Грудь в крестах

Глава 8

Пока они на нас скачут, я прикидываю в уме. Значить, так. Сабли это не есть хорошо, я не знаю, кто как из моих этому бою обучен — я сам и то не особо, так, теоретически разве. Казачков в Гатчине частенько лупцевали, и с лошадей стаскивали тоже. Но оне не то, что эти — тут-то вояки всамделишные. Однако ж, идут уже не плотно, рассыпались по-ширь дороги. Хорошо еще, что дальше от дороги не идут — там, в полях, нор всяких полно, лошади ноги поломать могут. Идут фронтом метров в полсотни. Мишень неплохая, в общем-то. А что? Если прорвутся — будет грустно, однако тоже не особо плохо. Хуже, если стрелять учнут, но точность-то с седла — аховая. И не много их, если еще и придут — то не скоро. А патронов у нас пока много. Так что, понеслась.

— Слушай мою команду! Штыки — при-мкнуть! Держись веселей! Кто стрелок хороший — как на четыреста шагов будут — огонь! Стреляй в того, что напротив тебя! Патрон рукой новый пихай! В лошадей бей, не промажешь! Остальные — береги пули — как на сто пятьдесят подходят — полную пачку — огонь! Потом заряди, и держи до свалки — стреляй в упор, в того, кто тебя рубить будет! Всем ясно? Тогда — выполнять!

Подходят они на триста метров, а я уж на прицел взял всадника справа от центра. Винтовка моя, как и все во взводе — в тот день, что отдыхали все, а я контуженый валялся — приведена мастером полковым была к нормальному бою. Так что я, хоть и не пробовал, но уверен, Перек уж если сказал — так и есть. Так, себе думаю — ствол винтовки у меня восемьдесят сантиметров, если от глаза — метр, плюс-минус. Мушка шириной миллиметр, это я где-то в наставлениях читал, запомнил. Значит — как башка жертвы по ширине мушки станет, с шапкой вместе — так и есть триста метров, туда-сюда. Егометрия-наука, понимашь… Все, пора! Выцеливаю лошадке в грудину.

— Стрелкам, по моей команде, остальным приготовиться… А-агонь!

И грянули, и славно грянули! Трех с седел долой, двое, в том числе и мой — лошадки завалились, бьются. Затвор, патрон, затвор, цель, выстрел, мимо, затвор, патрон, затвор, цель, выстрел, завалился, затвор, патрон, затвор… Ага, вон и пуговки уже видать, или еще что из амуниции блеснуло, медалька что ль…

— Всем пачку — беглый! — и понеслось. Любо-дорого — вылетело еще несколько с седел. Грохнулось еще с десяток лошадок… Метров сто осталось, скачут, но успеваем, да и сильно меньше их, как бы не вполовину уже… кто там не уймется? — Прекратить огонь! Заряди, и к бою, в упор бей сам!

Щелкают в магазин патроны, а всадники все ближе. И не сказать, что их уже много — десяток мы точно выбили… Шансы есть! Ну, давайте, рубаки, вытаскивайте свои шаблюки! Все даже без моей команды вылезают из-под тентов, становятся поплотнее — каре-не каре, но сука штыки у нас длиннющие, и винтовки тоже! Ну-ка, отведайте! Давайте-давайте, потянулись за своими селедками! А мы еще ведь и стрельнем!

Хер в нос. Стрельнули они. Я полностью облажался. Эти тварюки повытягивали вовсе не сабли, а длиннючие револьверы. Рейтары! И лупанули они по нам. Со скаку, в упор практически. За полсекунды до их выстрелов лишь понимаю, как лажанулся, заполошно ору

— Огонь! — и навскидку стреляю, одновременно с кавалеристами.

А дальше все смешивается в какой-то чортов ералаш. Длится он не долго — всего пять патронов. Стоять на месте страшно, пячусь с каждым выстрелом к телегам. Одно хорошо — в упор. Из винтовки в упор — проще, чем из пистолета. Точнее. Как палкой ткнул, не глядя — и готово, попал. Двумя руками держишь, широко — направлять просто. Да еще штыки длиннющие целить помогают.

Наверное, со стороны это выглядит так, как косой по нашим рядам прошло. Той самой, что коса смерти, без всяких художественностей особых. Только Костлявой двойная вышла радость — коса таки нашла на камень. Стачиваются об нас кавалеристы, размениваясь. Тем из нас, кто в центре стоит — везет больше — они, рейтары чортовы, чтоб их бабушкам на том свете демоны загнали поглубже, отработанно растекаются, обходя нас с флангов, стреляя из своих револьверов — прежде всего по нашим фланговым. Их начисто сносят. Но и в ответ рейтары огребают дружно — нас едва ли не больше, и в упор мы валим по ним метко, да и они все ж плотно несутся. Жаль, не получается стрелять в лошадь — все ж норовишь во всадника, не заставить себя никак, а так бы всех поди выбили. Но и без этого — густо, густо падают! Двое, новички неумелые, что ли, или зазевались, врываются прямо в центр, намереваясь проскочить мимо телег — одного просто насаживает ходом на чей-то штык, а второй сносит выстрелом в упор солдата рядом со мной. Я его за это снимаю тоже практически в упор, уже в спину. Затвор на задержке встал — патроны все. Бросив под ноги ружье, рву револьвер из кармана — пришло твое время, Валера — и стреляю дважды в спины рейтарам — и даже одного снимаю — данке вам очень шон, мастер Кэрр, за науку!

…А вот и все. Уходит от нас едва десяток рейтар. Отскакав метров на сто, карабины тянут. Щаз. Мы уже магазины набили, я тоже винтовку уже поднял, зарядил. На край телеги опираю и даже не командую — залпом и так почти разом грохнули. Минус два, за остановку в неположенном месте, лишение прав на управление лошадью — навечно. Остальные дают по газам, вслед выстрелы бесполезные летят. Ушли. Тут с тыла по нас какой-то оптимист, у кого лошади выбило на дороге — давай пулять. Разворачиваемся, критикуем — дурачка, что с полусотни метров с колена стоя бил — насовсем, еще пара, которые поумнее, и из-за тушек лошадей стреляли — просто осознают несостоятельность и утихают. И мозги у них правильно срабатывают — ползком уходят, а потом видим, как к городу бегут с с пару десятков, кое-кто хромает, кого-то под руку подхватив тащат. Стрелять запрещаю — не их, патроны жаль. Все одно промажем. Ну, кажись, отбились…

Грустно, девушки. «Еще утром перед ним строился батальон, привычно кричащий „Банзай!“»… От усиленного штрафного взвода осталось одиннадцать человек. Двенадцатый я. Еще один обозник, Бирэ, везучий паренек. И один музыкант. Остальные — всё. И Перек тоже, жалко. По ним, по ненавистным баронским мундирам, рейтары в первую очередь и садили, а штрафники напоследок шли. Вот и выбили. А эти в тыл смотрели — вот им и не досталось. Раненых двое еще, но их не считаю — не жильцы. Приказал положить в тень — пусть помрут спокойно. Остальные или с царапинами, или насмерть уже. Стрелять эти суки умеют. Итак — четырнадцать нас. Зато ружей и патронов — завались. Да еще и трофеи…

Чортовы рейтары, чтобы им на том свету обосраться на версту… Приказал собрать со всех все, с тех, что рядом лежат. А лежат много. Двенадцать рыл, молодые и в годах, всякие. И на-жаль — ни одного легкого раненного. Несколько в бессознанке — приказал штыками добить. Остальные и так наглухо. Оно и понятно — еще пока все крутилось, достреливали всякого, кто шевелился, да и кто не шевелился — тоже. на всякий случай. А кто подальше лежит — того счастье — или уже уполз-убежал, или отлежится. Или помрет. Не наше дело. Наше дало другое. Вот, например — трофеи. Легкие удобные карабины — у меня такой у Айли лежит. Подумав, выбросил свой винтарь — мне пофиг, я не штрафник. А этот карабин, надеюсь, пристрелян хорошо. Усатый дядька, тот самый, которого я в спину завалил — выглядел серьезно — у такого карабин наверняка в порядке. И смотрится солидно — граненый ствол, аж с синевой — видать, спецзаказ, рейтарам вроде такое можно, если под штатный патрон. Беру. Жаль, штык не приспособить штатный. Не предусмотрено видать, рейтарам штыка — ну да, и понятно — не драгуны, поди, а для ближнего боя сабля есть. Жаль, что нет штыка. Но беру. Штык позаимствовал у одного из музыкантов — в качестве ножа сойдет, по виду — стандартный коротыш к маузеру, эрзац, повидал я таких в той жизни, модный аксессуар в определенных кругах. Остальные косятся, но свои винтовки не бросают — Бирэ вообще в прострации, как он вообще не сошел с ума на войне здешней, музыкант, похоже, вполне доволен своей короткой винтовкой, а штрафникам не положено. Револьверы. Те самые, рейтарские. Дюжина. Длинный ствол — сантиметров тридцать. На что такой? Пять зарядов, рукоять удобная, шпора под скобой… самовзвод, шомпол сбоку… все как армейский и калибр тот же, только барабан длинный… Ага! Вот оно что. Патроны длинные, как четырестодесятый охотничий — и в патронташе — так и есть — кроме пулевых обычных еще пять — с картечью. В упор с седла, да и не очень в упор — самое то. Прикинул — картечины три-четыре, девятимиллиметровых, похоже. Для них-то длинный ствол и нужен. Ну, да, ясно, чего они такие меткие. Хотя и меткие тоже. Осмотрел наших, почти все — в голову. Стрелять умеют, суки. Ну, и я, лошара, конечно. Будет мне наука, ребят жаль вот только… Еще револьверы — всего два. Обычные, армейские, очень даже ничего. Видать, командиры. Так, приберем — шесть зарядов, четырехлинейный длинный патрон… Затребовал сбрую с этих — жаль, никаких полевых сумок, и вообще бумаг на них всех не нашлось, хоть и заставил всех осмотреть, перемазавшись. И на лошадках ничего нет толком, только фляги с водой — и то хорошо. Налегке шли. На портупеях — патронташи поясные, для револьверов, и по два подсумка на лямках — винтовочные. Что порадовало — все в обоймах. Тут же приказал всем, не морщась, облачиться в сбрую эту, и сам нацепил, отдав кому-то рейтарский револьвер — не по мне эта глупость. Оставил армейский, он мне нравится. Баланс хороший, в целом приятно сидит в руке. Будет мой. Больше ничего толком взять с рейтар и не вышло — сабли мне их не понравились — дурацкие, и гарда с дужкой, и изгиб сабельный, не как у шашки, крутоват. Рубить можно, резать — не получается. Я такой не умею. Остальные тоже отказались. Плетки, чтоб лошадей подгонять — нам без надобности, а больше, повторюсь, и нет ничего.

Тут пришлось нам прерваться — из города выезжать стали снова всадники. Чорт их поймет — атаковать хотели, или разведать — неясно. Те, что проскочили нас — они по большой дуге обойдя в город ушли, да и добежали безлошадные. Решили, может, реванш взять.

Да только я тут же скомандовал с прицела тыщапятьсот шагов бить залпами. И то ли мы и впрямь кого зацепили сдуряка, то ли просто очень уж обескуражила их неудачная атака, да еще и с таким непонятным результатом — огонь-то мы дали плотный, словно бы и без потерь почти — но тут же оне ретировались. Мы уж все обтрофеились, и даже бруствер из тушек лошадей и рейтар соорудили эдакий, а тут с городка, с обиды видно, давай по нам пулять. Надо сказать — жидко и неубедительно. Глянул я на нашего музыканта и спрашиваю:

— А что, Армстронг ты наш — тот озадачено смотрит. Но пояснять ему я не стал — Могешь ты дунуть в свою дудку? Что-нить эдакое, бравое?

— Как… вашбродь…? — смотрит, как на идиота, да еще испуганно. Приходится тряхнуть за ворот.

— В себя пришел, ну! Приказ не ясен?! Выпалнять!

— Есть! — все же армия — это не только бодрое слово, но и очень быстрое дело…

Крепкий паренек оказался. Час почти дудел, всякое и разное и какие-то «Бравы-ребятушки» и марши и даже плясовое что-то. Потом передохнуть попросил и попить, что я конечно и разрешил. Хватит концерта без заявок, тем более, что в городке, похоже, это произвело впечатление. Никто не совался. Все ж — у баронских — репутация. А нам того и надо, нам бы до темноты просидеть. Нет, не из-за приказа покойного (надеюсь) лейтенанта. А просто потому, что ночью уйти нам проще, по-вдаль и до леса, а там — в гору, к перевалу. Уж там-то точно наши. С тылу никого не нарисовалось — то ли возятся с тем, что там осталось то ли еще как, хотя и боялся я, что те конники, что нас пасли к нам нагрянут. Или это они в город и пришли вперед нас? Непонятно.

Велел ломать — телеги и винтовки лишние, наши и трофейные, и костры ладить. Саблями рубать телеги, в куски тенты, упряжь имущество с телег — и все в костры. И сабли потом туда же, поломать их не выходит, прочные, только пара лопнула, когда винтовки рубали. Велел жрать готовить, набить сухпайками и прочей провизией ранцы, что в полковой телеге нашлись. Фляги все взять, наполнить. С флягами — Петера заставил. Выжил, гаденыш. И Боров тоже — вот жеж везучий поросенок. Сильный, гад, ломает телегу только доски летят. Уу-у-у, долбоклюи! Я вот вас! Мстительно отправил Бирэ достреливать сильно раненых лошадей. Попробовал он поймать несколько раз лошадок убитых рейтар — не вышло, те ученые, сердятся и отбегают. Из города по нему, когда совсем азартно бегать за ними стал, постреляли. Не попали, но я осадил дурака. Я вас научу Родину любить, сучары! Еще велел вырыть могилу для наших. Общую, неглубокую. Ничего. Земля тут не тяжелая, не горы, лопат всего две, меняясь — вперед. Врагов хоронить не станем — не наша печаль, свои пусть хоронят. А наших — надо. Один раненый уже отошел, второй пока еще дышит, не будешь же своего сам резать? Разрешил личные вещи забрать, разложил, велел — кому что надо — забрать. Переписал всех номера на татуировках, сверил со списком, что у меня был, вычеркнул оттуда еще троих, что по дороге убило. Собрал солдатские книжки у музыкантов и обозников наших. Так то. Стащили всех в кучу, кусками тентов завернули, накрыли. Засыпали. Все. Салюта не будет — не хватало еще, чтоб по дурью начали по нам стрелять, и кого еще зацепило.

Жарим и варим все, что можно, и в прок, и сейчас сожрать. Вроде сготовилось — объявил перекус. Пир горой. Все в котлы — котлы тоже бросим. Еще и прострелим. Хотел было велеть кому свинтить у какой из битых коняшек полуось, да передумал. Вкусно, но и так полно еды, не унести. Колбасы много и грудинки у полковых нашлось. Нашли и бочонок с вином. Подумал, да и разрешил на всех распить. По кружке портвешка вышло — а и неплохо. Помянули всех наших. Да и ненаших тоже. Дело такое — война всех ровняет. Музыкант выдал идею запалить телеги как есть — мол, чего париться ломать, все, что надо мы на винтовках, тележных колесах, оглоблях и шмотье приготовили уже. Рационализатор хренов. Наорал на них всех, велел разбирать активнее. Потом остыл, и объяснил — нам по вечеру надо сложить костры. Несколько костров — штук шесть-восемь. Как стемнеет. Хорошо сложить, чтоб долго горели. Пусть всю ночь горят, до утра. Еще и патроны в картошку из запасов провизии заколотим. Обгорит картошка — выстрел. Да и так патронов разложим, всяко… Пусть тут всю ночь костры горят и постреливает. Авось те, что в городе — купятся на это, просидят до утра, только утром решатся нас штурмовать разведывать или в плен предлагать. А нам патронов и так хватает, набили все сумки, хорошо хоть гранат только по паре штук, а то б и не знал, что делать с ними. Нам в поход гранат не полагалось, но как раз две укупорки по дюжине каждая нашлось в полковой телеге. Жаль, до атаки не попались они на глаза, пригодились бы.

Как звезды проступать стали — тут и второй наш раненый затих. Прикопали и его быстро, разгребши только что насыпанную на могилу рыхлую землю. Разожгли заготовленные костры. Отскочили в сторонку чуть, мало ли кто сдуру на огонек пальнет. Навьючились-засупонились. Похватали ружья. Ну, вот и все. Время. Сейчас оно нам не деньги, оно нам — жизнь. Сумерки в горах моментально падают — пока готовились — а уже и все, темнота, глаз коли, если от костра-то глядя. Разделил на тройки всех, велел винтовки за спину, револьверы взять рейтарские. Мы с музыкантом, кому рейтарских не досталось — в центре, с винтовками, остальные дозорами на все четыре стороны, в тридцати метрах. Музыкант за мной становится старшим, если меня убьют. Он, кстати, гад такой, сверх всего груза, что и у всех, свою дудку навесил, в чью-то плащ-палатку замотав. Упрямый. Колл его звать. Потом по тройкам назначил, по очереди старшинство, если командира выбивают. Первым — командир первой тройки — Бирэ, как последний вольный. Потом — только штрафники остаются. Назначил, сам не пойму с чего — командиром второй тройки Борова, третьей Петера. Четвертой — рыжего, Бруно. Вот таким порядком и будут командовать, буде убьют кого старше. Это, если конечно разглядим, кого когда убило. Темнота уже, глаз коли. Только бинты, раньше белые, а теперь в пыли изрядно повалянные, на предплечье правом у каждого чуть видать в ночи. Чтоб своего сдуру не застрелить.

— Пора. Двинули, братцы!

Пошли не к городу конечно, и даже не вбок — пошли по диагонали от дороги на запад, в другую сторону от того места, куда бы нам надо пробиваться. Потом крюк сделаем, обойдем. Сегодня ночью спать не придется, до утра надо быть в лесу.

Первый выстрел долетел до нас спустя полчаса, когда мы уже начали забирать левее с нашего курса, намечаясь в обход.

Пострелять больше не пришлось. Два дня блуждания ночами по лесу и горам, один сорвавшийся в пропасть, отощавшие на жранье ранцы, и двое раненых. Ранены они были еще в бою — но тогда просто перевязали, посчитав мелочью — а теперь простреленная рука у одного стала опухать, а вот со вторым вышло еще хуже — у него было пробито картечиной плечо. Сначала и он сам храбрился и даже ранец тащил. Потом его ранец опустошили, и он пошел налегке. Дальше — больше — плечо стало опухать, у него начался жар — какое-то время вели его под руку, а последние километры до нижнего укрепления пришлось его тащить на плащ-палатке и винтовках. Потому задержались, и на опушку вышли не как планировали, к утру, а днем. С одной стороны хорошо, если на укреплении все же свои, не пристрелят сдуру. С другой — если не свои — расчехвостят на подъеме. Но пока обдумывал — нарисовались трое в лохматках — секрет егерский. Наблюдали они за нами, похоже, давно, потому как были в курсе и вопросов много не задавали — но часовых я корить не стал — этих я уже насмотрелся, ниндзя чортовы. В лесу их переиграть сложно. Спросили — кто и откуда, помигали своим в укрепление зеркальцем, дождались ответа, и велели идти напрямки туда. Там нас встретил небольшой отряд драгун, которые вообще сразу велели переть дальше, на перевал. Даже привал сделать не разрешили. Пришлось вставать у родника, а дальше уж и дошли.

Встречали нас ну вот нифига не радостно. Даже наоборот. Сразу окружили комендачи, отогнали всех нас в сторону от лагеря и там оставили под охраной сидеть. Хорошо не под арест сразу. Явился Кане, принял доклад, осмотрел убогое воинство…

— Ну, и как же так? Как ты, взводный, всю роту мою угробил? А полк весь где? Пожалуй, вы все тут — дезертиры просто, и надо бы мне вас всех просто расстрелять — музыкант вскинулся, собирался было что-то вякнуть, пришлось в бок толкать — Но так уж и быть, я схожу, побеспокоюсь за вас…

— Вот сука — выдохнул Колл, когда капитан ушел, велев сидеть на месте и отдыхать пока — Ну и сучара этот Кане, слышал я про него, да все раньше не приходилось…

Впрочем, я уже немного просек повадки капитана, потому особо не переживал. Велел располагаться на отдых — а вскоре появились ведомые Варсом и Баргеном солдатики с термосами. Велел доставать припасенное, жрать — так жрать, хотя мы третий день как не голодаем. Поздоровался с сержантами — а те даже как-то по-свойски, скалятся, Варс даже руку пожал. Перво-наперво спросил как насчет раненых — нахмурились, Барген махнул солдатикам, чтоб термоса ставили и за носилки. А потом опять к нам подошел. Кроме термосов еще и выпить принесли, и нифига не вино — всем налили, даже штрафникам, не чинясь. Удивительно.

— Ну, выпьем… Есть за что — многозначительно и чуть загадочно сказал Варс — Заодно и помянем всех. Все одно больше этой чарки никто вам сегодня не даст, да и не советую пить больше. Будем!

— Ух… — поморщившись, закусил мясом и спросил — А если без загадок, господин сержант? По-простому бы?

— А по простому, братец… По простому, сейчас вас всех построят, и амнистию объявят… А ну, тиха! Я знаю, что говорю. Знаешь, куда капитан пошел? Он сейчас в канцелярии велит вычеркивать всех вас из списка павших. Ага. На которых уже амнистия объявлена. Как на искупивших, кровью и делом. Да-да. А Амнистию отменить, сам понимаешь, нельзя. Барон только может…. Но не будет. Так-то. Так что есть за что.

— А дальше-то как, вашбродь? — Бруно влез в разговор — Куда ж нас теперь?

— А вот этого — не знаю. Я вам уже не командир. Давайте, рубайте, до вечера все одно ничего больше не будет, и это-то с кухни остатки собирал. Не ждали же вас.

— Да у нас, вашбродь, и своего напасено!

— Да уж вижу — богато набрали. Ай, хороши — с пистолетами все!

— А то, Варс — решил пробить немного я тему — ты на мой карабин глянь!

— А ну-ка! — смотрю — спокойно принял такую наглость сержант — Показывай! Ого! Рюгельской работы! Месячной выплаты моей стоит! Ай, красавец! А ну, рассказывай, как все было?

Пришлось рассказывать, благо есть особо и не хотелось. Слушали сержанты не перебивая, только уточняя вопросами всякие подробности. Потом Барген похмыкал, и сказал:

— Да, взводный, это ты промашку дал. Со стрельбой-то. Нельзя было залпом бить. Надо было на шеренги разбить, и шеренгами, а еще лучше цугом — сигнал к прицеливанию — выстрел товарища справа, а там по готовности огонь. Тогда бы больше выбили. Так-то вышло, что в иную цель и по три пули поди попало, а в другую и не стрелял никто. Залпом надо если или уж совсем густо идут, или цепи в упор вышли, или если мало их и удирают. Так-то вот. А вблизи что — это бывает. Чуть бы раньше огонь открыли — чего испугались, винтовки длинные, штыки есть. Но и так хорошо разошлись. Револьвер-кось покажи, братец — обратился он к сидевшему рядом штрафнику, несколько обалдевшему от такого обращения, с непривычки, наверное — Ага, рейтары из горских частей, понятно. У армейских рейтар карабина нет, и револьвер еще больше, на семь патронов, и с прикладом складным, они ими и заместо карабина пользуются. А горцы таким обходятся. Повезло вам, что они из карабинов стрелять не стали — видно, смутили вы их, начав издалека метко стрелять. Да, знатная игрушка… Ну, что, все поели? Собирайтесь помалу, сейчас поди и капитан явится.

Трясемся мы на телеге по пути в Речной, а я все понять не могу — как оно все так повернулось? Удачно или наоборот? Жив вроде — значит уже удачно. Да не просто жив — еще и цел и орел! Выстроили нас, зачитал Кане об амнистии, и о том, что его рота ввиду потери личного состава выводится из боев и отправляется на переформирование в Речной. И там уже вся наша дальнейшая судьба и решится. Потому что амнистированы посмертно были, и теперь есть нюансы. И Колла с нами прихватил, заявив, что про него тоже там все решат. Собственно-то говоря — просто потому, что баронских частей тут больше и нету, они или впереди укрепление контролируют, или отошли назад в Свирре — а тут только союзные солдаты оборону крепят. Вот и потащились мы в форт. Нас на телеги посадили, Кане на лошадке. Раненых пришлось оставить, причем тяжелый помер. Вот гадство — обидно. Знал бы — бросили бы или дорезали на месте, как в беспамятство впал. Сколько его, гада, на себе перли, а он помер. Второй же, врачи говорят — выживет, но не скоро еще. И руку могут и оттяпать, еще не ясно. Вот и едем мы — ажно целых одиннадцать рыл, славная штрафная рота капитана Кане. И ведь — уважают. Бруно, назначенный мною каптенармусом моего взвода — формально-то я пока еще командир взвода, раз Кане не объявил иначе, отправился выбить нам довольствие на дорогу. Нарвался на такого же, как и он сам — честного и упертого. Но как только Бруно четко выдал, кто мы такие и куда и зачем отправляемся — союзец сдулся и тут же все выдал, а его подопечные, говорил Бруно, даже с опаской поглядывали. Да и другие говорили — уже тут среди союзцев, после нас прибывших, легенды ходят, про то, как штрафники и штурмовики баронские эту крепость брали. Особенно ужасы рассказывают про огнеметчиков, а казематы, где до сих пор жареным воняет, стараются не использовать. Ничего, шпана приморская, вот доберутся сюда валашцы — на себе все примерите. Хотя солдаты справные эти союзцы, они пожалуй с валашцами совладают. Ну да это все пока что — уже не моего ума дело.

К Речному прибыли на другой день. Дорога в горах все же небыстрая совсем, хотя и не далеко вроде. Встретил нас форт опустевшим лагерем для пленных и развернувшимися строительными работами. Место нам нашлось в воротном бастионе — все остальное уже занято. И солдатами и складами. По реке снуют паровики с баржами, корабли идут, серьезная навигация такая. Взялись наши вожди за дело, нечего сказать. Внушает.

А вот мы оказались во всем этом водовороте как бы лишние… Пока — лишние. Третий день, как бездельничаем. Выправили нашим всем амнистию, все по форме. Мне, так уж карта легла, вышло повышение. Снова эти тонкости — раз вверенное подразделение полностью искупило вину досрочно — то командир, если он из вольных-не штрафных — поощряется. Положено так. И стал я сержантом. Впрочем, и Варс, и Барген, да и сам Кане, как я понял, тоже не в накладе — но до нас довели только в части, нас касающейся. А дальше — непонятки. Рота — расформирована, ввиду данных обстоятельств. А нас всех…. Мне вроде как было бы положено теперь принять отделение, но где и когда — неясно. Тут-то бывшие штрафники и отмочили — баронскому майору, тому, что с Кане тогда прибыл в городок — шестеро из девяти выдали просьбу оставить их в моем подчинении. Так нас отделением неполным куда и отправить. И все там — и вот ведь радость — и Петер и Боров. Да еще и Колл к нам напросился… Майор хмыкнул, но велел ожидать приказа, пока пребывая в его распоряжении. Кане на другой день куда-то отбыл, правда, зашел попрощаться. Слез не лил, напутствовал кратко, пожелав удачи всем. Сержанты с ним отправились, мы только и успели обмыть мою лычку, да и то так, без должного усердия. С ними отправился и Бирэ, напоследок мне высказав:

— Злой вы человек, господин сержант! И лошадей не любите вовсе! И помню я, как вы говорили на привале, что конятина вкусная. Нельзя так. Не хорошо. Пусть разведут Брат с Сестрой наши дороги, чтоб нам больше и не встретиться!

— Да пошел ты — ласково ему ответил. Вот как доберусь до приличного места — закажу сервелата и вяленой конины, и пива выпью за его здоровье и межвидовую любовь. То есть этого козла к лошадям. Гринписовец херов. Конефил.

Еще через день снова нас построили — и сам майор зачитывает приказ. Так, мол, и так, ввиду того, что наш взвод бежал от неприятеля, оставив в беде товарищей из свиррского первого номерного полка барона Вергена, и не добился победы над врагом, а так же предпочел геройской гибели в бою постыдное отступление — то господин барон Верген нас в рядах своей армии видеть не желает. Однако, удовлетворяя вполне заслуженное нами право на военную службу — предлагает нам перейти в армию рисского князя, с сохранением всех условий и выплаты увольнительного пособия.

Мы, как услышали, немного сначала все офигели. Как это таки почему? А потом, посидев за чаем в каземате, решили, что таким образом нам барон намекает, чтоб язык за зубами держали. Некрасиво там вышло с свиррским ополчением. Но, правду говорят — к своим барон честен, слово держит и лишнего не возьмет. Пожалеть — не пожалеет — отправили нас в ту мясорубку, и ничего. Но уж коли выжили — то вот так. И увольнительное пособие еще — две месячных выплаты! Ого! Ну а что языком трепать не стоит про барона — и так всем ясно. В общем, согласились мы на перевод в рисскую армию. Благо что не сложно и не долго — рисский офицер тут тоже в Речном имелся, и как раз формировали маршевую роту. Туда нас и зачислили. Быстро и непринужденно. Выдали форму — не штрафную, а серо-зеленую, что-то среднее между баронской и союзной, почти как знаменитое фельдграу. Добротные сапоги — я все жалел, то не разул убитых рейтар, больно уж там сапоги хороши у них были, но ведь не поняли бы и психовали, оне ж все суеверные. Так тут выдали и не особо хуже-то. И не как в валашской армии, ботинки с гетрами — а именно что сапоги. Кепка у них конечно дурацкая. Какая-то помесь австрийской кепи и польской конфедератки — во все стороны все торчит. Но, ничего не попишешь — узнаваемый силуэт это залог того, что свои не пальнут сгоряча. Хотя — и враг ждать не станет. Но все ж от своих — обиднее помереть. Оружие нам выдать обещались уже не здесь, на месте — но у меня-то все свое. А остальные — перебедуют как-то до поры. Тут еще курьез вышел — револьверы-то трофейные, кроме тех, что у Колла и Бирэ были — все на меня трофеями пошли. Не положено штрафнику трофеить оружие. И вот остались у меня восемь рейтарских револьверов, ни уму, ни в фольксваген. Да и патроны к ним. Не долго думая, сдал их по хорошей цене — ого! — полтора золотых за штуку. Баронский оружейник, которому я их сбагрил, аж приплясывал от удовольствия. Ну и ладненько. Револьвер армейский оставил себе да еще маленький у меня есть. Однако, при-иг-г-го-о-оди-и-ится.

А вот пошел сдавать форму и прочее — и нарвался. Зачмыренный сушеный червяк мне вымотал душу за выброшенную винтовку. И как узнал — вознамерился забрать у меня в казну трофейный карабин. «По квитанции корова рыжая — одна штука, брали мы ее одну, и отдавать будем — одну. Чтобы не нарушать отчетности!» Как говорится — положено — ешь! В итоге я начал выходить из себя, и этот сморчок устроил мне мозгоклюйство, что, мол, рассуждают всякие, считают себя исключительными, только потому, как где-то там повоевали, а, между прочим, это вам не это, и вообще! А тут тоже не дураки сидят и не хуже вашего! Тут уже я психанул, потому что мне просто надоело, и нарвался я, как он думал, на страшную кару — он меня заставил заплатить в полковую казну стоимость винтовки. Аж целых два золотых — она, наверное, и новая столько не стоила. Но на текущий момент, с учетом всех выплат — для меня это сущие копейки. На том я с армией барона и расквитался.

Так вот как-то. Завтра у нас у всех увольнительная на весь день — в город пойдем, гулеванить. А послезавтра день на подготовку — и к вечеру грузимся на пароход.

…Пьянка в городке идет как надо, весело идет. Сдвинули столы, выгнали на пинках какую-то полууголовную шелупонь — и гулеваним. Всей компанией. Вот они сидят — мои братцы.

Вот Коля — музыкант Колл. По поводу имен я всех предупредил, что я, ясное дело с севера, и потому пусть не обижаются, что я на северный лад их имена переиначу. Оказывается, он еще и неплохой стрелок и даже служил в егерях — слух хороший у него, музыкальный. Потому и соблазнился на лишний золотой, пока войны не было, пошел в оркестранты. А вишь, как вышло. Теперь вот он, сидит пьяненький совсем уже, слюни под стол пускает. Назначен у меня разведчиком. Обещались потом померяться силой в рукопашке — говорил, что умеет, посмотрим. А дудку он свою сдал, и говорит — в руки ничего музыкального больше брать не станет. Ну, это мы посмотрим.

Вот Честняга Бруно. Рыжий Бруно. Честный, до безобразия, и дотошный. Он у меня завхоз и каптенармус. Заодно и бухгалтер. Создали солдатскую кассу, куда я и внес долю с трофеев. Десятину отдал в баронскую казну, как положено, а из остального — выдал каждому по пятерке серебром, благо оплатили мне в полковой кассе россыпью, и с остального пятину — в кассу. Кассу Бруно можно доверять — он из тех, что с голоду сдохнет, но чужого не тронет. Правда, и гешефтов крутить не умеет. Но и не надо. И пьет он в меру, прилично.

Вот конопатый Петруха, Петро — Петер. Он и впрямь чем-то похож на солдатика из старого кино про Сухова. Такой же наивный раздолбай. Напился до некоторого изумления, но сидит прямо. Пока что.

Рядом — Боря. Ну, да. Боров. Ну а по имени, как оказалось, тоже созвучно — Бэр. Ну, надо сказать, и ничего. Притерлись. Как там? «Одной шинелькой укрывались?» — ну, что-то вроде того. Он и внешне похож на бандита-штрафника Левченко из «Места встречи». И сильный он, чертяга. Сработаемся — вон, зыркает, увидел, что смотрю на него, смущенно глаза отвел. Ладно, не журысь, Боря, прорвемся! Если уж я до сих пор тебя не пристрелил, а ты по сию пору мне в спину штык не вогнал — чорта ли нам дальше со всем этим дерьмом не разгрестись? Живем, Борька…

Остальные трое ребят — про них меньше знаю как-то. Арно — кузнец, сидит в прострации и удовольствии, покачиваясь, что-то сам себе напевая. Тоже крепкий. Одно сказал — от долгов сбежал в армию, сгорела кузня, вот и пришлось. Немногословен. И вот он-то мастак на гешефты, это уже про него известно. Двое молодых, Вилли, так и есть почти — Вилле, молодой белобрысый паренек, и высокий худой Сэш — так и стал Саша. Про них ничего не знаю особо, смущаются, а допрашивать их мне лень. Из крестьян, похоже — или от голодухи, или от налогов в войска подались. Пить стесняются, потому как угощаю за мой счет всех. А за свой счет они б забесплатно лучше водицы выпили — жадные ж, крестьяне, одно слово.

— Ну, что, братцы — говорю я им — вроде, все допили? По последней? Или кто за свой уже счет желает? Дело ваше, но я бы не советовал — завтра к полудню — все равно всех на плац погоню. Ну, будем! Эххх…харашоооо! Так что, еще гуляем, иди хорош?

— Не… ик… Не, командир. Хватит, я думаю — это Бруно — Нагулялись. Д-да?

— Да… Не! — очнулся Коля — Не! К девкам! Командир, срочно — к девкам пошли! Я, честно тебе скажу, когда мы в Ирбе стояли — вот так вот бывало — ни дня чтоб без этого дела! Не считая караулов, конечно… Но так — ни дня!

— Да ладно, может, того, в крепость пойдем лучше? — Это Боря, да и Арно утвердительно кивает.

— Ннннет! Р-р-решит-тельно невозможно! Чтоб я, между прочим, полковой музыкант…

— Уймись, Колл, какой с тебя музыкант, мы таперича все — солдаты рисской пехоты.

— М-малчи, рыжий! Мне, как полковому… невместно! К девкам! А ну, кто со мно… ой! Ой, демоны, тяжко мне… Кто меня к девкам отведет? Что, помочь товарищу некому?! Эх, вы, а я ж вас бы отвел…

— А может… ну, проводим его?

— Ну да, чего? Времени еще много, а в форту выпивши шляться не след, еще попадешься под руку начальству…

— Может, мы его и впрямь, того, проведем? А, командир?

Это, значит, включаются шалопаи, молодежь моя сельская. Все трое — Петруха, Вилли и Саша. И глазенки отводят — ну, как же, девки, а этим и годков-то едва осьмнадцать, поди, сопляки, в своей деревне поди и девок не щупали… А, и чорт с вами!

— Да и валите, парни! Кто ж вам мешать посмеет? Только чтоб до полуночи — в форт как штык. А не то — сами понимаете. И этого — чтоб притащили, хоть с бабы стаскивайте — потеряете товарища — сгною! Кто еще с ними?

К шалопаям неожиданно, отводя глаза, пристраивается и Бруно. Ну, конечно же — просто присмотреть, «чтоб их там не надули, а то ж знамо, какие там нравы-то!» И мы все верим даже. Грядите давайте, ибаки грозные.

— Вы куда? В форт? — остальных, Борю с Арно, спрашиваю — или еще куда?

— Знамо, в форт, командир. А ты что, не с нами?

— Нет, братцы, я уж потом. Посижу еще, чаю выпью, да и схожу тут, по делу.

— Чего ж за дело-то такое? Мож подсобить чего?

— Да не, я и сам…

— Ты… того. Сказали — идем — ну и идем — толкает его Арно — Не вишь что — сказано сам справится… Иди уже

Ну, и вот и остаюсь я сам-один. Заказал чаю, дал еще мелкую серебрушку сверх всего, в благодарность, и затребовал пацаненка отправить за газетой. Новостей хочу. Пока пил чай, прибежал пацанчик обратно, с огромной газетой. Ого. «Рисский вестник» Вот так вот, сразу ясно, кто девушку ужинает. Итак, что там у нас? Чорт, надо очки заказать при случае…

А стряслось-то немало нового. В Альмаре, столице Рисса был заговор со стрельбой. Сторонники старшего брата правящего князя Вайма, умалишенного Велима, хотели свергнуть законную власть, поставить несчастного Велима на трон, и править из-за его спины. К счастью, вовремя смогли пресечь и обезвредить. Казнили всех виновных, но великодушно простили семьи, оставив и имущество, разве запретив покидать пределы имений и лишив недвижимости в столице. Сам бедняга Велим, будучи как я понял, не то чтоб дурачком каким, а просто страдающий каким-то расстройством, сам болезнь осознающий, и будучи совсем неглупым — добровольно отказался нести непосильное бремя власти. И даже прислал пространный манифест, с призывами образумиться, быть милосердными, и не пытаться взвалить на него ношу, которая ему не по силам. Бедняга, судя по всему — просто не повезло. Человек, вроде как умный, и не злой. Но болезнь она ж не выбирает…

А вот уже непосредственно и нас касающееся — новости с фронта. Война, оказывается, уже во всю идет — войска Рисса вторглись в Приречье, заняв исконно-рисские земли, незаконно отторгнутые когда-то. Практически без боев. Ибо армия Валаша кинулась на юг, на Свирре — и на северо-западе княжества уже были тяжелые бои на перевалах, а на западе очевидно скоро будут — ну, на западе мы и сами наблюдали авангард, век бы не вспоминать. Военные обозреватели из отставников резонно замечали, что прорвать оборону на перевалах валашцам так быстро с наскоку никак не удастся. А вскоре, со взятием Приречья, над армией Валаша на юге нависнет угроза окружения. Что заставит ее отойти вглубь страны, на основную линию обороны. Фланг Рисса прикроет своей армией Верген, но рассчитывать на его серьезную помощь не стоит — силы у него не те. Мобилизация уже объявлена в обеих странах, и все они сходились во мнении — основные битвы еще впереди. Обрадовали, в общем. Успеем, значит, еще повоевать. Без нас война не кончится.

Гляжу наспех основное — ничего интересного. Ладно, парням потом зачту, да и на самокрутки дам. Благодарю за все кабатчика, да и решил, что пора. Схожу-ка, навещу Айли, может заберу имущество, а может и нет, там видно станет. Да и от Кэрра весточка быть уж должна.

По пути еще заглядываю в пару лавок — покупаю себе тетрадку в жестком переплете, по размеру кармана френча — пока мне планшетка не положена. Карандашей и машинку для правки. Линейку и шаблон с транспортиром. Хозяйка смотрит удивленно — спрашивает, не из саперов ли я? Чтобы не возбуждать лишнего интереса, охотно соглашаюсь, что из саперов, и офицер велел купить. Это ее полностью удовлетворяет, и она предлагает мне купить весьма недурный циркуль-измеритель в добротном футляре. В другой приобретаю себе станок с безопасными лезвиями — ого, стоят-то как! Впрочем, хозяин, видя мое замешательство, тут же поясняет — делают их ювелиры, потому и дорого так. Заодно я узнаю, что их тут не выбрасывают, а точат, потому много не надо — и менять-то только когда в точку не отдать. Так меня устраивает, беру несколько. Заодно присматриваю себе хороший складной нож, почти мультитул. Тоже не дешевый, «Из Рюгеля, от „Варинг Ка-Вэ-Эф“! Вы такого не найдете до самого Побережья!» Ладно, пусть будет… Теперь очки бы еще найти, но он сообщает, что таких лавок тут нет. Ну, и ладно.

Распихиваю покупки по карманам, и сворачиваю на знакомую кривую улочку к окраине.