Утром Никита, едва пробудившись, покачиваясь на нетвердых ногах, вихляющейся походкой покинул казарму. В голове гудело, кости ломило, в глазах зыбкая пелена. Хорошо встретил Новый год, нечего сказать…
Не вписавшись в дыру в заборе, он сильно ударился плечом и ребрами.
— Черт! Понастроили стен, пройти не возможно!
В парадной шинели и кителе ему по габаритам в узкий лаз — никак. Пришлось раздеться, взяв шинельку в руки. Продравшись, наконец, наружу, в городок, он плюхнулся на колени, измазал галифе. Громко матерясь, добрался до квартиры. Долго искал ключи, а когда нашел, несколько минут тщательно целился в замочную скважину. Стыковка не произошла. Осознав, что войти тихо в дом не удастся, Ромашкин повернулся спиной к двери и заколотил по ней каблуками:
— Шмер! Мишка! Шмер! Открой, сволочь! Открой! Хватит спать.
Дверь внезапно отворилась и с силой ударила Никиту в спину. Он слетел с верхней ступени и приземлился во дворе на четыре точки.
— Хто тут? — спросил голос откуда-то сверху.
Лейтенант обернулся и увидел стоящего с закрытыми глазами солдата Кулешова. Тот тер лицо кулаками и силился разомкнуть слипшиеся ото сна веки, продолжая бубнить:
— Хто тут орет? Чаво надо? Хозяева сплять!
— Кулешов, скотина! Это я! Хозяин квартиры и твой начальник! Глазищи протри! — Никита поднялся с карачек, потряс за грудки не желающего просыпаться бойца.
Тот шмякнулся на кушетку в углу веранды, невнятно оправдываясь в ответ.
Да ну тебя, дурака Кулешова!
Ромашкин, на ходу судорожно стряхивая со своих ног сапоги, устремился к заветному дивану. Грузно плюхнулся, слегка придавив Шмера, свернувшегося в клубок под простыней.
— У-у! Сволота! — взвыл сонным голосом взводный и отодвинулся к стене.
— Ты, почему спишь на моем диване, гад?! Еще и курил, скотина, лежа? Марш отсюда! На свою койку! На второй этаж! На крышу!
Шмер громко засопел и не ответил. Освобождать лежбище явно не желал.
Никита швырнул шинель в один угол, китель — в другой. Галстук сунул под матрац, остальную одежду — куда придется. Блаженно улыбаясь, примостился на второй половине дивана. Потянул на себя одеяло. Шмер — на себя. После недолгой борьбы за тепло победил более трезвый Шмер. Пришлось укутаться в простыню…
К полудню продрогший, но не протрезвевший Ромашкин проснулся. Волей-неволей. Мишка Шмер поливал его, словно комнатное растение, водой из кружки.
Никита вскочил и оттолкнул взводного.
Тот оскалился рыжевато-желтыми прокуренными зубами, прищурил щелочки припухших глаз. Отекшее лицо взводного приобрело землистый цвет, а зеленые мочки торчащих ушей контрастно выделялись яркими пятнами.
— Отойди от меня, Крокодил Гена! Тьфу! То есть крокодил Миша! Михаил-крокодил! Чучело, а не офицер! Ну и рыло. Старлей с зелеными ушами!
Шмер возобновил попытку полива «комнатного растения».
— Я тебе что, клумба?! — взвился Никита. — Отстань! Дай поспать! Я новогоднюю ночь службу нес, твой покой охранял!
— Наслышан-наслышан, как ты охранял, пьянь несусветная! Бойцы с утра мусор вокруг казарм собирают после вашего салюта.
— О как! Комбату донесли?
— А я знаю? Но думаю, доброжелатели найдутся.
— Вот черт! Как неудачно вышло! А всё коктейль, коктейль! Зарекался ведь не смешивать напитки! Дегустатор хренов!.. Ну? И зачем ты меня будишь? В штаб вызывают?
— Нет, не в штаб. Нас девчонки в гости звали! Ждут наверное…
— Какие еще девчонки?
— Забыл? Те, самые, которых мы вчера от «урюков» выручили.
«Мы», гм!
— Ну да, ну да, припоминаю. Сами приходили сюда?
— Нет, утром Лебедь прилетал, прокурлыкал: после обеда идем в поход, сбор у общаги. Надо что-то взять с собой, вчерашний запас кончился. Давай денег!
— Вот денег как нет, так и не было, — уныло констатировал Никита. — И не в деньгах счастье, а в потенции! А ее… не поднять.
— Что-что, но это поднимем! А денег, что, действительно нет?
— Я тебе больше скажу — даже выпить нечего! Вчера всё приговорили. А с пустыми руками в гости — это как-то… не по— офицерски.
— Пошли в общагу, пройдемся по комнатам. Не может быть, чтобы всё…
— Вряд ли что сыщем. Необходимы внутренние резервы… О, Лебедь! — осенило Никиту.
— Что — Лебедь?
— Он ведь тоже приглашен! — Нет, как вам нравится это «тоже»! — Лебедь наш — спортсмен, в одиночку не пьет. Так что наверняка у него осталось. Мы же без него вчера напивались! И потом… спирт… — со значением напомнил Никита Шмеру.
А и верно! Лебедь снимал квартиру у какого-то капитана-перестарка, который после недавнего развода с женой обитал в общаге и беспробудно пил. Запой продолжался третий месяц — свобода, брат, свобода, брат, свобода!.. Сколько Лебедь платил тому капитану за жилье, неизвестно. Скорее всего, расплачивался спиртом, доступ к которому у него был постоянный. Этим спиртом Лебедь-Белый должен был протирать измерительные приборы и средства связи, но только дышал на них парами алкоголя… и протирал, конечно, после этого, протирал.
Оно, конечно, идти в гости к дамам со спиртом… А с другой стороны! По анекдоту! «Это водка? — Обижаете! Чтоб я даме — водки?! Это чистейший спирт, леди!»
Дверь домика оказалась не заперта, но почему-то лишь чуть приоткрылась от толчка. В узкую щель удалось разглядеть чьи-то ноги в сапогах. Ромашкин и Шмер надавили на дверь, и она с шорохом и шуршанием все же отворилась на разумную и достаточную ширину, подвинув тело. Включив свет в прихожей, опознали тело — перестарок-капитан, хозяин квартиры, пьян в сосиску.
Так-так. А что в комнате? Тук-тук, кто в комнате живет? Ну, если это можно назвать жизнью… Скорее, пограничное состояние между… В комнате стоял сильный смрад, кислятина-тухлятина. Ситцевые линялые занавески слабо пропускали свет, но и в полумраке можно было разглядеть следы безумной попойки. Лебедь распростерся поперек кровати — головой возле подушки, а ноги на полу, причем одна из них стояла в полупустом ведре с водой. Нет, но когда успел?! Утром же еще прилетал-клекотал — в здравии и вменяемости!
Настроение у Ромашкина и Шмера резко испортилось. С кем связались! На кого понадеялись! И это называется трезвенник, спортсмен, каратист и боксер!
На захламленном столе валялись перевернутые стаканы, огрызки, и остатки какой-то закуски. Недопитая бутылка водки стояла в центре. Еще одна лежала рядом, жидкость из нее почти вся вытекла и разлилась по столу. Судя по запаху, ее уронили недавно.
— Вставай, сенсей! — Шмер толкнул Лебедя в бок носком сапога. — Ну и лейтенанты пошли! Пить не умеют, а не пить не могут. Словно из вытрезвителя вас в наш гарнизон собрали!
— Му-у-у-у! — нечленораздельно отреагировал Лебедь на пинок.
— Ромашкин! Полей его водичкой. Мы должны дознаться, где у него наше спиртное!
— Наше? Ты разве давал ему денег на закупку?
— Не давал. Но ведь он наверняка купил! И припрятал! Главное, чтоб показал где. Хотя бы направление, ориентир. И пусть дальше спит себе! К бабам пойдем без него.
Сразу после ключевого слова «бабы» Игорь разомкнул веки:
— Ага. Заявились! Дружки, называется! К девчатам собрались?! А меня бросить тут решили?! Не-ет уж! Я скажу, где у меня водочка спрятана, когда вы меня в чувство приведете! — Лебедь, высвобождая ногу, отшвырнул ведро. — Ведро… Вода… Душ… — Игорь вновь отключился.
Ромашкин взял ведро в руки:
— Что, Миша? Будем его поливать прямо на кровати? Или на пол сбросим?
— Конечно на кровати! Он сам велел. Сбросить с постели указаний не было. Скинем — а он драться полезет! Он это любит. И умеет. Неси воду!
Никита, пошатываясь, вышел во двор, набрал из колонки холодной воды, вернулся обратно.
— Лей! Прямо на него! — распорядился Шмер.
— Сам лей!
Угу. «А он драться полезет! Он это любит. И умеет…»
Шмер что-то недовольно буркнул себе под нос, взялся за ручку ведра, сделал широкий замах и окатил пьяного Лебедя от пояса до лица.
— У-у-у! Су-у-уки! Ох-х-х… Хоро-шо! — резко вскочил Лебедь. И вновь рухнул замертво на постель.
— Ковшик! Второе ведро! Похолоднее! — распорядился Шмер тоном хирурга. Типа: скальпель, зажим, спирт, еще спирт, огурец!
Никита вздохнул и снова отправился во дворик. Тонкая струйка продолжала течь из открытого крана, и под дверями образовалась лужа. Никита открутил вентиль посильнее и на минуточку присел тут же, на выщербленной лавочке. По стенке дома полз паук — вверх, к стеклам, где была сплетена обширная паутина. В ней жужжала свежая муха… Вот Никита со товарищи — как эта муха. Угодили в ловушку. Их общая ловушка — этот дурацкий Педжен.
— Надоело все к чертовой матери! Тоска! — громко вслух произнес Никита. И для разрядки еще громче, почти сорвавшись на крик: — Жизнь — дерьмо!!!
Никто не ответил. Даже эхо. Не подтвердил. Но и не возразил.
…Это второе ведро вылили целиком — прямо в пьяную морду лица Лебедя-Белого.
Тот вскочил и, не открывая глаз, вслепую принялся махать пудовыми кулаками. Первым же ударом сшиб с ног Шмера, который отлетел в угол. Остальные удары «в молоко» — Никита вовремя спрятался под стол. Лебедь пнул табуретку, и она, подлетев под потолок, плюхнулась на лежащего в проходе пьяного капитана-перестарка. Тот всхлипнул, но не очнулся. Лебедь прыгнул босыми ногами на стол и… только тут открыл глаза. Сопоставил себя и окружающий мир. И себя в окружающем мире, включающем товарищей по оружию:
— Вы чего?! Охренели?! — он отбил пятками чечетку и только после этого спрыгнул на пол.
— Ты сам сказал: ведро, вода, душ! — Шмер потирал ушибленную грудь.
— Я?! Сказал?!
— Сказал-сказал, — подтвердил Никита, выбираясь из-под стола. — Сам сказал, а сам сразу кулаками махать!
— Ну да, сказал, — вынужденно признал Лебедь. — Но! Ведро, вода, душ! А вы?! Ниагарский водопад тут устроили!.. Заставь вас богу молиться…
— Сам дурак!
— Зато красавец! — благосклонно пропустил «дурака» Лебедь. Содрал с себя, срывая пуговицы, мокрую рубашку, обтер ею лицо и швырнул, как тряпку, в дальний угол. Туда же — и майку. Стянул брюки и трусы, перебросил через спинку кровати, изобразил танец живота и остального хозяйства. Затем, напрягая мускулы, принял позу культуриста. — О, как я красив! Аполлон! Как я замечательно красив и прекрасен!.. Нет, мужики, согласитесь — мы, мужики, гораздо красивше баб!
— Игорь? Игорь! Игорь, блин!!!
— А чего?! Нет?! В природе самцы всегда красивше самок! Как красив павлин, и насколько убога пава. Лев — красавец, львица — драная кошка. А рыбки в аквариуме?!
— А рогатый козел? И драная коза? — брякнул не подумавши Шмер.
— Так надо понимать, — напряженно проговорил Никита, — ты предлагаешь нам с Мишкой себя-великолепного. Заместо дамочек-дурнушек, к которым мы собрались? Хозяйством своим тут перед нами трясешь, как…
Рискованно, Никита! Можно и по чайнику схлопотать! По сути, гомиком обозвал.
Но риск благородное дело. Оправдался риск.
Культурист Лебедь секунду раздумывал, нанести ли сослуживцу сокрушительный маваши-гери или заржать и таки одеться. Заржал и таки оделся.
— Ну? Я готов? Побежали?
— Погоди, Игорь. Ты же сказал, что скажешь, где у тебя водочка спрятана?
— А я никогда от своих слов не отказываюсь! Вот тут, — Лебедь погладил себя по брюшному прессу, — тут она вся и спрятана. С утра! И еще там! — Лебедь ткнул пальцем в недвижимое тело капитана-перестарка. — И водочка, и спиртяшка вся!
— То есть… у нас ничего нет?! В смысле, с собой?!
— Как?! У вас ничего нет?! В смысле, с собой?!
Поня-а-атно…
— Ладно, шучу, — успокоил Лебедь. — Там вон возьмите. Три бутыля шампанского. Я его как спортсмен принципиально не пью. Завет номер один: опасайтесь пузырьковых! Вот и не пью. Даже в Новый год. Покупаю как дань традиции, но не пью… Нашел, Мишка?
— Нашел, Игорек, — порывшись в «там», отозвался Шмер. — Только тут не три, а две. То есть три, но одна пустая.
— Ага! А я-то думаю, чего меня так колбасит! Поступился, значит, принципами. Ну, ничо! Как раз две — по числу приглашающих дамочек. Мы ж к ним не пить идем, а? Вот и в подарок — по шампусику!
Леблединная железная логика. Чугунная!
…У нужного подъезда офицеры тщательно обтерли сапоги о бордюрные камни, помыли их в проточном дождевом ручейке и направились искать заветную квартиру. Где-то ревела музыка — на нее и сориентировались. Точно! Она раздавалась из-за нужной двери. Значит, пришли не зря. Хозяева не спят, находятся на месте, и застолье в разгаре.
Однако попытки вызвать кого-либо, нажатием звонка, успехом не увенчались. Стук в дверь кулаком произвел тот же эффект, то есть никакого.
Лебедь встал спиной к двери и замолотил по ней каблуком:
— Ребятишки! Отворяйте! К вам Лебедь прилетел! Курлы-курлы!
— Прекрати, Игореха! Всех обитателей распугаешь! Хозяева, если услышат, наоборот, не откроют. Решат, психопат ломится! — попытался урезонить Никита и… ошибся.
Музыка в комнате внезапно оборвалась. Кто-то подошел, щелкнул замком, дверь распахнулась.
Лебедь-Белый спиной рухнул в образовавшийся проем. Но не разбился, а рассмеялся. Так вот в чем радость…
Чернявенькая Вика в халатике на очевидно голое тело и в босоножках на, разумеется, босую ногу, пожалуй, еще привлекательней, чем в давешнем плаще и сапожках! И без всякого «пожалуй», пожалуй… Заметьте, халатик не «домохозяйский», а, мол, кимоно, парадно-выходное. Она настороженно окинула взглядом новоприбывших и внезапно вспомнила:
— А-а-а! Мальчики, это вы?
— Нет, не мы! Это тени отца Гамлета! — дурацки пошутил Никита. Но что-то надо же сказать!
За спиной чернявенькой Вики появились другие обитатели квартиры — двое мужчин и две красотки.
— Ой, Нинка! — радостно всплеснула руками чернявенькая Вика. — Это мальчики, которые вчера нас от дикарей спасли!
— Ой, ма-альчики! Пришли! Молодцы! — возрадовалась блондинка Нинка, выглядывая из-за спины пьяненького мужичка в расстегнутой до пупа рубашке.
— Васенька! Вот эти мальчики спасли нашу невинность! Познакомься! — подтянула Вика толстяка-очкарика.
В общем… вот и познакомились. Поручкались со всеми. Лебедь поручкался со всеми, так и лежа на коридорном полу. После чего пружинно вскочил на ноги и принялся обниматься с хозяевами, как со старыми знакомыми. Дольше всего обнимался с женщинами.
Значит, чернявенькая Вика, блондинка Нинка. Плюс огненно рыженькая Татьяна, тоненькая, длинноногая.
Итак, она звалась Татьяна… которая сразу положила глаз на Лебедя-Белого.
Шмер приударил за чернявенькой Викой. Эти чернявенькие… рыбак рыбака видит издалека!
А блондинка Нинка сразу запала на Никиту. Не случайно, выходит, подмигнула еще там, на предновогодней улице.
Ах, да! Тут же еще и как бы мужички-сопернички, нет? Нет. Это не соперники. Не знаем, господа хорошие, чем вы тут до прихода господ офицеров занимались, но в данный момент ваш номер восемь, отдохните-проспитесь. А мы… Что — мы? Мы мирно посидим, пообщаемся, по бокалу шампанского примем с дамами — на брудершафт, так?
Так. Блондинка Нинка в темпе вальса успела уже дважды выпить с Никитой на брудершафт, крепко поцеловав в губы. Ого! В прозрачной кофточке она была просто… просто… Да что там! Никита понял, что в брюках ему тесно. То бишь не целиком ему, а отчасти. От самой дорогой его части. Ну, мужчины поймут. А уж женщины! Блондинка Нинка мелодично хохотнула и как бы ненароком мазнула ладонью по…
— А как насчет выпить за любовь с первого взгляда?
— Легко!
Выпили. Вдвоем. И пусть весь мир подождет. Ни рядом, ни вокруг, ни вообще — никого. Только ты и я. О, темпы! О, amore!
Блондинка Нинка плотно придвинулась, задышала прерывисто и возбужденно.
— Прогуляться бы, — воркнула грудным тоном
— К-х-худа? — в горле Никиты мгновенно пересохло.
— А… в ванную хотя бы… — она смотрела на него в упор, не мигая.
«В ванную? Вам плохо? — Дурачок, мне хорошо. С тобой. А в ванной будет еще лучше. С тобой…» — такой взгляд. Ну, я пошла. А ты — через минуту-две.
Никита несколько опешил. Конечно, господа офицеры для того сюда и шли — пофлиртовать и кого-нибудь охмурить. Но чтоб так откровенно…
Он плеснул себе в фужер еще вина, выпил для храбрости и потихоньку выбрался из-за стола. Компания оживленно обсуждала падение Лебедя, который находился в центре внимания. Никому не было дела ни до Ромашкина, ни до блондинки Нинки. Пока, во всяком случае. Лови момент!
Поймал. Что было в ванной — если угодно, дело личное, дело интимное. Стремительный петинг, и тут же оральный секс, и последующая «поза львицы», и завершающий обоюдный оргазм — нынче все эти понятия почти даже приличные. Ну так все всё так и… А подробности — для онанистов.
— О-о-о! — громко и протяжно выдохнули, наконец, оба, Никита и блондинка Нинка, завороженно глядя друг на друга. Причем через зеркало. Ну, поза такая, ну.
И замерли. От частого дыхания дамы, зеркало запотело.
Никита напряженно вслушался в происходящее там, за дверью ванной. Одновременно с чувством глубокого удовлетворения вернулась осторожность и неловкость. Черт! Надо же! За пятнадцать минут знакомства не только выпили на брудершафт, но и бурно возлюбились! Вот ведь всю жизнь считал себя скромнягой — и на тебе! Дык! Отказаться? Если «на тебе!»
— Спасибо, мальчик! — воркнула блондинка Нинка. — Ты мой новогодний подарок! А то вокруг который день одни пьяные козлы-импотенты! А ты ничего, хороший. Ступай к гостям. Я — чуть позже. А ты мне понра-авился, знаешь…
Никита из ванной направился к столу, не глядя ни на кого, словно в бессознательном состоянии. Опустив глаза, сел, налил в стакан вина, выпил. И — встретился с пронзительным ненавидящим взглядом соседа. Кто таков? Десять минут назад за столом этого соседа не было.
Рядом с Никитой обособленно плюхнулась блондинка Нинка, радостно воскликнула:
— О! Вот и Олежек проснулся! Милый, голова не болит? Опохмелишься?
Муж! Никита зябко поежился, невольно передернув плечами. Не было печали!
— Дрянь! Шалава подзаборная! — муж внезапно и свирепо отвесил жене звучную оплеуху.
Никиты вскочил. Как бы там ни было, кто бы ты, мужик, ни был, но щас получишь!
Никиту опередил Лебедь. Рефлекс, однако. Женщину бьют! Взметнулся из-за стола, опрокинув стул, стриганул ногами, угодив ступней в грудь невежы. Классическое мае-гери, однако.
Муж сложился пополам и заперхал.
— Ты чего, козел! Оборзел?! Ударить даму! — громогласно воспитывал Лебедь противника.
Никита со Шмером схватили бла-ародного офицера Лебедя за руки, чтоб более не буянил. Ну-ну, Игорь, ну-ну. Ну, всё уже, ну, всё.
Не-ет, не всё. Проперхавшись, муж истерично крикнул:
— Да-аму?! Это — да-ама?! Это всем подряд дама! И тебе дам, и тебе дам, и тебе!.. Эта шалава — моя жена! Имею право воспитывать! А ты, гаденышь, не лезь! — и он, подскочив к Лебедю, ударил его в живот.
Ой, зря. Во-первых, там не живот, а пресс-шоколадка. Почувствуйте разницу. Во-вторых, атлет Игорёха только притворялся, что его крепко держат, а на самом деле имитировал невозможность вырваться из цепких рук.
— Хы! Ударил! Как больно! Все видели! Он меня ударил! Хы! А теперь я! — и, стряхнув сдерживающий фактор в лице Ромашкина со Шмером, ударил. — Чистая самооборона!
— О-о-о! Он мне зуб выбил! — обманутый и к тому же битый муж сплюнул в ладонь вместе с кровью половинку зуба.
На Лебедя накинулась вся присутствующая компания. Общими усилиями вытолкали на лестничную площадку, где он принялся орать на приятелей:
— Да отстаньте вы, дураки! Не пьян я! Трезв! Дайте повеселиться! За что он, сволочь, мне по печени врезал? Отпустите! Больше не буду!
На площадку выглянула чернявенькая Вика:
— Ты что, герой, делаешь! Это же хозяин квартиры, муж Нинки!
— А мне плевать! Пусть руки не распускает!
— Псих ты, Лебедь! Такое веселое застолье испоганил! — огорчился Шмер. — Такой прекрасный вечер испортил!
— Ладно! Отстаньте! Буду смирным. Обещаю больше не ерепениться. Пойдемте мириться. Но как я ему! А? Вот в кулаке клок волос от плешивого! Остатки скальпа! Скальп снял! Ну, я орел!
Компания ввалилась обратно в квартиру, где муж и жена продолжали на повышенных тонах выяснять отношения.
— Дурачок! Я вышла из туалета, а не из ванной! Тебе померещилось! — врала блондинка Нинка, размазывая слезы по щекам.
Косметика на ее лице «поплыла», и сразу стало видно — уставшая женщину «кому за тридцать». Дальний гарнизон, убогий быт, неудачный брак, никаких перспектив на будущее. Унылое беспросветное существование и беспорядочный секс, если повезет, в качестве лекарства от тоски.
Мужу Олегу налили полный фужер водки, который он запил фужером шампанского, и тотчас скис. Притянул к себе супругу:
— Ну, прости, киска! Я ошибся. Погорячился. Извини. Чего не бывает с пьяных глаз! Дай я поцалую твои ангельские губки. Прости дурака пьяного!
Он крепко поцеловал жену. Затем чуть отстранился, понюхал ее лицо. Что за запах? Н-не понравился!
Жена тотчас налила ему еще фужер водки. Пей! И не принюхивайся!
Выпил. И бессильно откинулся на спинку стула, уронив голову на грудь. Блондинка Нинка с трудом подняла тело мужа и выволокла в спальню. Вернувшись, она переключилась на Лебедя. Теперь он стал ее кумиром, кавалером и рыцарем. В кои веки за нее заступились и защитили!
На обратном пути в общагу Лебедь беспрестанно возмущался Ромашкиным:
— Нет, вы посмотрите на этого тихоню! То мямлит, ни рыба ни мясо, а то бабищу сразу в ванной охмурил!
— Еще кто кого охмурил! — посмеивался Шмер. — По-моему, она ему в штаны сама залезла!.. Черт бы побрал этих замполитов! Вечно от них неприятности. Не мог, как люди, посидеть, водки попить, с девчатами потанцевать? Конечно! Зачем ему это? Сразу подавай разврат!
— Ты мне еще аморалку припиши! Не на партсобрание, чай, ходили. Если вам никому не обломилось, попытайтесь не лопнуть от зависти!
— Это кому не повезло? — вскинулся Лебедь. — Очень даже повезло! Я, друг мой Ромашкин, как лысому в череп дал, так его жена оставшееся время ко мне кошкой ластилась. Заметил?
— Что ж ты ее в ванную не пригласил?
— Э, нет. Я с ней — завтра. Пусть помоется-отмоется после тебя, друг мой Ромашкин. Мы ж все-таки не животные. Так что завтра. А ты, друг мой Ромашкин, свободен, как муха в полете. И не спорь, а то так врежу, что чубчик отвалится! Что, будешь спорить?
— Не буду!
Что ж, придется уступить объект без боя. Битва с Лебедем бессмысленна. Победитель ясен заранее, разве что колом врезать по башке. И то бесполезно. Разве что кость слегка прогнется…
— Тебя послушать, вокруг одни шалавы! Не гарнизон — публичный дом! — возмутился в питерский, интеллигентный Виталик — разведчик (одни питерские по всей стране). — Что не было порядочных приличных семей? Никто не любил друг друга?
— Витя! Я тоже над этим вопросом мучался и переживал, как же так? Пьянство, разврат! А мне приятель мой Шмер популярно объяснил: с кем поведешься, от того и забеременеешь! Ну, с кем еще могут молодые холостяки общаться? В какую приличную семью их позовут в гости? И зачем?
— В принципе, ты прав, конечно! — согласился разведчик. — но как-то это… беспринципно.
— В принципе, беспринципно! Х-хорошо сказал!.. Но мы же не только водку трескали да под юбку девкам лазали!
— Неужто?!
— А то! На службе: от зари, до зари!