Григорий Андреевич Лишин - композитор, поэт, переводчик

Григорий Андреевич Лишин. КОМПОЗИТОР. ПОЭТ. ПЕРЕВОДЧИК

Манечка вызывается к пианино, но она не в духе, она боится злоупотреблять голосом - ей запретил ее профессор петь по вечерам. Наконец, уступая тайному чувству честолюбия, она, как будто бы нехотя, соглашается и поет что-нибудь из Чайковского или Лишина.

А.И. Куприн. Киевские типы: «Будущая Патти»

«Чайковского или Лишина» — что за странное сочетание имен! Великое, всемирно популярное и — ныне практически забытое.... Между тем в 1895 г., когда Куприн писал эти строки, имя Лишина отнюдь не нуждалось в комментариях: его стихи, переводы, романсы, оперы, мелодекламации, дирижерская и критическая деятельность были известны каждому российскому любителю музыки. По словам критика М. М. Иванова, он «... редкая по даровитости и художественности натура, разбрасывающаяся как большинство русских талантов и поэтому не достигшая цели, не сделавшая того, что все были вправе ожидать от нее»[1]. Обладая живым, нетерпеливым нравом, Лишин действительно не мог подолгу сосредоточиваться ни на одном из своих многочисленных увлечений, однако же в каждом из них оставил заметный след.

Для реконструкции его творческого пути в данной работе впервые в научный обиход введены многочисленные рукописные материалы и публикации прессы XIX в.[2] Все даты приводятся по старому стилю.

Дворянский род Лишиных известен с середины XVII в. Почти все его представители связали свою жизнь с военным поприщем. В частности, отец нашего героя, Андрей Федорович Лишин (1801—1898) учился в Петербурге в Школе гвардейских подпрапорщиков (где его соучеником был М. Ю. Лермонтов[3]), затем дослужился до звания генерал-лейтенанта и поста директора Строительного училища при Главном управлении путей сообщения и публичных зданий; он прославился созданием действующих моделей железнодорожных мостов и некоего аппарата для спасения утопающих[4]. Происхождение матери Лишина, в девичестве Констанции Ивановны Константиновой (1814-1872), весьма романтично. Она была дочерью Великого Князя Константина Павловича и французской певицы Клары-Анны де Лоран (по другим сведениям, Лоренц или Лоренс). Констанцию, как и ее брата Константина, записали воспитанниками князя И. А. Голицына (адъютанта Константина Павловича); впрочем дети жили в Варшаве во дворце своего отца. Констанция брала уроки фортепиано у юного Ф. Шопена (кажется, между ними даже возникло романтическое чувство), занималась вокалом — в наследство от матери-певицы ей достался хороший голос. В 1830 г., в 16-летнем возрасте, она обвенчалась с А. Ф. Лиши-ным[5]. Супруги обосновались в Петербурге, в доме на углу Загородного проспекта и Госпитальной (ньше Бронницкой) улицы, принадлежащем домовладелице М. Я. де Витте[6]. Все семеро сыновей этой пары, таким образом, по линии матери являлись праправнуками самой Екатерины II. Связь с императорской фамилией подчеркивалась портретом Великого Князя Константина Павловича, висевшим в квартире Лишиных на видном месте. Шестеро старших сыновей избрали военную карьеру и имели, как и отец, генеральские чины[7].

Герб дворянского рода Лишиных

Младший сын Лишиных, Григорий, родился 23 апреля 1854 г.[8] Ввиду слабого здоровья он не посещал гимназию и несколько лет обучался на дому; по той же причине о военной стезе в его отношении речь не шла. Особое внимание в его образовании отводилось иностранным языкам: французским и итальянским он с малых лет владел, как русским, хорошо знал немецкий и умилял гостей прочувствованной декламацией на языке оригинала отрывков из сочинений иностранных авторов. С музыкой Григория познакомила мать; затем он был передан заботам других петербургских педагогов[9].

В 1867 г. Лишин поступил в петербургское Училище Правоведения[10]. Как известно, культурная жизнь этого учебного заведения была весьма разнообразной. Стараниями попечителя, принца П.Г. Ольденбургского, воспитанники имели возможность продолжать занятия на музыкальных инструментах, которыми владели до поступления в Училище, и осваивать новые; их регулярно приглашали на изысканные представления во дворец Ольденбургского и в Итальянскую оперу, привлекали к участию в хоре. Не случайно такие выпускники как Серов, Стасов, Чайковский, без особой симпатии изучавшие собственно юридические дисциплины, смогли развить здесь именно музыкальные склонности[11]. И Лишин, продолжая совершенствоваться в игре на фортепиано у прославленного немецкого виртуоза А. Гензельта, освоил за годы учебы альтгорн и корнет, а гармонией и композицией занимался с консерваторским педагогом Н. Ф. Соловьевым. Последний, правда, имел не самую хорошую репутацию в музыкальных кругах[12], но к занятиям с Лишиным относился добросовестно и как-то, расчувствовавшись, даже изрек: «Если бы ты знал хотя бы половину моего, то был бы во сто раз больше меня»[13]. Сам же Лишин с первой встречи и навсегда был ослеплен личностью Соловьева и поверял ему все свои чаяния. Постепенно Григорий набирал музыкантский профессионализм. Серьезную будущность юному правоведу предсказал А.С. Даргомыжский, услышавший как на одном из любительских вечеров он исполнял фортепианную сонату Л. Маурера[14]. А в доме директора консерватории М. П. Азанчевского 15-летнему Грише довелось познакомиться с П. И. Чайковским (впрочем, тогда еще мало кому известным начинающим композитором): в его присутствии Лишин импровизировал на фортепиано, бойко проаккомпанировал с листа Л. Ауэру в скрипичном переложении одного из «Венгерских танцев» Брамса и вызвал всеобщие улыбки, отстаивая «огромный талант» Оффенбаха и Лекока. Он действительно очень увлекался опереттой: часто посещал спектакли с участием прославленной А. Жюдик, подружился с «королем куплетистов» И. И. Монаховым[15]. Весной 1875 г. в звании коллежского секретаря Лишин окончил Училище Правоведения и получил назначение в харьковский Окружной суд[16]. Между тем к этому времени он был уже вполне сложившимся музыкантом: в композиторском багаже имелся клавир комической оперы «Граф Нулин», сатирические куплеты, популяризируемые Монаховым, романсы, исполнявшиеся другим его приятелем - видным оперным певцом Б. Б. Корсовым, а игра Лишина на фортепиано, хотя и не виртуозная в полном смысле, «отличалась большой законченностью и техникой»[17]. Стоит ли удивляться, что по прибытии в Харьков он устроился отнюдь не в суд, куда направлялся Училищем, а... вторым капельмейстером в местную оперную труппу!

Н. Ф. Соловьев

Так началась его музыкантская карьера. За период с октября 1875 по февраль 1876 гг. он успел продирижировать операми «Жизнь за царя», «Русалка», «Волшебный стрелок», «Фауст», «Гугеноты». Бьющая через край энергия, предприимчивость, абсолютная уверенность в том, что он «нравственно обязан служить обществу своим дарованием»[18], привели Лишина к идее организации странствующей, или, как он ее называл, «летучей» оперной труппы. В качестве аккомпаниатора и дирижера он в течение двух лет объезжал с ней провинции: Белгород, Курск, Орел, Самару, Оренбург, Саратов, Тверь, Вольск, Рославль, Пензу, Казань... Из письма к Н.Ф. Соловьеву от 2 марта 1876 г.: «После распадения харьковской оперы собралось нас пятеро и, как можете уразуметь по прилагаемой афише, закатываем некоторое подобие опер. Уверяю Вас, что цельное впечатление не теряется. В одну неделю дали мы 4 спект<акля> <...> Успех полнейший <...> Публика относится сочувственно донельзя. Надеюсь, дело это благое, лучше Жизнь за царя чтобы узнали, чем смотреть Анания Пятакова, в погоню за Еленой и т.д. Как раньше никто не затеял этой антрепризы, удивляюсь[19]. Смотрят на нас совсем не как на бродячих артистов, впрочем Правоведение этому сильно помогает, ибо высшие власти на это больше, чем на что другое смотрят. Похвалите Вы нас, ведь есть за что, и не пришлете ли нам что-нибудь из «Вакулы» - поверьте, поставим добросовестно. Не думайте, что с фортеп<иано> очень жидко было, мало что пеня<ют> на отсутствие оркестра»[20]. Оперы действительно шли в сопровождении фортепиано и в сильно сокращенном виде, над чем вовсю потешалась петербургская и московская критика (в отличие от рассыпавшейся в похвалах провинциальной). Защищаясь от нападок столичного рецензента А. Грешного[21], Лишин отвечал: «Когда во многих городах будут музыкальные общества, оркестры, можно будет давать представления и более полные - покамест же <...> и такое воспроизведение Глинки и Даргомыжского во всяком случае приятнее, и, главное, полезнее, буквально тлетворной пропаганды куплетов и романсов самого последнего разбора, наводняющих программы наших провинциальных концертов»[22].

Помимо обычных спектаклей труппа Лишина давала множество благотворительных концертов. Из Рославля, например, сообщали: «Молодой петербургский музыкант, г. Лишин, устроив концерт в нашем клубе, весь сбор, довольно значительный, предоставил в распоряжение местного отделения «Красного Креста». Рославльское общество давно уже не проводило такого приятного и оживленного вечера и самым теплым приемом отблагодарило г Лишина за его артистически-благотворительную деятельность»[23]. Вероятно, именно из-за активной благотворительности антреприза не принесла Лишину никакого материального успеха; в Петербург после двух сверхнапряженных сезонов он вернулся в 1878 г. практически без средств. Пришлось устраиваться на службу: написав в стихах и снабдив музыкальным сопровождением прошение на имя Министра Двора, графа А.В. Адлерберга[24], он устроился в Отдел иностранной цензуры при Главном управлении по делам печати. В его обязанности входил обзор поступающих на рецензию книг на иностранных языках и выдача заключения о целесообразности их перевода и публикации. Прослужив два года, Лишин вышел в отставку и полностью посвятил себя музыке. Начался последний период жизни. За эти 8 лет, словно предчувствуя скорую кончину, он буквально сжигал себя разнообразнейшими занятиями:

- сочинял музыку

- выступал как концертмейстер, дирижер, мелодекламатор в Петербурге, в московском саду «Эрмитаж» (1880), в Саратове (1882), в Самаре и Одессе (1883), в Астрахани и Севастополе (1884), в Павловске (1886)[25], в Кишиневе (1887), в Харькове(1888)

- продолжал переводческую деятельность

- рецензировал спектакли и концерты в газетах «Свет», «Гражданин», «Звезда», «Петербургская газета», «Еженедельное обозрение»

- выполнял заказы на оркестровки, аранжировки, разного рода переделки (в частности, переоркестровал и, вероятно, заменил разговорные диалоги речитативами в опере Обера «В доле с дьяволом» для петербургского Малого театра )[26]

- работал в одном из отделений РМО

- писал по заказу либретто (например, текст «Корделии» для Соловьева ).[27]

При этом практически везде Лишин проявил себя ярко, эмоционально, талантливо. Так, аккомпаниатором, по словам видного актера Александринского театра В. Н. Давыдова, «он был просто гениальным! Он улавливал и предугадывал каждое намерение артиста, помогал ему, учитывал все недостатки голоса, фразировки, умел выручить в нежданной беде»[28]. Не случайно с просьбой о совместных концертах к Лишину обращались самые известные вокалисты: он выступал с солисткой Мариинского театра А. Г. Меньшиковой[29], виднейшими солистами петербургской Итальянской оперы Э. Тамберликом, К. Нантье-Дидье. Но зато в критической деятельности Лишин-увы! - зарекомендовал себя абсолютным ретроградом. В. В.Ястребцев (неоднократно упоминающий о своем близком друге Лишине в переписке, дневнике, «Воспоминаниях») объясняет этот факт противоречивыми чертами его характера: Лишин «втайне чрезвычайно восхищался и ”Ратклифом” Кюи, и “Русланом”, и ”Лоэнгрином”, и Девятой симфонией Бетховена, и “Гибелью Фауста” Берлиоза, и даже (sic! - Л.З.) музыкою Мусоргского, Бородина и Римского-Корсакова, которых тем не менее чаще всего ругал в своих газетных рецензиях благодаря крайнему ослеплению личностью мелочно-себялюбивого и завистливого Соловьева и своей собственной, доходящей до невероятия, бесхарактерности»[30].

Лишин скончался в Петербурге 15 июня 1888 г., в возрасте 34 лет от хронического воспаления почек. За гробом шли его жена (актриса А.З. Тютрюмова[31]), 88-летний отец, известные петербургские поэты и музыканты. При погребении в секторе музыкальных деятелей Александро-Невской Лавры читали стихи; А. А. Плещеев, в частности, продекламировал:

На могильной плите была выбита надпись (ныне абсолютно нечитаемая): «Проблеск жизни твоей между нами составлял счастье семьи»[33]. В многочисленных некрологах авторы непременно упоминали о редкой отзывчивости и открытом характере почившего[34].