому был подвергнут бухгалтер Пузаков, и вовсе мало устраивало. Разумеется, те казни, которым его уже предала Марина Ивановна в мечтах, реально не могли осуществиться из-за технических сложностей. К сожалению, Марина Ивановна провела всю сознательную жизнь в КБ "Пузырь", а на мясокомбинате никогда не работала. Именно поэтому в ее воображении были лишь голые эмоции и никакого практического плана. Точно так же мелькнувшие мысли об убиении Сутолокиной путем отрезания головы и выброса данного предмета в унитаз очень скоро были признаны неадекватными. Инженерное образование Марины Ивановны подсказывало ей, что если даже отрезать Сутолокиной голову, то спустить ее в унитаз не удастся.

Пузакова жаждала мести. И поскольку долгий поиск вариантов расправы с неверным мужем все время вертелся на грани между ненавистью и жалостью к самой себе, то в конце концов Пузакова приняла наиболее рациональное решение, подсказанное коротким импульсом Тютюки.

Итак, она решила изменить мужу в отместку за его измену. Это показалось самым простым и безопасным решением. Оставалось только найти подходящий объект. Марина Ивановна, однако, не очень представляла себе, где искать такой объект. И как заставить его выполнить свой замысел - тоже. Марина Ивановна никогда не обладала жарким темпераментом, а кроме всего прочего, за всю беспорочную супружескую службу ни разу не переживала романов. То есть, возможно, и было несколько мужчин, которые ей нравились, но как бы они ей ни нравились, все равно эти увлечения были чисто платонического свойства. Последствия этих влюбленностей не выходили за производственные рамки.

Например, Марина Ивановна всегда тщательнее готовила для своего предмета документацию, а также никогда не запаздывала с выдачей расчетов. Впрочем, увлечения приходили и уходили, а Марина Ивановна оставалась верной бухгалтеру Пузакову. С тех пор как профессия бухгалтера резко повысилась в цене, а профессия инженера опустилась на самое дно жизни, уважение Марины Ивановны к супругу стало безусловным.

В отличие от многих подруг, которые имели романы на отдыхе, Пузакова никогда не отдыхала одна и никуда без мужа не ездила. В городе они тоже все время были вместе и даже в кино не ходили порознь. Вообще говоря, они ходили не вдвоем, а втроем, поскольку Кирюшу оставлять было не с кем. А это значило, что кино и театр они посещали только по воскресеньям и только в утренние часы, беспокоясь о нравственности Кирюши. Именно так им, видно, и удавалось сохранить низкий отрицательный потенциал. И вот - такой удар!

"Мина замедленного действия" - идея об измене мужу, подложенная Тютюкой, была бесспорно надежным средством поднять этот потенциал на должный уровень. Тем более что кандидат в соблазнители уже двигался по направлению ко второму корпусу.

Настроение у Светозара Трудомировича было далеко не лучшее. То, что Заур Бубуев отправлен в КПЗ, его утешало мало. Кто-нибудь из друзей уже мог внести за него "залог", и житель Кавказа, черт бы его побрал, вновь появится здесь, но уже с верными джигитами и большим кинжалом. Едва Светозар Трудомирович представлял себе это, как ощущал явные спазмы в кишечнике. Хотя гарантии, которые дал уважаемый Август Октябревич, немного согревали душу, Светозар Трудомирович хорошо понимал свою малую значимость по сравнению с ним. Сегодня заступится, завтра - отдаст. И никакая милиция не поможет, если потребуют этого какие-то высшие, неизвестные Светозару интересы.

Тем не менее надо было жить, надо было работать. Светозар Трудомирович хорошо помнил, что его вчерашние отношения с Валей Бубуевой закончились не на самой высокой ноте. К тому же в ушах еще звучала фраза, сказанная Запузыриным: "Этой самой, потерпевшей, тоже поясни обстановку". Действительно, если сегодня приедет следователь, то Валя должна четко знать, что говорить, так же как и ее подруги, которые повязали в пучки Заура Бубуева. Именно эти цели и привели Забулдыгина во второй корпус.

Он постучал в дверь комнаты дежурной, хотя раньше всегда входил без стука. Валя, немного расстроенная и охваченная светлой грустью по поводу поездки Котова на лодке с прекрасной блондинкой, гладила простыни, прибывшие из стирки.

- Войдите! - разрешила она. - Здравствуйте, Светозар Трудомирович.

- Валечка! - Директор прикрыл за собой дверь и хотел было повернуть ключ в замке, но услышал строгие и весьма недвусмысленные слова:

- Не надо запирать дверь.

- Что с тобой? - изумился Забулдыгин. - Ты на меня сердишься?

- Я на вас не сержусь. Я вас презираю, Светозар Трудомирович. - Валя внутренне удивилась своим словам, слишком неожиданно они у нее вырвались, но еще более неожиданным был сам тон, каким она вдруг заговорила.

- За... за что? - заикаясь, пробормотал пораженный директор.

- Вы ничтожество, трусливый и нечистоплотный негодяй! - Валя явно говорила не своим языком, и даже интонации у нее были какие-то не те...

- Валечка... - Светозар открыл рот и продолжить фразу не мог.

- Если у вас что-то по работе, - ледяным тоном великосветской дамы произнесла Бубуева, ставя утюг на попа, - я готова вас выслушать. А если нет, то прошу покинуть помещение. Мне еще гладить и гладить.

- А... Да! - Обалдевший Светозар вспомнил, что надо убедить Валю дать следователю определенный набор показаний. - Валечка, по поводу вчерашней истории с твоим бывшим мужем... Сегодня может приехать следователь. Надо, чтобы все девушки, которые его обезвредили, показывали одно и то же, без расхождений. Поэтому я тут прикинул, что вы должны говорить...

- Светозар Трудомирович, - сузив глаза, проговорила Валя, - то, что я буду говорить, касается только меня. Будьте добры, выйдите отсюда.

Забулдыгин вышел в том состоянии, которое боксеры называют "грогги". По-русски есть еще одно определение, но приводить его, ввиду полного неприличия, было бы неудобно. Он даже не попробовал спросить, что, собственно, произошло. Он шел к одной женщине, а попал совсем к другой, незнакомой, а потому страшной.

Когда Забулдыгин выходил из корпуса, у него даже заболело что-то в груди. "Инфаркт!" - с неожиданной ясностью представил себе Светозар Трудомирович, и им овладел тихий, но мощный ужас. Вот сейчас он, вполне цветущий еще мужчина, потеряет сознание и отправится туда, откуда никто еще не возвращался. Все похороны, на которых когда-либо имел несчастье присутствовать Светозар, мгновенно всплыли в памяти и сложились в ужасно яркую, почти реальную картину его собственных похорон. Он увидел, как гроб с ним, Светозаром Трудомировичем Забулдыгиным, выставлен в траурном зале какого-то морга и вокруг в молчании стоят со скорбными лицами разного рода друзья и товарищи, жена и дети, какие-то родственники, причем, кажется, не только живые, но и умершие несколько раньше... В его грезах эта толпа тихо раздалась, когда откуда-то появившийся Август Октябревич Запузырин, без слов, но крепко, по-партийному пожимая руки родственникам усопшего, подошел к гробу и минуту-другую постоял в молчании, склонив голову. После увиделось, как плечистые молодцы вталкивают гроб в "пазик"-катафалк, как появляются впереди контуры старопоповского, бывшего новокрасноармейского кладбища. Мелькнуло видение двух в дымину пьяных могильщиков, которые, матерясь, требуют дополнительную поллитру над чернеющей, как зловещая пропасть, свежей могилой...

- Не дам! - Светозар ощутил, что сердце утихло. Его боль была самой элементарной невралгией.

- Что вы сказали? - спросила Марина Ивановна Пузакова, которая как раз в это время решилась спуститься вниз, чтобы поискать того, кто смог бы ей помочь отплатить супругу за коварную измену.

- Я? - встрепенулся Светозар, ощущая, что сидит на скамеечке неподалеку от шахматной доски, где ветераны приступали к изучению пятой партии матча на первенство мира между Ботвинником и Петросяном.

- Да, да, - настаивала Марина Ивановна, - вы что-то сказали!

- Простите ради бога, - Забулдыгин махнул рукой вдоль лба, как бы стряхивая жуткие видения. - Заработался, понимаете, уже сам с собою разговариваю...

- Да, да, я понимаю, - вздохнула Пузакова, - все работа, работа, работа... Обидно, наверно, кругом отдыхают, а вы работаете?

- Ну что ж, - ответил Забулдыгин, обретая некую уверенность, потому что в одутловатом, нездорово румяном лице дамы прочел что-то волнующее и многообещающее, - у каждого свои дела. Чтобы другие нормально отдыхали, я должен работать.

- В отпуск не собираетесь? - поинтересовалась Марина.

- Ближе к осени, сейчас наплыв отдыхающих, разве можно это на кого-то оставить?

Широкий жест директора объял все, что входило в территорию дома отдыха, и даже немножко с запасом. Вероятно, именно так некогда господин Ноздрев показывал Павлу Ивановичу Чичикову свои владения: "И то, что за лесом, - тоже мое!" Впечатление было такое, что если Забулдыгин, отправившись в очередной отпуск, покинет эти места, то нерадивые служащие позабудут в нужное время водворять на место солнце и луну, включать звездное небо, забудут поливать дождями лес и луга, а озеро, прохудившись, куда-нибудь выльется.

Марина Ивановна, однако, восприняла все почти так, как было изложено выше, и решила для себя, что директор - именно то, что ей нужно, дабы восстановить паритет в семейной "холодной войне".

- Жаль, что вы так сильно заняты! - вздохнула она с чувством, и платье на могучей груди едва не лопнуло. - Было бы приятно побеседовать с умным и интеллигентным человеком.

- А ваш муж не будет протестовать? - поинтересовался Светозар, впившись взглядом туда, где особенно четко рисовался весьма соблазнительный рельеф. Пузакова он видел только один раз, но и этого воспоминания хватало, чтобы убедиться в его полной безобидности.

- Ему сейчас не до меня... - мрачно прогудела Марина Ивановна. - Он нашел себе утешение.

- Да? - пристально поглядев на Марину, вопросил Забулдыгин. Нехорошо...

- Ну, у него свой выбор, а у меня - свой...

Забулдыгин мгновенно оценил ситуацию. К ней в номер идти нельзя - там неподалеку Валя Бубуева, к тому же может вернуться Пузаков. Последнее, скорее всего, не грозило физическими увечьями, но скандала все-таки не хотелось. В кабинет, где вообще-то неплохой диванчик? Но туда все время будут заходить всякие нужные и ненужные люди. А вот в клубе на втором этаже есть одна уютная комнатка...

- Знаете, - сказал директор, - если хотите, я могу показать вам нечто весьма интересное. Мне сейчас как раз нужно туда сходить, и это совсем недалеко. Не хотите пойти со мной?

- Ну, если вам это не помешает в работе... - Марина Ивановна в общих чертах уже поняла, что хочет показать ей директор, и с затаенным восторгом направилась вместе с ним к зданию клуба.

Свежепохмеленный, а потому благодушный и подчеркнуто вежливый сантехник Гоша нес куда-то большой голубой унитаз, заколоченный в деревянную обрешетку.

- Ты куда это? - грозно крикнул директор, желая продемонстрировать спутнице свои диктаторские полномочия.

- Как сказали, - лаконично ответил Гоша, - несу.

- Кто сказал?

- Вы. - Гоша чуть прибавил шагу, и директор припомнил, что унитаз он действительно приказал отнести в одно нужное место.

А Марина Ивановна прониклась к нему еще большим уважением: человек, повелевающий такими унитазами, этого заслуживал.

У клуба электрик Трофимыч, тоже похмеленный и даже больше, занимался проводами, ведущими к плафонам на веранде для танцев. Попыхивая папироской, он мурлыкал что-то революционное.

- Наше вам, - приветствовал он директора со стремянки.

- Работайте, работайте, - кивнул директор поощрительно и пропустил Марину Ивановну в пустынный холл.

По лестнице поднялись на второй этаж. Здесь располагалась маленькая выставка бывшего нонконформиста Блятензона, которую купила фирма "Интерперестрой лимитед", дав возможность художнику выехать в Израиль.

- Вот это наша гордость, - оповестил директор, - пока не открываем для посещения, находится в оформлении, так сказать. Мировое имя - Блятензон. Почти Шагал! В области эротики ему равных нет.

Действительно, Блятензон всю свою галерею составил из картин эротических. От грудей, животов, ножек и попок у любого зарябило бы в глазах. Марина Ивановна, которой смотреть на это изобилие было малоинтересно, сейчас восприняла этот показ как совершенно определенный сигнал и поняла его правильно. Когда, проведя свою гостью по галерее, Светозар отпер ключом дверь с грозной надписью "Посторонним вход воспрещен!", Марина Ивановна расценила этот жест однозначно: директор тоже понял ее правильно и собирается показывать ей отнюдь не шедевры Блятензона...

За дверью оказалась довольно маленькая комнатушка, куда в доброе старое время водворяли перед концертами каких-нибудь артистических знаменитостей, предназначенных для увеселения узкого круга прежних отдыхающих. Это было нечто среднее между гримуборной и комнатой отдыха. Директору здесь доводилось угощать знаменитостей и сопровождающих лиц, пить на брудершафт с басами, тенорами, контральто и чтецами-декламаторами, рассказывать анекдоты солисткам балета и даже мастерам оригинального жанра. В последнее время знаменитости наезжали редко, главным образом безнадежно вышедшие в тираж погашения. Поэтому комнатка, хотя и смотрелась неплохо, все-таки поблекла. Убрав ее после отъезда некогда известнейшего конферансье, комнатку оставили пылиться до следующего приезда, который обещал быть еще не скоро. Тем не менее все для культурного отдыха здесь имелось: видеосистема, радиоприемник с проигрывателем, магнитофон, небольшой столик для интимного ужина и диван. Еще был бар-холодильник "Ладога", впрочем, совершенно пустой и отключенный от сети.

- Вот, собственно... - произнес Светозар Трудомирович, не очень зная, что говорить дальше, если все-таки ошибся в своих прогнозах. Однако Марина Ивановна поняла, что инициативу в деле мести Пузакову следует взять на себя. Она мощно вздохнула и, осев на жалобно пискнувший диван, произнесла:

- Здесь уютно... Только заприте за нами дверь.

Пока Светозар, сопя и нервничая, запирал дверь, Марина Ивановна успела улечься и закрыть глаза. Дьявольское желание греха, тайного и ворованного сладострастия уже превалировало над жаждой мести. Светозар понял это прекрасно, и его действия превзошли все ожидания Пузаковой...

ВЫПУЩЕННЫЙ ИЗ КПЗ

Заур Бубуев всю ночь провел под нарами. В отличие от Колышкина и Лбова его сожители по КПЗ не заботились о том, чтоб не оставить на лице Заура синяков и ссадин, поэтому этих штрихов - синих, багровых и лиловых - на нем было вполне достаточно. Трусы ему порвали, штаны оставили без пуговиц...

К счастью, его избили так крепко, что все мироощущение притупилось и он плохо сознавал всю низость и ужас своего падения.

Лежа на сыром полу, лицом в пыли и залежавшемся тополином пухе, которые отнюдь не спасали от цементного холода, Заур находился как бы в полусне. Он надеялся, что к утру помрет и никакие проблемы его касаться не будут. Однако помереть он не сумел. Более того, к нему вернулось сознание и лишь тут в полном объеме навалилось ощущение того, как жестоко обошлась с ним судьба, как он опозорен и унижен. Вся боль от синяков и ссадин была где-то на втором плане по сравнению с муками души. Бубуев выполз из-под нар, сел на пол и завыл, тихо так, чтобы не разбудить тех, кто храпел на нарах. Нет, он не боялся их. Все, что с ним могли сделать, уже сделали. Правда, могли еще и убить, но за это он был бы только благодарен. Впрочем, он не хотел доверять им свою жизнь. Заур решил, что должен уйти сам. Прекратив выть, он стал размышлять над тем, каким способом покончить счеты с этим светом.

Можно было перегрызть вены. Заур попробовал впиться зубами в руку, но это оказалось очень больно, к тому же зубы у него, как выяснилось, были слишком тупыми. Кроме того, Заур вспомнил, что знакомый врач когда-то сказал: "У тебя полнокровие, дорогой!" О том, что такое полнокровие, Бубуев толком не знал, но отчего-то ему показалось, что крови в нем больше, чем в обыкновенном человеке. Он представил себе, как эта самая кровь медленно вытекает из перекушенной жилки и никак не может вся вылиться, а он, сидя на грязном полу, смотрит на эту кровь, на свою уходящую жизнь, и никак не может с ней расстаться. Нет, ничего связанного с пролитием собственной крови Заур допустить не мог.

Повеситься? Но где и на чем? До оконной решетки Заур дотянуться не мог - маленькое окошко, забранное двойной решеткой из прочной арматуры, тускло светилось под самым потолком. Табурета не было, стола тоже. Кроме того, сын гор не имел ни ремня, ни подтяжек, а рвать одежду и свивать из нее веревку было не мужским делом.

Оставался еще один способ: разбежаться и треснуться головой о стену... Но голова у Заура - так ему казалось - была уж очень крепкая, и с первого раза можно было не убиться до смерти.

Арестант понял, что умереть по собственной воле не получится. От этого ему стало еще тошнее, и он вновь заскулил. Сидя на полу, он со страхом ждал, что вот сейчас начнут просыпаться соседи по камере и вполне могут еще раз поиздеваться над ним вместо утренней зарядки. Когда отчаяние хлынуло через край, когда Заур вновь начал думать о попытке самоубийства, словно хрустальный звон прозвучал в его ушах визгливый скрежет отпираемого замка.

- Бубуев! - гаркнул милиционер. - На выход, с вещами!

Придерживая штаны и пытаясь запахнуть рубаху, Заур шагнул из камеры в коридор.

Здесь милиционер выдал ему ремень и приказал по-военному:

- Заправиться!

- Спасибо, начальник, - пролепетал Заур.

- Руки за спину! Вперед! - приказал сержант.

Заур пошел по коридору.

Его довели до выхода на задний двор отделения, где стояла лиловая иномарка с тонированными стеклами.

- Забирайте, - объявил милиционер двум смуглым, усатым парням в цветастых рубахах и защитного цвета брюках. Один из них открыл перед Зауром заднюю дверцу, впихнул его в машину, сел сам. Второй сел слева от Заура, а управлял автомобилем третий, которого Заур через стекла не видел.

Парень, сидевший слева, ловко набросил Зауру на голову мешочек из непрозрачной ткани, а на руках защелкнул наручники. Он услышал, как загудел мотор, но куда поехала машина, определить не смог, потому что она сделала подряд несколько поворотов.

Ехали не менее получаса. Машина часто сворачивала, меняла направление, разворачивалась, и лишь два или три раза останавливалась на перекрестках, из чего Бубуев сделал вывод, что его везут за город. Кроме того, воздух стал свежее и запахло лесом.

И не ошибся. Когда Заура вытолкнули из машины, сдернули с головы мешок и сняли наручники, оказалось, что он находится на лесной полянке. Перед ним стояла группа людей, приехавших сюда, должно быть, раньше, чем иномарка с Зауром и его конвойными. Их привез кремовый "мерседес", а в центре группы стоял Мурат.

- Здравствуй, Заур, дорогой! - сочувственно произнес он. - Валлаги, как ты плохо выглядишь! Где ты так ударился, слушай?

У Заура лед начал сковывать ноги, а затем постепенно стало стынуть и пузо.

- Ты, конечно, все понял, да? - строго глядя в испуганные глаза Заура, продолжил Мурат. - Ты понял, с кем надо дружить, а с кем не надо. Ты убедился, что торговать на базаре, среди земляков, лучше, чем у Колышкина на вокзале. Да?

- Да, Муратик... - пролепетал Заур. - Я все отдам, слышишь, все, что должен был...

- А, ерунда. Асланчик, налей нам коньячку: Заур продрог.

Бубуев только хлопал глазами, глядя, как мальчики Мурата вынимают из багажников два раскладных стула и столик, ставят их на траву, как появляются бутылка, две пластмассовые рюмочки и шоколад.

- За твою свободу, дорогой! И за то, что поумнел немного. Хороший коньяк, верно? - сказал Мурат, когда Заур залпом осушил рюмку. - Куда торопишься? Пей, ты на воле, дорогой. Коньяк надо маленькими глотками пить, смакуя. А ты как арак пьешь, хоп - и нету... Культуры мало у тебя.

Заур пил вторую рюмку медленно, делая вид, что и впрямь смакует коньяк. На самом деле он лихорадочно соображал, что с него потребует Мурат. Конечно, самое простое - повысит таксу и будешь платить за место на базаре вдвое больше, чем остальные. Год, два - пока Мурат не решит, что Заур наказан достаточно.

- Шоколадку кушай, пожалуйста, - радушно угощал Мурат, - ты - гость, я - хозяин, обычай надо уважать.

"А вдруг там стрихнин?" - мелькнула страшная мысль, когда он надкусывал поданную Муратом конфету. Но стрихнина не было. После третьей рюмки Заур чуть-чуть повеселел.

- Муратик, скажи, сколько платить надо, - все отдам!

- А, зачем платить?! Что такое деньги - тьфу! Были и нет - а друг он всегда друг, верно? Ты мне друг, да?

- Конечно... - подавившись конфетой, еле выдавил Заур.

- То, что с тобой в камере сделали, никто знать не будет. Пикнут язык отрежу! Никто не попрекнет. Одежду сейчас тебе дадим новую. Пойдешь на озеро - умоешься. Но только потом, когда одно дело сделаешь.

- Какое дело? - почти прошептал Бубуев. - Мокрое?

- Испугался, да? - улыбнулся Мурат. - Когда я за мокрые дела брался? Удивляешь меня, вах! Наверно, ты мне все-таки не друг, если так плохо про меня думаешь. Мурат - тихий человек, очень добрый.

- Скажи, что делать надо...

- Ерунда. Надо только в лес немного пройти. Метров двести. Там будет маленький камень лежать. Желтый такой, на череп похож немного. Поднимешь камень, прочтешь записку. Там написано будет, что дальше делать. Понял?

- Понял, да... - Заур встал.

- Вот по этой тропинке иди, - указал Мурат. - Не бойся, все хорошо будет.

Заур пошел по тропинке, изредка оглядываясь. Нет, за ним никто не шел. Действительно, пройдя несколько сот метров, он увидел прямо на тропинке камень, и камень, точно, походил на череп, был гладкий и грязно-желтый. Под камнем Заур нашел записку.

"Дальше иди, там будет двойная береза. Где палочка сухая в кочку воткнута, сними дерн. Что найдешь, бери с собой и читай еще записку".

Заур пошел дальше. Береза оказалась совсем рядом с тропой, и около нее из травы торчала сухая палочка. Заур нагнулся, сдвинул дерн, вырезанный из земли совсем недавно, и обнаружил ямку, узкую, но глубокую. В ямке лежало что-то продолговатое, завернутое в газету, а сверху завязанное в прозрачный полиэтиленовый пакет. Заур разорвал пакет, размотал бумагу. В руках у него оказался обрез двустволки. В маленьком пакетике он насчитал десять патронов с выкрашенными в зеленый цвет гильзами и остроконечными пулями.

"А говорил - не мокрое!" - вздохнул Заур. Но все же прочел записку, лежавшую в пакете вместе с оружием.

"Молодец! Заряди стволы, остальные патроны положи в карман. Курки не взводи! Иди дальше, увидишь большой муравейник у сосны, три метра справа от тропы. В сосне - дупло. Там найдешь еще записку, положишь то, что взял у березы".

В дупле, куда Заур сунул руку с опаской - на Кавказе в дуплах часто живут змеи, - обнаружилась записка.

"Опять молодец. Положи ствол так, чтоб из дупла не торчал, и иди до перекрестка двух троп. Свернешь налево. Пройдешь до очень большого пня. Справа от корня под пучком травы будет ямка. Заберешь оттуда пакет. Все, что в пакете, - твое! Положи за пазуху".

Бубуев дошел до пня. В пакете, лежавшем под пучком травы, он нашел десять пачек с долларами. В записке было только два слова: "Иди обратно".

Заур засунул пакет под рубаху, сжег последнюю бумажку и повернул обратно... Он шел очень довольный и даже не думал, зачем нужны все эти передвижения, пункты, записки. Он не считал себя вправе спрашивать Мурата. Мурат знает зачем. А он сделал, и добрый Мурат дал ему деньги. Погулять по лесу - и такие деньги! Даже это его не удивило.

Когда он миновал пересечение тропинок, в глазах его внезапно сверкнула ослепительно яркая алая вспышка, и на секунду он ощутил страшную боль, которая мгновенно утихла.

Пахнуло горелым. Заур обрел способность видеть и очень удивился. Зеленый русский лес куда-то исчез. Заур увидел горы. Черные, мрачные, без леса и травы, без снежных шапок. Не было солнца и голубого неба. Сильный, жаркий ветер гнал по вершинам гор бесконечные черные и серые тучи. При этом моросил странный, очень мелкий дождь, смешанный с копотью. Зауру было страшно. Он стоял посреди каменной осыпи на дне ущелья.

- Э, дорогой, чего стоишь, а? - спросили из-за спины.

Заур оглянулся и в двух шагах от себя увидел огромного роста джигита в черной мохнатой папахе, в иссиня-черной бурке, из-под которой проглядывала черная черкеска с серебряными газырями, а также тускло поблескивал оправленный в серебро кинжал.

- Ты кто? - спросил Заур, ощущая непередаваемый страх. Страх, который волнами наплывал на него от этого черного джигита.

- Я - Джабраил, - ответил тот, делая шаг к Зауру, - в отделе доставки работаю.

- У Мурата?

- Ха! "У Мурата"... Кто такой Мурат, а кто Джабраил? Ты мусульманин, слушай?

- Да... - Заур напряженно вспоминал рассказы бабушки. Если это тот Джабраил, о котором говорила она, то... "Бисмилла-ар-рахмани-р-ра-хим!" хотел было крикнуть Заур, но тяжелая рука Джабраила уже легла ему на плечо.

- Поздно, дорогой. Это уже не поможет. Пошли, а?

- Куда? - дрожа всем телом от ужаса, пролепетал Заур.

- Туда, - Джабраил неопределенно махнул рукой куда-то в конец ущелья, где что-то горело, распространяя угарный запах. - Не бойся, у нас весело!

И Заур пошел, хотя совершенно не хотел никуда идти. Пошел, потому что ноги уже не подчинялись ему, а подчинялись воле Джабраила. И поздно было каяться в грехах...

Впереди была Абсолютная Несвобода.

ЗАПИСКА ОТ ТАНИ

Обе лодки - и та, на которой плавала компания Колышкина, и та, которой управлял Котов, - стояли у берега, вытянутые носами на песок. Все шестеро "мореплавателей", вволю накупавшись, мокрые и веселые, лежали рядком на золотистом песке. Им было очень хорошо, а вот Дубыге и Тютюке настроение, прямо скажем, они подпортили.

В присутствии четырех реликтовых, только что искупавшихся в активном плюсе, и Котова, тоже всего несколько часов как из святого ручья, Тютюку прямо трясло и корежило. Однако уход Тани мог бы окончательно отдалить от нее Котова, и тогда намеченная интрига против Вали Бубуевой терпела крах. Тем не менее уходить ей нужно было обязательно - опять начал размягчаться пограничный слой между сущностями Тютюки и Тани.

Дубыга принял соломоново решение. Перенес с дачи на берег реальную Таню Хрусталеву, забрал Тютюку на борт "тарелки", а Таню искусственную отправил на дачу Запузырина. В материальную оболочку была помещена упрощенная сущность, которая могла распоряжаться только безусловными рефлексами. Поскольку эта Таня была погружена в сон, иного и не требовалось.

- Заур Бубуев ушел в Астрал, - приняла спецсообщение "тарелка". Встречен Джабраилом из отдела доставки. Общий вес 2456 грехотонн, по сущности - семьдесят восемь процентов минуса. Спасибо!

- Рады стараться, - проворчал Дубыга. - Нам-то за что? Он и так был минусовой.

- А вес? - ответили из Астрала. - Вы ему напоследок семьдесят грехотонн добавили. Квартальный план - с опережением графика...

- У нас тут ЧП, - доложил Дубыга. - Аж шесть реликтовых с активным плюсом. Дайте связь на Ужуга Жубабару!

- Ну, ты оборзел! - хмыкнула спецсвязь. - Может, тебя на Сатану прямо вывести? Ужуг на четвертом уровне. Могу попробовать Култыгу найти. Жди к концу дня. А до этого действуй по обстановке. Береги стажера!

- А я один тут буду...? - Дубыга закончил матерным словом. Рекомендуют тебя беречь, - съязвил он, когда связь отключилась, - молодая поросль, дескать! А меня, значит, беречь не надо? У меня, между прочим, семь поражений крестами, четырехкратная утрата процентов по двадцать сущности, восемнадцать случаев контакта с активным плюсом на предельно допустимых дозах... Дескать, хрен с тобой, Дубыга, офицеров второго ранга до фига и больше.

- Да что вы, командир, - самоотверженно заявил Тютюка, - не надо меня беречь.

- В том-то и дело, что надо... - проворчал, смягчившись, Дубыга. Во-первых, сейчас от тебя все равно никакой пользы.

- А во-вторых?

- А во-вторых, ты мне можешь понадобиться и должен быть в хорошей форме. Спать!

Тютюка вырубился, а Дубыга продолжил наблюдение. Да, активный плюс, вне всякого сомнения, действовал, и чем больше находились в контакте между собой шесть реликтовых, тем больше усиливался их плюсовой потенциал...

- Ну, дела... - подперев подбородок кулаками и подставив солнцу могучую спину, говорил Колышкин. - Я сейчас вообще как-то не так на мир смотрю. В нем же так много хорошего, а? Ведь это ж все вокруг нас, - он широко обвел вокруг себя рукой, - это же чудо?

- Ага, - мурлыкнула Людмила, - я тоже что-то чую, только не знаю, как сказать... Только вы не смейтесь!

- Иногда вообще нельзя говорить, а то все опошлишь... - степенно заметила Шопина.

- Точно, - кивнул Лбов, на мрачном лице которого появились какие-то совершенно неожиданные черты. - Я где-то читал, только забыл где, что только дурак думает, что он может словами высказать все, что думает... В точности, от и до...

- А как же Христос? - спросил Колышкин. - Неужели и его мысли - тоже ложь? Я в том году от скуки купил Библию и стал Новый Завет читать. Что-то просек, что-то нет...

- И наверняка что-то понял не так, - заметил Лбов.

- Ну! Кто я и кто Христос. Вот я там прочел о тех, кто придет под его именем и будет говорить, что, мол, они - это Христос. Как-то не запало прочел и все, вроде бы забыл. А тут, летом уже, закатился в Москву. Иду по Манежной, там какой-то праздник отмечают - пузырь трехцветный горелкой надувают, парашютисты на площадь с вертолетов прыгают, потом вокруг Выставочного зала бегают. И тут же на площади какие-то корейцы крутятся, не наши, а южные. И раздают всем веселенькие такие бумажки о том, что скоро придет Христос и заберет с собой миллион человек. А те, кто останется, будут семь лет мучиться, пока он опять не придет и не устроит всем разборку.

- Я тоже такую листовку читала, - кивнула Таня. - Их и в метро раздавали. Цветные, вроде комиксов.

- Ну вот, - продолжил Колышкин, - я, конечно, виду не показал, но внутри у меня как-то нехорошо стало. Я только-только подумал, что надо уже коттедж начать ставить, а выходит - зря? Меня-то уж Христос с собой не возьмет... А потом? Сплошные муки на Земле, а после - в геенну... Перспектива, да? Дела, конечно, тоже пошли хреново. Завалил в кабак, выпил. Еще тошнее стало. Снял какую-то бабу, а что с ней делать - не знаю. Настроения нет. И когда уже опять один остался, вдруг вспомнил. Даже сейчас скажу наизусть: "Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас: ибо многие придут под именем Моим и будут говорить, что это Я, и многих прельстят". Вот, прямо так и вспомнил. Потом посмотрел - точно! А я, между прочим, в школе даже "Белеет парус..." наизусть не мог выучить. Все время по литературе трояки приносил. И сразу после того, как эту фразу в уме сказал, полегчало. Потому что понял - эти корейцы от балды брешут.

- Не знаю... - неуверенно пробормотала Соскина. - Все-таки страшно. Не надо было тебе, Андрюшка, на эту тему...

- А ты попробуй от себя все прошлое оттолкнуть, - предложил Котов задумчиво, - и живи дальше так, чтобы самой себя не было стыдно.

- А как? Раньше все орали: "Живите честно, не воруйте, секс буржуазное разложение, не пейте..." Ну и что? Кто-нибудь так жил?

- Теперь тоже пьют. И больше, чем раньше, - мрачно заметил Лбов. Сколько мы тут за три дня пробухали? Утром - башка вот такая, во рту, как будто навозу наелся, в сердце чего-то тюкает... И денег жалко. Вроде все, думаешь, больше ни грамма. А тут Андрюха заначку достает - и буль-буль, карасики!

- Ну дурак я, дурак! - потупясь, проворчал Колышкин. - Ты лучше вспомни, что мы на работе делаем...

- Не надо, братан. - Лбов по-товарищески положил руку на плечо Колышкина. - Владик прав, надо все это отпихнуть подальше. И вино, и похабство, и все эти дела. Может, мы чего-то еще можем?

- А что мы можем?! - тоскливо вздохнула Элла. - Я с восьмого класса только по улице болтаюсь.

- Ты пироги печь умеешь, - напомнил Колышкин, - и вообще нормально готовишь. Из тебя классная жена может выйти, если мужик толковый попадется. Вам, бабам, проще. Вы можете стать домохозяйками, детей растить, воспитывать - и уже будете жить правильно. А нам, мужикам, надо что-то еще. Даже не в том дело, что надо семью кормить, деньгу зашибать. Вот чую, что нужно еще что-то, чтоб себя уважать. Раньше я это понимал так, что нужно иметь тачку, дачку, видак и жратвы побольше. А теперь отчего-то кажется, что все это - труха и лажа. Жратву как сожрал, так и... это самое, обратно выпустил. Видак - ну раз посмотрел, ну десяток. Потом приедается. Дачка нужна, чтобы туда телок возить или под старость цветочки растить. К тому же те, у кого ее нет, будут всегда хотеть ее подпалить или ограбить. Тачка только пыль в глаза, и все. Ну а помрешь, куда все денется? С собой не унесешь, а внукам и правнукам будет все это до бревна. А вот возьмем Пушкина - у него сейчас по всему свету тысяча потомков. Седьмая вода на киселе, конечно. Но все гордятся, что их предок был Пушкин. Хотя уже и фамилии у них другие, и даже по-русски многие не знают. Пушкина наверняка не читали, но гордятся. Полтораста лет как его убили, а все помнят. Хотя ничего, кроме имени и какой-нибудь завалящей табакерки, он им не оставил. И эта табакерка, которой грош цена в базарный день, стоит миллионы только потому, что из нее Пушкин свою трубку набивал!

- Это точно, - согласился Лбов, - я тоже об этом прикинул. Вот у меня дома на стене висит доска, на которой хлеб режут. Старинная, темная такая и резная: ручка у нее в виде рыбы, а с боков завитушки такие, по типу волны. Ей, мать говорила, сто лет, а может, больше. Это ж черт те когда ее мой прапрадед вырезал. Алексей Петрович Лбов его звали. И был он столяр-краснодеревщик, по мебели работал. Прадеда и деда на фронте убили, это я знаю, только и всего. Отец вообще удрал, когда я еще не родился... Вот матери от этих Лбовых только и достались что фамилия да доска. И вот, представь себе, никого из тех, других, я не знаю - отца так и знать не хочу! - а прапрадеда знаю. Потому что он доску оставил, и нигде в мире такой доски больше нет.

- И твои внуки, - заметил Котов, - тоже его знать будут, потому что ты им эту доску покажешь и про своего прапрадеда расскажешь.

- Само собой! А они, если не дураки, конечно, дальше будут рассказывать...

- А все-таки это не очень справедливо, - вздохнул Колышкин. - Ведь прадед и дед твой, которые на фронте погибли, разве ж они виноваты, что от них кроме твоего отца ничего не осталось? Ты ведь небось о своем прадеде не знаешь ничего, кроме того, что его Алексеевичем звали. Ну и фамилию знаешь - Лбов. А самого главного - имени - не знаешь. Отца отчество знаешь?

- Вроде Васильевич... - Никита наморщил лоб.

- Вот так-то! Все говорили, говорили: "Никто не забыт и ничто не забыто!" А тут внук - деда не знает.

- Это не он виноват, - заметила Соскина, - это отец-жеребец. Знакомая песня: "Наше дело не рожать, сунул-вынул - и бежать!" Убежал - и украл у сына не только самого себя, но и деда с прадедом.

- А все-таки жаль его, - неожиданно произнес Лбов, - он же тогда молодой был, может, даже моложе, чем я сейчас. В голове ветер, погулять захотелось... А сейчас он, может, мается где-нибудь один, бомжует или больной лежит. И никто напиться не подаст. В смысле воды хлебнуть... Я бы простил его, ей-богу!

- Удивительно... - пробормотала Таня. - Какие, оказывается, бывают хорошие люди! А я, честное слово, вокруг себя, прямо как Гоголь, все время видела только свиные рыла... Мне было все время страшно. Вот головой я понимала, что у них у каждого была своя жизнь, у кого-то лучше, у кого-то хуже. Но где-то они все ушли в сторону и стали делать что-то плохое. Может, даже ужасное... Но сердцем я их ненавидела. А теперь мне кажется, что это я гадкая, если вижу все в черном цвете...

- Обедать пора, - заметил Котов, поглядев на часы.

- Ой, - спохватилась Таня, - мне ведь домой надо. Бедный дядя! Он так волноваться будет.

- Я провожу? - предложил Котов.

- Не надо, - вздохнула Таня, - он будет переживать и разнервничается. А по лесу ходить безопаснее, чем по городу.

- Это точно, - подтвердил Колышкин. - А после обеда вы придете сюда?

- Посмотрим, мне надо будет дядю предупредить.

Таня набросила платье поверх уже просохшего купальника и углубилась в лес. Остальные, помахав ей руками, сели в лодки и погребли к дому отдыха.

Дубыга, поразмыслив, повел "тарелку" к даче Запузырина.

Август Октябревич особенно не волновался. Во всяком случае если и волновался, то не из-за Тани. Он-то был убежден, что племянница спит в своей комнате, потому что пройти на первый этаж можно было только мимо его кабинета. Сначала хотел было разбудить ее, поскольку шел уже второй час дня, но, заглянув в комнату, увидел мирно посапывающую на подушке золотистую головку и раздумал. В конце концов, на то и лето, чтобы отдыхать.

Таня должна была вернуться на дачу, по подсчетам Дубыги, минут через пятнадцать-двадцать. Незаметно перенести ее и уложить на место дубликата офицер не мог: от общения с пятью активно-плюсовыми субъектами она настолько зарядилась плюсом, что никакие команды на нее не проходили. Оставалось только одно: ликвидировать дублершу и внушить Запузырину, что он прекрасно знает о походе племянницы на озеро, и охранники - тоже.

- Дядя Август, ты не волновался? - спросила Таня, поднявшись к нему.

- Немножко, - улыбнулся Август Октябревич, - чуть-чуть. Вода теплая?

- Прекрасная! Ты знаешь, я познакомилась с чудесными людьми. Одного ты, правда, знаешь - это Владислав Котов. А остальные - Андрюша, Никита, Люда и Элла - тоже отличные ребята.

- Ну, хорошо. Иди пообедай, наверно, уже сготовили. А мне еще надо кое о чем подумать...

Таня, радуясь тому, что не сильно опечалила дядюшку, сбежала вниз по лестнице. И сразу же в мозгу Запузырина зашевелились, словно змеи, тревожные мысли.

Дубыга прочел их очень быстро. Информация показалась интересной, но вместе с тем она поставила офицера в затруднительное положение.

Значительно больше, чем отсутствием Тани, Запузырин был обеспокоен отсутствием звонка от Мурата. В тот момент, когда волнение Запузырина готово было перерасти в панику, пискнул радиотелефон.

- Август, - сказал голос Мурата, - я сделал твое, пора мое делать, а?

- Хорошо сделал?

- Очень хорошо. Все точка в точку.

- Молодец. Грязными руками ничего не трогали?

- Ничего. Медицинская стерильность, как в аптеке.

- Тогда работай по варианту "Записка от Тани"...

- Все понял, будь здоров.

ПОСЛЕОБЕДЕННОЕ РАНДЕВУ

Котов возвращался в свой номер. У шахматной доски его неожиданно окликнул один из старичков:

- Молодой человек! Вы случайно не Владислав Игнатьевич?

- Да, а в чем дело?

- Вам некая особа, назвавшаяся Таней, оставила весьма конфиденциальное письмо, - осклабился морщинистый шахматист. - Насколько я помню, она уже была здесь утром. Видимо, решила назначить послеобеденное рандеву...

Котов развернул записку.

Владик! Мне очень нужна твоя помощь. Сюда прийти еще раз не могу. Почему - объясню при встрече. Жду тебя в 15.00 у истока святого ручья.

Таня Хрусталева. Ради бога, сожги записку.

Записка была отпечатана на машинке. Котова это не удивило, как и вся таинственность, с которой обставлялась эта операция. Ему сразу стало ясно, что Таня приготовила записку заранее, на тот случай, если не застанет его на месте. И в столовую она не пошла, значит, не хотела показываться.

- У вас нет спичек? - спросил Котов. Старичок охотно достал коробок, и Котов тут же сжег записку.

- Интим... Понимаю! - уважительно-заговорщицки прошмякал шахматист, но Котов уже помчался к калитке, ведущей в лес. На часах было 14.30.

Он шел быстро, как ходят легкоатлеты на дистанцию в двадцать километров, на ходу пытаясь представить себе, зачем понадобился Тане. Возможно, это связано с ее дядей, даже наверняка. Но в чем дело состоит конкретно, Котов, как ни бился, догадаться не мог. Минут за десять он дошагал до ручья и двинулся вверх, к его истоку. Ручей оказался извилистым, но все же на часах было только 14.42, когда Котову удалось добраться туда, где прямо из земли в маленькую ямку била холодная струйка. До срока время оставалось. Котов присел и стал ждать...

... Спецсообщение на "тарелку" пришло внезапно и словно кнутом стегнуло Дубыгу.

- Привет, это Зуубар Култыга. Какие проблемы, сынок?

- Плюсы кругом. Опять же клиента моего убивать собрались, а у него девяносто процентов плюса. Даю в экспресс-режиме, а то времени нет!

Дубыга спрессовал всю информацию до предела, как рыхлую кучу сена можно спрессовать в компактный тюк, и выбросил за две секунды в канал ультрасвязи.

- Все ясно, - подытожил Зуубар, - ничего страшного нет. Вмешательство санкционирую, под свою ответственность. Источник не трогайте. Прошибете дыру в куполе - здесь худо будет. Ни дерьма, ни дряни какой в него не кидайте. Есть другой способ, очень хороший, снять плюс примерно на год. Правда, для этого нужно пожертвовать одной кикиморой.

- У меня их только восемь, - напомнил Дубыга. - Леший не подойдет? Упырь еще есть.

- Упыря береги как зеницу ока! - строго осадил Култыга. - Это сейчас очень редкий тип инкоммутанта. А сколько у тебя леших сейчас?

- Двадцать восемь на довольствии, - доложил Дубыга по-военному, можно лицензию на отстрел выдавать. Ни черта не делают, только энергию забирают.

- Давай экспрессом все характеристики твоих леших.

Прессованная информация уже через секунду развернулась в памяти Зуубара.

- Вот что, - распорядился офицер второго уровня, - разрешаю израсходовать пять леших. Три года будешь жить спокойно. Перечисляю номера расходных: третий, девятый, двенадцатый, восемнадцатый и двадцать первый. Даю отсчет!

В "тарелке" возникла объемная схема местности, на которой мигало пять синих точек с цифрами 3, 9, 12, 18 и 21. Там, в трухлявых пнях и высохших поваленных деревьях, базировались лешие. Внутренне Дубыга жалел леших, которые сейчас мирно дремали, дожидаясь ночи, когда можно будет немного пошалить и побеситься в густом мраке. Но железный голос Зуубара Култыги уже заканчивал отсчет:

- ...четыре, три, два, один! Третий - пуск!

Синяя точка с цифрой "три" погасла, а синий пунктир, проложенный от старого трухлявого пня до ручья, сменился красной сплошной линией.

- Попадание! - доложил Дубыга. - Двадцать процентов плюса как не бывало!

- Девятый - пуск!

- Попадание! Еще восемнадцать снято!

- Мало! Двенадцатый - пуск!

- Тридцать процентов - к чертям!

- Восемнадцатый!

- Переход в минус! На три процента перекрыли!

- Двадцать первый - пуск!

- Попадание! Итоговый потенциал источника - тридцать девять процентов минуса.

- Принято. Хорошо сработали, сынок.

Синих точек с цифрами на схеме больше не было. Дубыга заметил, что на опустевших пнях с неожиданной быстротой пробуждаются спящие почки и выбрасывают зеленые побеги.

- Там лесовички не поселятся? - поинтересовался Дубыга.

- Контролируй, и не поселятся. Так, одно дело сделали. Теперь воздействуй на Запузырина по третьей сигнальной... Пора!

... Котов ждал Таню. Минутная стрелка уже сдвинулась с прямого угла и догоняла часовую. Он встал и двинулся по тропинке в сторону дачи Запузырина. Не успел он сделать нескольких шагов, как сзади послышался негромкий, но резкий оклик:

- Стоять! Руки вверх!

Котов на секунду опешил, остановился. Не успел он опомниться, как с боков, из кустов метнулись две тени, сильные руки сцапали его под локти, завернули их за спину, а на запястьях почти одновременно защелкнулись наручники.

- Гражданин Котов? - спросил человек в штатском. - Я майор Завьялов из Старопоповского уголовного розыска.

Под нос Котову на секунду сунули красную книжечку.

- Вы задержаны по подозрению в убийстве гражданина Бубуева. Пройдемте!

Ошеломленный Котов даже не нашелся, что сказать. Он и не пробовал упираться, когда его увлекли куда-то в сторону и, протащив несколько десятков метров, выволокли на полянку, где стоял "уазик" с распахнутой задней дверцей. Котова мигом втолкнули в машину, двое сели с ним рядом, дверца захлопнулась. Все стекла в салоне были замазаны, даже то, которое было в перегородке, отделявшей салон от кабины. "Уазик" зафырчал, тронулся с места и покатил куда-то, переваливаясь с боку на бок. Затем он вроде бы поехал по ровной дороге, потом несколько раз свернул. Котов плохо помнил дорогу, по которой вел свою "восьмерку" к дому отдыха. "Ничего себе влип!" - подумал он.

- А вы не ошиблись, ребята?

- Не разговаривать! - оборвал один из сопровождающих.

Наконец машина остановилась. Загудел моторчик, заскрежетали отодвигаемые ворота. Машина вновь поехала, пошла под уклон, опять остановилась.

Заднюю дверцу отворили.

- Выходите, Котов! - приказал майор Завьялов.

Сопровождающие помогли Котову вылезти из машины. Только здесь он смог разглядеть, что они одеты в камуфляжные зеленые комбинезоны. Тускло светила лампочка с бетонного потолка.

- За мной! - приказал майор, и Котова повели по не очень длинному коридору мимо нескольких дверей, а затем втолкнули в сумрачное, освещенное только небольшой настольной лампой помещение.

За столом сидел человек в милицейской форме с погонами майора.

- Задержанный доставлен! - доложил Завьялов. Сидевший за столом кивнул. Сопровождавшие усадили Котова на табурет, привинченный к полу.

- Дознаватель по особо важным делам Лутошин, - отрекомендовался одетый в форму майор. - Генрих Николаевич. Фамилия?

Котов сказал и фамилию, и отчество, и год рождения, и национальность, и вообще все, что мог о себе вспомнить. Майор записывал сведения на какой-то бланк.

- В чем меня обвиняют? - спросил Котов. - Не убивал я никого...

- Вот этот человек вам знаком? - Майор показал фотографию Заура Бубуева.

- Я его видел вчера с Валей, горничной из дома отдыха, - вспомнил Котов.

- В каких отношениях вы с Валентиной Бубуевой?

Котов замялся, но организм его, перенасыщенный плюсом, лжи воспротивился.

- В близких...

- Бубуев знал о них?

- Понятия не имею.

- В последний раз вы когда видели Бубуева?

- Тогда же, когда и в первый.

- Допустим. Узнаете вот эту штуку?

Майор выложил на стол обрез со вкладышами.

- Нет, первый раз вижу.

- Повнимательнее рассмотрите. Не бойтесь, не заряжен.

Конвоиры сняли с запястий Котова наручники, и майор подал ему обрез рукояткой вперед. Владислав машинально взял его, взвел курки, пощелкал ими, повертел в руках. И тут увидал знакомые царапинки...

- Да, узнаю. Кто-то испортил мою двустволку.

- Кто-то? - хмыкнул майор. - Где у вас хранилось ружье?

- На даче, под Москвой. В сейфе.

- Вместе с патронами? - спросил майор, показывая Котову боевой патрон от Калашникова.

- Да, только не с этими. У меня обычный двенадцатый калибр.

Майор забрал у Котова обрез и спрятал его в полиэтиленовый пакет.

- Посмотрите, - майор подал Котову патрон, - может быть, у кого-то видели такие? Характерные царапины, окраска?

- Да нет, - Котов взял патрон, поглядел на него, - я такие видел только в армии.

- Хорошо... Может быть, вот эту гильзу когда-нибудь видели?

Котов оглядел и гильзу. Нет, ее он тоже не видал.

- Значит, гражданин Котов, - произнес майор, забирая у Котова гильзу и патрон, - вы утверждаете, что ружье у вас украли? Верно?

- Вероятнее всего, так, - кивнул Котов.

- И вкладыши для стрельбы патронами 7,62 вы для него не делали?

- Зачем? Конечно, не делал!

- И вот этой резиновой штуки не видели?

- А что это? - спросил Котов, повертев в руках странное изделие из двух сваренных между собой резиновых трубок.

- Это глушитель к обрезу, - сообщил майор, убирая изделие в очередной полиэтиленовый пакет.

Он аккуратно запер все пакеты в сейф, а затем достал из стола листочек с десятью большими клетками.

- Извините, но мы вынуждены снять у вас отпечатки пальцев.

Котов начал что-то подозревать лишь в тот момент, когда майор забрал листочек.

- Позвольте! - воскликнул он. - Ведь на оружии и патронах могли остаться мои отпечатки, я их трогал руками.

- Не беспокойтесь, - голосом незабвенного Высоцкого в роли капитана Жеглова произнес майор, - разберемся...

- Но вы хоть все точно записали? - спросил Владислав.

- У нас - как в аптеке! - осклабился Лутошин. - Сержант, уведите задержанного.

- Руки! - потребовал один из верзил и защелкнул на Котове наручники. Вперед!

Котова вывели, провели по коридору в обратном направлении и втолкнули в небольшую камеру с койкой и замазанным белилами окошком где-то под потолком. Дверь заперли снаружи.

В это время в кабинете следователя появились Мурат и Запузырин. Здесь же находились все, кто принимал участие в операции.

- Не слишком ли все сложно, Август? - сомневающимся тоном произнес Мурат. - Надо проще быть, а? Зачем все так закручивать, какие-то драмы разыгрывать?

- Простота хуже воровства, - усмехнулся Запузырин. - Слышал поговорку? Если бы мы просто так взяли и сказали: мы тебя пристукнем, но нам нужно узнать одну вещь, поэтому мы можем убить тебя медленно и мучительно, так что смерть избавлением покажется, - это было бы слишком просто. А он возьмет и упрется. Потому что надежда у него была бы, маленькая, но надежда. Может, на милицию, может, на что иное. Если бы мы сказали: говори, и будешь жить, все равно он бы надеялся. Потому что видел бы, что мы обычные бандиты. А обычных бандитов ищут, ловят, сажают и стреляют. Мы же его сначала подавим психологически. Его не бандиты похитили, а милиция задержала. Культурно, по всем правилам. На всех вещдоках он пальчики оставил...

- А если бы он сразу догадался?

- Нет! Он же чистый, ни разу в милицию не попадал. Даже не знает, что по убийствам прокуратура следствие ведет. Часа два посидит - вызовете снова. Должен быть следователь прокуратуры. И ему по всей форме обвинение. Сводите его в морг на опознание. А потом явлюсь я и скажу: "Мы - не милиция. Но все материалы на тебя уже в прокуратуре. Ты - убийца. А прокурор - им будешь ты, Мурат, - земляк убитого. Он тебе выдаст вышку, даже если ты сюда самого Плевако из гроба подымешь. Но есть шанс! Рассказать нам то, что мы хотим. Тогда выйдешь на волю целым и невредимым и заработаешь пять тысяч зеленых". Вот тут он и клюнет. Выложит, мы проверим, а после этого - в кислоту и в канализацию. И Заура туда же.

- Родственники искать будут, ко мне придут, - досадливо покачал головой Мурат.

- Ты скажи: из милиции я его выкупил, а куда он уехал, не знаю. Пусть ищут.

- Да, конечно, - кивнул Мурат, - если никто язык не распустит.

- А это уж твои проблемы. Ты сам с головой, должен знать, кто у тебя как работает и чего стоит.

... Через два часа Котова вывели из камеры и снова привели в кабинет. Теперь, кроме майора, за столом сидел человек в синей форме с петлицами юриста 1-го класса.

- Старший следователь Старопоповской прокуратуры Дуганов. Гражданин Котов Владислав Игнатьевич, вам предъявляется обвинение в умышленном убийстве гражданина Бубуева Заура Джамаловича, вот санкция районного прокурора на ваш арест. - Мурат говорил так, словно всю жизнь этим занимался.

Котов понимал, что в данный момент он должен кричать, ругаться, что-то доказывать, но не мог, потому что до сих пор не в состоянии был поверить, что все это происходит наяву, а не в каком-то кошмаре.

- У вас вопросы есть? - с некоторым беспокойством спросил Мурат, поскольку не ожидал, что Котов отреагирует так равнодушно.

- А?.. Нет, - мотнул головой Владислав и еще больше удивил Мурата.

- Сейчас вы проедете со мной. - Мурат вызвал конвойных, и Котова вновь вывели в коридор и посадили в машину. Машина три или четыре раза объехала вокруг дачи Запузырина и вернулась в тот же подземный гараж, где был оборудован следственный изолятор, только на сей раз свернула в боковой въезд и задом вкатилась в дверь, где был устроен "морг". На обитом оцинкованным железом столе лежало тело. Заура Бубуева увел с собой Джабраил из Отдела доставки, но то была сущность, духовная субстанция, а тут под тусклой грязно-желтой лампочкой распростерлось только тело. В голове Заура была сквозная дыра, но узнать его было можно.

- Узнаете? - спросил Мурат. Ему было очень неприятно смотреть на Заура. Отчего-то подумалось, что когда-нибудь тоже придется лежать на таком столе. Мурату очень не хотелось, чтобы это получилось так же.

- Да, это Заур Бубуев, муж Валентины.

- Распишитесь, - Мурат дал Котову подписать несколько бумажек. Тот подписывал, не читая и не глядя. От вида Заура у него кровь стыла в жилах. Ведь всего сутки назад был живой, приезжал к Вале...

Котов даже не запомнил, как его доставили обратно, то есть снова несколько раз объехав дачу, опять привезли в "следственный изолятор"

- Ну что? - спросил Мурат. - Видел, какой он? Я думал - орать будет, а он ни бе, ни ме...

- Может, догадывается, - поразмышлял вслух Запузырин, - а может, и хуже: раскусил нас на все сто процентов. Эх, не зря он, боюсь, вертелся тут и с Таней знакомился! Подождем до утра. Если до этого времени за ним не придут, то будем действовать по прежнему варианту.

- А если придут?! - густые с проседью брови Мурата поползли вверх.

- Тогда все будет зависеть от того, сколько придет... - вздохнул Запузырин. - И с чем придут - тоже.

- Вах! - выдохнул Мурат. Ему еще раз припомнилась пробитая голова Заура.

СЛАВА РАБОЧЕМУ КЛАССУ

Никто Котова особенно не хватился. Четверка из тридцать третьего номера, а также Валя Бубуева были убеждены, что Котов где-то гуляет с Таней, а потому не пришел на ужин. Так что беспокойство Мурата было несколько преждевременным. А вот Марину Ивановну муж и сын еще с обеда разыскивали по всей территории дома отдыха. В этих розысках принял участие и друг Кирюши Пузакова, все тот же Вовочка.

- Ну что, тезка, грустно? - весьма покровительственно спросил Вовочка у Пузакова-старшего. - Вроде мы уже все обошли...

- Да, тезка, - вздохнул Владимир Николаевич, - вроде на пляже были, здесь по всем дорожкам прошли, даже в лес ходили...

- Значит, загуляла! - авторитетно объявил Вовочка. - С бабами это бывает. Так мой личный папаша утверждает.

- Ну, ты, друг, говори, да не заговаривайся! - осадил пацана Пузаков-старший, словно змеей ужаленный мыслью насчет того, что устами младенца глаголет истина.

Как раз в этот момент они проходили мимо клуба. Электрик Трофимыч, у которого, как назло, кончились спички и погасла папироса, спускался со стремянки.

- Извиняюсь, граждане, прикурить у вас не будет? - спросил он, дыхнув на Пузакова.

- Будет, - деловито ответил Вовочка и достал спички.

Кирюша с завистью поглядел на своего самостоятельного друга. Трофимыч, прикурив "беломорский" бычок, сладко затянулся и приятельски подмигнул Пузакову.

- Эх, жизня пошла! На войне такой не было. А кто-то, мать его за ногу, - живет. Во, директор наш - кобелина! Зарплату зажал, а отдыхающих бабенок, это самое... Мы вот тут работаем, - из пролетарской солидарности он и Пузаковых с Вовочкой зачислил в работающие, - а он в клубе бабу туды-сюды... Цивилизация!

Надо сказать, что по концентрации матерных слов на один погонный метр фразы он далеко переплюнул даже Эдичку Лимонова. Вовочка восхищенно улыбнулся, потому что, как ему казалось, узнал еще одно неприличное слово "цивилизация".

Странно, но Пузакову и в голову не пришло, что речь может идти о Марине Ивановне. Он зашагал дальше, а Вовочка с Кирюшей приотстали.

- Кирюха, - заговорщицки шепнул Вовочка, - пошли подсмотрим, а?

- Чего? - также шепотом спросил младший Пузаков.

- Как директор это самое, туды-сюды...

- А как? - Кирюше стало интересно.

- Ну, как-как... - прикинул Вовочка. - Зайдем в клуб и найдем, где они там.

- А дед? - Кирюша был убежден, что у Трофимыча есть полномочия никого не пускать в клуб.

Ветеран тем временем досмолил свою "беломорину" и решил сделать небольшое, но важное дело, для чего зашел за угол клуба.

- Давай!

Вовочка и Кирюша прошмыгнули в храм культуры. Проскочив на второй этаж, они увидели выставку Блятензона и стали ее рассматривать, с неотвратимой неизбежностью приближаясь к двери с надписью "Посторонним вход воспрещен!".

- Вот это да! - восхищался малограмотный в вопросах секса Кирюша, а многоопытный Вовочка лишь презрительно посмеивался:

- Подумаешь, мазня какая-то! Вот я видак глядел - там да!

- Тихо! - Кирюша вдруг услышал голоса. Оба мальчика замерли и прислушались.

- Светик... - на инфразвуковых волнах урчала Марина Ивановна, Светик, вы чудо! Вы потрясающий мужчина!

- Марина... - хрипел Светозар сквозь ритмические колыхания дивана, которые отдавались тяжкими колебаниями по всему полу второго этажа.

Вовочка первый определил и источник инфразвука, и происхождение колебаний. Он жадно прильнул к замочной скважине, но тут же с досадой сплюнул:

- Ключ вставили, не видно...

Тут решил блеснуть эрудицией начитанный Кирюша. Он вытащил перочинный ножик и осторожненько ковырнул шилом в замке. Ключ, тихо звякнув, упал на пол, а Кирюша по праву первооткрывателя припал к отверстию, которое оказалось для него окном в незнаемое.

Увидел он нечто похожее на момент окончания схватки по вольной борьбе. Марина Ивановна бесспорно чисто выиграла ее у лежавшего на обеих лопатках Забулдыгина. Кирюша был очень горд, что у него такая сильная мама, но все-таки ему немного странно показалось, что Марина Ивановна вступила в борьбу, не позаботившись о спортивной форме. Забулдыгина ему было очень жалко. Как видно, дядька этот все время пытался вырваться, судорожно дергался, но куда там!

- Ну, чего там? - пытаясь отпихнуть Кирюшу, нетерпеливо пыхтел Вовочка. - Так нечестно! Ты все смотришь и смотришь!

- Там моя мама дядьку какого-то на обе лопатки положила! - гордо сообщил Кирюша. - На, погляди!

Вовочка, добравшись до замочной скважины, так и прилип к ней. На лице его играла довольная улыбка.

- Вот это да! - шипел он почти так же, как Кирюша, когда смотрел на полотна Блятензона...

Внезапно сзади послышались шаги. Рассматривая Блятензоновы шедевры, Пузаков тяжелой поступью Командора приближался к месту своего полного позора. Первым услышал эти шаги Вовочка и, заорав: "Атас!", ринулся прочь от двери, а Пузаков-младший столкнулся с отцом.

- Папа! - радостно объявил Кирюша. - Наша мама какого-то дядьку поборола и трахает!

- Что ты мелешь! - взревел бухгалтер. Он вспомнил, как его мужское достоинство было ущемлено и поругано во время утренней экзекуции, устроенной супругой. Он в ярости разбежался и саданул в дверь плечом, да так, что сорвал замок и ввалился в комнату, где истерический визг застигнутых врасплох любовников прорезал воздух. Ужас положения был еще и в том, что одна из групп мышц (медики знают, каких именно, ибо речь идет о мадам Пузаковой) внезапно сократилась. Хотя никакого желания пребывать в сексуальном единстве с Мариной Ивановной у Забулдыгина уже не было, он поневоле оказался прикован к жертве эмоционального стресса... Едва Марина Ивановна попыталась встать, как Светозар Трудимирович взвыл от боли.

- Только не силой! - заверещал он, опасаясь, что только что пережитая любовная радость может оказаться последней в его жизни.

- Эй, вы, - наливаясь кровью, словно спелый помидор соком, заорал Пузаков фальцетом, - постесняйтесь хотя бы детей!

- О-о! - взвыла Марина Ивановна. - Ради бога, уведи Кирюшу!

- А мне можно посмотреть? - спросил Вовочка.

- Во-о-он! - взвизгнул Владимир Николаевич.

Он схватил мальчишек за шиворот и поволок из комнаты.

- Прочь! Прочь отсюда! Позор! Какой позор!

- Папочка, наша мама выиграла? - спросил Кирюша, когда Пузаков стаскивал их с Вовочкой по лестнице.

Тем временем Марина Ивановна еще раз попыталась освободиться, но Светозар Трудомирович болезненно вскрикнул.

- Что же делать? - простонала Марина Ивановна, помирая от стыда.

- Отпустить!!! Вот чего!

- Я не могу-у! - захныкала Пузакова. - Там какая-то судорога!

- И долго это продлится? - горестно вопросил Забулдыгин.

- Почем я знаю! - огрызнулась Марина Ивановна. - Я же не врач!

- Но нельзя же так все время? - нервно выдавил Забулдыгин. - Надо хоть одеться, что ли...

Надеть удалось все, кроме трусов. Марина Ивановна даже смогла застегнуть на все пуговицы халатик. Светозар Трудомирович ухитрился облачиться в рубашку и брюки, даже сумел надеть туфли, но кое-какой беспорядок в его костюме все-таки присутствовал.

Пока они занимались акробатическими трюками, вновь явился Пузаков. Одна его рука была занята чемоданом, другая - плачущим Кирюшей.

- Папа! Мы же только приехали! - верещал мальчишка. - Не хочу в город!

- Молчи! - рявкнул Пузаков. - Посмотри и на всю жизнь запомни, какова была твоя мать! Она предала нас!

- Папа, - завопил Кирюша. - Видишь, мама уже не голая! И она больше не будет драться с дяденьками! Мамочка, пойдем с нами!

Растроганная Марина Ивановна инстинктивно рванулась к сыну, и Светозар Трудомирович завопил от боли.

- Та-ак! - Угрожающе шипя и приобретая в лице свекольный оттенок, Пузаков поглядел на незастегнутые брюки Светозара. - У них нет ни стыда, ни совести! Идем, Кирилл! Я сам буду тебя воспитывать!

- Мама! - упирался Кирюша. - Я не хочу с папой! Я хочу здесь отдыхать! В городе жарко!

- Идем, Кирилл! У тебя нет матери! - орал Пузаков.

- Идиот! - голосом раненой медведицы взревела Марина Ивановна. - Ты что, не понимаешь, что мы не можем расстаться?

- Как не можете? - опешил бухгалтер. - Не пори ерунды!

- Она права, - пролепетал Светозар. - Там, извините... что-то заклинило, заело...

- Мама! - крикнул Кирюша. - Отпусти дядю. Ты же его уже оттрахала! Пойдем домой...

- Сынок, - всхлипнула Пузакова виновато, - сыночек, я не могу! Я приросла к этому дяде.

- Где? - заинтересовался Кирюша, приглядываясь.

Забулдыгин прикрыл ладонью то, что просвечивало. Но Кирюша уже доставал перочинный ножичек.

- А давайте мы это разрежем? - предложил он так, будто речь шла о ленточке на торжественном открытии пускового объекта.

- Не-ет! - завизжал в испуге Светозар, обеими руками защищая драгоценное место.

- Это нельзя! - объявил неведомо откуда возникший Вовочка. - За это посадят. Потому что статья есть - за членовредительство!

Пузаков обрел дар речи и спросил, несколько смягчив тон и понизив голос:

- Вы это серьезно? Не можете? И что теперь делать?..

- Чего-чего, - деловито ответил многоопытный Вовочка, - "скорую" надо вызывать. Отвезут в больницу, сделают ампутацию!

- Сделают... что? - спросил младший Пузаков.

- Отрежут, - хладнокровно пояснил Вовочка.

- А почему мне нельзя? - поинтересовался Кирюша, поигрывая ножичком.

- Потому что ты не хирург. Такие операции только хирурги делают!

- Неужели? - упавшим голосом выдавил Забулдыгин. - Это правда?!

- Не знаю, - что-то соображая, пробормотал бухгалтер. Он отчего-то представил себе, как то же самое могло произойти у него с Сутолокиной. Уже от одной этой мысли Пузакова пробрал озноб.

- Боже мой! - Забулдыгин ощущал, что сейчас умрет.

- Мужайтесь, Светозар! - скорбно призвала Марина Ивановна, вынужденная обнять обмякшего директора. Вовочка тихо испарился.

Стоять все в той же позиции было утомительно. Пузаков нервно прохаживался по комнате, натыкаясь на мебель и мучительно размышляя, что делать дальше.

- Ну что ты ходишь из угла в угол? - проворчала Марина Ивановна. Придумай что-нибудь!

- Я и думаю! - отмахнулся бухгалтер. - Может, еще само выскочит?

- Ну да-а... - плаксиво протянул Свето-зар, - у меня там все разбухло, как баклажан... Больно!

На улице послышался шум мотора, и через некоторое время в комнату, топоча, вошло несколько человек. Первым вбежал Вовочка, сияющий и довольный. Следом за ним шла, цокая каблучками, очень молодая девушка в белом халатике и высокой цилиндрической шапочке из белой крахмальной ткани, а за ней - два мужика с носилками. Девушка была бледна - похоже, это был ее первый выезд на "скорой".

- Ну, - девушка, напрягшись, придала голосу необходимую твердость, где больной?

- Не да-амся! - завопил Светозар, почти физически ощущая, как скальпель хирурга будет отделять его от Пузаковой.

- Это не нас надо было вызывать, - заметил один из санитаров, - тут психиатрическая нужна.

- Они не психические! - обиженно воскликнул Вовочка и чистым детским голоском, доходчиво и очень простыми словами изложил всю историю болезни Забулдыгина и Пузаковой. Бледная девушка-врач густо порозовела, а уши даже приобрели приятный малиновый оттенок. Ее большие глаза растерянно хлопали: она была готова оказать помощь при переломах, вывихах, инсультах и инфарктах, но для такого случая явно не имела какой-либо инструкции.

- Тут слесаря вызывать надо, - глубокомысленно изрек санитар.

Вовочка опять куда-то исчез.

- Наверно, надо госпитализировать... - выдавила из себя юная целительница. - В моей практике такого не встречалось...

- И слава богу! - процедила Пузакова, не оборачиваясь.

С лестницы донесся дробный топот Вовочки, а следом тяжелые, но нетвердые шаги. Вовочка влетел с радостным криком:

- Привел!

Распространяя перегарный дух, вошел Гоша с погасшей сигаретой в зубах. Он смачно сплюнул ее на пол, окатил всех присутствующих новой волной перегара и спросил:

- Сантехника вызывали?

- Зачем? - выпучился директор. - Иди! Иди отсюда!

- Ну, как хотите... А вообще-то я могу. Если сговоримся...

- Чего? Чего ты можешь, пьянь несчастная? - взвизгнула Пузакова.

- Это самое... Отключить.

- Ты им тройник поставь, - посоветовал санитар.

- Ученые все, мать вашу... - обиделся Гоша. - Ну чего, размонтировать? Или так походите?

- Уйдите отсюда! - пискнула врачиха. - Вы в нетрезвом состоянии

- В другом не бываю, - заметил Гоша. - Ну, не хотите - как хотите.

Гоша подобрал сумку с инструментом и двинулся к выходу, но тут Пузакова воскликнула:

- Постой! Ты правда можешь?

- Сказал же - если сговоримся!

- Сколько? - решительно перешла к делу Марина Ивановна.

- Такса известная - два пузыря.

- Светик, ты согласен? - Пузакова встряхнула директора.

Светозар охнул и простонал:

- Да что он сможет? Он до сих пор кран в третьем корпусе заменить не собрался. Алкоголик!

- Попрошу не обижать! - заметил Гоша, наставительно подняв указательный палец, испещренный царапинами и пятнами от мазута, кузбасслака, тавота и солидола. - Я, Светозар Трудомирович, в прошлом героический рабочий класс! Я за оскорбление и отоварить могу! Тем более что вы теперь - частный капитализм, а я - эксплуатируемый пролетариат! Ну, будем отключать?

- Пробуй, черт с тобой! - сдался директор.

- Плата по таксе? - уточнил Гоша.

Светозар Трудомирович, стараясь не делать резких движений, полез в карман брюк и достал бумажник.

- Хватит?

- Годится, - милостиво кивнул Гоша, сунул деньги в карман и, присев на корточки, начал копаться в сумке с инструментами. Сперва он выложил на пол солидную, килограмма на четыре, кувалду, потом - зубило с зазубренными краями, наконец, огромный и ржавый водопроводный ключ...

- Ты это зачем? - с превеликим беспокойством разглядывая инструменты, поинтересовался Светозар.

Гоша не ответил, а сведущий в слесарных делах санитар пояснил:

- Как зачем? Они всегда так делают. Завинтят ключ на трубу, а потом по ключу - кувалдой. Глядишь, и провернется...

Светозар ощутил дрожь.

- А зубило зачем?

- А если проворачиваться не будет - отрубит!

- Оно же тупое, - пригляделся к зубилу Пузаков. - Наверно, ножовкой лучше...

- Боже! - всплеснула руками медицинская девушка и в полубесчувственном состоянии осела в кресло.

- Хрен его знает, - проворчал Гоша, - куда спички засунул? Наверно, у Трофимыча забыл. Э, народ, у кого прикурить можно?

Спички были только у Вовочки. Гоша прикурил, приятельски подмигнул и распорядился:

- Внимание! Всех лишних попрошу отойти.

- Что вы будете делать?! - еще раз вмешалась встрепенувшаяся врачиха. - Как врач, я требую, чтобы вы немедленно прекратили это самолечение! Я отвечаю за пациентов!

- Девушка, - обернулся на голос Гоша, приятно улыбаясь, - тебя в институте сколько лет учили? А?

- Ну, семь... Какое это имеет значение?!

- А то, что ни хрена не выучили. Показываю!

И Гоша по-деловому приподнял вверх подол халатика Марины Ивановны.

- Ты что делаешь, хам? - взвизгнула Марина Ивановна.

- Медицину просвещаю.

- Что вы себе позволяете?! - трепеща от вновь пробудившейся ревности, возмутился Пузаков.

- Я сказал: всем лишним - отойти! - напомнил Гоша.

- Я не лишний! - оскорбленно вскричал Пузаков. - Я муж!

- Понятно, - кивнул Гоша, - тогда возьми зубило!

Пузаков нагнулся, взял зубило, повертел в руках и спросил недоуменно:

- Зачем оно мне?

- Рога себе отрубишь... - пояснил Гоша. - А хошь - могу ножовку дать!

Пока Пузаков стоял с открытым ртом и выпученными глазами, Гоша подвел к Марине Ивановне бело-розовую медичку.

- Смотри, - он поднял черный заскорузлый палец, - нажимаем... И дело в шляпе!

- Ас! - воскликнул один из санитаров, увидев, как Марина Ивановна отделяется от Забулдыгина.

- Слесарь-гинеколог! - уважительно заметил другой.

Гоша принялся с достоинством собирать инструмент. Возле него крутился Вовочка.

- Дядь Гош, а ты куда нажимал? А? Ну скажи, куда?

- Так, на пимпочку одну... Ты вон у тетеньки спроси...

Расходились группами. Санитары, восхищаясь талантом Гоши, вместе с ненужными носилками ушли первыми. Гоша, попыхивая сигаретой, солидно уходил в сопровождении девушки-врача. Она семенила за ним, словно студентка-отличница за светилом медицины. Поскольку она тоже пыталась выяснить, на какую "пимпочку" нажал Гоша, то рядом с ними вертелся Вовочка. Он был любознательным мальчиком и в социалистическом прошлом несомненно стал бы отличным юннатом. Потом гордо удалился папа Пузаков, в одной руке держа чемодан, а другой волоча за собой хнычущего Кирюшу. Последними, не глядя друг на друга, покинули злосчастный клуб Марина Ивановна и Светозар Трудомирович. Пузакова, всхлипывая, поплелась догонять мужа и сына, а Забулдыгин направился в свой кабинет - не мог же дом отдыха оставаться без руководителя!

НОЧНОЙ ВИЗИТ

Котов лежал на койке со скованными руками. Свет из замазанного окошка под потолком уже не освещал камеру, в которую его заточили. Владислав постепенно приходил в себя и начал размышлять над ситуацией. Из хаоса мыслей начало вырисовываться главное: ему "шьют дело". Он понял, что совершил массу ошибок и глупостей, которые будут использованы против него. И то, что подписал какие-то бумажки, и то, что хватал руками обрез, патроны и гильзу. "Как ребенка поймали!"