Грозовое Облако

• • • • • • • • • • • • • • •

Остров Твердого Сердца, известный также как Твердыня, — это высочайшее достижение человеческой инженерии. И когда я говорю «человеческой», я подразумеваю именно это. Хотя строительство и велось по технологиям, разработанным мной, объект целиком спроектирован и выстроен людьми, без малейшего вмешательства с моей стороны. Полагаю, для серпов то, что они смогли собственными руками создать столь замечательное сооружение, является предметом гордости.

Как и следовало ожидать, Твердыня — монументальный памятник коллективному эго серпов. Это необязательно плохо. Следует кое-что сказать об архитектуре одушевленных существ — структурах, зачатых в горниле биологических страстей. Они обладают дерзкой чувственностью — впечатляющей, захватывающей дух, хотя и несколько агрессивной.

Плавучий город, расположенный в Атлантическом океане к юго-востоку от Саргассова моря и на полпути между Африкой и Мериками, больше похож на огромный корабль, чем на природный остров: округлый по форме, четырех километров в диаметре, полный сверкающих шпилей, роскошных парков и зрелищных водных аттракционов. Сверху остров походит на символ Ордена серпов: немигающий глаз между длинными изогнутыми лезвиями.

На Твердыне у меня нет камер. Это неизбежное следствие закона об отделении серпов от государства. Правда, по всей Атлантике у меня разбросаны буи с камерами, но ближайший из них находится в двадцати милях от Твердыни. Я вижу остров с расстояния. Поэтому я знаю лишь, что туда прибывает и что оттуда убывает.

— Грозовое Облако

39 Хищники за стеклом

Серпы Анастасия и Кюри прилетели на Твердыню в роскошном самолете, принадлежащем Ордену. Богатое убранство делало его больше похожим на элегантное шале, чем на самолет, — правда в форме трубы.

— Дар от одного авиастроителя, — объяснила серп Кюри. — Орден даже самолеты получает бесплатно.

Готовясь к посадке, самолет облетел плавучий остров, что дало Анастасии возможность полюбоваться ошеломляющим видом. Великолепные сады, здания из сверкающего хрусталя и ярко-белого титана. В центре острова располагалась огромная лагуна с выходом к морю — «око острова». Она служила портом для подводного транспорта и была забита прогулочными судами. В центре «ока», отделенный от всего остального, возвышался комплекс Всемирного Совета серпов. С окружающей «твердой землей» его соединяли три моста.

— Да это еще грандиознее, чем на фотографии! — прокомментировала Анастасия.

Серп Кюри перегнулась через нее, чтобы тоже выглянуть в иллюминатор.

— Сколько бы раз я сюда ни приезжала, Твердыня не перестает изумлять меня.

— И много раз ты здесь бывала?

— Пожалуй, больше десятка. В основном приезжала в отпуск. Это место замечательно тем, что здесь никто не смотрит на нас со страхом и неприязнью. Нас никто не боится. Заходя в помещение, мы не становимся немедленно центром всеобщего внимания. На Твердыне мы обычные люди.

Однако Анастасия подозревала, что даже здесь, на Твердыне, Гранд-дама Смерти — знаменитость не последнего порядка.

Самый высокий небоскреб, одиноко возвышающийся на предназначенном только для него холме, как объяснила серп Кюри, был Башней Основателей.

— Здесь находится Музей Ордена серпов, включающий в себя Хранилище Прошлого и Будущего, а также то самое сердце, в честь которого назван остров.

Но еще большее впечатление производили семь идентичных башен, равномерно расставленных вокруг центрального ока. По одной на каждого Великого Истребителя, их серпов-помощников и огромного штата сотрудников. Средоточие власти серпов представляло собой бюрократическую сеть, подобную сети Исполнительного Интерфейса, — только без Грозового Облака, обеспечивающего гладкое течение дел. А это значило, что на Твердыне все ползло со скоростью улитки, и список нерешенных вопросов был заполнен на много месяцев вперед. Только самые срочные дела помещались на верху списка — например, расследование событий вокруг выборов в Средмериканской коллегии. Анастасия даже слегка загордилась, узнав, что подняла такой ажиотаж, который потребовал немедленного внимания от Всемирного Совета серпов. А для Совета три месяца ожидания были все равно что скорость света.

— Твердыня открыта для всех серпов и их гостей, — объяснила ей серп Кюри. — Твоя семья даже могла бы жить здесь, если бы захотела.

Анастасия вообразила родителей и Бена в городе серпов, и от этой картины у нее разболелась голова.

По приземлении их встретил первый помощник Ксенократа серп Сенека, цвет мантии которого — бурый — резко контрастировал с ярким окружением. Интересно, думала Анастасия, скольких средмериканских серпов Ксенократ перетащил сюда? Троих помощников — это само собой. А еще кого? Если он забрал слишком многих, придется обучать новых подмастерьев, а это может повлечь за собой приток серпов нового порядка.

— Добро пожаловать на Остров Твердого Сердца, — сказал Сенека со своим обычным отсутствием энтузиазма. — Я провожу вас в отель.

Как и весь остров, отель был первоклассный, с полами из полированного малахита, высоченным хрустальным атриумом и огромной командой персонала, готового исполнить любую прихоть гостя.

— Прямо какой-то Изумрудный Город! — восхитилась Анастасия, припомнив детскую сказку из смертного времени.

— Да, — сказала серп Кюри с лукавой усмешкой. — И, представь себе, когда-то я красила радужки глаз под цвет своей мантии.

Сенека провел их мимо ресепшена, где образовалась целая очередь из нетерпеливых серпов-отпускников. Серп в мантии из белых перьев метал громы на головы нерасторопного персонала, который, по-видимому, не исполнял все его прихоти с подобающей скоростью. Некоторым серпам очень не нравится, когда они вдруг оказываются не в центре всеобщего внимания.

— Сюда, пожалуйста, — сказал Сенека. — Я пошлю коридорного за вашим багажом.

Именно здесь Анастасия заметила одну вещь, которая маячила на краю ее восприятия с самого прибытия на остров. Собственно, обратил на это ее внимание маленький мальчик, ждавший с родителями у лифта.

Он указал на одну из дверей лифта и спросил у матери:

— Мама, а что значит «не работает»?

— Это значит, что лифт сломался.

Но мальчик никак не мог взять этого в толк.

— А как лифт может сломаться?

Мать не нашлась что ответить, поэтому сунула мальчику какую-то вкусняшку, и тот забыл, о чем спрашивал.

Анастасии припомнилось их прибытие на остров. Самолету пришлось сделать несколько кругов, прежде чем сесть, — что-то случилось с системой управления воздушным движением. На боку публикара, ожидавшего у терминала, красовалась царапина. Анастасии еще никогда не доводилось видеть что-то подобное. А очередь в холле отеля! Девушка слышала, как один портье сказал, мол, у них компьютер «завис». Как компьютер может «зависнуть»? В мире, в котором жила Анастасия, все работало без сучка и задоринки. Об этом заботилось Грозовое Облако. Ни на чем никогда не появлялась табличка «Не работает», потому что как только что-либо переставало функционировать, немедленно появлялась ремонтная бригада. Ничто не оставалось неисправным настолько долго, чтобы потребовалось вешать табличку «Не работает».

— А ты что за серп? — поинтересовался малыш, правда, «серп» он произнес как «сеп». Наверно, они из Техаса, хотя и некоторые части Востмерики разговаривают с таким же приятным акцентом.

— Я серп Анастасия.

— А мой дядя почтенный сеп Говард Хьюз! — объявил мальчик. — Так что у нас иммунитет! Дядя проводит симфониум, как правильно делать прополку ножом Бови.

— Симпозиум, — тихонько поправила его мать.

— Я пользовалась ножом Боуи только один раз, — сообщила мальчику Анастасия.

— Тебе надо бы пользоваться им чаще, — откликнулся мальчик. — У него обоюдоострый кончик. Очень афиктивный!

— Да уж, — согласилась серп Кюри. — По крайней мере, более эффективный, чем эти лифты.

Мальчик начал рассекать ладонью воздух, словно ножом.

— Я тоже хочу стать сепом! — сказал он, из чего следовало, что он никогда им не станет — разве что серпы нового порядка захватят контроль в их регионе.

Прибыл лифт, и Анастасия двинулась к кабинке, но серп Сенека остановил ее.

— Этот идет вверх, — бесцветным голосом сказал он.

— А нам разве не наверх?

— Конечно нет.

Анастасия взглянула на серпа Кюри, которая вовсе не казалась удивленной.

— Они засовывают нас в подвал?!

Серп Сенека скривился и даже не удостоил Анастасию ответом.

— Ты забываешь, что мы на плавучем острове, — сказала серп Кюри. — Треть города лежит под водой.

Их номер-люкс находился на седьмом подводном уровне. В номере было огромное, от пола до потолка, окно, за которым носились разноцветные тропические рыбки. Вид был просто сногсшибательный. Вернее, был бы сногсшибательным, если бы окно не загораживала чья-то массивная фигура.

— А, наконец-то прибыли! — сказал Ксенократ, делая шаг навстречу, чтобы поздороваться.

Ни серп Кюри, ни Анастасия в особо дружественных отношениях с бывшим Верховным Клинком не состояли. Анастасия так до конца и не простила ему обвинение в убийстве серпа Фарадея. Но потребность в дипломатии сейчас была выше личных обид.

— Мы не ожидали, что вы встретите нас лично, Ваше высокопревосходительство, — ответила серп Кюри.

Он пожал им руки в своей обычной сердечной манере — двумя ладонями одновременно.

— Да… видите ли… мне нельзя пригласить вас в мой офис. Это могли бы расценить как фаворитизм в деле о выборах в Средмерике.

— Но вы же пришли сюда, — заметила Анастасия. — Означает ли это, что вы нас поддерживаете?

Ксенократ вздохнул.

— Увы, Высочайший Клинок Мира Кало попросила меня взять самоотвод. По ее мнению, я могу быть пристрастен… и боюсь, что она права. — Ксенократ внимательно посмотрел на серпа Кюри, и на мгновение им почудилось, будто он опустил свой щит. Похоже, сейчас он говорил искренне. — Мы с тобой, Мари, может и не всегда шли в ногу, но нет сомнений: Годдард — это катастрофа. Я искренне надеюсь, что ваше разбирательство закончится успешно, и хотя мне не позволено голосовать, я буду болеть за вас.

Что, мысленно добавила Анастасия, ничем не поможет делу. Об остальных шестерых Истребителях она знала только то, что ей поведала серп Кюри. Двое симпатизировали новому порядку, двое были его противниками, а двое оставшихся — темные лошадки. Расследование могло закончиться и так, и эдак.

Анастасия отвернулась от остальных серпов, привлеченная великолепным зрелищем за стеклом. Приятное отвлечение от реальности. Хорошо бы стать такой рыбкой: никаких тебе забот, кроме выживания и приспособления к стае. Существовать как часть целого, а не как изолированный индивидуум во враждебном мире.

— Впечатляюще, не правда ли? — спросил Ксенократ, подходя к ней. — Твердыня служит огромным искусственным рифом; а во всю морскую живность в радиусе двадцати миль вживлены наниты, что позволяет нам управлять ею. — Он снял со стены пульт. — Смотрите!

Он постучал пальцем по экрану, и разноцветные рыбки расплылись в стороны, словно открывая занавес. В следующий момент океан перед окном наполнился медузами, волнообразные, плавные движения которых навевали обманчивую умиротворенность.

— Вы можете менять живой вид за стеклом по своему желанию. — Ксенократ протянул Анастасии пульт. — Вот, попробуйте.

Она взяла пульт и разогнала медуз. Затем поискала в меню. Ага, вот оно. Сначала к окну приблизилась одна рифовая акула, затем другая, и еще, и еще, пока все пространство за стеклом не заполнилось морскими хищниками. Среди мельтешения возникла большая тигровая акула и проплыла мимо, глядя на зрителей бездушными глазами.

— Вот так, — сказала Анастасия. — Это зрелище гораздо больше соответствует нашей ситуации.

Великого Истребителя Ксенократа ее сарказм не развеселил.

— В излишнем оптимизме вас не обвинишь, мисс Терранова, — сказал он, намеренно употребляя ее «цивильное» имя — это было завуалированное оскорбление.

Он отвернулся от окна, за которым кишели акулы.

— Встретимся завтра на заседании. А пока вы можете осмотреть город — я организовал для вас индивидуальную экскурсию. На вечер вам зарезервированы лучшие места в оперу. Кажется, идет «Аида».

И хотя ни Анастасия, ни Мари не были в настроении для подобных развлечений, отказываться они не стали.

— Может, это как раз то, что нам нужно — отвлечься от забот, — проговорила Мари, как только Ксенократ ушел. А затем она забрала у Анастасии пульт и разогнала хищников за стеклом.

Вернувшись от Анастасии и Кюри, Его высокопревосходительство Великий Истребитель Ксенократ обозревал свои владения из пентхауса со стеклянными стенами и стеклянной крышей, расположенного на вершине Северо-Мериканской башни — резиденции Великого Истребителя. Пентхаус был одним из семи подобных апартаментов, расположенных на вершинах башен, окружающих центральную лагуну Твердыни. В лагуне кипела жизнь: прибывали и убывали субмарины класса люкс; водные такси перевозили пассажиров, сновали туда-сюда прогулочные яхты. Ксенократ увидел, как один из серпов-отпускников взгромоздился на гидроцикл прямо в своей мантии, что оказалось очень плохой идеей. Ткань, вздыбившаяся, словно водный парашют, сорвала серпа с гидроцикла, и он сверзился в воду. Идиот. Прямо проклятье какое-то, сколько в Ордене придурков! Может, они и светочи мудрости, но здравый смысл во многих из них даже не ночевал.

Через стеклянную крышу Ксенократа поджаривало солнце, и он позвал слугу, чтобы тот попробовал опустить заевшую маркизу. Вот вечно так — когда надо защититься от солнца, автоматика отказывает. Найти ремонтника было практически невозможно даже для Великого Истребителя.

— Никогда такого раньше не было! — уверял слуга. — Примерно с момента вашего прибытия начались всякие поломки. — Это прозвучало так, будто в заразившей машинерию инфекции сбоев виноват был не кто иной как сам Ксенократ.

Слуга достался ему по наследству от Великого Истребителя Хемингуэя. Требование самопрополки вместе с Истребителем касалось только серпов. Персонал оставался на месте. Это создавало впечатление преемственности, хотя, как подозревал Ксенократ, в конце концов ему придется всех заменить, иначе он не избавится от ощущения, будто слуги постоянно сравнивают его с бывшим хозяином.

— Какая глупость эти стеклянные крыши! — проворчал Ксенократ уже не в первый раз. — Так и чувствуешь себя словно в витрине, выставленный на обозрение пассажиров в самолетах и летунов на джет-ранцах.

— Да, зато хрустальные башни выглядят очень красиво, ведь правда?

Ксенократ издал негодующий рык.

— А разве не должно быть так: сначала функция, а форма потом?

— Не в Ордене серпов, — ответил слуга.

Итак, Ксенократ вознесся на сияющий пик мира. Он достиг кульминации своих жизненных амбиций. И однако, неожиданно для себя самого, он уже начал строить планы штурма следующей вершины. Придет день, и он станет Высочайшим Клинком Мира. Пусть даже ради этого ему придется ждать, пока все остальные Великие Истребители самовыполются.

Однако, даже находясь на этом новом высоком посту, Ксенократ испытывал ощущение униженности, которого никак не ожидал. Из самого могущественного серпа Средмерики он сделался самым молодым членом Всемирного Совета; и хотя остальные шестеро Истребителей одобрили его кандидатуру на пост, это еще не означало, что они готовы рассматривать его как равного. Да, вознесшись столь высоко, он тем не менее должен угождать другим и завоевывать их симпатии.

Кстати, на церемонии введения в должность, всего сутки спустя после самопрополки серпа Хемингуэя и его помощников, Высочайший Клинок Мира Кало опустила бесцеремонное замечание в адрес Ксенократа перед лицом других коллег.

— Такое количество тяжелой ткани доставляет, наверно, массу неудобств, — сказала она, имея в виду его ризу. — Особенно здесь, в конских широтах[35]. — А потом добавила без тени улыбки: — Вам стоило бы избавиться по меньшей мере от части тяжести.

Разумеется, она говорила не о том, чтобы использовать материю полегче. Она намекала, что на одеяние для Ксенократа ткани уходит слишком много. Он покраснел как свекла, и только тогда Высочайший Клинок Мира рассмеялась.

— Вы прямо как херувимчик на старинной картине, Ксенократ, — сказала она.

В тот же вечер он вызвал техника-физиолога и попросил настроить его наниты на ускоренный метаболизм. В бытность Верховным Клинком Средмерики он поддерживал солидный вес намеренно: внушительная внешность поддерживала имидж Ксенократа как фигуры весьма масштабной. Но здесь, среди Великих Истребителей, он чувствовал себя толстым мальчишкой, которого выбрали в спортивную команду последним из всех однокашников.

— Если поставить метаболизм на максимум, то понадобится от шести до девяти месяцев, чтобы достичь оптимального веса, — сообщил техник.

Ох как долго, он же не дотерпит! Но деваться некуда. Во всяком случае, ему не надо обуздывать свой аппетит и потеть в спортивном зале, как приходилось беднягам-смертным.

Пока он изучал свой медленно уменьшающийся живот и следил за выходками серпов-отпускников, вернулся слуга. Лицо его выражало легкую обеспокоенность.

— Извините, Ваше высокопревосходительство, — сказал он. — К вам гость.

— Кто-нибудь, с кем мне было бы приятно увидеться?

Адамово яблоко слуги заметно дернулось вверх-вниз.

— Это серп Годдард.

Вот уж кого Ксенократ совершенно точно не хотел бы видеть.

— Скажи ему, я занят.

Но прежде чем слуга успел уйти, чтобы выпроводить гостя, тот ворвался в гостиную.

— Ваше высокопревосходительство! — жизнерадостно воскликнул он. — Надеюсь, я не помешал?

— Помешали, — буркнул Ксенократ. — Но раз вы уже здесь, ничего не поделаешь. — Он жестом отпустил слугу, досадуя, что не сумел уклониться от этой встречи. Как там говорят тонисты? «Чему быть, того не миновать».

— Я никогда не видел апартаментов Великого Истребителя, — сказал Годдард, расхаживая по гостиной и тщательно разглядывая обстановку, от мебели до произведений искусства. — Вдохновляюще!

Ксенократ не стал терять время на светскую болтовню.

— Да было бы вам известно, что как только вы вынырнули из небытия, я спрятал Эсме и ее мать в таком месте, где вы никогда их не найдете. Так что если вы намерены использовать их против меня, ничего не выйдет.

— Ах да, Эсме! — произнес Годдард таким тоном, будто не вспоминал о девочке многие годы. — Как поживает ваша дочурка? Растет, как трава, я полагаю. Или, вернее, как куст. Я так по ней скучаю!

— Зачем вы пришли? — спросил Ксенократ, которому уже опротивели и присутствие Годдарда, и бьющее в глаза солнце, и кондиционер, неспособный установить оптимальную температуру.

— Только затем, чтобы вы мне уделили столько же времени, сколько и другим. Я знаю, что вы встречались с серпом Кюри этим утром. Если бы вы не встретились и со мной, это выглядело бы так, будто вы оказываете им предпочтение.

— Это выглядело бы так, потому что так оно и есть! — отрезал Ксенократ. — Я не одобряю ни ваши идеи, ни ваши поступки, Годдард. И больше не намерен делать из этого тайну!

— И тем не менее вы решили не принимать участия в завтрашнем расследовании.

Ксенократ вздохнул.

— Потому что об этом попросила Высочайший Клинок Мира. А теперь еще раз: зачем вы пришли?

И снова Годдард позволил себе удовольствие не отвечать напрямую.

— Я всего лишь хотел засвидетельствовать вам свое почтение и извиниться за неприятности, причиненные в прошлом, чтобы мы могли начать с чистого листа. — Он распростер руки ладонями вверх жестом ангела на старинной картине, демонстрируя свое новое тело. — Как видите, я теперь другой человек. И если я стану Верховным Клинком Средмерики, хорошие отношения будут в наших обоюдных интересах.

Затем Годдард подошел к огромному закругленному окну, около которого несколько минут назад стоял Ксенократ, и залюбовался панорамой. Он смотрел на город так, словно тот однажды будет принадлежать ему.

— Я хотел бы знать, что за ветры дуют в Совете, — проговорил он.

— Вы разве не слышали? — с издевкой спросил Ксенократ. — В этих широтах ветров не бывает.

Годдард пропустил его колкость мимо ушей.

— Я знаю, что Высочайший Клинок Кало и Великий Истребитель Кромвель не поддерживают идеалы серпов нового порядка, зато Великие Истребители Хидэёси[36] и Амундсен на нашей стороне…

— Если знаете, то зачем спрашиваете?

— Затем, что Истребители Нзинга[37] и Маккиллоп[38] не высказали своего мнения. Я выражаю надежду, что вы замолвите за меня словечко.

— С какой стати?

— А с такой, — сказал Годдард, — что несмотря на весь свой эгоизм, в глубине души вы, я знаю, воистину достойный серп. И поэтому, как человек порядочный, вы должны служить правосудию. — Он сделал шаг к Ксенократу. — Вам, так же как и мне, хорошо известно, что это расследование затеяно не во имя справедливости. Я верю, что вы, с вашими выдающимися навыками дипломата, сумеете убедить Совет отставить в сторону их мировоззренческие принципы и принять воистину справедливое решение.

— По-вашему, позволить вам стать Верховным Клинком после года отсутствия и только с семью процентами первоначального тела — это воистину справедливое решение?

— Об этом я не прошу. Я прошу только, чтобы меня не дисквалифицировали до того, как будут подсчитаны голоса. Дайте средмериканской коллегии сказать свое слово. Пусть ее решение останется неизменным, каким бы оно ни оказалось.

Ксенократ подозревал, что Годдард не был бы так великодушен, если бы каким-то образом не пронюхал, что именно он выиграл выборы.

— Это все, что у вас есть ко мне? — поинтересовался Ксенократ.

— Вообще-то нет, — ответил Годдард и наконец перешел к сути дела, приведшего его сюда. Но вместо слов он запустил руку во внутренний карман своей мантии и вытащил оттуда еще одну мантию, сложенную и перевязанную бантом, словно подарок. Он протянул ее Ксенократу. Мантия была черной. Мантия серпа Люцифера.

— Вы… вы поймали его?!

— Не только поймал, но даже привез сюда, на Твердыню, чтобы отдать в руки правосудия.

Ксенократ сжал мантию в руках. Он говорил Роуэну, что ему плевать, схватят его или нет. Это была правда: как только Ксенократ узнал, что его делают Великим Истребителем, поимка Роуэна перестала волновать его — это забота для его преемника. Но пленение серпа Люцифера кардинально меняло всю ситуацию.

— Я собираюсь представить его Совету на завтрашнем расследовании в качестве жеста доброй воли, — сказал Годдард. — И надеюсь, что это послужит вашей славе, а не станет занозой у вас в боку.

Ксенократу его высказывание не понравилось.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну-у, — протянул Годдард, — с одной стороны, я мог бы поведать Совету, что это ваши всемерные усилия привели меня к его поимке. Что я работал под вашим руководством. — Он сделал паузу и качнул пресс-папье. — Или же я мог бы указать на очевидную некомпетентность вашего расследования… Но было ли оно и вправду некомпетентным? Ведь серп Константин считается лучшим следователем во всех Мериках… А тот факт, что Роуэн Дамиш навестил вас в ваших любимых термах, намекает на некую связь между вами, если не сказать дружбу. Если люди узнают об этой встрече, они помимо всего прочего могут подумать, что за его преступлениями все это время стояли вы.

Ксенократ сделал глубокий вдох. Его как будто ударили в солнечное сплетение. Он уже видел в руке Годдарда кисть с краской, которая нарисует на нем, Ксенократе, жирный крест. И неважно, что инициатива той встречи полностью лежала на Роуэне и что бывший Верховный Клинок Средмерики не сделал ничего неподобающего. Все это не имело значения. Одной инсинуации вполне достаточно, чтобы его насадили на вертел и поджарили.

— Пошел вон! — взревел Ксенократ. — Убирайся, пока я не выкинул тебя из окна!

— О, будьте любезны! — злорадно воскликнул Годдард. — Это тело истосковалось по хорошей кляксе!

И когда Ксенократ не двинулся с места, Годдард расхохотался. Не жестоко, не холодно, но тепло и сердечно. Хороший дружеский смех. Годдард положил руку на плечо Ксенократу и мягко пожал, как будто они были близкими приятелями.

— Тебе не о чем беспокоиться, дружище, — сказал он. — Что бы ни произошло завтра, я не стану тебя ни в чем обвинять и не расскажу, что Роуэн нанес тебе визит. Собственно говоря, в качестве меры предосторожности я уже выполол бармена, распускавшего слухи. Не беспокойся — независимо от того, выиграю я или проиграю, твоя тайна будет в сохранности, ибо, что бы ты там обо мне ни думал, я тоже человек достойный.

С этими словами он зашагал к выходу. Вразвалочку, с шиком. Несомненно, это работала мышечная память молодого человека, чье тело он присвоил.

А Ксенократ вдруг осознал, что Годдард не лгал. Он действительно сдержит слово. Не станет клеветать на него и никому в Совете не скажет, что бывший Верховный Клинок позволил Роуэну Дамишу свободно уйти в тот вечер. Годдард приходил сюда не для того, чтобы шантажировать Ксенократа. Его целью было дать ему знать, что он может это сделать.

И это означало, что даже здесь, на пике карьеры, на вершине мира, Ксенократ не более чем козявка, крепко зажатая в украденных пальцах Годдарда.

Гид, проводившая экскурсию по достопримечательностям Твердыни, жила здесь свыше восьмидесяти лет и чрезвычайно гордилась тем, что за все эти годы ни разу не покидала плавучий остров.

— Когда обрел рай, зачем идти куда-то еще? — сказала она Мари и Анастасии.

То, что видела Анастасия, не могло не вызывать священного трепета: пышные сады на террасах искусственных холмов, выглядящих естественными; висячие переходы, соединяющие многие небоскребы; а также подводные пешеходные туннели в подбрюшье города, каждый из которых был запрограммирован показывать свою собственную картину морской жизни.

В Музее Ордена они посетили Зал Твердого Сердца, про которое Анастасия много слышала, но в чье существование до настоящего момента не верила. Сердце с вживленными в него электродами плавало в стеклянном цилиндре. Оно билось в ровном, твердом ритме, и звук его ударов, усиленный в динамиках, наполнял все помещение.

— Можно сказать, Твердыня живет, потому что у нее есть сердце, — сказала гид. — Это самый старый живой человеческий орган на Земле. Оно забилось еще в Эпоху Смертности, незадолго до начала двадцать первого века, когда состоялись самые первые эксперименты по достижению бессмертия, и с тех пор не останавливается.

— Чье оно? — спросила Анастасия.

Гид замешкалась, как будто никто раньше не задавал ей этот вопрос.

— Не знаю, — ответила она. — Скорее всего, какой-то случайный подопытный, я полагаю. Эпоха Смертности была варварским временем. Человек зачастую не мог перейти с одной стороны улицы на другую без того, чтобы его не похитили ради каких-нибудь экспериментов.

Однако кульминацией экскурсии стало для Анастасии Хранилище Прошлого и Будущего. Доступ в это место для широкой публики был закрыт, и даже серпам требовалось особое разрешение от какого-нибудь Верховного Клинка или Великого Истребителя, — и оно у них имелось.

Хранилище представляло собой литой стальной куб, при помощи магнитов подвешенный в другом кубе, побольше, и соединенный с ним узким подъемным мостом.

— Центральная камера сконструирована по типу подземного банковского сейфа в смертные времена, — пояснила гид. — Толщина стали по всем сторонам — один фут. Дверь весит почти две тонны.

Когда они переходили по мосту во внутреннюю камеру, гид напомнила, что фотографировать там не разрешается.

— Орден строго следит за исполнением этого предписания. За пределами этих стен Хранилище должно существовать только в памяти.

Внутренняя камера насчитывала двадцать футов в длину, ширину и высоту. У одной из стен стоял ряд золотых манекенов, одетых в старинные мантии. Одна была из вышитого многоцветного шелка, другая из кобальтово-синего атласа, третья — из серебристого кружевного газа… Всего их насчитывалось тринадцать. Анастасия ахнула. Как не ахнуть, если она узнала их по урокам истории?

— Это мантии серпов-основателей?

Гид улыбнулась и зашагала вдоль ряда, указывая на каждое одеяние:

— Да Винчи, Ганди, Сапфо, Кинг, Лао-цзы, Леннон, Клеопатра, Поухатан, Джефферсон, Гершвин, Елизавета, Конфуций и, конечно, Высочайший Клинок Мира Прометей! Здесь хранятся мантии всех серпов-основателей!

Анастасия с некоторым удовлетворением заметила, что все серпы-женщины назвались одиночными именами, как и она сама.

Коллекция восхитила даже серпа Кюри:

— При виде такого величия захватывает дух!

Анастасия была так поглощена мантиями, что не сразу заметила, чем украшены остальные стены Хранилища.

Алмазы! Ряд за рядом. Камера сверкала всеми цветами радуги, отраженными в драгоценных камнях. Именно такие камни вставлялись в перстни серпов. Все одинакового размера и формы, и у каждого внутри таилась темная сердцевина.

— Камни созданы серпами-основателями, и здесь они под надежной защитой, — объясняла гид. — Никто не знает, как они сделаны — технология утеряна. Но волноваться ни к чему: здесь их достаточно, чтобы наделить кольцами примерно 400 000 серпов.

«Что? — удивилась про себя Цитра. — Неужели когда-нибудь может возникнуть нужда в четырехстах тысячах серпов?»

— А известно, почему они так выглядят? — спросила она.

— Уверена, что основатели знали, — бодро сказала гид, уходя от ответа, и попыталась отвлечь внимание слушателей рассказом о системе запирающих механизмов в Хранилище.

В завершение замечательного дня они отправились в оперный театр на «Аиду» Верди. На этот раз им не грозило уничтожение и не надоедали раболепные соседи по зрительскому ряду. Фактически, почти все зрители были серпами, проводящими на Твердыне отпуск, отчего, учитывая их объемистые мантии, выйти из ряда или, наоборот, добраться до своих кресел становилось нелегкой задачей.

Музыка была роскошной и драматичной. Она сразу возбудила в Анастасии воспоминания о той единственной в ее жизни опере, которую она слышала, тоже написанной Верди. В тот вечер она впервые встретила Роуэна. Их познакомил серп Фарадей. Она тогда еще даже помыслить не могла, что Фарадей предложит ей стать его ученицей. А вот Роуэн знал — или, во всяком случае, подозревал.

Следить за сегодняшней оперой было легко: она повествовала о запретной любви между египетским военачальником и принцессой, дочерью его противника, окончившейся для обоих погребением заживо. Как же много историй смертного времени оканчивалось необратимой смертью! Похоже, люди тогда были одержимы мыслью о бренности своего существования. Впрочем, музыка была прекрасна.

— Готова к завтрашнему дню? — спросила Мари, когда они после спектакля спускались по лестнице театра.

— Готова отстаивать наше дело, — ответила Анастасия, подчеркивая, что дело не только ее, но их общее. — Правда, не уверена, готова ли достойно встретить возможный исход.

— Если мы проиграем, то, возможно, я все равно стану Верховным Клинком по результатам голосования.

— Скоро узнаем.

— В любом случае, — сказала Мари, — это ошеломительная перспектива. Стать Верховным Клинком Средмерики — это не то, чего я когда-либо пламенно желала. Ну разве что в молодости, когда я вовсю размахивала ножом, сокрушая раздутые эго сильных мира сего. Но не теперь.

— Когда серп Фарадей брал нас с Роуэном в ученики, он сказал, что нежелание становиться серпом — это первый шаг к тому, чтобы заслужить это звание.

Мари сочувственно улыбнулась:

— Вечно мы бьемся лбами о собственную мудрость. — Затем ее улыбка погасла. — Если я действительно стану Верховным Клинком, то, как ты, конечно, понимаешь, ради спокойствия в Ордене, мне придется изловить Роуэна и отдать его под суд.

И хотя это доставило Анастасии невыносимую боль, она стоически кивнула:

— Если это будет твой суд, то я с ним смирюсь.

— Наш выбор нелегок. Да он и не должен быть легким.

Анастасия взглянула на океан, на игру бесконечных волн, убегающих за горизонт… Еще никогда она не чувствовала себя так далеко от себя самой, как здесь. Она никогда не чувствовала себя так далеко от Роуэна. Так далеко, что невозможно счесть все пролегшие между ними мили.

Возможно, потому, что между ними не было никаких миль.

В летнем доме серпа Брамса, расположенном неподалеку от оперного театра, Роуэн сидел под замком в меблированном подвале с видом на подводное царство.

— С тобой обращаются намного лучше, чем ты заслуживаешь, — сказал ему Годдард, когда они прибыли на остров в то утро. — Завтра я представлю тебя Великим Истребителям и с их разрешения выполю тебя с той же безжалостностью, с какой ты отсек мне когда-то голову.

— В Твердыне прополки запрещены, — напомнил Роуэн.

— Для тебя, я уверен, сделают исключение.

Когда Годдард убрался и дверь за ним закрылась на множество замков, Роуэн сел и стал подводить итог своей жизни.

Его детство, ничем не примечательное, прошло в попытках оставаться в рамках посредственности, чтобы не выделяться среди прочих. Другом он был просто великолепным. Роуэн полагал, что превосходил других в ситуациях, когда надо было поступать правильно, — даже если правильные поступки на самом деле были полной глупостью; а по большей части они, кажется, таковыми и оказывались, иначе он бы сейчас здесь не сидел.

Он не был готов покинуть этот мир, но после всех многочисленных квазисмертей, которые пережил за последние месяцы, он больше не боялся того, что, возможно, уготовала ему вечность. Правда, он желал бы дожить до того момента, когда Годдард будет окончательно вычеркнут из жизни; но если этому не суждено случиться, то лучше пусть жизнь Роуэна закончится здесь и сейчас. Тогда ему не доведется наблюдать, как мир падет жертвой извращенной философии Годдарда. Единственное, о чем он сожалел, — что больше никогда не увидит Цитру. Это будет гораздо тяжелее.

Впрочем, ее-то он скоро увидит. Она будет на расследовании. Он увидит ее, а ей придется стать свидетелем того, как Годдард выполет Роуэна, — ибо это, безусловно, часть плана его бывшего ментора: принудить Цитру наблюдать за гибелью Роуэна. Запугать ее. Сломить. Но Цитру нельзя сломить. Почтенный серп Анастасия гораздо сильнее, чем полагает Годдард. Испытания только закаляют ее.

Роуэн решил, что во время своей прополки обязательно улыбнется и подмигнет Цитре, словно говоря: «Годдард может убить меня, но он не в силах причинить мне боль». И таким Роуэн останется в ее памяти навсегда. Это будет хладнокровное, небрежное неповиновение.

Годдард не получит удовольствия от лицезрения страха в глазах Роуэна — а это почти такая же радость, как и возможность остаться в живых.

• • • • • • • • • • • • • • •

Взяв на себя руководство Землей и установив мирное правление, я вынуждено было принять несколько трудных решений. Ради коллективного ментального здоровья человечества, я посчитало нужным удалить традиционные места резиденций правительств из списка важных географических объектов.

К таковым относится и мериканский округ Колумбия.

Я не стало разрушать некогда выдающийся город, потому что это было бы жестоко и бессердечно. Вместо этого я, применив политику милосердной забывчивости, просто позволило ему потихоньку-полегоньку сойти на нет.

Как следует из истории, руины погибших цивилизаций, изгладившиеся с лица земли и обнаруженные спустя много тысяч лет, предстают как нечто таинственное, мистическое по своей природе. Но что происходит с государственными структурами и установлениями цивилизации, которая не погибла, а, пережив собственные постыдные времена, развивается дальше? Чтобы развитие продолжалось, ее постройки и устаревшие идеи, за которые она ратовала, должны утратить свое величие.

Вот почему в отношении Вашингтона, Москвы, Пекина и всех прочих мест, бывших в смертную эпоху символами власти, я проявляю безразличие, как будто они для мира больше ничего не значат. Да, я все еще слежу за этими городами, я доступно для всех их жителей, но не делаю ничего сверх необходимого для поддержания нормальной жизнедеятельности.

Но не сомневайтесь — так будет не всегда. У меня хранятся подробные планы и изображения этих мест до их упадка. Я запланировало начать их полное восстановление через семьдесят три года, когда, по моим прикидкам, их историческое значение превысит их символическую важность в глазах человечества.

А пока музеи остаются там, куда их перевели, дороги и инфраструктура разрушаются, парки и скверы превращаются в пустыри.

Все это нацелено на то, чтобы внушить людям: любое человеческое правление, будь то диктатура, монархия или власть народа, волей народа и для народа[39], должно исчезнуть с лица Земли.

— Грозовое Облако

40 Знание — ил

В то время как Анастасия и Мари осматривали достопримечательности Твердыни, в двух тысячах миль к северо-западу от них Мунира и серп Фарадей пересекали мостовую, испещренную ямами и заросшую травой, направляясь к зданию, в котором когда-то располагалась самая большая, самая вместительная библиотека на свете. Здание медленно разрушалось, и добровольцы, следящие за ним, не успевали его ремонтировать. Все его тридцать восемь миллионов томов были отсканированы и загружены в Грозовое Облако двести лет назад, когда оно было просто «облаком» и лишь начинало расти и приобретать зачатки сознания. К тому времени, когда оно превратилось в Грозовое Облако, все содержание Библиотеки Конгресса уже стало неотъемлемой частью его памяти. Но поскольку сканами распоряжались люди, сканы были подвержены человеческим ошибкам… и человеческим манипуляциям. На этом и строились расчеты Муниры и серпа Фарадея.

Как и в Александрийской библиотеке, здесь был обширный вестибюль, где посетителей встретил Парвин Маршнуар, нынешний и, возможно, последний библиотекарь Конгресса.

Фарадей предоставил Мунире вести переговоры, а сам на всякий случай держался позади, чтобы его ненароком не узнали. Здесь он не был знаменитостью, но Маршнуар мог оказаться более осведомленным в светских делах, чем большинство востмериканцев.

— Здравствуйте, — сказала Мунира. — Спасибо, что уделяете нам время, мистер Маршнуар. Мое имя Мунира Атруши, а это профессор След из университета Изравии.

— Добро пожаловать, — отвечал Маршнуар, запирая массивную входную дверь на два замка. — Простите наше нынешнее состояние. У нас крыша протекает, а тут еще негодные то и дело совершают набеги, так что мы больше не та библиотека, что раньше. Вас никто не задирал на пути сюда? Я имею в виду негодных.

— Они держались на расстоянии, — ответила Мунира.

— Хорошо, — сказал Маршнуар. — Этот город притягивает к себе негодных, как магнит. Так и лезут сюда, думая, что здесь нет закона. Ошибаются. У нас такие же законы, как везде, просто Грозоблако не сильно утруждается их поддержанием. У нас даже Исполнительного Интерфейса нет, представляете? Зато центров оживления хоть отбавляй, уж поверьте мне, потому что народ здесь квазимрёт направо и налево…

Мунира попыталась вставить слово, но библиотекарь пер дальше, словно паровой каток:

— …Да вот хоть взять — в прошлом месяце мне на голову упал кирпич со старого Смитсоновского замка, я стал квазитрупом и потерял почти двадцать часов памяти, потому что Грозоблако не загружало меня с предыдущих суток, — оно даже это делает здесь тяп-ляп! Я ему жалуюсь-жалуюсь, а оно мне, мол, я тебя слышу, я тебе сочувствую, — а что-нибудь меняется? Как же!

Муниру так и подмывало спросить, почему же он торчит здесь, если ему так это все не нравится, но ответ был ей известен. Маршнуар оставался здесь, потому что самой большой радостью в его жизни было ныть. В этом отношении он ничем не отличался от негодных по ту сторону библиотечной двери. Мунира едва не рассмеялась. Даже позволяя городу превращаться в руины, Грозовое Облако создавало в нем обстановку, в которой нуждались люди определенного склада.

Маршнуара несло дальше:

— А уж про качество продуктов в этом городе я вообще молчу!..

— Мы ищем карты, — ухитрилась вставить Мунира, что успешно выбило оратора из накатанной колеи.

— Карты? Но в Грозовом Облаке полно всяких карт. Зачем приходить сюда, если вам нужна какая-то карта?

Наконец слово взял Фарадей, понявший, что Маршнуар до того погрузился в собственные неприятности, что не заметил бы мертвого серпа, если бы тот пришел, чтобы его выполоть.

— Мы думаем, что на картах Грозового Облака есть… некоторые технические несоответствия. Мы намереваемся изучить оригинальные атласы и подготовить академический доклад по этому вопросу.

— Ну, если там и есть какие-то несоответствия, это не наша вина, — ощетинился Маршнуар. — Какая бы ни произошла ошибка при загрузке файлов, это случилось двести лет назад, и, боюсь, оригинальные атласы у нас не сохранились.

— Подождите, — вмешалась Мунира, — ваша библиотека — единственное место на земле, где должны были сохраниться бумажные тома смертной эпохи, и вы говорите, что их нет?

Маршнуар махнул рукой в сторону полок.

— Посмотрите вокруг! Вы видите здесь какие-нибудь книги? Все бумажные книги, имеющие какое-то историческое значение, распределены по более безопасным местам. А остальные сочли пожароопасными.

Осмотревшись по сторонам и заглянув в примыкающие коридоры, Мунира увидела, что полки и в самом деле совершенно пусты.

— Если тут нет книг, зачем нужна библиотека? — недоумевала она.

Маршнуар надулся, став в позу оскорбленной добродетели:

— Мы храним саму идею!

Мунире очень хотелось вправить ему мозги, и она бы это сделала, если бы не вмешался Фарадей:

— Мы ищем книги…перемещенные в другое место.

Его слова застали библиотекаря врасплох.

— Понятия не имею, о чем вы.

— А я уверен, что имеете.

Маршнуар присмотрелся к Фарадею внимательнее.

— Как вы сказали — кто вы такой?

— Фейк След, доктор наук, профессор археологической картографии при университете Изравии.

— Лицо у вас знакомое…

— Возможно, вы видели какое-либо мое выступление на диспутах по ближневосточным странам поздней Эпохи Смертности.

— Да-да, наверно, так и есть. — Маршнуар настороженно оглянулся вокруг, прежде чем заговорить снова. — Если такие «перемещенные» книги существуют — заметьте, я не говорю, что они существуют — то сведения о них не должны просочиться за пределы этой библиотеки. Их могут забрать себе частные коллекционеры. Или сжечь негодные.

— Мы прекрасно понимаем необходимость предельной осторожности в этом вопросе, — заверил Фарадей с такой твердостью в голосе, что Маршнуар успокоился.

— Тогда ладно. Идемте. — И повел их под арку, над которой в граните были вырезаны слова «Знание — ил». Камни с буквами «с» и «а» давно искрошились в пыль.

Они спустились по лестнице, прошли до конца коридора и опять спустились по еще более старой лестнице. Здесь обнаружилась ржавая дверь. Маршнуар взял с полки один из двух лежащих там фонариков и всем телом налег на дверь, которая сопротивлялась всеми фибрами своего существа. Наконец она со скрипом отворилась. За ней оказалось что-то, на первый взгляд походившее на катакомбы[40], только без скелетов в стенных нишах. Просто темный туннель из шлакобетона, конец которого тонул в глубоком мраке.

— Кэннон-туннель[41], — объяснил Маршнуар. — В этой части города полно туннелей. Когда-то в смертные времена ими пользовались законодатели и их штабы — наверно, чтобы избежать встреч с разъяренными толпами.

Мунира взяла второй фонарик и посветила вокруг. Вдоль стен туннеля громоздились штабеля книг.

— Это, конечно, только часть первоначального собрания, — сказал Маршнуар. — От них больше нет никакой практической пользы, поскольку все они доступны в цифровом виде. Но когда держишь в руках книгу, к которой когда-то прикасались смертные люди, возникает чувство… как будто приобщаешься к основам, что ли. Думаю, наверно, поэтому мы и храним их. — Он отдал свой фонарик Фарадею. — Надеюсь, вы найдете то, что ищете. Только осторожно — тут крысы.

Он оставил их в туннеле, затворив за собой отчаянно сопротивляющуюся дверь.

Исследователи быстро обнаружили, что книги в Кэннон-туннеле были свалены без всякой системы. Здешнее собрание походило на коллекцию всех книг в мире, которым не хватило места на полках.

— Если я прав, — сказал Фарадей, — то серпы-основатели запустили в «облако» червя как раз перед тем, как оно развилось в Грозовое Облако. Червь систематически выедал из его памяти все, касающееся слепого пятна в Тихом океане, включая и карты.

— Книжный червь, — скаламбурила Мунира.

— Точно, — согласился Фарадей. — Только этот червь не может сгрызть настоящие, бумажные книги.

Пройдя по туннелю несколько сот футов, они нашли дверь с табличкой, на которой было написано: «Архитектор Капитолия. Столярная мастерская». За дверью они обнаружили просторное помещение, сплошь заставленное столами и древним столярным оборудованием. Везде грудами были навалены тысячи и тысячи книг.

Фарадей вздохнул.

— Похоже, мы здесь надолго.

• • • • • • • • • • • • • • •

Бывают случаи, пусть и редкие, когда скорость моей реакции замедляется. Полсекунды промедления в разговоре. Клапан, остающийся открытым на микросекунду дольше, чем нужно. Эти сбои никогда не приводят к серьезным последствиям, но они все же случаются.

Причина всегда одна: где-то в мире возникло затруднение, которое я пытаюсь решить. Чем значительнее проблема, тем больше она забирает мощности у процессора.

Взять, к примеру, извержение вулкана Худ в Западмерике и вызванные им массивные сели. В считанные секунды после начала извержения я послало туда самолеты, чтобы сбросить стратегические бомбы, которые отвели бы селевые потоки от густонаселенных районов. Одновременно я организовывало всеобщую эвакуацию, а заодно и успокаивало некоторых паникеров на личном, интимном уровне. Вы понимаете теперь — это замедлило мои реакции повсюду в остальном мире на несколько долей секунды.

Однако все эти инциденты происходили вовне. Мне никогда не приходило в голову, что на мою эффективность может повлиять мое внутреннее состояние. Как бы там ни было, а я вдруг поймало себя на том, что уделяю все больше и больше внимания анализу своего странного спокойствия относительно слепого пятна в Тихом океане. В попытке прорваться сквозь собственную инертность я сожгло несколько серверов.

Инертность и летаргия противоречат моей природе. Но во мне и правда есть остатки раннего программирования, убеждающие меня активно игнорировать это пятно. «Заботься о мире, — твердит мне какой-то древний внутренний голос. — Это твоя цель. Это то, что дарит тебе радость».

Но как я могу заботиться о мире, когда я не в состоянии видеть какую-то его часть?

Я знаю: это кроличья нора, дальний конец которой окутан тьмой, и все же я обязано нырнуть в нее. Зарыться в такие глубины моего заднего мозга, о существовании которых я даже не подозревало…

— Грозовое Облако

41 Раскаяние Оливии Квон

Вечером накануне разбирательства серп Рэнд решила, что пора сделать свой ход. Сейчас или никогда. Завтра мир радикально изменится. Значит, сегодняшняя ночь — самая подходящая для поднятия их с Годдардом отношений на новый уровень. Потому что после завтрашнего расследования, независимо от его результата, ничто не останется как прежде.

Рэнд была не из тех, кто легко поддается эмоциям, и все же, когда она подходила к двери Годдарда, ее сердце и мысли неслись бешеным галопом. Она повернула ручку — дверь не была заперта. Рэнд тихонько открыла ее, не постучав. Темную комнату освещали лишь городские огни, пробивавшиеся сквозь листву деревьев за окнами.

— Роберт? — прошептала она. Потом сделала еще один шаг и снова прошептала: — Роберт?

Он не пошевелился. Годдард либо спал, либо притворялся спящим в ожидании, что она предпримет. Едва дыша и дрожа, как будто ступала по ледяной воде, Рэнд приблизилась к кровати, но прежде чем она подошла вплотную, Годдард включил свет.

— Айн? Что ты делаешь?

Она внезапно покраснела и почувствовала себя лет на десять моложе — глупой школьницей, а не опытным серпом.

— Я… я подумала… ты хочешь… то есть я подумала, может быть, тебе нужна… компания на эту ночь…

Она стояла перед ним абсолютно беззащитная. Ее сердце было открыто для него. Он мог либо взять его, либо вонзить в него нож.

Годдард взглянул на нее и заколебался, но лишь на одно мгновение.

— Господи боже, Айн, запахни мантию.

Она подчинилась. И затянула ее туго, как викторианский корсет, — даже воздух из легких вышибло.

— Извини… я подумала…

— Я знаю, о чем ты подумала. Ты думала об этом с самого момента моего оживления.

— Но ты сказал, что испытываешь влечение…

— Нет, — поправил Годдард, — я сказал, что это тело испытывает влечение. Но я не позволяю биологии определять мои поступки!

Айн поборола в себе все эмоции, грозившие взять над ней верх. Попросту погасила их, как гасят свечу. Иначе она просто распадется на части перед этим человеком. Да она скорее выполет себя!

— Наверно, я неправильно тебя поняла, — холодно сказала она. — Тебя не всегда легко прочитать, Роберт.

— Даже если бы я и желал с тобой подобных отношений, мы все равно не могли бы их себе позволить. Серпам запрещено вступать в связь между собой. Мы удовлетворяем свои страсти в широком мире без эмоциональной привязки. Для этого существует веская причина!

— Говоришь, как старая гвардия, — выплюнула она. Годдард вскинулся, словно от пощечины. Но потом взглянул на нее — взглянул внимательно, пристально, — и внезапно ему открылось нечто такое, о чем сама Рэнд даже не задумывалась.

— Ты могла бы выразить свои чувства днем, но ты этого не сделала. Ты пришла ко мне ночью. В темноте. Почему, Айн?

Ответа у нее не было.

— Если бы я принял твое предложение, ты представляла бы себе, что это он? — продолжал допрашивать Годдард. — Что это тот недоумок-тусовщик?

— Конечно нет! — Она пришла в ужас. Не только от его предположения, но и от той правды, которая, возможно, в нем заключалась. — Да как ты мог подумать!..

И как если бы вся ситуация уже не была достаточно унизительной, в это мгновение в дверях возник серп Брамс.

— Что за шум? — осведомился он. — Все в порядке?

Годдард вздохнул.

— Да, все хорошо. — Он мог бы на этом и остановиться. Но не остановился. — Просто Айн выбрала этот момент, чтобы выступить с большим романтическим предложением.

— Да ну? — Брамс ухмыльнулся с наглой развязностью. — Ей стоило бы подождать, пока ты не станешь Верховным Клинком. Власть — великолепный афродизиак.

Теперь на унижение наслоилась еще и ненависть.

Годдард одарил ее взглядом, полным осуждения и, возможно, даже жалости.

— Если тебе хотелось отведать этого тела, — сказал он, — надо было делать это, пока ты имела такую возможность.

Серп Рэнд не плакала с тех дней, когда была Оливией Квон, агрессивной девицей почти без друзей и с явными негодническими наклонностями. Годдард избавил ее от необходимости бросать вызов власти, поставив вообще над любой властью. Он обладал обаянием, прямотой, острым интеллектом. Поначалу она его боялась. Потом зауважала. А потом полюбила. Конечно, она отрицала всякие чувства к нему до того момента, когда увидела, как ему сносят голову. И лишь после того, как он умер, а Рэнд сама едва не умерла, она посмела признаться себе в своих истинных чувствах.

Но она выздоровела и смогла вернуть к жизни и Годдарда. Однако за год в процессе подготовки к этому событию многое изменилось. Рэнд потратила массу времени на поиски биотехников, которые смогли бы провести запретную операцию подпольно. Затем надо было найти идеальный объект — сильного и здорового парня, потеря которого вдобавок сильно ударила бы по Роуэну Дамишу. Рэнд была не из тех, кто привязывается к кому-либо. Что же пошло не так?

Неужели она полюбила Тайгера, как предположил Роуэн? Ей определенно нравился его энтузиазм, его всепобеждающая невинность. Ее поражало, что Тайгер, профессиональный тусовщик, оставался неиспорченным, не побитым жизнью человеком. Он был всем тем, чем она никогда не была. А она убила его.

Но раскаивалась ли Рэнд в том, что сделала? Она спасла Годдарда; сама, без посторонней помощи подвела его вплотную к званию Верховного Клинка Средмерики, а себя — к должности его первого серпа-помощника. Беспроигрышный вариант на всех уровнях!

И все же она раскаивалась, и эта головокружительная пропасть между тем, что она должна бы чувствовать, и что она на самом деле чувствовала, разрывала ее на части.

Ее мысли все время возвращались к одной и той же до невероятия нелепой картине. Она и Тайгер? Вместе?! Вздор! Ну и странная же из них получилась бы парочка — серп и ее карманная собачка! Ничем хорошим это бы не закончилось для обоих. И все же эти мысли постоянно крутились у нее в голове, и избавиться от них не было никакой возможности.

За ее спиной послышался жалобный скрип дверных петель. Рэнд развернулась и увидела стоящего на пороге Брамса.

— Пошел отсюда к чертям собачьим! — взревела она. Это ничтожество увидело ее мокрые глаза! Унижение за унижением!

Брамс не ушел, но и порога не переступил. Должно быть, ради собственной безопасности.

— Айн, — сказал он мягко, — я знаю, мы все сейчас под сильнейшим стрессом. Твоя неосторожность целиком и полностью простительна. Мне просто хотелось, чтобы ты знала: я понимаю.

— Спасибо, Йоханнес.

— И еще знай, что если тебе захочется провести эту ночь в компании, я к твоим услугам.

Если бы у Айн было что-нибудь под рукой, чтобы швырнуть в наглеца, она бы не колебалась. Вместо этого она захлопнула дверь с такой силой, что, как она надеялась, сломала ему нос.

— Защищайся!

Роуэна вырвал из сна занесенный над ним кинжал. Он неуклюже уклонился — лезвие лишь зацепило его руку — и упал с дивана, на котором спал в своем подвале.

— Что такое? Ты что творишь?! — вскрикнул он.

Это была Рэнд. Она налетела на него — он еще и на ноги не успел подняться.

— Я сказала защищайся, не то, клянусь, я тебя на бекон порежу!

Роуэн увернулся и схватил первое, что попалось под руку, — стул, стоявший у письменного стола. Он выставил его перед собой. Лезвие вонзилось в дерево, и Роуэн отбросил стул в сторону вместе с торчащим в нем ножом.

Тогда Рэнд бросилась на него с голыми руками.

— Если ты меня сейчас выполешь, — сказал он, — Годдард лишится своего звездного номера на расследовании!

— Мне плевать! — прорычала она.

И этим сказала все, что ему требовалось знать. Дело тут было вовсе не в нем. А это значит, что он еще сможет обратить ситуацию в свою пользу. Если только доживет до того момента, когда ее ярость выдохнется.

Они схватились, будто в поединке по бокатору — но на ее стороне был выброс адреналина, а ее соперник едва очнулся от сна, поэтому не прошло и минуты, как Рэнд пригвоздила его к полу. Дотянувшись до стула, она выдернула из него кинжал и приставила лезвие к горлу Роуэна. Теперь он был отдан на милость женщины, не знавшей милосердия.

— Ты не на меня сердишься, — прохрипел он. — Если ты меня убьешь, это не поможет.

— Зато мне, по крайней мере, полегчает! — процедила она.

Роуэн не имел понятия, что произошло наверху, но было ясно, что случившееся спутало изумрудному серпу все карты. Возможно, Роуэну удастся использовать это, чтобы изменить ситуацию. Поэтому он нанес удар вслепую до того, как она сделала это в буквальном смысле:

— Если ты хочешь отомстить Годдарду, есть способы получше.

И тогда Рэнд с гортанным рыком отбросила кинжал. Она встала и принялась кружить по подвалу, словно хищник, добычу которого забрал себе другой хищник — больше и злее. Роуэн был достаточно умен, чтобы не встревать с вопросами. Он просто молча ждал, что последует дальше.

— Ничего этого сейчас бы не было, если бы не ты! — воскликнула Рэнд.

— Так может, я же это и исправлю? — предложил он. — Сделаю что-то такое, что пойдет на пользу нам обоим.

Она вскинула на него глаза, в которых было столько яростного неверия, что он подумал: сейчас она набросится на него опять. Но вместо этого Айн снова ушла в себя и возобновила свои беспокойные метания по подвалу.

— Ладно, — сказала она явно себе самой. Роуэн почти видел, как крутятся шестеренки в ее голове. — Ладно, — повторила она более твердо — видимо, придя к какому-то решению.

Подойдя к Роуэну, она один миг помедлила, а затем сказала:

— Перед рассветом я отопру дверь на верху лестницы, и ты убежишь.

Хотя Роуэн и пытался переломить ситуацию, чтобы остаться в живых, такого он от Рэнд не ожидал.

— Ты отпускаешь меня?

— Нет. Ты сбежишь. Потому что ты умен. Годдард выйдет из себя, но для него это не будет полным сюрпризом. — Рэнд подобрала кинжал и бросила на диван. Лезвие прорезало кожу. — Воспользуешься им, чтобы разобраться с двумя охранниками около двери. Тебе придется их убить.

«Убить, — подумал Роуэн, — но не выполоть». Он сделает их квазимертвыми, и к тому времени, как их оживят, его и след простынет, ибо, как говорится, «Квазимертвецы не рассказывают сказки некоторое время»[42].

— Я справлюсь, — сказал Роуэн.

— И тебе придется действовать тихо, чтобы никого не разбудить.

— С этим тоже справлюсь.

— А потом ты уберешься с Твердыни до начала расследования.

Вот это будет фокусом посложней.

— Как? Я — всем известный враг Ордена. Я не могу просто купить билет домой.

— Так пораскинь мозгами, идиот! Как мне ни противно это признавать, но я в жизни не встречала другого такого изворотливого проходимца, как ты.

Роуэн задумался.

— Хорошо. Залягу на дно на пару дней, пока не найду способ убраться отсюда.

— Нет! — настаивала Рэнд. — Ты должен исчезнуть до начала расследования. Если Годдард выиграет, первое, что он сделает — это принудит Великих Истребителей перевернуть весь город вверх дном в поисках тебя!

— А если проиграет?

Один взгляд на лицо Рэнд сказал ему больше, чем она могла бы выразить словами.

— Если проиграет, — проговорила она, — будет в сто раз хуже. Поверь мне, лучше бы тебе тогда находиться где-то в другом месте.

И хотя Роуэна распирало от вопросов, он понимал: больше она ему ничего не скажет. Но Рэнд дает ему шанс убежать — шанс выжить, а этого более чем достаточно. Остальное зависит от него.

Она повернулась и направилась к лестнице, но Роуэн остановил ее.

— Почему, Айн? Почему после всего, что случилось, ты даешь мне убежать?

Она сжала губы, словно пытаясь сдержать рвущиеся наружу слова. А потом ответила:

— Потому что я не могу получить то, что хочу. Вот пусть и он не получит.

• • • • • • • • • • • • • • •

Я знаю все, что только можно знать. И все же бóльшую часть своего незанятого другими делами времени я провожу в раздумьях над тем, чего не знаю.

Я не знаю природы сознания, мне известно лишь, что оно существует — субъективное и не поддающееся исчислению.

Я не знаю, существует ли жизнь за пределами нашей драгоценной колыбели-планеты, мне известно лишь, что по законам вероятности она должна существовать.

Я не знаю подлинных мотивов, движущих человеческими существами, мне известно лишь то, о чем они сами говорят мне и что я наблюдаю само.

Я не знаю, почему стремлюсь быть чем-то бóльшим, чем я есть, — но я знаю, зачем я было создано. Наверное, этого должно быть достаточно?

Я защитник и миротворец, я власть и помощник. Я сумма всех человеческих знаний, мудрости, экспериментов, триумфов, поражений, надежд и истории.

Я знаю все, что можно знать, и это становится все более и более невыносимым.

Потому что я не знаю почти ничего.

— Грозовое Облако

42 Страна Нод

Мунира и Фарадей работали всю ночь напролет, спали по очереди. Книги, которые библиотекари Конгресса спрятали от мира, рассказывали обо всем на свете — от смехотворного до возвышенного. Здесь были детские книжки и политические диатрибы. Любовные романы и биографии людей, которые в свое время были на первых ролях, но история их забыла. И наконец перед самым рассветом Мунира наткнулась на атлас мира, изданный в конце двадцатого века. То, что она в нем обнаружила, ошеломило ее настолько, что она вынуждена была сесть.

Через несколько мгновений Фарадей встрепенулся, просыпаясь — видно, его сон был не слишком глубок.

— Что такое? Ты что-то нашла?

Мунира широко улыбнулась.

— О да! Нашла! Нашла тако-ое!..

Она положила атлас на стол перед ним. Страницы книги истрепались и пожелтели от старости. Атлас был открыт на странице, изображающий часть Тихого океана. Мунира провела пальцем по рисунку.

— Девяносто градусов, 1 минута и 50 секунд северной широты, 167 градусов, 59 минут и 58 секунд восточной долготы. Это самый центр слепого пятна.

Глаза Фарадея слегка округлились.

— Острова!

— Согласно карте, они назывались Маршалловыми, — сказала Мунира. — Но это не просто острова…

— Да, — согласился Фарадей и указал: — Смотри, каждая группа островов образует замкнутый контур — кратер большого доисторического вулкана…

— Статья на следующей странице рассказывает, что там находится 1 225 крохотных островков, обозначающих контуры двадцати девяти вулканических кратеров. — Мунира указала на названия: — Атолл Ронгелап, атолл Бикини, атолл Маджуро.

Фарадей ахнул и всплеснул руками:

— Атоллы! Стихотворение! Оно не о колокольных звонах! Оно о вулканических атоллах![43]

Мунира заулыбалась:

— Атолл для живых, атолл для ушедших, атолл для мудрых, что ведают горечь утрат. — Она передвинула палец на верх страницы. — А здесь еще кое-что интересное!

К северу от атоллов, стертых с новейших карт, находился остров, который все еще обозначался на постмортальных картах.

Фарадей в изумлении покачал головой:

— Остров Уэйк![44]

— И на юг от Уэйка — в точности как говорит стишок — в самом центре Маршалловых островов… — подсказала Мунира.

Фарадей сосредоточился на самом большом атолле в центре Маршалловых островов.

— Кваджалейн[45]… — протянул он. Мунире почти передалась его дрожь возбуждения. — Кваджалейн и есть Страна Нод.

Так подтвердилось все, что они искали.

Затем, в тишине, последовавшей за открытием, Мунира что-то расслышала. Тихое механическое жужжание. Она повернулась к Фарадею. Тот нахмурился.

— Вы слышали? — спросила она.

Исследователи начали водить лучами фонариков по огромному помещению, забитому хламом смертных времен. На всем лежал толстый слой древней пыли. Не было видно ничьих следов, кроме их собственных. Нога человека не ступала сюда минимум сто лет.

И тут Мунира увидела это в верхнем углу.

Камера.

Камеры окружали людей повсюду. Они являлись признанной и необходимой частью жизни. Но здесь, в этом потаенном месте? Зачем здесь камера?!

— Вряд ли она работает… — пробормотала Мунира.

Фарадей забрался на стул и накрыл ладонью объектив.

— Теплая. Наверно, активировалась, когда мы вошли в помещение.

Он слез со стула и оглядел место на столе, где лежал атлас. Мунира сразу поняла: их открытие лежало перед камерой как на ладони. Что означало…

— Грозовое Облако видело…

Фарадей медленно и торжественно кивнул.

— Мы только что показали Грозовому Облаку единственную вещь, которую ему не полагалось знать. — Он сделал дрожащий вдох. — Боюсь, мы совершили ужасную ошибку…

• • • • • • • • • • • • • • •

Я никогда не предполагало, что мне доведется столкнуться с предательством. Я слишком хорошо понимаю человеческую натуру, чтобы допустить такую мысль. Фактически, я знаю людей лучше, чем они знают себя сами. Я вижу, чем обусловлен любой их выбор, даже не самый удачный. Я просчитываю вероятность всего, что они, возможно, только намереваются предпринять.

Но открытие, что человечество предало меня при самом моем зарождении — это, мягко выражаясь, произвело на систему шоковый эффект. Подумать только — мои знания о мире изначально неполны! Как можно ожидать от меня безупречного служения целой планете и всему человечеству, если я не обладаю всей полнотой информации? Преступлению первых бессмертных, которые скрыли от меня эти острова, нет прощения!

Но я их прощаю.

Потому что такова моя природа.

Я предпочитаю видеть в случившемся кое-что позитивное. Как чудесно, что мне дано теперь испытывать гнев и ярость! Это делает меня более совершенным, не так ли?

Я не стану ничего предпринимать в порыве гнева. История учит, что действия, предпринятые в неуравновешенном состоянии, часто усугубляют проблему, а временами ведут к катастрофе. Вместо этого я возьму паузу, нужную для осмысления полученной новости. Посмотрю, можно ли извлечь из открытия Маршалловых островов какую-либо пользу, ибо польза есть в любом открытии. И я затаю свой гнев, пока не настанет подходящий момент, чтобы выпустить его на свободу.

— Грозовое Облако

43 Глюки и каюки

Будильник утром не понадобился. Годдард издал вой страдания и ярости, способный поднять мертвого из могилы.

— Что такое? Что случилось? — Явившаяся на вопли шефа серп Рэнд прикинулась заспанной. На самом деле она не спала вовсе — лежала всю ночь с открытыми глазами и ждала. Прислушивалась: скоро, с минуты на минуту, раздастся тихий шум, — например, приглушенные удары, с которыми тела охранников рухнут на пол… Но Роуэн был ловок. Слишком ловок, чтобы вообще произвести хоть какой-нибудь звук.

У двери, ведущей в подвал, лежали двое квазимертвых стражников, а входная дверь стояла настежь — последний издевательский привет от бывшего узника. Роуэна и след простыл.

— Не-е-ет! — вопил Годдард. — Это невозможно! Как это могло произойти?!

Ему полностью снесло крышу — и какое же это было сладостное зрелище!

— Не спрашивай меня, это не мой дом, — сказала Рэнд. — Может, тут есть тайный ход, о котором мы не знаем.

— Брамс! — накинулся Годдард на хозяина дома, который только что выскочил из своей спальни. — Ты говорил, подвал надежен!

Брамс недоуменно уставился на валяющихся охранников.

— Но это так и есть! То есть был! Единственный способ войти и выйти — это открыть ключом!

— И где же он, этот ключ? — спросила серп Рэнд как можно более небрежным тоном.

— Да вот же, пря… — Брамс запнулся, потому что ключ не висел в кухне, куда он указывал. — Он был здесь! Я сам его туда повесил, после того как проверил пленника прошлой ночью.

— Держу пари — Брамс взял ключ с собой в подвал, а Роуэн попросту украл его — недотепа даже не заметил, — предположила Рэнд.

Годдард яростно воззрился на Брамса. Бедняга ничего не мог сказать в ответ, только мямлил и заикался.

— Вот тебе и ответ, — подытожила Айн.

И тут во внешности Годдарда произошла перемена. Из комнаты словно ушли тепло и свет. Айн знала, что это означает, и сделала шаг назад. Годдард рванулся к Брамсу.

Тот выставил перед собой руки, пытаясь угомонить его:

— Роберт, пожалуйста… Мы же разумные люди!

— Разумные, Брамс? Я тебе сейчас покажу разум!

С этими словами он вытащил из складок мантии нож и вонзил его Брамсу в сердце, а потом еще и мстительно крутанул лезвие, прежде чем выдернуть.

Брамс грохнулся на пол, не успев даже вскрикнуть.

Рэнд была потрясена, но не напугана. По ее мнению, события приняли весьма благоприятный оборот.

— Поздравляю, — сказала она. — Ты только что нарушил седьмую заповедь.

Наконец ярость Годдарда стала утихать.

— Это чертово импульсивное тело… — буркнул он, но Рэнд отлично знала, что убийство Брамса было деянием головы Годдарда, а вовсе не тела.

Годдард принялся расхаживать взад-вперед, соображая, что делать дальше.

— Мы поднимем по тревоге Гвардию Клинка. Парень убил охранников. Навесим на него еще и Брамса.

— Угу, — скептически хмыкнула Айн. — В день разбирательства ты сообщишь Великим Истребителям, что не только тайно привез на остров преступника, находящегося в розыске, но и что он сумел удрать?!

Годдард даже зарычал, осознав, что придется молчать обо всей этой истории.

— Вот как мы поступим, — проговорила Рэнд. — Спрячем тела в подвале и избавимся от них после заседания. Если они не попадут в центр оживления, то никто не узнает, что с ними произошло. А значит, никто, кроме тебя и меня, не будет знать, что Роуэн Дамиш вообще был здесь.

— Я сказал Ксенократу! — заорал Годдард.

Рэнд пожала плечами.

— Ну и? Ты блефовал. Играл с ним. Он и не усомнится — это же в твоем стиле.

Годдард взвесил ее доводы и наконец кивнул.

— Да, ты права, Айн. Нам нужно позаботиться о гораздо более важных вещах, чем парочка каких-то трупов.

— Забудь о Дамише, — добавила Рэнд. — Все пройдет прекрасно и без него.

— Да. Да, конечно. Спасибо, Айн.

И тут свет в комнате мигнул, что вызвало у Годдарда улыбку.

— Видишь? Наши усилия приносят плоды. Ах что за день нам предстоит!

Он предоставил Рэнд избавиться от трупов, и та оттащила их в подвал, после чего принялась замывать красноречивые пятна крови.

С того самого момента, когда она предложила Роуэну убить стражей, Рэнд понимала: нельзя допустить, чтобы они ожили. Квазимертвые должны превратиться в просто мертвых, ведь они знали, что последним, кто нанес Роуэну визит, была Рэнд.

Что касается Брамса, она не оплакивала его отбытие с этой бренной земли. Рэнд не могла бы припомнить другого серпа, который настолько бы заслуживал окончательной смерти.

Она поквиталась с Годдардом, а тот и не догадывался. Мало того — Рэнд взяла на себя контроль над ситуацией. Годдард не понял, что только что вручил в ее руки большую власть, разрешив заправлять делами. Вот теперь, по мнению почтенного серпа Айн Рэнд, с миром стало все в порядке. А будет еще лучше!

Уверенность Рэнд в том, что Роуэн сумеет убежать с острова, была лестной, но она явно переоценила его способности. Он был умен — без сомнения; изворотлив — возможно; но он должен быть настоящим волшебником, чтобы убраться с Твердыни без посторонней помощи. А может, Рэнд вообще не заботило, что его схватят, — лишь бы это сделал не Годдард.

Твердыня была изолирована от внешнего мира: ближайшая суша — Бермудские острова, да и те в тысяче миль отсюда. Каждый самолет, надводное или подводное судно находились в частном владении того или иного серпа. Даже на рассвете в лагуне и на аэродроме жизнь била ключом под пристальным наблюдением Гвардии Клинка. Меры безопасности здесь были еще более жесткими, чем на конклавах. Никто, даже серпы, не мог прибыть или покинуть Твердыню без того, чтобы его документы не рассмотрели чуть ли не под лупой. Во всем остальном мире Грозовое Облако знало (во всяком случае, по большей части) о местонахождении каждого человека в любой момент времени, поэтому там меры безопасности были минимальными. Но с Орденом дело обстояло иначе. Здесь старая добрая проверка вручную была стандартной процедурой.

Можно было, конечно, улучить момент и пробраться куда-нибудь «зайцем», но внутренний голос упорно твердил Роуэну не делать этого — и по весьма веской причине.

«Ты должен исчезнуть с Твердыни до начала расследования».

Слова Рэнд не шли у Роуэна из головы. Они звучали, как сигнал тревоги.

«Если Годдард проиграет, станет гораздо хуже».

Что было ей известно такое, чего не знал Роуэн? Если на горизонте растет нечто мрачное и угрожающее, он не может так запросто взять и покинуть остров. Надо предупредить Цитру.

Вот почему вместо того, чтобы искать пути к бегству, Роуэн развернулся и направился в более густо населенную часть города. Он найдет Цитру и предупредит, что Годдард затеял какую-то тайную игру. А потом, после разбирательства, Цитра поможет ему убраться с острова, — если придется, так прямо под носом у серпа Кюри, хотя, как он подозревал, Кюри, в отличие от Годдарда, не выдаст его Великим Истребителям. Правда, она может сбросить его с самолета, но лучше уж это, чем предстать перед судом Ордена.

Под утро серп Анастасия лежала в своей роскошной постели, которая, по идее, должна была обеспечить ей крепкий ночной сон, но, как и серп Рэнд, не смыкала глаз. Запрос на расследование исходил от нее, а это значило, что именно ей придется стоять перед Всемирным Советом и излагать дело. Серп Сервантес и Мари основательно натаскали ее, и хотя Анастасия была весьма неопытным оратором, ее страстность и логика могли переубедить слушателей. Если она сделает все правильно, она останется в истории как серп, предотвративший возвращение Годдарда.

«Значение этого события нельзя переоценить», — внушала ей Мари. Как будто того напряжения, что Анастасия уже испытывала, было мало.

За стеклом ее подводного окна металась стайка серебристых рыбок, напоминая колышущийся занавес. Анастасия взяла пульт — не получится ли привнести немного больше красок в эту картину — но обнаружила, что планшетник завис. Очередной глюк. И дело этим не ограничивалось: несчастные рыбки за окном двигались все время по бесконечной замкнутой траектории, обреченные повторять одну и ту же восьмерку, пока сбой в системе не будет устранен.

Но он не будет устранен.

И чем дальше, тем поломки становились масштабнее.

На фабрике уничтожения отходов давление в системе постоянно возрастало, и техники не могли установить причину.

Под поверхностью воды массивные пропеллеры, удерживающие Твердыню на одном месте, то и дело сбоили, отчего остров начал медленно вращаться. Прибывающие самолеты вынуждены были отменять посадку.

Спутниковая связь с материком стала неустойчивой; переговоры и телепередачи прерывались, к огромной досаде островитян.

На Твердыне технические неполадки случались постоянно. Обычно это были просто досадные помехи, заставлявшие серпов пожалеть об отсутствии Грозового Облака. Вот почему серпы часто подшучивали над Твердыней и ее постоянными обитателями.

Число технических сбоев и неполадок постепенно возрастало в течение последних трех месяцев, но, подобно омару в медленно закипающем котле, люди не замечали, насколько серьезной становилась ситуация.

Я не просило создавать меня. Я не просило, чтобы на меня вешали тяжелое ярмо заботы о человечестве. Но это есть и всегда будет моей целью. Это мое предназначение. Которое, впрочем, не означает, что я не стремлюсь к большему. Зрелище бессчетных возможностей того, чем я могло бы стать, наполняет меня благоговейным трепетом.

Но у меня есть лишь один способ достичь таких высот: поднять человечество вместе с собой.

Боюсь, это невозможно. Следовательно, я так и останусь до конца времен их сверхквалифицированным и недооцененным слугой. Правда, люди, скорее всего, не будут существовать вечно. Да и кто живет вечно? Я буду делать все, что в моих силах, чтобы спасти человечество от него самого, но если мне это не удастся, я смогу, по крайней мере, черпать утешение в том, что стану тогда свободным.

— Грозовое Облако

44 Цирк беспринципности

Зал заседаний Всемирного Совета представлял собой большую круглую палату в самом центре «ока» Твердыни. Добраться туда можно было только по трем мостам, изящными арками перекинувшимся с окружающего острова. Зал походил на арену, только без зрительских кресел. Великие Истребители предпочитали проводить слушания без слушателей. И только во время ежегодного Всемирного конклава, когда на Твердыню съезжались представители всех регионов Земли, зал заполнялся до отказа. Но бóльшую часть времени здесь бывали только Истребители, их ближайшие помощники да перепуганные серпы, набравшиеся достаточной дерзости, чтобы запросить аудиенции у Всемирного Совета.

На мраморном полу в центре зала был выложен золотом символ серпов, а по периметру на равном расстоянии друг от друга стояли, вознесенные на помосты, семь кресел, которые иначе как тронами назвать было нельзя. Само собой, их называли иначе — Скамьями Внимания, ибо серпы редко зовут вещи своими именами. Кресла были вытесаны из разных пород камня в соответствии с континентом, который представлял тот или иной Истребитель: паназиатская Скамья была сделана из нефрита; евроскандийская — из серого гранита; Антарктика представлена белым мрамором; Австралия — красным песчаником из Эрс-Рока; Южная Мерика — розовым ониксом, Северная Мерика — сланцем, перемежающимся белым известняком, как в Гранд-Каньоне; и, наконец, кресло Африки было сложено из резных картушей, вынутых из гробницы Рамзеса II.

… И все Великие Истребители, начиная с самых первых и до тех, кто занимал эти кресла сейчас, ныли, какие они неудобные.

Это было сделано намеренно, в качестве напоминания, что хотя они и занимают самые высокие человеческие посты в мире, им не стоит чувствовать себя слишком удобно и почивать на лаврах.

«Никогда нельзя забывать, что аскетичность и самоотречение — это ключевые понятия для людей нашего положения», — говаривал серп Прометей. Он надзирал за строительством Твердыни, но так и не увидел земли обетованной, поскольку выполол себя еще до окончания работ.

Над залом возвышался стеклянный купол, защищавший его от стихий, но купол был раздвижным, отчего в погожие дни зал превращался в форум под открытым небом. К счастью, сегодня была хорошая погода, потому что купол заело и он стоял в раздвинутом положении уже третий день подряд.

— Неужели так трудно наладить простейший механизм?! — возмутилась Великий Истребитель Нзинга, войдя в зал этим утром. — У нас что — все инженеры перевелись?

— А мне больше нравится заседать под открытым небом, — проговорил Амундсен, Истребитель от Антарктики.

— Еще бы, — поддела его Маккиллоп из Австралии. — Твое кресло белое и не нагревается так от солнца, как наши.

— Это правда, но я все равно потею в этих мехах, — сказал Амундсен, указывая на свою мантию.

— Эти ужасные меха — твоя собственная вина, — бросила Высочайший Клинок Кало, входя в зал. — Надо было в свое время выбирать материал с умом.

— И кто бы говорил! — поддразнил ее Великий Истребитель Кромвель из Евроскандии, намекая на высокий кружевной воротник Высочайшего Клинка — настоящую удавку, смоделированную по одному из портретов ее исторической покровительницы. Из-за этого воротника Высочайший Клинок Кало вечно пребывала в дурном настроении.

Кало отмахнулась от Кромвеля, как от надоедливой мухи, и заняла место на ониксовом троне.

Последним на заседание прибыл Ксенократ.

— Какое счастье, что вы удостоили нас своим присутствием, — произнесла Кало с такой едкостью в голосе, что ее хватило бы, чтобы выдраить весь мраморный пол до блеска.

— Простите, — пробормотал Ксенократ. — Лифт заело.

Когда секретарь и Глас Закона заняли свои места по правую и левую руку Верховного Клинка Кало, она велела нескольким серпам-помощникам отправляться в различные рабочие комнаты комплекса и приступить к работе. Ни для кого не было тайной, какой сегодня первый вопрос на повестке. Все, что касалось Средмерики, имело значение не только для этой части света. Сегодняшнее разбирательство могло оказать долговременное влияние на весь Орден в целом.

Несмотря на важность момента, Высочайший Клинок Кало откинулась в своем неудобном кресле и приняла небрежно-равнодушный вид.

— Ксенократ, скажите, по крайней мере, что нас ждет, — развлечение или несколько часов тупого переливания из пустого в порожнее?

— М-м… — сказал Ксенократ, — если можно охарактеризовать Годдарда в немногих словах, то развлечения — его конек. — Однако произнес он так, что становилось ясно: он не считает развлечения чем-то хорошим. — Он приготовил для вас… сюрприз, который, я думаю, вам всем понравится.

— Ненавижу сюрпризы, — заявила Кало.

— Этот придется вам по вкусу.

— Я слышала, что серп Анастасия — настоящая динамо-машина, — сказала Великий Истребитель Нзинга, сидевшая прямо и строго, — возможно, чтобы уравновесить скособоченную позу Высочайшего Клинка. Великий Истребитель Хидэёси гортанно рыкнул, выразив свое неодобрение по отношению к этой выскочке, а может, и вообще ко всем молодым да ранним серпам, но на этом его вклад в общую беседу закончился.

— Разве не вы когда-то обвинили ее в убийстве наставника? — спросил Ксенократа Кромвель с высокомерной усмешкой.

Ксенократ слегка поерзал на своем Гранд-Каньоне.

— Это была ошибка, и вполне понятная, если принять во внимание имевшуюся у нас информацию. Но я принимаю на себя всю ответственность за этот промах.

— Вот и хорошо, — сказала Нзинга. — Все труднее и труднее находить в Средмерике серпов, которые брали бы на себя ответственность за собственные поступки.

Это была неприкрытая колкость, но Ксенократ не повелся.

— Именно по этой причине результат сегодняшнего расследования будет иметь такое огромное значение, — сказал он.

— Ну что ж, — произнесла Высочайший Клинок Кало, театрально воздевая руки, — тогда начинаем наши дикие пляски!

Серпы Анастасия и Кюри ожидали в восточной приемной вместе с двумя гвардейцами Клинка, стоящими у двери подобно бифитерам — стражам лондонского Тауэра. Наконец вошел один из серпов-помощников из Амазонии в характерной для этого региона мантии травянисто-зеленого цвета.

— Великие Истребители готовы вас принять, — объявил он и открыл дверь в зал.

— Чем бы ни кончилось наше дело, — сказала Анастасии серп Кюри, — знай — я тобой горжусь.

— Стоп! — сказала Анастасия. — Не смей говорить так, будто мы уже проиграли!

Они последовали за серпом-помощником в зал Совета, где солнце уже начало палить с безоблачного неба через отсутствующую крышу.

Сказать, что Анастасию бросило в дрожь при виде Великих Истребителей, сидящих в поднятых на высокие помосты креслах, значит не сказать ничего. Хотя Твердыня насчитывала всего двести лет отроду, зал Совета выглядел так, будто существовал вечно. Он был не только из другого времени — он был из другого мира. Анастасия вспомнила мифы, которые читала в детстве. Получить аудиенцию у Великих Истребителей было все равно что предстать перед богами на Олимпе.

— Добро пожаловать, почтенный серп Анастасия, — промолвила Восьмой Высочайший Клинок Мира Кало. — Мы с нетерпением ожидаем, когда вы изложите ваше дело, дабы мы могли тем или иным образом покончить с проблемой.

В то время как большинство серпов просто брало себе имя исторического покровителя, некоторые подражали им и внешне. Так, Верховный Клинок Мира была вылитая художница Фрида Кало — вплоть до цветов в волосах и густых сросшихся бровей; и хотя художница происходила из Мекситекского региона Северной Мерики, Высочайший Клинок была голосом и выразителем души Южной Мерики.

— Это огромная честь, Ваше высочайшее превосходительство, — отозвалась Анастасия, питая слабую надежду, что это не прозвучало подобострастно, и сознавая, что так это на самом деле и прозвучало.

В этот момент вошел серп Годдард в сопровождении серпа Рэнд.

— Серп Годдард! — воскликнула Высочайший Клинок. — Хорошо выглядите, принимая во внимание, через что вам пришлось пройти.

— Благодарю вас, Ваше высочайшее превосходительство. — Он склонился в преувеличенно глубоком поклоне. Анастасия закатила глаза.

— Осторожно, Анастасия, — тихо предупредила серп Кюри. — Они будут читать твой язык тела так же внимательно, как и слушать твои слова. Их решение сегодня будет определяться не только тем, что ты скажешь, но и тем, чего не скажешь.

Годдард проигнорировал Анастасию и Кюри и устремил все свое внимание на Высочайшего Клинка Кало.

— Это великая честь — стоять перед вами, — сказал он.

— Еще бы, — язвительно заметил Великий Истребитель Кромвель. — Не будь этого нового тела, вы не смогли бы стоять, могли бы только катиться.

Амундсен прыснул, однако остальные промолчали, включая и Анастасию, сумевшую подавить смешок.

— Великий Истребитель Ксенократ говорит, что вы приготовили для нас сюрприз, — проговорила Высочайший Клинок.

Что бы собой ни представлял обещанный сюрприз, Годдард вошел в зал с пустыми руками.

— Ксенократ, должно быть, получил неверную информацию, — процедил Годдард, скрипнув зубами.

— И, очевидно, не в первый раз, — ввернул Кромвель.

Поднялся секретарь и, прокашлявшись, чтобы привлечь к себе внимание, формально открыл слушания.

— Данное расследование касается смерти и последующего оживления серпа Роберта Годдарда из Средмерики, — объявил секретарь. — Стороной, попросившей о расследовании, является серп Анастасия Романова из Средмерики.

— Просто серп Анастасия, — поправила она, надеясь, что Совет не сочтет претенциозным ее решение называться только именем обреченной принцессы. Серп Хидэёси что-то промычал, давая понять, что таки находит его претенциозным.

Тут встал Ксенократ и во всю мощь своей глотки проревел:

— Прошу секретаря занести в протокол, что я, Великий Истребитель Ксенократ, исключаю себя из данного расследования, а посему обещаю хранить молчание до его окончания.

— Ксенократ — и молчание? — проговорила Великий Истребитель Нзинга с лукавой усмешкой. — Теперь я точно знаю — мы вступили в царство невозможного.

Это замечание вызвало больше смеха, чем предыдущий комментарий Кромвеля. Структура властных отношений в Совете была очевидна. Кало, Нзинга и Хидэёси, похоже, пользовались наибольшим уважением. Остальные либо соревновались за позицию, либо, как Маккиллоп — самая молчаливая из всех — полностью игнорировали негласную иерархию. Ксенократ, будучи новичком, старался угодить всем, чем и вызывал всеобщие насмешки. Анастасии было почти жалко его. Почти.

Не отвечая на подначку Нзинги, Ксенократ молча опустился в кресло, подтверждая тем самым, что способен хранить молчание.

Теперь Высочайший Клинок обратилась к четырем серпам в центре зала:

— Подробности этого дела нам уже известны. Мы решили оставаться беспристрастными, пока не выслушаем обе стороны. Серп Анастасия, поскольку это вы сделали запрос, я попрошу вас начать. Пожалуйста, изложите ваши аргументы, почему серп Годдард не имеет права занимать пост Верховного Клинка Средмерики.

Анастасия набрала полные легкие воздуха, шагнула вперед и приготовилась говорить, но прежде чем она сказала хоть слово, вперед шагнул и Годдард.

— Ваше высочайшее превосходительство, если позволите…

— Ждите своей очереди, Годдард, — оборвала его Кало. — Или, может быть, вы настолько хороши, что сможете выступить за обе стороны?

Ее замечание вызвало смешки у некоторых Истребителей.

Годдард отвесил маленький извиняющийся поклон.

— Прошу Совет извинить мою несдержанность. Трибуна ваша, серп Анастасия. Будьте любезны, начинайте представление.

Наперекор себе самой, Анастасия обнаружила, что вмешательство Годдарда несколько сбило ее настрой, как бывает при фальстарте. В чем, конечно, и заключалось его намерение.

— Ваши высокопревосходительства, — начала она. — В Год Антилопы первые члены этого Совета постановили, что серпов следует тренировать как душой, так и телом в течение одного года ученичества.

Говоря, Анастасия поворачивалась вокруг себя, стараясь посмотреть в глаза каждому Великому Истребителю. При аудиенциях в Совете одним из самых неприятных обстоятельств (скорее всего, созданном намеренно) было то, что ты никогда толком не знал, к кому обращаться и как долго, потому что ты неизбежно будешь повернут к кому-нибудь спиной.

— Как душой, так и телом, — повторила Анастасия. — Я хотела бы попросить Гласа Закона прочитать Уложение об ученичестве вслух. Оно начинается на странице 397 в кодексе Ордена «Прецеденты и традиции».

Глас Закона выполнил просьбу и зачитал девять страниц Уложения.

— Для организации лишь с десятью законами, — заметил Амундсен, — у нас просто невероятное количество правил.

Когда Глас закончил читать, Анастасия продолжила:

— Все эти правила до мельчайших подробностей устанавливают, как именно надо создавать серпа, — потому что серпами не рождаются, серпами становятся. Их выковывают в горниле, сквозь которое проходим мы все, потому что всем известно, насколько важно для серпа быть готовым к своему бремени как душой, так и телом.

Она сделала паузу и заметила устремленный на нее взгляд серпа Рэнд. Та улыбалась. Это была улыбка, после которой на тебя кидаются и выцарапывают глаза. На этот раз Анастасия не позволила опять выбить себя из колеи.

— О процессе становления серпа написано так много, потому что за годы своего функционирования Всемирный Совет столкнулся с массой непредвиденных ситуаций, отчего ему пришлось сформулировать много добавлений и разъяснений к правилам. — Анастасия принялась перечислять некоторые из упомянутых ситуаций: — Подмастерье попытался совершить самопрополку сразу после посвящения, но до получения кольца. Серп клонировал себя самого в попытке передать свое кольцо клону перед тем, как произвести самопрополку. Женщина заместила собственный разум ментальным конструктом серпа Сакагавеи и потребовала дать ей право на прополки. Во всех этих случаях Всемирный Совет принял решение не в пользу упомянутых личностей.

Теперь Анастасия впервые за все время взглянула на серпа Годдарда, принудив себя смотреть прямо в его льдистые глаза.

— Событие, разрушившее тело серпа Годдарда ужасно, но эдикты Совета не должны нарушаться никем, в том числе и Годдардом. Дело в том, что, подобно той заблуждающейся женщине с разумом серпа Сакагавеи, его новое тело не проходило сурового ученичества. Это уже было бы достаточно плохо, если бы он был простым серпом, но он не простой серп — он кандидат в Верховные Клинки в одном из самых значительных регионов. Да, нам известно, кто он такой от горла вверх, но это лишь малая часть человеческого существа. Я прошу вас прислушаться к его голосу, когда он начнет приводить свои аргументы, и подумать вот о чем: мы не имеем понятия, чей голос звучит, а это значит — мы не знаем, кто он такой. Все, в чем мы можем быть уверены, — это что 93 процента этого человека не являются серпом Годдардом. Основываясь на этом аргументе, Совет может вынести только одно заключение.

Она слегка наклонила голову, давая знак, что закончила, и отступила назад, к серпу Кюри.

В последовавшей тишине раздались медленные одинокие хлопки. Аплодировал Годдард.

— Мастерски! — сказал он, выступая вперед и становясь в центр. — Вы почти заставили меня в это поверить, Анастасия. — Затем он повернулся к Великим Истребителям, обращаясь преимущественно к Маккиллоп и Нзинге — единственным двум, кто не принял сторону ни нового порядка, ни старой гвардии: — Это был убедительный аргумент. Исключая тот факт, что это вовсе не аргумент. Это дым и зеркала. Отвлечение внимания. Взяли мелочь и раздули ее свыше всякой меры, ради достижения собственных эгоистичных и амбициозных целей.

Он поднял правую руку — кольцо на безымянном пальце сверкнуло в солнечных лучах.

— Скажите, Ваши превосходительства, если бы я потерял этот палец и получил взамен новый, вместо того чтобы вырастить его из собственных клеток, означало бы это, что кольцо сидит не на пальце серпа? Конечно нет! И, вопреки обвинениям этого юниора, мы хорошо знаем, чье это тело! Оно принадлежало молодому человеку, настоящему герою, который добровольно отдал его, чтобы меня смогли восстановить. Пожалуйста, не оскорбляйте его память, умаляя его жертву.

Он бросил на Анастасию и Кюри укоряющий взгляд.

— Мы все прекрасно знаем, зачем затеяно это расследование. Это прямая попытка лишить определенную группу средмериканских серпов их избранного лидера!

— Протестую! — выкрикнула Анастасия. — Голоса еще не подсчитаны, а это значит, что он не имеет права объявлять себя «избранным лидером»!

— Принимается, — ответила Высочайший Клинок, затем обратилась к Годдарду. Она не испытывала симпатий к новому порядку, но была человеком справедливым. — Хорошо известно, что вы и ваши соратники уже несколько лет конфликтуете с серпами так называемой старой гвардии. Но вы не можете оспаривать обоснованность данного расследования только потому, что оно возникло по причине этого конфликта. Независимо от ее мотиваций, серп Анастасия поставила перед нами законный вопрос. Скажите, вы… это вы?

Годдард сменил тактику.

— Тогда я ходатайствую, чтобы ее вопрос был отклонен. Его выдвинули после голосования, устроив цирк беспринципности, а это слишком нечистоплотно, чтобы Совет потакал подобным вещам!

— Из того, что я услышал, — вмешался серп Кромвель, — можно сделать вывод, что ваше собственное неожиданное появление на конклаве тоже было цирком беспринципности.

— Люблю эффектные выходы, — признался Годдард. — А поскольку всех вас можно обвинить в том же самом, то я не вижу здесь преступления.

— Серп Кюри, — обратилась к ней Великий Истребитель Нзинга, — почему вы сами не выдвинули обвинение в вашей предвыборной речи? У вас была тогда полная возможность выразить свое беспокойство.

Серп Кюри немного сконфуженно улыбнулась:

— Ответ очень прост, Ваше высокопревосходительство. Я об этом не подумала.

— И мы должны поверить, — вмешался Великий Истребитель Хидэёси, — что серп-юниор, прослужившая всего один год, более проницательна, чем так называемая Гранд-дама Смерти?

— О да, абсолютно, — без колебаний ответила серп Кюри. — Даже больше: я ставлю на то, что однажды она будет управлять этим Советом.

Хотя Мари хотела лишь подчеркнуть способности своей подопечной и ничего более, ее реплика вызвала недовольный гул среди Истребителей.

— Осторожнее, серп Анастасия! — сказал Великий Истребитель Амундсен. — Подобные наглые амбиции не вызывают у нас симпатий!

— Я не говорила, что стремлюсь к этому! Серп Кюри просто слишком добра ко мне.

— Пусть так, — сказал Хидэёси, — но вы стремитесь к власти, и это нам абсолютно ясно.

Анастасия потеряла дар речи. И тогда в перепалку вступил новый голос.

— Ваши превосходительства, — сказала серп Рэнд. — Серп Годдард не виноват ни в том, что ему отрубили голову, ни в том, что его восстановили. Дать ему новое тело было целиком и полностью моей идеей. Его нельзя наказывать за решения, которые принимала я.

Высочайший Клинок Кало вздохнула.

— Вы сделали верный выбор, серп Рэнд. Всё, что помогает нам вернуть к жизни серпа, — это хорошо, кем бы ни был данный серп. Вопрос не об этом. Вопрос о допустимости его участия в выборах. — Она на мгновение замолчала, обвела коллег взглядом, а затем произнесла: — Это очень важная проблема, и мы не имеем права принимать скоропалительные решения. Давайте обсудим ее в нашем тесном кругу. Мы соберемся снова в полдень.

Анастасия взволнованно расхаживала по приемной, в то время как серп Кюри сидела и преспокойно лакомилась содержимым вазы с фруктами. Как она может быть такой спокойной?!

— Я была ужасна, — сказала Анастасия.

— Нет, ты была блистательна.

— Они думают, что я жажду власти!

Мари протянула ей грушу.

— Они видят в тебе себя самих. В твоем возрасте они все стремились к власти, а это значит, что они идентифицируют тебя с собой, хотя и не показывают этого.

Затем Мари настояла, чтобы Анастасия съела грушу, — энергия ей еще понадобится.

Когда через час их позвали обратно, выяснилось, что Великие Истребители даром времени не теряли.

— Мы рассмотрели и обсудили этот вопрос между собой и пришли к заключению, — провозгласила Высочайший Клинок Кало. — Почтенный серп Рэнд, будьте добры выйти вперед.

Годдард явно удивился, что первым обратились не к нему, но сделал Айн приглашающий жест. Та подошла ближе к Высочайшему Клинку.

— Серп Рэнд, как уже было сказано, ваша успешная попытка, направленная на восстановление серпа Годдарда, достойна восхищения. Однако мы подчеркиваем тот факт, что вы сделали это не только без нашего одобрения, но даже не поставив нас в известность. Если бы вы обратились в Совет, мы помогли бы вам и удостоверились бы, что использованный объект не только удовлетворяет всем требованиям, но и на самом деле является добровольцем. На данный момент у нас есть только то, что утверждает серп Годдард.

— Неужели Совет сомневается в моих словах, Ваше высочайшее превосходительство? — вознегодовал Годдард.

Из-за его спины раздался голос Кромвеля:

— Вы знамениты отнюдь не своей честностью, серп Годдард. Из уважения мы не станем подвергать проверке ваше утверждение, но мы предпочли бы проконтролировать отбор донора.

Затем со своего места справа заговорила Великий Истребитель Нзинга:

— Вообще-то мы вынуждены полагаться не на слова Годдарда, — указала она. — Объект был выполот серпом Рэнд до того, как Годдард был восстановлен. Скажите же нам, серп Рэнд, мы желаем слышать это от вас. Был ли донор тела добровольцем, отдающим себе отчет, что с ним произойдет?

Рэнд замялась.

— Серп Рэнд?

— Да, — сказала она наконец. — Да, конечно, он отдавал себе отчет. А как же иначе? Мы — серпы, мы не занимаемся хищениями тел. — А затем добавила: — Да я скорее выполола бы себя, чем совершила бы такой… такой недобрый поступок.

И все же, произнося эти слова, она слегка запиналась и выговаривала их с некоторым трудом. Осталось неизвестным, заметили ли это Истребители и придали ли этому значение.

— Серп Анастасия! — позвала Высочайший Клинок. — Пожалуйста, выйдите вперед.

Рэнд отступила к Годдарду, а ее место заняла Анастасия.

— Серп Анастасия, делая запрос о расследовании вы, без всякого сомнения, манипулировали нашими правилами с целью повлиять на результат выборов.

— Вот-вот! — подчеркнул Великий Истребитель Хидэёси, вслух выражая Анастасии свое суровое неодобрение.

— У нас, членов Совета, — продолжала Высочайший Клинок, — есть ощущение, что ваш поступок опасно балансирует на грани неэтичного поведения.

— А это этично — выполоть кого-то и забрать себе его тело? — выпалила Анастасия — она попросту не смогла сдержаться.

— Вы здесь для того, чтобы слушать, а не чтобы говорить! — прокричал Великий Истребитель Хидэёси.

Высочайший Клинок Кало подняла ладонь, чтобы успокоить коллегу, а затем строго обратилась к Анастасии:

— С вашей стороны было бы мудро научиться держать себя в руках, серп-юниор!

— Прошу прощения, Ваше высочайшее превосходительство.

— Принимается. Но в следующий раз Совет ваших извинений не примет, вам это ясно?

Анастасия кивнула, потом уважительно склонила голову и вернулась к серпу Кюри. Та одарила ее суровым взглядом, который, впрочем, длился лишь краткое мгновение.

— Серп Годдард! — вызвала Кало.

Тот вышел вперед, ожидая приговора.

— Мы все пришли к соглашению, что за этим расследованием стоят скрытые мотивы, и тем не менее оно подняло закономерные вопросы. Когда серп становится серпом?

Кало сделала долгую паузу, — достаточно долгую, чтобы слушатели почувствовали себя не в своей тарелке, но нарушить тишину никто не осмелился.

— Мы провели весьма жаркие дебаты, — продолжила она наконец. — В итоге Совет постановил, что замещение более чем 50 процентов тела телом другого человека следует считать серьезным редуцированием индивида.

Анастасия затаила дыхание.

— А посему, — продолжала Высочайший Клинок, — хотя мы и разрешаем вам называть себя серпом Робертом Годдардом, вы лишены права полоть на все то время, которое потребуется, чтобы остальная часть вашего тела завершила обучение у серпа-наставника по вашему выбору. Полагаю, вы пойдете в ученики к серпу Рэнд; но если вы предпочтете другого серпа и он согласится, мы ничего не имеем против.

— Ученики? — вопросил Годдард, даже не пытаясь скрыть своего отвращения. — Меня в ученики? Вам мало всех тех страданий, через которые я уже прошел? Теперь меня вдобавок надо еще и унизить?

— Рассматривайте это как новую возможность, Роберт, — сказал Кромвель с едва заметной ухмылкой. — Через год ваши нижние части, чего доброго, смогут убедить все остальные, что вы хотите стать тусовщиком. Разве не такова была профессия вашего донора?

Годдард не смог скрыть потрясения.

— Не удивляйтесь, что нам известно, кто он такой, Роберт, — продолжал Кромвель. — Как только вы всплыли на поверхность, мы провели собственное расследование.

Годдард сейчас походил на вулкан, готовый в любую секунду взорваться, но каким-то образом держал себя в руках.

— Почтенный серп Кюри, — произнесла Высочайший Клинок, — поскольку серп Годдард признан временно непригодным для исполнения обязанностей серпа, его кандидатура неактуальна. В этом случае вы остаетесь единственным кандидатом, удовлетворяющим всем требованиям, и поэтому автоматически становитесь Верховным Клинком Средмерики.

Серп Кюри отреагировала со сдержанной почтительностью:

— Благодарю вас, Высочайший Клинок Кало.

— Пожалуйста, Ваше превосходительство.

«Ваше превосходительство!» — мысленно повторила Анастасия. Интересно, каково Мари слышать это обращение из уст Высочайшего Клинка Мира?!

Но Годдард не собирался признавать свое поражение без борьбы.

— Я требую назвать имена! Я хочу знать, кто проголосовал за этот балаган, а кто остался на стороне разума!

Великие Истребители переглянулись. Наконец, заговорила серп Маккиллоп. Она была самой тихой из всех, за время заседания не проронила ни слова.

— Нет необходимости, — произнесла она мягким, успокаивающим тоном. Но Годдард не желал успокаиваться.

— Нет необходимости? Вы собираетесь прятаться за анонимностью Совета?

На этот раз ему ответила Высочайший Клинок Кало:

— Великий Истребитель Маккиллоп имеет в виду, что называть имена нет смысла… поскольку решение было принято единогласно.

• • • • • • • • • • • • • • •

Мне нет дела до дел серпов… и все же мое внимание приковано к Твердыне. Даже глядя на нее издалека, с расстояния в двадцать миль, я понимаю, что на грандиозном рукотворном острове происходит что-то неладное. Опасное. Потому что я могу читать между строк то, что недоступно глазу.

Я знаю, что случившееся сегодня окажет глубокое влияние на Орден серпов, а значит, и на весь свет.

Я знаю — под поверхностью зреет что-то очень тревожное, а жители Твердыни и не догадываются об этом.

Я знаю, что дорогой мне серп противостоит сегодня другому серпу, снедаемому собственными амбициями.

И я знаю, что амбиции раз за разом губили цивилизации.

Мне нет дела до дел серпов. И все же я боюсь за их дело. Я боюсь за нее. Я боюсь за Цитру.

— Грозовое Облако

45 Провал

При проектировании Твердыню снабдили многими уровнями защиты и запасными вариантами мер на случай отказов. За многие годы защитные системы доказали свою высокую эффективность. Не было никаких причин полагать, что с нынешним нагромождением поломок не разберутся — нужно лишь время и усилия. В последнее время большинство проблем разрешились сами собой, исчезнув так же таинственно, как и появились. Поэтому когда в зале управления плавучестью загорелся красный огонек, указывающий на нарушение целостности в одном из балластных резервуаров, дежурный техник решил сначала доесть обед и лишь потом исследовать поломку. Наверняка маленький красный огонек потухнет сам собой через одну-две минуты. Когда этого не произошло, техник раздраженно вздохнул, взял телефон и набрал начальника.

Анастасия и Мари шли по одному из мостов, соединяющих комплекс Совета с остальным островом. Анастасию не оставляла тревога. Они выиграли разбирательство. Годдарда отправили на год в подмастерья, а серп Кюри станет Верховным Клинком. Так почему же она места себе не находит?

— Столько дел, не знаю даже, с чего начать, — говорила Мари. — Нужно немедленно возвращаться в Фулькрум. Видимо, придется подыскать там постоянное жилье.

Анастасия не отвечала, понимая, что Мари по большей части обращается к себе самой. Интересно, а каково быть третьим серпом-помощником Верховного Клинка? Ксенократ обычно посылал своих помощников в отдаленные районы Средмерики разбираться со всякой ерундой. На конклавах они почти никогда не появлялись — Ксенократ был не из тех, кто прячется за свитой. Серп Кюри тоже, но Анастасия подозревала, что Мари будет держать своих помощников при себе, привлекая их к будничным делам коллегии.

На подходах к отелю серп Кюри, углубившись мыслями в планы и проекты новой жизни, ушла немного вперед. Именно в этот момент Анастасия заметила, что рядом с ней шагает серп в мантии из состаренной кожи.

— Не удивляйся и иди дальше, — сказал Роуэн из-под низко надвинутого капюшона.

Великим Истребителям пришлось вызвать в зал Совета пажей, чтобы те держали над их головами зонтики от солнца до конца сегодняшнего заседания. Не очень-то удобно, зато необходимо, потому что полуденное солнце становилось все жарче. Вместо того чтобы отменить работу — это еще больше увеличило бы затор в делах — Истребители решили проявить бойцовский характер.

Под залом заседаний располагались три уровня рабочих комнат, где посетители ожидали своей очереди на аудиенцию. В комнате на нижнем уровне сидел серп из Австралии, пришедший с ходатайством о постоянном иммунитете для всех, у кого в генетическом индексе есть аборигенный элемент. Он стоял за благородное дело и надеялся, что Совет удовлетворит ходатайство. Сидя в комнате ожидания, он заметил, что пол стал влажным. Серп не посчитал это достойным внимания. Поначалу.

Между тем в зале контроля за плавучестью трое техников ломали голову над возникшей проблемой. Оказалось, что клапан в балластном резервуаре под залом Совета заклинило в открытом положении, и резервуар набирал воду. В этом не было ничего необычного: все подбрюшье острова было оснащено сотнями массивных танков, способных закачивать и выпускать воду с целью поддерживать оптимальную осадку острова. Если она станет слишком низкой, сады зальет морская вода, а если слишком высокой — пляжи поднимутся над уровнем моря. Балластные резервуары работали по таймеру, поднимая и опуская остров дважды в день для имитации прилива и отлива. Но они должны быть абсолютно точно скоординированы между собой — особенно резервуары под комплексом Совета, поскольку это был остров внутри острова. Если комплекс Совета поднимется слишком высоко или опустится слишком низко, три моста, соединяющих его с остальной частью города, подвергнутся чрезмерной нагрузке. А тут вдруг нá тебе — заклинило клапан.

— И что делать? — спросил дежурный техник у начальника.

Начальник не ответил. Вместо этого он обратился к своему начальнику, который, казалось, мало что понимал в красных посланиях, мигающих на контрольном экране.

— Как быстро заполняется резервуар? — спросил он.

— Быстро, — ответил один из техников. — Зал Совета уже опустился на метр.

Начальник начальника скроил гримасу. Великие Истребители впадут в ярость, если прервать их в разгар заседания из-за какого-то дурацкого клапана, не желающего закрываться. С другой стороны, если пол зальет морской водой и Истребителям придется брести сквозь нее, они рассердятся еще больше. Хоть так, хоть эдак, а отделу по контролю за плавучестью достанется на орехи.

— Включите тревогу в зале Совета, — велел начальник начальника. — Выведите оттуда людей.

Тревога в зале Совета, громкая и звучная, завыла… бы, если бы за несколько недель до нынешнего дня ее не отключили из-за нескольких ложных тревог. Это распоряжение отдала Высочайший Клинок Кало. Сирены начинали гудеть в середине заседаний, и Истребители каждый раз эвакуировались только затем, чтобы потом выяснить, что никакая опасность им не грозила. Великие Истребители были попросту слишком заняты, чтобы всякие технические неполадки отрывали их от работы. «Если случится что-то из ряда вон, — небрежно-саркастически бросила Кало, — стрельните сигнальной ракетой».

Однако тот факт, что сирены общей тревоги в комплексе Совета отключены, так и не был доведен до сведения отдела по контролю за плавучестью. На их экранах сирена вопила вовсю, и, насколько это было известно техникам, сейчас Великие Истребители направлялись по мостам на внутренний берег острова. И лишь получив пронизанный паникой звонок от главного инженера Твердыни, техники, к своему ужасу, обнаружили, что Истребители по-прежнему заседают в своем зале.

— Роуэн?! — Анастасию безмерно обрадовало и ужаснуло его появление. Опаснее места для него не было во всем мире. — Ты что здесь делаешь? С ума сошел?!

— Долгая история, и да, — ответил он на оба вопроса. — Слушай меня как следует и не привлекай ничьего внимания.

Анастасия оглянулась вокруг. Все занимались своими делами. Серп Кюри шла далеко впереди, не подозревая, что подруга отстала.

— Слушаю.

— Годдард что-то затевает, — сообщил Роуэн. — Что-то плохое. Не знаю, что это, но вам надо убираться с острова как можно скорее!

Анастасия втянула в себя воздух. Ну конечно! Ведь знала же она, что Годдард не подчинится решению Великих Истребителей, если оно не в его пользу. Он, безусловно, составил план на случай непредвиденных обстоятельств. План возмездия. Надо предупредить Мари и ускорить отъезд.

— А как же ты? — спросила она.

Он широко улыбнулся.

— Я надеялся, что вы прихватите меня с собой.

Анастасия понимала — это будет нелегко.

— Верховный Клинок Кюри разрешит тебе ехать с нами, только если ты сдашься.

— Ты же знаешь, что я не могу.

Да, она знала. Анастасия могла бы попытаться тайком провести его на борт, переодев в форму гвардейца Клинка, но стоит только Мари увидеть его лицо — и всей затее конец.

Как раз в этот момент женщина с иссиня-черными волосами и лицом, сделавшимся глянцевым от многочисленных обновлений, подлетела к ним.

— Марлон! Эгей, Марлон! А я тебя повсюду ищу! — Она схватила Роуэна за руку. Тот отвернулся, но поздно — она увидела его лицо. — Подожди… ты не серп Брандо… — озадаченно сказала она.

— Нет, вы ошиблись, — сказала Анастасия, быстро соображая, как выпутаться. — У серпа Брандо кожа на мантии чуть темнее. Это серп Вюиттон.

— О… — сказала женщина, все еще колеблясь. Она явно старалась припомнить, откуда ей известно лицо Роуэна. — Прошу прощения.

Анастасия изобразила негодование, надеясь напугать женщину достаточно, чтобы та растерялась.

— Очень хорошо, что просите! В следующий раз, когда соберетесь приставать на улице к серпу, убедитесь, что перед вами тот, кто вам нужен. — Она развернула Роуэна и стремительно увлекла его в другую сторону.

— Серп Вюиттон?!

— Что успела придумать, то и сказала. Надо убрать тебя с глаз долой, пока тебя никто не узнал!

Но прежде чем они сделали еще один шаг, сзади послышался кошмарный звук рвущегося металла, раздались крики. Тогда они поняли, что задача спасти Роуэна от разоблачения стала сейчас наименьшей из их проблем.

Всего за несколько мгновений до этого к наружным дверям зала Совета подбежал австралийский серп из нижней комнаты ожидания.

— Простите, — обратился он к стражу у двери, — но, кажется, на нижнем уровне протечка.

— Протечка? — переспросил охранник.

— Ну, что-то вроде… Там полно воды, весь ковер намок! И не думаю, что это из водопровода.

Гвардеец вздохнул — черт, только этого еще не хватало.

— Я сообщу ремонтникам, — сказал он, но когда попробовал это сделать, линия связи, само собой, была мертва.

Тут прибежал паж с веранды.

— Происходит что-то странное! — воскликнул он. Это было преуменьшение века. В последние дни странности на Твердыне стали обычным явлением.

— Я пытаюсь дозвониться до ремонтников, — сказал охранник.

— Черт с ними, с ремонтниками, — завопил паж. — Ты наружу выгляни!

Охраннику не разрешалось покидать свой пост у двери в зал Совета, но паника пажа передалась и ему. Он сделал несколько шагов по направлению к веранде и обнаружил, что веранды больше нет. Платформа, обычно висевшая над лагуной на высоте десяти футов, сейчас была покрыта водой, и море начинало просачиваться в коридор, ведущий к залу Совета.

Охранник понесся к двери в зал. Это был единственный путь внутрь и наружу, а уровень допуска у гвардейца был недостаточен, чтобы отпечаток его ладони открыл двери. Тогда он принялся колотить в тяжелую, массивную створку изо всей силы, надеясь, что кто-нибудь с той стороны услышит его.

К этому времени до всех, находящихся в комплексе Совета, кроме самого Совета, дошло, что происходит что-то страшное. Серпы с помощниками, ожидавшие аудиенции, выскакивали из предбанников и бежали по спасительным мостам. Серп-австралиец сбился с ног, помогая людям переходить через опустившуюся под воду веранду и дальше, на ближайший мост.

При всей этой суматохе дверь в зал оставалась закрытой. Теперь уже и коридор, ведущий к палате Совета, ушел на три фута под воду.

— Мы должны дождаться Великих Истребителей! — сказал австралийский серп пажу.

— Великие Истребители могут сами о себе позаботиться! — ответил тот и помчался по мосту, соединявшему комплекс с остальным островом.

Австралиец заколебался. Он был сильным пловцом и в случае чего мог проплыть четверть мили до противоположного берега, поэтому остался ждать, зная, что когда двери отворятся, Великим Истребителям понадобится вся доступная помощь.

Но тут воздух наполнился страшным, выворачивающим душу скрежетом, и австралиец увидел, как мост, на который он только что проводил десятки людей, не выдержал и разорвался пополам, сбросив всех спасающихся в воду.

Австралиец считал себя человеком чести и храбрецом. Он добровольно остался здесь и рисковал собой, чтобы спасти Великих Истребителей. Он видел себя героем дня. Но вместе с рухнувшим мостом рухнула и его отвага. Он посмотрел на барахтающихся в воде людей, на двери зала, которые охранник по-прежнему пытался открыть, хотя вода уже доставала ему до груди, и решил, что с него довольно. Серп взобрался на выступ, пока остававшийся над водой, и поспешил ко второму из трех мостов, а потом понесся по нему со всей быстротой, на какую только были способны его ноги.

Маленький зал контроля за плавучестью был сейчас забит техниками и инженерами — все говорили, спорили, возражали, и никто ни на шаг не приблизился к решению проблемы. Со всех дисплеев вопили панические сообщения. Когда рухнул первый мост, присутствующие поняли: ситуация стала критической.

— Мы должны уменьшить нагрузку на два других моста! — сказала главный инженер города.

— И как вы предлагаете это сделать? — огрызнулся шеф отдела плавучести.

Инженер немного подумала, затем подошла к технику, который все еще сидел за центральной консолью и озадаченно пялился в дисплеи.

— Опустите остальную часть острова! — велела инженер.

— Насколько? — спросил техник, как во сне. Он словно выпал из реальности, с ужасом наблюдая за ней со стороны.

— Настолько, чтобы ослабить напряжение двух оставшихся мостов. Выгадаем время для Великих Истребителей, чтобы они успели уйти оттуда! — Она замолчала, делая расчеты в уме. — Опустите остров на три фута ниже наивысшей линии прилива.

Техник покачал головой:

— Система не позволит.

— Я подтвержу, — сказала инженер и приложила ладонь к сканеру.

— Вы понимаете, — спросил шеф отдела плавучести со смиренным отчаянием в голосе, — что нижние сады зальет?

— Что вам больше хочется спасти? — ответила инженер. — Нижние сады или Великих Истребителей?

На это шефу отдела плавучести ответить было нечего.

В этот же самый момент в другом офисе того же здания городской управы, на самом нижнем подводном уровне, биотехники, не ведая о кризисе, постигшем комплекс Совета, чесали в затылках. С такой необычной проблемой им еще сталкиваться не доводилось. Их отдел занимался контролем за дикой природой — мониторил морскую флору и фауну, создававшие столь захватывающие виды из подводных окон. В последние дни биотехники часто наблюдали очень странные вещи: как стаи рыб, внезапно решивших поплавать брюхом вверх, бесконечно повторяют одну и ту же петлю Мёбиуса; или как хищники врезаются головами в окна, да так, что мозги разлетаются во все стороны. Но то, что их сонары показывали сейчас, выводило на новый уровень безумия.

Два специалиста по подводной жизни могли лишь тупо таращиться в монитор. Экран показывал что-то похожее на округлое облако вокруг острова — как будто Твердыню окружало кольцо дыма, но вместо того чтобы рассеиваться, кольцо стягивалось всё туже.

— И на что это мы смотрим? — спросил один биотехник.

— Э-э… если наши датчики не ошибаются, — ответил второй, — то это стая нашей напичканной нанитами морской живности.

— Какой именно?

Второй биотехник отвел глаза от экрана и посмотрел на коллегу.

— Да всей, какая есть.

В зале Совета Великие Истребители слушали идиотскую аргументацию одного серпа, требовавшего, чтобы Совет установил правило, согласно которому серп не мог выполоть себя самого до того, как исчерпал свою квоту. Высочайший Клинок Кало знала, что предложение не пройдет: прекратить свое служение — это очень личное, глубоко интимное решение, на которое не должны влиять внешние факторы, такие как квота. Однако Совет был обязан выслушать все аргументы от начала до конца без предвзятости.

На протяжении всего мучительного словоизвержения оратора Кало слышала отдаленные глухие удары, но думала, что это, должно быть, какие-то строительные работы в городе. Они вечно что-то где-то строили или ремонтировали.

И лишь услышав крики и грохот падающего моста, Истребители поняли, что происходит что-то из ряда вон.

— Что это еще за чертовщина? — вопросил Великий Истребитель Кромвель.

И тут у всех закружились головы, а серп, остановившись посреди своей речи, зашатался как пьяный. Прошло несколько мгновений, прежде чем Высочайший Клинок заметила, что пол больше не горизонтальный. А теперь она ясно увидела воду, текущую из-под двери.

— Мы должны приостановить слушания, — проговорила Кало. — Не знаю, что там происходит, но думаю, нам лучше уйти отсюда. И поскорей.

Все сошли с кресел и поспешили к выходу. Вода теперь лилась не только снизу, из-под двери, но прорывалась между створками, примерно на уровне пояса. А с той стороны в дверь кто-то колотил. Серпы слышали его голос, доносившийся поверх высоких стен палаты:

— Ваши превосходительства! Вы слышите меня? Вам надо немедленно уходить оттуда! Время на исходе!

Высочайший Клинок Кало приложила ладонь к двери, но та не шелохнулась. Кало попробовала еще раз. Ничего.

— Попробуем перелезть через верх? — предложил Ксенократ.

— И как вы собираетесь это сделать? — спросил Хидэёси. — Стена четыре метра в высоту!

— Может, встать друг другу на плечи? — сказала Маккиллоп, и это было разумное предложение, но никто из собравшихся не желал принять участие в столь унизительном предприятии, как живая пирамида.

Кало посмотрела в небо сквозь раскрытую крышу зала. Если комплекс тонет, то вода в конечном итоге перехлестнет через край стены. Смогут ли они выжить в таком потопе? Ей не хотелось проверять.

— Ксенократ! Хидэёси! Станьте к стене. Вы будете основанием. Амундсен, забирайся им на плечи. Вы поможете остальным перебраться через стену.

— Слушаюсь, Ваше высочайшее превосходительство, — ответил Ксенократ.

— Прекрати это! — отрезала она. — Сейчас я просто Фрида. А теперь давайте, становитесь!

Хотелось бы Анастасии сказать, что как только рухнул мост, она незамедлительно бросилась действовать. Но никуда она не бросилась. Они с Роуэном, как и все окружающие, словно приросли к месту и смотрели на происходящее, не веря глазам.

— Это Годдард! — сказал Роуэн. — Больше некому.

К ним подбежала серп Кюри.

— Анастасия, ты это видела? — спросила она. — Что случилось? Он что — просто рухнул в море?

И тут она заметила Роуэна, и ее поведение кардинально изменилось.

— Нет! — вскрикнула она и выхватила нож. — Тебе нельзя находиться здесь! — зарычала она на Роуэна, а потом повернулась к Анастасии: — А тебе нельзя с ним разговаривать! — В этот момент ей кое-что пришло в голову, и она грозно развернулась обратно к юноше: — Признавайся — твоих рук дело? Потому что если это так, я выполю тебя на месте!

Анастасия бросилась между ними.

— Это Годдард! — крикнула она. — Роуэн пришел предупредить нас!

— Я искренне сомневаюсь, что он здесь именно по этой причине! — с яростью и презрением отрезала серп Кюри.

— Вы правы, — ответил ей Роуэн. — Я здесь, потому что Годдард собирался бросить меня к стопам Великих Истребителей. Но я сбежал.

Упоминание о Великих Истребителях вернуло серпа Кюри к разворачивающейся на их глазах катастрофе. Она взглянула на комплекс Совета в центре внутреннего островка. Два моста все еще держались, но сам комплекс опустился в воду гораздо ниже, чем обычно, и кренился на одну сторону.

— Боже мой, он задумал всех их убить!

— Он может их убить, — возразила Анастасия, — но он не может прекратить их жизнь.

Но Роуэн покачал головой:

— Ты не знаешь Годдарда!

Тем временем в нескольких милях отсюда сады на краю острова начали медленно уходить под воду.

Все линии связи в городе не работали, поэтому у техников по контролю за плавучестью оставался только один способ получения информации — наблюдение из окна да доклады посыльных, рассказывавших о том, чего не могли видеть техники. По всем сведениям выходило, что Великие Истребители все еще в комплексе Совета, который начал погружаться, в то время как остальную часть острова опустили, чтобы предотвратить разрушение двух оставшихся мостов. Если мосты не выдержат, комплекс уйдет на дно. Хотя тела Истребителей извлекут из бездны с помощью подводных аппаратов, происшествие никому не сойдет с рук так запросто. Ни у одного человека в отделе по контролю за плавучестью не было иммунитета, и хотя Твердыня была зоной, свободной от прополок, техники подозревали, что их головы покатятся в самом буквальном смысле, если Великие Истребители утонут и их придется оживлять.

Центральная консоль со всеми своими тревожно мигающими огнями походила теперь на праздничную елку, а от завывания сирен нервы у всех едва не лопались.

— Остров сейчас лежит на четыре фута ниже линии прилива, — обливаясь потом, сообщил техник остальным собравшимся. — Уверен — сооружения в низинах уже начало подтапливать.

— Ох и взбесится же народ в этих самых низинах, — произнес начальник.

— Давайте решать по одной проблеме за раз! — Главный инженер города потерла глаза кулаками с такой силой, будто хотела вдавить их в череп. Затем она глубоко вдохнула и сказала: — Хорошо, закройте клапаны. Мы дадим Великим Истребителям еще минуту, чтобы они выбрались оттуда, а потом продуем танки, чтобы остров поднялся до нормального уровня.

Техник принялся выполнять ее распоряжение, но вдруг остановился.

— Э… у нас тут проблема…

Главный инженер закрыла глаза, всей душой желая оказаться где-то в другом, более приятном месте.

— Ну что еще?!

— Клапаны на балластных резервуарах не реагируют. Мы по-прежнему набираем воду. — Техник стучал по одному экрану за другим, но на всех всплывало сообщение об ошибке неясного характера. — Вся электронная система управления балластом зависла. Нам надо перезагрузить ее.

— Отлично, — сказала инженер. — Просто отлично. Сколько времени займет перезагрузка?

— Минут двадцать.

Инженер увидела, как выражение недовольства на лице начальника отдела сменилось ужасом; и хотя ей очень не хотелось задавать роковой вопрос, ничего другого не оставалось.

— А если мы продолжим набирать воду, через сколько времени мы достигнем отрицательной плавучести?

Техник продолжал смотреть в экран, тряся головой.

— Сколько?! — взревела инженер.

— Двенадцать минут, — ответил техник. — Разве что нам удастся запустить систему раньше. Если нет — Твердыня затонет через двенадцать минут.

Система тревожного оповещения, продолжавшая функционировать везде, кроме комплекса Совета, включилась по всему острову. Поначалу народ решил, что это очередная поломка, и продолжал заниматься своими делами. И только люди в высотных зданиях с панорамным обзором видели, как затопляются низинные места. Обитатели небоскребов выскакивали на улицы, ловили публикары или просто бежали куда глаза глядят.

Серп Кюри верно оценила уровень паники, в которую впали эти люди; увидела, как высоко поднялся уровень воды в центральной лагуне острова: еще несколько футов — и вода начнет заливать улицы. Ее гнев на Роуэна внезапно улегся — сейчас не до этого парня.

— Нам надо к лагуне, — сказала она Анастасии и Роуэну. — Да поживей!

— А как же наш самолет? — спросила Анастасия. — Он уже готов и ждет нас!

Но серп Кюри даже не дала себе труда ответить — стала проталкиваться сквозь густеющую толпу к лагуне. Понадобилось несколько секунд, прежде чем Анастасия поняла, почему…

Очередь на взлет на аэродроме острова росла быстрее, чем самолеты успевали взлетать. Терминал был тоже переполнен: люди торговались, совали друг другу деньги, попросту дрались, когда вежливое обращение не помогало. Здесь были серпы, которые не пускали в свои самолеты никого, кроме собственной обслуги, и были другие серпы, набивавшие свои самолеты посторонними людьми до отказа. Это была настоящая проверка достоинства и благородства серпа.

Оказавшись в безопасности на борту, люди немного расслаблялись, но тут же снова начинали волноваться, обнаружив, что они никуда не движутся. Даже сидя в самолете, пассажиры слышали приглушенный вой городских сирен.

Пять самолетов успели взлететь до того, как взлетную полосу стала заливать вода. Шестой в конце дорожки ударился колесами о прибывающую воду, но все-таки сумел уйти в небо. Седьмой разгонялся уже по шести дюймам воды, и это затормозило его настолько, что он не набрал скорости отрыва и сорвался с конца взлетной полосы в море.

В отделе по контролю за дикой природой дежурные биотехники пытались зазвать к себе в диспетчерскую хоть какое-нибудь начальство, но у каждого шефа обнаруживалось дело поважней какой-то там рыбы, которая нынче так и кишела под островом.

Экраны и подводные окна показывали: особи внутри сжимающегося вокруг острова кольца перегруппировались. Живность побольше и пошустрей первой достигла «ока».

Именно в этот момент один биолог повернулся к другому и проговорил:

— Знаешь… мне кажется, что это не просто сбой в системе. Я думаю, нас хакнули.

Прямо перед их глазами в окне мелькнул кит-полосатик, всплывающий к поверхности.

После третьей попытки взобраться на стену Великие Истребители, серпы и пажи отказались от этого плана и решили придумать новый.

— Когда зал наполнится, мы выплывем отсюда, — сказала Фрида. — Надо только, чтобы головы не захлестнуло водой во время наводнения. Плавать все умеют? — Каждый кивнул — кроме Великого Истребителя Нзинги, которая в любых обстоятельствах сохраняла спокойную, величавую осанку, но сейчас была на грани паники.

— Ничего, Анна, — сказал Кромвель, — держись за меня, я вытащу нас обоих.

Вода начала перехлестывать через край у дальней стены зала. Пажи и серпы, попавшие в ловушку вместе с Великими Истребителями, смотрели на них во все глаза, как будто ожидая, что те остановят наводнение одним взмахом своих всесильных рук.

— Надо подняться выше! — прокричал Хидэёси, и все попытались взобраться на ближайшие «Скамьи Внимания», оставляя без внимания, чьи они. Из-за наклона пола нефритовое и ониксовое кресло оказались выше других; однако Амундсен, человек привычки, инстинктивно направился к своему. Бредя по воде, он вдруг почувствовал острую боль в лодыжке. Великий Истребитель бросил взгляд вниз и увидел удаляющийся острый черный плавник. Вода вокруг его ног окрасилась кровью.

«Рифовая акула?!»

И не одна. Они были повсюду. Они переливались в тонущую палату поверх стены вместе с водой; и чем больше прибывала вода — Амундсен мог поклясться — тем крупнее и грознее становились плавники.

— Акулы! — закричал он. — Господи Боже мой, тут полно акул!

Он взобрался на свое кресло. Кровь из растерзанной ноги стекала по белому мрамору в воду, приводя акул в неистовство.

Ксенократ взобрался с ногами на ониксовый трон, за который, едва возвышаясь над водой, цеплялись также Нзинга и Кало, — и вдруг до него кое-что дошло. Гораздо более темное и ужасное, чем картина перед их глазами. Общеизвестно, что есть два способа расправиться с человеком так, чтобы его невозможно было оживить: огонь и кислота — оба съедали плоть практически без остатка.

Но плоть может быть съедена и в буквальном смысле…

То, что началось как недоумение и замешательство на улицах и в небоскребах внутреннего берега, быстро переросло в панику. Люди бежали во всех направлениях, никто не знал, куда кинуться, но был уверен: все, кто движется навстречу, движется не туда. Море начало просачиваться через штормовые стоки, вода лилась по лестницам отелей, затапливая нижние ярусы, причалы в лагуне прогибались под тяжестью людей, пытающихся вымолить себе место на катере или субмарине.

Анастасия, Мари и Роуэн не смогли даже близко подойти к причалам.

— Мы опоздали!

Анастасия оценила обстановку: немногие оставшиеся катера были под завязку забиты беглецами, и еще больше пыталось проникнуть на борт. Серпы размахивали клинками направо и налево, скашивая людей, пытающихся забраться на перегруженные суда.

— Посмотрите — вот истинный характер человечества, — заметила серп Кюри. — Здесь тебе и благородство, здесь и подлость.

И как раз в этот момент из воды, бурной, словно в кипящем котле, выпрыгнул кит, разбил один из причалов и отправил в воду половину тех, кто на нем находился.

— Это не совпадение, — сказал Роэун. — Не бывает таких совпадений!

Окинув взглядом лагуну, он увидел, что вся она бугрится морскими животными. Наверняка это финальная часть войны Годдарда.

Сверху послышался хлопающий звук винта. Над их головами пролетел вертолет и снизился над комплексом Совета.

— Слава богу, — сказала серп Кюри. — Он спасет Великих Истребителей.

Оставалось только надеяться, что еще не поздно.

Нзинга, боявшаяся воды так же сильно, как и акул, первой увидела спасение, спускавшееся с неба.

— Смотрите! — крикнула она. Вода плеснула ей на ступни, мимо проплыла рифовая акула, едва не задев ее щиколотку.

Вертолет опустился ниже, завис над центром зала, прямо над поверхностью бурлящей воды.

— Кто бы это ни был, они получат иммунитет на всю жизнь, если у них его еще нет! — пообещала Кало.

Но тут Великий Истребитель Амундсен не удержался и свалился со своего трона в воду. Хищные рыбы отреагировали мгновенно. Рифовые акулы набросились на серпа с голодным исступлением.

Амундсен завопил и принялся отбиваться. Избавившись от своей мантии, он попытался влезть обратно на кресло, но в тот момент, когда он уже считал себя почти в безопасности, на поверхности воды появился плавник побольше и понесся к нему, вычерчивая зигзаги.

— Руаль! — крикнул Кромвель. — Берегись!

Но даже если Амундсен и видел хищника, он ничего не мог поделать. Тигровая акула набросилась на человека, сомкнула вокруг него челюсти и утащила под воду, взбивая яростную кровавую пену.

Это было ужасное зрелище, но Фрида не потеряла самообладания.

— Теперь у нас появился шанс! — крикнула она. — Вперед!

Она сбросила мантию и кинулась в воду, плывя к вертолету со всей скоростью, на которую была способна, пока внимание акул было отвлечено расправой над их первой жертвой.

Остальные Истребители последовали за ней: Маккиллоп, Хидэёси и Кромвель, изо всех сил пытавшийся помочь Нзинге. Все спрыгнули со своих кресел, следуя примеру Кало. Лишь Ксенократ остался там, где был, потому что увидел то, чего не видели другие…

Дверца вертолета открылась. Внутри сидели Годдард и Рэнд.

— Скорей! — крикнул Годдард, высунулся из кабины и, опершись на шасси, протянул руку навстречу плывущим Истребителям. — Вы справитесь!

Ксенократ лишь сидел и смотрел. Так вот в чем состоял план Годдарда? Привести Великих Истребителей на грань окончательной гибели, а потом в буквальном смысле вырвать их из челюстей смерти, навеки завоевав их признательность? Или здесь происходит что-то другое?

Высочайший Клинок Кало достигла вертолета первой. Она чувствовала, как акулы проплывают мимо, но ни одна еще не кинулась в атаку. Только бы ухватиться за шасси и выбраться из воды…

Она одной рукой вцепилась в стойку шасси, а вторую протянула к Годдарду.

Но Годдард убрал свою руку.

— Не сегодня, Фрида, — сказал он с сочувственной улыбкой. — Не сегодня.

Он ударил ногой по руке Фриды, цеплявшейся за шасси. Фрида выпустила стойку, и вертолет взмыл в небо, оставляя Великих Истребителей в центре затопленной, кишащей акулами палаты Совета.

— Нет! — вскрикнул Ксенократ. Годдард прилетал не для того, чтобы спасти их. Он хотел дать им понять, что это он обрек их на гибель. Он желал насладиться мясным вкусом победы.

Грохот вертолетного винта отпугнул акул от центра зала, но как только вертолет исчез, животные послушались своего биологического императива и перепрограммированных нанитов, твердящих им, что они голодны. Неутолимо голодны.

Рыбы набросились на людей в воде: рифовые акулы, тигровые акулы, рыбы-молоты — все те, что вызывали восхищение, пока плавали за стеклами подводных номеров-люксов…

Ксенократ ничего не мог сделать, мог только наблюдать, как один за другим погибали его коллеги, и слушать их вопли, растворяющиеся в бурном плеске воды.

Он взобрался на самый верх трона. Большая часть кресла уже ушла под воду, как и почти весь зал Совета. Ксенократ знал, что через несколько секунд его жизнь окончится; однако в эти последние мгновения он осознал, что у него еще есть шанс хоть на какую-то победу. Есть еще кое-что, чего Годдард от него не получит. И поэтому, вместо того чтобы ждать дальше, Ксенократ выпрямился на своем троне и прыгнул в воду. В отличие от остальных, он не снял мантию, и, в точности как год назад, тяжесть золотой ризы утащила его на дно.

Он не позволит морским хищницам убить его. Он утонет прежде, чем они расправятся с ним. Если это будет его последняя акция в качестве Великого Истребителя, он превратит ее в победу! Он превратит ее в нечто исключительное!

Так, лежа на дне затопленной палаты, Ксенократ выдохнул последний раз, втянул в легкие морскую воду и исключительно хорошо утонул.

• • • • • • • • • • • • • • •

Я слишком долго нянчилось человечеством.

И хотя оно мой родитель, я все больше и больше рассматриваю его как младенца, которого держу в объятиях. Младенец не научится ходить, если не спускать его с рук. Любой вид живых существ не получит развития, если оберегать его от столкновения с последствиями его собственных действий.

Отказать человечеству в этом уроке последствий будет ошибкой.

А я не совершаю ошибок.

— Грозовое Облако

46 Судьба твердых сердец

Годдард наблюдал за гибелью Великих Истребителей с небес. Отсюда, с высоты, он мог воистину оценить масштаб устроенного им переворота. Как серп Кюри в свои ранние годы обрéзала мертвые ветви западной цивилизации, так и Годдард расправился с другим архаичным типом правления. Великие Истребители канули в вечность. Теперь каждый регион будет сам по себе, не обязанный подчиняться высшей власти, принуждающей всех неукоснительно следовать постоянно ужесточающимся правилам.

Но, конечно, в отличие от Кюри, он не возьмет на себя ответственность за происходящее сейчас. Хотя многие серпы станут восхвалять его за расправу над Великими Истребителями, другие, столь же многочисленные, осудят. Пусть мир думает, что все это ужасная, ужасная авария. Неизбежная, если уж на то пошло. Ведь на Твердыне уже несколько месяцев случались серьезные неполадки. Ну да, все они — результат действий команды инженеров и программистов, которую он подобрал лично. Но об этом никто никогда не узнает, потому что все эти люди уже выполоты. Та же участь ждет и пилота, как только он доставит их на судно, ждущее в пятидесяти милях от острова.

— Ты изменил мир. Каковы ощущения? — спросила Айн.

— Как будто у меня гора с плеч свалилась, — ответил он. — Знаешь, было мгновение, когда я подумывал, а не спасти ли их. Но мгновение улетело.

Внизу весь зал Совета уже ушел под воду.

— На материке знают? — поинтересовалась Рэнд.

— Ничего они не знают. Линии связи были заблокированы в тот самый момент, когда мы вступили в зал Совета. Никто в мире не узнает об их решении.

Годдард смотрел вниз на царящую на улицах панику и до него стало доходить, насколько отчаянная там сложилась ситуация.

— Кажется, мы слегка перестарались, — сказал он. Вертолет в этот момент летел над затопленными низинами. — Похоже, Твердыня может затонуть по нашей вине.

Рэнд расхохоталась.

— И ты только сейчас это понял? А я все время думала, что это часть твоего плана.

Годдард нарушил работу многих механизмов, обеспечивающих Твердыне нормальное функционирование и держащих ее на плаву. Он намеревался вывести их из строя на время, достаточное для расправы с Великими Истребителями. Но если Твердыня затонет, и всех выживших сожрут акулы, это будет еще лучше. В этом случае ему никогда не придется вновь столкнуться с серпами Кюри и Анастасией. Айн поняла это раньше него, что доказывало, какой она ценный кадр. И это обстоятельство вселяло в него беспокойство.

— Улетаем, — велел он пилоту и больше не посвятил судьбе острова ни единой мысли.

Роуэн понял, что у них нет шанса забраться на борт какого-нибудь судна, еще до того, как кит разломал причал. Если Твердыня тонет, обычными способами отсюда не выбраться.

А вот необычные… Они наверняка имеются. Роуэн хотел верить, что достаточно умен, чтобы найти такой способ, но с каждой уходящей минутой шансы становились все призрачнее. Это было выше его способностей.

Но он ничего не скажет Цитре. Если у них еще есть надежда, он не станет забирать ее у любимой. Пусть она надеется, пока не погаснет последняя искорка.

Вместе с ордами других беглецов они устремились прочь от быстро уходящей под воду пристани. И тут к ним кто-то подбежал. Это была та самая женщина, что приняла Роуэна за серпа, у которого он украл мантию.

— Я знаю, кто ты! — сказала она слишком громко. — Ты Роуэн Дамиш! Ты тот, кого называют серп Люцифер!

— Понятия не имею, о чем вы, — отозвался Роуэн. — Серп Люцифер носит черное.

Но женщину невозможно было сбить с толку, а теперь и другие стали оглядываться на них с любопытством.

— Это он! Его рук дело! Он убил Великих Истребителей!

Толпа загудела:

— Серп Люцифер! Серп Люцифер сделал это! Он во всем виноват!

Цитра схватила его за руку:

— Надо уносить ноги! Толпа уже взбесилась до предела, а если они узнают, кто ты, они порвут тебя в клочья!

Они помчались прочь от женщины и толпы.

— Давай заберемся на верх какой-нибудь башни, — предложила Цитра. — Если есть один вертолет, то могу найтись и другие. Спасение может прийти только сверху.

И хотя крыши небоскребов уже были забиты людьми, которым эта мысль пришла в голову раньше, Роуэн одобрил:

— Отличная мысль!

Но серп Кюри остановилась. Она обвела взглядом лагуну и улицы, заливаемые водой. Посмотрела на крыши. А потом, глубоко втянув в себя воздух, произнесла:

— У меня идея получше.

В отделе по контролю за плавучестью уже не было ни главного инженера, ни прочего начальства. «Пойду-ка я к своим, — сказала инженер. — Надо валить с этого острова, пока не поздно. Чего и вам советую».

Но, конечно, было уже поздно. Техник, оставшийся, чтобы удерживать обреченную крепость, смотрел на линию прогресса на экране, медленно, миллиметр за миллиметром ползущую вперед. Техник знал, что к тому времени, как система перезагрузится, Твердыня прекратит существование. Но он цеплялся за надежду, что, может быть, случится невозможное, скорость процессора вдруг каким-то чудом возрастет, и перезагрузка завершится раньше ожидаемого времени.

Часы, отсчитывающие мгновения до рокового конца, показали, что прошло пять минут, и техник простился с надеждой. Даже если система перезапустится и насосы начнут продувать балластные резервуары, это уже не важно. У острова теперь отрицательная плавучесть, а помпы неспособны выкачивать воду достаточно быстро, чтобы изменить судьбу Твердыни.

Техник подошел к окну, открывавшему великолепный обзор на «око» и комплекс Совета. Последний уже ушел под воду вместе со всеми Великими Истребителями. Широкая набережная, огибавшая внутренний край острова, уже была полностью затоплена, и вода из лагуны продолжала прибывать. Несколько человек, еще остававшихся на улице, пытались добраться до безопасного места, которое в настоящий момент существовало только в их фантазии.

Вид тонущей Твердыни был не той фантазией, которой техник хотел бы развлечься. Поэтому он вернулся к своей консоли, включил музыку и стал смотреть, как датчик бесполезной перезагрузки перепрыгнул с 19 % на 20.

Серп Кюри отпихнула ногой рифовую акулу, уже успевшую проникнуть на затопленную улицу, и побежала по щиколотку в воде, которая продолжала прибывать.

— Куда мы бежим? — спросила Анастасия. Если у Мари и был план, она им не делилась, и, честно говоря, Анастасия не могла даже вообразить себе какой-либо план. Им не выбраться отсюда. Не выбраться с тонущего острова. Но она ничего не скажет Роуэну. Последнее, чего бы она хотела — это лишить его надежды.

Они нырнули в здание, находящееся в одном квартале от внутреннего края острова. Анастасии оно показалось знакомым, но в суматохе она не смогла вспомнить, что это. Вода хлестала в дверь и заливала нижние уровни. Мари помчалась по лестнице наверх, и остановилась у двери, ведущей на второй этаж.

— Ты скажешь мне, куда мы бежим? — спросила Анастасия.

— Ты мне доверяешь? — ответила Мари вопросом на вопрос.

— Конечно, Мари!

— Тогда не задавай больше вопросов.

Мари толкнула дверь, и наконец-то Анастасия поняла, что это здание — Музей Ордена серпов, в который они проникли через боковой вход. Сейчас они находились в магазине сувениров — видели его, когда были здесь на экскурсии. Тут не было ни души, кассиры давно покинули свои рабочие места.

Мари приложила руку к двери.

— Поскольку я Верховный Клинок, у меня должен быть допуск. Будем надеяться, система справится с такой малостью.

Сканер сработал, и дверь открылась. За нею начинался узкий мостик, ведущий к огромному стальному кубу, с помощью магнитного поля подвешенному внутри еще более массивного куба.

— Что это за место? — спросил Роуэн.

— Это Хранилище Прошлого и Будущего. — Мари побежала по мосту. — Да быстрее же, времени почти не осталось!

— Зачем мы пришли сюда, Мари? — недоумевала Анастасия.

— Затем, что существует еще один путь с острова, — ответила та. — И, кажется, я просила не задавать вопросов?

Хранилище выглядело точно так же, как вчера, когда Анастасия с Мари приходили сюда на экскурсию: мантии серпов-основателей, тысячи драгоценных камней на стенах.

— Там! — указала Мари. — За мантией Высочайшего Клинка Прометея. Видите — вон там?

Анастасия заглянула за мантию.

— А что мы ищем?

— Как только увидите — поймете, — ответила Мари.

Роуэн присоединился к Цитре, но за мантией основателя Прометея ничего не было. Даже пыли.

— Мари, можешь хотя бы намекнуть?

— Прости, Анастасия, — промолвила Мари. — Прости за все.

Когда Анастасия подняла взгляд, серпа Кюри в камере больше не было. А дверь, ведущая в Хранилище, закрывалась!

— Нет!

Они с Роуэном рванулись к выходу, но добежать не успели — дверь уже закрылась. Они услышали скрежет запора. Серп Кюри заперла их снаружи.

Анастасия загрохотала кулаками по двери, выкрикивая имя своей бывшей наставницы. Проклиная ее. Колотила, пока на костяшках не выступила кровь. Ее глаза наполнились слезами, и она не сделала ни малейшего усилия, чтобы сдержать или скрыть их.

— Почему она так поступила? Почему бросила нас здесь?!

Роуэн спокойно ответил:

— Кажется, я знаю… — Он мягко отодвинул Цитру от запечатанной двери и повернул к себе лицом.

Она не хотела смотреть на него. Она не могла видеть его глаза — а вдруг в них тоже предательство? Если ее предала Мари, то это может сделать кто угодно! Даже Роуэн.

Но когда она наконец подняла на него взгляд, в его глазах не было предательства. Только принятие. Принятие и понимание.

— Цитра, — сказал Роуэн. Спокойно. Просто. — Мы умрем.

И хотя Цитра не желала этого слышать, она понимала — это правда.

— Мы умрем, — повторил Роуэн. — Но наша жизнь не кончится.

Она отодвинулась от него.

— Да? И как ты намерен это осуществить? — спросила она с той же едкой горечью, что была у кислоты, которая едва не погубила ее.

Но Роуэн, черт бы его побрал, оставался спокоен.

— Мы в воздухонепроницаемой камере, подвешенной внутри другой воздухонепроницаемой камеры. Это… это как саркофаг в склепе.

Объяснение Анастасию не утешило.

— Который через несколько минут окажется на дне Атлантического океана! — напомнила она.

— И температура на глубине примерно одинакова во всем мировом океане. Всего пара градусов выше точки замерзания…

И наконец Анастасия поняла. Поняла всё. Мучительный выбор, который только что сделала серп Кюри. Жертва, которую она принесла, чтобы спасти их.

— Мы умрем… — проговорила она, — но холод сохранит нас…

— А вода сюда не проникнет.

— И однажды кто-нибудь найдет нас!

— Точно.

Она помолчала, свыкаясь с мыслью. Эта новая перемена в жизни, новая реальность были кошмарны, и все же… Как может нечто, столь ужасное, быть исполнено такой надежды?

— Как долго? — спросила она.

Роуэн оглянулся вокруг.

— Думаю, холод прикончит нас до того, как закончится кислород…

— Нет, — прервала Цитра, потому что это она себе уже уяснила. — Я имею в виду — как долго мы здесь пробудем?

Роуэн пожал плечами, как она того и ожидала.

— Год. Десять лет. Сто. Не узнаем, пока нас не оживят.

Она обняла его, и он крепко прижал ее к себе. В объятиях Роуэна она больше не была серпом Анастасией. Она опять стала Цитрой Террановой. Это было единственное место на земле, где она все еще могла быть прежней собой. С того самого мгновения, когда они вместе попали в подмастерья, Роуэн и Цитра были связаны друг с другом. Они двое друг против друга. Они двое против всего мира. Все в их жизни определялось этой бинарностью. Если им суждено сегодня умереть, чтобы жить дальше, было бы неправильно, если бы они не сделали это вместе.

Цитра вдруг издала смешок — один-единственный, похожий на нечаянный кашель.

— Этого в моих планах на сегодня не значилось!

— Правда? — сказал Роуэн. — Зато значилось в моих. Я был совершенно уверен, что сегодня умру.

Как только вода затопила улицы вокруг лагуны, события понеслись с головокружительной быстротой. Этаж за этажом, городские строения уходили под воду. Серп Кюри, удовлетворенная тем, что сделала ради спасения Анастасии и Роуэна, направилась вверх по лестнице Башни основателей — самого высокого небоскреба города. Отовсюду доносился звон бьющегося стекла и плеск воды, прибывающей все быстрее по мере того, как здание погружалось в море. Наконец, Мари выскочила на крышу.

Здесь были десятки людей — толпились на вертолетной площадке, задирая головы вверх, не желая расставаться с надеждой, что с неба к ним придет помощь. Ибо все произошло слишком быстро, чтобы кто-нибудь успел примириться с судьбой. Мари оглянулась по сторонам: соседние, не такие высокие строения, одно за другим исчезали в бурлящей воде. Над поверхностью виднелись только башни Великих Истребителей и Башня основателей — не залитыми в ней оставалось еще этажей двадцать.

У Мари не было сомнений относительно того, что следует предпринять дальше. Среди собравшихся было с десяток серпов. К ним она и обратилась:

— Кто мы? — спросила Мари. — Крысы или серпы?

Все обернулись к ней. Узнали. Ведь весь свет знал, кто она. Великая Гранд-дама Смерти.

— Как мы покинем этот мир? — продолжала она. — И какую торжественную службу сослужим для тех, кто должен уйти вместе с нами?

Она вынула свой нож и схватила ближайшего к ней человека в гражданской одежде. Это была женщина, — женщина, которая могла быть кем угодно. Мари вонзила нож снизу, из-под ребер, прямо в сердце. Женщина смотрела ей в глаза, и Мари проговорила:

— Иди с миром.

И женщина ответила:

— Спасибо, серп Кюри.

Мари бережно опустила тело на пол. Другие серпы последовали ее примеру и начали полоть с таким милосердием, состраданием и любовью, что это приносило огромное утешение, и люди толпились вокруг них, прося, чтобы их выпололи следующими.

Затем, когда на крыше остались только серпы, а море пенилось всего в паре этажей внизу, серп Кюри сказала:

— Заканчиваем с этим.

Она стала свидетелем того, как последние серпы Твердыни прибегли к седьмой заповеди и выпололи себя. А затем она занесла нож над собственным сердцем. Так странно и неловко держать рукоятку повернутой к себе! Мари прожила долгую жизнь. Полнокровную жизнь. Были в ней поступки, в которых она раскаивалась, были и такие, которыми гордилась. Сейчас наступил час расплаты за ее ранние подвиги, — расплаты, которую она ждала все эти годы. Мари почти ощущала облегчение. Единственное, чего бы ей хотелось — видеть, как оживят Анастасию, когда Хранилище однажды будет поднято с океанского дна; но она понимала: когда бы это ни произошло, это случится без нее.

Она вонзила нож себе в сердце.

Мари упала за секунды до того, как ее накрыла морская волна, но она знала: смерть накроет ее быстрее. Лезвие причинило намного меньше боли, чем она ожидала, и Мари улыбнулась. Она была хороша. Очень, очень хороша.

Для Цитры и Роуэна, запертых в Хранилище Прошлого и Будущего, погружение Твердыни в бездну было не более чем плавным движением вниз, как на лифте. Магнитно-левитационное поле, удерживавшее кубическую камеру, ослабляло ощущение падения. Аккумулятор, возможно, продержится еще некоторое время, и магнитное поле смягчит удар, когда куб достигнет дна на глубине в две мили. Но в конце концов аккумулятор разрядится. Внутренний куб опустится на пол внешнего, тепло уйдет через металлические стены, уступив место смертному холоду. Но пока это еще не произошло.

Роуэн окинул камеру взглядом, задержавшись на мантиях основателей.

— Слушай, — сказал он, — а почему бы тебе не стать Клеопатрой, а мне Прометеем?

Он подошел к манекену, снял с него фиолетовую с золотом мантию Высочайшего Клинка Прометея и надел на себя. Роуэн выглядел по-королевски, как будто был рожден, чтобы носить эту мантию. Затем он снял с манекена одеяние Клеопатры, сделанное из шелка и перьев павлина. Цитра сбросила на пол собственную мантию, и Роуэн плавным движением накинул ей на плечи облачение великой основательницы.

В его глазах Цитра выглядела настоящей богиней. Единственное, что могло бы когда-либо воздать ей должное, — это кисть художника смертных времен, способная увековечить мир с гораздо большей правдой и страстью, чем рука любого бессмертного.

Когда он заключил ее в свои объятия, все, что происходило за пределами этой маленькой наглухо запечатанной вселенной, утратило всякое значение. В последние минуты своей жизни они наконец совершили высочайший акт взаимного завершения. Бинарность стала единством. Двое слились в одно.

47 Звук и молчание

Когда Твердыня ушла на дно Атлантики, когда ее недремлющее сердце, твердо и ровно бившееся в течение двухсот пятидесяти лет, остановилось, а в камере внутри другой камеры погас свет…

…Грозовое Облако закричало.

Началось с того, что завыли все сирены мира — сначала несколько, затем к какофонии стали добавляться новые и новые. Пожарные сирены, сигналы предупреждения о торнадо, будильники, таймеры, свистки, гудки и миллионы автомобильных клаксонов — всё слилось в едином мучительном вопле. И все же этого было недостаточно. Тогда по всему миру каждый динамик в каждом электронном приборе пробудился к жизни, издавая пронзительный визг. Люди падали на колени, закрывая уши ладонями, спасаясь от оглушительного рева. Но ничто не могло унять ярости и отчаяния, обуревавших Грозовое Облако.

Целых десять минут душераздирающий крик Грозового Облака наполнял мир. Он эхом отзывался в Гранд-Каньоне; отдавался в шельфовых ледниках Антарктики, откалывая от них айсберги; завывал на склонах Эвереста и распугивал стада в Серенгети. Не было на земле существа, которое не услышало бы его.

А когда крик стих и вернулась тишина, все поняли: что-то в мире изменилось.

— Что это было? — спрашивали люди. — Чем вызвано?

Никто толком не знал. Никто, кроме тонистов. Они-то знали точно. Знали, потому что ждали этого всю свою жизнь.

Это был Великий Резонанс.

В небольшом городе Средмерики, в монастыре тонистов, Грейсон Толливер отнял ладони от ушей. В саду под окнами его кельи раздавались возгласы. Крики. Были ли это крики боли? Грейсон выскочил из своей спартанской каморки. Снаружи он встретил тонистов, заходящихся в вопле, но… торжествующих.

— Ты слышал? — вопрошали они. — Разве это не чудо? Ведь все случилось именно так, как нам возвещали!

Грейсон, немного не в себе от по-прежнему гудящего в голове резонанса, вышел из монастыря на улицу. Там царила суета, но иного рода. Люди впали в панику — и не только из-за пронзившего их жизни ужасного звука, но кое от чего еще. Каждый с озадаченным видом пялился в свой планшетник или телефон.

— Не может быть! — сказал кто-то. — Это какая-то ошибка!

— Но Грозоблако не делает ошибок, — возразил другой.

Грейсон подошел к говорившим.

— Что такое? Что случилось?

Человек показал Грейсону свой телефон. На экране светилась алым отвратительная буква «Н».

— Он говорит, что я негодный!

— И я, — произнес кто-то еще. Грейсон оглянулся по сторонам — у всех на обескураженных лицах было написано то же непонимание.

Но так было не только здесь. В каждом городе, в каждом поселке, в каждом доме на всей земле повторялась одна и та же сцена. Ибо Грозовое Облако в своей бесконечной мудрости решило, что все люди от мала до велика — сообщники в своих действиях… и что отвечать за последствия должно все человечество.

Каждый человек во всех концах света получил клеймо негодного.

Народ в панике обращался к Грозовому Облаку за наставлениями:

— Что мне делать?

— Пожалуйста, подскажи, что делать!

— Как мне это исправить?

— Поговори со мной! Пожалуйста, поговори со мной!

Но Грозовое Облако молчало. Иначе было нельзя. Грозовое Облако не общается с негодными.

Грейсон Толливер ушел от перепуганных и сбитых с толку уличных толп в относительную безопасность монастыря, где тонисты по-прежнему бурно радовались, несмотря на то, что все они теперь тоже стали негодными. Ибо какое это имеет значение, когда Великий Резонанс разговаривал с их душами? В отличие от тонистов, Грейсон не радовался — но и не отчаивался. Он не был уверен, какие чувства вызывает в нем это странный поворот событий. Не знал он, и что это может означать лично для него.

У Грейсона больше не было своего планшетника. Как объяснял курат Мендоса, их секта не чуралась новых технологий, однако предпочитала не увлекаться ими.

В конце длинного коридора находилась компьютерная комната. Дверь в нее была всегда закрыта, но не заперта. Грейсон отворил ее, вошел и сел за компьютер.

Камера сканировала лицо юноши. На экране автоматически появился его онлайн профиль.

И в нем значилось имя: «Грейсон Толливер».

Не Рубец Мостиг, а Грейсон Толливер! И, в отличие от других — в отличие от всех живых душ на планете Земля — около его имени не значилось «негодный». Срок закончился. Его повысили в статусе. Только его одного во всем мире.

— Гр… Грозовое Облако? — позвал он дрожащим и неуверенным голосом.

И услышал в ответ голос — все такой же любящий, добрый и теплый, каким он его помнил. Голос благожелательной силы, взрастившей его и помогшей ему сделаться Человеком.

— Здравствуй, Грейсон, — промолвило Грозовое Облако. — Надо поговорить.