– Вы окончательно сошли с ума, Треффэ.
– Нет.
– Вы долго собираетесь ждать?
– Два дня. Три дня. Сколько понадобится.
Треффэ покачал головой. Он снова был соединен наручниками с батареей. Он сидел на полу, опираясь спиной о стену своего убогого холла. Комиссар Гоемон сидел в кресле его отца, в сорочке и бронежилете, с висевшим на плече автоматом и кольтом "кобра" на коленях. Горевший на кухне свет освещал часть холла желтым прямоугольником. Треффэ и Гоемон, разделенные этим прямоугольником, смотрели друг на друга. Пленник находился в состоянии крайней усталости. Его ввалившиеся щеки покрывала трехдневная щетина. Черные глаза запали. Разорванная сорочка была грязной, брюки обвисли. Сиявший напротив него Гоемон, хотя и вспотел, казался почти элегантным.
– Через несколько часов, – сказал Треффэ, – ваше начальство остановит эту игру.
– Возможно.
– Буэнвентура Диаз не придет, – добавил Треффэ.
– Он придет, чтобы убить тебя, сволочь, – огрызнулся Гоемон. – Я знаю людей этого типа. Когда они начинают убивать, они не могут остановиться.
– Он уже в Италии, старый дурак, – проронил Треффэ.
– В Италии? Почему в Италии?
– Или в Бельгии.
– Заткнись, педераст. Ты мешаешь мне думать.
– Тем лучше. Я прочту вам одну поэму. Что вы предпочитаете? Классику или барокко?
– Заткнись! – рявкнул Гоемон. – Когда в дверь позвонят, сегодня или завтра, я сниму твои наручники, и ты откроешь дверь. Для тебя это единственный шанс остаться живым.
– Никто не позвонит в дверь, – сказал Треффэ и стал читать поэму на английском языке.
– Ты заткнешь свою пасть, кретин? – спросил Гоемон, поднявшись с кресла и пнув пленника ногой в лицо.