Грузинские народные предания и легенды

188. Сотворение мира[695]

Сначала мир был объят водой. Бог — творец земли в то время находился в скале вселенной. В один день он выскочил из скалы вселенной и прыгнул в воду. В воде стало ему холодно, он вздрогнул и уронил две слезы из глаз. Эти две слезы превратились в архангелов Михаила и Гавриила, из которых первый всегда стоит по правую руку бога, а второй — по левую.

Бог все глубже опускался в воду и стал тонуть. В тот час архангелы Михаил и Гавриил подхватили его и подняли наверх. Втроем они старались осушить воды и сделать видимой землю. Стали они все втроем дуть на воду и наконец обнажили морское дно, ступив на песок. Тут заметили они чей-то след. Бог повелел:

— Давай, пойдем по этому следу, посмотрим, куда заведет он нас и кому он принадлежит.

Согласились ангелы и пошли по этому следу, который привел их под синий камень[696]. Подняли камень, из-под него выскочил Самаал[697]. Схватил он бога за горло и хотел его задушить. Тошно стало богу, попросил он помощи у ангелов, но никак не могли они вырвать его из рук Самаала. Делать было нечего, бог попросил Самаала:

— Отпусти только и проси чего хочешь.

— Ничего не хочу иного, побратайся со мной. Согласился бог. Отпустил его Самаал и пошел себе своей дорогой.

Бог с двумя ангелами остались там же. Стали они отделять воду от суши, но ничего не смогли поделать. Строили стену между водой и сушей, но вода напирала на стену, разрушала ее и вновь разливалась по суше. Закружились все трое, видят: впустую идет их труд. Не знают, что делать. Михаил-архангел сказал богу:

— Пойду-ка я к твоему брату Самаалу. Может, он научит нас чему-нибудь.

Согласился бог. Пошел ангел к Самаалу и рассказал о причине своего прихода. И научил его Самаал истинному способу:

— Передай брату моему, — сказал Самаал архангелу, — вот что. Сколько хватит сил, все втроем начните тесать камни, стройте стены и тут же разрушайте их. Много раз повторите ту стройку и разрушение, а как надоест вам это, выкуйте два призывных рога, приложите концами один к другому и дуйте в них вдвоем. Как устанете и от этого, пусть ваш бог что есть силы крикнет громким голосом. После этого суша отделится от воды. Станет суша отдельно, и вода займет свое место.

Михаил-архангел поблагодарил Самаала за совет и вернулся к богу, которому поведал все сказанное Самаалом. Сделали они все по его совету, стали тесать камни, строить стены и рушить их, выковали два призывных рога и дули в них, пока хватило сил. Затем закричал бог громко, и наконец вода сошла прочь и обнажилась суша.

189. Сапицари, ад и смерть[698]

После того как Самаал и бог стали побратимами, Самаал пошел к богу и на правах брата потребовал своей доли. Бог отказал ему.

— Так зачем ты побратался со мною? — сказал Самаал богу. — Если другого ничего не дашь мне, уступи хоть сапицари[699]. Сапицари было то, что по обету приносилось человеком в жертву богу или за упокой души усопшего. Все это с того дня должно было поступать к Самаалу.

Уступил бог сапицари Самаалу. Тот проглотил его и отправился в ад. Прошло много времени, родился Христос.

Забрал Христос все сущее, от человека до пресмыкающегося, с собой и отправился в ад. Встретился ему там Самаал. Христос вцепился ему в горло и заставил отхаркнуть сапицари. Обиделся Самаал и в отместку нагнал такую темень в ад, что Христос со своей свитой два месяца не могли найти дверей, чтобы выйти из ада. Опечалился Христос и обратился к спутникам с просьбой: может, кто-нибудь найдет, мол, двери.

Нашелся один человек, который привязал у входа в ад своего осла. Осел знал голос хозяина и отзывался на него. Тот человек обещал Христу вывести его из ада, но потребовал хороший подарок. Христос обещал ему дать золото его веса. Крикнул человек своего осла, и на его голос Христос и вся его свита вышли из преисподней.

Повернулся Христос, хотел одарить его, но человек сказал:

— Не прошу я у тебя золота моего веса. Вот это только покрой мне золотом, — и, достав из-за пазухи человеческое сердце, положил его наземь.

Несметное количество золота насыпал Христос на сердце, но накрыть его не смог. Сколько ни насыпал он золота, сердце выпрыгивало и оказывалось сверху. Христовы спутники добавили все по пригоршне золота, но покрыть сердце не смогли. Тут пришел один человек, взял горсть земли и посыпал ею сердце. Тотчас умерло оно, успокоилось.

С тех пор и повелась смерть человека на земле. Потому и сказано, что сердце человека лишь черная земля может насытить.

Когда Христос выходил вон из ада, в ту минуту мышь тащила святой пшеничный сноп. В дороге настигла ее кошка и оторвала четверть снопа. Потом нагнала ее еще раз и вторую четвертушку отняла. В третий раз — третью четверть, а как должна была она нагнать ее в четвертый раз, — бросилась на кошку собака и тут же ее придушила. Если кошка успела бы вырвать у мыши весь сноп, всегда было бы много хлеба у человека. В наказание за это кошке нельзя есть священный хлеб. Запрещено ей. А собаке можно. Этот обычай хранится и поныне.

190. Бог и Самаал[700]

Бог и Михаил-архангел шли по земле. Земля тогда была такой рыхлой и мягкой, что они по колена увязали в ней, Хотя все трое шли на лыжах. Шли они, а перед ними катился круглый камень.

— Надоел нам этот камень, давай я его разобью, — сказал бог.

Ангелы отговаривали его:

— Не делай этого, пожалеешь.

Бог не послушался, толкнул камень ногой и разбил его. Из того камня выскочил Самаал и схватил бога за глотку. Тошно стало богу, и сказал он:

— Только отпусти, дарую тебе чего захочешь!

Самаал сказал:

— Дай мне жизнь либо вечную, либо преходящую, минутную.

Бог даровал ему вечную жизнь.

191. Рождение детей[701]

В глубокой древности детей рожали не женщины, а мужчины из ребра. Каждый мужчина рожал только двух детей: одного мальчика и одну девочку. В то время люди были бессмертны и вечно молоды. Однажды какая-то женщина стала жаловаться на своего мужа, что он родил только двух детей, а не больше. Вдруг послышался голос бога:

— Отныне вместо мужчины ты будешь рожать детей — в мучениях и по нескольку.

После этого люди стали смертны и старость посещает каждого.

192. Элия, Христос и святой Георгий[702]

Элия[703], святой Георгий и Христос шли вместе. Проголодались они. На горе увидели они пастуха и сказали Элие:

— Пойди и достань овцу, чтоб утолить наш голод.

Пошел Элия к пастуху и попросил:

— Дай мне одну овцу!

— Кто ты, что просишь у меня овцу? — спросил пастух.

— Владыка дождя и града, Элия.

— За что же стану я давать тебе овцу? Не разбираешь ты дурного и хорошего, губишь урожай бедного человека.

Спустил с плеча палку — и раз, и два... Вернулся Элия ни с чем. Теперь Христос направился к пастуху.

— Дай мне одну овцу, мудрый пастух!

— Кто ты, что просишь у меня овцу?

— Я Христос-бог!

— За что же стану я тебе давать овцу, коли не умеешь ты различать дурного от хорошего! — Прогнал Христа ни с чем.

Наконец святой Георгий направился к пастуху.

— Мудрый пастух, дай мне одну овцу!

— Кто ты, что просишь у меня овцу?

— Я святой Георгий — покровитель народа и всей страны.

— Бери все стадо! — сказал ему пастух.

— Нет, не надо мне стада, хватит одной овцы.

Выбрал пастух ему хорошую овечку и дал. Привел святой Георгий овечку к друзьям. Зарезали овцу, зажарили и поели на славу. Пообедав, Христос отряхнул подол и сказал:

— Кто вспашет это поле, будет сыт весь год!

Отправились в путь. А святой Георгий пошел к пастуху и надоумил его:

— Там, где вкушали мы трапезу, Христос отряхнул свой подол. Во что бы то ни стало вспаши это место и посей пшеницу!

И вправду, купил пастух эту землю, вспахал, засеял пшеницей и налилась пшеница такая, лучше которой не видел человеческий глаз.

Однажды глянул с неба Элия и, увидев это поле, сказал Христу:

— Гляди-ка: какая нива стоит там, где отряхнул ты свой подол.

Святой Георгий, услышав это, сказал:

— Это поле принадлежит пастуху, давшему мне овцу.

— Раз так, посмотришь, что я с ним сделаю! — сказал Элия.

Пока собирался Элия, святой Георгий сбегал к пастуху и сказал ему:

— То поле торгуют у тебя. Продай его на корню сегодня же, сколько бы тебе ни давали.

Пастух в тот же вечер продал поле на корню. А ночью Элия так побил градом поле, что от него не осталось ничего. На второй день Элия говорит святому Георгию:

— Гляди-ка, что я сделал с полем твоего пастуха!

— То поле больше не принадлежит пастуху, он продал его вчера одному купцу, — ответил ему святой Георгий.

— Раз это поле больше не принадлежит ему, посмотришь, как я подниму его, — сказал Элия.

Узнав про то, святой Георгий вновь прибежал к пастуху и сказал ему:

— Верни то поле. Купец, увидев, как оно побито градом, продаст его с радостью.

Вернул пастух себе поле. На второй день Элия привел большой дождь, и поле поднялось вновь.

Повстречался Элия со святым Георгием и говорит ему:

— Гляди, как выправил я купеческое поле.

— Да оно вновь принадлежит пастуху...

Услышал то Христос, разозлился и проклял то поле.

— Пусть урожай с того поля на каждой арбе не больше одного коди[704] будет.

Побежал тотчас же святой Георгий к пастуху и говорит:

— Сколько бы ни смеялись над тобой, на каждую арбу клади лишь по одному снопу, не больше.

Так и сделал пастух и собрал обильный урожай.

193. Микел-Габриэл[705]

Бог повелел Микел-Габриэлу[706]:

— Спустись на землю. В таком-то доме мать живет. Вынь ее душу и принеси мне.

Микел-Габриэл, раб господний, спустился на землю. Много поколесил он по свету, пока нашел свою жертву, в лачуге лежит роженице — нищая, несчастная, голая. Близнецов она родила. Один к одной груди припал, другой — ко второй. Не видать возле них ни огня, ни пищи, и испить ей нечего. Вместо одеяла лохмотьями прикрывает она колени. Сама роженица голодная и больная, а дети, как котята бессильные, мяучат. Не видать над ними ни хозяина, ни души близкой.

Вошел Микел-Габриэл-душитель, поглядел. Не жалостью наполнилось его сердце — ужасом. Вернулся, закрыл за собою плетенную из веток дверь, чтобы не видеть этой страшной картины. Шел и не оглядывался, чтобы не увидеть еще раз, как, подобно червячкам, извиваются голые дети.

— Принес ее душу? — спросил господь.

— Великий боже, неба и земли создатель! Такое несчастье я видел, такую нужду, голод и холод, такие беспомощные младенцы должны были остаться без матери, что я предпочел навлечь твой гнев, — лишь бы не лишать их матери. Некому заботиться о них на этой земле, кроме матери. На кого бы я бросил эти невинные создания? Если мать провинилась в чем, младенцы-то еще ангелам подобны. Не поднялась у меня рука. Ради детей даровал я жизнь матери.

Рассердился господь.

— Негодный, как смел ты не исполнить моего приказа?!

Ты что, лучше меня знаешь мирские дела? Будешь учить меня?

Тебе ли постичь непостижимое провидение?! — гремел разгневанный правитель мира.

Дал господь палку Микел-Габриэлу и повелел:

— Спустись вновь на землю, ударь жезлом по Черному морю. Разверзнется море, и узришь ты черную скалу. Ударь по той скале жезлом — разверзнется и та скала. Доложи мне обо всем, что увидишь там!

Взял Микел-Габриэл палку и спустился на землю. Ударил по морю жезлом, разверзлось море, и увидел он посреди моря скалу. Ударил по скале жезлом, и скала лопнула. Смотрит Микел-Габриэл, хочет увидеть что-нибудь удивительное, да, кроме муравьев, ничего не видит. Одни черные муравьи ползают, хлопочут.

Вернулся к господу Микел-Габриэл.

— Исполнил ты мой приказ или нет? — спросил его бог.

— Исполнил, господи.

— Ну и что ты в той скале видел?

— Ничего, господи. Одни муравьи ползают.

— Этих-то муравьев ты и должен был видеть, негодный, — вещал господь. — Коли я, небесный отец, на дне моря, в глубине черной скалы, забочусь о черных муравьях и даю им пищу, неужели не позаботился бы я о тех детях?! Пойди и сейчас же принеси мне душу этой женщины.

Побрел Микел-Габриэл. Теперь-то убедился он, что худо поступил, не взяв душу у бедной матери. Пришел в лачугу и видит: матери полегчало, сидит она в постели, оба младенца у нее на коленях воркуют, нежатся материнской лаской. Стоял душитель, глядел на это все, глядел да повернулся и пошел. Пошел да и пошел. Ждал правитель всей земли Микел-Габриэла и устал ждать. Не видать было Микел-Габриэла. Послал он святого Элию:

— Иди найди, куда ушел Микел-Габриэл.

Спустился на землю Элия, искал, искал его и нашел-таки.

— Где ты? Господь ведь сколько времени тебя ждет!

— Нет, не могу я смотреть на божью несправедливость, — говорит ему Микел-Габриэл. — Туда я не ходок.

Еле-еле уговорил Элия Микел-Габриэла и отвел его к господу.

— Ну, куда же ты душу дел? Принес? — спросил его господь.

— Нет, создатель неба и земли. Видел я, как ласкала мать своих крошек, как же мог я взять ее душу? И подумать о том я не мог... Та мать ведь и земной, и небесный отец им. Тебе ж не заменить им мать. Далек ты от народа, не тебе заменить им отца.

— Возьмите и вырвите ему сердце! — повелел бог.

Вывели Микел-Габриэла, рассекли ему грудь и вынули сердце и печень. С тех пор не жалеет он никого, одинаково душит бедного и богатого, одинокого и окруженного близкими.

194. Странный сон[707]

Жил один крестьянин. Случилось, что заснул он странным сном: не мертв он был, по и живым не был. Долго был он между жизнью и смертью и наконец пришел в себя.

Спросили его:

— Где ты был и что видел?

"Чего только не видел! — ответил проснувшийся. — Умер я и отправился на тот свет. Подхватили меня ангелы и понесли наверх. Но как поднесли меня к мосту из волоска, загородили мне дорогу черти: "Наш он!" — кричат и развернули запись моих грехов.

Поднялся спор обо мне между чертями и ангелами. Пожелтел я со страху. Гляжу в сторону моста — увы, не глядели бы глаза мои! Над бездной протянута паутина, а снизу клубами вьется пламя и дым. Слышны оттуда грохот, шум и крик, и стоны, проклятия, ругань. Одним словом, то, что называется адом, увидел я своими глазами.

После долгих споров поставили меня на мост из волоска, тонкий как паутинка. Пустили идти по нему. Закачался я, не смог удержаться на ногах, запестрело в глазах, под тяжестью моего тела погнулся мост, и полетел я вниз головой в клубы пара, который жег меня и душил. Наконец шлепнулся я в кипящую смолу, да столько барахтался, так изловчился, что весь обожженный и ободранный выполз на край. Долго сидел я так, обессилевший и плачущий.

Наконец огляделся — и что же я вижу? Сквозь пар чуть виднелась, подобно призраку, человеческая голова. Казалось, будто она оторвана и плавает поверх кипящего смоляного озера. Но самое удивительное было то, что голова эта смеялась. Не удержался я и спросил:

— Что ты за человек, что, Пребывая в подобном несчастье, находишь силы смеяться?

— Не узнаешь меня? — спросила голова и залилась смехом. — Я твой сосед.

Действительно, приглядевшись, я узнал: то был сосед мой, умерший не так давно.

— Чего же ты смеешься? — спросил я. — До смеху ли тебе сейчас?

— Увы, увы, — каков тот смех? По горло я в кипящей смоле, но все же хотя б голова моя снаружи. А плаваю я потому, что тот, кто подо мною стоит в этой смоле, бегает по дну озера как одержимый. Я стою ногами на той лысой башке, которая всю жизнь поучала меня уму-разуму, учила меня, как следует жить, чтобы попасть в рай. Ее владелец сам попал еще пониже да поглубже, чем я. И вот, забыв о собственных страданиях, я смеюсь, как безумный, узнав, что это наш покойный поп наказан так за свои тайные грехи".

195. Бог и Христос[708]

Христос и бог были верными побратимами. Однажды сказал бог Христу:

— Пойди-ка обойди мир, осмотри, как да что.

Пошел Христос осматривать мир. Видит: один пастух завел своих баранов в такое узкое ущелье, что, если пойдет дождь, погибнет все стадо. Удивился Христос очень. Подошел к пастуху:

— Победы тебе, пастух!

— Будь победителем.

— Что же ты, добрый человек, не мог разве найти другого места для твоей отары? Ведь ежели пойдет дождь, погибнут твои овцы.

Засмеялся в ответ пастух и сказал:

— Делать тебе, видно, нечего. Как же им погибнуть? Ведь в эту луну капельки росы не выпадает. А дальше я и сам здесь не останусь. Перегоню стадо в другие места. А без дождя ничего с ним не станется.

Повернулся Христос, походил еще по миру и вернулся к богу.

— Ну садись, расскажи, что ты видел, как дела в миру? — спросил бог.

— Все хорошо там, — сказал Христос. — Один только пастух меня удивил весьма. Загнал он стадо в такое узкое ущелье, что чуть дождь пойдет, ни одна овца не спасется. Я посоветовал ему вывести стадо наверх. А он смеется надо мной: "В эту луну ни капли росы не выпадет, а дальше я и сам, — говорит, — здесь не останусь. Подниму стадо и перегоню его в другое место. Не будет дождя, знаю я, так и овцы мои, знаю, будут целы".

— Ладно, — сказал бог. — Раз обидел он тебя, ну-ка заглянем в списки.

Посмотрел списки: и вправду не будет дождя в эти дни.

— "Ну ничего, — говорит бог. — Раз обидел он тебя, посмеялся над тобой, увидишь, какой ливень напущу я на него в эту же ночь.

К вечеру начала сверкать молния и стал греметь гром. Пастух сразу смекнул, к чему это:

— Эге, — сказал он, — быть большущему дождю.

Перегнал стадо наверх, на плоскогорье. Пошел проливной дождь. Словно из горлышка кувшина, лилась вода. Настало утро, и бог сказал Христу:

— Иди взгляни, что с твоим пастухом!

Пошел Христос в те места, где стояла Пастухова отара, да ее и след простыл. А пастух уж на вершине горы пасет свое стадо.

— Да ведь ты говорил, не будет дождя при этой луне, — сказал Христос.

— Не должно было быть дождя — пусть будет проклят доносчик! Если бы не наклеветал богу на меня, не знал бы он ничего и дождя бы не было!

196. Малыш и быки[709]

Был один крестьянин. Скверный характер у него был очень. Имел он маленького сына и пару быков. Малыш так был привязан к быкам, так привык к ним, что они ему ближе отца с матерью были.

Однажды вернулся с работы крестьянин и пригнал своих быков. Был он сильно не в духе. Привязал в хлеву, на полу, у яслей, быков и, не прекращая воркотни, вышел оттуда в дом. Сказал жене:

— Женщина, завтра рано утром зарежу я Цикару[710]. Нет сладу с быками, не в силах я бегать за ними. Сегодня пополудни пустил я их пастись в кустарник, а сам прилег в тени, под деревом, вздремнуть на миг. Проснулся я, а быки пропали. Искал, искал их. Так и провел весь день в поисках... Я один работник в семье, зачем мне быки? И без них обойдусь, своими трудами. Зарежу вот Цикару да и раздам в селе по куску мяса в обмен на кукурузу и вино. А шкуру выдублю и нарежу на каламани[711]. Если выгадаю на этом, то и Никору прирежу за ним вслед.

Долго рассуждал хозяин. Малыш слушал отца, и каждое его слово, подобно толстой игле, вонзалось ему в сердце. Любил он Цикару и Никору. Услышав, что хотят их зарезать, потерял он покой и сон. Ночью, когда родители спали глубоким сном, он вылез из постели в одной рубашонке, вышел из избы, забрался в хлев и стал шептать быкам:

— Скорее, скорее, Цикара и Никора! Спасайтесь! Отец собирается зарезать вас. Он наточил уже нож и завтра на рассвете перережет тебе глотку, Цикара!

Цикара вздохнул, потянулся и встал. Вскочил за ним и перепуганный Никора.

Малыш бросился к веревкам и отвязал их. Только собрались быки выйти в открытые двери, как малыш сказал им:

— Не оставляйте меня, быки! Я ведь без вас не проживу, да и отец сживет меня со совету; кроме меня, никого не заподозрит он. Возьмите меня с собой. Будем жить — так вместе, а умрем — так умрем вместе.

Согласились быки. Пригнул спину Никора, сел на него малыш, ухватился за рога. Там же, в хлеву, висела его пастушья сумка с сухой лепешкой. Перекинул он сумку через плечо, перекрестился, и они пустились в путь.

Очень быстро они шли. Подошли к реке. Должны были перейти ее вброд, другого пути не было. Уже слышна была погоня. Вступили в реку быки. Разлив был сильный, вся река была покрыта волнами. Попал малыш в водоворот, скрутило его, раза два высунул он голову и пошел ко дну.

Поплыли быки вдоль берега. Плыли, пока волны не выкинули на берег утонувшего малыша. Легли быки с двух сторон, да не оживить было его. Его посиневшее тело было обито о камни и скалы и залито кровью.

Собрались воронье и грачи со всех сторон, подняли крик и карканье. Быки тоже жалобно стонали.

Небо и земля содрогнулись от жалости к малышу. Жалобный клич достиг ушей господа, и он повелел ворону:

— Пойди и узнай: о чем там плач, что стряслось на земле?

Полетел ворон. Прошло время, вернулся он и доложил господу богу:

— Какой-то малыш утонул, и воронье и грачи налетели на его труп.

— Нет, — сказал господь. — Вороны и грачи своим карканьем не вызовут такого горя. Скверный у тебя язык, и нет в твоем сердце жалости. Не белым должен быть ты, а черным как ночь, так же как черна твоя душа, — и бросил в него головней. С тех пор и стал ворон черным как смоль.

Послал теперь господь голубя и повелел ему:

— Узнай мне все по правде.

Полетел голубь. Прошло время, и, вернувшись, доложил голубь господу:

— Жалостное я видел зрелище: маленький малыш утонул в реке; на берег выкинули его волны. Пришли туда быки, лежат возле него, будто хотят согреть и оживить его, и жалобно стонут, так что сердце разрывается на них глядя. Все живое, даже воронье и грачи, плачут и вопят из жалости к нему.

— Благословен твой язык! Будь светел, как светло твое сердце!

Раньше черным был голубь, а стал белым.

Потому у голубя и ноги красные как кровь. Пролетая, он вымазал их в крови малыша.

197. Овцы и пастух, превращенные в камень[712]

В селе Мачатиа давным-давно жил один богатей. Столько было у него овец, что все окрестные горы были покрыты его стадами. Стойбище для овец было тут же, неподалеку, в горах. С горы в деревню спущен был длинный деревянный желоб, по которому молоко лилось прямо в деревню.

Беззаботно жил владелец скота. Однажды, в то время как доили овец, на гору поднялся нищий старик.

— Гамарджвеба — победы тебе, хозяин! Да не переводится достаток в твоем доме!

— Гагимарджос — будь победителем, — холодно ответил владелец скота.

— Бога ради, давненько не пробовал я молока из-под черной овцы, вели подоить, если можно, — попросил нищий.

— Только поглядите на этого негодного! Молоко белой овцы ему не подходит, подайте из-под черной овцы! Подоите козу и пусть хлебает козье молоко, — крикнул владелец стад пастухам.

Превратил нищий овец, собак, пастухов и жадного хозяина — всех до одного в камень.

Каждую пасхальную ночь оживают они ненадолго. Блеют овцы, лают собаки, пастухи свистят по три раза и вновь превращаются в камень. И сейчас стоят на горе ставшие камнем овцы, собаки и пастухи.

198. Убийца[713]

Был один злой человек, всегда готов был на драку. Девять человек было на его совести. Завел он драку с десятым — хотел убить и его.

Пришла стража, и убежал он. Гонятся за ним. Бежит он по тропинке, ведущей к ниве. Вдруг оборвалась тропинка. Видит он — дороги нет. Не захотел он топтать хлеб и остановился. Пришли, связали его и бросили в темницу. Приговорили его судьи к виселице.

Настал день казни. Подвели его к виселице, просунули голову в петлю. Как толкнули его, чтобы повис он, вдруг выросли из земли два столба. Один одну ногу поддержал, другой — другую. Так и держат его, чтоб не задохнулся. Удивились все. Спилили те столбы, да на их месте новые встали — не допустили его смерти.

Спрашивают все:

— Что это? Чудо?

Убийца и говорит им:

— Не стал я топтать ниву, пожалел труды рук человеческих, за то и благодать хлеба надо мною.

Простили ему все прегрешения и отпустили с миром.

199. Дети на том свете[714]

На том свете грудные дети сидят на ветвях фигового дерева, которое стоит посреди молочного озера. Дети щебечут, поют. Когда им хочется есть, ветви приближаются к поверхности озера и пьют дети то молоко.

200. Медведь, волк и лиса[715]

Медведь, волк и лиса людьми были, говорят. Однажды Христос-бог проходил мимо. Воззвали эти трое к богу: очень тяжело, говорят, нам пропитание себе доставать.

Господь сказал им:

— Лес да будет виноградником, луг — нивой, а эти булыжники у берега реки — барантой. Растите их, хозяйничайте и живите в ладу меж собой.

Жили они зажиточно, хорошо. Один за виноградником ходил, другой ниву растил, третий баранту сторожил.

Проходил однажды по той земле господь в крестьянской одежде. Подошел он к винограднику и попросил хозяина:

— Будь отцом родным. Дай-ка мне кисть винограда, рот освежить.

— Проваливай с глаз моих долой. Много тут таскается подобных тебе.

Пошел он ко второму:

— Будь отцом родным, не пожалей куска сухого хлеба для нищего.

— Иди, проваливай, не то тебе... Пошел он к третьему:

— Налей глоток молока, дай промочить горло.

— Иди прочь с глаз моих долой, пока собак не натравил на тебя.

Рассердился Христос-бог и снова превратил тот виноградник в густой лес, виноградаря — в медведя, ниву — в луг, а хозяина лисой сделал. Баранта снова стала булыжником, а пастух — волком. И посейчас оно так. А в старину, говорят, медведь, волк и лиса людьми были.

201. Как кудианеби вывелись в Хони[716]

Один крестьянин пришел в соседнюю деревню и там увидел красивую женщину лет двадцати пяти. Она понравилась ему, и крестьянин женился на ней. Но оказалось, что жена его была кудиани[717]. Еще не прошло и медового месяца, а шабаш ведьм уж наступал. Чтобы на время своего праздника выпроводить мужа из дому, она сказалась больной и отправила супруга в город за лекарством. До города было далеко. Мужик шел лесом. Застигла его ночь, и решил он переночевать в лесу. Мужик был не из храбрых и в поисках местечка поудобнее и безопаснее вышел на поляну. Посреди поляны ему попался большой кувшин, врытый в землю, — туда и забрался несчастный. Сидит мужик и горюет о больной жене. Вдруг поднялся шум и поляна наполнилась ведьмами: одни из них принеслись на лошадях, другие — на коровах, третьи — на свиньях, а остальные — кто на чем попало. Ужас овладел мужиком. Среди ведьм он увидел и свою жену. Ведьмы всю ночь танцевали под звуки чонгури[718]; а когда наступило утро, положили его в кувшин, не заметив в нем человека, и удалились с поляны. Когда ужас миновал, опомнившийся крестьянин взял чонгури, вылез из кушина и побрел домой. Жену свою он застал в постели. Начал он играть на чонгури: супруга поднялась и запорхала по комнате. Наконец муж прекратил игру и, оставив успокоившуюся жену, ушел в другую комнату. Но через некоторое время он вынес оттуда раскаленное добела железо и им заклеймил жену крестообразно. Затем, собрав односельчан в церковной ограде, он и тут заиграл на волшебной чонгури: все кудианеби пустились в пляс. Тут же всех ведунов и ведьм заклеймили крестом, и с тех пор они уже не водятся в Хони[719].

202. Старик и глыба соли[720]

Жил один бедный старик. Раз он пошел в город, купил там глыбу соли, взвалил ее себе на спину и пошел домой. Тяжелой была глыба. Старику трудно было идти под ее тяжестью: ослабели ноги у него, захотел он отдохнуть в одном месте и положил глыбу соли под голову. Стал старик роптать на свою судьбу, говоря: "Зачем только создал меня бог для мучения и страданий?" Уснул старик. Во сне явился ему ангел и взял его в рай. Ввел ангел старика в рай, показал ему его и сказал:

— Если будешь жить так, что никогда не скажешь ни слова, то оставлю тебя тут, а хоть одно слово произнесешь — возьму тебя отсюда. — С этими словами ангел оставил старика одного в раю.

Ходит он, оглядывается. Раз увидел он в раю человека, который хотел взвалить себе на спину целую гору хвороста, связанного веревками, но не смог. Уходит он, приносит еще хворосту и прибавляет к своей ноше. Старик, увидя его, не утерпел и закричал ему:

— Послушай, дурак ты, что ли? Вместо того, чтобы убавить хворосту, прибавляешь еще!

Старик тотчас вспомнил, что нарушил обещание, но было уже поздно. Он проснулся. Под головою лежала та же глыба соли. Ангел явился старику и сказал:

— Говорил ведь я тебе: если хочешь быть в раю, не говори ни одного слова!

Старик ответил:

— Согрешил я. Это было в первый и последний раз.

Опять взял его в рай ангел. Однажды увидел старик в раю костер с кипящим на нем котлом и подошел к нему поближе. Видит: варит человек мясо. Котел полон, суп вместе с мясом выливается из котла, а человек тот все прибавляет мяса. Рядом стоит кувшин, полный вина, а хозяин все добавляет в него вино из других сосудов. Старик опять не вытерпел и закричал:

— Безумец! Вынь сначала мясо, что уже сварилось, а потом прибавляй! Зачем портишь даром мясо? И с вином так же поступай, как я говорю!

Во второй раз нарушил старик данное им ангелу обещание. Проснулся и увидел около себя глыбу соли. Опечалился старик и начал укорять себя: "Кто меня за язык тянул? Зачем не молчал я и не остался жить в раю на всем готовом?"

Опять явился к нему ангел и сказал:

— Старик, еще раз возьму тебя в рай, если не нарушишь обещания.

Старик поклялся, что сдержит слово. Ангел опять взял его в рай. Теперь уже старик молчал, не говорил ни слова.

Раз, гуляя по раю, прошел он одну долину и вступил в скалистую местность. Там увидел он множество народа. Посреди долины лежал огромный камень. Все окружили этот камень и тянули его в разные стороны: одни вперед, другие назад, третьи направо и налево, но никто из них не мог сдвинуть камень с места. Старик смотрел-смотрел на это и наконец сказал:

— Послушайте, неужто никто не догадается, что камень нельзя сдвинуть, если все вы в разные стороны будете тянуть?!

Вспомнил свое обещание старик, но было поздно. Проснулся он и увидел себя на том же месте, где сел он отдохнуть. Глыба соли валялась тут же. Опечалился старик, стал плакать. Явился ангел и сказал, что не видать ему больше рая. Старик сказал ему:

— Не видать мне больше рая, но прошу, объясни: кто тот человек, который не может поднять хвороста и еще прибавляет к нему? Или тот человек, у которого суп с мясом и вино выливаются из сосудов, а он все добавляет? И, наконец, что за народ, который тянет камень в разные стороны и не может сдвинуть с места?

Ангел сказал:

— Тот человек, который хочет взвалить себе на спину целую гору хвороста и не может, но тем не менее еще прибавляет, — вор. Восемьдесят лет он будет так страдать. Когда он был молодым — воровал, когда стал стариком — и тогда не оставил воровства. Под старость хоть должен был он заняться душеспасительными делами, а он к грехам еще добавляет греха. Тот человек, у которого суп с мясом и вино выливаются из сосудов, — щедрый. Он никогда ни одного прохожего, ни одного нищего не пропускал, не угостив его. Бог так наградил его за такую щедрость, что не уменьшается суп с мясом в котле и вино в кувшине.

— Тот камень что означает, что все его тянут?! — спросил старик.

— Тот камень — бог, — ответил ангел. — А тянут его грузины, русские, татары и другие. И все к себе тянут. Каждый старается взять его, каждый свою религию хвалит, а того никто не думает, что бог один для всех и отдельно никому не принадлежит.

С этими словами ангел скрылся. Старик остался с глыбою соли на плечах и длинным путем впереди.

203. Священник и черт[721]

К одному царю приходит силач и говорит:

— Или найди такого человека, который одолел бы меня, или же бери в свой дворец и корми!

— Хорошо, — говорит царь, — живи у меня.

Силач поселился во дворце. За обедом и ужином он съедал по два барана. Надоело царю кормить обжору, и шлет он людей по всему царству: "Отыскать человека, который мог бы помериться силою с царским богатырем!"

Все царство обошли, но не могли найти такого человека: никто не отваживался вступить в борьбу с богатырем, который по четыре барана в день съедал. На обратном пути посланные сели однажды отдыхать у берега реки. Вдруг видят: едет священник верхом на муле. Как увидел он мост через реку, соскочил с мула, подлез ему под брюхо, взял на плечи и перенес на другой берег. Царские послы, видя это, и говорят между собой:

— Какого еще нам надо силача? Возьмем его!

Сказано — сделано. Догнали священника и говорят:

— Все царство обошли, а такого сильного, как ты, еще не видели. Пойдем к царю, у него есть богатырь — бороться с ним будешь.

— Господь с вами, — говорит им священник. — Какого вы нашли во мне силача?! В жизни своей ни с кем не боролся.

Но посланные не отстали и взяли его насильно. Впереди идут царские посланцы и ведут мула, а сзади плетется священник. Подходят они так к мостику. Мул заупрямился, не хочет идти по мостику: он привык, чтобы его переносили. Царские люди принялись его бить, и мул перешел через мостик, но с непривычки сломал он себе ногу. Священник рассвирепел и кричит:

— Да что вы со мною делаете! Зачем вы изувечили мула?!

— Да будут прокляты все черти на свете! — говорят ему царские люди. — Не мы ему сломали ногу, а сам он сломал ее!

— Причем тут черти? — сказал священник. — Не черти, а вы виноваты.

Переругиваясь таким образом, они продолжают путь. В это время догоняет их сзади какой-то мальчик и говорит священнику:

— Возьми меня к царю. Я буду бороться с царским силачом.

Священник обрадовался и согласился. Приходят к царю и докладывают о священнике. Царь выходит и говорит:

— Можешь ли ты, отец, вступить в борьбу с моим силачом?

— Зачем мне вступать в борьбу с ним?! — отвечает священник. — Его и мой причетник может одолеть!

Царь смеется, а богатырь из себя выходит от злости. Вышел он, схватил мальчика, поднял его выше головы и с такой силой бросил на землю, что бедняжка, казалось, должен был лопнуть, как водяной пузырь. Но мальчик, к общему удивлению, не упал даже, а стал на ноги и смеется. Богатырь снова бросил его на землю — а он опять на ногах стоит. Тут мальчик вскочил на плечи богатырю и сдавил ему шею с такой силой, что тот запросил пощады и еле ноги унес от страшного противника.

Царь призывает после того священника и награждает его целыми тюками золота и серебра. Идут обратно священник и его мнимый причетник и везут на хромоногом муле полученные сокровища. Как подошли к мостику, переходя который мул сломал себе ногу, священник обращается к своему спутнику и говорит:

— Все это золото и серебро принадлежит тебе, мой друг и спаситель. Не будь тебя, я погиб бы!

— Нет, — говорит ему его спутник. — Золото и серебро я дарю тебе за то, что ты защитил чертей. Люди делают глупости, а ругают чертей, будто они во всем виноваты.

Сказав это, мнимый причетник скрылся под мостиком. Оказалось, что то был черт.

204. Благая весть да благо мне[722]

Неподалеку от села Вардзия в Имеретин есть огромное озеро. Говорят, ранее на том месте было большое село. Одна очень бедная многодетная женщина жила в том селе. День и ночь равны были в ее тяжком труде. Дома и в поле она помогала мужу, чтобы прокормить многочисленное семейство. Приближался великий праздник — благовещение. Все ночи женщина до рассвета сидела за ткацким станком и ткала праздничную одежду для мужа и детей. Настало и утро праздника. А женщина все сидела за станком и ткала не поднимая головы. Одновременно она ногой качала колыбель.

— Соседка, — вскричала в дверях вошедшая к ней женщина. — Не знаешь разве, какой великий сегодня праздник? Бог накажет тебя за то, что ты работаешь в благовещение.

— Э-э... Благая весть да благо мне... Была бы радость моему мужу и детям, — ответила бедная женщина. — Чего сердиться богу, если я одену своих близких, — сказала она, качнув ногой колыбель...

Загрохотала вдруг земля и поглотила женщину со всем ее домом и детьми. А в том месте образовалось глубокое, бездонное озеро. Говорят, каждое Благовещение волны выносят на поверхность то колыбель, то ткацкий станок, то челнок.

205. О Палеостоми[723]

О происхождении озера Палеостоми сохранилось следующее предание.

На месте этого озера был некогда город Палеостоми. В этом городе была церковь, в которой находилась икона божьей матери.

Жители города до того развратились, что, несмотря на святость храма, начали въезжать в него на конях. Чтобы воспрепятствовать этому, бог настолько понизил двери церкви, чтобы нельзя было въехать в нее на лошади. Тогда жители города стали при входе в церковь слезать с лошадей, но все-таки вводили их за повод в церковь. Бог, желая, чтобы они входили в церковь без лошадей и нагнувшись, как бы кланяясь ему, еще более понизил двери. Жители города действительно стали оставлять лошадей на дворе, но не пригибались при входе в церковь, а просовывали туда сначала ноги, а потом и все тело. Тогда, видя неисправимость жителей, бог решил потопить Палеостоми.

Только один человек по имени Кико хранил благочестие. Господь явился ему во сне и сказал:

— Возьми икону божьей матери и отнеси ее в селение Шемокмеди[724], потому что город Палеостоми должен погибнуть.

Кико немедленно сел на мула, святую икону поставил перед собой, а сзади себя посадил уважаемую женщину, которой он не желал гибели, и поехал в назначенное место. Как только Кико выехал из Палеостоми, бог припустил сверху ливнем и потопил город. Едет Кико, а потоп настигает его: задние ноги мула уже были в воде. Тогда является ему господь и говорит:

— Брось женщину — и спасешься, а не бросишь — так погибнешь!

Кико бросил женщину, и потоп остановился. Когда приехал Кико в Шемокмеди, через три месяца явился ему во сне бог и сказал:

— Возьми икону в Бахви[725].

Тогда Кико переселился в Бахви и принес туда икону.

206. Чертовы удила[726]

Было и не было ничего, жил один отвратительно скупой, но очень богатый человек. Без счета было у него баранов и скота, и дома всего было в достатке. Однако настолько был он скуп, что ходил всегда голодный и оборванный, а жену и детей морил голодом.

Не нанимал он пастухов, сам ходил за барантой, боясь, как бы пастухи не зарезали овцу и не отведали мяса. Бывало, дохла скотина — и то не давал он забить ее, не ел сам и не давал другим. Так и выбрасывал.

Ни соседей, ни родственников не звал он в гости и никогда не вводил в свой дом.

Однажды гнал он баранту в поле. Глядит, волк похитил безымянное дитя у черта, держит его в пасти и бежит по полю. Схватил ружье пастух, забежал вперед, выстрелил в волка и отбил ребенка. Подобрал его и несет домой.

Сказал ему безымянный:

— Спас ты меня, так отведи к моим родителям. Они щедро воздадут тебе за содеянное тобой доброе дело.

Не отстал чертенок от скупца. Оставил тот сторожа караулить стадо и пошел с ним. По таким камням, по таким скалам повел его безымянный, что скупец извивается весь и гнется к земле. А чертенок знай подталкивает его и ведет все вперед. Идут и идут они по скалам. Со страху сердце лопается у скупца, думает он: "Вдруг заведет чертенок обманом и сбросит меня со скалы в пропасть".

Тут безымянный говорит ему:

— У моих родителей много добра, много золота и серебра. Станут они предлагать тебе, но ты не соглашайся. Ты скажи им: "Мое добро верните мне".

Пришли они в жилище черта. Рассказал чертенок, как спас его пастух от волка. Черти с почетом приняли скупца, завели его в комнату, полную золота и серебра.

— Вот, сынок, сколько захочешь забирай.

Дух занимается у скупого, охота ему собрать это золото и серебро, наполнить мешок и унести с собой, да чертенок хмурит брови, мигает ему.

— Бери, забирай сколько хочешь золота и серебра, — говорят ему черти...

А он молчит, голоса не подает.

— Чего ж тебе надобно? Чего тебе дать? Скажи, и исполним все! Для тебя ничего нам не жаль!

— Мой достаток верните мне, — сказал скупой.

Не по душе пришлась чертям эта просьба. Помешкал черт, но потом подошел к скупому и дал ему крепко по шее. Тут у скупца изо рта выскочили чертовы удила. Взял их черт и спрятал.

А человек этот точно в себя вдруг пришел. Оглядывается по сторонам: "Где я? Зачем я здесь? Кто привел меня сюда?"

Глядит он на себя, видит: полуголый он, в лохмотьях, самому противно стало. Идет, стыдится, пробирается домой украдкой, а сам свою жизнь вспоминает. Вспомнил он тут, что жену свою и детей измучил, держит несчастных в голоде и холоде. Пожалел он их, сердится сам на себя. Точно сейчас только понял, что за муки принял из-за своей скупости.

Подошел он к стаду, велел зарезать хорошего барашка, послал домой мясо, велел передать жене, чтобы прислала она ему одежду. Накупил всего и послал жене и детям. Постеснялся уже идти домой в лохмотьях.

Радуются жена его и дети: "Как переменился этот человек", — говорят.

Нанял он пастухов, послал в горы к стадам, сам же вернулся домой и стал добром жить.

Так вызволил он свой достаток у чертей и стал наконец им пользоваться.