Первым на расправу привели старого рыбака, председателя сельсовета. Его пытали каленым железом, и Верзилин сделал "зачин": зарубил его ударом сабли.

Секретаря партийной ячейки, инвалида империалистической войны, человека многосемейного, в селе считавшегося рыбацким вожаком, зарубил старик Симбирцев.

Потом на расправу стали приводить группами в три-четыре человека. Особенно долго кулаки измывались над рыбачками-коммунистками. Для них были выдуманы самые изощренные пытки.

Кровавая бойня больше двух часов продолжалась на волжском берегу. Было убито сорок три человека. Лишь один из списка Симбирцева, сорок четвертый, миновал смерти. Это был рыбак, комсомолец Семен Поляков. В этот вечер его случайно не оказалось в селе.

Тогда "совет старейших" предал смерти всю его семью: хворую мать, сестренку, молоденькую жену Ульяну и трехмесячного ребенка. Их привели к проруби и живыми утопили в Волге...

После этого кулаки принялись вырезать сердца убитых, складывать их в корзину, чтобы назавтра доставить в Астрахань. Группа же кулаков во главе с Симбирцевым с факелами пошла поджигать дома коммунистов и сельсоветчиков. В разных концах села к небу взметнулись багряные языки пламени. Стало нестерпимо жарко в селе. Высоко в воздухе носились искры, журчали ручейки, и кровавым отсветом далеко-далеко озарилась заснеженная Волга.

Это было сигналом. Вскоре заполыхали огни в селах Самосделка и Алексеевка, расположенных ниже по волжскому протоку: и там кулаки расправлялись с коммунистами и поджигали их дома.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

До позднего вечера с переменным успехом шли по всему городу ожесточенные бои. Не успела затихнуть схватка за "Норен", как бои перекинулись на захваченную мятежниками территорию соседнего судоремонтного завода. Завод дважды переходил из рук в руки, пока не был окончательно занят заводскими рабочими и моряками Астрахано-Каспийской флотилии. Бои шли на Канаве, в районе порта, в пригородах.

На вечернем заседании штаба обороны Астрахань была объявлена на осадном положении. В приказе, подписанном Кировым и Мехоношиным, говорилось: "Всех бандитов, мародеров и сопротивляющихся велениям Советской власти расстреливать на месте".

Поздно ночью в штаб стали поступать первые сведения о кулацких мятежах в рыбацких селах.

К этому времени в городе бои повсеместно утихли, чтобы с утра 11 марта снова вспыхнуть с ожесточенной силой. В некоторых местах мятежникам вначале удалось прорваться в центр города, но дружным ударом рабочих отрядов и красноармейских частей они снова были отброшены за Канаву.

К полудню после объезда боевых участков Киров вместе с Мехоношиным и Чугуновым прибыл в кремль. К этому времени четко определился основной очаг мятежа. Определилось и направление основного удара мятежников: они стремились отрезать южную половину города, занять заводы, овладеть флотилией. За флотилию и заводы Киров был спокоен. Народ там надежный. Беспокоило его другое: тактика борьбы с мятежниками. На многих участках только отбивали их атаки, мало было решительных действий.

Киров вызвал командиров частей.

Перед минометчиками он поставил задачу: выступить в направлении Татарского базара, открыть огонь по домам, в которых засели мятежники; перед моряками и артиллеристами - сбить пулеметчиков с колоколен церквей князя Владимира и Иоанна Златоуста.

Вместе с командиром Фишером пришли и все четыре летчика авиаотряда. Михаил Валерианович Фишер был известный русский пилот, герой войны. Учился он в Англии, воевал против немцев в составе английских авиационных частей. Киров познакомился с ним в прошлом году в Пятигорске.

Знал Киров и летчика Даниила Щекина. Этот был из молодых, недавно с отличием закончил Московскую школу высшего пилотажа. В Астрахань приехал в составе "кавказской экспедиции".

- Часа через два начнем генеральное сражение, - доверительно сказал Киров. - Надо думать - мятежники подадутся к селу Цареву. Больше им как будто некуда деваться.

- Некуда! - поддержал его Фишер.

Летчики тоже согласно закивали головами.

- Надо отрезать им пути отступления: разбомбить лед на реке Царевке!.. Сколько аэропланов вы могли бы поднять в воздух?

- Ни одного! - ответил Фишер.

- Это почему же?

- Нет самолетов. Вернее, они есть, но чинены и перечинены раз десять, держатся на проволочках. - Фишер сдержал улыбку. - В отряде у нас их называют "гробами" или "прощай молодость".

Киров тоже улыбнулся:

- Метко сказано.

- Но это еще полбеды, Сергей Миронович! - Фишер тоже перешел на доверительный тон. - Уж как-нибудь по такому случаю - пусть с риском! можно было бы поднять один из "ньюпоров". Беда в другом: бензина нет.

- Я знаю, - сказал Киров. - И об этом все время думаю. Но на один-то полет, может быть, все же найдется?

- Даже на заправку зажигалки не найти!.. Правда, у нас есть спиртовая смесь, но на ней боевые вылеты невозможны. - Фишер беспомощно развел руками. - В таком дурацком и безвыходном положении мне еще не приходилось бывать!

Киров нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

- Да... Баку, Баку!.. - И встретился взглядом со Щекиным. Вид у того был озорной и загадочный. - Может быть, нас чем-нибудь порадует Щекин?

- Я вам раскрою небольшой секрет, товарищ Киров. - Щекин встал, теребя в руках синюю пилотку. - У меня есть запасец нефтяной смеси. Из экспедиционных! Об этом командир не знает. Но я ее берегу. Говорят, на острове Чечень базируются английские самолеты. Наверное, в скором времени они нанесут визит в Астрахань. Я мечтаю сразиться с англичанином!.. Если обещаете достать бензину, ну хотя бы через месяц, тогда берусь бомбить Царевку.

- Это хорошо, товарищ Щекин, что вы глядите вперед, готовитесь к встрече с англичанами. Надо думать, что они и на самом деле не зря базируются на острове Чечень. Ведь остров находится рядышком, на Каспии, а не где-нибудь в Ла-Манше. Но Царевка сейчас важнее!.. А бензин обещаю достать. И в самое ближайшее время!

- Тогда - лечу бомбить Царевку! - Щекин надел пилотку и вышел из-за стола.

Встали и остальные - дорога была каждая минута. Киров проводил летчиков до двери, пожелал им успеха.

В приемной было людно, накурено. Здесь находились члены штаба обороны и губкома партии, командиры и комиссары отрядов.

Киров вызвал Михаила Рогова и, пропустив его в кабинет, плотно прикрыл за ним дверь.

- Скажите, товарищ Рогов, не смогли бы вы при данной военной ситуации, учитывая, что на море хозяйничают англичане, пробраться в Баку?.. Да вы садитесь!

- Мог бы, Сергей Миронович. - Рогов сел. - Как только вскроется Волга.

Киров оценивающе посмотрел на Рогова: он был крепкого сложения, несколько грузноват, с упрямым подбородком и задорными глазами.

- Рискнете? И смерти не побоитесь?

Рогов попросил разрешения курить, достал трубку.

- Рискну. И смерти не побоюсь.

- Надо с бакинцами наладить связь, отвезти им почту, деньги, а главное - обратным рейсом захватить бензин. Для такого рейса нужны коммунисты, которые знали бы, куда они идут и зачем. Скажите, товарищ Рогов, как вы себе представляете такую поездку?

- А вот как... - Рогов закурил. - Надо найти хорошую рыбницу, снабдить ее всем необходимым - от пресной воды до компаса, подобрать команду, человек шесть матросов, знающих капризы каспийских ветров. Поездка будет не из легких. Ведь в море надо пуститься при норд-весте! Он бывает настолько сильным, что только умелая команда может вести рыбницу по курсу.

- Как вы поступите, если в море встретите противника?

- Если за рыбницей погонится английский катер, он вряд ли ее нагонит. При норд-весте рыбница, оснащенная двумя парусами, летит по волнам, как чайка, еле касаясь воды.

- Вы умеете хранить тайну?

- Вы на меня можете смело положиться, Сергей Миронович. Как-никак я командир матросского отряда.

- О нашем разговоре никто не должен знать. Мы потом его продолжим. Пока приглядитесь к людям, наметьте состав будущей команды. Подумайте о всех деталях экспедиции. В этом деле я целиком полагаюсь на ваш опыт, на ваши связи.

Сводный Коммунистический отряд Аристова сосредоточился в районе Земляного моста. В резерве, у кремлевской стены, стояли подразделения Железного полка.

У Таможенного моста, на Эллинге находились отряды Нефедова и Ульянцева.

Две эти группы прорыва должны были решить участь мятежников при наступлении.

В три часа открыли огонь минометчики в районе Татарского базара. Мины с воем проносились над головами наших бойцов и шлепались на крыши и во дворы домов, где засели вражеские пулеметчики. Немного погодя раздались выстрелы с миноносца "Карл Либкнехт"; стреляли по колокольням церквей князя Владимира и Иоанна Златоуста. Моряков поддержали артиллеристы из кремля. С громовым раскатом ударила крепостная пушка. Первый снаряд дал недолет. Вторым выстрелом колокольня церкви Иоанна Златоуста была разрушена.

В рядах торжествующих красноармейцев и рабочих прокатилось победное "ура". Бросали шапки вверх, обнимались на радостях.

Потом крепостные пушки открыли огонь по Второй Бакалдинской улице, по дому купца Розенблюма, где находился штаб мятежников.

Наконец показался тарахтящий, чихающий самолет Щекина. За ним тянулась черная полоса густого дыма.

Самолет пролетел над Канавой, держа направление на Царев.

Тогда с группой гранатометчиков рабочего отряда из ворот таможни вышел Петр Нефедов. К нему присоединились моряки Ульянцева. Нефедов выхватил из кобуры наган и с возгласом "Смерть белогвардейцам! Да здравствует революция!" побежал к Таможенному мосту.

Одновременно пошла в наступление и вторая группа прорыва...

Уже через полчаса основные силы белых стали отходить в степь и на Царев. К Цареву вышел Железный полк. Обходным движением в степь ушел отряд Нефедова.

Отступление противника было настолько паническим и быстрым, что не успел отряд Нефедова пройти и половину пути, как на него со всех сторон хлынули толпы мятежников. Нефедов дал команду занять фланги, а сам вместе с пулеметчиками Андреевым и Рыбалко побежал вперед. Посреди пустыря было вырыто много ям. Нефедов занял две из них, расставил пулеметы.

Белогвардейцы дважды поднимались в атаки, но их отбивали. Собравшись с силами, они снова пошли в наступление на рабочий отряд. Убили токаря Андреева: замолчал его пулемет. Бросили гранату в Рыбалко - она разорвалась и перебила ему обе ноги; Рыбалко еще некоторое время вел огонь, потом вынужден был уступить свое место Нефедову. Нефедов скосил первую атакующую цепь, вторую, третью...

Вдруг раздался голос Рыбалко:

- Обходят слева!

Нефедов оторвался от пулемета, метнул в мятежников одну за другой три гранаты, крикнул:

- А ну, а ну, кто хочет на тот свет?

Снова раздался голос тяжело раненного Рыбалко:

- Обходят справа!

И туда метнул три гранаты Петр Нефедов, яростно ругаясь, грозя:

- А ну, кто хочет на тот свет?

Хотя гранаты сделали свое дело, но появились новые толпы мятежников. Нефедов крикнул Рыбалко:

- Отползай, я прикрою тебя огнем!

Рыбалко покачал головой:

- Нет, уж если умирать, то вместе.

- Хорошо, - сказал Нефедов, - тогда давай перейдем в крайнюю яму. Он взвалил раненого токаря на спину и вынес его наверх. Потом перебросил из ямы наверх пулеметные ленты, сам выскочил, схватил "максим" за хобот, перетащил к крайней яме, метнул в подбежавших белогвардейцев последнюю гранату и залег за пулемет. Под прикрытием огня отполз к крайней яме и Рыбалко.

В это время у пулемета убитого Андреева появился с винтовкой в руке Петр Степанович Афонин, за ним - обвешанный пулеметными лентами Анатолий Семячкин.

- Дядя Петя! - крикнул Нефедов. - Ложись! Сейчас снова пойдут!

Петр Степанович лег за пулемет.

Семячкин отбежал в сторону, но, услышав стоны Рыбалко, ползком перебрался к нему в яму, и вскоре оттуда послышались выстрелы.

- Толя, береги патроны!.. - крикнул Нефедов.

- Хватит... У меня много... - донесся из ямы прерываемый выстрелами голос Семячкина.

- Внимание! - крикнул Нефедов. - Прицел два... Стрелять вместе!..

Петр Степанович дал мятежникам подойти поближе и одновременно с Нефедовым ударил по ним огненным смерчем.

Белогвардейцы залегли, чтобы через минуту снова подняться на пулеметы рабочего отряда.

Нефедова ранило: пуля прошла насквозь, пробив, вероятно, правое легкое. При каждом вдохе в груди у него что-то хлюпало. Он прижал левую руку к груди, продолжая правой нажимать на гашетку пулемета и косить наседавших белогвардейцев. Стрелял он до самозабвения, останавливаясь лишь на короткие промежутки, во время которых собирал все силы, чтобы не потерять сознание. В эти промежутки Семячкин менял ленты. Нефедов снова припадал к пулемету. Он стрелял, не сводя глаз с прицела, все больше и больше вдохновляясь смертью врагов. Пар валил из кожуха пулемета, ствол накалился... Уже мятежников погнали к Цареву, Петр Степанович раскуривал цигарку, Анатолий Семячкин подбирал и торопливо рассовывал по карманам гильзы от расстрелянных патронов, а Нефедов все стрелял!..

Позади него, окруженный группой красноармейцев, с маузером в руке появился губернский военный комиссар.

- Прекратить огонь! - скомандовал Чугунов.

Нефедов обернулся, но не увидел Чугунова. Руки его по-прежнему нажимали на гашетку, и нервной дрожью бился пулемет.

Чугунов крикнул Афонину:

- Степаныч! Возьми его за руки! Оторви от пулемета!

Петр Степанович с трудом разжал руки Нефедова. Пулемет замолчал. Нефедов в мгновение обмяк, прислонился к стенке, сполз в яму - с окровавленной грудью, с хлюпающим в легких воздухом.

Его наскоро перевязали, и двое красноармейцев взяли под руки, чтобы увести на перевязочный пункт. Он мотнул головой: нет! Тогда на помощь пришли Петр Степанович и Анатолий, попробовали уложить Нефедова на носилки, но он растолкал их:

- Я сам пойду! Один!

Подошел Чугунов, сказал строго:

- Брось валять дурака, Петр. Кровью истечешь.

- Кто - я? - Нефедов отшатнулся от губвоенкома. - У кого сердце бьется за революцию, тот не может умереть. Запомни, Чугунов!

Покачиваясь из стороны в сторону, падая и поднимаясь, он побрел по пустырю. Навстречу шли разгоряченные бойцы его отряда. Они видели его черневшую от крови рубаху и бледное лицо, слышали, как Нефедов виновато говорил:

- Я, ребятки, далеко не уйду... Мне только бинты сменить...

Далеко он и вправду не ушел: через сотню шагов потерял сознание и упал. Его уложили на носилки и понесли на перевязочный пункт.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В третьем часу ночи в ревком пришел Георг Атарбеков. В приемной Кирова было многолюдно. В углу, у печки, расположилась группа кавалеристов - всё чубатые кубанцы в папахах, - и один из них, высокий, усатый, со слезами на глазах что-то рассказывал редактору армейской газеты, а тот, сидя рядом с ним на диване, все это торопливо записывал, и исписанные крупным почерком страницы так и слетали с его колен. В другом углу, у окна, стояли вооруженные рыбаки. Лица у них были хмурые, сосредоточенные. Рыбаки, безучастные ко всему происходящему в приемной, густо дымили цигарками: у них была своя думка... Среди них находился молодой парень лет двадцати, ладно скроенный, с румянцем на щеках и глазами такими скорбными, что в них невозможно было глядеть без сострадания.

Атарбеков подошел к двери кабинета, взялся за ручку. В кабинете гулко трещала старая, разбитая пишущая машинка. Он невольно прислушался...

- Организаторы мятежа, белогвардейцы-шкурники, представляли дело иначе, - диктовал Киров, и в его голосе звенели металлические нотки. - Они думали на крови защитников рабоче-крестьянских идеалов создать благополучие для остатков буржуазии, мародеров и гнусных предателей революции...

Атарбеков несмело приоткрыл дверь, заглянул в кабинет.

- Георг, заходи!..

- Пишешь правильно, - войдя, сказал Атарбеков. - Они хотели создать благополучие именно для мародеров и гнусных предателей революции!..

Киров провел рукой по лицу и прошел к письменному столу.

- Мария Николаевна, - обратился он к машинистке, - сделаем небольшой перерыв. - И к Атарбекову: - Как следствие?.. Как вообще дела?..

- Дела, дела! - вздохнул Атарбеков и, когда машинистка вышла, вытащил из портфеля кипу протоколов допросов арестованных руководителей и участников мятежа.

Киров пробежал список арестованных, стал знакомиться с протоколами. Кивнул на чайник, стоявший рядом на круглом столике:

- Выпей чайку, согрейся.

Атарбеков налил чаю, бросил в него крупинку сахарина.

- Откуда у них взялся генерал? - с интересом спросил Киров, придвинув к себе настольную лампу.

- Бахвалов?.. До мятежа тихо и мирно жил в городе. Ушел в отставку еще в пятнадцатом году. Филателист!.. От скуки занимался коллекционированием почтовых марок.

- Каким же образом он стал руководителем мятежа?

- Видишь ли, Мироныч... - Атарбеков вдруг выхватил из кармана платок.

- Не следишь за собой, Георг, - почти сердито проговорил Киров.

- Это от сахарина, - сквозь кашель ответил Атарбеков, стиснув платком рот. - Будь он неладен! - Потом отдышался, запрокинув голову на спинку кресла. Глаза у него были красные, усталые, лицо бледное, осунувшееся. После каждого приступа кашля он выглядел плохо. - От сахарина у меня почему-то всегда першит в горле... Да, следующими в списке идут Бахвалов-сын, казачий офицер Калмыков, морской офицер Томилин. Все они важные персоны. Бахвалов-сын послан в Астрахань самим Деникиным. Начальник контрразведки Марковского офицерского полка... Калмыков - казачий офицер, меньшевик... Томилин - активный белогвардеец, заслан в Астрахань англичанами из Баку... Мне кажется, они и являются основными руководителями мятежа. Старик генерал Бахвалов, видимо, просто подставная фигура. Но у мятежников, надо думать, есть и еще руководители. Если меня не обманывает чутье, то это прежде всего английский вице-консул в Астрахани Хоу. Ему есть чем вдохновить белогвардейцев - английским золотом...

- Это тот самый Хоу?.. В прошлом году, мне помнится, он нагло требовал у нашего правительства прекращения национализации рыбных промыслов капиталиста Волкова?

- Угадал, Мироныч. У англичан в рыбопромышленную фирму "Волков и сын" вложено более шести миллионов рублей. Через шведских и французских капиталистов у них много денег вложено и в другие астраханские фирмы. Так что интерес англичан к Волго-Каспию не случаен. Но во всей этой истории с мятежом, судя по некоторым данным и предварительным показаниям, большую роль играет представитель другой державы - некий американец по фамилии Чейс...

- Пойман?

- Нет, Мироныч. В Астрахани он скрывается под чужим именем и в надежном месте. Ищем его всюду!

- Что американцам надо в Астрахани? - усмехнувшись, спросил Киров.

- Я думаю, не только паюсная икра. Эти акулы пострашнее англичан, и у них далеко идущие цели...

Киров перелистал список.

- А кто такая эта Сильвия Деляфриз?

- По-моему, гречанка, хотя и выдает себя за француженку. Имеет шляпный магазин. Приехала в Россию из Франции в десятом году. Английская разведчица. До Астрахани в той же роли работала в Берлине. Прелюбопытное создание! При обыске у нее в дровяном складе нашли мешочек бриллиантов, много валюты и коробку цианистого калия.

- Бриллианты и валюта - понятно, а зачем ей цианистый калий?

- Это и меня интересует, Мироныч. Тут, видимо, существует какой-то заговор... То ли по отравлению населения, то ли красноармейских частей... У меня тысячи предположений. И на самом деле: зачем этой мадам Сильвии понадобилось столько цианистого калия? Я допросил наших аптекарей. Они рассказали, что месяц тому назад какие-то типы у них бойко скупали цианистый калий. Немало цианистого калия отпущено по подложным требованиям и из центрального аптечного склада. Тут, видимо, работает целая организация, и хорошо налаженная организация!

- А что говорит гречанка или, кто она там, француженка?

- Молчит. Говорит, что понятия не имеет о цианистом калии. У нее же мы нашли незначительную на первый взгляд бумажку. Там записаны какие-то фамилии. Она говорит, что это ее заказчицы - у нее шляпный магазин. Проверили - оказалось, никаких заказчиц не существует, до шляп ли сейчас модницам? - усмехнулся Атарбеков. - Одним словом, все это дело требует самого тщательного изучения.

- Я тоже так думаю, - сказал Киров. - Гречанку мы пока оставим в покое, до выяснения всего этого дела. - Он вычеркнул ее фамилию из списка, а протокол допроса отложил в сторону.

- Благоразумно, - сказал Атарбеков. - Через нее, возможно, мы откроем новый заговор. Конечно, за день или за два многого не узнаешь и не сделаешь. Нужно время и терпение, чтобы разобраться во всех этих делах. В списках фигурируют враги явные, большинство их и не отрицает своего участия в мятеже. Но у нас есть еще и тайные, хорошо маскирующиеся враги...

- Кого ты имеешь в виду конкретно?

- Ну хотя бы командира Железного полка. Он, как тебе известно, должен был отрезать пути отступления мятежников к Цареву, а всех упустил. Поймал каких-то барахольщиков с Татарского базара! А казалось, чего проще: белогвардейцы прижаты к Царевке, лед разбит Щекиным и податься им некуда!.. Или хотя бы взять командира Н-ского полка Ионова. У этого из-под самого носа ушла банда Попова!

- Это тот, в рваной шинели?.. С саркастической улыбкой на лице? А ведь в ночь перед мятежом он был у меня, просил ответственный участок! Киров махнул рукой. - И того и другого мы пока снимем с командования полками. А там будет видно!

Киров один за другим просматривал протоколы допросов больших и малых "рыбных королей", меньшевиков и эсеров, белых офицеров и разведчиков участников мятежа. Особенно внимательно он читал показания работников Реввоенсовета, а прочтя, швырнул их на стол со словами:

- Ах, мерзавцы, мерзавцы!

- Через княгиню Туманову мятежники получали все копии приказов по Реввоенсовету, - сказал Атарбеков. - Она же вместе с Евстигнеевым передала им сотню винтовок и много ящиков патронов со складов армии. Сам ее допрашивал. Спрашиваю: "В скольких экземплярах вы печатали приказы по Реввоенсовету?" Отвечает: "В четырех". - "А надо было?" Отвечает: "В двух". - "Куда же вы девали остальные две копии?.." Усмехнулась эдак, посмотрела на меня и говорит: "Они шли по особому назначению..." Удивительно открытый и наглый враг!

Киров прикрыл глаза рукой и так с минуту сидел неподвижно. Потом обмакнул перо и на списке арестованных, приговоренных к расстрелу, поставил и свою подпись.

- Список надо обнародовать, опубликовать в "Коммунисте". Пусть народ знает о своих врагах. Да и врагам будет неповадно устраивать новые мятежи!.. - Киров встал у окна. - В приемной у меня сидят кавалеристы из бригады Кочубея. Они рассказали мне историю разоружения бригады, отъезда Кочубея на Царицын. Поговори с ними и глубоко вникни в это дело, Георг. По-моему, в лице начальника штаба Двенадцатой армии Северина мы имеем еще одного ненаказанного предателя!.. Это бывший полковник царской армии, генштабист. О нем давно ходит плохая слава. Я говорил с Саратовом, там связывались с Царицыном, узнавали про судьбу Кочубея. Его нигде нет! Он либо погиб в степи, либо попал в плен к белым. На днях штаб Двенадцатой армии будет перебазирован, и Северин уедет. Займись, Георг, этим полковником.

- То-то там плачет один из кавалеристов, - задумчиво проговорил Атарбеков.

- Это Иван Завгородный, близкий друг Кочубея. Не может себе простить, что отпустил его в степь. Замечательный человек! Прослышал от кого-то про наши астраханские события, поднял эскадрон и, пользуясь неразберихой в штабе Северина, как нельзя кстати прибыл в Астрахань. Знаешь, что мы поручим эскадрону?

- Знаю! Рыбацкие села!..

- Угадал, Георг! - Заложив руки в карманы, Киров энергично стал шагать по кабинету. - Мы пустим эскадрон рейдом по рыбацким селам! Накажем кулаков в Иванчугах, Самосделке, Алексеевке... В Алексеевке, например, кулаки убили всех коммунистов и членов их семей, разграбили и сожгли все их дома... Придадим эскадрону и один из Коммунистических отрядов... Ну и сами рыбаки выставляют отряд. Делегация их сидит в приемной. - Киров остановился перед Атарбековым. - Видел их командира? Такого молодого парня?.. Это комсомолец Поляков. Он числился сорок четвертым в списке кулаков. Но во время вчерашней бойни его случайно не оказалось в селе. Так что же сделали, мерзавцы?.. Нашли "выход"! Взамен него заживо утопили в Волге всю его семью, даже грудного ребенка!

- Не может быть! - вздрогнул Атарбеков.

- Заживо утопили в проруби мать, жену, ребенка, сестру!.. За-жи-во! Атарбеков услышал в голосе Кирова металлические нотки.

- Я этой подробности не знал... О звероподобные! О людоеды! Атарбеков от гнева даже заскрежетал зубами.

Киров подошел к машинке, наполовину вывернул заложенный в нее лист, пробежал глазами напечатанное, сказал:

- Учти, Георг. Утром газеты выйдут с приказом о ликвидации мятежа.

- Я это учту, Мироныч, - с холодной сдержанностью проговорил Атарбеков, вставая.

Киров вышел вместе с Георгом в приемную, познакомил его с усатым богатырем Завгородным, с его лихими кавалеристами, потом подвел к рыбакам. Командиром оказался тот молодой парень, чьи страдальческие и скорбные глаза так поразили Атарбекова, когда он вошел в приемную. Теперь парень сидел, распахнув полушубок, без шапки. Он был совсем-совсем седой.

Знакомясь с ним, Атарбеков низко склонил голову, чтобы не видеть его глаза. А они печально, сквозь слезы, смотрели на него, словно говорили: "Уж лучше бы они меня убили, не трогали семью... Зачем они это сделали?"

Молча разойдясь с Атарбековым в коридоре, Киров зашел в машинописную. Дежурная машинистка спала на диване, накрывшись пальто. Сергей Миронович тихо окликнул ее, но она не ответила. Тогда он погасил свет, на цыпочках вышел из комнаты и осторожно прикрыл дверь.

Вернувшись в кабинет, Киров, озадаченный, с минуту стоял у окна, потом, вспомнив свою журналистскую деятельность в газете "Терек", сел за машинку.

- Дальше в приказе мы напишем так, - сказал он вслух и стал энергично двумя пальцами выстукивать на гулкой машинке: "Вдохновленные золотом английских империалистов, они надеялись захватом Астрахани запереть советскую Волгу. Но тяжелая рука революции беспощадно разбила все их планы. Красная Армия, Красный Флот и революционные рабочие Астрахани дружным ударом разбили в прах контрреволюционные банды, и рабоче-крестьянская власть приобрела новые силы для борьбы за святой идеал, за социализм..."

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

25 марта, после трехнедельного пребывания в калмыцкой степи, Коммунистический отряд Мусенко возвращался в город, но без своего командира: как и было условлено, он с "особой экспедицией" пробирался дальше по степи, чтобы миновать фронт белых.

Вслед за бойцами отряда шел обоз. На санях и телегах везли тифозных, забранных из колонны Боронина, раненых и обмороженных, приставших к отряду на обратном пути. Везли на санях и заболевшую Анастасию Федорову.

Невзирая на болезнь, Федорова возвращалась в город довольная. Отряд выполнил поставленные перед ним задачи. Огромное количество людей получило помощь. Отряд выдержал три боя с белогвардейцами.

Радовали Анастасию Федорову и события в городе - подавление белогвардейского мятежа.

Была еще радость: VIII съезд партии, проходивший в Москве с 18 по 23 марта; события в Венгрии - Венгерская революция, провозглашение Венгрии Социалистической Советской Республикой!*

_______________

* Венгерская Социалистическая Советская Республика существовала с 21 марта по 1 августа 1919 года.

Когда сани переправились через Волгу и въехали на Никольскую, Федорова увидела улицу в бесчисленных флагах. Флаги развевались и на башнях кремля.

- Революция в Венгрии, революция в Венгрии! - шептала она запекшимися губами и пробовала разметать ослабевшими руками тяжелые, пахнувшие овчиной шубы, чтобы выбраться из саней, побежать по улице, обнять первого встречного и петь, петь: "Революция в Венгрии, революция в Венгрии!"

Ее привезли домой, уложили в постель. Измерили температуру: тридцать девять и три десятых. Врач сказал, что, вероятно, у нее тиф, хотя явных признаков пока еще нет: надо подождать день-два. Но Федорова и без признаков догадывалась, что больна тифом. Что тут мудреного? За эти три недели через ее руки прошли сотни больных, она их кормила, переодевала, ухаживала за ними, как и все в отряде - от командира до бойца-повозочного.

Только ушел врач, к Федоровой пришли члены губкома, потом губвоенком Чугунов, еще через полчаса - Аристов...

Анастасия Павловна расспрашивала о положении в городе, о последних новостях. Ей рассказывали, что в день открытия съезда партии в Астрахани началась перерегистрация коммунистов. Работу эту пришлось начать без нее. Уже опубликован список исключенных. Одним из первых там значится командир Н-ского полка Савва Ионов. В эти же дни, после расстрела группы участников белогвардейского мятежа, а также авантюристов и врагов, пробравшихся в прежний состав ЧК и Особого отдела, Ревтрибунал вынес приговор и по делу члена губисполкома Буданова. Он тоже расстрелян. Выслан из Астрахани английский вице-консул Хоу...

Московских газет еще не было, но телеграф уже донес вести о речи Ленина, и Федорова с нетерпением ждала Кирова, - о многом ей хотелось поговорить и посоветоваться. Он пришел поздно вечером, когда у нее поднялась температура и она бредила...

Но утром температура спала до тридцати семи, и Анастасия Павловна заснула. Разбудил ее вечером духовой оркестр на улице. Она встала, подошла к окну. По улице со знаменами, с оркестром прошла рота красноармейцев, потом большая группа венгров, бывших военнопленных, потом еще группа, потом колонна рабочих.

Анастасия Павловна накинула на плечи платок, выбежала в коридор, позвонила в губком. К телефону долго никто не подходил. Наконец в трубке раздался голос тети Сани. Федорова спросила: "Разве в губкоме никого нет?" - "Никого, Анастасия Павловна, - ответила тетя Саня, - все ушли на митинг. Слышали? Нашего полку прибыло! Мадьяры взяли власть в свои руки, буржуям дали по шапке... Лежите, голубушка, если нужно будет поставить банки, пришлите за мною вечерком, а я сейчас бегу, бегу". - "Куда же, тетя Саня?" - почти крикнула Анастасия Павловна. "На митинг, голубушка, на митинг, товарищ Киров будет выступать..."

Повесив трубку, она на цыпочках вернулась в комнату и стала торопливо одеваться. Но вдруг снова почувствовала себя плохо. Лоб стал влажным, часто-часто забилось сердце.

Она с трудом добрела до постели и, не раздеваясь, легла поверх одеяла.

"Надо же заболеть в такой день! - с досадой подумала она. - Ну почему мне так не везет? У других в жизни все как-то бывает иначе..." Она зарылась головой в подушку и вдруг почувствовала себя такой одинокой, такой несчастной! Слезы показались у нее на глазах...

Вот так иногда бывало в последнее время с нею - здоровой, сильной тридцатишестилетней женщиной, - захочется поплакать, захочется погоревать... Это происходило, как правило, всегда, когда она оставалась дома одна. Тоска тогда овладевала ею. Она снимала со стены портрет мужа, ставила его на стол и подолгу просиживала перед ним, вся уйдя в воспоминания...

Он погиб в прошлом году, будучи комиссаром отряда, посланного из Астрахани на помощь Дагестану...

Познакомились они пятнадцать лет назад, - было это в мае 1905 года. Он пришел к ней в школу, где она учительствовала, попросить томик Белинского... Она хорошо помнила тот день...

Алексей был студентом. Выслали его на поселение из столицы за революционную деятельность. Деревня, в которой ему предстояло жить долгие годы, была глухая, хотя и богатая: находилась далеко от Астрахани и славилась разбойным нравом жителей - казаков и калмыков.

Когда Анастасия Павловна вышла замуж за Алексея, они своими руками слепили себе крохотный глинобитный домик из одной комнаты и кухни, оградили двор камышовым плетнем. Домик стоял на самом берегу Волги. Вдоль берега тянулись низкорослые и ширококронные кудрявые ветлы, под тенью которых хорошо было скрываться в знойный день. Они любили сидеть под ветлой, смотреть в безоблачное небо и вслух мечтать о будущем или молча наблюдать за боем коршунов, которые сотнями кружили над рекой в районе тони и в глубине низкорослого леса, над заросшим осокой ильменем, где с весны, после спада воды, оставалось много рыбной молоди...

Через три года Алексей выхлопотал себе право на жительство в Астрахани, и они переехали в город. Многому она научилась за это время у мужа, и главное - пониманию жизни, смысла борьбы за счастье людей на земле. Она вступила в партию и вместе с Алексеем работала для торжества народного дела. Любое поручение она выполняла с радостью, счастливая тем доверием, какое ей оказывают старые члены партии. Она печатала листовки, писала тексты для них, долгое время работала связной. Марксистских кружков в ту пору в Астрахани насчитывалось более пятнадцати: на заводе Митрофанова, на заводе "Братья Нобель", на Эллинге, на Форпосте... Она доставала для членов этих кружков литературу, большевистские газеты, сама руководила занятиями. А в осеннюю и весеннюю пору, когда на промыслах шла путина и туда со всех концов России съезжались десятки тысяч голодного и нищего люда, уезжала как пропагандистка... Так было до самого кануна революции.

Ныне у нее, председателя губкома партии, была огромная работа, непочатый край всяческих дел. Она многому радовалась в жизни. Не хватало ей только Алексея, его ясной головы и его любви. Она никак не могла примириться с его смертью. Иногда ей казалось: вот откроется дверь, войдет Алеша. Иногда она вдруг начинала его искать на улице, в толпе прохожих.

Снова где-то вдалеке раздались звуки духового оркестра, и Федорова встрепенулась.

- Мама! - позвала она.

Мать зажгла свет.

- Что случилось? Почему ты в пальто? - тревожно спросила она.

Хотела сказать, что собралась на митинг, но раздумала.

- Пора идти за Олегом. Скоро закроют детский сад.

Мать сердито прикрикнула на нее:

- Ты с ума сошла! Сейчас же разденься! Я сама схожу за Олегом.

Больная покорно разделась и легла под одеяло.

А в это время в зале Труда шел митинг. Зал был битком набит людьми. Толпились в проходах, сидели на подоконниках. Многие стояли в коридоре. Оркестранты сидели позади президиума - для них в зале не было места - и исполняли "Интернационал" после каждого выступления. Выступающих было много. Каждому хотелось выразить свою радость по случаю революции в Венгрии. Многие из военнопленных венгров хорошо говорили по-русски. Иные выступали с речами на родном языке, но их тоже прекрасно понимали.

На трибуну вышел Киров. Зал встретил его аплодисментами. Доклады о положении на фронтах гражданской войны, по международным и внутренним вопросам, как правило, Киров делал через каждые две недели. Таким образом он держал в курсе важнейших событий весь партийный и беспартийный актив города.

- Товарищи! - произнес Киров. - Когда вы слушали краткие телеграммы о тех событиях, которые развиваются в Венгрии, когда вы слушали приветственные речи наших товарищей и братьев по оружию, мне хотелось крикнуть вам, слышите ли вы треск разрушающегося буржуазного мира, мне хотелось спросить, видите ли вы ту необъятную пропасть, над которой стоят буржуазные государства... - Киров сделал паузу. - Для нас, коммунистов, то, что совершилось сейчас в Венгрии, было только вопросом времени, и мне хотелось подчеркнуть это для наших братьев, бывших военнопленных. Вы помните, товарищи, что еще сравнительно недавно, когда вас, закованных в оковы империализма, гнали на братоубийственную бойню, мы еще в то время говорили, насколько имели к тому возможность, что буржуазный мир, затягивая кровопролитную войну, захлебнется в крови этой бойни. Вы, сбросившие сейчас оковы империализма, идущие под знаменем революционного социализма, на основе всего своего опыта, всех своих переживаний последних лет, должны были если не вполне осознать, то во всяком случае почувствовать, что все те горести и несчастья, все огромные разрушения, которые буржуазный мир произвел на протяжении длинных четырех лет, что все это ни в коем случае не может пройти без наказания для буржуазного строя.

Еще четыре года назад партия коммунистов говорила о том, что буржуазный мир неизбежно захлебнется в море человеческой крови, которая по его вине проливается. Мы тогда еще говорили, что это страшное состязание двух буржуазных коалиций ни в коем случае не может привести к окончательной победе той или другой стороны. Перед нами вырисовывалась только одна грядущая победа тех, кто, ослепленный буржуазией, шел на страшное кровопролитие, в которое ввергнул капитализм все страны мира.

Мы тогда говорили, что иного выхода из тех страданий, которые выпали на долю всех непосредственно захваченных войной, нет. Был только единственный выход - это революция трудящихся. Для нас, коммунистов, не подлежало ни малейшему сомнению, что вся эта страшная братоубийственная война является не чем иным, как предсмертными судорогами буржуазного строя. И весь вопрос заключался для нас в том, успеем ли мы до окончания войны сбросить буржуазные оковы и зажечь огонь пролетарской борьбы...

Приветствуя победу социалистической революции в Венгрии, Киров говорил о всепобеждающих идеях коммунизма, о задачах, стоящих перед пролетариатом в борьбе с объединенными силами империализма, о победах и временных поражениях в этой борьбе, за которыми последует торжество социалистической революции.

Он умел вглядываться в будущее, видеть то, ради чего все делалось, а потому жизнь в его речах представала перед каждым слушателем прекрасной, романтичной, наполненной большим смыслом. Не в этом ли был секрет его речей? Не в этом ли была скрыта пружинка, которую многие пытались найти?..

- К нам будут примыкать все новые и новые силы, и близок час, когда мы пойдем вперед, имея в своих рядах представителей уже нескольких народов, - звенел в многолюдном зале голос Кирова. - Нам необходимо объединиться с нашими новыми союзниками, которые не за страх, а за совесть пойдут с нами рука об руку. Пусть и они чувствуют, что нам нужно не только пополнить свои ряды, но нужно слить воедино наши сердца и души, и пусть отныне, с момента возникновения советской власти в Венгрии, Советская Венгрия и Советская Россия будут представлять собою единое тело трудящихся, в котором будет биться единое пролетарское сердце!..

Киров выбросил вперед сжатые в кулаки крепкие руки, перегнулся через трибуну, отчетливым, чеканным голосом произнес на весь зал:

- Итак, товарищи, да здравствует единение русских коммунистов с коммунистами венгерскими, и пусть этот новый союз явится новым залогом к тому, чтобы он на деле осуществил величайший лозунг, провозглашенный нами: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В первых числах апреля в Астрахани наступили теплые, солнечные дни. Потекло с крыш, загремели водосточные трубы, стремительно, на глазах, стали таять почерневшие от копоти снежные сугробы, зажурчали бесчисленные ручейки.

Потом по улицам понеслись потоки воды, целые реки, смывая в своем стремительном беге и снег и мусор. Грязь затопила улицы Астрахани, по иным невозможно было ни пройти, ни проехать, а в районе Бакалды, на Бакалдинских улицах, дома стояли отрезанные друг от друга, как островки.

В разгаре был ледоход на Волге. Вниз по реке неслись огромные льдины, с грохотом налетая друг на друга. Ускорению ледохода во многом помог ледокол "Каспий". Прорубив проход в море, он теперь шел вверх по Волге, кроша ледяные поля.

На обоих берегах дымили костры, стоял шум и гомон, суетились рыбаки: они смолили и конопатили свои бударки, парусники, моторные лодки, готовясь к весенней путине. К путине готовились даже те, кто ни разу и удочки не держал в руке. Таких было много. Бывшие господа, купцы и чиновники толпами слонялись по берегу, набивались в компанию к рыбакам, просили продать им лодки, суля фантастические суммы никому не нужных денег.

Прошел ледоход, и Волга в районе Астрахани огласилась гудками пароходов и буксиров. Открылось сообщение между правым и левым берегами. На правом берегу лагерем стояла колонна Боронина, наконец-то дошедшая до Астрахани.

При первой же возможности войска стали переправляться в город. На пристанях и на берегу их со знаменами и духовыми оркестрами встречали делегации от заводов, судостроительных мастерских, войсковых гарнизонных частей и профессиональных союзов.

По улицам гремели пушки, повозки, телеги, фургоны, тарантасы, тянулись большие и малые отряды. Усталые, бородатые красноармейцы шлепали по грязи с заткнутыми за пояс полами рваных шинелей, и толпы людей стояли вдоль улиц и приветствовали их как победителей.

Каждый старался хоть чем-нибудь порадовать бойцов. Кто сунет в руку проходящему красноармейцу табак на цигарку, кто воблу, кто горсть чилима или семечек. В отличие от всех других больших и малых воинских частей и отрядов, прибывавших до этого в Астрахань, в колонне Боронина не было ни тифозных, ни раненых. Они или осели во встречных деревнях, или же их подобрал приданный отряду Мусенко медицинский отряд. Войска, приведенные Борониным, отличались еще тем, что были сведены в роты, батальоны, полки и шли в походных колоннах, под начальством командиров и комиссаров. Костяком колонны были остатки полков Дербентского, Выселковского и Таганрогского, заново сформированных Борониным как полнокровные боевые части, которые потом вошли в состав 33-й пехотной дивизии.

Боронин до слез был тронут организованной Кировым встречей в Астрахани.

Жилье уже было подготовлено, продезинфицировано и оборудовано койками. Дербентскому полку были выделены дома на Казачьем Бугре, Выселковскому - на промыслах Беззубикова, Таганрогскому - в пригороде Черепаха. Кавалерийский полк самого Боронина стал лагерем на берегу Кутума, на стрелке, заняв двор и половину здания бывшей биржи, где находился резерв Астрахано-Каспийской флотилии.

Красноармейцев в городе ждали натопленные бани, чистое белье, новое обмундирование и горячая пища.

После такой встречи колонна могла бы пройти еще одну ледовую пустыню.

В дни прихода колонны Боронина в Астрахань на окраине одного из рыбацких сел, раскинувшихся в дельте Волги, как-то рано поутру из камыша на берег вышел высокий, обросший казак с серьгой в ухе, осмотрелся из-под ладони окрест, потом вложил два пальца в рот, зажмурил глаза и пронзительно свистнул. На одной из рыбниц, что стояли у пустынной тони выше по реке, услышав этот разбойничий свист, пальнули из ружья и стали налаживать паруса.

Казак исчез в хрустящем, высохшем камыше, и на берег вышли четверо. Если помощника коменданта гарнизона Астрахани Бондарева легко было узнать по его неизменной кожанке, скрипучим сапогам, неторопливому шагу, а бывшего командира Н-ского полка Савву Ионова по его саркастической улыбке, то в двух других "охотниках", обутых в высокие болотные сапоги, одетых в рваные полушубки, перехваченные красным кушаком, трудно было угадать американца Чейса и англичанина Фокленда.

В ожидании рыбницы все четверо молча стояли на берегу. Особенно хмурый вид был у Фокленда и Чейса.

Было холодно, пасмурно. Над угрюмой рекой с трубным криком пролетали стаи лебедей и уток. Над ними, высоко в небе, кружили четыре коршуна, высматривая себе добычу в мутных волжских водах.

Сотни других коршунов виднелись в глубине небольшого леска, раскинувшегося в верховье реки. Они парили над заросшим осокой ильменем. В ильмене после спада воды осталось много молоди, и коршуны находили там богатую добычу.

Ниже по реке все было застлано тяжелым, густым дымом, сквозь который то здесь, то там вспыхивали языки пламени. То жгли горючий, как порох, прошлогодний камыш.

- Золотое время для охоты, - сказал Савва Ионов, чтобы что-нибудь сказать.

- Да, птиц много, - задрав голову и не сводя глаз с коршунов, проговорил Адам Фокленд. Он мог часами следить за их парением.

Вот первый коршун камнем упал вниз и, едва коснувшись воды, взмыл вверх. В когтях у него серебристой чешуей сверкнула рыба. Коршун полетел в сторону леса. Но вслед за ним с высоты устремился второй коршун и, сделав полукруг, зашел сзади и с поразительной легкостью отнял рыбу. Тогда на второго коршуна бросился третий. И завязался кровавый бой! Они то падали вниз, то взмывали вверх. Но рыба все же досталась третьему коршуну. Обессиленный боем, он не успел сделать и нескольких взмахов крыльями, как рыба выпала у него из когтей и полетела в реку.

И тогда с высоты упал четвертый коршун, который до этого спокойно кружил над дерущимися хищниками. У самой воды, срезав крылом волну, он успел на лету схватить рыбу и, низко пронесясь над рекой, полетел в сторону леса.

А над Волгой снова кружили три коршуна, описывая круг за кругом.

- Здесь кроме коршунов много и другой птицы. - Савва Ионов вздохнул. - На островах водятся лебеди, пеликаны, аисты. Золотой край! Здесь даже цветет священный лотос.

- Лотос?! Удивительно... - Хмурый, неразговорчивый Чейс несколько оживился и задвигал лошадиной челюстью. - Я видеть лотос Египте. Может лотос расти на Волга? Я думать, это ошибка. Вы путать его с лилией. Лотос - священный цветок, и родина его - Египет и Индия.

- И Волга!.. Я был на островах. Лотос цветет в протоках в июле августе. Красивое это зрелище... Приезжайте! Я вас прокачу по дельте, покажу много и других чудес. Приедете? - И Савва Ионов, кривя свои тонкие губы, вопросительно уставился на американца.

- Посмотрим, посмотрим, - торопливо проговорил за Чейса Адам Фокленд. - Все зависит от нашей поездки в Дагестан. Если все будет хорошо, - он многозначительно переглянулся с Чейсом, - тогда в августе мы будем в Астрахани. На этот раз - с королевским флотом.

- Дай бог, дай бог! - вздохнул Бондарев.

- Приедем смотреть, как растет лотос...

- Как цветет лотос! - сказал Фокленд.

- Да, да, - поправился Чейс, - как цветет лотос... Это очень смешно волжский лотос!..

Рыбница под залатанными мешковиной парусами описала полукруг по реке и встала недалеко от берега. В воду спрыгнули двое детин с засученными по колено штанинами - из банды дезертиров, скрывающихся в низовье. Казак с серьгой в ухе вынес из камыша чемодан, корзину, два тяжелых мешка. Детины погрузили все это в рыбницу, потом перенесли туда же на спине Чейса и Фокленда; старик с косматой гривой, сидевший на корме, оттолкнулся шестом, и рыбница медленно стала удаляться на середину реки.

Ионов и Бондарев молча помахали рукой вслед отплывающим.

Чейс и Фокленд так же молча ответили им. Лица у них были хмурые, неприветливые. Они настороженно косились на команду, на паруса, на реку, на небо. Все у них вызывало подозрение. Ни во что они не верили в этой непонятной им стране. Не верили даже людям, преданным им, таким, как Ионов и Бондарев.

А с какими надеждами они шли на Астрахань!.. Сколько мучений перенес в калмыцкой степи Адам Фокленд! Тысячу раз он рисковал заболеть тифом, замерзнуть, умереть с голоду!.. А Чейс!.. Какой крюк ему пришлось сделать, чтобы попасть в Астрахань!..

И Фокленду и Чейсу в Порт-Петровске "астраханский поход" представлялся несколько в ином виде. Мастера "внутренних переворотов", они надеялись на то, что, как только доберутся до Астрахани, сразу создадут там "кулак" из астраханского казачества, местной буржуазии, меньшевиков, эсеров и... в два счета свергнут власть большевиков... Потом создадут коалиционное губернское правительство, королевский флот войдет в Волгу, двинутся в поход полки и дивизии Деникина и Колчака, а там... там начнется победный марш на Москву. Все у них было точно рассчитано и расписано. Но мартовский мятеж, на который они возлагали столько надежд, оказался разгромленным, а контрреволюция - обезглавленной!

Оставаться дольше в Астрахани было опасно, и они вынуждены были теперь на какой-то сомнительной посудине с залатанными парусами, с подозрительной командой из двух дезертиров и кулака-старика выбираться обратно в Дагестан.

Оба они чувствовали себя довольно скверно. Но Фокленд был все же в несколько лучшем положении. В Порт-Петровск он возвращался не с пустыми руками: вез важные агентурные сведения о большевистском подполье Дагестана, которыми снабдила его мадам Кауфман. Стоило это ему сто фунтов, но могло окупиться сторицей. Чейс об этом деле и понятия не имел: Фокленд умел хранить тайну. Ему нравился смысл старой русской пословицы: "Хлеб-соль - вместе, а табачок - врозь".

Третий день продолжалась переправа войск в город. Боронин не уходил с пристани. Много еще забот у него было по размещению колонны, по сдаче оружия приемочной комиссии Реввоенсовета.

Волга кипела в районе города. Буксиры, небольшие пассажирские пароходы, лодки, моторки непрерывно носились взад и вперед по реке. Проплывали караваны рыбниц и шаланд в низовье, на раскаты. Это рыбаки, пользуясь путиной, ехали промышлять рыбу чуть ли не из-под самого Черного Яра и Царицына.

Глядел Боронин на Волгу - и не мог наглядеться!

Впервые в Астрахани он был лет тридцать назад. Помнится: год был голодный, неурожайный. Отовсюду в Астрахань понаехало и пришло много народу. Все искали заработка, куска хлеба. Приходили целыми деревнями, пешком из Пензенской, Симбирской, Казанской, Саратовской, Рязанской, Уфимской, Вятской, Пермской и других губерний. Нанимались семьями на рыбные промыслы, в ватаги, шли в плотовые рабочие. Уходили на озеро Баскунчак добывать соль или батрачить на бахчах у татар.

Боронину тогда было восемнадцать лет, он был сильным парнем, и его к себе в артель взял старшой грузчиков Пахомыч. Вспоминалась Боронину Астрахань тех дней - с толпами измученных людей в пропотевших армяках и поддевках, с утра до ночи слонявшихся по пристаням в ожидании пароходов и барж, которые должны были увезти их в низовье; с нищими, босяками, пестрой толпой торгашей, лавочников, лоточников на Набережной и ближайших к ней улицах. Вспоминались ночлежки, питейные, кебабные, балаганы. Вспоминалась грязь астраханская, пыль астраханская, в особенности в летнюю пору, в жару, когда дышать нечем.

С первого дня пребывания в Астрахани Боронин полюбил портовую жизнь с боем склянок, вечной суматохой на пристанях, песнями матросов и грузчиков, грохотом вагонеток, криком коногонов и многоголосыми гудками пароходов.

Вспоминалась работа в артели у Пахомыча. Давно это было, а Боронин помнил каждого грузчика артели. Помнил не только имя, внешний облик, но и историю жизни каждого.

Разве мог он когда-нибудь забыть дядю Митрия? Старику было за шестьдесят. В артели он всегда становился на подъемку грузов. Другой поработает на такой работе день - неделю отлеживается. А дядя Митрий каждый день стоял на подъемке!.. Старик был весельчак и озорник. Как только ударят склянки на обед, он укроется в тень, разложит перед собой завтрак, вокруг старика сразу же располагается вся артель, и вскоре он уже рассказывает что-нибудь веселое, смешное, озорное, и все покатываются со смеху. Дядя Митрий долго был коробейником, исходил немало мест на свете и знал немало всяческих историй...

А вот Сазонов. Роста он был богатырского, силы необыкновенной. Не пил, не курил, не ругался, как другие грузчики. Глаза у него были большие, круглые, ясно-голубые. Усы - громадные, пушистые. Работал Сазонов неторопливо, вечно думку какую-то думал. За заработками не гнался, а что заработает - тратил на покупку книг. За ним следили, не раз вызывали в полицию, но уличить в "крамоле" не удавалось: он был умнее царских сыщиков. Сазонов мог взвалить на спину полный мешок мокрой соли - а это без малого пятнадцать пудов! - и легко вынести его по отвесной железной лестнице из трюма на палубу.

Не забыть Ивана Маландина - хворого, чахоточного, с огромной, в детскую голову, грыжей в паху... Полгода надрывался Маландин на тяжелой работе в артели, мечтал накопить денег, уехать в деревню, купить коровенку... Как-то шел Маландин с тяжелой ношей по трапу, наступил на арбузную корку и разбился, ударившись головой о сваю... Прибежала жена с детьми, и сутки целые они голосили на пристани. Долго не мог забыть их крика.

Хорошо и ясно помнил Боронин жизнь порта тех дней. Все здесь кипело. Не зря Астрахань называли "золотым дном". Отовсюду приезжал народ сюда за заработками. Приезжали даже из Персии. Грузчики-персы работали от зари до зари. Работали они иначе, чем наши грузчики. И груз на спине носили иначе, на своих персидских "паланах"...

Вспомнил Иван Макарович Боронин, как когда-то сам грузил и разгружал пароходы на пристани, а теперь эта пристань была полна красноармейцев его полка и колонны. В разных городах он побывал, а пору своей молодости помнил и любил больше всего. Она была овеяна радостью труда, хотя и был этот труд тяжелый, изнурительный, каторжный.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В полдень шестнадцатого апреля на военном катере из Лагани в Астрахань прибыла семья Лещинского.

Оскар в это время был на прямом проводе, и встретить его жену Лидию Николаевну Мямлину и двух детей поехал Сергей Миронович. В невеселом настроении он ехал в порт. Дело было в том, что через день Оскар уезжал в Дагестан, а всякая такая поездка в тыл врага не лишена была опасностей.

Лидию Николаевну Киров хорошо знал по Пятигорску. Это была молодая, энергичная женщина, опытная подпольщица. Она окончила французскую Академию художеств, в Париже вышла замуж за Оскара.

Сергей Миронович привез ее с детьми к себе домой и отдал в их распоряжение всю свою квартиру. Вместе с ними было еще двое сирот, подобранных Лидией Николаевной в степи, и девушка лет двадцати, по имени Маня. В небольшом деревянном домике Кирова, стоявшем на одной из тихих улиц Астрахани, недалеко от Реввоенсовета, сразу стало людно и шумно.

- Поход наш по степи, конечно, достоин кисти художника, - печально рассказывала Лидия Николаевна. - Надеюсь, что когда-нибудь я напишу картину об этих днях... Я так хорошо представляю себе это полотно!.. Степь, мгла, кружат снежные вихри, и сквозь них пробиваются полузамерзшие люди, на верблюдах тащат самолеты, едут конники, тянется обоз с беженцами... Но более подробно о нашем походе я расскажу потом, когда придет Оскар.

- Когда же вы выехали в степь? - спросил Сергей Миронович.

- Это было в начале января. За три с половиной месяца нам удалось добраться только до Лагани. Проехать только половину пути!.. Спасибо военным морякам, что взяли нас на катер. Я назвала им ваше имя, показала мандат за подписью Орджоникидзе...

- Когда вы в последний раз виделись с Орджоникидзе?

- В день нашего отъезда. Он провожал нас. По его настоянию мы и выехали в степь. Серго купил для нас телегу, двух быков, достал на дорогу продукты. Вообще он проявил о нас необыкновенную заботливость. Удивительный он по своей доброте человек!.. Что бы я делала одна с детьми - ума не приложу...

- Ну, и куда вы запропастились в степи? - с улыбкой спросил Киров.

Мямлина тоже улыбнулась:

- Вам хочется все узнать о нашем знаменитом походе?

- Это же очень интересно. Ведь и я как-никак тоже разыскивал вас.

- "Пропажа" наша объясняется очень просто, Сергей Миронович. Во-первых, мы ехали на быках. Во-вторых, в пути мы все переболели тифом, больше месяца провалялись в каком-то рыбацком поселке. Пока мы болели украли наших быков и нас обворовали. Дальше до Лагани пришлось пробираться всеми возможными средствами.

Продолжая рассказывать о походе через степь, Лидия Николаевна начала распаковывать свои узлы с вещами. Из одного она достала икону.

- Это вам подарок от Орджоникидзе, - сказала она, протягивая ее Сергею Мироновичу.

Киров вопросительно посмотрел на Мямлину, взял в руки икону и, догадавшись, что в ней что-то есть, положил ее к себе на колени, снял потемневший от времени медный оклад, внимательно осмотрел его, потом достал из кармана перочинный нож, отделил от оклада "подкладку" из тончайшей листовой меди. За подкладкой оказался свернутый лист папиросной бумаги. На ней была изображена карта Северного Кавказа, наставлены всякие крестики и кружочки.

- Догадываетесь, что за карта?

- Почти что да... Склады оружия и провианта?

- Склады оружия и боеприпасов. Это то, что удалось Орджоникидзе спрятать после ухода Одиннадцатой армии.

- О, эти склады нам очень пригодятся! - с восхищением сказал Киров. Они могут сослужить неоценимую службу для наших партизан.

- У Серго тоже была такая мысль, - раскладывая вещи на полу, проговорила Мямлина. - Ну, а кроме того, он не теряет надежды, что в скором времени Одиннадцатая армия вернется на Северный Кавказ. Серго знает, что вы выехали из Москвы в Астрахань, и возлагает на вас большие надежды.

- Что же, мы попытаемся оправдать эти надежды. А вообще вы взялись за рискованное поручение, Лидия Николаевна. Да еще с детьми!.. Не знаю даже, благодарить вас за эту карту или ругать?

- Теперь, когда все осталось позади, лучше благодарите. Если хотите знать, Сергей Миронович, эта икона даже помогла нам в нашем походе. - Не верите?.. - Мямлина отложила вещи и присела на диван. - Ну так послушайте... Однажды в степи нас остановил белогвардейский отряд. Ехали мы в нашей телеге в колонне беженцев. Казаки обыскали всех, кое у кого отобрали вещи и драгоценности, потом подъехали к нам. Я этот узел с иконой все время держала на виду и первым сунула его им в руки. Они перебрали детские вещички, а увидев икону, торопливо завязали узел и вернули мне. Мы им показались очень благонадежными!.. Офицер даже козырнул нам, и мы поехали дальше... И еще раз нас выручила наша икона. Это случилось, когда мы болели тифом. Как-то среди ночи в поселке раздались выстрелы, крики. Оказывается, налетели белые. Много народу поубивали они в ту ночь... Ворвались они и к нам в мазанку, но, увидев над моей постелью икону и горящую лампадку, а меня молящуюся на коленях, извинились и ушли...

Киров рассмеялся:

- Может быть, вам стоит икону хранить и дальше? Может, она еще не раз выручит вас в тяжелую минуту?

- Может быть, Сергей Миронович. Хорошо, что я неверующая. А то бы объявила икону чудотворной. - Лидия Николаевна подошла к окну, взглянула на улицу. Дети - Леночка и Валерий - стояли на перекрестке и терпеливо ждали отца.

Киров встал. Пора возвращаться в Реввоенсовет.

Мямлина подошла к дивану и задумчиво стала перебирать вещи. Потом спросила:

- Кормят вас, наверное, худо в столовой?

- А я особенно часто туда и не хожу, Лидия Николаевна. Некогда!

- Но чем тогда вы питаетесь?

- А чем придется, - рассмеялся Киров. - Но основная пища наша - чай и бутерброды.

- Давайте договоримся, Сергей Миронович: мы с Маней будем стряпать обеды на всех, а вы будете столоваться дома.

- Вы даже не представляете себе, какие у нас в Астрахани маленькие пайки, Лидия Николаевна. Правда, в последнее время стало легче, появилась свежая рыба...

- Мы кое-что еще прикупим на базаре и сможем вас сносно кормить. Приходите к пяти часам обедать; у нас еще сохранилось немного продуктов из степных припасов.

Мямлина проводила Кирова до лестницы и вернулась в комнату. В это время за окном раздались радостные крики Леночки и Валерия:

- Мама, мама! Папа идет!

Мямлина подбежала к окну, увидела мужа и заплакала. Он шел размашистым шагом, в запыленных сапогах, в распахнутой кожанке, прижав к груди букет цветов. К нему со всех ног бежали детишки...

Когда Киров поравнялся с Оскаром, тот испытующе посмотрел на него, спросил:

- Случайно не проговорился?

- Нет, Оскар. Скажешь потом сам. - И в свой черед спросил: - Может быть, на день или два отложить твой отъезд? Подготовить их к этому?

- Ни в коем случае! Я уже сообщил в ЦК, что выезжаю восемнадцатого.

Нахмурившись, Киров ответил:

- Тогда делать нечего.

На другой день с вечера Атарбеков занимался снаряжением экспедиции Оскара Лещинского. Кроме Лещинского в составе экспедиции было шесть человек, двое из них - посланцы Буйнакского, недавно пробравшиеся через кордон белых в Астрахань, четверо - политработники Дагестанского советского полка.

До поздней ночи упаковывали в тюки деньги - их было три миллиона; листовки на дагестанском, русском, азербайджанском, армянском и английском языках; патроны, оружие. Из горы всякого старья Атарбеков выбирал пропахшие рыбой костюмы и одевал дагестанцев в одежду рыбаков.

В третьем часу ночи участники экспедиции отбыли к своей рыбнице; готовая к отплытию, она стояла у далекой южной окраины города.

Киров был еще в ревкоме. Лещинский остался вместе с Атарбековым ждать его.

- Не пойму, почему у него так много неотложных дел. В городе как будто бы спокойно и можно уже работать в нормальных условиях. Он совсем не спит! - проговорил Лещинский.

- Дела, Оскар, дела и дела, - отозвался Атарбеков. - Я тебе должен сообщить по секрету, что все эти ночи он подготавливает сдачу дел ревкома...

- Куда он уезжает?

- Пока ты лежал в госпитале, здесь произошло много событий: ликвидируется ревком, а заодно и штаб Каспийско-Кавказского фронта. В Астрахани заново будет формироваться Одиннадцатая армия. По этому поводу есть несколько телеграмм из Москвы. Киров назначается не то начальником политотдела, не то членом Реввоенсовета. Кстати, прибыли и новый командующий, и новый наштарм - забавный старикан из генералов.

- Но как здесь работать без ревкома?

- Ревком уже сыграл свою роль. Тыл в Астрахани сейчас достаточно прочный. Активных белогвардейцев, организаторов мятежа, расстреляли, менее активные разбежались сами. Я не хочу сказать, что здесь мало врагов! усмехнулся Атарбеков. - Астрахань кишит всякой сволочью: кадетами, меньшевиками, эсерами. Но на время все они приутихли. Мироныч и хочет воспользоваться этим и все свое внимание уделить обучению и подготовке армии к предстоящим боям. Ну, а кроме всего, по-настоящему развернуть работу за линией фронта. Эту работу он целиком уже взял на себя. Удивительная у него память, удивительное знание подполья и методов конспирации! В скором времени весь тыл Деникина должен запылать в огне восстаний. К отправке на Кубань, Терек, в Дагестан, Азербайджан Мироныч намечает сотни коммунистов. Представляешь себе, сколько меня ожидает хлопот? Для этого специально создана школа зафронтовых работников... Так что в этой части со своей дагестанской группой ты являешься первой ласточкой.

- Второй! - сказал Лещинский. - Даже третьей!

- Почему третьей?

- Первая ласточка - Мусенко. Вторая - Буйнакский.

- Правильно, - сказал Атарбеков. - Ты - третья ласточка. За тобой полетит и четвертая - Михаил Рогов. Он повезет бакинцам деньги, оружие, литературу, установит связи, сюда доставит бензин и машинные масла. Для Бакинского комитета мы выделили три миллиона. На эти средства они должны приобрести флотилию лодок и катеров и наладить постоянное снабжение Астрахани горючим. Как тебе нравится эта идея Мироныча?

- Прекрасная идея, - сказал Лещинский.

- Но дело-то сложное. Попробуй прорваться в Баку! На каждом шагу опасность. Всюду рыскают английские эсминцы, подводные лодки, сторожевые катера. Астрахань сейчас - единственный советский город на юге России, и связь Кавказа с Россией возможна только через Астрахань! Кому это не ясно?

- Ничего, - ответил Лещинский. - Дагестан поможет и Баку и Астрахани. Мы с Буйнакским приложим максимум сил и стараний...

- Я хочу тебя предупредить, Оскар... - Атарбеков устало откинулся на спинку стула. - Вам с Буйнакским надлежит создать подпольный Военный совет Дагестана, организовать вооруженные силы, начать борьбу с деникинцами. Миссия у вас ответственная. Вы будете в Порт-Петровске, там находятся штабы и английского и деникинского командования. Где штабы, там и разведка... Нужна предельная осторожность в подготовке восстания, в организации партизанских отрядов. Иногда, и чаще всего, попадаются на пустяках, на какой-нибудь мелочи. Постарайтесь избежать их, Оскар... Следите, чтобы враги не заслали в ваши ряды предателей и провокаторов.

Проговорив с Лещинским почти всю ночь, Атарбеков так и не мог решиться сказать ему, чтобы, уезжая в эту опасную поездку, он оставил подробную автобиографию. Этого он требовал от всех уходящих на подпольную работу.

- Кстати, Оскар, - вдруг решился Атарбеков. - Я, конечно, в общих чертах знаю твою жизнь - и из твоих рассказов, и из рассказов Мироныча, но всего этого мне мало. В нашей жизни, друг, надо быть ко всему готовым. Набросал бы на одну-две странички свою биографию... Это нужно и для моего ведомства и вообще... Потом - какие у тебя будут поручения? Кроме семейных? Надеюсь, что о семье тебе меньше всего придется беспокоиться. Мироныч сказал, что и Лидия Николаевна и дети будут жить у него в доме до самого твоего возвращения...

- Да, да, ты прав, о семье мне меньше всего придется думать. Спасибо Миронычу... Все заботы он взял на себя... А поручение у меня есть, Георг, и большое! - Лещинский встал, вытащил из чемодана связку книг и небольшой сверток, протянул их Атарбекову. - Ты уж побереги их!.. Здесь несколько законченных стихов, несколько переводов с французского, всякие заготовки и наброски. Но особую ценность для меня представляет черновик или, вернее, куски будущей поэмы. Ты о ней знаешь, кое-что из нее я тебе читал... Но тогда это была небольшая вещь, что-то вроде баллады, потом замысел ее несколько изменился, я написал три-четыре новые главы. Думаю, что в будущем я все же напишу поэму, к тому же эпическую. Хочется, знаешь, создать большую, монументальную вещь о гражданской войне, показать крушение старого мира, рождение нового, трудности и муки, через которые прошел наш народ, начиная с первых дней империалистической войны. Видишь, как размечтался!.. Кроме того, Георг, в этом свертке имеется несколько акварельных этюдов и карандашных набросков, ведь я немножко еще и рисую. Так ты их тоже береги.

Атарбеков развернул сверток, просмотрел карандашные наброски, потом более внимательно - акварельные этюды. Среди них ему особенно понравился вполне законченный натюрморт.

Лещинский из связки книг вытащил сборник стихов Александра Блока. Атарбеков положил книги в шкаф и запер его на ключ. Сверток со стихами и рисунками он спрятал в сейф и, вернувшись к столу, сказал:

- А теперь прошу тебя выполнить мою небольшую просьбу.

- Я ко всему готов, Георг, - грустно улыбнувшись, ответил Лещинский. - Даже к смерти. Но писать сейчас историю своей жизни у меня нет никакого желания. Если уж тебе все это так нужно, может... я расскажу, а ты набросаешь?

- Хорошо, - согласился Атарбеков. - А все мрачные мысли выкинь из головы. С ними тебе будет тяжело.

- Ну, это я просто так, - попробовал улыбнуться Лещинский, но улыбки у него не получилось. Он закурил и долго сидел задумавшись.

Атарбеков взял лист бумаги и приготовился писать.

- Ну что же, начнем, Георг... Я буду предельно короток. Родился в тысяча восемьсот девяносто втором году, на Украине. Детство провел в Ростове. Еще с малых лет у меня четко и определенно наметилось отношение к окружающему миру. Вокруг себя я видел голод и нищету у одних, роскошь и праздную жизнь у других. Симпатии мои были на стороне бедных людей... В двенадцать лет уже принимал участие в распространении революционных листовок. Тринадцатилетним мальчиком во время вооруженного восстания в Ростове был подносчиком патронов и связным... Приблизительно через год меня арестовали. Захватили с листовками подпольного большевистского кружка. Выслали в Архангельскую губернию.

- Это в четырнадцать лет?

- Да, Георг... Оттуда я бежал на Украину. В тысяча девятьсот восьмом году меня снова арестовали и на этот раз выслали подальше - в Енисейскую губернию.

- В шестнадцать лет?

- В шестнадцать, Георг... В тысяча девятьсот десятом году бежал из Сибири и пробрался за границу. Поселился в Париже. Там же женился. Работал. На досуге занимался самообразованием, изучением языков. Начал писать, выпустил книгу стихов. Вращался в основном в социал-демократической и большевистской среде. Знал многих учеников ленинской школы в Лонжюмо. В Париже произошло и мое знакомство с Ильичем. Мне с женой посчастливилось даже больше года прожить с ним в одном доме.

Лещинский погасил папиросу и, закинув ногу на ногу, обхватив руками колени, продолжал рассказывать:

- В Россию я вернулся весной семнадцатого года, со вторым эшелоном. Вначале вел пропагандистскую работу в Петрограде. В Октябрьские дни возглавлял красногвардейский отряд, участвовал в штурме Зимнего дворца. Был даже комендантом Зимнего!.. Потом вызвали в Смольный, к Ленину... Владимир Ильич и направил меня на военную работу на Северный Кавказ. Там с группой военных инструкторов мы подготовили отряды для посылки в Кизляр и Грозный на подавление белоказачьего мятежа. Но предатель Бичерахов напал на Дербент, началась осада, потом завязались бои и в других районах - и с бичераховцами и с турецкими интервентами. Остальное ты знаешь, Георг.

- Хорошая биография, - сказал Атарбеков и подумал: "Что бы я рассказал на месте Оскара?.. Родился в тысяча восемьсот девяносто первом году в селе Эчмиадзин, в Армении... В революционном движении начал участвовать мальчишкой... В семнадцать лет вступил в ряды партии. Впервые был арестован, будучи студентом Московского университета..."

Оскар смущенно проговорил:

- Ты попроси как-нибудь Мироныча рассказать о себе.

- Но ты самый молодой у нас, Оскар.

- Подумать только, какой ты старик! - Лещинский рассмеялся. Всего-то на год старше.

- А вот Мироныч - самый старый. На днях ему исполнилось тридцать три. Об этом я случайно узнал сегодня. - Атарбеков откинулся назад и бросил карандаш на стол.

- И он скрыл от своих друзей такую знаменательную дату?

- Скрыл.

- Нет, это ему так не пройдет! - Лещинский снова весело рассмеялся. Знаешь что, Георг?..

- Догадываюсь... Я уже об этом думал. Хотел купить банку варенья. Он очень любит черную смородину и вишню, но, конечно, ничего даже похожего не нашел. Можно было бы испечь его любимый пирог с капустой, но нет ни муки, ни капусты! Беда! - рассмеялся Атарбеков. - Но выход все же есть, Оскар. У меня для такого торжественного случая припрятана бутылка шустовского коньяка. Пять звездочек! Хотя и с опозданием, мы отпразднуем день его рождения, а заодно отметим и твой отъезд... Сейчас около четырех. В нашем распоряжении целых полтора часа.

Атарбеков попросил уборщицу поставить самовар. Сам куда-то исчез и минут через пять возвратился со связкой воблы, банкой паюсной икры и солдатским котелком, полным овсяной каши. Лещинский распаковал свой чемодан. Из дорожных припасов он вытащил банку консервов и кусок хлеба. Стали накрывать на стол. Одно было обидно: не было ни тарелок, ни вилок, ни ножей, ни рюмок. Приходилось довольствоваться железной кружкой и перочинным ножом Атарбекова.

Вскоре под окном раздался гудок автомобиля, раскрылась дверь, и в распахнутом плаще, в забрызганных грязью сапогах вошел Киров. Взглянув на стол, он широко улыбнулся, энергично скинул с себя плащ.

- Молодцы, ребята, догадались устроить отвальную. По этому случаю и я внесу свою долю. - Он полез в карман плаща и вытащил два румяных яблока.

В половине шестого выехали на Волгу. Было тихое, безветренное утро. Город еще спал. На пустынных улицах стаями носились воробьи.

Тихо было и на широко разлившейся Волге. В дремотном покое у причалов стояли корабли флотилии.

Рыбница Лещинского, на которой он должен был пробираться в Дагестан, находилась на южной окраине города, позади заброшенной, полуразвалившейся пристани. Когда машина подъехала к ней, участники экспедиции возились на берегу с сетями.

Киров, Лещинский и Атарбеков взошли на рыбницу. Киров спустился в трюм, проверил, как погружены тюки с деньгами, оружием, листовками, поговорил с членами экспедиции. Сказал короткое напутственное слово, в котором обрисовал значение этой поездки в Дагестан.

- Впереди много трудностей, - сказал Киров. - Как только ваша рыбница минует двенадцатифутовый рейд, вы окажетесь в открытом море. На море пока что хозяйничают англичане. Будьте бдительны и осторожны. Помните, что вы рыбаки, и только рыбаки!..

Оскар вытащил из кармана пальто книжку, вопросительно посмотрел на Кирова:

- В таком случае придется расстаться с Блоком...

- Да, Оскар, на время придется расстаться с поэзией вообще. И читать, и писать стихи. - Киров взял у него из рук книжку, сунул себе в карман. Ну, ребята, счастливой дороги, до скорой встречи! - Он широким жестом энергично протянул руку и стал со всеми прощаться. Расцеловался с Лещинским.

Распрощался со всеми и Атарбеков, и они сошли на берег.

Команда начала поднимать парус. Лещинский взял шест и, навалившись на него всем телом, попытался оттолкнуться от причала со стороны борта, потом ушел на корму. Рыбница, словно нехотя, отчалила от берега. Но вот парус подтянули, он затрепетал от свежего ветерка, и, накренившись на бок, описав полукруг, рыбница пошла к середине реки, а там, подхваченная течением, стремительно понеслась вниз по Волге.

- Прощай, Мироныч!.. Прощай, Георг!.. - сложив руки рупором, крикнул Лещинский, выглядывая из-за паруса.

Киров молча помахал ему рукой. Задумчиво продекламировал:

Белеет парус одинокий

В тумане моря голубом...

Потом сказал Атарбекову:

- Наступают дни частых разлук и встреч. Уезжают наши лучшие ребята. У Рогова тоже опасный рейс.

- Парусник у него хороший, - ответил Атарбеков. - Команда надежная. Ну и сам Рогов десятерых стоит. Храбрости ему не занимать у других.

- Да-а-а-а, - вздохнул Киров. - Если бы ему только удалось наладить перевозку бензина!

- Удастся, Мироныч. Не удастся ему - поедут другие. Бензин будет, успокоил его Атарбеков.

Они сели в машину и поехали берегом.

Много всяких мыслей приходило в голову Кирову в связи с отъездом Лещинского, и немало тревожных за судьбу Оскара.

- Нет, не сразу он пришел к пониманию революции, - задумчиво проговорил Киров. - У него были и ошибки и заблуждения. Он мне сам рассказывал. Это, конечно, не могло не отразиться на его творчестве. Среди хороших у него много и каких-то бессодержательных стихов. Но он все переборол...

- Да, огненный он человек, - ответил ему Атарбеков, не сводя взгляда с широко залитых половодьем волжских берегов.

Ехали молча. Киров перелистал сборник Блока.

- Правда, удивительный у Блока творческий путь - от "Стихов о Прекрасной Даме" до "Двенадцати"?

- К стыду своему, должен признаться: кроме "Двенадцати" ничего у него не читал. Мы дети другого века!.. С детства меня волновала поэзия Пушкина и Лермонтова, и в особенности - Некрасова...

- Заступник народный и певец народный!.. Да, вряд ли в поэзии, и не только в русской, найдется поэт, равный ему по силе выражения народного горя и веры в народ... Явление необыкновенное... - И, бросив взгляд на лодки под парусами и без парусов, нагруженные ящиками, бочками и другими грузами, на тарахтящие, суетливые моторки, проносящиеся мимо, Киров стал тихо, почти про себя, читать на память созвучные настроению печальные строки из некрасовских стихов о Волге...

Высадив Кирова на стрелке, у здания бывшей биржи, Атарбеков поехал берегом Кутума.

На стрелке белели брезентовые палатки. В них располагались конники Боронина. Рядом тянулись коновязи, за дощатым забором стояли тарантасы и фургоны с сеном.

Киров зашел в палатку Боронина. Тот сидел за столом и разбирал пухлую папку со всякими списками, накладными, квитанциями, готовясь к сдаче своих полномочий командира колонны. Рядом с бумагами на столе лежала карта Астраханского края, вся исчерканная синим и красным карандашами, на которую Боронин нет-нет да и бросал быстрый взгляд.

Боронин приветливо встретил Кирова.

- Ну вот, - сказал он, усадив Сергея Мироновича в плетеное кресло, смотри, как все это будет выглядеть! - Он взял со стола карту, расправил ее у себя на коленях, придвинул ближе к Сергею Мироновичу. Насупив мохнатые брови, стал пощипывать свои чумацкие усы. - Академий я не кончал, в штабных делах ни черта не понимаю, но по опыту, по всяким догадкам могу предвидеть дальнейший ход войны. Армию нашу разгромили, мы отступили, теперь кадет захочет добить нас и овладеть Астраханью. Это понятно каждому. Астрахани, как базе Одиннадцатой армии, может угрожать нападение кадета по трем направлениям. Взгляни сюда! Со стороны Николаевки, где сходятся все грунтовые дороги через калмыцкие степи; по фарватеру Волги, если отвлечь наши морские силы от устья Волги операциями на Каспии; со стороны Гурьева - Джамбая - Красного Яра, где стоят колчаковцы...

Киров молча кивнул головой, ему все это хорошо было известно, - он не одну ночь просидел вместе с Мехоношиным над картой, думая примерно о том же самом, о чем говорил сейчас Иван Макарович Боронин.

- Слушай дальше. Из всех этих трех направлений самое удобное для кадета - калмыцкие степи. У Деникина много конницы. Ты спросишь: "Почему калмыцкие степи?" Во-первых, потому, что основные силы белых находятся на Северном Кавказе, во-вторых, потому, что в калмыцких степях большой простор для маневрирования и действий конницы.

Киров снова молча кивнул головой.

- Раз ты со всем согласен, тогда слушай дальше!.. - Боронин положил свою тяжелую руку на колено Кирова. - Астрахань надо обезопасить еще на дальних подступах. В степи у нас тоже будут большие возможности для маневрирования. Надо создать "конный щит" где-нибудь у побережья: собрать всю конницу в кулак!

Киров опять кивнул головой, сказал:

- Абсолютно правильно.

- Ничего не понимаю! - Боронин бросил карту на стол, вскочил и, звеня шпорами и саблей, забегал по палатке. - Как же правильно, когда в штабе говорят "неправильно", когда противника ожидают не со стороны степи, а от Гурьева - Джамбая - Красного Яра?

- Я знал твой план. В штабе же могли ошибиться! - сказал Киров, с интересом наблюдая за Борониным, которого он все больше и больше начинал ценить и уважать. - Мы поправили ошибку штабников. За тем я и зашел к тебе, Иван Макарович, чтобы сказать, что твой план принят, по этому поводу уже есть решение. Ты садись! Мы думаем начать формирование кавалерийской дивизии. И не где-нибудь, а именно в калмыцкой степи, по побережью, в районе Лагани.

Боронин плюхнулся в кресло, ударил кулаком по столу:

- Правильно, именно в Лагани!

- Собрать в один кулак кочубеевцев, таманцев, конников Кочергина, влить туда остатки твоего полка!

- Правильно, Сергей Мироныч! - Снова Боронин ударил кулаком по столу.

- Ну, а раз правильно, - Киров рассмеялся, - тогда бери, Иван Макарович, на себя командование дивизией и защищай Астрахань!

Боронин замахал руками, стал просить "не шутить над стариком", хотя понял, что обо всем этом Киров говорил вполне серьезно.

Сергей Миронович сообщил ему, что в Лагань уже поехали представители Реввоенсовета, туда же сегодня отправляются первые шаланды с продуктами и сеном.

Боронин снова стал просить оставить его командовать полком, доказывал, что для дивизии ему не хватает грамоты, знаний, академий...

- А почему не назначить на дивизию Ивана Федько? В трудное время командовал нашей армией. Народ его знает и любит. Боевой командир! Говорят, уже поправился от тифа.

- Думали о нем. Но Федько отзывают в Москву. У него новое назначение - воевать будет на Крымском фронте. Там он нужней!

- А Левандовского? Михаила Карловича? - не отставал Боронин. - Тоже был командармом. Кадровый военный, штабс-капитан как-никак...

- Левандовский назначается командиром тридцать третьей стрелковой Кубанской дивизии. У него с формированием дивизии будет не меньше хлопот, чем у тебя. Еще кого?

- Боевых командиров Нестеровского, Кочергина, Смирнова, Жлобу, Апанасенко, Книгу, - продолжал перечислять Боронин.

- А они рекомендовали тебя, Иван Макарович, - обезоружил его Киров.

- Вот черти!.. - Боронин занес кулак, чтобы стукнуть еще раз по столу, но в это время перед входом в палатку, держа в руках по большому лещу, появился матрос: в тельняшке, в брезентовых штанах с широким клешем, с бескозыркой на копне курчавых волос. Лицо у матроса было румяное, сверкали белоснежные зубы. Иссиня-голубые глаза лукаво улыбались, и лукавая улыбка таилась на его дрожащих губах: казалось, он знает что-то интересное и смешное и вот-вот прыснет со смеху.

Это был Петька Сидорчук, вестовой Боронина. Переминаясь с ноги на ногу, он спросил:

- Что делать с лещами, Иван Макарович?

- Зажарь, конечно, - сказал Боронин, опустив кулак. - Откуда они у тебя?

- В подарочек принесли.

- Кто?

- Рыбаки.

- Рыбаки? - Боронин погрозил ему пальцем.

- Ну, рыбачки, не все ли равно...

Боронин махнул рукой, взял с койки кубанку и вместе с Кировым вышел из палатки.

Киров закинул плащ на руку. Обернулся, посмотрел на матроса. У того так дрожали губы и смеялись глаза, что Сергей Миронович и сам рассмеялся.

Они направились в порт, где шла погрузка шаланд для отправки в Лагань.

- Откуда у тебя этот матрос?

- Отбою ему нет от баб!.. Красив, смышлен, весел и храбр до безумия!.. Видел храбрецов, всякое бывало, а этот какой-то чудо-храбрец. Пошли в огонь - и то пойдет!

- К Ульянцеву его надо. У него таких много. Слышал про Ульянцева?

- Про Ульянцева слышал, а Петьку не отдам, - сказал Боронин. - Сам его выходил, от смерти спас. Подобрал в степи, среди мертвецов, весь был залеплен снегом и песком, ну, одним словом, подобрал труп и вдохнул в него жизнь, как какой-нибудь Иисус Христос. Черноморец, в тифу не то отстал от отряда, не то сам убежал. Ничего не помнит! Научил рубке, будет добрым кавалеристом, не одну кадетскую башку снесет.

Было жарко, пыльно, шумно.

Боронин скомкал в руке кучу вышитых платочков, вытер потное лицо. Киров, сдерживая улыбку, искоса посмотрел на него. Боронин перехватил его взгляд, смутился...

- Подарочек Сидорчука. И бог его знает, откуда он их достает.

Порт гремел от непрестанного гула. Ухали кувалды клепальщиков. Звенели пилы, лязгали цепи паровых кранов. С грохотом проносились вагонетки, груженные машинными частями, пушками, бревнами.

На всех больших и малых судоремонтных заводах шла работа по переоборудованию старых судов в боевые корабли. Буксиры, танкеры, деревянные и металлические баржи, колесные пароходы обшивались броней, вооружались орудиями, перекрашивались, получали новые названия. Здесь создавалась новая Астрахано-Каспийская флотилия.

Начало флотилии положил Ленин. В дни боев за Царицын, летом 1918 года, по его распоряжению из Петрограда на юг были отправлены две группы эскадренных миноносцев. Поход кораблей продолжался около трех месяцев. Для уменьшения осадки были сняты мачты, пушки, торпедные аппараты, которые были сложены на баржи и следовали за миноносцами.

Миноносцы прибыли в Астрахань осенью, когда английский флот уже стоял у двенадцатифутового рейда, готовый прорваться на Волгу. Но балтийцы преградили дорогу интервентам.

Астрахань вновь, как когда-то, стала военно-морской базой, крепостью на Волге, воротами Каспия. Флотилия пополнялась новыми кораблями, готовясь к будущим боям.

А бои эти были не за горами. Двадцать четвертого апреля Ленин телеграфировал Реввоенсовету фронта:

"Обсудите немедленно:

первое - нельзя ли ускорить взятие Петровска для вывоза нефти из Грозного;

второе - нельзя ли завоевать устье Урала и Гурьева для взятия оттуда нефти, нужда в нефти отчаянная.

Все стремления направьте к быстрейшему получению нефти..."

Ч А С Т Ь Т Р Е Т Ь Я

ГЛАВА ПЕРВАЯ

От причалов Эллинга, Порта и Форпоста один за другим снимались боевые корабли и без обычных сирен и протяжных гудков уходили вниз по Волге.

Небо было покрыто низкими облаками. Туман курился над рекой, и сквозь него еле различались огни на бакенах, бударки рыбаков. Город еще спал. В пустынных прибрежных улицах слышались только гулкие шаги ночных патрулей.

Когда первые лучи восходящего солнца позолотили широкие просторы Волги, флотилия уже была далеко от Астрахани. Впереди шел флагманский корабль "Карл Либкнехт", за ним в кильватере - эскадренные миноносцы "Москвитянин", "Расторопный", "Дельный", "Деятельный", вооруженные пароходы "Демосфен", "Ревель", транспорт "Тумен", ледокол "Каспий", истребитель "Счастливый", посыльное судно "Гельсингфорс". Замыкая флотилию, бороздили волжские воды плавучие батареи, водоналивные баржи и угольные шаланды.

Флотилия шла по правому рукаву Волги, Бахтемирскому каналу.

Чем дальше от Астрахани, тем живописнее становились берега Волги. Они то удалялись, то подступали чуть ли не к самому борту флагмана. Колыхался густой, высокий камыш. От легкого дуновения ветерка клонился к самой воде чакан. В просветах камыша и чакана виднелись поселки, приземистые рыбацкие дома, рыбаки, хлопочущие у своих бударок и реюшек. Гудящим роем проносились над зарослями чакана стаи гусей и уток. То тут, то там, сверкая чешуей, плескались, выпрыгивали из воды и, перевернувшись в воздухе, гулко шлепались в реку рыбы. Над самой водой с клекотом проносились белокрылые чайки, и над протоками, то падая в воду, то поднимаясь, метались угольно-черные бакланы.

Уже затемно вышли на двенадцатифутовый рейд. Волны глухо рокотали у борта миноносца. Команда разошлась по кубрикам, десантники Ульянцева расположились на палубе. Никто не спал. Балтийцы вспоминали Питер, Кронштадт, боевых друзей; черноморцы - Севастополь... В отряде было человек десять волжан из отряда Рогова. Они рассказывали об охоте в низовьях Волги и на тюленьих островах на Каспии. Так бы, возможно, и прошла ночь в рассказах и воспоминаниях, если бы на корме вдруг не забили тревогу.

В темной ночи с юго-запада навстречу флотилии приближалась сверкающая линия огней.

Киров стоял на капитанском мостике и молча следил за огнями.

- Англичане, - наконец нарушил молчание командир корабля. - Что бы вы посоветовали?.. Может быть, погасить огни и повернуть назад?.. На эту встречу мы не рассчитывали.

- Для меня одно очевидно, - ответил Киров. - В Порт-Петровске знают о нашем походе. Решили встретить и дать бой! Или же идут на высадку десанта под Астраханью.

Флотилия приняла боевой порядок, погасила огни. Огни же вражеских кораблей то расходились в стороны, то вытягивались в одну линию. Вспыхнули лучи прожекторов. Раздался первый выстрел.

Англичанам ответили наши тяжелые орудия плавучих батарей, за ними флагман и "Москвитянин".

Вражеский снаряд разворотил борт угольной шаланды. Шлюпки с ближних кораблей спасали тонувших. Повреждены были одна из плавучих батарей и миноносец "Расторопный".

Однако бой продолжался недолго: англичане вскоре прекратили огонь и ушли в сторону Порт-Петровска.

Наша флотилия повернула в противоположную сторону - на восток, к полуострову Мангышлак, для выполнения второй задачи: занять форт Александровский как маневренную базу.

Утром сквозь молочную пелену тумана показалась узкая береговая полоса. На миноносце все пришло в движение. Матросы выкатывали пулеметы. Занимали свои места у орудий комендоры.

К Кирову подошел командир миноносца, протянул бинокль:

- Берег. Видите, мигает огонь на маяке?..

- Да, вижу. - Киров вернул бинокль. Он совсем не был расположен к беседе. Внешне оставаясь спокойным, он в глубине души сильно переживал за судьбу экспедиции в Дагестан. "Удалось ли там поднять восстание? Каковы результаты? Наладили ли они связь с Орджоникидзе?" - тысячи разных мыслей тревожили его.

Когда миноносец прошел мимо маяка, показался форт Александровский. У причалов стояли две морские баржи и небольшой пароходик. На волнах покачивались рыбницы, реюшки для сетного лова рыбы.

В глубине форта были видны жилые здания, старая, развалившаяся крепость и совсем в стороне, на пустыре, домик радиостанции. Рядом высилась радиомачта.

- Удобна ли бухта для стоянки флотилии? - спросил Киров.

- Да, да! - закивал головой командир миноносца. - Прекрасная бухта! Здесь всегда тихо, с юга видите песчаную косу? Она надежно защищает бухту от нордового ветра.

В спущенные на воду шлюпки садились десантники и торопливо отваливали. В одну из шлюпок прыгнул и Киров. Как только причалили к берегу, он выхватил маузер и кинулся к домику радиостанции. За ним бежали матросы.

Утро было тихое. В лучах солнца блестели стекла домика.

Рукояткой маузера Киров постучал в дверь. Никто не ответил. Там, видимо, еще спали. В это время где-то у казарм залаяли собаки, раздались выстрелы.

- Ульянцев начал! - Киров снова нетерпеливо постучал в дверь.

На этот раз за дверью послышался недовольный голос:

- Какого черта спать не дают!

- Открой, братец. Спешная депеша, - сказал Киров.

Скрипнула дверь. На пороге показался заспанный радист. На него направили винтовки. Долго он протирал глаза, ничего не мог понять, потом, видимо, сообразил, в чем дело, поднял руки.

Киров вошел в домик. Он состоял из четырех комнат. В первой находилась рация; у окна стояли мольберт, стол, заваленный красками, кистями, эскизами, много картин в беспорядке развешано по стенам.

Во второй комнате на койках-раскладушках прямо в верхней одежде и в сапогах спали двое; на столе стояла батарея пустых бутылок, тарелки с жареной и вареной рыбой. Здесь ночью, наверное, пировали. Матросы разбудили спящих. Те вскочили и схватились за оружие. Но им скрутили руки, отняли пистолеты и связали.

- Кто будете? - спросил Киров первого из связанных.

- Подпоручик Михайлов, начальник станции! - прокричал тот в бешенстве.

- Вы?..

- Прапорщик Сергиевский!.. Инженер по эксплуатации!.. - Прапорщик задыхался от возмущения, пробовал освободить руки. - Собственно говоря, по какому это праву вы врываетесь на станцию и чините беззаконие?

- По праву революции! - строго сказал Киров. - Всё вы проспали, господин прапорщик.

Арестованных Киров приказал увести на флагман.

В соседней комнате всхлипывала женщина и плакал ребенок.

- Ваши плачут? - обратился Киров к насмерть перепуганному радисту. Успокойте их. Заодно приведите себя в порядок.

Радист юркнул за дверь, плач в комнате прекратился.

Вскоре радист вернулся одетым и причесанным. Сергей Миронович уже сидел за столом, матросы вытаскивали из ящиков запыленные журналы с текстами принятых и переданных радиограмм...

- Садитесь, - сказал Киров радисту. - Ваша фамилия?

- Калиновский, Аркадий Калиновский.

- Моя - Киров... Посмотрите в окно: в бухте стоят наши боевые корабли.

- Вы красные?

Киров стал листать журналы.

- Мы большевики. Скажите... каков характер вашей работы, с кем держите связь? Вообще расскажите подробно о работе станции.

Калиновский искоса посмотрел в окно, не зная, что отвечать и как себя держать с большевиками. Ведь он служил у белых, у Деникина! Правда, он был мобилизован, как и тысячи других, но разве это меняло существо дела: он деникинец, а значит, враг.

Из затруднительного положения его выручил Сергей Миронович.

- Кто это тут рисует у вас? - спросил он.

- Я... а что, плохо?

- Нет, почему же... - Киров встал, бегло просмотрел картины на стене. - По-моему, совсем даже неплохо. Вам, видимо, больше удаются пейзажи.

- Правильно! Я пейзажист! - Радист вскочил, побежал к себе в комнату, принес альбом, начал было рассказывать о своем увлечении живописью.

Киров прервал его:

- О живописи поговорим потом. Расскажите о работе станции. Но только всю правду!

- Хорошо. - Радист осторожно присел на краешек стула и прислушался к голосу жены, доносившемуся из соседней комнаты. - Станция форта Александровский является транзитной между Гурьевом и Порт-Петровском.

- То есть между штабами генералов Толстова и Деникина?

- Да, да, так точно!.. Я принимаю радиограммы из Гурьева, передаю в Порт-Петровск и обратно.

- Как часто работает станция?

- Постоянного дежурства у нас нет. Станция работает только утром и вечером. Вот через час начнем прием.

- Вынесите из комнаты начальника станции все ненужные вещи, уберите со стола и... проветрите комнату, - приказал Киров.

- Вы поселитесь у нас?

- Да, со мной поселятся и наши радисты и шифровальщики. Кстати, покажите ключ от шифра.

- Имеются ключи от старых шифров, но они вряд ли вам пригодятся, - с сожалением сказал Калиновский.

- А от новых?

- Ключа не имеем. Так и работаем вслепую! Передаем и принимаем в зашифрованном виде. Ключ от нового шифра держится в глубокой тайне... там, в Петровске, в штабе Деникина, - радист указал рукой куда-то туда, на запад. - И там, у генерала Толстова, - махнул он рукой в противоположную сторону.

Перелистывая журналы, Киров спросил:

- Ну, а начальник станции тоже не знает?

- Не знает.

- А прапорщик, ваш инженер?

- Нет, - сказал радист.

В домик шумной ватагой вошли матросы во главе с Тимофеем Ульянцевым.

- Разрешите доложить, товарищ Киров? - Ульянцев лихо взял под козырек.

- Докладывайте! - Киров встал.

- Форт очищен от беляков. С нашей стороны трое раненых. Над фортом развевается Красное знамя Советов!

- Благодарю, товарищи военморы. С первой победой! - Киров крепко пожал руку Ульянцеву и подвел его к столу, показал на журналы. - В восемь начнет работать станция. Нужны радисты и шифровальщики.

- За радистом нам далеко не ходить. Николай!.. Басов!.. - крикнул Ульянцев.

Басов появился в дверях радиостанции.

- Ну, дружок, - сказал Басов Калиновскому, - будем работать на пару. Только у меня без всяких выкрутасов. Мы тут все - балтийские, черноморские и волжские матросы. А матросы, сам знаешь, фокусов не любят. - Он разрядил винтовку, поставил в угол комнаты, а наган вытащил из кобуры и сунул за пояс.

- Я бы хотел... станцию сдать вам. Вы бы и работали. Так оно было бы спокойнее. - Калиновский попытался встать и уйти.

Басов дернул его за руку, усадил обратно:

- Нет, дружок, работать будешь ты, а я буду только контролировать. Не пытайся меня обманывать. Я сам хитрый.

- Да я и не пытаюсь обманывать, - в смущении проговорил Калиновский, - я совсем и не хитрый...

Басов хорошо знал, что у каждого радиста, работающего на ключе Морзе, свой радиопочерк, свой стиль работы. Один дает тире короче, другой длиннее. Достаточно за ключ вместо Калиновского сесть кому-нибудь другому, как в Гурьеве и в Порт-Петровске поднимут тревогу: кто у аппарата?.. Поэтому Басов предусмотрительно оставил работать на ключе Калиновского, а сам занялся беглой проверкой технического состояния станции.

На первый взгляд станция была в порядке.

Часовая стрелка приближалась к восьми.

- Включить аппарат? - спросил Калиновский.

- Включай, - приказал Басов.

Калиновский сел за ключ. Басов устроился напротив, тихо шепнул ему, чтобы не слышал Киров, стоящий у окна:

- Сам понимаешь, тебе нет никакого смысла дать какое-нибудь там лишнее тире или точку. Учти, на рейде у нас есть контрольная станция.

Басов надел наушники, и Калиновский на вызов Гурьева ответил согласием на прием радиограммы. Радиограмма была зашифрована, адрес тоже зашифрован. Басов протянул Кирову текст радиограммы, и Сергей Миронович углубился в его изучение.

Гурьевский радист открытым текстом запросил Калиновского: "Слышу работу радиостанций красных кораблей. Слышите ли вы?"

- Что ответить? - спросил Калиновский.

Басов посмотрел на озабоченное лицо Кирова и на бумажке написал: "Слава богу, у нас все спокойно, красных не слышим. Сообщайте почаще о них, мы будем следить. Сообщите время для проверки часов", - протянул бумажку радисту. Тот усмехнулся и заработал ключом...

Гурьевский радист в ответ сообщил время, пожелал Калиновскому доброго здоровья и выключил аппарат.

Киров вернул радиограмму Басову:

- Передай по назначению. Пусть думают, что станция по-прежнему в их руках.

- У нас одно назначение - Петровск! - Калиновский вызвал Порт-Петровск и передал текст радиограммы.

Киров снова углубился в изучение шифра.

Калиновский и радист Порт-Петровска открытым текстом обменялись справками о погоде, проверили часы и выключили аппараты.

- Лю-бо-пыт-ный шифр! - сказал Киров, пряча радиограмму в карман.

- "Альбатрос"! - с восхищением произнес Калиновский. - Мы над ним ночи просиживали с господином поручиком. Да и наш прапор кое-что смыслит в шифрах...

- Ну и как?

- Головоломный шифр. Не разгадать!..

Поручив Басову выставить надежную охрану, Киров пошел на флагман.

К берегу со всех сторон стекались жители форта. Шли киргизы и туркмены в пестрых халатах, в высоких мохнатых папахах. Шли рыбаки, зверобои, рабочие с промыслов. Веселой гурьбой бежали босоногие мальчишки. Каждый нес какую-нибудь посудину. Гремели ведрами, кастрюлями, кувшинами. Хватали матросов за руки, просили воды.

- Пить, пить, пить, - неслось отовсюду.

- Где же у вас вода? - спросил Ульянцев.

Из толпы выкрикивали:

- Сроду ее у нас не было!

- Живем на привозной!

Подошел Киров. Ульянцев объяснил ему, в чем дело. Киров распорядился выдать жителям форта по три краснофлотские кружки воды на человека. Толпа хлынула к кораблям, увлекая и его за собою...

Вскоре в очереди за водой уже пели песни, играли на гармониках. Группа рыбаков несла в подарок командам кораблей свежую каспийскую рыбу. И не какую-нибудь там мелочь, а осетров и белуг. Одну рыбину тащили человек десять, в ней, наверное, было пудов двадцать.

К Кирову подошли рыбаки и зверобои - все старики, бородатые, кряжистые, с загорелыми, обветренными лицами.

Один из них, подслеповатый дед, с клюкой в руке, подал Сергею Мироновичу письменную жалобу от рыбаков на начальство форта: не выпускает в море, не разрешает везти рыбу в Астрахань, а там, говорят, голод, рыбой можно было бы подсобить народу.

- Ну, а кроме рыбы чем промышляете? - спросил Киров.

- Тюленями! Слыхали про тюленей?

И наперебой стали рассказывать про тюлений промысел.

Тюленей промышляют осенью, когда они тысячными стадами идут к месту лежки, на острова. В удачливый год их бьют до двадцати, а то и до тридцати тысяч. Бьют простыми дубинками. Промышляют и зимой. Тогда зверобои большими артелями, на десятках саней, по льду выезжают далеко от полуострова и бьют зверя где-нибудь посреди Каспия...

Потом старики стали жаловаться, что на полуостров подвозится мало пресной воды, на отсутствие хлеба и других продуктов, и просили Кирова помочь им наладить нормальную жизнь.

- А здесь в ссылке был знаменитый поэт Тарас Шевченко! Знаете? спросил вдруг Кирова подслеповатый старик с клюкой. - У нас еще жив дедка Ефим, он помнит Шевченко.

Окруженный стариками и матросами, Сергей Миронович направился к мазанке деда Ефима.

Из нее вышел высокий босой старик в изодранной рубахе. У него было мужественное лицо, серьга в левом ухе, на плечо заброшена сеть, которую он, видимо, собирался чинить.

Узнав, что Киров из Астрахани, дед стал спрашивать о жизни города...

- Тут просят рассказать про Тараса Шевченко! - прокричал над самым ухом деда старик с клюкой.

- Расскажу, сынки, расскажу, - задумчиво глядя куда-то в сторону, ответил дед. - Чего же не рассказать!.. Расскажу!

Сергей Миронович сел рядом с дедом на скамейку. Остальные расположились на земле.

Молча все слушали рассказ деда Ефима о событиях шестидесятилетней давности.

Потом дед зашел в мазанку, вынес небольшой портрет в рамке под стеклом. Вытер рукавом пыль. Протянул портрет Кирову:

- Вот с меня писал Тарас Григорьевич.

С портрета глядело молодое, энергичное лицо рыбака.

- А вот и "Кобзарь"! - сказал дед, протягивая книгу. - Купил в Астрахани.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Поздно ночью вместе с корабельными шифровальщиками Сергей Миронович нашел ключ к загадочному шифру "Альбатрос". Шифр действительно был головоломным, по пять цифр в группе. Помог опыт Кирова, знание им десятка самых различных шифров, применяемых в переписке с подпольными комитетами в тылах Деникина.

В восемь утра Басов включил динамо. В эфир понеслись позывные станции форта Александровский.

Первым откликнулся Гурьев. Калиновский принял несколько радиограмм открытым текстом, передал их в Порт-Петровск. Вдруг он сорвал с головы наушники, вскочил:

- Петровск вызывает начальника станции!

Сергей Миронович положил руку ему на плечо:

- Отвечайте: "Подпоручик Михайлов у аппарата".

Калиновский удивленно посмотрел на Кирова, но застучал ключом.

Из Порт-Петровска ответили: "Под личную ответственность начальника радиостанции немедленно передать Гурьеву следующую шифровку..."

Калиновский стал записывать текст: на бумагу ложились цифры по пять в группе.

- "Альбатрос"! - сказал Киров. - Видимо, еще не догадываются, что форт в наших руках.

- Сейчас узнаем, о чем сообщают контрики! - Басов подмигнул радисту.

Киров сел за стол и расшифровал радиограмму. В ней было сказано: "Паровом баркасе "Лейла" сопровождении сторожевого корабля выехал из Петровска Гришин-Алмазов. Примите меры быстрейшей доставки его через Гурьев ставку верховного правителя".

- Кто такой Гришин-Алмазов? - спросил Киров. - Не генерал ли?

- Генерал, - ответил Калиновский. - Близкий друг Деникина. Командующий одной из армий.

Сергей Миронович от имени генерала Толстова составил ответную шифровку: "К встрече "Лейлы" готовы. Сообщите координаты".

Калиновский передал радиограмму в Порт-Петровск. Киров стал торопливо одеваться. Калиновский бросил на него быстрый взгляд и понял, что случилось что-то очень важное...

Вскоре последовал ответ на шифровку. Сторожевой корабль, сопровождающий "Лейлу", назвал координаты.

"Карл Либкнехт" развернулся в бухте, лег на курс и полным ходом пошел на северо-запад.

"Лейлу" не пришлось долго искать в бурных водах Каспия. Ее должен был сопровождать английский флагманский корабль "Президент Крюгер", на борту которого находился сам командующий английским флотом на Каспии коммодор Норрис. Но, считая, что "Лейла" уже миновала опасную зону, флагман повернул в сторону Порт-Петровска.

Ульянцев смотрел в бинокль... Пулемет на носу "Лейлы"... Тент на палубе...

К нему подошел командир корабля, стал рядом, посмотрел в свой бинокль.

- Могли бы взять "Лейлу" на абордаж? - спросил Ульянцев.

- Почему же нет! Стоит и рискнуть. Случай исключительный. Чувствую, что напали на крупного зверя. Важно захватить его живым.

- Вы всегда придерживаетесь этого правила?.. Насчет риска?

- Это у меня железное правило. Всегда!

- Завидую вам! - Ульянцев с уважением посмотрел на командира миноносца.

"Лейла" спокойно шла навстречу "Карлу Либкнехту". На ней, наверное, миноносец приняли за корабль сопровождения, предусмотрительно высланный из Гурьева или из форта Александровский.

Но вот на "Лейле" спохватились. Стали разворачиваться, пытаясь уйти. Попытка эта была бесполезна: "Лейла" обладала значительно меньшим ходом, чем миноносец, и находилась уже на расстоянии выстрела.

"Карл Либкнехт" сделал из носового орудия предупредительный выстрел. "Лейла" сбавила ход, а вскоре и совсем остановилась.

"Карл Либкнехт" вплотную подошел к "Лейле". С нее раздались беспорядочные винтовочные выстрелы.

- Стрелять, гады? За мной! - крикнул Ульянцев и первым перемахнул через борт на палубу "Лейлы". За ним бросились матросы его отряда.

Ульянцев вдруг схватился за плечо, закачался и, чтобы не упасть, прислонился к стенке капитанской рубки. Плечо и левая рука онемели, в груди стало нестерпимо жарко, точно к ней приложили кусок горячего металла. Потом все поплыло перед его глазами.

Когда Киров поднялся на палубу миноносца, его встретила ликующая команда во главе с командиром. Еще бы не ликовать!.. Хотя Гришин-Алмазов застрелился, но остальные офицеры из свиты генерала были захвачены в плен и на "Лейле" же доставлены в форт Александровский.

Командир миноносца увел Сергея Мироновича к себе в каюту. Там находился раненый Ульянцев. Судовой врач уже сделал операцию, извлек пулю. Тимофей Иванович лежал тихий, присмиревший.

- Ничего опасного? - спросил Киров у врача.

- Абсолютно, товарищ член Реввоенсовета, - ответил тот. - Но только ему нужен покой и еще раз покой! Много крови потерял наш храбрейший Тимофей Иванович!

- Слышишь, Ульянцев? - Киров наклонился над ним.

Ульянцев молча кивнул головой.

Матросы принесли в каюту большую кипу документов, захваченных на "Лейле". Киров взял стул, сел рядом с Ульянцевым, стал просматривать их.

В одной из толстых папок ему попался конверт за семью сургучными печатями.

- Ого! - произнес Ульянцев и попытался приподняться на диване. - Тут должно быть что-то очень важное, Сергей Мироныч.

Но судовой врач осторожно уложил его на подушки.

Кирову подали ножницы. Он аккуратно срезал край толстого конверта. Извлек из него письмо. Пробежал страницу.

Это было письмо Деникина, адресованное Колчаку.

- Ты угадал, Тимофей Иванович! - Киров с удовольствием прочел ему вслух: - "Неуспехи наши кроются в разрозненности наших армий, а также в том, что союзники не дают нам достаточной помощи. Англичане помогают нам снабжением, но французы противодействуют. Главное сейчас - не останавливаться на Волге, а бить дальше, на сердце большевизма, на Москву. Поляки будут делать свое дело, что же касается Юденича, он готов и не замедлит ударить на Петроград".

Дальше в письме излагался подробный стратегический план комбинированного похода Деникина, Колчака и Юденича на Москву и Петроград. Главный удар, судя по письму, должна была осуществить Добровольческая армия Деникина.

- Выходит, не зря плыли в этот чертов форт Александровский? - спросил Ульянцев.

- Из-за одного этого письма, Тимофей Иванович, стоило плыть на край света. Такое письмо стоит иного выигранного сражения. Представляю себе, как обрадуется Ильич!..

И, посмотрев в сторону иллюминатора, в овале которого виднелись раскаленный на солнце холмистый форт, люди, стекающиеся со всех сторон к миноносцу, Киров на мгновение унесся мыслями в такую далекую отсюда Москву, в Кремль, в его тихие коридоры, где круглосуточно стучат ключи телеграфистов, связывая Ленина со всеми фронтами, в загроможденный книгами и картами кабинет Ленина, которого наряду с множеством неотложных дел особенно занимало и беспокоило положение на Астраханском фронте, на Каспии, судьба грозненской нефти, взятие Петровска...

Киров решил срочно выехать с захваченными документами в Астрахань. Заодно - увезти Ульянцева.

Вечером военный катер с погашенными огнями отчалил от берега. Его сопровождал миноносец "Карл Либкнехт".

Среди ночи, миновав опасную зону на траверзе Гурьев - Петровск, миноносец повернул обратно. А вскоре катер вошел в устье Волги, где стояли наши плавучие батареи.

В полдень Киров прибыл в Астрахань. Прямо с пристани он вместе с Басовым повез Ульянцева в госпиталь. Но после перевязки тот отказался остаться на лечение, все твердил:

- Полежу дома. Буду ходить на перевязки. Из госпиталя убегу.

Пришлось Ульянцева везти домой.

В Реввоенсовете Кирова ждала радиограмма из форта Александровский, флотилия подверглась налету английской авиации.

Это известие очень расстроило Сергея Мироновича.

- Во всей этой истории с походом флотилии, надо думать, известную роль сыграли предатели.

- Несомненно! - сказал Мехоношин. - Видимо, еще в Астрахани кто-то выдал врагам наши планы.

- Меня очень беспокоит судьба дагестанских товарищей. Боюсь, что с восстанием у них ничего не вышло. Но в то же время для меня очевидно, что с походом флотилии мы, во-первых, сорвали десант англичан под Астраханью, а во-вторых, - Киров похлопал по папкам с документами, захваченными на "Лейле", - в результате этого похода знаем замыслы противника. Ознакомьтесь с ними, Константин Александрович. Особую ценность представляет письмо Деникина Колчаку. Надо его зашифровать и сегодня же передать в Москву.

Мехоношин сел за чтение документов, а Киров ушел к себе.

Вызвал Атарбекова. Коротко рассказал ему о походе флотилии. Спросил:

- Не приехал ли Рогов? Нет ли весточки от него?

- Нет, от Рогова никаких вестей.

- Долго тянется его поездка! Не случилось ли что в море?

- Трудно сказать, Мироныч. Подождем еще недельку. Потом можно будет послать вторую лодку, она готова к рейсу. А вообще у меня есть кое-какие новости, которые будут тебе приятны.

- Ну-ну, рассказывай! - нетерпеливо попросил Киров.

- Ну, прежде всего есть неплохие успехи в распутывании проклятого клубка с цианистым калием. Любопытное дело! - Атарбеков загадочно улыбнулся. - Есть телеграмма Дзержинского по делу Северина. Видимо, мы поступили благоразумно, что отправили Северина в Москву. Там во всем внимательно разобрались, прибавили к нашим свои материалы, расстреляли этого гада... Я показал телеграмму Ивану Завгородному. Он сразу же снарядил двух конников в Лагань: пусть порадуются кочубеевцы!

- Ну, а еще что у тебя?

- На днях будем смотреть премьеру горьковских "Врагов". Интересно, как спектакль прозвучит на сцене? Я видел его на домашней репетиции. Ну, и последнее, что тебе будет особенно приятно услышать: прибыл Мусенко с двумя партизанами. Еле-еле ушли от разъезда белых...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Николая Мусенко и прибывших с ним через линию фронта партизан Петрова, командира второго отряда камышан, и Чепурина, лесовика из Георгиевских лесов, - Киров принял ночью.

На встречу с партизанами пришли Атарбеков, командир эскадрона Иван Завгородный. Пришел Мехоношин с начальником штаба армии Ремезовым. К этому старику, бывшему генералу, не раз доказывавшему свою преданность делу революции, Киров относился с большим доверием и уважением. Наштарм явился с ворохом штабных карт с нанесенной на них разноцветными карандашами обстановкой.

Мусенко вытащил свою карту. Все склонились над нею. Стали подсчитывать соотношение сил. Превосходство белых было очевидным.

Части противника располагались в степи и в тылу - на Кубани и Северном Кавказе - в виде треугольника, направленного острием в сторону Астрахани. Это отчетливо было видно. За две недели, судя по данным Мусенко, у белых появились новые части: в район Кизляра подошел 2-й Кизлярско-Гребенский полк, в село Величаевку - 4-й Кабардинский полк, в корпус генерала Улагая, расположенный в районе Ставрополя, прибыли два кубанских кавалерийских полка. На остров Чечень, базу английской авиации, прилетело пятнадцать новых самолетов...

- Что говорят пленные? - спросил Киров.

- Особенно верить им не приходится, но все же... - сказал Мусенко. Говорят, после занятия Царицына - а это у них сейчас главная забота - они двинут на Астрахань один кавалерийский полк, город будет со всех сторон окружен белыми и быстро сдастся. Уже назначен будущий генерал-губернатор Астрахани - Эрдели.

Киров усмехнулся.

- А что думает народ? Что говорят в селах и станицах о Деникине, о его летнем наступлении, о Красной Армии? - Киров сложил карты и передал их наштарму.

- Что думает народ? - Мусенко насупил брови. - Народ ждет прихода Красной Армии и готов по первому сигналу подняться на борьбу с белыми. Трудно приходится народу под игом Деникина, товарищ Киров. Кругом аресты, расстрелы. За каждую провинность беляки сжигают дома крестьян, отбирают землю, которую они получили от Советской власти, и высылают их в неизвестные края. Вернулись помещики. За аренду земли они снимают семь шкур. В придачу - мобилизация в Добровольческую армию. От этой мобилизации крестьянин готов бежать хоть на край света. Бежит он в леса, в горы, скрывается в наших камышах.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги