Григорий Андреевич Лишин - композитор, поэт, переводчик

Литературное творчество

Что слишком глупо для того, чтобы быть сказанным, то поется.

Вольтер

Работая в Отделе иностранной цензуры и стремясь сблизить служебные интересы с личными, Лишин нашел себя в переводах оперных либретто. Надо сказать, в XIX в. в этой области музыкального искусства царил полнейший хаос. Случалось, что переводы выполнялись лицами, в равной степени несведущими ни в особенностях иностранного языка, ни в эквиритмике. Но даже профессиональные переводчики не особенно заботились о здравом смысле и грамотности, полагая, видимо, что музыка сгладит все шероховатости. В результате рождались тексты, будто бы специально предназначенные для подтверждения вынесенных в эпиграф строк. Известный оперный певец и переводчик С. Ю. Левик с возмущением цитировал нелепости, заполнявшие страницы переводных либретто. Так, мастер литературной русской речи А. А. Григорьев не постеснялся ввести в «Лючию ди Ламмермур» странные строки:

а известный поэт Н. А. Калашников (сотрудничавший даже с А. Н. Серовым) вложил в уста Джильды безграмотное «Внемля имени его, трепет всю меня объял»[45]. Переводы Лишина - очень неровные по качеству (как и все в его деятельности) - были первым шагом на пути к созданию русских параллелей, достойных западных оригиналов.

Определить их точное количество не представляется возможным: не указывать в издании имя переводчика было тогда скорее нормой, чем исключением. В письме к П. И. Юргенсону Лишин перечисляет всего 13 выполненных им работ[46]; в статье, посвященной 20-летию его кончины, их названо около 80[47]; в каталоге РНБ числится около 20 наименований. По мнению автора настоящего очерка, Лишину принадлежит чуть более 50 переводов оперных либретто: на 30-ти, изданных параллельно на русском и оригинальном языке, указано его имя, еще около двух десятков можно приписать Лишину с большой долей уверенности. Число переведенных им романсовых текстов столь же неопределенно, но тоже достигает нескольких десятков.

Поразительно, что первый перевод Лишина был издан в 1870 г., когда юноше едва исполнилось 16 лет (возможно, публикации содействовал отец-генерал). В соответствии со своими опереточными пристрастиями он обратился к «Синей бороде» Ж. Оффенбаха: как и в оригинале, переложил прозой разговорные диалоги и стихами - музыкальные номера. Текст выглядит вполне пристойно; вот, например, как легко изложен шаловливый дуэт Флоретты и Сапфира:

И впоследствии Лишин чаще всего обращался именно к французским текстам (как указывалось, это был его второй родной язык). За ними по численности следуют переводы с итальянского, затем - с немецкого. Некоторое представление о сделанном даст нижеследующая таблица (в нее введены лишь те названия, в отношении которых авторство Лишина бесспорно).

Самым неожиданным в истории лишинских переводов является их дальнейшая судьба. Его тексты дожили до наших дней; они публикуются, звучат со сцены - то в чистом виде, то с некоторыми изменениями, вот только его имя на титульном листе по-прежнему опускается, а иногда и вообще заменено. Как могло случиться, что авторство сверхпопулярных строк приписано другим - сыграла ли здесь роль слабохарактерность, доверчивость и открытость Лишина, неумение говорить «нет», - объяснить практически невозможно. Сравним текст «Риголетто», изданный при его жизни (с указанием авторства), с клавиром 1934 г Вот, например, как выглядит монолог Риголетто в названных вариантах:

Либретто оперы Дж. Верди «Риголетто», изданное параллельно на итальянском и русском языках

Сопоставив по тем же источникам сцену Риголетто с придворными, вновь можно выявить несомненное сходство:

Столь же показательны сравнения арий Джильды «В храм я вошла смиренно», Герцога «Вижу голубку милую» и других эпизодов[57]. Между тем автор перевода в клавире 1934 г. вообще не назван!

Еще более удивительна история с переводом «Кармен». Из хранящегося в РГИА документа «О приобретении от г-жи Горчаковой[58] перевода оперы «Кармен» и права на постановку ея на Императорской сцене Русского оперного театра»[59] явствует, что в 1883 г. А. А. Горчакова выполнила заказ театральной дирекции, за что ей было назначено к выплате 400 рублей, а затем по ее настоянию сумму увеличили до 600 рублей. Что же представляла собой работа Горчаковой? По большей части это был либо несколько облагороженный, либо вообще нетронутый текст Лишина. Рознится немногое - в том числе куплеты Тореадора:

Разумеется, в обоих приведенных отрывках изрядно «хромают» рифмы, просодия и стихотворный метр. В результате в изданный в 1981 г клавир вошел вариант исправленный, но очень близкий именно лишинскому:

И далее в куплетах без особенных изменений оставлен текст Лишина:

Однако на титульном листе клавира указано: «Перевод А. Горчаковой в литературной обработке Е. Геркена». И хотя «обработка» почти повсеместно сведена к находкам Лишина, его имя даже не упомянуто! Справедливости ради отметим, что популярные начальные строчки хабанеры «У любви, как у пташки крылья» принадлежат именно Горчаковой, отказавшейся от неудачного варианта Лишина с нарушением просодии («Любовь птичка, но не ручная / И приручить ее нельзя»). Впрочем, начиная от слов «Любовь свободна, мир чаруя...», - вновь почти дословное совпадение, с сохранением всех найденных Лишиным рифм[64].

Аналогична история с переводом «Мефистофеля» А. Бойто. Изданный в 1886 г. (т.е. еще при жизни Лишина) перевод Горчаковой кое-где в точности, кое-где с изменениями (в худшую сторону) повторяет текст Лишина, напечатанный под его собственной фамилией шестью годами ранее. Для примера сравним знаменитый монолог Мефистофеля в двух версиях:

Много находок имеется в лишинских переводах немецких текстов. В 1899 г, например, «Русская Музыкальная Газета» проводила сравнение нескольких вариантов перевода романса Вольфрама из «Тангейзера» Вагнера. Сопоставляя их с немецким оригиналом, редакторы справедливо выделили перевод Лишина - по точности, по качеству текста (и, добавлю от себя, удобству для пения - Л. 3.). В этом фрагменте Лишин поднялся даже выше К. Званцова, одного из тогдашних лучших переводчиков Вагнера, в чем может убедить следующее сопоставление:

Однако при всех достоинствах дать однозначную оценку оперным переводам Лишина трудно. Как и все в его творчестве, они неровны, хорошие идеи соседствуют с неудачными каламбурами, плохими рифмами, иногда откровенной балаганщиной. Так, сознательно или незаметно для себя (в силу «излишней» литературной эрудиции), он вводил в некоторые тексты хрестоматийно известные цитаты. Например, в хоре из «Риенци» Вагнера (кроме Лишина, это либретто никем не переводилось), сохранившем пафос, витиеватость и торжественную тяжеловесность оригинала, неожиданным диссонансом выглядит явно спародированное «Ложится в поле мрак ночной» из «Руслана и Людмилы» Пушкина - Глинки:

А в уста одного из персонажей «Жана де Нивеля» Делиба (действие относится к эпохе правления Людовика XI и Филиппа Доброго) вложены ни больше, ни меньше как бессмертные грибоедовские строки:

На вопрос собеседника о том, откуда взято столь яркое изречение, первый персонаж отвечает: «Это выражение одного скифского мудреца»![70]

Что касается романсовых текстов, Лишина особенно привлекал Шуман: им осуществлены переводы циклов «Любовь поэта» (слова Г. Гейне), «Круг песен» (Й. Эйхендорф)[71], «Любовь и жизнь женщины» (А. Шамиссо)[72], отдельных песен. За Шуманом по количеству переводов следует Лист - «Лорелея», «В счастье и в горе», фрагменты «Легенды о Св. Елизавете»[73]. В романсовых переводах Лишин выступает как поэт-лирик, пишущий гладко, красиво, элегично (часты определения «жгучий», «чаруя», «томит»). Собственно литературных недостатков в текстах практически нет, но в соотношении с музыкальным оригиналом иногда бросаются в глаза некоторые несообразности. Так, в переводах шумановских романсов из-за выбранного Лишиным принципа «на каждую ноту - новый слог» задуманные композитором legato и распевность превратились в речитативы. Кроме того, жертвуя точностью перевода ради требований метра и рифмы, Лишин кое-где не учитывает структуры мелодии. Например, в песне «Сумерки» (из «Круга песен») он отказался от дословного перевода фразы «Was will dieses Grau'n bedeuten?» («что означает этот ужас»), продолжая предыдущее описание природы - в результате на вопросительную музыкальную интонацию ложатся не соответствующие ей по характеру слова «дышит тайной все кручиной». Впрочем, подобные оплошности встречаются даже в значительно более поздних переводах В.П. Коломийцова, а учитывая обилие корявых и безграмотных подстрочников, выполняемых современниками Лишина, его тексты выглядят в высшей степени благополучно.

Дом, в котором родился Г. А. Лишин

Дарственная надпись на фотографии, подаренной В. В. Ястребову (из фондов архива РИИИ).

Фото использовано в оформлении обложки

Открытие памятника М. И. Глинке в Смоленске 20 мая 1885 г.

Памятник М. И. Глинке в Смоленске. Современное фото

Его литературный дар проявился едва ли не ранее музыкального. С юных лет в письмах и деловых записках Лишин изъяснялся стихотворно. Окружающих поражало его умение экспромтом выдавать остроумные пародии и эпиграммы среди обычной бытовой болтовни. Например, как-то в поезде, в компании с юристом А. Ф. Кони и упоминавшимся Н. Ф. Соловьевым на вопрос о том, как ему спалось, Лишин продекламировал:

А поэту П.И. Вейнбергу, пригласившему его принять участие в своем авторском концерте, Лишин сходу ответил:

Есть у него экспромты, посвященные знаменитым певцам Николаю Фигнеру, Дезире Арто, Марии Дюран, итальянскому трагику Эрнесто Росси (на французском языке).

При жизни Лишина под псевдонимом Нивлянский (от села Нивное, где находилось его родовое имение[76]) была опубликована лишь небольшая часть его стихов в журналах «Звезда», «Гражданин», «Музыкальный свет». Спустя несколько лет после его смерти стараниями одного из старших братьев был издан сборник[77]; однако в бумагах частных лиц встречается много стихов, очевидно, не найденных родными и потому не вошедших в него. Стиль Лишина - гладкий, практически без литературных погрешностей; излюбленный метр - пятистопный ямб (по мнению литературоведов, особенно характерный для русского стихосложения). Благодаря несомненной мелодичности, многие его стихотворения быстро превратились в романсы и в этом виде завоевали большую популярность. Так случилось и с одним из самых известных - «О, если б мог выразить в звуке». Оно представляет собой вольный перевод из Гейне и посвящено Соловьеву. Опубликованное в 1875 г., оно уже спустя год с небольшим стало основой прекрасного романса Л. Д. Малашкина:

Другой несомненной удачей Лишина явилось большое стихотворение, прочитанное 20 мая 1885 г. в Смоленске, в день открытия памятника М.И. Глинке. В начальных строках, обращаясь к сестре композитора, Л.И. Шестаковой, он заявляет о желании внести и свою лепту в общий праздник:

Далее перед слушателями проходит череда глинкинских персонажей:

Сусанин, приведший гостей на праздник -

Наина, раскаявшаяся в злодеяниях и за это обретшая былую красоту и молодость -

Стихотворения «О, если б мог выразить в звуке...» и «Звуки песни вдали замирали...». Литографированная рукопись. (Из фондов РНБ)

Все завершается остроумным попурри из хорошо узнаваемых глинкинских героев и ситуаций:

Впрочем, нельзя не отметить такой недостаток некоторых стихотворений как их «вторичность»: метафоры, образы, идеи, даже рифмы - все узнаваемо. Типичный пример - два стихотворения 1887 г. (найдены в бумагах В.В. Ястребцева), напоминающие общий настрой русской лирики середины XIX в. (в первом случае возникают ассоциации с Ф.И. Тютчевым, А.А. Фетом, во втором - с Н.А. Некрасовым):