Группа Векслера

Глава 3. Острая Могила

Векслер не успел. Когда он примчался на вокзал, в дежурной уже работали криминалисты, а оперы Плакиды пытали персонал и потенциальных свидетелей.

— Петрович в бешенстве... — успел шепнуть старлей на входе.

— Насколько я понимаю, все свидетели зачищены под Котовского? — спросил начальник городского ОВД. — У нас с тобой начинаются веселые деньки, Женя... Мало никому не покажется. Порадуешь чем-нибудь? — добавил он.

— Думаю, к ночи соберу все до кучи, и что-то проявится, — ответил майор, осматривая комнату.

— Постарайся, пожалуйста... К тому времени, как нас с тобой начнут свежевать, хорошо бы иметь хоть какую-то версию, — подполковник безрадостно посмотрел на тела.

Два убитых милиционера лежали в углу, навалившись друг на друга. Мелкая Лыско так и застыла сидя, запрокинув простреленную голову за спинку стула.

Эдик кивнул Зое и обратился к офицерам:

— У меня что-то непонятное...

Все повернулись. Аккуратно взяв обработанную алюминиевой пудрой бутылку со стола, криминалист поднял ее вверх, к свисавшей с потолка лампочке.

— Посмотрите. Мы видим отпечатки пальцев и ладоней двух рук — и больше ничего. Словно эту бутылку принесли по воздуху и впервые вручили в руки.

— Понятно, что подстава! — ответил подполковник. — Дактилоскопируй бутылки в корзине, небось, стерильные, — мотнул он головой.

Блеснула вспышка фотоаппарата Зои.

— Что по баллистике?

— Да как-то пока еще не разобрались, надо гильзы и пули смотреть, но то — не раньше утра, — ответил Эдуард Константинович. — С пистолетом понятно: выброс гильзы соответствует немецким образцам армейского оружия. С пистолет-пулеметом есть вопросы. Все гильзы — там. — Он указал влево.

— «Бергман»...

Офицеры повернулись к Векслеру.

— Пистолет-пулемет Бергмана. Стоял на вооружении полиции, гестапо, вспомогательных отрядов, — пояснил майор.

— Думаешь, надо МГБ подключать?

Старший опергруппы неопределенно пожал плечами.

— Ну так сам ведь говоришь: тема полицаев нарисовалась?

— Не знаю пока, Петр Петрович, слишком много фактажа и смертей сразу. Надо собрать мозги и материалы до кучи...

— Собирай. Там твой Туманов, похоже, даже отлить не выходил. Ройте. Как будете готовы — жду опергруппу на процедуры. Ночевать сегодня на стульях будем.

— Надеюсь, ты в курсе наших дел, — зайдя в кабинет оперсостава городского ОВД, рухнул на стул Векслер. — Сам-то нарыл хоть что-то?

— Да, я знаю общую канву. По подвижкам тоже есть что доложить, товарищ майор, — встал ему навстречу офицер. — Кажется, мы установили мотивацию...

— Предельно внимательно слушаю... — Он повернул голову к входящему в комнату участковому: — Валек! Организуй, будь ласка, чай или хотя бы кипяток с сахарином — маковой крошки в рот за день не упало...

Как только участковый исчез за дверью, Туманов стал зачитывать свою сводку.

— Последняя пропавшая женщина — 58 лет, расчетный вес около ста килограммов. Девушки в розыске — 70 и 75 килограммов соответственно. Ушедший из дома и не вернувшийся два месяца назад подросток с кожзавода — 81 килограмм... Мальчик борьбой занимался, вес известен с точностью, — добавил он.

Векслер поднял ладонь с растопыренными пальцами, и Туманов замолчал, ожидая реакции руководителя.

— Сколько всего пропавших ты скомпоновал по новой вводной?

— Восемь.

— Все корпулентные?

— Меньше семидесяти нет ни у кого...

— Период?

— С середины февраля 1946-го.

— Твою ж дивизию! — выпрямился Векслер на стуле.

Повисла тишина. Майор закурил.

— Дай посмотреть... — Майор взял из рук напарника исписанный фиолетовыми чернилами лист и вчитался в таблицу. — Докладывал Пэ-Пэ?

— Нет.

— Почему?

— Тебя ждал.

— Зачем?

— Ну, ты же старший группы.

— Степаныч, ты обиделся?!

— Да нет, Жень Палыч, субординацию блюду.

— Субординацию... — Он потянулся и взял трубку зазвонившего телефона. — Да, мы готовы!

Опергруппа в полном составе расположилась за т-образным столом начальника городского ОВД. Отсутствовала только Фрося, но и то Петр Петрович, то ли всерьез, то ли пытаясь разрядить обстановку перед началом совещания, спросил, куда дели собаку.

Со стены за спиной руководителя на милиционеров спокойно и доброжелательно, чуть прищурившись, взирал министр внутренних дел СССР генерал-полковник Круглов. Сергея Никифоровича качественно выписали маслом на классическом бордово-фиолетовом фоне. Строгая рама также соответствовала обстановке и вкупе с тяжелой, основательной мебелью, высокими окнами за зелеными портьерами и повисшей в кабинете звенящей тишиной создавала атмосферу фундаментальности и готовности к буре.

— И как, ухайдокались? Или еще повоюем? — спросил начальник, кладя на стол прочитанный рапорт Векслера.

Оперативники неопределенно шевельнулись на своих местах.

Петр Петрович, закурив, выпустил в потолок густой папиросный дым. Остальные молчали.

— Версия рабочая, даже не буду спорить. Шилина приняли красиво и заслуженно, тоже не в претензии. Однако проблема в том, вот это вот все — лишь «взагали по загалям» для нашего руководства... Чернила на бумаге. Наши великие — полковник, прокурор, партийное руководство, в конце концов, они же зададут простой и понятный вопрос: где убийцы — на воле, в морге или в каталажке? Вот и все. Что мы им ответим? Наш умница Эдуард Константинович выйдет перед строем и блеснет своим невероятным образованием — греков древних им цитировать начнет?

Подполковник театрально простер левую руку и хорошо поставленным голосом вдруг изрек:

— О боги, вы, взирающи с Олимпу! Носитель горестных вестей, упавши ниц, взывает к снисхожденью!

Остальные молча потупились.

— Не смешно, правда? Вот и мне тоже не весело, потому что наш добрый отец-полковник возьмет нас всей гурьбою за ушко и ласково прошепчет каждому персонально: «Друг мой ситный, ты не понимаешь, что происходит? Я тебе сейчас расскажу...» Убиты милиционеры. Два милиционера... — Голос подполковника вдруг окреп, налился чугуном и зазвенел, рикошетируя от потолка и оконных стекол. — Убиты при исполнении, на боевом посту. Оба! Расстреляны в упор, как собаки! В городе орудует вооруженная автоматическим оружием банда душегубов, — он с грохотом треснул ладонью по столу, — режущая людей направо и налево, словно свиней на скотобойне. Более того, судя по почерку, разыскиваемые не просто бандиты, а гитлеровские недобитки и полицаи. Уже сегодня по городу ползут слухи, а мы тем временем строим рабочие версии. — Начальник ОВД чуть выдохнул и снизил голос: — Не подкрепленные ничем — ни единым высранным чебуреком. Кого это впечатлит? Как это повлияет на оргвыводы? Ответ вы знаете...

Он поднял крышку пачки «Казбека», раскурил еще одну папиросу и вновь выпустил дым в потолок.

— Векслер, помнишь, мы в «резалке» за лося говорили, моего партизана-разведчика?

— Да, Петр Петрович...

— Знаешь, у него примечательная судьба вышла. Он как-то зимой сорок третьего вышел с группой. Притопали в деревеньку, засели в хате прикормленного старосты и чуток загуляли — первачок, сальцо, картошечка. Согревшись, старший группы ушел к одной крале и там кувыркался с ней до утра. А на рассвете в село пожаловали немцы и взяли разведчиков пьяненькими. Всех, кроме него, — ушел наш матерый. Поскольку у каждого человека по десять пальцев на руках, то с помощью нехитрой приспособы — кирпича и молотка — у них узнали все, что те помнили, и даже чуточку больше. И быстренько потом всех троих укокошили, похвалив старосту и его посыльного за расторопность. Отряду пришлось менять стоянку, терять людей, запасы, уходить в морозную глухомань, отбиваясь от висевших на хвосте карателей. Лось вместе со всеми сражался как герой, потом каялся, стоял на коленях перед отрядом. Вот. А командир издал по нему приказ. И я, как его заместитель, этот приказ тоже подписал. И ничего. Не снится мне этот нами торжественно расстрелянный, и даже имени его не помню. Лось, говоришь? Ну, пусть будет так...

Он помолчал полминуты, смял в широкой хрустальной пепельнице докуренную папиросу и, обращаясь к майору, спросил:

— Женя, ты когда-нибудь работал по людоедам?

— Сам нет, но старые опера рассказывали о таких случаях в тридцатые на севере области.

— Разрешите, товарищ подполковник?

— Говори, капитан...

Опергруппа повернула головы к Туманову.

— Колбаса в голодающем Поволжье — это интересно... — задумчиво произнес подполковник, окидывая взглядом милиционеров. — Людоедство как основа нэпа. Интересная теория. — Он выразительно помолчал. — Во всяком случае, здесь понятен алгоритм поиска и подключения к розыску участковых и оперов РОВД. Рынки, кооперативные магазины, столовые...

Он перевел взгляд на Векслера:

— Ты чего напрягся, Женя?

— Выпил — закуси! — ответил майор.

— В смысле?! — не понял руководитель.

— Что мы будем искать? — Векслер прямо посмотрел в глаза начальнику. — Петр Петрович, я настаиваю, чтобы опергруппа продолжила активный розыск, направленный на нейтрализацию банды, а сбором образцов сырья и пищевой продукции на рынках, в магазинах и столовых, прочими научными изысканиями... — он тяжело посмотрел на Туманова, — пусть займутся участковые и сотрудники РОВД.

— Обоснуй! — Подполковник быстро глянул на капитана и вновь перевел взгляд на Векслера.

— Согласно показаниям Шилина, реализаторы сбывали от 20 до 30 декалитров самогона в сутки. При этом на перроне с утра и до ночи работали до шести-семи торговок с беляшами, чебуреками, пирожками и бог весть чем еще. Также со слов работников вокзала мы знаем, что им подносили корзины по мере сбыта продукции.

— Да верно все, майор, только мы до сих пор не видели и не разговорили ни одну из торговок! — вмешался начальник ОВД.

— Разрешите закончить, товарищ подполковник?

— Давай, конечно... Извини, что сбил с прицела, — язвительно хмыкнул собеседник.

— Шесть-семь человек с ротацией продавцов и продуктов непрерывно обслуживают порядка пятидесяти формируемых и проходящих составов. Делим и получаем по две-три бутылки на каждый состав. Условных же беляшей уходит в разы больше. Сколько может стоить пол-литра самогонки из-под полы? Сотка. Сколько стоит свинина на рынке? 300 рублей за килограмм. В беляш, чебурек идет 50 грамм мяса и столько же теста. Тесто опускаем. Себестоимость фарша в продукте составит от силы 12—13 рублей, продают беляш за четвертную. Значит, одна бутылка стоит четыре беляша, а продают их под тысячу.

— Допустим, согласен... Вывод какой, Женя?

— Первое. Самогон — для отвода глаз, весь упор на мясе. Второе. Для такого производства нужен цех или специализированное домохозяйство. Третье. Тысяча условных беляшей — это пятьдесят килограмм мяса в сутки. Значит, не человечиной единой — надо искать свиноферму.

— Дельно... Думаю, Сретенский организует личный состав на закупку и анализы... Подключим все лаборатории, включая СЭС. Участковые, — он глянул на Дробота, — и наш оперсостав, — перевел взгляд на Плакиду, — пойдут по подворьям... Ты-то что планируешь?

— Перетрусим всех нищих, алкашню, еще раз допрошу сожителя Анны Криндычевой — я не верю, что он ничего не знает, хоть и живет с ее детьми отдельно. И надеюсь найти торговок... Не с Марса же они свалились?!

— Да... Нам станет понятен процент соотношения пирожков с говном и чебуреков с человечиной. Чем это поможет ликвидации банды? — Подполковник помолчал. — Мы просто улучшим свою версию, мою шкуру же тем временем натянут на... — Он поднял голову и внимательно посмотрел в нарисованные глаза министра. — Багетную раму зеркала центрального хода... Ладно. Вариантов пока тоже не вижу. Но вот если мы и сейчас найдем только трупы, то быть беде. Долго я в одиночку не удержусь — все пойдем под монастырь.

— Да Фира Иосифовна, я тебе говорю, Валька! Ну шо я — дура совсем, в самом-то деле?

Женщина подняла метлу и раздраженно стукнула держаком о брусчатку, насаживая голик.

Три офицера стояли в квартале от вокзала и смотрели на пустую подъездную дорогу, огибавшую по кругу привокзальный жилой сектор.

— Где она живет, знаешь? — допытывался у дворничихи Дробот.

— Так в школе же, в твоей. Как вернулась с эвакуации, так назад и пошла работать — куда ж ей еще, горемыке?!

Участковый пожал плечами и посмотрел на старшего.

— Поехали, — скомандовал Векслер.

Уборщицу и ее каморку нашли сразу.

— Как вы тут живете? — огляделся майор.

— Да как все, — отвечала, сидя на застеленном старой шинелью топчане, еще не старая женщина с тяжелым лицом.

Комната представляла собой подлестничную клетушку, огороженную фанерной стенкой с завешенным брезентом дверным проемом. Из мебели, помимо лежака, тут помещался небольшой столик, табурет и комод, служивший, видимо, подставкой для всякой рухляди. Свободного пространства, кроме крохотного пятачка перед ногами сидевшего на табурете майора, здесь больше не было.

— Так вы же учитель? — от двери спросил Туманов.

— Техничке хотя бы угол положен. Что я сниму на учительскую зарплату? — она горестно вздохнула. — От дома только куча мергеля осталась. Родни никого, последний прибыток — и тот вы забрали, — закончила она, прямо посмотрев на капитана.

— Скажите спасибо, что мы вас нашли раньше, чем ваши бывшие коллеги, — с нажимом сказал Векслер.

Она закручинилась.

— Да кому я нужна, ничего же не знаю. Эх... Дурные девки... В какую халепу влезли и всех за собой потянули за мизерный гешефт...

— Расскажите, как работала ваша смена? — заметив утвердительный жест старшего, спросил капитан.

Она неопределенно пожала плечами.

— Приходила к шести вечера. Торговали до начала первого. Позже нет смысла, пассажиры спят. Беляши и чебуреки только у нас с Ганей. Ганя продавала самогон. Остальные стояли с пирожками, но то они сами готовили и нам были для блезиру. Если два поезда сразу — то она отдавала дежурную корзину под отчет кому-то.

— Фамилия? — уточнил он.

— Чья?

— Ганина!

— Так Криндычева! — удивилась собеседница.

— Я понял.

— Вы вроде говорили, что Юрий Шилин тоже работал с вами? — спросил стоящий рядом с капитаном Дробот.

— Шоб я еще сказала, так то, где вы читали... Я просто вслух подумала! — оскорбилась она. — Работал! Гаденыш шестерил у Гани с Улькой. Когда-никогда той шлепер махорку, папиросы приносил краденые, чтоб мы продали. Работничек хренов.

— Кто доставлял беляши и чебуреки?

— Братики...

Милиционеры переглянулись.

— Какие еще братики? — спросил участковый.

— А я знаю?! Два брата. Один постарше — лет тридцать или больше, раз в темноте его чуть рассмотрела. Второй — около того, раза три всего видела и тоже только вечером... — Она помолчала и добавила: — И тем вечером тоже.

— Как они выглядели, на чем привозили продукты, откуда везли и сколько?

— Да обычно выглядели... Парни как парни. Откуда везли, не знаю. Только девки ходили за корзинами за вокзал куда-то. Обе их боялись до мокрого исподнего.

— Шила братиков знает? — уточнил Туманов.

В ответ она только презрительно скривилась.

— Что сказал младший в тот вечер? — вернулся к основной теме Векслер.

— Да что сказал... Брысь, говорит, отсюда. Чтоб хавалки закрыли на замок, а то всех вырежем, включая детей и комнатных собачек.

— Ну хоть что-то приметное в нем было? Не может же он везде серым быть?! — спросил он.

— Выделялся... — призадумалась Фира. Потом подняла просветлевшие глаза и сказала: — Так не местный он!

— Как понимать?

— Ну, так гутарит-то не по-здешнему.

— А как?

— Ну не знаю, быстро-быстро как-то и высоким таким голосом тараторит. Подошел и сразу какое-то смешное слово сказал вместо «здрасьте»...

— Что за слово, конкретно? — напрягся майор.

— «Тавой» или «таей», что-то такое.

Векслер замер, на неуловимое мгновение погрузившись вглубь себя.

— Может быть, он сказал: «Та йой»?!

— Да, точно, так и сказал, — удивленно ответила женщина и недоумевающе посмотрела на офицеров.

— Никита Степанович, сколько там до большой порки? — спросил вдруг Векслер.

— Два часа тридцать пять минут...

— Валек, Фиру Иосифовну — в мою машину и в управу, а мы с Тумановым пока на твоем мотоцикле покатаемся.

Когда в машину усаживали слабо протестовавшую женщину, офицеры шли к мотоциклу.

— Что значит это слово? И куда едем, майор?

— На Острую, — ответил он, резко давя ногой на педаль кикстартера, — а слово означает, что ребята к нам издалека пожаловали.

Векслер завел мотоцикл и, наклонившись, громко сказал:

— Километров с лишком за тысячу отсюда... На запад.

С холма открывался бесконечный вид на раскинувшуюся до самого горизонта луганскую степь. Слева возвышался недавно восстановленный мемориал, но Векслер обогнул его, не останавливаясь, и по зеленой травке докатил до начала спуска с холма. Впереди и вправо до самой балки тянулись остатки инженерных сооружений.

Офицеры спешились, майор молча закурил.

Туманов с интересом оглядывался по сторонам. Он явно попал сюда впервые.

— Что это за место, Жень?

Тот, помолчав, ответил:

— Острая Могила... Место, где я набираюсь боли. Это помогает мне потом быть безжалостным.

— А поче... — начал было капитан, но напарник взял его левой за пуговицу кителя на груди и указал рукой с папиросой на окопы.

— Смотри сюда. Видишь вытянутые впадины там, за траншеями?

— Да...

— Это засыпанные противотанковые рвы, что мы копали в сорок первом, — боялись охвата Ворошиловграда с востока.

— Понятно...

— Весь город копал, и даже мы, менты. Вот тот, второй, копал и я, лично. И следующий тоже. Упорно, до кровавых мозолей рыли...

Он замолчал, два раза затянулся.

— Вот этими руками, — майор поднес ладони к самому лицу собеседника, — я вырыл могилу для собственной семьи. Получается, так...

Туманов положил руку на плечо майора.

— Я знаю, Евгений Павлович... Просто не думал, что здесь, в степи. Мои соболезнования...

— Софийка. Наши Риточка и Борюсик, долгожданный. Ее мама Сусанна Моисеевна...

Он бросил окурок под ноги. Достал портсигар, потом вытащил немецкую зажигалку, свинтил крышку, подкурил и, вновь завинтив, убрал в жилетный кармашек.

— Почему не эвакуировались?

— Потому что меня отправили на фронт, а у бабушки Сусанны всегда было свое мнение, непоколебимая уверенность в брехливости советской пропаганды и светлая вера в культурную миссию немецкого народа.

— Понял, прости...

— Ближе к концу октября людям объявили, что идет организованная отправка в Палестину. Велели взять ценные вещи и провизию на три дня. Утром первого ноября всех собрали на стадионе и начали грузить в машины. Везли сюда, по два грузовика в каждой партии. Смотри, вот рвы. Где сейчас заваленные дзоты, там выставляли пару «машиненгеверов» на станках. Останавливались вот здесь, — он указал рукой точку. — Вылезать никто не хотел. Тогда они запустили в кузов овчарок. — Милиционер внимательно посмотрел в лицо собеседнику. — Ты же понимаешь, что могут сделать две Фриды в грузовике с женщинами и детьми?

Выдохнул и продолжил:

— Потом все ценности складывали на расстеленный брезент, всех раздевали догола, строили и строем валили в ров длинными очередями в упор. Кто бежал — добивали из карабинов поштучно. Отработав две машины, встречали следующие — точно как наши мясники на перроне. Почерк!

Помолчав, Векслер взял капитана за предплечье и не спеша повел его к мотоциклу.

— Ты думаешь, зачем я тебя привез сюда? Для чего эти еврейские стенания? — Он остановился. — И тогда, и сегодня против нас — нелюди. Запомни, Туманов. Мы их найдем, по-любому. Как Фрида, я их верхним чутьем возьму — я ведь тоже немецкая овчарка по кличке Векслер. И когда мы их найдем, живым никого не выпустим. Никого — запомни. Как это животное сказало в тот вечер на вокзале: «Вплоть до комнатных собачек»? Вот так мы и сделаем. И ты со своим ТТ будешь прикрывать мою спину. И не дай бог тебе дать слабину...

Он оценивающе посмотрел в лицо капитану.

— Поехали домой. Вытерпим все молча и продолжим, — подытожил майор.