Грязная история

Глава 1

В Кунди за два часа до восхода солнца — наиболее сносное время дня. Тогда еще чувствуется хоть какая-то прохлада. Ночные насекомые или напились кровушки до отвала, или утомились летать, а дневные еще не проявляют активности. Порой задувает легкий ветерок, и тогда даже вонь не так чувствуется, да и дышать как-то безопаснее.

Именно в такие благостные часы мы выступали наутро. Если бы еще сердце не стучало как бешеное, я чувствовал бы себя почти нормально.

Все, кроме офицерских коек и вещевых мешков, было упаковано накануне, поэтому, несмотря на темноту, грузовики быстро загрузились, и все было готово. Помимо оружия и боеприпасов мы везли канистры с кипяченой водой, паек на двадцать четыре часа и аптечки скорой помощи.

За завтраком в столовой сообщили, что с нами поедет доктор из Кавайды, прикомандированный к основному отряду. Этот тонкогубый молодой человек с жизнерадостным и легким характером объявил, что его прислали собирать вместе куски, и шутливо просил нас не доставлять слишком много работы. Столь нескрываемое удовольствие от предстоящей бойни действовало мне на нервы.

Вдобавок приходилось еще играть в прятки с Барбарой Уилленс. Я намеренно избегал садиться рядом, понимая, что она захочет узнать, передал ли я условный сигнал. Но эта дама упорно ловила мой взгляд. Время от времени я уклончиво улыбался. Если Барбара сочла мою улыбку подтверждением, это ее дело. Я не хотел прямо заявлять, будто сигнал уже отправлен. Глупо говорить заведомую ложь, если есть шанс, что впоследствии вас на ней поймают.

После завтрака я вернулся в гараж и заставил сержанта Мусу еще раз проверить груз, надеясь, что хлопоты помогут мне не думать о будущем. В результате наш грузовик стоял на дороге и был готов отправляться раньше всех. Тропмен выразил удовольствие, но нам пришлось ждать, пока расчухаются остальные.

Выступили мы в таком порядке: первым ехал на своем джипе Тропмен, затем в командном грузовике двигались мы с сержантом Мусой и вверенным ему пулеметом, а в кузове сидели два солдата из местных. За ними катил грузовик с группой Барьера. Через пять минут после него в путь тронулись головные машины основного отряда. Этот интервал надлежало сохранять до тех пор, пока мы не достигнем прибрежной дороги. Затем Копью и группе разведки предстояло рвануть к границе.

Мы намеревались достичь блокпоста Махинди до первых проблесков восхода и по сигналу Кинка выехали ровно в пять тридцать.

Рядом со мной на сиденье лежал уоки-токи. Свернув на дорогу на Матендо, я включил его и через несколько минут начал вызывать Гутара.

— Копье вызывает Наковальню.

— Наковальня слушает Копье, — отозвался Гутар.

— Я вышел на дорогу на Матендо и приближаюсь к вам. Буду через десять минут.

В разговор вклинился голос Тропмена:

— Все в порядке, Наковальня?

— Так точно, готов к действиям. На той стороне берега пока никаких признаков жизни.

— Хорошо. Вы включили огни?

— Нет.

— Вскоре увидите наши.

Ехавший впереди меня Тропмен увеличил скорость.

Через несколько минут я узнал место, где мы недавно проводили рекогносцировку блокпостов, и понял, что вот-вот достигну цели.

Дорога слегка повернула вбок, и впереди показался перекресток нашей дороги с прибрежной. Тропмен резко свернул вправо, и я последовал за ним. Барьер и Райс не отставали.

Прибрежная дорога шла тут прямо, и в ста метрах впереди при свете фар тропменовского джипа я разглядел Махинди. Справа под купой деревьев стоял грузовик Гутара. Как только мы приблизились, кто-то (я не заметил, кто именно) поднял шлагбаум. Джип без труда проскользнул между выкрашенными в белый цвет нефтяными бочками. Мне пришлось проделать тот же путь на более низкой скорости, и грузовики, шедшие за мной, также замедлили ход. Мы так и предполагали, и Тропмен ждал нас в конце прохода. Идея заключалась в том, чтобы мы прибыли на пост Угази одновременно, отчаянно сигналя и поднимая ужасный шум.

Выполнили мы это на совесть.

Как только грузовик Райса проехал блокпост, Тропмен наддал газу и принялся гудеть. Это было сигналом к атаке. Мы на полной скорости подскочили к угазийскому посту и, затормозив, под дикий скрежет тормозов принялись со всех сторон сигналить.

Будь я в той будке, точно подумал бы, что настал конец света, и остался сидеть внутри. А если бы я был часовым и меня разбудил такой адский гам, бросился бы искать укрытие.

Но я не угазиец.

А их часовой схватил ружье, выскочил на середину дороги и прицелился в ближайшую машину.

Поскольку Тропмен на джипе промчался к самому блокпосту и за барьер, этой ближайшей машиной, естественно, оказалась моя.

Выстрел вдребезги разнес зеркальце заднего вида, и парень начал передергивать затвор, но сержант Муса открыл огонь из пулемета.

Я еще не видел, чтобы людей убивали таким образом. Казалось, чей-то гигантский кулак поднял угазийца в воздух и отшвырнул с дороги.

Тем временем из блокпоста стали выскакивать люди.

Сержант Муса повернул ствол пулемета, и я заорал ему, чтобы не смел стрелять. Как ни удивительно, он подчинился моему приказу, зато кто-то другой устроил пальбу. Справа заворчал «узи», и появившийся в дверном проеме человек осел на колени.

А потом вдруг все сразу стихло. Гудки перестали надрываться, и я услышал, как в будке поста кто-то кричит на непонятном языке. В ответ что-то заорал Уилленс, и Гутар, положив «узи» на сгиб руки, зашагал к джипу Тропмена.

Тогда я счел, что могу без особого риска выйти из машины.

Уилленс с двумя темнокожими помощниками выволакивал пленников из блокпоста. Я подошел к Тропмену и Гутару.

— Телефонные провода перерезаны, — докладывал француз, — может, разбить и аппараты?

— Не стоит, позднее они могут нам пригодиться. — Тропмен заметил меня. — Это вы открыли огонь, Симпсон?

— Сержант Муса. В нас начал стрелять часовой.

— В машине есть повреждения?

— Сущий пустяк.

— Доложите обо всем Кинку. Двое убитых, остальные взяты в плен. С нашей стороны раненых и убитых нет. Передовой грузовик майора должен прибыть с минуты на минуту. Тогда снова двинемся.

Передовой грузовик основных сил и в самом деле приближался к блокпосту Махинди.

Возвращаясь к машине, я старался не смотреть на кровавое месиво, оставшееся от часового, но не смог отвести глаза — видимо, наступила реакция. Сержант Муса бил себя в грудь и рассказывал всем, какой он замечательный стрелок. Я хотел рявкнуть, чтобы он заткнулся, но не сумел, — сил хватило только доковылять до кабины.

К тому времени, когда я закончил доклад Кинку, небо на востоке окрасилось нежным перламутром, а потом выплыло солнце. Я был от души признателен ему за это. Наступивший новый день, казалось, рассеял все, что тут произошло в темноте, при свете фар. Вот только ноги у меня все еще дрожали.

Шлагбаум подняли, и мы въехали через блокпост на территорию Республики Угази.

Глава 2

В Сикафу мы прибыли в самом начале восьмого.

Дорога обошлась без приключений. Мы миновали пару не нанесенных на карту деревень, и местные жители, бросая дела, удивленно таращились на нас. Они выглядели точно так же, как и аборигены по ту сторону границы. Кинк говорил, что они будут к нам дружелюбны. Лично мне эти люди не показались ни дружелюбными, ни враждебными — наше появление их просто удивляло. А домашний скот и вовсе не обращал на нас внимания.

Сикафу стоит в начале прохода между болотами, где рыбачьи лодки выгружают речной улов. Это торговый пункт, поэтому здесь есть полицейское отделение. Кроме того, Сикафу обладал собственным запахом: к миазмам, источаемым болотами, присовокуплялась вонь сушеной рыбы, так что от смрада дух захватывало.

Солнце поднялось уже час назад, и к тому времени, как мы въехали в городок, рыночную площадь запрудил народ. Большинство товаров — овощи, фрукты и, конечно, вяленая рыба — были разложены на циновках прямо в пыли, а продавцы сидели рядом на корточках. Посреди базара на небольшом деревянном помосте стоял босой полицейский угазиец в шортах и белом тропическом шлеме с блестящей шишечкой. В руках он держал дубинку.

На нас никто не обращал внимания, пока Тропмен не остановил джип, а я, подъехав, не встал следом. Грузовик Барьера еще только въезжал на рыночную площадь, когда полицейский повернулся.

Блюститель порядка недоверчиво вытаращил глаза. Это был могучий детина из племени банту, с глянцевой черной кожей. Я видел, как его взгляд перебегал от Тропмена ко мне, к сержанту Муса с его пулеметом и выруливающему на площадь грузовику, полному вооруженных солдат. Полицейский, открыв рот, оцепенел на месте. Муса захохотал.

И тут грохнул ружейный выстрел. Вероятно, кто-то из команды Барьера счел, что нашему прибытию уделено недостаточно много внимания, и решил это исправить. А может, ружье выстрелило случайно. Не знаю, куда угодила пуля, вряд ли она кого-то ранила или убила, но результат выстрела сказался незамедлительно.

Все повернули головы в нашу сторону, кто-то закричал, и поднялась паника.

Люди кричали, визжали и пытались выбраться с рыночной площади. Кто-то из торговцев упал ничком и пополз прочь, другие шарили в пыли, пытаясь захватить с собой часть товара. Опрокидывались прилавки, и я видел, как старая женщина рухнула под тяжестью одного из них на землю.

Только полицейский оставался на месте, таращась на нас со своего помоста, и как будто не слышал, что творится вокруг.

Тропмен поманил его пальцем.

Страж порядка спустился с помоста, споткнулся о кучку рассыпанных овощей и подошел к джипу.

Тропмену приходилось орать во всю глотку, чтобы его расслышали. До меня донеслось что-то вроде: «Полиси ико вапи?»

Полицейский ткнул трясущейся рукой в другой конец площади. Тропмен велел ему показывать дорогу.

Банту зашагал в ту сторону, куда и указывал. Капитан запустил двигатель, а мы поехали следом. За рынком начиналась пристань, а рядом с ней торчали несколько лачуг, собранных из обломков ящиков и крытых камышом. У входа в гавань стояла на якоре огромная буксирная драга.

Полицейский участок был построен из глиняных кирпичей и крыт жестью. Оконные проемы затягивала густая сетка. Когда мы подъехали, другой полицейский, в фуражке, выскочил из дома вместе с толпой кричащих и жестикулирующих людей. Завидев нас, все они бросились врассыпную. Их защитник тоже охотно сбежал бы, но, помедлив, поднял руки вверх и стал ждать своей участи.

Тропмен подхватил «узи», вылез из джипа и знаком велел мне идти следом. Я догнал капитана, когда он уже заталкивал обоих полицейских в участок.

Означенный участок являл собой одно просторное помещение с отгороженным проволочной сеткой углом для заключенных. В основной части комнаты стояли старый стол, три стула, дряхлый шкаф и велосипед.

Тропмен резко что-то пролаял. Второй полицейский отпер шкаф и, достав оттуда покрытый ржавчиной автомат и винтовку, положил все это на стол. Засим возобновился поток вопросов и ответов, но я ничего не понял, кроме несколько раз повторявшегося слова «телефони». Наконец капитан выдернул из винтовки затвор, и мы вышли.

— Они уверяют, что тут нет телефона, — пояснил Тропмен, когда мы возвращались к машинам. — Если им нужно связаться с Амари, приходится отправлять донесение с велосипедистом. — Он остановился у джипа и задумчиво посмотрел на драгу. — Интересно, а там, случаем, нет радиоточки?

На буксире сушилось на веревках какое-то белье.

— Если команда тут живет, — заметил я, — у них должна быть какая-то связь с берегом.

— Слишком долго выяснять это теперь, — буркнул капитан, — придется рискнуть. Доложите Кинку и снова отправляйтесь вперед.

В первый раз за день я мог воспользоваться большим радиопередатчиком.

— Копье вызывает Броню. Первый объект захвачен. Готовимся следовать дальше. Конец связи.

— Броня вызывает Копье. Какие-нибудь инциденты? Конец связи.

— Никаких. Полиция готова сотрудничать. Конец связи.

— Очень хорошо. Отправляйтесь вперед. Конец связи.

— Мы выступаем. Конец связи. Выключаю.

В тот момент у меня не было возможности отправить сигнал Уилленса, даже если бы я этого хотел. Рядом, прислушиваясь к каждому слову, стоял Тропмен. Связавшись с нашими по уоки-токи, мы снова выехали на дорогу.

К тому времени уже стало невыносимо жарко и душно. Слева по ходу нашего движения тянулись болота, а справа — непроходимые джунгли. Дорогу покрывала твердая корка грязи, но под колесами джипа она превращалась в пыль. Смешиваясь с потом, она покрывала тело непроницаемой коростой. И я радовался одному: что не сижу в одном из грузовиков, что катят следом в шлейфе этой пылищи. Навстречу проехал автобус (ему пришлось встать на обочину, чтобы нас пропустить) и несколько велосипедистов, а больше ни единой машины я не видел.

Матата стоит у прибрежной дороги и там, где от нее ответвляются две другие, ведущие в глубину «зоны А». Это весьма незначительные дороги, по ним можно проехать лишь к плантациям какао, но в стране, где так мало путей сообщения, городишко, расположенный в точке пересечения дорог, «обречен» на процветание. Тропмен рассказывал, что в колониальное время Матата был мелким областным центром, так как на плантациях у близлежащих холмов тогда жили около тридцати европейцев.

Джунгли поредели, и вдалеке показались холмы и горы. Мы проехали мимо крохотной деревушки. Затем, на протяжении почти километра, дорога постепенно вела вверх. С верхней точки подъема мы увидели крыши домов Мататы и указанную на карте излучину реки.

Затем после короткого спуска мы выбрались на ровный участок дороги, окаймленный сараями для переработки какао-бобов. Впереди у поворота стоял дорожный знак с надписью: «NJIA ZAPITANA». Понятия не имею, что это значит.

Первый признак того, что не все идет гладко, я заметил, когда Тропмен, только что свернувший за поворот, вдруг резко затормозил, развернулся и стремительно рванул обратно. В тот же миг послышалась стрельба.

Я съехал с дороги, остановился и, включив уоки-токи, почти сразу услышал голос капитана:

— Копье вызывает Молот и Наковальню. Остановитесь и ждите распоряжений. Впереди блокпост. Мы вышлем разведку и решим, как с ним быть. Понятно?

Как только Барьер и Гутар подтвердили прием, Тропмен помахал мне рукой, чтобы я подошел. Я взял свой «узи» и спустился на дорогу. Ноги мои вели себя как-то странно — словно они мне не принадлежали, тем не менее я все же двигался по обочине к джипу. Капитан выпрыгнул мне навстречу.

— Их кто-то предупредил, — бросил он. — Но тут ничего не поделаешь. С налету мы не пройдем дальше.

— А что там за блокпост?

— Через минуту сами увидите.

Тропмен скользнул в заросли у дороги. Я бежал следом метров пятьдесят, потом капитан начал потихоньку забирать влево, то есть ближе к повороту. Теперь он почти стелился по земле, и я послушно повторял все движения.

Когда мы вплотную приблизились к дороге, Тропмен замер и стал вглядываться в просветы между листвой. Я встал рядом.

Теперь я видел дорогу. Блокпост находился метрах в двухстах от нас и представлял собой автобус, вроде того, что недавно проехал мимо, развернутый поперек дороги там, где к обочинам вплотную подходили деревья. Объехать этот автобус было невозможно из-за густых зарослей. В любом случае, чтобы продолжать путь, его придется передвинуть.

Тропмен нагнулся еще ниже, снял с плеча «узи» и потянул назад рукоять, затем толкнул рычаг в положение «автоматической стрельбы».

— Нужно выяснить, что там у них делается, — шепнул капитан. — Наблюдайте за местностью слева от автобуса.

Тропмен поднял автомат к плечу, чуть подался вперед и сделал три выстрела: один — слева от автобуса, второй — в саму машину и третий — справа от нее.

Я содрогнулся, но глаза не закрыл и видел, как взметнулся вихрь листьев и пыли, когда пули ударили по кустам. Уловил я также, как темная тень метнулась в укрытие под деревьями.

У меня все еще звенело в ушах, когда началась ответная пальба, — стреляли из ружей вразнобой. Вроде бы целились не в нас, но шума хватало. Как только огонь утих, я приметил, как один из кустов зашевелился.

Тропмен подобрался ко мне и сел на пятки.

— Что вы видели?

— Слева в кустах засели несколько человек, и один — вон за тем большим деревом.

— Выстрелов было не меньше дюжины. Значит, их приблизительно столько же. С таким отрядом мы справимся быстро и легко.

Мы пошли обратно. Я совершенно не представлял, как это может быть сделано легко и быстро. Как только грузовики выедут на дорогу, угазийцы начнут палить в радиаторы и в лоб водителям. Если солдаты пойдут в атаку без грузовиков, их мигом перебьют. А вздумай они зайти с флангов, как нас учили, это займет целый день.

Как только мы вернулись, Тропмен начал так и сыпать приказами.

Мне он сказал:

— Соединитесь с Кинком. Доложите ему обстановку и передайте, что нам понадобится несколько минут на зачистку блокпоста. Сержанта Мусу пришлите ко мне.

Капитан схватил уоки-токи и вызвал Барьера. Я поспешил уйти, чтобы не слышать его распоряжений. Явно настало время отправить сигнал Уилленса, и теперь у меня появилась такая возможность.

Я забрался в кузов и велел двум макакам встать у машины на часах.

Прежде всего я связался с Кинком и слово в слово передал сообщение Тропмена, но делиться собственными опасениями по этому поводу не стал. Самого Кинка явно никакие страхи не мучили. Он спокойно сказал, что основные силы покидают Сикафу, и велел доложить, когда дорога будет свободна.

На моих часах было ровно три минуты одиннадцатого.

Как только майор дал отбой, я перевел индикатор частоты на два-двадцать. Никто не обращал на меня внимания. Мои два солдата наблюдали, как люди Барьера что-то выгружают из машины. Я вытащил из кармана записку Уилленса.

Надо было только сказать: «Вызываю Дженсона-Два» — и переключиться на прием. Я проделал это три раза, прежде чем услышал ответ. Голос звучал громко и ясно:

— Дженсон-Два слушает. Докладывайте. Прием. — Незнакомец говорил по-английски с тем же акцентом, что и Уилленс.

Я переключился на передачу и выдал сообщение Уилленса. Оно начиналось словами: «Срочно, к исполнению, от Игрока». Дальше следовал закодированный текст, не имевший для меня никакого смысла. Дочитав, я сказал: «Прием», и незнакомец повторил сообщение.

— Все правильно? — спросил он.

— Да. Прием.

— Не слишком ли это поздно, Игрок? Прием.

— Я не Игрок. Вы получили сообщение, все остальное — ваше дело.

— Кто говорит?

Я послал его куда подальше и отключился. Я весь взмок и так трясся, что не сразу попал на кнопку переключателя. Впрочем, это оказалось весьма кстати, поскольку я вспомнил, что должен переключиться на частоту, выбранную Кинком. Я сидел за радиопередатчиком, когда грохнул взрыв такой мощности, что меня встряхнуло, и я ободрал себе костяшки пальцев. По ту сторону дороги стреляли из миномета. Командовал им Барьер, а рядом в три погибели скорчился солдат с уоки-токи. Я оглянулся и увидел, что чуть поодаль Райс устанавливает второе орудие. Прогремел второй взрыв.

Я опять залез в кабину и включил уоки-токи. Тропмен вернулся оттуда, где мы вели разведку, и направлял огонь минометов.

Барьер и Райс сделали по десять выстрелов, когда со стороны блокпоста послышалась длинная автоматная очередь.

— Вот и все, Наковальня! — рявкнул Тропмен. — Прекратить огонь. — Он вдруг рассмеялся. — Ведите грузовик, Копье.

Я двинулся по дороге за поворот. Капитан стоял возле автобуса, наблюдая, как сержант Муса, сидя на водительском сиденье, тщетно возится с управлением. Сбоку лежал покойник со снесенной верхушкой черепа. На нем было какое-то подобие военной формы, а в руках — судорожно стиснутое ружье.

Тропмен перезарядил свой «узи». Когда я остановился рядом, он сунул пустой магазин в кузов.

— Что произошло? — тупо спросил я.

— А вы как думаете? — Капитан усмехнулся. — Они поняли, что сидеть под минометным огнем — не так уж забавно. Те, кого тут оставили, попытались удрать. Мы всех их перебили. Глядите-ка, вам лучше самому отогнать этот автобус с дороги, а то Муса провозится с ним до ночи. Потом доложите Кинку. Через пять минут мы снова тронемся в путь.

Тропмен зашагал к своему джипу.

Я выполнил его приказ. С высоты водительского сиденья автобуса я видел результаты взрывов минометных снарядов, хоть и старался не глядеть по сторонам. Снаряды вырывали в земле не очень большие воронки, но с людьми они творили сущий кошмар.

Глава 3

В половине одиннадцатого мы вошли в Матату.

Прибрежная дорога, главная транспортная артерия города, была пустынной. Мы ехали по ней, а из окружающих хижин молча пялились любопытные глаза.

Сержант Муса чувствовал себя оскорбленным.

— Эти люди из нашего племени, — ворчал он. — Они знали, что мы наступаем, и должны приветствовать нас.

Уголком глаза я видел, как он щупает свой пулемет. Сам я вполне понимал отсутствие энтузиазма у жителей Мататы. На их месте я не только не смотрел бы на сержанта Мусу, а прятал голову.

В центре Мататы располагалась площадь, похожая на любую другую в провинциальном французском городке, — свободное пространство у каменной мэрии. Я думал, Тропмен там остановится, но он даже не сбавил скорость. Видно, капитан думал, что, перебив людей на блокпосту, расправился со всей местной жандармерией и теперь, когда новость о вторжении распространилась, нет смысла нарушать связь.

За час до полудня мы были уже в восемнадцати километрах от Амари, у местечка под названием Домо. Вот там мы и попали в первую серьезную переделку.

Домо — маленькая рыбацкая деревушка у речного заливчика, почти такого, как в Сикафу, только у́же и длиннее. Заливчик этот углубляется в сушу приблизительно на километр, и дорога пересекает его по бетонному мосту.

Наспех сооруженный блокпост в виде перегородившего дорогу к Матате автобуса доказывал, что весть о нашем вторжении передали по радио из Сикафу. Следовательно, к тому моменту, когда мы достигли моста около Домо, у властей Амари оставалось всего два часа на подготовку ответных действий. Переданный мной сигнал поступил к ним всего час назад. Гутар полагал, что все будут метаться в панике, не зная, что делать. Наверное, большинство представителей власти так себя и вели, но, к несчастью, кто-то быстро прекратил паниковать и надумал послать к мосту солдат до нашего появления.

К мосту вел почти километровый отрезок прямой дороги. По обе ее стороны раскинулись заброшенные плантации какао, где вся земля под деревьями уже заросла кустами и травой. В таких дебрях невозможно было что-нибудь разглядеть. Прямо-таки идеальное место для засады. И если бы угазийцы чуть-чуть подождали, вместо того чтобы сразу открыть огонь, они перебили бы нас всех.

Нам повезло, что их солдаты — такие же любители пострелять, как и наши.

Первым под пули угодил джип Тропмена. Одна за другой раздались две автоматные очереди, и я увидел, как машину завертело на месте. На какой-то миг джип замер, а потом свалился с дороги в кусты.

Я ударил по тормозам, дал задний ход и включил скорость. Гутар ехал метрах в семидесяти за мной, и, не сумей он быстро подать назад, мы бы неминуемо столкнулись. Но у него хватило ума и присутствия духа убраться с дороги. Мне понадобились еще пять секунд и очередной выстрел, чтобы сообразить: лучше быть рядом с дорогой, чем на ней; но когда рядом с вами сидит сержант Муса и палит, как сумасшедший, неизвестно куда, голова работает плохо.

Остановив машину, я сразу выскочил из кабины и спрятался за ней. Облако дыма, стелющееся над дорогой, показывало, где упал джип Тропмена. Потом я увидел, как, пригибаясь к земле, капитан короткими перебежками продвигается в кустах за джипом. Тропмен держал в руках «узи» и, по-моему, не был ранен.

Сзади ко мне подобрался Гутар.

— Прикрой меня огнем, — распорядился он. — Угазийцы вот там, в трехстах метрах от нас.

— Они могли засесть по обе стороны дороги.

— Это мы вскоре узнаем. Пусть сначала покажутся.

Командный грузовик встал под таким углом, что пулемет не удавалось нацелить на дорогу, и его следовало переставить. Я стал с ним возиться, но Гутар, оттолкнув меня, приступил к делу сам. Потом он прогнал Мусу и сел за пулемет. Через несколько секунд француз открыл огонь, и пули застучали по кустам, взметая сорванные ветки. Почти сразу вступили еще два пулемета с других грузовиков, стоявших сзади.

Тропмен побежал к нам, пригибаясь и скользя среди кустов. Стоял такой шум и треск, что я не мог понять, стреляет ли в него неприятель. Во всяком случае, капитана ни разу не задело. Он вернулся к нам весь исцарапанный, запыхавшийся и мокрый от пота.

Барьер и Уилленс подошли к нам, когда Гутар спрыгнул с грузовика.

— Они с обеих сторон? — осведомился Барьер.

— Да, но в основном слева. — Тропмен сплюнул, вытер с исцарапанного лица кровь и стал проклинать макак, из-за которых потерял свой джип.

Потом рядом со мной оказался Уилленс.

— Вы передали мой сигнал? — торопливо шепнул он.

— Да.

— Когда?

— Сегодня утром. — И, не давая ему времени спросить, в котором часу, я поспешно добавил: — Ну и где же ваши разведывательные самолеты?

Уилленс не успел ничего ответить — Тропмен начал отдавать приказания:

— Двигайтесь на них быстрым маршем. Макаки не очень глубоко засели. Сперва подойдите поближе к мосту и только потом начинайте стрелять. Мы будем прикрывать дорогу отсюда, пока вы не прорветесь за их линию, а тогда бросимся в атаку.

На некоторое время настала относительная тишина: Молот и Наковальня пешим ходом углубились в заросли какао, совершая обходной маневр. Затем противник понял, что́ происходит, и начал действовать. Вдали послышались крики, ружейные выстрелы и автоматные очереди. Я сидел в кузове командного грузовика, докладывая обстановку майору, когда Тропмен, устроившийся у пулемета, открыл огонь по дороге. Мой голос утонул в дьявольском грохоте. Я крикнул Кинку, что вызову их позже, и выключил связь.

Приподняв голову над крышкой ящика с радиоустановкой, я мог видеть, что творилось вокруг.

У самого моста несколько солдат противника вывели на дорогу небольшой грузовичок, пытаясь таким образом преградить нам путь. Им мало что удалось сделать, и двое уже застыли на дороге, сраженные наповал из «мага». На угазийцах была форма защитной зеленой раскраски и шлемы. Один из этих шлемов слетел и откатился в сторону, когда его владелец падал. Пока я наблюдал за солдатами, грузовичок стал медленно продвигаться вперед — очевидно, теперь угазийцы толкали его сзади, пытаясь поставить поперек дороги, и Тропмен снова начал стрелять.

Пули врезались в пыль под колесами грузовичка, потом он вдруг остановился и поехал назад. Капитан прекратил огонь, и в тот же момент ожили уоки-токи.

— Наковальня вызывает Копье. Мы заняли позицию и прикрываем мост, — доложил Гутар.

Тропмен следил за дорогой.

— Свяжитесь с Молотом, — приказал он мне.

Но Барьер уже слышал доклад Гутара.

— Молот вызывает Копье, — заговорил он. — С нашей стороны пока не удается прикрыть мост. Дайте мне еще пару минут.

Капитан кивнул:

— Скажите Молоту, что я их даю, но мы готовимся выступить.

Сержант Муса и двое наших макак усугубляли грохот выстрелами из кустов. Я крикнул им, приказав возвращаться в грузовик, а сам влез на водительское сиденье, прихватив уоки-токи.

— Двигаться будем быстро, чтобы не попасть под перекрестный огонь, — предупредил Тропмен и, немного подумав, решился: — Молота больше не ждем. Отправляемся немедленно.

— Сейчас? Мне предупредить остальных? — Я готов был сделать все, что угодно, лишь бы отдалить ужасную минуту.

— Я сам это сделаю. Прекратить разговоры и — вперед, пока мы не окажемся на мосту!

Капитана дико разозлила потеря джипа.

— Но…

Он кинул на меня бешеный взгляд:

— Трогайте или убирайтесь вон!

Мне не хотелось делать ни того ни другого; я предпочел бы тихо сидеть и не рыпаться, но капитан по-своему пугал меня не меньше Гутара. Я включил зажигание.

Внезапно Барьер снова вышел на связь:

— Молот вызывает Копье. Я занял позицию.

— Копье вызывает Молот и Наковальню, — ответил Тропмен. — Вступайте на мост и защищайте его. Перестроимся на месте.

Я снова повел грузовик по дороге.

До моста оставалось меньше километра. На такой скорости я мог добраться туда за минуту, эта минута была чертовски долгой. Я миновал искореженный взрывом джип и грузовичок, рядом с которым лежал убитый. Эти мгновения казались мне целым веком — я так старался не смотреть на трупы, что в результате чуть не переехал их. Вокруг стеной высились деревья какао, словно пытаясь взять меня в кольцо. Из них с пронзительным визгом, перекрывающим шум двигателя и грохот взрывов гранат, застрекотали автоматы. Мне казалось, что стреляют в меня, и только в меня. Я ощущал себя центром вселенной и, если говорить начистоту, весьма слабым и жалким. Если бы я что-нибудь ел после завтрака, меня определенно вывернуло бы наизнанку. Целились угазийцы в меня или нет, но я считаю то, что достиг моста, не получив ни одной раны, истинным чудом.

Как только я остановил машину, Тропмен вылез и оглянулся.

Издали слышались разрозненные выстрелы, и, хотя перила моста были не очень высокими, на земле казалось безопаснее, чем в кабине, поэтому я тоже выбрался из грузовика и подошел к Тропмену.

— Посмотрим, что там происходит, — бросил он и повернул назад — в ту сторону, откуда мы прибыли.

Я неохотно потащился следом. Мне не стоило никаких усилий представить, что там делается, — как-никак, нагляделся вполне достаточно.

На берегу заливчика мы увидели Гутара и Барьера. Они спокойно разговаривали с белым, одетым в неприятельскую зеленую форму. За спиной у них под охраной нескольких макак из отряда Барьера лежали на земле четверо пленных.

Когда мы подошли, белый незнакомец повернул голову и, увидев Тропмена, с горечью улыбнулся.

— А, это ты, — сказал он. — Мне следовало бы сообразить.

Капитан рассмеялся:

— В чем дело, Жан-Пьер? Игра стала для тебя слишком крутой за последние дни?

— Разве с этими деревенщинами можно играть? — У офицера не отобрали автомат, и он с раздражением махнул им в сторону пленных. — Мы должны были сделать из вас фарш.

— Тебе просто не повезло, — тактично заметил Тропмен. — Наши солдаты — такие же кретины. Вы уже познакомились, ребята? Это капитан Велэ, имевший несчастье сесть не на ту сторону стола.

Велэ мрачно кивал, пока мы называли свои имена. Это был крепкий, широкоплечий мужчина с цветущей физиономией и длинным носом. На левой руке у него не хватало двух пальцев.

— Не знаю, ребята, что вы задумали, — продолжал он. — ГМАОЦА не понравится, когда мы начнем останавливать баржи с рудой, идущие из Матендо. А это непременно произойдет, как вы понимаете. Дело нехитрое. Если понадобится, просто затопим баржи. УМЭД хочет делать дело.

— В точности как и мы, Жан-Пьер.

В это время появился Уилленс и расстроенно доложил, что у нас трое раненых и один убитый. Последний погиб от минометного выстрела.

Уилленс не смотрел на Велэ, а тот как будто бы не видел Уилленса. Я сразу понял, что они знают друг друга, однако Тропмен этого не заметил.

— А у вас какие потери? — спросил он у Велэ.

— Кажется, погибли пять или шесть человек и один-два ранены. Что вы намерены делать с пленными?

— Что они будут делать, если мы разоружим их и отпустим?

— Думаю, прикончат ваших раненых, а потом вернутся в Амари.

— Своих раненых мы заберем с собой. А ты прикажи своим сидеть тихо и пропустить наш основной отряд. Потом они могут убираться на все четыре стороны.

Велэ пожал плечами:

— Хорошо. А мне что делать?

— Боюсь, мне понадобится твой грузовик, Жан-Пьер. Вы загубили мой джип. Хочешь поехать со мной?

— Нет, если ты думаешь прогуляться в глубь территории. Вам это выйдет боком. Так что лучше уж я пойду пешком.

— Где нас попытаются остановить?

— У пивоварни. И вполне могут это сделать, поверь. Я сам устраивал там засаду. И потом, у нас есть тяжелые автоматы.

— А у нас минометы и «маги».

— Пивоварню строили из железобетона.

— Тогда мы ее обойдем.

— Попытайтесь. — Велэ немного подумал. — Командуй наступлением я, оставил бы в покое главную дорогу и пошел наперерез к Эбони-роуд.

— Это еще почему?

— У тебя есть карта?

Тропмен достал карту, и Велэ указал на второстепенную дорогу, ведущую к городу с востока через горы.

— Отсюда, — пояснил он, — вы сможете войти в город у экспериментальной станции министерства сельского хозяйства и продвинуться до сих пор.

Он ткнул дулом автомата в точку на карте.

— А что меня там остановит? — спросил Тропмен.

— Военные бараки.

— Спасибо большое, дружище. Там тоже тяжелые автоматы?

— Естественно. Зато вы будете уже в городе. И, стало быть, выполните свою миссию. А остальное предоставьте Кинку. Сегодня ему еще ни разу не пришлось поработать.

— Мне приказано осадить Амари. Ты называешь это осадой?

— Послушай, друг мой. — Велэ говорил спокойно и терпеливо. — Ни тебе, ни мне не нужны лишние жертвы. Вы займете Амари всего на несколько дней. А потом вам наверняка придется его оставить. На вас будут оказывать давление, и в конце концов здравый смысл победит. Почему бы нам не проявить его уже сейчас?

Мое сердце растаяло от слов Велэ: вот такой разговор мне по душе. Я верил, что он говорит совершенно серьезно.

К моему удивлению, Тропмен рассмеялся:

— Ты не стал бы шутить над старым другом, правда, Жан-Пьер?

Велэ сделал вид, будто замечание капитана его слегка покоробило.

— Поступай как знаешь, — надменно обронил он. — Ты сам попросил у меня совета.

— Может, я им и воспользуюсь, но сначала нам стоит самим взглянуть на твою пивоварню.

Велэ пожал плечами, словно умывая руки. Я ему посочувствовал. Мой интерес к пивоварням ограничивался лишь нестерпимой жаждой.

Тропмен снова принялся раздавать приказы. Меня, конечно, опять послали в грузовик докладывать Кинку. По пути туда я посмотрел на часы.

Мне показалось, что они остановились. Было всего-навсего без двадцати двенадцать.

Глава 4

Пивоварня — первое внушительное здание на окраине Амари. На стене огромными синими буквами было выведено: «Пивоварня Тембо». Стоит этот домина на развилке двух дорог: одна уходит к берегу, где сгружаются стволы эбеновых деревьев с гор; вторая продолжается до центра города. В таких местах, как Амари, переход от предместий к самому городу всегда бывает внезапным. Как раз перед развилкой дороги слева раскинулась деревушка с хижинами магунгу, крытыми листьями, а справа перед вами вырастает пивоварня и ее синяя вывеска; в таком окружении она выглядит совершенно нелепо.

Тропмен и Велэ, ехавшие на грузовике последнего, остановились перед развилкой. Если в пивоварне установлены тяжелые пулеметы, как говорил Велэ, то они оказались в точке, доступной огню. Капитан ухитрился достать из покореженного джипа невредимый уоки-токи, и я услышал, как он обращается к Барьеру:

— Копье вызывает Молот. Вышлите вперед группу, чтобы вызвала на себя огонь.

— О’кей. Кто меня прикроет?

— Мы. Командный грузовик следует за мной.

Сержант Муса, довольно причмокнув толстыми губами, стал заправлять пулемет новой лентой. У меня свело желудок.

Слева на краю деревни росла узкая полоска деревьев, и капитан направился к ней через дорогу. Я поехал следом. Это были земли, принадлежащие деревне, и, стоило нам приблизиться, цыплята с писком бросились врассыпную. По такой неровной почве приходилось ехать на малой скорости, и один из наших солдат, пользуясь этим, соскочил на ходу и схватил одного из цыплят. Он не стал его убивать, а лишь связал лапы обрывком тонкой лианы и бросил в кузов. Я подумал, выживет ли он, чтобы мы потом могли полакомиться курятиной.

Несмотря на прикрытие деревьев, я чувствовал себя совершенно незащищенным. Тропмен уже почти достиг точки слияния двух дорог, и пивоварня высилась метрах в четырехстах впереди, фасадом к нам. Если мы не поостережемся, подумал я, то в роли вызывающих огонь на себя окажемся сами.

Внезапно капитан остановился. Я слегка развернул машину, чтобы сержант Муса мог держать под обстрелом пивоварню, и вылез из кабины. Держаться под прикрытием грузовика намного безопаснее, чем сидеть в кабине.

Сквозь просветы меж деревьев я видел, как Барьер с кучкой своих людей продвигается вперед по той стороне дороги, где стоит пивоварня. На развилке высилась поросшая кустарником насыпь в форме буквы «V». Это было там единственным прикрытием. Неожиданно Барьер и двое солдат рванули через открытое пространство, пытаясь добраться до насыпи.

Из пивоварни начали стрелять, пули врезались в дорогу, но Барьер сумел благополучно добраться до укрытия. Скорчившись за насыпью, он стал жестами подзывать своих людей. Те тоже помчались к цели, и вновь пивоварня ответила на этот маневр градом пуль. На этот раз я заметил вспышки огня. И сержант Муса — тоже. Он завопил от возбуждения и в свою очередь устроил пальбу.

Территорию пивоварни окружал высокий металлический забор, и стреляли из двух точек слева от ворот, ведя огонь сквозь дыры в ограде.

И тогда меня в очередной раз осенило. Я вспомнил, как Велэ говорил Тропмену, что пивоварня сложена из железобетонных блоков. В тот момент казалось, что он говорил о непреодолимости таких стен, но теперь я понял, что это не так. Бетон не представляет собой надежную защиту, если только вы не спрячетесь за ним. Глядя на сплошные стены фасада пивоварни, я понял, что, если вы хотите сделать из этого здания настоящую крепость, сначала следовало проделать в стенах бойницы. Это потребовало бы времени, а его-то у них и не было.

Я включил уоки-токи и поведал Тропмену о своих догадках.

— Потрясающе! — воскликнул он. — Вы только что это придумали? — Капитан глупо хихикнул. — Я должен поделиться с капитаном Велэ.

Конечно, Тропмен сделал вид, что сам давно до этого додумался, но меня не проведешь. Он определенно действовал по моей подсказке. Через десять минут снаряды минометов разнесли защитников пивоварни на куски.

Естественно, мне было их жаль, но на войне нет места сантиментам и полумерам. Как говорил мой отец: «Работа солдата — драться с неприятелем, а не заигрывать с ним».

Группа Барьера осталась добивать солдат в пивоварне, а все остальные двинулись в город.

Докладывая Кинку, я получил кое-какие известия и от него. Основной наш отряд атакован на дороге у Мататы с воздуха. Три самолета прилетели из-за реки. Обошлось без жертв, но возникла «некоторая дезорганизация колонны», и теперь, чтобы догнать нас, основным силам требовалось часа два, а то и больше, если атаки с воздуха повторятся.

Тропмен потемнел лицом, услышав об этом.

Понятно почему.

Барьеру, покончив с пивоварней, предписывалось вести свою группу к пристани и захватить ее или хотя бы попытаться. Им надлежало овладеть пирсом, складом горючего и всеми наличными судами, перекрыв движение по реке в обе стороны. Если Барьер не столкнется с серьезным сопротивлением, они смогут это сделать, но у него не хватало людей. А на то, чтобы одолеть засевший в военных бараках гарнизон, оставалась только группа Гутара. И это бы ничего, будь у гарнизона одна цель: защищать казармы. Но стоило угазийцам, обнаружив, что мы медлим с атакой, выйти и напасть самим до подхода нашей основной колонны — и от нас останется только мокрое место.

Мы остановились у главной площади на окаймленной деревьями улице среди старых двухэтажных домов. Некоторые из них были жилыми, но в большинстве располагались магазины, крошечные кафе и бары. Стайки чернокожих в европейской одежде стояли у кафе, глазея на нас. Они не выглядели испуганными, многие даже смеялись и шутили, лишь несколько человек казались вдребезги пьяными.

Теперь у нас вовсе не было чувства, что победа — за нами, как в Сикафу и Матате. Напротив, я всеми фибрами ощущал, что мы нажили куда больше неприятностей, чем способны переварить, и в любой момент может произойти что-нибудь совсем скверное. Наверное, это звучит глупо, но, когда я стоял рядом с Тропменом, соображавшим, что предпринять, меня нисколько не удивило бы, появись вдруг полицейский и арестуй всю нашу компанию.

Группа Гутара уже ушла вперед выяснять, что делается в казармах, и капитан, поразмыслив, наконец решил присоединиться к ней.

Мы обогнули площадь и какое-то время ехали в гору мимо обнесенного стеной старого кладбища. Грузовики Гутара стояли на обочине дороги рядом с воротами.

Я притормозил за ними, но не успел выйти из кабины, как над самой головой с оглушительным ревом промчался самолет. Я только и успел заметить на крыльях цвета Угази, как он пропал из виду. Пилот не стрелял и не сбрасывал бомб. Возможно, он лишь хотел выяснить, развевается ли по-прежнему над казармами флаг Угази.

Флаг развевался.

Гутар развернул свою группу на кладбище за осыпавшимися стенами у самых казарм и предупредил, чтобы мы не высовывали голову. Гарнизон был начеку и готов к решительным действиям. На крыше стояли два пулемета, способных немедленно изрешетить любую движущуюся цель. Угазийцы — не очень меткие стрелки, но всякое может случиться. Уилленс установил наши орудия, нацелив их на главные ворота и на открытое пространство перед ними. Таким образом, он мог сделать положение опасным для пулеметчиков, засевших на крыше, и поумерить их боевой пыл. Помимо того, Уилленс отыскал в стене кладбища дыру, чтобы вести наблюдение, и мы по очереди заглядывали в нее.

Приблизительно в двухстах метрах от нас, на дальнем конце пыльной площади, тянулась длинная каменная стена с арочным проемом посередине. Здание за этой стеной смахивало на тюрьму. Мы видели шлемы пулеметчиков, устроившихся на крыше. На флагштоке над ними уныло обвис флаг Угази. Мрачный облик тюрьмы смягчала лишь огромная бугенвиллея, усыпанная алыми цветами, чьи ветви буйно завивали арку и стену у входа.

Тропмен взглянул на капитана Велэ.

— Кто командует гарнизоном? — спросил он.

— Полковник Нгози.

— Белые офицеры есть?

— Нет.

— И что он способен предпринять, Жан-Пьер? Устроит вылазку?

— Сомневаюсь. Нгози будет держаться, пока не получит подкрепления из-за реки.

— А нельзя ли его купить?

— Может быть. — Велэ довольно улыбнулся. — Хочешь, чтобы я спросил?

— Благодарю, Жан-Пьер, но я предпочту, чтобы этот полковник пока не знал о нашей численности. А то, чего доброго, решит прорвать осаду. Но позднее, когда к нам подтянется основной отряд, может, и спросишь.

Велэ вздохнул:

— Я только хотел помочь.

— Естественно.

С реки донеслись выстрелы, почти сразу смолкли и опять возобновились через несколько минут. Тропмен обернулся ко мне:

— Пойдите узнайте у Барьера, как он там.

Пока я крался в ту сторону, стрельбы не было. Но перестрелка, видимо, взбудоражила солдат на крыше казармы. Раздался жуткий треск пулеметов, и на меня дождем хлынули сбитые ветки деревьев. Я с удовольствием убрался подальше от кладбища и сел в машину.

Вместо Барьера я застал на месте Райса.

— У нас проблемы, — тяжело дыша, сказал он. — В западном углу площади, в доме неподалеку от пристани, засели несколько человек. Кажется, там префектура. И у обороняющихся есть ружья. Думаю, мы застряли. Попытались было обойти их с фланга, но там нет места. И вдобавок ранили Рене.

Рене — это Барьер.

— Серьезная рана?

— Нет, но пуля угодила в ногу, и парень не может идти. Пока мы занимаем хорошую позицию, но оттуда пристань не взять. Сначала кто-то должен очистить то здание на площади.

— Я передам Тропмену.

Без всякой охоты я вернулся на кладбище и доложил обо всем капитану. Мой доклад слушали Гутар и Велэ.

— Там наши люди, — тотчас пояснил Велэ, — служащие УМЭД. Это гражданские.

— И что они делают в префектуре? — осведомился Тропмен.

— А что могут делать префект и его помощники, если они не успели отойти за реку, когда объявили тревогу?

— Все они — европейцы?

— Двое европейцев и трое «цивилизованных».

Так называли любого африканца — от клерка, обученного пользоваться пишущей машинкой, до адвоката с университетским образованием, — то есть всех, отошедших от обычных для туземца занятий.

— Вы не могли бы посоветовать им вести себя благоразумно?

Но Велэ уже отказался от мнимого сотрудничества.

— Эти люди и так ведут себя благоразумнее некуда, — усмехнулся он. — Вас сдерживают и здесь и там. Если Кинк не доберется сюда к вечеру, утром вам придется отступать. Мы, конечно, друзья, но в настоящее время — не союзники. Неужели ты и вправду вообразил, что я стану упрощать тебе задачу?

Последние слова обозлили Гутара. У него вырвался точно такой же гортанный вопль, как перед нападением на капитана Ван-Буннена.

— Я сам выбью их оттуда! — зарычал он.

Капитан пристально посмотрел на Гутара:

— Я не могу снять людей отсюда.

— А мне никто не нужен. В командном грузовике — трое солдат и Артур. Коль скоро у них есть ружья и автоматы, этого достаточно.

Оба поглядели на меня. Гутар был донельзя взвинчен. Мне хотелось кричать, но я не мог издать ни звука и бессильно пожал плечами.

Тропмен, все еще с сомнением глядя на меня, кивнул:

— Очень хорошо. Только не надо их убивать без крайней необходимости. Я передам Райсу, что вы на подходе.

Чтобы благополучно унести ноги с кладбища, надо было пригибаться к земле. Впрочем, не думаю, что я мог бы идти гордо выпрямив спину.

Глава 5

Центральную площадь Амари с трех сторон окружали здания. Четвертую сторону образовал берег реки, где стояли на якоре крупные пассажирские суда и катера. На одной стороне площади стояли церковь, здания католической миссии и гостиница с большой верандой. Напротив них располагались конторы управления провинции и всякие коммерческие фирмы. На самой площади росли акации, а в центре высился каменный обелиск, окруженный запущенной клумбой канн.

По приказу Гутара, сидевшего в кабине рядом со мной, я медленно выехал на площадь и остановил машину, чтобы он смог сориентироваться.

На площади собралось довольно много людей, но все они, за исключением нескольких пьяных у обелиска, стояли около церкви. Здание префектуры было крайним слева, и его окружало пустое пространство. Пускай здесь ожидались интересные события, люди предпочитали наблюдать за ними издали.

Гутар приказал мне ехать вперед, но снова остановиться за главным входом в префектуру. Ехать следовало на малой скорости. Я повиновался. Меня слишком терзал страх, чтобы думать о чем-то еще.

Когда мы подъехали поближе, даже пьяницы у обелиска сочли, что им лучше убраться отсюда. Гутар угрожающе, выставил из кабины дуло пулемета, и бедняги кинулись прочь.

Префектура находилась на втором этаже, окна ее смотрели на реку. Даже мне было ясно, что, раз несколько решительных людей с ружьями засели на верхнем этаже, болтаться перед фасадом — чистое самоубийство. Здесь не было ни единого укрытия. Барьеру понадобились бы бронированные машины, чтобы пересечь площадь без потерь.

Я полагал, что нам не взять префектуру без танка. Нижние окна плотно закрывали ставни, а высокие двойные двери входа выглядели весьма солидным препятствием.

Но Гутару все было нипочем. Как только я остановил машину, он взял уоки-токи и связался с Райсом:

— Мы на площади и готовы к атаке.

— Хорошо.

— Я начну с гранат. Когда услышишь взрывы, возьми под обстрел тех, кто торчит на крыше префектуры. Я не хочу, чтобы они поливали из автоматов площадь и задали нам лишнюю работу. Чем больше грохота, тем лучше. Пускай в ход все, что у нас есть. О’кей?

— О’кей, — отозвался Райс, — но дай мне время все организовать.

— Двух минут хватит?

— Ясное дело.

Гутар повернулся ко мне:

— Одного солдата оставим охранять грузовик. Пусть это будет Муса. Выступаем обычным порядком: сначала гранаты, потом мы сами. — Он усмехнулся. — Кажется, именно Райс болтал, что тут не будет никакого сопротивления?

— Да, но нам лучше вести себя поосторожнее.

— Поосторожнее?!

— У меня расписка Уилленса. И разве он не дал тебе точно такую? Нам надо остаться в живых, чтобы получить по ним деньги, верно?

Гутар немного подумал.

— Сейчас или мы, или они, — заявил он.

— Я передал сигнал Уилленса.

— Не стоило тебе этого делать. Но какое это сейчас имеет значение? Бумага была только страховкой. Ты сам так сказал. Больше она нам не нужна.

— Не нужна? — Я едва верил своим ушам.

— А зачем? Мы же вот-вот победим. Ну, давай, вперед!

Мы вылезли из машины, и француз стал набивать вещевой мешок гранатами. Запасные магазины для «узи» он запихнул в карманы брюк. Я машинально делал то же самое и, честно говоря, вел себя так, будто напрочь лишился собственного разумения. И на самом деле я не мог потом точно припомнить, что произошло в следующие несколько минут. Помню только, мне страшно хотелось в уборную и было трудно думать о чем-то другом. Я слышал, как Гутар отдает приказания сержанту Мусе и поглядывает на часы. Потом я шагал за французом вдоль покрытой плесенью стены под закрытыми окнами префектуры, чуть ли не натыкаясь на его спину. Гутар повесил «узи» на плечо и в обеих руках сжимал по гранате. Предохранители он выдергивал из них зубами.

Я видел, как француз швырнул две гранаты в портик и, быстро отскочив, прижался к стене. Грохнул двойной взрыв, и мне показалось, будто кто-то от души съездил кулаком по голове. Сквозь звон в ушах я уловил треск «магов» со стороны реки. А потом его внезапно заглушил рев «узи» — это Гутар помчался к портику, стреляя на ходу.

Я побежал следом. Почему-то мне представлялось более безопасным находиться рядом с французом, чем стоять на улице.

Сквозь облака пыли я увидел, что одна из высоких створок дверей открыта. Гутар крикнул, чтобы я бежал туда. В нас никто не стрелял. Я приказал двум солдатам следовать за мной и ворвался в здание.

Мы оказались в приемной. Посреди нее стояли стол и стулья. Лестница в глубине вела на второй этаж. Больше я ничего не успел разглядеть. Гутар домчался до середины лестницы, перескакивая через две ступеньки зараз, и орал как дьявол. Макаки тоже стали вопить. Они бежали за мной с дубинками наготове. Мне ничего не оставалось, кроме как вылететь на лестницу впереди них.

Наверху, влево и вправо от лестницы параллельно фасаду здания шел длинный коридор. Гутар свернул вправо, то есть в сторону реки. Я дернул за ним, и в этот момент к канонаде «мага» снаружи присоединился треск выстрелов внутри, где-то очень близко. Гутар тотчас выхватил еще одну гранату и, бросив ее в дальний конец коридора, метнулся за какую-то дверь.

Граната рванула у открытого окна, и взрыв в щепки разнес ставни.

Я все еще стоял, ослепленный вспышкой, когда откуда-то вылез вооруженный мужчина в рубашке с коротким рукавом.

При виде меня он бросил ружье и поднял руки вверх, а потом закашлялся от известковой пыли.

— О’кей, о’кей, — прохрипел этот малый между приступами кашля. — Kamerad, приятель, kamerad. Guerre finie.[10] Мы не хотим проблем.

Я тут же узнал его голос. Это был радист, принимавший сигнал Уилленса.

Гутар пронесся мимо него в дальнюю комнату. Через минуту оттуда высыпали другие мужчины в белых рубашках с коротким рукавом. Все они испуганно таращились на меня. Я умирал от страха и, видимо, поэтому держал «узи» в таком положении, будто собираюсь стрелять.

Гутар вышел из-за спин этих людей.

— Вот и все, Артур, — объявил он. — Остаешься тут за главного. Проверь все остальные комнаты. Если кто-то полезет в драку, пресекай это сразу. А я пойду подсобить Райсу и Барьеру.

И он ушел.

А я остался один.

Глава 6

В свое время меня обвиняли во многих грехах, и некоторые из этих обвинений были справедливыми. Я не отнекиваюсь и не притворяюсь святым. Но обвинение, будто в префектуре Амари я совершил кражу, абсолютно несправедливо. Вины не бывает без преступного намерения. Самое страшное, в чем меня можно было бы обвинить, — это в забывчивости.

Гутар приказал мне заняться префектурой и «проверить остальные комнаты». Это были его собственные слова. И я повиновался приказу.

Для начала я велел двум солдатам Махинди забрать из дальней комнаты ружья и автоматы, потом загнал туда пленников и приказал охранять.

После этого я мог заняться проверкой других помещений.

Первая же комната, куда я вошел, на мое счастье оказалась туалетом. Я воспользовался им и отправился дальше. Остальные помещения на этом этаже, кроме одного, представляли собой маленькие и довольно грязные конторы.

Исключением был кабинет самого префекта, расположенный напротив лестницы. Это было просторное помещение с неровным полированным полом. Впрочем, последний под стоящим посреди комнаты письменным столом покрывал вытертый ковер. В кабинете было две двери: одна вела в коридор, вторая — в кабинет заместителя префекта.

Именно в кабинете заместителя я и обнаружил сейф.

Это был обычный конторский сейф, такой старый, что взломщик легко открыл бы его с помощью сложенного пополам листка бумаги.

Естественно, я подергал за ручку, чтобы проверить, заперт ли он. Невероятно, но сейф был открыт. Видимо, заместитель покидал кабинет в такой спешке, что забыл его запереть.

Вполне понятно, я не мог не заглянуть внутрь.

В верхней части сейфа была полка для бухгалтерских документов, а в нижней — отделения и выдвижной ящик.

Сначала я выдвинул ящик и увидел нечто вроде кучи денег. Я сказал «нечто вроде», поскольку, конечно, не потрудился их сосчитать. Затем мое внимание привлекла стопка документов в одном из отделений. Это оказались паспорта.

Их было штук шестнадцать, стянутых круглой резинкой. Под ней на верхнем паспорте (как выяснилось, западногерманском) торчал листок бумаги, или, если угодно, бланк УМЭД. Рядом с паспортами хранилась пачка документов, также стянутых резинкой. Это были удостоверения личности, выписанные префектом от имени Республики Угази для местных иностранцев. Я сразу смекнул, что произошло. УМЭД обратилась в префектуру с просьбой выписать эти удостоверения своим шестнадцати служащим. Паспорта и карточки ждали здесь, пока их раздадут.

Никто лучше меня не может понять, сколь бесценным документом является паспорт. Оставить здесь эти шестнадцать паспортов, чтобы их украли или куда-нибудь сунули, показалось мне просто преступным.

И я сделал то, что считал своим долгом.

Прежде всего я добросовестно обыскал кабинет, проверяя, не оставил ли заместитель, так торопливо покидавший кабинет, что не успел запереть сейф, где-нибудь ключи. Окажись ключи там, я, конечно, запер бы сейф, а их передал потом соответствующим властям.

Но мне не удалось отыскать никаких ключей.

В таких обстоятельствах я счел, что и паспорта, и деньги будут в большей безопасности у меня в вещевом мешке.

Туда они и отправились.

А потом я просто забыл об этом. И думаю, мою забывчивость вполне можно понять. Когда бьешься за собственную жизнь, о других вещах просто не думаешь.

Глава 7

Кинк во главе основного отряда вошел в город около четырех.

Гарнизон официально сдался часом позже. У солдат отобрали пулеметы, а самих загнали в казармы ожидать перемирия с правительством Угази.

После этого, как и предсказывал Гутар, дела пошли «распрекрасно».

Вечером из Фор-Гребанье прибыл туземный полковник с полномочиями от эмира Кунди и шайкой воров, называемых дворцовой стражей, и реквизировал гостиницу. Заодно он присвоил себе командование войсками и ротным транспортом. Европейские офицеры срочно перебрались в префектуру со всеми своими «магами», минометами и «узи». Сдавшиеся служащие УМЭД — как европейцы, так и «цивилизованные» — предпочли остаться с нами, а позже появились еще трое их коллег, нагло вышвырнутых из гостиницы. Кроме того, в префектуру пришли раненый Барьер и доктор. Теперь, когда сражение закончилось, солдаты вовсю хлестали пиво, и в городе стало небезопасно. Люди из УМЭД вели себя не слишком дружелюбно, и поначалу атмосфера накалилась от взаимных обвинений и перебранок. Но недавние противники не могли позволить себе чрезмерной злобы, а потом кто-то вспомнил, что в конторе УМЭД на другой стороне площади есть несколько ящиков джина, и мы снарядили небольшой отряд, пытаясь спасти этот запас от туземцев. Джин немного вознаградил нас за испытанные неудобства — в здании префектуры не было кухни, и мясные консервы пришлось есть холодными.

Но у меня все равно не было аппетита. Началась реакция. Ноги окончательно отказывались служить, и я не мог остановить мерзкую внутреннюю дрожь. Вдобавок меня разбирал хохот, но я понимал, что стоит только засмеяться — и дело закончится истерическим припадком. Отвратительное ощущение! И мне по-настоящему надо было выпить.

Но и тогда я не смог полностью расслабиться. Может, Гутара больше и не волновала страховка, но ведь он и не подставлялся так, как это пришлось сделать мне. Я чувствовал, что мне совершенно необходимо сохранять способность мыслить. И, боже мой, насколько я был прав!

По холодному взгляду, брошенному на меня Уилленсом, когда тот появился в префектуре, стало ясно, что он сумел поговорить с Велэ и сравнить записи. Теперь Уилленс наверняка знал точное время, когда я передал его сообщение. Однако он не мог догадываться, что я медлил намеренно. Пускай этот тип был мной недоволен (я не настолько глуп, чтобы надеяться получить деньги по расписке), но, пока Уилленс полагал, будто я сделал все возможное, я все еще могу — если не всей ступней, то хотя бы одним пальцем — стоять на территории неприятельского лагеря. В какой-то степени это успокаивало, но не совсем.

А потом все обнадеживающие мысли разлетелись в прах, и начался сплошной кошмар.

Вина за случившееся опять-таки полностью ложится на Гутара, хотя, безусловно, здесь сыграл фатальную роль и этот проклятый радист.

В ту ночь в Амари не было электричества, и почти всю префектуру окутывала тьма. Мы могли воспользоваться лишь масляными лампами, в основном служившими для освещения зала заседаний на первом этаже. Там же стояли ящики с джином, и, естественно, никто не хотел особенно удаляться от них.

Приблизительно в половине одиннадцатого и началась катавасия.

На площади послышалась пальба, и все собравшиеся в комнате мгновенно умолкли, прислушиваясь к выстрелам. У входа стояли на часах два ротных офицера, и Тропмен с Велэ пошли узнать, что стряслось.

Одним из тех, кто не утих при звуках выстрелов, был Гутар. Он о чем-то спорил с радистом и орал во всю глотку.

— Ты сам не знаешь, о чем говоришь! — кричал он. — Если тебе непременно нужна удача, то лучше вообще не играть. Огневая мощь и скорость — вот что решает дело. А коли у тебя весь расчет на везуху, попроси бога — пусть поцелует тебя в задницу. А вот нас сегодня никто в задницу не целовал, можешь поверить. Мы…

Гутар осекся и всплеснул руками. Он говорил на французском с чудовищным марсельским акцентом и по тупому взгляду радиста вдруг сообразил, что тот его не понимает.

— Сажи ему это, Артур, — обратился он ко мне. — Скажи этому недоумку по-английски!

Я слишком привык повиноваться Гутару, чтобы в тот момент не выполнить приказ, но, едва открыв рот, понял, что совершил грубую ошибку. До сих пор я ничем особенно не привлекал внимание радиста, будучи лишь одним из офицеров противника, вынудивших его сдаться. Но теперь этот тип услышал, как я говорю по-английски. Он широко распахнул глаза, узнав мой голос, а потом мстительно сощурился.

— Ах вот как! — не дав мне закончить, громко завопил радист. — Так это ты, ублюдок, связался со мной по радио сегодня утром!

Кинк, Райс и Уилленс сидели в пределах слышимости. Райс внимательно прислушивался к спору. Я почти не сомневался, что Кинк понимает по-английски. Райс же понимал его наверняка.

Гутар толкнул меня в плечо:

— Что он там лопочет?

Райс холодно смотрел на меня.

— Вопрос в том, что этот парень имеет в виду, — процедил он по-английски.

Радист, тщедушный человечек с впалыми щеками, успел изрядно накачаться. Не будь он так пьян, на том бы и заткнулся, но сейчас этот болван ничего не соображал и воинственно ткнул в меня пальцем:

— Он знает, что я имею в виду! Да еще послал меня куда подальше, проклятый ублюдок! Спроси у него сам!

Я знал, что Уилленс слышит наш разговор. Увидев уголком глаза, как он встает, я понадеялся на помощь, но Уилленс небрежно отошел в сторону, словно хотел налить себе еще стаканчик.

Гутар, не понимавший ни слова, продолжал подталкивать меня под руку, но я не обращал на него внимания.

— Понятия не имею, о чем ты, — вымученно улыбнулся я.

— Ах вот как, по-твоему, я вру? — возмутился радист. — Я сразу узнал твой голос: «Вы получили сообщение, остальное зависит от вас», — передразнил он меня. — Проклятый недоносок!

Я понимал, что теперь не смогу его остановить. Этот радист принадлежал к числу тех глупых пьяниц, что будут трепать языком, пока не выболтают всю подноготную. Его командир, капитан Велэ, мог бы заткнуть фонтан, но Велэ здесь не было. Мне оставалось только уйти, пока дело не обернулось совсем худо и Кинк не начал допрос.

Я встал, изобразив снисходительную улыбку.

— Любой может ошибиться, — заметил я, — а сейчас мне надо выйти, дабы избавиться от этого джина. Обсудим это, когда вернусь.

Радист еще раз крикнул мне вслед: «Ублюдок!» — но я пропустил оскорбление мимо ушей. Спину мне сверлил пристальный взгляд Кинка, и я хотел как можно скорее оказаться в темном коридоре.

Следом никто не вышел. Охота начнется позднее, когда я не вернусь, а все примутся задавать вопросы и получать ответы, каковые обратят подозрения в уверенность. У меня было всего несколько минут, чтобы придумать какой-то выход.

Моя койка и все вещи находились в одной из контор на первом этаже. Но мне нужен был фонарик, чтобы найти дорогу. Я все еще понятия не имел, как быть. Командный грузовик стоял на задворках префектуры, и ключи я прихватил с собой. Если я доберусь до грузовика, может, удастся уехать? Но куда? Пулемет из кабины убрали, и пусть мне повезет благополучно убраться из Амари, где на улицах полно пьяных солдат с ружьями, но что делать дальше? Вернуться вдоль реки к Матату и Сикафу? А потом? В Фор-Гребанье, где можно сесть на самолет? Но дорога займет несколько часов, так что Кинк запросто успеет связаться с властями по рации и передаст приказ меня схватить. И что тогда? Если меня не разорвут на части макаки, я окажусь в тюрьме по обвинению в краже грузовика ГМАОЦА. Кинк вполне способен так меня наказать. Но о том, что со мной сделают, если я тут застряну, и думать не хотелось. И Тропмен, и Райс без запинки пустят мне пулю в лоб, но до этого могут произойти куда более неприятные вещи.

Я с трудом напрягал усталый, измученный мозг, понимая, что должен предпринять какие-то действия, а не сидеть на койке в полной темноте, но не мог заставить выжать из себя ровным счетом ничего. Меня терзали страх и безвыходность, но хотелось только одного: лечь и уснуть.

За дверью послышался шорох, и меня внезапно ослепил луч света.

Желудок тотчас свело, и весь джин, выпитый за вечер, хлынул наружу, не давая вздохнуть.

Потом луч света слегка отклонился, и я увидел, что в дверях стоит Уилленс. На плече у него болтался вещмешок, а в руке он сжимал «узи».

— Бери вещи, Артур, — сказал он, — нам пора смываться.