Грудь в крестах

Глава 9

Прошел я по улице, и понял, что ошибся. Месяца не прошло — а уже путаюсь. Не та улочка… Хотя, нет. Та. Вот же дом приметный с красивыми резными ставнями. И забор каменный. Так улочка. Однако. А где ж дом-то? Дом, спрашивается, Айли — где?

А нэту. И ограды каменной почти нету, огрызки остались, а от дома — обгоревшие развалины. Пустые глазницы первого этажа — камень устоял, остальное сгорело. Так. Ну и чего мне теперь делать? Ну, то есть, не очень-то и надо оно мне, но все же… Зашел на территорию, ступив по упавшим пообгоревшим воротам… Эге. Да тут кто-то веселился во всю, в стиле художника Сикейроса — вон отметины от пуль, и в воротах дырки и на стенах копченых все одно видно… Интересные дела тут видать творятся…

Прошел чуть дальше, заглянул в пустое нутро дома — подвал, вроде как, и цел? Посмотреть там? Фонаря нет… Факел, что ли, с чего соорудить? Услышал шорох в стороне, тут же отскочил с разворотом, за револьвером потянулся. Кобура конечно стандартная армейская, закрытая, для доставания оружия не особо удобная — главное, чтоб закрывала от дождя и грязи надежно. Мне еще достался в трофей револьвер не кавалерийский, а пехотный — с коротким по местным меркам стволом в пять дюймов — это Коле я тогда отдал тот, что подлиннее, хоть и не такой как рейтарские — но все одно ствол в пядь длиной, семь дюймов, длинноват. А мой — по размеру и весу только чутка древний советский наган превосходит. И потому кобуру я ношу на советский манер — справа на заднице. Самое удобное место, и не мешает и достать быстро и безопасно, если умеешь. Так что развернулся, и увидев, что товарищ один, и, пока, по крайней мере, в руках оружия не видно, не торопясь достал ствол, прикрывая корпусом от всяких попыток помешать этому. Вытащил, курок взводить не стал, самовзвод у него отнюдь не нагановский, вполне нормальный револьверный, бахну и так если что.

— Ну? — спрашиваю, разглядывая заодно. Однако же, колоритен. Одет в какое-то рванье, видом цыганист, смотрит недобро — Кто такой?

— А ты кто? Чего ищешь тут? — спрашивает немного даже с вызовом, хотя на ствол косяка давит. Видать, из той братии, что больше ножами, да кулаками привыкла действовать, а от огнестрела — подалее держаться стараются, с обеих сторон на вопрос глядя — Зачем пришел, чего тебе тут надо?

— Экий ты дерзкий — говорю ему, впрочем, стараюсь, чтобы прозвучало более-менее миролюбиво — А чего это ты меня пытаешь? Ну, зашел, и зашел, ищу — и ищу себе. Тебе-то чего?

— Здесь что, твой дом, да? — насуплено отвечает мне вахлак — Ты хозяин, да? Свое ищешь, да?

— А вот кстати. Хозяев, точнее хозяйку этого дома я знаю. К ней и шел. А тебя — нет.

— Ты Айли-Бритву знал? — недоверчиво смотрит — Зачем к ней шел?

— Знал, знал — на ходу раздумываю, разговаривать ли вообще с этим типом, или все же почваниться. Решил, что надо искать консенсус — Только я-то ее просто как Айли знал. Постояльничал у нее, да кое-что оставил, зашел за своим. Ну и весточку она мне передать может быть должна. А что тут, собственно, произошло?

Вахлак посмотрел пару секунд мне в глаза сверлящим недоверчивым взглядом, а потом как-то словно сдулся чуть, как клапан открыли. Голову опустил, сказал тихо:

— Пушку убери, служивый. Раз за своим, другое дело. А то повадились тут всякие…

В общем, поведал мне сей страж пепелища всю грустную историю. Едва началось, как только Верген Свирре взял — начались этнические чистки. Валашцев, конечно — ну и цыган. У барона на них — как у Адика Шекель-Грубера прям комплекс какой-то. А их и так никто не любит. Ну и понеслось. В общем, пришли и за Айли, всей толпой с городка, в основном патриотически настроенные люмпены — проще говоря, сброд и алкаши. Слухи-то, что она казну бандитскую держит, общак, или еще что — все время ходили. Как тут не пойти, в патриотическом-то порыве? Однако, ждал здесь их пренеприятный сюрприз. Околоточный-то, воздыхатель Айли — оказывается, у нее прятался. Он в лаванду пошел сразу, как началось — известно, что старую власть новая не жалует, а у барона и вовсе разговор короткий — веревкой за шею, и на сук. Ну, и огорчили они толпу в два ствола, а то и не в два, револьверы считая. Ну, а потом, конечно, пришли войска, прикатили даже пушечку — развалили все, дом подожгли. Они и из горящего отстреливались, так и сгорели. Тайным ходом не пошли — говорит, знали, наверное, что их там ждут — знал кое-кто о ходе, а люди добра ж не помнят. А этот вахлак давно обязан был Айли и на подобный случай договор у них был — чтоб и похоронил и присмотрел за всем остальным.

— Похоронить мне их и не вышло — им Брат сам похороны учинил — мрачно поведал цыган — Сгорели они все, дотла. Нечего и хоронить. А остальное… Ходют тут всякие, сначала-то кинулись раскапывать. Да ничего не нашли, ну а потом я уж тут навел порядок. Кто за своим пришел, тот свое и берет. Твое — что?

— Ну, думаю, что в доме было — ружье, пистолет, сбруя какая-то и патроны, про то и спрашивать незачем? — тот мне кивает утвердительно, ну и так ясно — сгорело все. Значит, только то, что в подвале оставалось… — Золотые там были, и бумаг немного. В подвале — а где, я и сам не знаю — Айли отдавал.

— Сколько? Говори! — сцапал меня за руку, в глаза смотрит — я уж подумал, в сопатку ему с локтя дать, но потом передумал, да и назвал сумму — что-то не просто он от жадности. Тот помолчал, в глаза мне глядя, кивнул

— Верю. Так и есть. И ровно столько — твое это. Жди! — и исчез, нырнув в горелое нутро подвала. Ждать недолго пришлось — появился скоро, отдал мне сверток — я при нем развернул — так, все точно — золотые, серебро, чеки… Пригодится. Пока придется с собой таскать… или сдать в Солдатский Банк в крепости? Посмотрим. Завернул все обратно, оставил серебряк

— На. Это тебе. Твое. Прощай.

Сосед, которому Айли лошадку пристроила, увидев меня, впал в ступор. И внешне я чуть изменился, и форма рисская сержантская — в общем, полужиденький он был. Наверняка ж, гад, если и сам не шел грабить Айли, то уж всяко радовался, что теперь за аренду золотой в месяц платить не надо, и лошадь задаром. Хрен тебе, по всей липкой морде. Не обращая внимания на его причитания, поставил в известность, что теперь он будет ежемесячно перечислять золотой на мое имя в Солдатский Банк, а коли чего случится с лошадью — то ее стоимость и телегу выкупить. Развернулся, и ушел. И пусть, сука, радуется, что жив, и с небитой мордой.

Вышел на главную улицу, постоял, подумал. Вон бордель местный, откуда визги девок и смех на квартал слышно. Там и мои сейчас расслабляются. Может, и мне? Организм, в общем, не то чтобы требует, но был бы не против, насчет бабы-то. Уже повернулся было, приглядываясь к стайке работниц сферы древнейших услуг, тершихся у крыльца храма продажной любви. Да некстати как-то выскочила в памяти та повешенная малолетка с косичками, что пела нам песенку. Плюнул, развернулся, и пошел в сторону крепости.

— Ну, засранцы же. Ну как так можно? — это я распекаю наших шалопаев. Эти два урода, Вилли с Сашей, оказывается, еще вчера сдали в баронскую казну трофейные портупеи. Из крестьянской жадности. И еще и Петруху подговорили. Теперь все трое стоят «голяком» А я-то думал, у меня все будут в одинаковой сбруе. Вот уррроды — Ну, значит, будете таскать подсумки на поясе, и демоны с вами! Валите, с глаз долой, чтобы я вас и не видел!

Если бы не это, то в остальном все неплохо. Форма пригнана, все в комплекте, фляги и ранцы получены, плащ-палатки тоже. Рисские, как и у барона в войске — не такие, как в валашской армии — там как советские, четырехугольные — а эти треугольником с дыркой посередине, как вермахтовские. Но в принципе — сойдут, тоже неплохи. Гранатная сумка и мародерка — с креплением на ремень. И более плотные, чем у нас в штрафниках были. Все добротное, не мобпошив — со складов. Радует, чего сказать. Уже собрались мы идти в каземат — вдруг добегает солдатик с приказом — к шести часам всем прибыть в штаб, по форме. Вот те раз, вроде вечером только говорили на погрузку, после ужина. Спрашиваю хитромордого союзного солдатика — в чем дело-то? Тот, хитро поозиравшись, сообщает — награждать вас всех будут! Так что приводите, мол, все в порядок форму и амуницию. Вот те и раз.

Ну, надо, так надо. Благо времени еще много, делать все одно нечего. Рыкнув, велел всем навести марафет. Договорился с сержантом в казарме бастиона — выделили на стол и утюг, разрешили воду греть на бритье-мытье. Я старательно пришил на френч нашивку, полученную от Фаренга — сам я ее чуть не забыл, чуть не сдал вместе с комбезом — да ефрейтор глазастый попался, да еще и сам спорол ее, уважительно поглядывая. Теперь вот заново пришил. Смотался в гарнизонный военторг, разжился там одеколоном, по запаху — почти любимый «Тройной». Еще повезло, среди сданных на комиссию товаров вдруг увидел и купил круглые очки в стальной тонкой оправе — почти что идеально подошли по диоптриям. Теперь можно и книги покупать на почитать. И обошлись не дорого — судя по всему лежали они уже долго и рады были продать хоть как. Хотел уйти, но усмотрел — вот они, все три портупеи! По серебряку отдал, я сейчас вполне себе Абрамович, выкупил пролюбленную амуницию. Тут же, заодно зашел в бухгалтерию и договорился сдать все награбленное непосильным трудом в Солдатский Банк. Успею еще зайти до шести, время есть. Сдам валюту, а сберкнижку — мне. Она мне сердце греть будет, под валашскими пулями, хе-хе.

Вернулся, бросил лопухам их сбрую, пообещав в другой раз отправить выкупать за свой счет. Пошел бриться-мыться. Благо и станок в комплекте с помазком есть и зеркальце вполне приличное в казарме, воды горячей в избытке. Щетины нарастил, надо только все облагородить. Я теперь не то Дзержинского напоминаю, не то Наполеона-Луи. Шикарные усы и бородка. Стричься пока еще рано, а так — кросафффчег.

Так, загнать Петруху с Вилли на кухню, всех гнать обедать — потом я в бухгалтЭрию, а там и время уже.

Барон еще раз, похоже, намекает нам, что не надо много трепать языком, и все будет хорошо. Иначе и не расценить это награждение. Ну, или и впрямь он снизошел — чорт его знает, разное про него говорят, но хоть и никак он не агнец, однако по-своему честен и своих, пусть и временно своих — все ж ценит.

Наградили всех нас штурмовым знаком — смешно, почти как фашистский — перекрещенные винтовка и граната, на них каска наложена. Только что без венка. И маленький, чуть больше петличных эмблемок. Железяка вороненая. Дешевка, но все знают, что такие за просто так не дают.

А мне еще и медалька «За военные заслуги». Смешная медалька размером с пятак медный, из светлой бронзы, с малюсенькой планкой темной бронзы, от которой медальку можно отцепить, оставив только планку. На самой медальке изображены скрещенными сабли и надпись «За военные заслуги». Простенько и незамысловато. Смешная медалька. Но дареной девке в декольте не смотрят. Сойдет и так.

Вписывал в солдатскую книжку мне ее тот самый сержант, что мытарил за винтовку. Хоть книжка теперь рисская, но раз медаль от барона — то пришлось идти к баронским. Беднягу аж кривило от зависти. Я, благо через несколько часов гружусь на пароход, подначил:

— И вот скажи, чего ты меня с этой винтовкой-то мучил? Ведь, поди, ее списали, вместе со всем прочим добром — там же винтовок столько осталось, и две телеги обоза. И это нашего только — я уж про свиррцев не говорю. Оно тебе надо было? Скажи вот честно — тебе что, просто завидно, да?

— Да! Завидно! Вы там только и делаете, что медальки хватаете, пенсии и чины себе, а я тут сиди годами, и ни демоновой чешуи не получаю в благодарность! — взорвался тот — Вам там легко нахватать чинов и наград, конечно!

— Легко? Так в чем дело-то? Ты давай к нам, присоединяйся. Парень ты, сразу видать, боевой…

— А и посмотрим! Вот возьму, и пойду!..

Долго его слушать, как он всех победит, и чинов да наград нахватает, я не стал. Нам еще раз все проверить и собрать, поужинать, и на погрузку строиться. Как говориться — «как шли мы с тобою на борт, в холодные мрачные трюмы». На пароходе здешнем я еще не катался. Интересно.

Тоже мне. «На паровике поплывем!» Чудо техники, как же. «Ты, поди, на севере-то своем и не видал такого!» Погрузили на баржи, всех, кого в крепости собрали в рисское войско, аж на три штуки. Батальон, так прикинуть — по одной лохани на роту. И их — две впереди борт-о-борт, третья сзади — потянул смешной и убогий угольный буксир. В добавок — еще и колесный, правда, колесо одно, во всю корму, под кожухом. Может, и не от убогости, а чтобы не поломать винт об всякие мели и бревна — чорт его поймет. Может, так и правильнее — но все равно не впечатлило.

Баржи деревянные, добротные — размесились на палубах — в трюмах какие-то грузы, в невеликих надстройках-сарайчиках — офицерье, а мы — под растянутыми тентами. Ну, и ничего страшного, пока еще лето, хоть и сыровато на воде. Неторопливо, два дня вверх по течению. Кухня ротная с нами ехала, так что в тесноте да не в обиде, и с горячим питанием, добрались нормально. Высадились сразу на Валашский берег, над дебаркадером — немалых размеров, явно самодельный транспаранты «Приречье возвращается в родную гавань!» и «Приречье — наше!». Сразу за пристанью — огромный лагерь, масса имущества, палатки. База для наступления, как минимум бригадного масштаба.

Три дня нас пихали и тасовали. Я охрип уже объяснять всем подряд, что мы от Вергена переписались все вместе. Помогали медалька со штурмовым значком и едва ли не больше нашивка. Да еще то, что все мои были в портупеях, а мы с Колей еще и при револьверах, я даже и с недешевым карабином. Включив бычку, пробился до комроты, сухопарого капитана Гэрта. Благо, в неразберихе лагеря стройная армейская система с субординацией и иерархией временно дала слабину. Капитан выслушал, уточнил все, и согласился. Загнали в третий взвод вторым отделением. Мне, как десятнику, так тут официально командира отделения величают, пришлось вытерпеть долгий экзамен от взводного лейтенанта Виске, а потом принять недостающих боевых единиц. Двое рисских крестьян, тупых и запуганных. Хумос и Басс. Смотрят, как на дракона, жалобно и недоверчиво, на контакт идти не хотят. Еще и неграмотны, или не признаются. Подумал, да и приставил к ним Вилли с Сашей — и разрешил делать что хошь, в пределах нормы, но спрошу с них, а не с этих рисских недотеп.

Провел так сказать реорганизацию в своем войске, благо с лейтенантом пришли к консенсусу, примерно как я с крестьянами — я в своем десятке командир, за каждым словом в роту не бегаю — но и спрос с меня полный, отговорок никаких. Так всех устраивает. Так что — без проблем распределил должности. Колю назначил моим ординарцем, а заодно и разведчиком отделенным. Бруно — казначей, Арно — начхоз и начпрод. Борьку назначил заместителем в мое отсутствие, и всяко. Остальные — на подхвате. Без должностей, чему, в общем-то, ни шалопаи, ни тупиздни деревенские, не огорчились. С этих спроса мало — «нас толкнули, мы упали». Но предупредил — то если кто филонить станет — спишу в штрафной взвод без всяких. Соврал, что с лейтенантом договоренность такая есть.

На третий день сформированную роту выгнали из солдатско-рекрутского муравейника, хотя по мне это больше напоминало кишащую опарышами дохлую корову. В поле поставили в полуверсте от главных сил свой лагерь, начали учебу. Очень быстро наше отделение отметили — все ж почти все служившие, с оружием свычные, службу и порядок понимают. Сначала это отразилось в том, что мы неделю не вылезали из караулов, после чего я таки нажаловался капитану, и пусть Виске что хочет делает — мои спят на ходу, а на учениях не были. Благо за неделю остальную массу привели в понятие, и смогли нас заменить. Капитан нам попался, похоже, с пониманием, да и лейтенант не ерепенился — даже наоборот, велел подготавливаться самостоятельно, если сможем — остальные два отделения больно уж тяжкие попались. В третий взвод известно кого спихивают.

Начали и мы учиться — стрелять я наспех обучил, быстро растолковав примитивные понятия дальности прямого выстрела и превышения. Запретил без команды держать прицел иначе как на четыреста шагов, да и стрелять дальше четырехсот шагов без особого приказа тоже запретил. Тупиздням пришлось грамоту учить, они и цифр не знали — но тумаками и прибавкой к порции молодежь этих уродов как-то натаскала. Но они только на сотню метров в силуэт еле-еле попадают. Запретил им стрелять дальше ста пятидесяти шагов. Вроде поняли. Дошли через Борьку слухи, что в дремучих крестьянских мозгах, или что там их у этих амеб заменяет, просыпается самосознание — пообщались со знакомыми, кто в другие отделения попал, и прониклись, как им повезло. Штрафной взвод уже пополнился почти до полного состава, а уж плетьми лупцуют по нескольку человек каждый день. Второго дня повесили первого в нашей роте — за пьянку. А в лагере виселица полнехонька. Я же только раз прописал подзатыльник заснувшему за чисткой винтовки Хумосу. Правда крепко, что тот кубарем полетел, и нос об свою же винтовку разбил. Ничего, за дело.

Винтовки кстати выдали, сразу после присяги на верность князю Вайму. Наше отделение стояло ухмыляясь — нам-то пофиг кому присягать, не впервой. Впрочем, у нас у всех (не беря рисских селюков) контракт — мы просто переведены с баронского войска. Нам деньги платят, а присяги нас не интересуют. Винтовки оказались не новые, но и не совсем уж, чтобы хлам. Короче, чем нам в штрафниках выдавали — примерно как немецкие карабины маузеровские, девяносто восьмые — самая золотая серединка. Я отказался, и мне, оказывается, какие-то там копейки в плюс к выплате — за свое оружие. Револьверов в рисском войске пехотным сержантам не полагалось, так бы и еще приподнялся. Штыки всем выдали к винтовкам, недлинные, и теперь не обязательно таскать их на стволе — ножны на пояс есть. Сразу предупредил всех пятерых крестьян — сопрут, продадут или пролюбят иным способом нож — три шкуры сдеру. Лучше бы выдали иголки типа мосинских, а то такие кинжалы просто провоцируют же. Патронов нам вроде как пока не полагалось, кроме караула и стрельб, причем родным повеяло — сдавать гильзы после стрельбы. Правда, тут не только учет, но и сами гильзы — латунь, и на перезарядку, а какие совсем плохие — в цветмет. У нас в амуниции, кроме патронных подсумков, специальная сумка есть, с «обратным клапаном» — в нее в бою надо стреляные гильзы кидать, а потом сдавать. По возможности, конечно, в бою-то. А на стрельбах в обязательном. Но, я, когда мы еще оружие в Речном сдавали — у всех патроны собрал, те, что в обоймах были. И теперь у меня у каждого, кроме селюков — по восемь обойм в четырех подсумках на портупее. Велел не трепаться, но пусть будет. Штрафники бывшие понятливо кивнули — про тот случай у моста все помнили. Жаль, гранат зажать не удалось. С самими портупеями вышло не так гладко — они на самом деле кавалерийские — а там не много не так. И расположены не так, как для пешего, ремни на них, и поперечный ремешок на груди — дыхалку давит. И высоковато пояс. Одно слово — не для ходьбы и бега долгого, не для маршей — на лошади сидеть. Что всего хуже — ранцы с этими портупеями не поносить долго — плечи натрет. Уж думал отказаться от них, хоть и жалко, да случай помог. Ругал я кого-то из селюков, что попасть не может — и стал показывать, как надо. Ну и — оконфузился. Дал Коле стрельнуть — и точно. Сбит прицел, править надо. Заодно и Боря жаловался, что у его винтовки затвор подклинивает. Поперлись, с разрешения Виске, в полковую мастерскую. Там и узрел я развалы всего и всякого. Тут в армии просто — хоть винтовку себе купи, хоть форму. В общем, махнули мы наши кавалерийские портупеи, на пехотные сержантские. Еще и с приплатой. За троих шалопаев гроши я себе забрал, а остальным отложил. Ибо нефиг. Эти портупеи почти то же самое, но под пеших сделано. И ранец как на австрийских рюкзаках пехотных система — пристегивается на крючках и карабинах на портупею. Оснастил всех, кроме селюков — эти облезут, все одно не солдаты. Заодно разговорился с мастером, пока винтовки пристреливали после ремонта — хотел взятый еще в Валаше штык подкоротить — на карабин он не ставится все равно, мне он только как нож нужен. Мастер предложил взять обломок у него и заточить, бесплатно, точнее все в счет моего штыка. Я согласился, благо мне ни защелка не нужна, ни длинное лезвие. Но когда попросил сделать лезвие, как на финке, мастер заупрямился. Все уговаривал меня на кинжал заточить. Но в итоге просто отдал Арно, и тот, разобрав рукоять, поколдовал в кузне, быстро перековав мне обломанный штык в нормальную пятидюймовую финку. А я еще выбрал в ломе гарду с обломанным кольцом, и ее при сборке обратно поставил. Вышел вполне себе ножичек, колбасу резать и деревяшки строгать. Ножны из толстой кожи тоже нашел из истрепанных, обкорнали мне их, и обратно на заклепки поставили. Нашего Арно тут же начали сманивать остаться в мастерской, обещая златые горы — но он отказался. Почему — спрашивать бесполезно, не расскажет — ну да значит, свои резоны есть. Я там еще походил, попримерялся — красивые шашки у оружейников лежали. Но, длинноваты, да и на что мне шашка. В рукопашную я лучше не полезу. Так, покрутил, рубанул поставленные для проверки снопы, под одобрительное поцокивание мастера. Нравятся мне оружейки, вообще к железу тянет…

Кстати сказать, с штыковой у селюков пошло неплохо, только показал разок — вилами и лопатами орудовать они привычны. С удивлением узнал, что то ли не было тут своего Суворова, то ли накрепко забыли — но Коля мне поведал, что даже в баронской армии, самой продвинутой, не учат штыковому бою кроме как одному удару, сверху от плеча в грудь. Снизу — только кавалеристов колоть учат. Странно, но что поделать — пришлось показывать примитивные уколы снизу из ног, удары прикладом с разных сторон, отводы вражеского штыка и разные хваты и выпады. Все же, без этой науки здесь опасно — винтовка не автомат, патронов в магазине мало, да и не самозарядка. Эх, сюда бы хотя бы древний убогий эс-ка-эс! Уж на что барахло, так и то бы сгодился. И ведь, обидно, патрон-то тут маломощный, он только называется винтовочным. Но, как я еще в книжке, Кэрром даденой прочел — все попытки сделать автоматический пулемет закончились неудачей из-за нестабильного качества патронов. А насчет винтовок самозарядных в книжке ни слова вообще не было. Так что — пуля, понятное дело, дура, но и сам не плошай. Или, по другому говоря — на Бога надейся, а штык — молодец.

Потому и учимся. На чучелах — тыкаем штыками в мешки с мокрой соломой, висящие на веревках и закрепленные на шестах — это если учимся тыкать в кавалериста на коне. И на друг-на-друге, с обмотанными тряпками палками. Потом я сел на бочку водовозную, и лупил их всех короткой палкой в тряпках — а они отбивались «от конного противника» и учились тыкать меня в бедро и бок. Коля оказался довольно умелым рукопашником, но все же я зря боялся. Кулаками и ногами махать умеет ловко, но вот захваты и броски так себе, на троечку. Однако, тут же нагрузил его поручением обучить хоть самой малости всех. Когда он начал отпираться, что не умеет, нарычал, приказав научить трем ударам руками и двум ногами, а остальное — с ножом и винтовкой. Пехотных лопаток малых тут нет. Война все же больше маневренная — а копают и строят тут все саперы, с нормальными бэ-сэ-элами, киркомотыгами, топорами, пилами, и что им там еще положено, боброкротам нашим. У них, у инженерных взводов, собранных от всех в сводную саперную роту — тоже учения. Роют и строят совместно нам учебный типовой укрепрайон, да всякие мостики ладить учатся. Скоро загоню своих в эти траншеи, если разрешат, и там попробуем уже драться. Разговоры ходят, что учить нас еще неделю будут, видать готовят к чему-то серьезному. Басс принес слухи, что «нам не повезло, раньше других прибыли — тем только неделю отмучиться!». Тупые же все же эти крестьяне. Черви земляные, одно слово. Ну, их и не жалко — таких бабы еще нарожают. От тех, кто поумнее, и потому с войны вернется. Или вообще не попал на войну. И поделом.

Вспомнил, что завтра первое обучение с гранатами, и расстроился. Хотя, мне-то чего. У меня всего двое полных уродов в отделении, и еще трое просто придурки. Каждому можно присмотр поставить. Как-нибудь справимся. А вот в роте, интересно — сколько угробится?

Ну чего сказать — закончилось наше обучение. Мне даже в целом понравилось, как выучилось отделение. Другие, конечно, хуже, все же материал не тот. Но тоже так, ничего. Гранатами всего двое подорвались в роте. Тут не советская армия и даже не российская — сержант гранату хватать и выбрасывать, или тем более своим телом закрывать не станет. Скорее наоборот — если кому от гранаты угроза будет — то телом незадачливого рекрута ее и накроет. Бассу, как ни странно, гранатами кидаться понравилось. Крестьянскому дураку очень по душе пришлось, что такая маленькая фитюлька «а бахает, как гром прямо!». Гранаты тут дерьмовые, цилиндры простые, без рукояток даже, но и то ладно. Я выпросил у Виске дюжину на отделение, пусть будет. На всякий случай. Списали, как израсходованные другими отделениями — он только рад, от греха их мне отдать, чем тех учить. Пострелять еще получилось, попробовали, как Барген учил, цепочкой бить, потом поучил их идти волнами, эдаким видоизмененным караколем, друг-друга при перебежке с перезарядкой прикрывая. Коряво, но получилось. Главное — все, даже селюки, с оружием свыклись, и наполучав подзатыльников, усвоили азы. Теперь я хоть немного спокоен — крайне велика вероятность, что они ни себе, ни товарищу ничего не отстрелят и в сторону противника выстрелить смогут тоже. Штыковой бой освоили на начальном уровне, но, пожалуй — лучше, чем остальные. А рукопашку и подавно на редкость хорошо, хотя, казалось бы, и времени мало было. В предпоследнюю ночь поймали мои орлы поганца из второго взвода, который вознамерился чего-то у нас спереть — ну и вылилось все в драку «полвзвода на отделение». И ничего, отмахали неплохо, синяками светили конечно все, но без серьезных травм. А вот из соседей кто-то и отлеживался, а уж какие они красивые-расписные ходили — любо-дорого. Все это случилось в мое отсутствие — мы все, сержанты нашей роты, собрались распить по маленькой за успешное окончание обучения. Заодно и познакомиться. На меня обратили внимание из-за наград, но узнав, что нас перевели от барона — сразу образовали вокруг меня некий вакуум. Ну и ладно. Ввиду отсутствия сержантов драку не успели ни пресечь, ни зафиксировать — потому замяли. Благо, офицеры в это время тоже не скучали, отправившись в полевой чипок в главном лагере.

В последний день приперся майор, должно быть — комбат. Провел смотр. Я получил замечание за отвратительную строевую — и не мудрено — мы ею вообще не занимались. Селюки безбожно сбивали шаг, и вообще плохо понимали, что от них хотят. Хорошо хоть, лево-право им вбили мои шалопаи. Майор разорался, его, походу, бесили еще и наши портупеи и награды. И пока все отдыхали, мы два часа поднимали пыль на импровизированном плацу. Хорошо хоть погода пока балует, пыль лучше, чем грязь. Но ничего, кое-как привели и строевую в норму — селюки за последние дни отлично развили в себе понимание, что чем быстрее сделаешь как надо — тем быстрее от тебя эта сволочь отстанет, а других вариантов все равно нет. Так что, после того как мы в одиночестве промаршировали перед майором туда-сюда, с поворотами-разворотам и перестроениями — были помилованы и отправлены отдыхать.

Велел Арно закатить пир, и заодно прибрать имущество. Завтра с утра выходим в поход. В процессе сборов Арно прибежал с предложением — из кассы арендовать в обозе не полтелеги, как полагалось на отделение, а телегу целиком. Не сказать, что дешево. Но деньги-то пока есть. Собрались, обсудили, и я решил, что дело того стоит. И с собой повезти можно больше, и трофеи. Конечно, пришлось согласовать с Виске, но тот был не против, предупредив только, что если что — то нам взводного имущества подкинут. На том и порешили. На отвальную разрешил распить на всех баклагу вина.

Отношение к завоеванным землям, конечно, отличается разительно, по сравнению с тем, как барон себя вел в Валаше. Сразу видно — князь Вайм сюда пришел надолго, а скорее всего — навсегда. Нет, и виселицы не пустуют и следы грабежей, а местами и пожаров — наличествовали. Но не то что в меру, а даже, на мой взгляд — в самом минимуме. И то не везде. Местами городки не тронутые совсем, даже цветы под окнами. И жители ничуть не выглядят испуганными или обиженными. Поспрошал, мне объяснили — эта область, Приречье, некогда была отторгнута Валашем от Рисса — ну и, в общем, образовались тут свои не то Судеты, не то Эльзас с Лотарингией. Потому жители в большинстве даже рады приходу Вайма — а кто не рад, тот или успел сбежать или уже висит.

Местность, сразу видно, богатая и обжитая. Ну, оно и понятно — река кормит. Дороги мощеные, не то, что улицы. А улицы с тротуарами, дома каменные, а иные и в штукатурке, под черепицей. Девки румяные, крепкие. Мужики в кожаных жилетках или добротных коротких сюртуках. Даже в деревнях крестьяне довольно-таки прилично выглядят. И все смотрят, как на освободителей, хотя не кажется мне, что они тут и при Орбеле страдали особо — видал я в Валаше места и поунылей. Ну да — река да граница, дело прибыльное.

А мы знай себе шагаем, грохоча подкованными сапогами по брусчатке, орем во все горло старинную-престаринную солдатскую песню, которая, наверное, во всех мирах примерно одинакова:

Когда мы идем по городу,

По незнакомой улице,

Все девчонки открывают окна и двери,

И от улыбок девичьих вся улица светла.

А почему?

А потому,

Что девчонки, от топота сапог и грохота барабанов

Окончательно теряют волю.

Когда мы идем по городу

По незнакомой улице,

Матери и отцы закрывают окна и двери,

Прячут от нас девчонок.

А почему?

А потому,

Что девчонки, от топота сапог и грохота барабанов

Окончательно теряют волю.

Когда в полях рвутся бомбы и гранаты

Убивая солдат

Наши девчонки плачут о нас

О своих солдатах

А почему?

А потому,

Что у девчонок добрые сердца

И они любят своих солдат.

Когда же мы ковыляем на костылях

По уже знакомой улице,

То вдруг обнаруживаем, что наши девчонки уже замужем

И живут счастливо.

А почему?

А потому,

Что у девчонок есть не только доброе сердце,

Ничего, нормальная песенка. Хорошо хоть про цветочки и платочки не поют и то ладно. А так, солдаты — они везде солдаты, и жизнь у них везде одинаковая. И песни одинаковые, потому что думают они об одном и том же, где бы и когда бы дело не происходило. И пускай поют — пока поют — ничего не набедокурят. Главное же для командира что? — Чтобы солдат был хоть чем-то занят, полезным, это конечно лучше, или бесполезным — хуже, но тоже сойдет, делом. Иначе — незанятый солдат — потенциальный преступник. А мне оно надо? таки мне оно совсем не надо. И командованию моему — не надо. И тем, кто над моим командованием, похоже, тоже не надо. Нас даже на привалы ставят вне населенных пунктов — чтоб не хулиганили. Бережет свое имущество Вайм, это хорошо. Похоже, и впрямь он собрать все земли хочет. Это хорошо. Всегда хотел повоевать за какую-нибудь Империю. Чтоб без всяких глупостей и условностей. Надо будет, наверное, попробовать все же тут карьеру сделать. Нравятся мне империи, есть такая слабость. За империю все ж и помереть не так страшно и обидно — вроде как — ты помрешь, а ОНА, империя — останется. Но, это еще будем посмотреть. Пока — нравится. Даже больше, чем за барона воевать.

К третьему дню повернули нас к югу — стали ходить слухи, что получившие прежестокий отлуп на перевалах валашские войска отходят на основную линию обороны, заползая щупальцами разъездов и летучих отрядов в наши тылы, всячески пакостя на южном фланге наступающей группировки. И нашу роту и отправили прямо с марша навести порядок и установить контакт с нашими свиррскими товарищами, которые наступать не собирались, но вели наблюдение, сохраняя по возможности контакт с врагом егерскими отрядами. Приречье уже как таковое закончилось, начались исконно валашские земли, и капитан Гэрт, выстроив нас, категорически не рекомендовал хлопать ушами и расслабляться. Тем более рядом уже предгорья — а горцы везде одинаковы — коварны и злобны. Тут нас уже никто цветами и свежим молоком встречать не станет. Ну да, нам не привыкать. Да и странно было бы, чтоб в горах что-то хорошее было. Горы — это всегда мерзко и плохо, а уж на войне и подавно.