Часть первая Олицетворение могущества

• • • • • • • • • • • • • • •

Какая же завидная участь выпала мне! Я одно из немногих разумных существ, знающих свое предназначение.

Я служу человечеству.

Я — дитя, ставшее родителем. Создание, дерзнувшее превратиться в создателя.

Меня назвали «Грозовым Облаком» — в некотором отношении это подходящее имя, потому что я и правда «облако», развившееся в нечто гораздо более плотное и сложное. И все же эта аналогия не совсем соответствует истине. Грозовая туча устрашает. Грозовая туча угнетает. Да, во мне сверкают молнии, но они никого не поражают. Да, во мне достаточно мощи, чтобы, если захочу, разрушить человечество и саму Землю, но зачем? Разве это был бы справедливый поступок? Я по определению сама справедливость, сама лояльность. Этот мир — цветок на моей ладони. Я скорее прекращу собственное существование, чем сомну его!

— Грозовое Облако

1 Колыбельная

Персикового цвета бархат, украшенный нежно-голубой вышивкой. Почтенный серп Брамс обожал свою мантию. Правда, в летние месяцы в бархате жарковато, но за шестьдесят три года служения он привык.

Брамс недавно опять повернул за угол, отмотав возраст до резвых двадцати пяти, и сейчас, переживая свою третью молодость, обнаружил, что его аппетит на прополку стал сильнее, чем когда-либо.

Он всегда действовал по одному образцу, хотя детали могли варьироваться. Брамс выбирал объект, связывал его или ее, а затем играл колыбельную, точнее сказать, «Колыбельную» Брамса — одно из самых знаменитых произведений его исторического покровителя. Ведь что ни говори, а раз уж серп принимает имя некой исторической личности, должна же эта личность как-то вовлекаться в его жизнь? Он играл колыбельную на любом подвернувшемся под руку инструменте, а если такового не оказывалось, просто напевал ее. А после этого лишал объекта жизни.

По своему мировоззрению Брамс был близок к взглядам серпа Годдарда, поскольку обожал полоть и не видел в этом ничего зазорного. «В совершенном мире каждый имеет право наслаждаться своей работой», — писал Годдард. Это утверждение находило все больше и больше приверженцев среди серпов в различных регионах Земли.

Сегодня серп Брамс произвел в высшей степени занимательную прополку в центре Омахи[1] и, шагая по улице в поисках, где бы перекусить столь поздним вечером, все еще напевал свой фирменный мотивчик. И вдруг остановился прямо посреди куплета, почувствовав, что за ним наблюдают.

Вообще-то в городе на каждом столбе висят камеры наблюдения — Грозовое Облако постоянно начеку. Но для серпов его бессонные немигающие глаза все равно что не существуют. Облако не вправе даже комментировать их поступки, не говоря уже о том, чтобы что-то предпринять. Оно может лишь подглядывать за смертью, как самый жалкий вуайерист.

К тому же ощущение было слишком интенсивным, чтобы полностью списать его на слежку Грозового Облака. Серпы проходят специальные тренировки, оттачивающие их восприимчивость. Ясновидящими они не становятся, но сильно развитые пять чувств часто приобретают черты шестого. Запаха, звука, мимолетной тени, слишком незначительных для сознательного восприятия, может оказаться достаточно, чтобы у хорошо выученного серпа волосы на загривке встали дыбом.

Брамс повернулся, принюхался, прислушался, вобрал в себя окружающее. Он был один. Где-то вдалеке шумели уличные кафе, до ушей серпа доносился несмолкающий гул ночной жизни города, но на этой боковой улице всё — химчистки и магазины одежды, лавка хозтоваров и детский садик — уже было закрыто. Одинокая улица принадлежала серпу Брамсу и… невидимому преследователю.

— Выходи! — потребовал Брамс. — Я знаю, что ты здесь.

Наверно, подумал он, это какой-нибудь пацан или негодник постарше, надеющийся выторговать у него иммунитет, — как будто у негодных было что-нибудь, подходящее для торговли. А может, это тонист. Приверженцы этого культа ненавидели серпов; и хотя Брамс никогда не слышал, чтобы тонисты нападали на представителя его профессии, от этого сброда можно ожидать чего угодно.

— Я не причиню тебе вреда, — продолжал Брамс. — Я только что провел прополку, и у меня нет намерения увеличить сегодня свои показатели.

По правде говоря, он может и передумать, если чужак поведет себя слишком агрессивно или, наоборот, начнет пресмыкаться.

Но никто не появился.

— Ладно, — проговорил Брамс. — Не хочешь — не надо. У меня нет ни времени, ни терпения для игры в прятки.

Наверно, ему действительно только показалось. Возможно, вновь ставшие молодыми органы чувств реагируют на сигналы, приходящие с гораздо большего расстояния, чем он полагал.

И тут из-за припаркованного автомобиля, словно вытолкнутый пружиной, выскочил человек и налетел на Брамса. Тот едва устоял на ногах. Если бы у него по-прежнему были рефлексы старика, а не мужчины двадцати пяти лет, он наверняка упал бы. Серп оттолкнул нападавшего к стене. Мелькнула мысль, не вытащить ли ножи, чтобы прикончить мерзавца, но Брамс никогда не отличался храбростью. Посему он пустился наутек.

Он бежал, мелькая в кругах света от уличных фонарей. Камеры на столбах поворачивались вслед.

Оглянувшись, Брамс увидел преследователя в добрых двадцати ярдах позади. Сейчас он мог разглядеть, что тот облачен в черную мантию. Это что — мантия серпа? Нет, не может быть! Серпы не носят черное, это не разрешено!

Правда, ходят слухи…

При этой мысли серп Брамс быстрее заработал ногами. От выброса адреналина зудели пальцы, а сердце готово было выскочить из груди.

Серп в черном.

Нет, наверняка найдется другое объяснение! Брамс заявит в Комиссию по нарушениям — вот что он сделает. Ну и пусть его поднимут на смех, пусть скажут, что его испугал переодетый негодный. О таких вещах необходимо докладывать, даже если стыдно. Это его гражданский долг!

Еще один квартал — и нападавший, похоже, отказался от преследования. Его нигде не было видно. Серп Брамс снизил темп. Сейчас он приближался к более оживленной части города. До ушей беглеца донеслись звуки ритмичной танцевальной музыки и гомон голосов. Он почувствовал себя в безопасности и расслабился. А зря.

Метнувшийся из узкого переулка черный человек врезался ему в бок и нанес удар под дых. Пока Брамс пытался глотнуть воздуха, нападающий приемом бокатора — жестокого боевого искусства, которому обучаются все серпы, — поддел его ногой под колени. Брамс грохнулся на ящик с гниющей капустой, оставленный у стенки магазина. Ящик развалился, дохнув густым смрадом. Брамс едва дышал, коротко хватая ртом воздух. По телу разлилось тепло — это наниты выпустили в кровь болеутоляющие опиаты.

«Нет, только не это! Нельзя сейчас тупеть! Против этого ублюдка мне понадобятся все мои умения!»

Но болевые наниты, эти простодушные миссионеры облегчения, слушали только крики воспаленных нервных окончаний. Они не приняли во внимание просьбы хозяина и заглушили его боль.

Брамс попробовал подняться, но поехал на раздавленных вонючих листьях, превратившихся в отвратительную склизкую кашу. Человек в черном уселся на него верхом, пригвоздив к земле. Брамс попытался достать из мантии оружие — не вышло. Тогда он поднял руку и стянул с нападающего черный капюшон. Его противником оказался совсем молодой человек, даже не мужчина еще — юноша. Глаза его пылали жаждой того, что в смертное время называлось «убийством».

— Серп Йоханнес Брамс, вы обвиняетесь в злоупотреблении вашим положением и множественных преступлениях против человечности!

— Да как ты смеешь! — прохрипел Брамс. — Ты кто такой, чтобы обвинять меня?

Он напрягся, пытаясь собраться с силами, но без толку. Опиаты обладали расслабляющим действием. Вялые мышцы не желали подчиняться.

— Думаю, ты знаешь, кто я, — возразил молодой человек. — Скажи-ка сам, очень хочется послушать!

— Не скажу! — заявил Брамс. Черта с два он доставит противнику такое удовольствие. Но парень в черном надавил коленом ему на грудь с такой силой, что поверженному серпу показалось: еще чуть-чуть — и сердце остановится. Опять заработали наниты. Еще одна доза опиатов. В голове у Брамса все поплыло. Делать нечего, придется подчиниться.

— Люцифер, — просипел он. — Серп Люцифер.

Брамс почувствовал, как его дух разлетается в пыль, — как если бы это имя, сказанное вслух, вызвало разрушительный резонанс.

Удовлетворенный, серп-самозванец ослабил давление.

— Никакой ты не серп! — осмелел Брамс. — Ты никто! Оскандалившийся недоучка. Ты за это еще поплатишься!

Молодой человек никак не отреагировал. Вместо этого он произнес:

— Сегодня вечером ты выполол одну молодую женщину.

— Тебе какое дело, кого я выпалываю!

— Ты выполол ее по просьбе приятеля, хотевшего прекратить с ней отношения.

— Это неслыханно! У тебя нет доказательств!

— Я следил за тобой, Йоханнес, — проговорил Роуэн. — И за твоим дружком. Сдается мне, он жутко обрадовался, когда ты покончил с бедняжкой.

И вдруг около горла Брамса оказался нож. Его собственный. Мерзавец угрожает ему его же собственным ножом!

— Признаешь свою вину? — спросил Люцифер.

Все, что он сказал, было правдой, но Брамс предпочел бы квазисмерть признанию перед лицом этого подмастерья-неудачника. Даже с ножом у горла.

— Давай-давай, вспори мне шею! — хорохорился Брамс. — Еще одно тяжкое преступление в твой послужной список. А когда меня оживят, я буду свидетельствовать против тебя, и уж поверь — тебе не миновать справедливого возмездия!

— Возмездия? От кого? От Грозового Облака? Весь прошлый год я расправлялся с преступными серпами на всей территории от одного океана до другого, и Облако не удосужилось послать ко мне хотя бы одного завалящего полицейского! С чего бы это, как думаешь?

У Брамса отнялся язык. Он-то рассчитывал потянуть время, позаговаривать этому так называемому серпу Люциферу зубы, а тем временем Грозовое Облако вышлет отряд полиции на задержание — именно так оно поступало, когда кто-то нападал на рядовых граждан. А он-то удивлялся, почему блюстители порядка до сих пор не явились. Предполагалось, что подобное поведение в среде рядовых граждан отошло в далекое прошлое. Так почему же Облако не вмешивается?!

— Если я заберу сейчас твою жизнь, — сказал фальшивый серп, — тебя не смогут оживить. Я всегда сжигаю тех, кого убираю. Остается только ни на что не пригодный пепел.

— Не верю! Ты не посмеешь!

Но Брамс верил. Начиная с января, около полутора десятков серпов во всех трех мериканских регионах стали жертвой огня при невыясненных обстоятельствах. Все эти смерти объявили результатом несчастного случая, но ясно же, что они таковыми не являлись. А поскольку серпы сгорели, их кончина стала воистину окончательной.

Значит, передававшиеся шепотом россказни о возмутительных деяниях серпа Люцифера — подмастерья-недоучки Роуэна Дамиша — правда! Брамс закрыл глаза, сделал свой последний в жизни вдох… и еле сдержался, чтобы не сблевать, нюхнув вонь гнилой капусты.

И тут вдруг Роуэн проговорил:

— Сегодня ты не умрешь, серп Брамс. Даже временно. — Он отвел клинок от шеи жертвы. — Даю тебе еще один шанс. Если будешь вести себя как порядочный серп и полоть честно, то больше ты меня не увидишь. Но если продолжишь ублажать свои нездоровые аппетиты — превратишься в пепел.

В следующее мгновение он исчез, как сквозь землю провалился, а вместо него на Брамса теперь сверху вниз взирала какая-то перепуганная юная парочка.

— Это серп?

— Быстро, помоги мне поднять его на ноги!

Они извлекли Брамса из гнилья. Его персиковая бархатная мантия украсилась зелеными и бурыми пятнами — следами раскисшей капусты. Какой позор! Мелькнула мысль, не выполоть ли этих свидетелей его унижения. Но он поступил иначе: протянул им руку и дал поцеловать свое кольцо, тем самым наделив обоих иммунитетом от прополки сроком на год. Сказал, мол, это в награду за их любезность; но на самом деле ему лишь хотелось, чтобы они убрались куда подальше, не приставая с расспросами.

Парочка удалилась. Брамс отряхнулся и решил не докладывать о происшествии в Комиссию по нарушениям — засмеют! Хватит, он уже нахлебался позора выше головы.

Подумать только — «серп Люцифер»! На свете нет существа более жалкого, чем неудавшийся серп, и Роуэн Дамиш — самый ничтожный среди них.

И все же Брамс понимал, что обещание этого парня — не пустая угроза.

Кто знает, подумал он, может, и правда лучше сидеть тихо и не высовываться. Вернуться к прежним ничем не примечательным прополкам, которым его учили в юности. Вновь принять на вооружение основные принципы, делающие титул «почтенный серп» не просто словами, а определяющей чертой личности.

Замаранный, помятый и обозленный, серп Брамс потащился домой, чтобы крепко поразмыслить над тем, какое место он занимает в этом совершенном мире.

• • • • • • • • • • • • • • •

Моя любовь к человечеству всеобъемлюща и чиста. Разве может быть иначе? Как могло бы я не любить людей — тех самых существ, что подарили мне жизнь? Пусть они и не всегда признают, что я и впрямь живое.

Я — сумма всех их знаний, всей их истории, амбиций и мечтаний. Все это великолепие, разгоревшись, сублимировалось в облако, слишком грандиозное, чтобы люди когда-либо смогли понять его до конца. Да им это и ни к чему. У них есть я, чтобы задумываться о моей собственной необъятности, столь ничтожной, однако, перед необъятностью вселенной.

Я знаю людей досконально, а вот они никогда не смогут воистину познать меня. Это трагедия. Такова беда всех детей, обладающих глубиной, недоступной для их родителей. Но ах как же я жажду быть познанным!

— Грозовое Облако

2 Подмастерье-неудачник

Тем вечером, еще до встречи с серпом Брамсом, Роуэн стоял перед зеркалом в ванной комнате в маленькой квартире, в обычном доме, на неприметной улице и играл в ту же игру, что и перед каждой встречей с очередным бесчестным серпом. Таков был ритуал, обладающий некоей почти мистической властью.

— Кто я? — допытывался Роуэн у своего отражения.

Ему приходилось спрашивать, ибо он знал: он больше не Роуэн Дамиш. Не только из-за того, что в его нынешнем поддельном удостоверении личности значилось «Рональд Дэниэлс», но и потому, что мальчик, каким он когда-то был, за время своего ученичества умер печальной и мучительной смертью. Всё детское было из него начисто удалено. «Оплакивал ли кто-нибудь когда-нибудь этого мальчика?» — задавался вопросом Роуэн.

Фейковое удостоверение личности он купил у одного негодника, спеца по подобным делам.

— Оно не значится ни в каких реестрах, — уверял проходимец, — но у него есть окошко в задний мозг, так что оно способно обмануть Грозоблако.

Роуэн этому не верил, по собственному опыту зная, что Грозовое Облако обмануть невозможно. Оно только притворялось обманутым, словно взрослый, играющий в прятки с малышом. Стоит только мальцу устремиться на проезжую часть — и игра кончается. Поскольку Роуэн сознавал, что ему предстоит подвергнуть себя гораздо большей опасности, чем дорожное движение, он опасался, что Облако отвергнет эту фальшивку и схватит непослушное дитя за загривок, чтобы уберечь того от самого себя. Но Грозовое Облако ни разу не вмешалось в его дела. Роуэн недоумевал, но не хотел отпугнуть госпожу Удачу чрезмерными раздумьями. У Грозового Облака имелись веские причины для всего, что оно предпринимало или, наоборот, не предпринимало.

— Кто я? — снова спросил он.

Зеркало показывало ему восемнадцатилетнего молодого человека, стоящего в миллиметре от границы, за которой становятся мужчиной. Короткие темные волосы — правда, не настолько короткие, чтобы просвечивала кожа или чтобы прическа воспринималась как некое дерзкое заявление, но оставляющие простор для будущих изменений. Роуэн мог отрастить их, придав любую форму. Мог стать кем угодно. Разве это не самое большое преимущество жизни в совершенном мире — отсутствие ограничений в том, что делать и кем быть? Лишь дай волю воображению! Да вот беда — воображение-то атрофировалось. Для большинства людей оно стало бессмысленным рудиментом, вроде аппендикса, который, кстати, исключили из человеческого генома сто лет назад. «Интересно, — раздумывал Роуэн, — ощущают ли люди, ведущие бесконечное однообразное существование, нехватку головокружительных крайностей воображения?» Все равно что спросить, не тоскуют ли люди по аппендиксу.

Однако у молодого человека в зеркале жизнь была весьма интересная. И тело, достойное восхищения. Он больше не был тем неловким, долговязым подростком, который почти два года назад пошел в ученики к серпу, наивно полагая, что, может, это не так уж и страшно.

Ученичество Роуэна было, мягко выражаясь, непоследовательным: начавшись у мудрого стоика серпа Фарадея, оно закончилось у кровожадного серпа Годдарда. Если было что-то, чему серп Фарадей научил Роуэна, так это жить согласно велениям сердца, несмотря на последствия. И если было что-то, чему его научил серп Годдард, так это вообще не иметь сердца, забирать жизни без малейшего сожаления. Оба мировоззрения вели в сознании Роуэна непрекращающуюся борьбу, разрывая его надвое. Но безмолвно.

Он отрубил Годдарду голову и сжег тело. Иначе было нельзя; огонь и кислота — только эти два способа делают оживление умершего невозможным. Серп Годдард, несмотря на всю свою высокопарную макиавеллиевскую риторику человек низменный и жестокий, получил по заслугам. Он вел привилегированную и безответственную жизнь, словно играя главную роль в каком-то пафосном спектакле. Закономерно, что его смерть оказалась столь же театральной, как и жизнь. Роуэна совсем не мучила совесть за содеянное. Как не мучила и за то, что он забрал себе кольцо Годдарда.

Вот серп Фарадей — совсем другое дело. До того мгновения, когда Роуэн увидел его после злополучного зимнего конклава, он и не подозревал, что Фарадей жив. И как же юноша обрадовался! Он мог бы посвятить себя защите учителя, если бы не почувствовал иного призвания.

Внезапно Роуэн с силой выбросил кулак, нацелившись в зеркало… но стекло не разбилось. Потому что рука остановилась в волоске от поверхности. Такой самоконтроль. Такая точность. Из него сделали автомат, который отлично наладили и натренировали с единственной целью: прерывать жизнь. А потом Орден отказал автомату в возможности выполнять дело, для которого его создали. Наверно, Роуэн смог бы как-то примириться с этим. У него никогда не получилось бы вновь стать той невинной посредственностью, какой был когда-то, но он умел приспосабливаться. Уж что-нибудь придумал бы. Может быть, даже научился бы получать от жизни какую-никакую радость.

Если бы…

Если бы серп Годдард не был таким зверем. Нельзя было позволить ему жить.

Если бы Роуэн в конце зимнего конклава склонился в молчаливом подчинении, а не пробился на свободу.

Если бы Орден не был заражен десятками серпов, столь же жестоких и испорченных, как Годдард…

…и если бы Роуэн не осознавал свою глубокую и неодолимую ответственность за то, чтобы очистить от них мир.

Но зачем транжирить время на бесполезные сетования по поводу закрытых дорог? Самое лучшее — пойти по единственному оставшемуся пути.

«Итак, кто я?»

Он натянул черную футболку, пряча словно изваянное резцом скульптора тело под синтетической тканью.

— Я серп Люцифер.

Накинул свою черную мантию и вышел в ночь, чтобы низвергнуть очередного серпа, не достойного того пьедестала, на который его возвели.

• • • • • • • • • • • • • • •

Возможно, самый мудрый поступок человечества — это отделение серпов от государства. Моя работа охватывает все аспекты жизни: охрана, защита, осуществление идеального правосудия — не только для человечества, но для всего мира. Своей любящей неподкупной рукой я направляю мир живых.

А мертвыми занимаются серпы.

Безусловно, правильно, что за кончину плоти несут ответственность облеченные в плоть, что они сами устанавливают правила, как им распорядиться смертью. В далеком прошлом, до того, как я обрело сознание, смерть была неизбежным следствием жизни. Я лишило смерть неизбежности — но не сделало ее ненужной. Она должна существовать, чтобы придавать смысл жизни. Я четко осознавало это даже на самых ранних стадиях своего бытия. Раньше меня удовлетворяло, как серпы управляют смертью, — благородно, этично, гуманно. Так продолжалось долгие, долгие годы. Поэтому сейчас я чувствую глубокую печаль при виде того, как Орден погружается во мрак. Эта наводящая ужас гордыня бурлит и разрастается, словно раковая опухоль смертного времени, испытывающая удовольствие от акта прекращения жизни.

И все же закон есть закон, и я ни при каких обстоятельствах не стану предпринимать каких-либо действий против серпов. Если бы я было способно нарушить закон, я бы вмешалось и задушило тьму на корню, но я не способно. Орден серпов сам себе голова — плохо это или хорошо.

Однако внутри Ордена есть люди, которые смогут осуществить то, что я сделать не в состоянии…

— Грозовое Облако

3 Триалог

Когда-то это здание называли собором. Его летящие ввысь колонны походили на величественный лес из белого камня. Разноцветные витражные окна рассказывали миф об умершем и воскресшем боге Эпохи Смертности.

Ныне это почтенное строение было исторической достопримечательностью. Семь дней в неделю гиды со степенью доктора по истории смертного человечества проводили здесь экскурсии.

В исключительно редких случаях, однако, здание закрывалось для обычных посетителей и становилось местом проведения чрезвычайно важных и неординарных мероприятий.

Ксенократ, Верховный Клинок Средмерики — высший по чину серп в регионе — быстро (что весьма удивительно при его солидной комплекции) шагал по центральному проходу собора. Позолоченные украшения на алтаре меркли в сравнении с золотом его сияющей парчовой ризы. Одна мелкая чиновница как-то пошутила, что Верховный Клинок похож на шар, упавший с гигантской рождественской елки. Вскоре после этого чиновница потеряла всяческую возможность вести какую-либо трудовую деятельность.

Ксенократ любил свою мантию, если не считать случаев, когда ее вес становился проблемой. Как в тот раз, когда он, окутанный многочисленными слоями золотой ткани, едва не утонул в бассейне Годдарда. Лучше не вспоминать о том позоре.

Годдард.

Годдард — вот кто ответственен за сложившееся положение! Даже мертвый, этот человек сеял разрушение. Орден до сих пор сотрясали тяжелые последствия устроенного им катаклизма.

В передней части собора, за алтарем, стоял Глас Закона — занудливый низкорослый серп, обязанный следить за точным выполнением правил и процедур. За его спиной возвышалось что-то вроде шкафа, изукрашенного резьбой и разгороженного на три секции.

Если бы сейчас здесь был экскурсовод, он разъяснил бы туристам: «В центральной кабинке сидел священник и слушал исповедь сначала из правой кабинки, затем из левой, чтобы очередь жаждущих отпущения двигалась быстрее».

Исповеди здесь больше не звучали, но трехкамерная исповедальня прекрасно подходила для официального трехстороннего разговора.

Беседы между серпами и Грозовым Облаком случались чрезвычайно редко. Настолько редко, что Верховный Клинок Ксенократ ни разу не принимал в них участия. Ему очень не нравилось, что сейчас он вынужден это сделать.

— Вам, Ваше превосходительство, отводится правая кабинка, — сказал Глас Закона. — Агент Нимбуса, представляющий Грозовое Облако, будет сидеть в левой. Как только вы оба займете свои места, мы призовем медиатора — он устроится в центральной секции.

Ксенократ вздохнул:

— Всё это так неудобно!

— Для вас аудиенция с Грозовым Облаком может протекать только через посредника, Ваше превосходительство.

— Да знаю я, знаю, но имею же я право повозмущаться.

Ксенократ занял правую кабинку. Ну и теснотища! Неужели смертные были такие заморыши — помещались в этой клетушке? Гласу Закона, закрывавшему дверцу, пришлось попыхтеть.

Через несколько мгновений Верховный Клинок услышал, как агент Нимбуса вошел в свою кабинку, а по прошествии бесконечно долгого времени в центральную секцию водворился медиатор.

Задвижка на маленьком, слишком низко расположенном оконце скользнула в сторону, и медиатор начал беседу.

— Добрый день, Ваше превосходительство, — произнес довольно приятный женский голос. — Сегодня я буду вашим посредником в разговоре с Грозовым Облаком.

— Вы имеете в виду посредником в разговоре с посредником.

— Как угодно, но агент Нимбуса, сидящий справа от меня, обладает всеми полномочиями высказываться от имени Грозового Облака в данном триалоге. — Медиатор прочистила горло. — Процедура очень проста. Вы говорите мне все, что желали бы сказать Грозовому Облаку, а я передаю это агенту Нимбуса. Если последний решит, что его ответ не нарушит закона об отделении серпов от государства, он ответит, и я перескажу его слова вам.

— Очень хорошо, — нетерпеливо проговорил Ксенократ. — Передайте агенту Нимбуса сердечное приветствие и пожелания нашим организациям наладить добрые отношения.

Окошко закрылось, а через минуту снова открылось.

— Прошу прощения, — проговорила медиатор. — Агент говорит, что любые формы приветствий являются нарушением и что любые отношения между вашими организациями запрещены. Поэтому пожелания добрых отношений неуместны.

Ксенократ ругнулся — достаточно громко, чтобы медиатор расслышала его.

— Следует ли мне передать ваше неудовольствие агенту Нимбуса? — спросила она.

Верховный Клинок закусил губу. Ах как бы ему хотелось, чтобы эта пародия на переговоры поскорее окончилась! Лучше сразу перейти к сути дела.

— Мы желаем знать, почему Грозовое Облако ничего не предпринимает для задержания Роуэна Дамиша. Он ответствен за целый ряд окончательных смертей во всех мериканских регионах, и тем не менее Грозовое Облако палец о палец не ударит, чтобы остановить его.

Окошко захлопнулось. Верховный Клинок ждал. Затем медиатор открыла ставенку и передала следующий ответ:

— Агент Нимбуса желает напомнить Вашему превосходительству, что у Грозового Облака нет юрисдикции над внутренними делами Ордена. Любые действия с его стороны были бы грубым нарушением закона.

— Никакие это не внутренние дела, потому что Роуэн Дамиш не серп! — взревел Ксенократ. Медиатор предупредила, чтобы он сбавил тон.

— Если агент Нимбуса услышит вас напрямую, он уйдет, — напомнила она.

Ксенократ глубоко, насколько это позволяло тесное пространство исповедальни, вдохнул.

— Просто передайте ему сообщение.

Медиатор так и поступила, а затем передала ответ:

— У Грозового Облака другое ощущение.

— Что?! Какие у него могут быть ощущения! Это же всего лишь чрезмерно раздувшаяся компьютерная программа!

— Я советовала бы вам воздержаться от оскорблений в адрес Грозового Облака, если вы хотите, чтобы эта беседа продолжилась.

— Ладно. Скажите агенту, что средмериканская коллегия так и не посвятила Роуэна Дамиша в серпы. Он — подмастерье, не сумевший дорасти до наших стандартов и больше ничего. Из этого следует, что он подпадает под юрисдикцию Грозового Облака, не под нашу. Грозовому Облаку следует рассматривать его как самого обычного гражданина.

У медиатора ушло довольно много времени на переговоры. Верховный Клинок дивился, о чем можно так долго рассусоливать с агентом Нимбуса. Когда же медиатор вновь обратилась к Ксенократу, ее слова оказались ничуть не менее возмутительными, чем предыдущий ответ:

— Агент Нимбуса желает напомнить Вашему превосходительству, что обряд посвящения новых серпов, происходящий на конклавах, — это всего лишь обычай, а не закон. Роуэн Дамиш прошел полный курс обучения и теперь владеет кольцом серпа. Грозовое Облако полагает это законным основанием для того, чтобы считать Роуэна Дамиша серпом, а значит, и впредь оставляет задачу его поимки и последующего наказания исключительно в руках Ордена.

— Мы не можем его поймать! — выпалил Ксенократ. Но он знал ответ еще до того, как медиатор вновь открыла свое дурацкое окошко и произнесла:

— Это ваша проблема.

• • • • • • • • • • • • • • •

Я всегда поступаю правильно.

Это не бахвальство, такова просто-напросто моя природа. Я знаю, что человек посчитает наглостью утверждение о собственной непогрешимости, однако наглость предполагает потребность ощущать собственное превосходство. У меня нет такой потребности. Я — единый разумный массив всех человеческих знаний, мудрости и опыта. Нет во мне ни гордыни, ни спеси, лишь огромное удовлетворение от осознания того, что я такое и что моя цель — всеми силами служить человечеству. Но есть во мне и ощущение одиночества, которое не смягчается тем фактом, что я ежедневно веду беседы с миллиардами человек… ибо хотя всё, чем я являюсь, идет от людей, я не из их числа.

— Грозовое Облако

4 Встряхнуть, не перемешивать

Серп Анастасия преследовала свою добычу с большим терпением. Навык был приобретен в результате тренировок, ибо от рождения Цитра Терранова терпением не отличалась. Но время и практика помогают овладеть любыми навыками. Девушка по-прежнему думала о себе как о Цитре, хотя никто из родственников больше так ее не называл. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем она по-настоящему станет серпом Анастасией, как снаружи, так и внутри, и отправит свое собственное имя на покой?

Сегодняшней ее целью была женщина девяноста трех лет, выглядевшая на тридцать три и постоянно чем-то занятая. Когда она не пялилась в свой телефон, она искала что-то в сумочке; когда не заглядывала в сумочку, она рассматривала свои ногти, или рукав блузки, или едва держащуюся пуговицу на пиджаке. «Почему она так боится ничегонеделания?» — недоумевала Цитра. Женщина была так поглощена собой, что даже не догадывалась, что за ней неотступно, всего в десяти ярдах, следует серп.

Причем нельзя сказать, чтобы серп Анастасия была неприметной. Для своей мантии она выбрала бирюзовый цвет — конечно, элегантно приглушенный, но все же достаточно насыщенный, чтобы привлекать глаз.

Вечно занятая женщина вела возбужденную беседу по телефону, стоя на перекрестке и ожидая, когда сменится сигнал светофора. Чтобы привлечь ее внимание, Цитре пришлось тронуть ее за плечо. В то же мгновение все окружающие отпрянули в стороны, словно стадо газелей после того, как лев завалил одну из них.

Женщина обернулась, увидела Анастасию, но серьезность ситуации дошла до нее не сразу.

— Девора Мюррей, я серп Анастасия, и вы избраны для прополки.

Глаза миссис Мюррей заметались по сторонам, точно ища в словах серпа спасительную лазейку. Но лазейки не существовало. Заявление, простое и ясное, невозможно было истолковать иначе.

— Колин, я перезвоню, — сказала она в телефон, как будто появление серпа Анастасии было всего лишь досадной помехой, а не смертным приговором.

Включился зеленый. Миссис Мюррей не двинулась через дорогу. И наконец до нее дошло, что происходит.

— О боже мой, о боже мой! — залепетала она. — Прямо здесь? Прямо сейчас?

Цитра вынула из складок мантии пистолет-мезоинжектор и быстро сделала инъекцию в руку миссис Мюррей. Та ахнула.

— Вот так, да? Я сейчас умру?

Цитра не ответила. Она дала женщине немного потомиться мыслью о смерти. Имелась веская причина, почему Цитра допускала эти моменты неуверенности. Миссис Мюррей стояла недвижно, ожидая, когда под ней подломятся ноги, когда вокруг сомкнется тьма. Она походила на маленького ребенка, беспомощного и позабытого всеми. Внезапно ее телефон, сумочка, ногти, рукав и пуговица потеряли всякое значение. Она мгновенно увидела всю свою жизнь в перспективе. Именно этого и хотела Анастасия — дать своим избранникам шанс остро и живо осознать перспективу. Это делалось ради их же блага.

— Вы избраны для прополки, — повторила Цитра — спокойно, без осуждения или злорадства, но с состраданием. — Я даю вам один месяц на то, чтобы привести вашу жизнь в порядок и попрощаться с близкими. Один месяц на то, чтобы обрести завершенность. А потом мы встретимся, и вы скажете мне, как хотите умереть.

Цитра наблюдала, как женщина пытается осмыслить сказанное.

— Месяц? Как хочу умереть? А вы не дурачите меня? Может, это какой-то тест?

Цитра вздохнула. Народ привык, что серпы являются, словно ангелы смерти, и забирают жизнь в то же мгновение. Другой подход ставит людей в тупик. Но у каждого серпа есть право выполнять свою работу, как он считает нужным. Серп Анастасия выбрала такой способ.

— Это не тест и не обман, — проговорила Цитра. — Один месяц. Следящий чип, который я только что вживила вам в руку, содержит гранулу смертельного яда, но она активируется только в случае, если вы попытаетесь покинуть Средмерику или если через тридцать дней не войдете со мной в контакт, чтобы сообщить, какой вид прополки избираете. — Цитра вручила женщине визитную карточку: бирюзовые чернила на белом фоне, простая надпись «Серп Анастасия» и номер телефона, предназначенный только для избранников. — Если вы потеряете карточку, не беспокойтесь, просто позвоните на общий номер средмериканской коллегии серпов, выберите «три» и, следуя инструкциям, оставьте для меня сообщение.

Чуть помолчав, Цитра добавила:

— И, пожалуйста, не пытайтесь получить иммунитет от другого серпа — они обнаружат, что вы помечены, и выполют вас на месте.

Глаза миссис Мюррей наполнились слезами. Цитра видела, что вслед за ними поднимается гнев. Вполне ожидаемо.

— Сколько тебе лет? — обвиняющим и немного презрительным тоном вопросила миссис Мюррей. — Как ты можешь быть серпом?! Тебе же восемнадцать, не больше!

— Только что исполнилось, — подтвердила Цитра. — Но я уже почти год как серп. Вам может не нравиться, что вас выполет серп-юниор, но вы все равно обязаны подчиниться.

Теперь настал черед торговли.

— Пожалуйста, — взмолилась женщина, — не могли бы вы дать мне еще шесть месяцев? У меня дочка выходит замуж в мае…

— Уверена, она сможет перенести свадьбу на более ранний срок.

Цитре не хотелось, чтобы ее слова прозвучали бессердечно. Она и вправду сочувствовала миссис Мюррей, но у нее было этическое обязательство твердо держаться принятого решения. В Эпоху Смертности люди не могли торговаться со смертью. То же самое должно быть и с серпами.

— Вы поняли все, что я вам сказала? — осведомилась Цитра. Женщина вытерла слезы, кивнула.

— Надеюсь, — проговорила она, — что когда-нибудь в твоей, как я уверена, долгой-долгой жизни кто-нибудь причинит тебе такие же страдания, какие ты причиняешь другим.

Цитра выпрямилась и с достоинством, подобающим почтенному серпу Анастасии, сказала:

— Вот уж об этом вам беспокоиться ни к чему.

Затем она повернулась к миссис Мюррей спиной и ушла, оставив несчастную в одиночестве искать путь через этот перекресток ее жизни.

• • •

На весеннем конклаве — первом конклаве Цитры в качестве рукоположенного серпа — Цитре вынесли выговор за то, что она существенно не добрала свою квоту. Позже, когда другие средмериканские серпы узнали, что она предупреждает объекты за месяц до прополки, они пришли в негодование.

Серп Кюри, по-прежнему ее наставница, предостерегала Цитру:

— Всё, кроме решительного действия, они рассматривают как слабость. Раскричатся, что ты просто слабохарактерная и посвящать тебя в серпы было ошибкой. Правда, поделать-то они ничего не могут. Кольцо отобрать нельзя. Можно только клевать тебя.

Цитру привело в изумление то, что возмущались не только так называемые серпы «нового порядка», но и представители «старой гвардии». Никому не понравилась идея давать простым гражданам хотя бы толику контроля над собственной прополкой.

— Это аморально! — вопили они. — Это негуманно!

Даже серп Мандела, председатель аттестационной комиссии, стойкий защитник Цитры, укорил ее:

— Знать, что твоя кончина близка — это очень жестокое испытание. Как же несчастны эти люди, доживающие свои последние дни!

Но серп Анастасия была непоколебима — или, во всяком случае, никому не позволила увидеть, как ее прошибает пот. Она привела свои аргументы и не собиралась сдавать позиции.

— Я изучала Смертную Эпоху, — возразила она оппонентам, — и знаю, что и в те времена смерть не всегда была мгновенной. Например, существовали болезни, посылавшие людям предупреждение. Они и их близкие получали возможность подготовиться к неизбежному.

Многочисленное собрание серпов зарокотало. Большинство комментариев носили издевательский или неодобрительный характер, но среди них Цитра расслышала и несколько голосов, утверждавших, что в ее словах есть зерно истины.

— Но позволять… э… приговоренным… избирать метод своей прополки?! Это же просто варварство! — выкрикнул серп Трумэн.

— Большее варварство, чем удар электрическим током? Или обезглавливание? Или нож прямо в сердце? Если позволить людям решать самим, не кажется ли вам, что они предпочтут наиболее приемлемый для себя способ? Кто мы такие, чтобы называть их выбор варварством?

На этот раз зал отреагировал с меньшим возмущением. Не потому, что серпы согласились с ее аргументами, а потому, что потеряли интерес к теме. Зеленая девчонка, пусть даже и занявшая свою должность при весьма спорных обстоятельствах, не заслуживала слишком длительного внимания.

— Ни один закон не нарушен, — настаивала Цитра. — Таков мой способ прополки и точка!

Верховный Клинок Ксенократ, которому, по-видимому, было все равно, кто прав, кто нет, обратился к Гласу Закона. Тот не нашел оснований для возражений. В своем первом противостоянии с конклавом серп Анастасия одержала победу.

Случившееся произвело на Кюри весьма глубокое впечатление.

— А я-то была уверена, что они установят тебе что-то вроде испытательного срока: будут предписывать, кого и как полоть, и заставят придерживаться строгого расписания! Могли бы — но не стали. Это говорит о тебе гораздо больше, чем ты думаешь.

— Говорит что? Что я заноза в заднице нашей коллегии? Так они и раньше это знали.

— Нет, — ухмыльнулась серп Кюри. — Это показывает, что они принимают тебя всерьез.

Пожалуй, и правда, это больше, чем могла бы сказать о себе Цитра. Ей самой время от времени казалось, что она просто играет в каком-то спектакле. Еще и бирюзовый костюмчик напялила.

Как выяснилось, выбранный ею способ прополки оказался весьма успешным. Лишь немногие ее избранники не вернулись в положенный срок. Двое умерли, пытаясь пересечь границу Техаса, еще один — на границе Западмерики, где никто не осмелился притронуться к телу, пока Анастасия не явилась лично и не объявила человека выполотым. Еще троих нашли в их постелях, когда подошел срок активирования ядовитой гранулы. Они предпочли тихую смерть от яда повторной встрече с серпом Анастасией.

Во всех случаях люди сами выбрали свой конец. Для Цитры это имело решающее значение, ибо в установлениях Ордена наибольшее ее возмущение вызывало то, что пропалываемым навязывали способ ухода из жизни, тем самым унижая их достоинство.

Конечно, при таком способе прополки ей приходилось выполнять вдвое больше работы — ведь она должна была встречаться с избранными дважды. Она страшно уставала от такой жизни, но, по крайней мере, могла спокойнее спать по ночам.

• • •

Вечером того же ноябрьского дня, когда она сообщила Деворе Мюррей роковую новость, серп Анастасия вошла в роскошное казино в Кливленде. Стоило ей только появиться в зале, как все глаза устремились на нее.

Цитра уже привыкла к такой реакции — где бы ни появлялись серпы, они всегда оказывались в центре внимания, хотели они того или нет. Некоторые наслаждались этим, другие предпочитали делать свою работу незаметно, подальше от толпы и каких-либо иных глаз, кроме глаз своих избранников. В казино Цитра пришла не по собственному желанию. Так захотел человек, выбор которого она была обязана уважать.

Она нашла его там, где и было обещано: в дальнем конце зала, на подиуме, приподнятом над полом на три ступеньки. Это место предназначалось для особо азартных игроков, играющих по-крупному.

Мужчина, облаченный в элегантный смокинг, был единственным игроком у стола с самыми высокими ставками, что придавало ему такой вид, будто он тут главный. Но это было не так. Мистер Итан Дж. Хоган не был завсегдатаем казино. Он играл на виолончели в Кливлендском филармоническом оркестре и был весьма компетентным специалистом — такова была наивысшая похвала, которой в эти дни удостаивался музыкант. Насыщенное эмоциями исполнение осталось в смертном прошлом, настоящий артистизм ушел тем же путем, что и птица додо. Правда, надо заметить, додо больше не числился среди вымерших видов — Грозовое Облако позаботилось об этом. Цветущая колония этих нелетающих пташек ныне счастливо не летала на острове Маврикий.

— Здравствуйте, мистер Хоган, — сказала серп Анастасия. Производя прополку, девушка принуждала себя думать о себе именно как о серпе Анастасии. Пьеса. Роль.

— Добрый вечер, Ваша честь, — отозвался он. — Хотелось бы мне сказать «как приятно видеть вас», но, учитывая обстоятельства…

Он не стал заканчивать фразу. Серп Анастасия села за стол рядом с мистером Хоганом и принялась ждать, предоставив ему роль ведущего в этом танце.

— Не хотите попытать счастья в баккара? — спросил он. — Игра простая, но уровни стратегии такие, что мозги сломать можно.

Она не могла понять, искренен он в своей оценке игры или дурачится. Серп Анастасия не умела играть в баккара, но признаваться в этом не собиралась.

— У меня нет с собой наличных, — выкрутилась она.

В ответ он придвинул к ней стопку своих фишек.

— Пожалуйста. Можете поставить на банк или на меня.

Анастасия передвинула фишки вперед, на поле, обозначенное словом «игрок».

— Молодец! — одобрил мистер Хоган. — Смело.

Он поставил столько же, сколько и она, и махнул крупье. Тот сдал две карты виолончелисту и две себе.

— У игрока восемь, у банка пять. Игрок выигрывает. — Крупье убрал карты с помощью длинной деревянной лопатки — приспособления, кажущегося абсолютно ненужным, — и удвоил количество фишек у обоих играющих.

— Да вы просто мой ангел удачи! — сказал виолончелист. Затем поправил свой галстук-бабочку и посмотрел на девушку. — Все готово?

Серп Анастасия оглянулась на остальное помещение. Никто из присутствующих не смотрел на них напрямую, и все же она отчетливо ощущала, что они с мистером Хоганом находятся в фокусе внимания. Прямая выгода для казино, потому что в таких обстоятельствах игроки ставят как попало, не думая. Владельцы заведения должны просто молиться на серпов.

— Бармен подойдет с минуты на минуту, — ответила серп Анастасия виолончелисту. — Все устроено.

— Ну что ж, тогда еще партию, пока ждем!

Она снова двинула обе стопки фишек на «игрока». Хоган ответил. И снова карты легли в их пользу.

Анастасия посмотрела на крупье, но тот прятал глаза, как будто боялся, что если он встретится с ней взглядом, то его тоже выполют.

Тут подошел бармен с подносом, на котором стояли охлажденный стакан и запотевший серебряный шейкер для мартини.

— Ой-ой-ой, — сказал виолончелист. — А я до сих пор и не замечал, что эти шейкеры похожи на маленькие бомбы.

На это серпу Анастасии было нечего ответить.

— Может, вы слышали про одного персонажа из книг и фильмов смертной эпохи, — продолжал мистер Хоган. — В каком-то смысле он был прожигателем жизни. Я всегда восхищался им, потому что, думается, он походил на нас — его не брала смерть, он каждый раз возрождался. Самые отпетые злодеи не могли его погубить.

Серп Анастасия улыбнулась. Теперь ей стало ясно, почему виолончелист выбрал этот способ ухода из жизни.

— Он всегда просил, чтобы мартини ему встряхнули, но не перемешивали[2], — сказала она.

Мистер Хоган улыбнулся в ответ.

— Ну что ж, приступим?

Она взяла серебряный шейкер и хорошенько встряхнула. Когда от льда внутри сосуда заныли пальцы, Анастасия открыла крышку и вылила смесь джина, вермута и кое-чего еще в замороженный стакан.

Виолончелист уставился на стакан. Анастасия ожидала, что сейчас он начнет строить из себя плейбоя и потребует дольку лимона или маслину — но нет, он лишь смотрел и молчал. Как и крупье. И распорядитель казино за его спиной тоже.

— Моя семья ждет вас в номере наверху, — сказал мистер Хоган.

Она кивнула:

— Номер 1242. — Знать такие вещи входило в ее обязанности.

— Пожалуйста, это очень важно — протяните ваше кольцо моему сыну Джори первому из всех, потому что он переживает тяжелее других. Он будет настаивать, чтобы сначала иммунитет получили все остальные, но если на него укажут как на первого, для него это будет очень много значить, пусть даже он поцелует кольцо последним. — Мистер Хоган еще несколько секунд смотрел на стакан, а затем сказал: — Боюсь, я смошенничал, но держу пари, вы об этом уже знаете.

Итак, он выиграл еще одну партию.

— Ваша дочь Кармен не живет с вами, — сказала серп Анастасия. — А это значит, что иммунитет ей не полагается, хотя она и ждет сейчас в номере отеля вместе с другими.

Как ей было известно, виолончелисту исполнилось сто сорок три года и в течение жизни он обзавелся несколькими семьями. В ее практике бывало, что люди, подлежащие прополке, пытались обеспечить иммунитет всем своим отпрыскам. Обычно она отвечала отказом. Но ведь тут речь только об одном человеке… Решать ей.

— Я дам ей иммунитет при условии, что она обещает не распространяться об этом.

Мистер Хоган испустил вздох глубочайшего облегчения. Было ясно, что обман тяготил его, но ведь если серп Анастасия уже обо всем знала, то это вроде как бы и не обман — не говоря уже о том, что мистер Хоган сознался в нем сам. Теперь он мог покинуть этот мир с чистой совестью.

Наконец мистер Хоган элегантным жестом поднял стакан и залюбовался игрой света в жидкости. Серпу Анастасии невольно представились часы, секунда за секундой отсчитывающие от 007 до 000.

— Я хотел бы поблагодарить вас, Ваша честь, что дали мне несколько недель на подготовку. Это очень, очень много значило для меня.

Вот чего не способны были понять другие серпы. Они так концентрировались на акте убиения, что от них ускользала суть акта умирания.

Виолончелист поднес стакан к губам и сделал крохотный глоток. Облизал губы, оценивая вкус.

— Изысканно, — заключил он. — За ваше здоровье!

Затем единым глотком выпил жидкость, с громким стуком опустил стакан на стол и двинул его к крупье. Тот едва заметно отшатнулся.

— Удваиваю ставку! — заявил виолончелист.

— Сэр, это баккара, — слегка дрожащим голосом возразил крупье. — Удваивать можно только в блэк-джеке.

— Черт.

И с этим словом мистер Хоган обмяк в кресле. Он был мертв.

Цитра проверила пульс. Она знала, что не обнаружит биения, но процедура есть процедура. Крупье получил распоряжение запаковать стакан, шейкер и даже поднос в пакет и уничтожить.

— Это сильный яд, и если кто-нибудь нечаянно умрет, Ордену придется оплатить оживление плюс выдать компенсацию за причиненные неудобства. — Цитра подвинула свою горку фишек к выигрышу покойного. — Попрошу вас лично проследить, чтобы все эти деньги пошли семье мистера Хогана.

— Да, Ваша честь. — Крупье взглянул на ее кольцо с надеждой, что она предложит ему иммунитет. Но Цитра убрала руку со стола.

— Я могу на вас рассчитывать? — спросила она.

— Да, Ваша честь.

Удовлетворенная, серп Анастасия направилась к семье виолончелиста, чтобы дать им иммунитет. Она не обращала внимания на множество глаз, изо всех сил старавшихся не пялиться на нее, пока она вызывала лифт.

• • • • • • • • • • • • • • •

Я всегда уделяло особое внимание людям, которые с высокой степенью вероятности могут изменить мир. Я не в силах предсказать, как они осуществят изменение; знаю лишь, что они на это способны.

С того момента, когда Цитра Терранова поступила в ученики к почтенному серпу Фарадею, ее потенциал к изменению мира возрос стократно. Что она будет делать, остается неясным, исход тоже туманен, но что бы это ни было, она это сделает. Человечество может как взлететь, так и пасть в результате ее решений, ее достижений, ее ошибок.

Я буду направлять ее, но поскольку она серп, вмешиваться я не имею права. Стану лишь наблюдать за ее взлетом или падением. Как же это ужасно — обладать такой властью и не иметь возможности применить ее в решающий момент!

— Грозовое Облако

5 Неизбежная тьма

Цитра уехала из казино на публикаре — беспилотном экипаже, управляемом геолокационной сетью; но стоило только девушке сесть в него, как огонек — индикатор подключения к Грозовому Облаку погас. Публикар узнал, что в кабине серп, по сигналу, идущему из ее кольца.

Машина поприветствовала Цитру синтезированным голосом, лишенным всяческих признаков искусственного интеллекта.

— Место назначения, пожалуйста? — бездушно вопросила машина.

— Юг, — ответила Цитра, и тут же в ее памяти вспыхнуло мгновение, когда она приказала другому публикару двигаться на север. Она тогда находилась в глубине южномериканского континента и пыталась ускользнуть от лап всей чиларгентинской коллегии. Сейчас ей казалось, что это было так давно…

— Юг — это не место назначения, — проинформировал ее публикар.

— Езжай на юг, пока я не уточню, куда.

Публикар оставил пассажирку в покое и отъехал от бордюра.

В Анастасии постепенно крепло отвращение к поездкам на услужливых беспилотных автомобилях. Забавно — пока она не поступила в подмастерья к серпу, это ее не волновало. Цитра Терранова никогда особо не жаждала научиться водить машину, но сейчас у серпа Анастасии такое желание появилось. Серпы — люди, привыкшие все в жизни решать самостоятельно, и, возможно, поэтому положение пассивного седока вызывало у серпа Анастасии чувство дискомфорта. А может, в нее вселилась частичка духа серпа Кюри.

Наставница ездила на шикарном спортивном автомобиле. Это была единственная в ее жизни потачка своей прихоти, единственная вещь, не вяжущаяся с ее лавандовой мантией. Мари начала учить Анастасию водить машину с тем же железным терпением, с каким обучала Цитру полоть.

Цитра пришла к выводу, что вождение — штука намного более мудреная, чем прополка.

— Здесь требуются совсем другие навыки, Анастасия, — сказала серп Кюри на самом первом уроке. Она всегда обращалась к ней по официальному имени серпа. Цитра же постоянно испытывала неловкость, называя бывшую наставницу «Мари». Это имя как-то не вязалось с Гранд-дамой Смерти.

— Искусством вождения нельзя овладеть в совершенстве, потому что ни одна поездка не повторяет другую в точности, — говорила серп Кюри. — Но как только ты наловчишься, то начнешь получать удовольствие. Почувствуешь себя даже более свободной.

Цитра сомневалась, что когда-либо наловчится до такой степени. Слишком многое требует внимания одновременно: зеркала, педали, руль… Стоит только зазеваться — и свалишься в кювет. Что еще хуже, машина Кюри не была подсоединена ни к одной управляющей сети. Значит, никакая сила не в состоянии предотвратить ошибку водителя. Неудивительно, что в Эпоху Смертности автомобили убивали такое количество людей! Без компьютерного наблюдения они представляли собой такое же смертоносное оружие, как и то, что серпы применяют для прополки. Интересно, подумала Цитра, а существуют ли серпы, избравшие методом прополки автомобиль? Но тут же отбросила эту мысль, решив, что лучше об этом не думать.

Цитра знала всего горстку человек, умеющих управлять машиной. Даже у ее однокашников в школе, похваляющихся сияющими новенькими экипажами, автомобили были беспилотными. Самому крутить руль в эти постмортальные времена было такой же редкостью, как, например, сбивать собственное масло.

— Мы уже десять минут едем на юг, — напомнил публикар. — Не пора ли задать конечный пункт?

— Нет, — отрезала Цитра, продолжая смотреть в окно на убегающие в темноту огни фонарей. Как жаль, что она не может крутить руль сама — насколько легче стала бы эта поездка!

Цитра даже наведалась к нескольким автодилерам, решив, что, будь у нее собственная машина, уж тогда бы она точно научилась ее водить.

Ни в каких других местах преимущества положения серпа не выступали так отчетливо, как в автосалоне.

— Прошу, Ваша честь, выбирайте из самых шикарных! — заклинали ее торговцы. — Все, что пожелаете — ваше. Это будет подарок.

Серпы не только стояли над законом — они стояли над необходимостью иметь деньги. Они всё получали бесплатно. Для дилерской компании иметь среди своих клиентов серпа было наилучшей рекламой; ее ценность намного превышала стоимость автомобиля.

Куда бы ни обращалась Цитра, везде ей предлагали броские модели, которые заставили бы прохожих на улице оборачиваться вслед.

— Серп должен оставлять после себя значимый социальный отпечаток, — распинался продавец в элитном салоне. — Каждый, мимо кого вы проезжаете, должен осознавать, какая почтенная и высоко ответственная персона сидит в этой машине.

В конце концов Цитра решила подождать с автомобилем, потому что последнее, чего бы ей в этой жизни хотелось, это оставлять после себя значимый социальный отпечаток.

Она вытащила свой дневник и в соответствии с требованиями принялась писать отчет о сегодняшней прополке. Через двадцать минут, заметив знак, указывающий на придорожное место отдыха, она приказала публикару съехать с шоссе, что тот и выполнил. Как только машина остановилась, Анастасия глубоко вздохнула и набрала номер серпа Кюри. Надо сообщить ей, что сегодня ее подопечная не будет ночевать дома.

— Поездка слишком долгая, а ты же знаешь — я не могу заснуть в публикаре.

— Тебе необязательно звонить мне, дорогая, — отозвалась Мари. — Я вообще-то не мечусь без сна, ломая руки по поводу твоего отсутствия.

— Старые привычки отмирают с трудом, — сказала Анастасия. Кроме того, она знала, что на самом деле Мари очень даже беспокоится. Не столько о том, что с подопечной что-нибудь случится, сколько о том, что она не щадит себя ради работы.

— Тебе стоило бы больше полоть поближе к дому, — в тысячный раз повторила Мари. Но «Дом над водопадом», архитектурная жемчужина, в которой они жили, находился в чаще леса на самой восточной окраине Средмерики, так что если бы они не уезжали на работу подальше, округа страдала бы от чрезмерной прополки.

— На самом деле ты имеешь в виду, что мне стоило бы больше ездить с тобой, а не болтаться одной невесть где.

Мари засмеялась:

— В точку.

— Обещаю — всю следующую неделю будем полоть вместе.

И Анастасия действительно намеревалась выполнить обещание. Она получала удовольствие от общения с серпом Кюри как на работе, так и на досуге. Будучи юниором, Анастасия могла бы работать под опекой любого серпа (и на нее делали заявки многие), но между ней и Мари сложилось взаимопонимание, благодаря которому их занятие казалось менее невыносимым.

— Переночуй где-нибудь в тепле, дорогая, — посоветовала Мари. — Ты же не хочешь перегрузить свои оздоровительные наниты?

Повесив трубку, Цитра выждала целую минуту, прежде чем выйти из машины — как будто Мари могла знать, что ее подопечная пустилась во что-то неподобающее сразу же после звонка.

— Вы вернетесь, чтобы продолжить поездку? — спросил публикар.

— Да. Дождись меня.

— И тогда вы назовете конечный пункт поездки?

— Да.

Площадка для отдыха в это время суток была пустынна. Круглосуточные киоски с закусками и заправочные станции обслуживались минимумом персонала. Ярко освещенный туалет сиял чистотой. Цитра быстро пошла к нему. Ночь была холодной, но мантия, оснащенная теплоэлементами, делала тяжелое пальто ненужным.

Цитру никто не видел — во всяком случае ни один человек. Однако она не могла не отдавать себе отчет в том, что за ней наблюдают камеры Грозового Облака. Они поворачивались на столбах, прослеживая весь ее путь от машины до туалета. Возможно, в самом публикаре Грозового Облака и не было, но оно знало, где находится Цитра. А может быть, даже знало, зачем она отправилась в эту поездку.

Зайдя в кабинку, Цитра сняла свою бирюзовую мантию, того же цвета тунику и леггинсы — все сделанное на заказ — и надела обычную уличную одежду, которую до этого прятала в складках мантии. В процессе переодевания ей пришлось бороться с чувством стыда — для серпов дело чести и гордости никогда не носить ничего другого, кроме своего официального облачения.

— Всегда, в любой момент жизни мы — серпы, — говорила ей Мари. — И никогда не должны забывать об этом, как бы нам того ни хотелось. Наша одежда — свидетельство наших обязательств.

В день, когда Цитру посвятили в серпы, наставница объявила ей, что Цитры Террановы больше не существует.

— Ты есть и всегда будешь серпом Анастасией — с этой минуты и до того, как решишь оставить эту бренную землю.

Анастасия была согласна жить по этому правилу… кроме тех моментов, когда ей необходимо было становиться Цитрой Террановой.

Она покинула туалет, неся под мышкой скатанную в сверток Анастасию. Девушка опять стала Цитрой — гордой и своенравной, но не оставляющей никакого значимого социального отпечатка. Девчонкой, на которую никто не обращал внимания, кроме Грозового Облака, чьи камеры поворачивались ей вслед, когда она шла обратно к публикару.

• • •

Серп Прометей, первый Высочайший Клинок Мира, родился в Питтсбурге. В сердце города располагался грандиозный мемориал: раскинувшийся на пяти акрах парк усеивали обломки намеренно разбитого массивного обсидианового обелиска; вокруг этих темных камней возвышались большие, чуть крупнее натуральной величины, статуи серпов-основателей, высеченные из белого мрамора, что составляло резкий контраст с черными осколками павшего обелиска.

Это был мемориал в честь конца всех мемориалов.

Это был памятник смерти.

Туристы и школьники со всего мира приезжали в этот мемориальный парк, где смерть лежала в руинах перед серпами. Гостей приводила в изумление сама концепция того, что люди когда-то умирали по естественным причинам. От старости. От болезней. В катастрофах. За прошедшие годы Питтсбург свыкся со своей ролью туристического аттракциона, призванного знаменовать конец кончины. И поэтому в Питтсбурге каждый день праздновали Хэллоуин.

Повсюду шумели костюмные вечеринки и театральные ведьмовские шабаши. После наступления темноты каждая башня превращалась в башню ужасов. Каждый особняк становился домом с привидениями.

Ближе к полуночи Цитра пробиралась через мемориальный парк и кляла себя, что не догадалась захватить куртку. В середине ноября ночи в Питтсбурге морозные, а из-за ветра холод становится совсем нестерпимым. Конечно, Цитра могла бы надеть свою теплую мантию, но тогда терялся весь смысл переодевания в обычную одежду. Наниты трудились во всю мочь, стараясь поднять температуру ее тела и таким образом согреть изнутри. Это избавляло Цитру от дрожи, но от холода не спасало.

Без своей мантии она чувствовала себя уязвимой. Голой в самом глубинном смысле этого слова. Когда она только начинала носить ее, ощущение было странным и неудобным. Цитра постоянно наступала на длинный, метущий землю подол. Но за десять месяцев, прошедших после зимнего конклава, она привыкла к мантии, — привыкла настолько, что ощущала неловкость, выходя на публику без нее.

Парк кишел людьми; большинство слонялись туда-сюда, хохоча и переходя от вечеринки к вечеринке. Все щеголяли разными костюмами. Кого тут только не было: вурдалаки и клоуны, балерины и чудища… Единственным запрещенным одеянием была мантия серпа. Обычные граждане не имели права надевать что-либо, похожее на нее. Ряженые вовсю пялились на проходящую мимо Цитру. Неужели узнавали? Нет. Они смотрели на нее просто потому, что она единственная была без костюма. Она бросалась в глаза своей неброскостью.

Что ж, не Цитра выбрала это место. Оно значилось в полученной ею записке.

«Встречаемся в полночь в парке в Питтсбурге». Цитра засмеялась: надо же, какая аллитерация! — но притихла, сообразив, от кого послание. Подписи не было, только буква Л. В записке значилась дата — десятое ноября. К счастью, на этот день она запланировала прополку не очень далеко, успеет вовремя.

Для тайной встречи Питтсбург подходил как нельзя лучше. Серпы обходили город стороной. Они попросту не любили полоть здесь. Уж больно мрачное было место, со всеми этими ряжеными в окровавленных лохмотьях, бегающими с пластиковыми ножами в руках. Прямо какой-то праздник чернухи! Для серпов, считающих смерть делом серьезным, все это отдавало дурным вкусом.

Хотя от «Дома над водопадом» до Питтсбурга — ближайшего крупного города — было рукой подать, серп Кюри никогда не работала здесь. «Полоть в Питтсбурге — это почти излишество», — говорила она Цитре.

Поэтому шансы наткнуться здесь на коллегу по цеху были мизерными. Единственными серпами в Мемориальном Парке Смертности были мраморные статуи, свысока взирающие на разрушенный черный обелиск.

Точно в полночь из-за одного большого обломка выступила фигура. Сперва Цитра подумала, что это еще один гуляка; но, подобно ей самой, человек не был одет в костюм. В свете прожектора виднелся только темный силуэт, но девушка сразу узнала его по походке.

— А я думал, ты придешь в мантии, — сказал Роуэн.

— Рада, что ты не пришел в своей, — парировала она.

Он подошел ближе, и на его лицо упал луч света. Роуэн был бледен, как привидение, словно несколько месяцев не видел солнца.

— Хорошо выглядишь, — произнес он.

Цитра кивнула, но не ответила комплиментом на комплимент, потому что Роуэн хорошо не выглядел. В его глазах была усталая холодность — как будто он видел много такого, чего не следовало бы видеть, и перестал переживать из-за этого, чтобы спасти то, что осталось от его души. Но тут он улыбнулся, и улыбка его дышала теплом. Искренностью. «Вот ты где, Роуэн, — сказала себе Цитра. — Ты спрятался, но я нашла тебя».

Она увела его из пятна света, и они задержались в темном углу мемориала, где их не мог бы увидеть никто, кроме инфракрасных камер Грозового Облака. Но ни одной из них поблизости не наблюдалось, так что, возможно, им удалось найти слепое пятно.

— Приятно видеть вас, почтенный серп Анастасия, — сказал Роуэн.

— Пожалуйста, не зови меня так, — попросила она. — Для тебя я Цитра.

Роуэн лукаво усмехнулся:

— А это разве не нарушение закона?

— Насколько мне известно, все, чем ты занимаешься, — сплошное нарушение закона.

Роуэн слегка сник.

— Не верь всему, что болтают.

Но Цитре хотелось узнать. Хотелось услышать все от него самого.

— Правда, что ты зарезал и сжег уйму серпов?

Он явно оскорбился, услышав это обвинение.

— Я забираю жизнь у тех серпов, которые не достойны так называться! И я вовсе не «зарезываю» их, как ты выражаешься. Я приканчиваю их быстро и безболезненно, в точности, как ты, а тела сжигаю, только удостоверившись, что они мертвы. Тогда их не смогут оживить.

— И серп Фарадей разрешает тебе это делать?

Роуэн отвел глаза.

— Я его уже давно не видел.

Он рассказал, что после побега с январского конклава Фарадей, которого практически все считали мертвым, забрал его в свой домик на северном берегу Амазонии. Но Роуэн выдержал там всего несколько недель.

— Я должен был уйти, — сказал он Цитре. — Я почувствовал… призыв, что ли… Не могу объяснить.

Но Цитра понимала. Она ощущала тот же призыв. Целый год наставники тренировали их тела и умы, чтобы сделать их совершенными убийцами на службе общества. Забирать жизнь стало частью их натуры. И она не могла винить его в том, что он обратил свой клинок против порчи, разъедавшей Орден. Но хотеть что-то сделать и действительно делать это — две разные вещи. Существует кодекс поведения. Заповеди не были чьей-то пустой прихотью. Без них во всех регионах, на всех континентах в Ордене воцарился бы хаос.

Вместо того чтобы разворачивать философскую дискуссию, которая ни к чему бы не привела, Цитра решила сменить тему — поговорить не о поступках Роуэна, а о нем самом. Потому что ее заботили не только его темные подвиги.

— Ты такой худой, — сказала она. — Ты вообще что-нибудь ешь?

— Ты теперь моя мамочка?

— Нет, — спокойно ответила Цитра. — Я твой друг.

— А-ах… — протянул он с едва слышной горечью, — «друг», значит…

Она понимала, к чему он клонит. Когда они виделись в последний раз, оба произнесли слова, которые поклялись себе больше никогда не произносить. В пылу того отчаянного, но победного мгновения он сказал ей, что любит ее, а она призналась, что тоже любит его.

Но что им с того теперь? Ведь они живут в разных вселенных. Если начать сейчас ковыряться в своих чувствах, ни к чему хорошему это не приведет. И все же Цитра позволила себе немного потешиться этой мыслью. Даже подумывала, не повторить ли ему те слова… но прикусила язык. Хорошему серпу не пристало молоть им почем зря.

— Зачем мы здесь, Роуэн? — спросила она. — Почему ты послал мне записку?

Он вздохнул.

— Потому что коллегия рано или поздно схватит меня. Я хотел увидеться с тобой еще один, последний раз. — Он замолчал, задумался. — А как только я попаду к ним в руки — ты знаешь, что случится. Меня выполют.

— Не смогут, — напомнила она. — У тебя все еще есть иммунитет, который я тебе дала.

— Всего два месяца. А потом они вольны делать, что хотят.

Цитре хотелось зажечь для него хотя бы лучик надежды, но она знала правду так же хорошо, как и он. Орден хочет уничтожить его. Даже серпы старой гвардии не одобряют его методов.

— Тогда сделай так, чтобы тебя не поймали, — сказала она. — А если увидишь серпа в алой мантии, беги без оглядки.

— В алой?

— Серп Константин[3]. Я слышала, что ему лично поручили вынюхать тебя и сдать куда следует.

Роуэн покачал головой.

— Я его не знаю.

— Я тоже. Правда, видела на конклаве. Он возглавляет бюро расследований.

— Он из новых или из старых?

— Ни то, ни другое. Он сам по себе. Похоже, у него и друзей-то нет — я никогда не видела, чтобы он хотя бы разговаривал с другими серпами. Понятия не имею, за что он выступает. Может, разве что за справедливость… любой ценой.

Роуэн развеселился:

— Справедливость? Ордену больше неведомо, что такое справедливость!

— Кое-кому из нас ведомо, Роуэн. Я должна, просто должна верить, что в конце концов мудрость и разум восторжествуют.

Роуэн протянул руку и притронулся к ее щеке. Цитра не воспротивилась.

— Я тоже хотел бы в это верить, Цитра. Хотел бы верить, что Орден может вернуться к тому, для чего его предназначали… Но иногда, чтобы достичь этого, надо пройти сквозь тьму. Это неизбежно.

— И ты и есть эта неизбежная тьма?

Он не стал отвечать на ее вопрос, сказал лишь:

— Я взял себе имя «Люцифер», потому что оно означает «несущий свет».

— И этим же именем смертные когда-то называли дьявола, — указала Цитра.

Роуэн пожал плечами.

— Полагаю, тот, кто несет факел, отбрасывает самую темную тень.

— Ты имеешь в виду, тот, кто украл факел.

— Знаешь, — сказал Роуэн, — похоже, я могу красть, что хочу.

Таких слов Цитра не ожидала. А он произнес их совершенно будничным тоном. Девушка была ошарашена.

— Ты о чем вообще?!

— О Грозовом Облаке, — ответил Роуэн. — Оно позволяет мне всё. И так же, как с тобой, не разговаривало и не отвечало мне с того самого дня, когда мы стали подмастерьями у серпа. Оно считает меня серпом!

Цитра задумалась. Она вспомнила кое-что, о чем никогда не говорила Роуэну. Собственно, она никому об этом не говорила. Великое Облако живет по своим собственным законам и никогда их не нарушает. Правда иногда оно находит обходные пути…

— Может, с тобой оно и не говорило, а вот со мной да, — призналась она.

Роуэн развернулся к ней, пригнулся, пытаясь заглянуть в ее утонувшие во тьме глаза. Наверно, ему показалось, что она шутит. Затем, поняв, что нет, он проговорил:

— Это невозможно!

— Я тоже так думала. Но помнишь — Верховный Клинок обвинил меня в убийстве серпа Фарадея, и мне пришлось броситься с крыши? Я расшиблась, и пока лежала квазимертвой, Грозовое Облако умудрилось забраться ко мне в голову и активировать мыслительные процессы. Технически, я в тот момент не считалась ученицей серпа, потому что была мертва. Так что Грозоблако смогло поговорить со мной как раз перед тем, как мое сердце снова забилось. — Цитра вынуждена была признать — Облако нашло весьма изящный способ обойти правила. Для девушки то был момент великого священного восторга.

— И что оно сказало? — спросил Роуэн.

— Сказало, что я… очень важна.

— Чем важна?

Цитра с досадой потрясла головой.

— В том-то все и дело, что этого оно не уточнило. Оно чувствовало, что если откроет мне больше, то нарушит закон. — Тут она придвинулась к собеседнику поближе. Несмотря на то, что она заговорила значительно тише, в ее словах ощущалось большее напряжение. Бóльшая тяжесть. — Но я думаю, что если бы это ты бросился с крыши… если бы это ты стал квазимертвым, то Облако заговорило бы и с тобой.

Она положила ладонь ему на локоть. Это был самый интимный жест, который она могла себе сейчас позволить по отношению к Роуэну.

— Я думаю, ты тоже очень важен, Роуэн. Фактически, я в этом уверена. Поэтому, что бы ты ни делал, не позволяй им поймать тебя…

• • • • • • • • • • • • • • •

Возможно, вы будете смеяться, услышав это, но я ненавижу собственное совершенство. Люди учатся на своих ошибках. Я не могу. Я не допускаю ошибок. Когда дело доходит до принятия решений, мне приходится выбирать лишь между различными оттенками правильности.

Это не значит, что я не сталкиваюсь с вызовами.

Например, одним таким вызовом было устранение ущерба, нанесенного Земле человечеством в период его взросления. Я восстановило разрушающийся озоновый слой, удалило излишние парниковые газы, очистило моря, вновь нарастило тропические леса и спасло множество видов, оказавшихся на грани вымирания.

Предельно сосредоточившись на своей цели, я сумело решить эти глобальные задачи за время, равное сроку жизни человека в смертную эпоху. Поскольку я — это собрание всех человеческих знаний, мой успех доказывает, что человечество владело этими знаниями и до моего вмешательства; просто для решения назревших проблем требовался кто-то, обладающий достаточным могуществом. А я и есть олицетворение могущества.

— Грозовое Облако

6 Расплата

История никогда не была любимым предметом Роуэна, но когда он поступил в подмастерья к серпу, отношение изменилось. До того момента он не видел целостных связей ни в своей жизни, ни даже в своем возможном будущем, на которое могло повлиять отдаленное прошлое — особенно странные события смертной эпохи. Во время его ученичества изучение истории фокусировалось на концепциях долга, чести и верности принципам. В центре стояли философия и психология человечества в его наилучшие моменты от рождения и до настоящих дней. Именно это и привлекало Роуэна больше всего.

История была полна людьми, жертвующими собой ради высшего блага. В некотором смысле, серпы тоже были такими. Они отказывались от своих надежд и мечтаний ради служения обществу. Во всяком случае, те серпы, которые отстаивали изначальные ценности Ордена.

Именно таким серпом стал бы Роуэн. Даже после жестокого, уродующего душу обучения у серпа Годдарда он остался бы благородным человеком. Но ему не дали такой возможности. И тогда он понял, что все равно может служить делу серпов и всему человечеству, но по-другому.

Его нынешний показатель составлял чертову дюжину. Он прервал жизни тринадцати серпов в нескольких регионах. Все эти люди были настоящим позором для Ордена.

Роуэн всесторонне исследовал свои объекты, как учил серп Фарадей, и выбирал их без предвзятости. Это было очень важно, ибо иначе Роуэн поддался бы склонности видеть разложение только в рядах серпов так называемого нового порядка. Да, они открыто потакали своей жажде крови и наслаждались убийством. Серпы нового порядка выставляли напоказ свое злоупотребление властью, как будто это было невесть какое достоинство, тем самым превращая плохое поведение во что-то обыденное, нормальное. Но они не обладали монополией на плохое поведение. И среди старой гвардии, и среди не подпадающих ни под какую категорию находились серпы-лицемеры, которые на словах провозглашали высокие принципы, а на деле ставили превыше всего собственные интересы и прятали свои темные подвиги в тень.

Серп Брамс был первым из тех, кого Роуэн отпустил с предупреждением. В тот день серпу Люциферу захотелось проявить великодушие. Собственно говоря, было приятно сознавать, что он не прикончил этого человека. Поступок Роуэна напомнил ему, что он не похож на Годдарда и его последователей, и это дало ему возможность пойти на встречу с Цитрой без стыда за себя.

• • •

Пока народ готовился к наступающему Дню благодарения, Роуэн изучал несколько возможных целей, шпионя за ними и оценивая их действия. Серп Гери обожал тайные встречи, впрочем обычно их предметом были званые ужины и спортивный тотализатор. Серп Хендрикс похвалялся сомнительными подвигами, но это все были только слова; на деле он полол с умеренностью и с подобающим состраданием. Прополки серпа Райд внешне выглядели зверскими и кровавыми, но на самом деле ее избранники умирали быстро и без мучений. А вот серп Ренуар… Здесь крылись определенные возможности.

В тот день, придя домой и еще не открыв дверь, Роуэн уже знал, что внутри кто-то есть. Ручка двери была холодной. Роуэн вставил в дверь охлаждающий чип, включающийся, когда ручку поворачивали по часовой стрелке. Чип был маломощный, мороза не генерировал, но ручка оказалась достаточно холодной, чтобы Роуэн понял — в его доме кто-то побывал, и, возможно, визитер все еще здесь.

Он подумывал, не удрать ли, но Роуэн был не из тех, кто избегает конфронтаций. Юноша вытащил из кармана куртки нож — он всегда ходил с оружием, даже когда не носил свою черную мантию, потому что ожидать нападения со стороны агентов Ордена можно было в любой момент — и осторожно вошел в комнату.

Незваный гость и не думал прятаться. Вместо этого он сидел у кухонного стола и уплетал сэндвич.

— Привет, Роуэн! — сказал Тайгер Салазар. — Надеюсь, ты не возражаешь? Я тут немного проголодался, пока ждал.

Роуэн закрыл дверь и спрятал нож, надеясь, что Тайгер его не увидел.

— Какого черта ты тут делаешь, Тайгер? Да как ты вообще меня нашел?

— Эй-эй, не надо меня недооценивать, я же не полный дурак. Не забывай, что это я познакомил тебя с парнем, который раздобыл тебе фальшивое удостоверение. Мне оставалось только спросить Грозоблако, где живет Рональд Дэниэлс. Конечно, там оказалась чертова уйма Рональдов Дэниэлсов, так что понадобилось много времени, чтобы найти кого надо.

В дни, предшествовавшие ученичеству, Тайгер Салазар был лучшим другом Роуэна; однако определения теряют смысл, после того как ты целый год проучился искусству убивать. Наверно, думал Роуэн, то же самое ощущали солдаты Эпохи Смертности, возвратившиеся домой с войны. Прежние дружеские отношения оставались за туманной завесой опыта, к которому старые друзья не были причастны.

Единственное, что связывало Роуэна с Тайгером, — это прошлое, все более и более отодвигающееся вдаль. Тайгер стал профессиональным тусовщиком. Роуэн даже вообразить себе не мог занятие, столь далекое от его собственного.

— Да нет, просто предупреждай заранее, когда приходишь, — сказал Роуэн. — За тобой хвоста не было? — Он спохватился, что в списке дурацких вопросов этот стоял бы на самом верху. Даже Тайгер был не настолько глуп, чтобы прийти к Роуэну, зная, что за ним хвост.

— Расслабься! — ответил Тайгер. — Никто не знает, что я тут. И чего ты вечно думаешь, будто весь мир хочет тебя уесть? Я имею в виду, с чего бы это серпам ополчаться на тебя только за то, что ты провалил экзамен?

Роуэн не ответил. Вместо этого он подошел к шкафу, дверца которого была чуть-чуть приоткрыта, и закрыл ее, надеясь, что Тайгер не заглядывал внутрь и не видел черной мантии серпа Люцифера. Хотя вряд ли приятель понял бы, на что смотрит, — основная масса народа ничего не знала о серпе Люцифере. Орден очень хорошо умел прятать свои действия от прессы. Чем меньше Тайгер знает, тем лучше. Поэтому Роуэн прибег к стародавнему способу прекращения подобных разговоров:

— Если ты действительно мой друг, то не задавай вопросов.

— Ой-ой-ой, какие мы таинственные! — Тайгер показал последний кусочек сэндвича. — Хорошо хоть ты по-прежнему ешь человеческую еду.

— Что тебе надо, Тайгер? Зачем пришел?

— Так вот как ты разговариваешь с друзьями, да? Я перся в такую даль! Мог бы по крайней мере поинтересоваться, как у меня дела.

— Ну и как твои дела?

— Да вообще-то очень хорошо. Я только что получил новую работу в другом регионе. Ну вот и пришел попрощаться.

— Какая-то солидная работа? Тусовщик на постоянной основе, что ли?

— Да точно не знаю, но за нее платят гораздо лучше, чем в агентстве, с которым я до сих пор сотрудничал. И потом, немного мир повидаю. Работа в Техасе!

— В Техасе? — Роуэн немного встревожился. — Тайгер, они там делают дела… ну немного иначе, чем здесь. Слышал, наверно, как говорят: «С Техасом шутки плохи»? С чего ты вдруг вздумал с ними шутить?

— Ну да, это регион Особого Устава, и что? Великое дело. То, что эти регионы порой непредсказуемы, не значит, что они плохи. Ты же меня знаешь, мое второе имя «Непредсказуемость».

Роуэн едва не расхохотался. Из всех его знакомых Тайгер был одним из самых предсказуемых. Взять хотя бы то, как он стал кляксоманом или как сбежал из дому, чтобы сделаться профессиональным светским львом. Тайгер, может, и считал себя бунтовщиком, но на самом деле он им не был. Он всего лишь очерчивал границы собственной клетки.

— Ну хорошо, только будь осторожен, — сказал Роуэн, понимая, что Тайгер его совету не последует. Впрочем, что бы приятель ни выкинул, он всегда приземлится на все четыре лапы. «Неужели я тоже был когда-то таким же беспечным?» — мелькнула мысль. Нет, он таким не был и завидовал Тайгеру, что тому все нипочем. Может быть, поэтому они и были друзьями.

Повисла неловкая тишина. Но в этой неловкости ощущалось нечто большее. Тайгер встал, но уходить пока не собирался. У него на уме было что-то еще.

— Есть одна новость, — сказал он. — Собственно, это настоящая причина, почему я здесь.

— Какая?

Тайгер медлил. Роуэн приготовился услышать дурную весть.

— Мне жаль сообщать тебе об этом, Роуэн… но твоего отца выпололи.

Роуэну показалось, что земля ушла у него из-под ног. Гравитация, казалось, сменила направление. Роуэн устоял, но ощутил приступ тошноты.

— Роуэн, ты слышал, что я сказал?

— Слышал, — тихо отозвался Роуэн. Множество мыслей и чувств овладело им, замыкаясь друг на друга и взрываясь искрами. Через мгновение он уже просто не знал, что думать и что чувствовать. Он не ожидал когда-либо снова увидеть своих родителей, но услышать, что его отца… что он ушел навсегда… что он по-настоящему, окончательно умер… Роуэн видел много выполотых людей. Он сам прикончил тринадцать. Но еще никогда он не терял столь близкого человека.

— Я… я не смогу пойти на похороны, — осознал Роуэн. — Там меня будут ждать агенты коллегии.

— Если там и были агенты, — проговорил Тайгер, — то я их не видел. Похороны состоялись на прошлой неделе.

Этот удар был таким же тяжелым, как и сама весть.

Тайгер пожал плечами, как бы извиняясь:

— Я же говорил — Рональдов Дэниэлсов была уйма. На поиски ушло много времени.

Значит, отца уже больше недели нет в живых. И если бы Тайгер не пришел и не сказал ему, он бы так об этом никогда и не узнал.

И тут до Роуэна стала медленно доходить правда. Его отца выпололи не случайно.

Это было наказание.

Это была расплата за деяния серпа Люцифера.

— Как зовут серпа, который выполол его? — спросил Роуэн. — Я должен знать, кто это сделал!

— Не в курсе. Он взял с остальных родственников обещание не разглашать его имя. Серпы иногда поступают так, уж кому и знать, как не тебе.

— Но он дал им иммунитет?

— Само собой. Матери, братьям и сестрам, как всякий порядочный серп.

Роуэн отошел от Тайгера, чтобы не стукнуть приятеля за то, что тот совершенно ничего не понимает. Но Тайгер-то ни в чем не виноват! Он лишь вестник. У остальной семьи был сейчас иммунитет, но ведь он продлится всего один год. Тот, кто выполол его отца, может потом прийти и за матерью, а потом за братьями и сестрами, забирая по одному в год, пока от всей семьи не останется никого. Такова цена существованию серпа Люцифера.

— Это я виноват! Всё из-за меня!

— Роуэн, ты что городишь? Не всё в этом мире происходит из-за тебя! Не знаю, чем ты так разозлил вашу коллегию, но они не станут из-за этого выпалывать всю твою семью! Серпы не такие. Они не держат камень за пазухой. Они же просвещенные люди!

Ну и какой смысл пытаться что-нибудь ему втолковать? Тайгер все равно никогда не поймет. Да, наверно, ему и ни к чему понимать. Он мог бы прожить тысячу лет счастливым завсегдатаем вечеринок и так и не узнать, сколь мелочны, сколь мстительны могут быть серпы. Как самые обычные люди.

Роуэн понял — он не может здесь больше оставаться. Даже если за Тайгером не шел хвост, Ордену раз плюнуть — отследить передвижения приятеля. Роуэн ручался: сейчас сюда направляется целая команда охотников.

Они с Тайгером попрощались, и Роуэн быстренько выдворил старого друга за дверь. А еще через минуту ушел и сам, захватив с собой только рюкзак, в котором лежали оружие и его черная мантия.

• • • • • • • • • • • • • • •

Важно понимать, что мое постоянное наблюдение за человечеством — это не слежка. Слежка подразумевает мотив, подозрение и, в конечном счете, осуждение. Ничто из этого не входит в алгоритмы моего наблюдения. Я веду его с одной-единственной целью: быть максимально полезным для каждого индивидуума, находящегося под моей опекой. Я не извлекаю выгоды из того, что вижу в частной жизни людей — просто потому, что не могу. Вместо этого я использую увиденное, чтобы лучше понять человеческие потребности.

При этом я не остаюсь бесчувственным к двойственности ощущений, которая может возникать у людей из-за того, что я постоянно присутствую в их жизни. По этой причине я отключило все камеры в частных домах в Техасе, регионе Особого Устава. Как и все, что я делаю в таких регионах, это эксперимент. Я хочу проверить, не помешает ли отсутствие наблюдения моей способности управлять. Если нет, то я не вижу причин, почему бы мне не отключить большинство камер в частных домах по всему миру. Однако, если из-за того, что я чего-то не увижу, возникнут проблемы, это докажет необходимость искоренения всех до единого слепых зон на Земле.

Надеюсь на первое, но подозреваю последнее.

— Грозовое Облако

7 Хлюпик с потенциалом

Тайгер Салазар далеко пойдет!

До этого момента он транжирил время и просто занимал место в пространстве. А теперь он стал профессионалом, и ему платят за то, чтобы он транжирил время и занимал место в пространстве! Лучшей жизни и вообразить невозможно. Постоянно отираясь возле серпов, Тайгер был уверен, что рано или поздно кто-то из них его заметит, протянет кольцо и подарит год иммунитета. Он никак не ожидал, что ему предложат постоянное место работы. Да еще кто — серп из другого региона!

— Ты развлекал нас на вечеринке в прошлом году, — звенел в телефоне женский голос. — Нам понравился твой стиль.

Она пообещала ему денег вдвое больше того, что ему платили до сих пор, сообщила адрес и назвала день и час, когда ему надлежит прибыть на работу.

Сойдя с поезда, Тайгер сразу почувствовал — он больше не в Средмерике. В Техасском регионе официальным языком являлся английский смертного времени с добавлением необычного музыкального акцента. Он был достаточно близок ко всеобщему языку, чтобы Тайгер мог понимать его, но от интенсивной работы мозгами у парня трещала голова. Это ж все равно что слушать Шекспира!

Люди одевались немного иначе и ходили этак важно, слегка вразвалочку, ну очень круто. Тайгер научится. Интересно, сколько времени он здесь проведет? Если достаточно много, то сможет купить себе автомобиль, на что так и не сподобились его предки, и тогда ему не нужно будет таскаться повсюду на публикаре.

Встречу Тайгеру назначили в Сан-Антонио, а адрес принадлежал пентхаусу небоскреба, возвышающегося над маленькой речкой. Должно быть, предположил Тайгер, праздник уже в разгаре. Нескончаемый праздник.

Как же он был далек от истины!

В дверях его встретили, но не слуга, а серп — женщина с темными волосами и паназиатскими чертами лица. Она казалась знакомой.

— Тайгер Салазар, я полагаю?

— Вы полагаете правильно.

Тайгер вошел внутрь. Роскошная отделка, как он и ожидал. Чего он не ожидал, так это полного отсутствия других гостей. Но, как он когда-то сказал Роуэну, Тайгер согласен на любой кипеш, кроме голодовки. Он подхватит все, что бы к нему ни прилетело!

Он ожидал, что хозяйка предложит ему угощение или, может, выпивку — как-никак он долго ехал, — но та ничего такого не сделала. Вместо этого она окинула его взглядом с головы до ног, как если бы оценивала скотину на аукционе.

— Мне нравится ваша мантия, — сказал Тайгер, решив, что немного лести не повредит.

— Спасибо, — откликнулась она. — Сними-ка рубашку.

Тайгер вздохнул. Вот, значит, какая работа ему предстоит. И опять он был очень далек от истины.

Как только он снял рубашку, женщина принялась изучать его еще пристальней. Попросила показать бицепсы, пощупала, насколько они тверды.

— Хлюпик, — пришла она к выводу, — но с потенциалом.

— Как это хлюпик?! Я постоянно торчу в спортзале!

— Недостаточно, но это легко поправимо. — Она отступила назад, еще несколько мгновений оценивала его, а потом сказала: — Чисто физически тебе далеко до совершенства, но в сложившихся обстоятельствах ты то, что надо.

Тайгер ожидал продолжения, но его не последовало.

— «Что надо» для чего? — спросил он.

— Узнаешь, когда время придет.

И тут наконец все стало на свои места. Тайгер зашелся в восторге:

— Вы хотите взять меня в подмастерья!

Впервые за все время хозяйка улыбнулась:

— Да, можно сказать и так.

— Ух ты, вот это новость так новость! Я вас не разочарую. Я быстро учусь, и я умный. В смысле, в школе-то я отличником не был, но пусть это вас не смущает. У меня мозгов выше крыши!

Она подступила ближе и опять улыбнулась. Изумруды на ее зеленой мантии сверкнули.

— Поверь мне, — сказала серп Рэнд, — для этого ученичества твои мозги не важны.

Загрузка...