Гусиное перо

Глава 8. Хитрый Васянька

Решил Пантюшкин все-таки припугнуть Васяньку — этого хитрого жука. Сел на мотоцикл и поехал к восковому заводу.

В вахтерской Васянькина сменщица сидела у маленького столика, накрытого газетой, и пила чай.

— Здравствуйте… — сказал Пантюшкин. — А дяденька Васянька когда заступает?

— Пока его нету… У него нога болит…

— Нога болит? — у Пантюшкина стало такое лицо, будто он смертельно испугался за Васянькино здоровье. На самом же деле он вспомнил оторванную гирю на часах в доме Желтоножкиных и слова деда про то, что гиря преступнику ногу оттяпала.

Пантюшкин побежал скорее мотоцикл заводить, чтобы с места срываться и мчаться в деревню Марьины Бани, где Васянька живет.

Но как назло мотоцикл не заводился. Кашлял, шикал и умолкал. Пантюшкин обошел его вокруг и увидел клок травы в выхлопной трубе.

«Вредительство… — подумал Матвей Фомич. — За мной следят».

Он огляделся по сторонам. Но кроме двух мальчишек, бегущих к речке, не увидел никого. Зато увидел, как солнце за речку садится. Вечер наступал. И решил Матвей Фомич, что утро вечера мудренее. Надо утром к Васяньке ехать.

— Дяденька Васянька — он хитрый… — сказала утром Клариса. — Сразу почует, что к чему.

— Не почует! — отрезал Пантюшкин. — Я в гражданском поеду, как в гости. И на велосипеде.

— Все равно почует… Не роднились — не роднились, и приехал. Надо гостинец взять.

Дальнего родственника Васяньку Пантюшкин встретил, подъезжая к деревне. Он вышел из лесу, припадая на больную ногу, а за спиной нес грязный мешок. Как увидел Пантюшкина на велосипеде, так и завопил на всю дорогу:

— Мотя, ты что ль?! А я гляжу, кошка утресь умывается — к гостям…

Васянька прижался к Матвеевой щеке жесткими усами.

Хотел Пантюшкин сразу про телевизор спросить, да больно уж искренне обрадовался ему Васянька. Разжалобил.

— Садись на багажник, подвезу…

— А я глины наковырял! — радостно хихикнул Васянька, мостясь на багажнике. — Банька облупилась, помазать хочу. Не подсобишь?

Пантюшкин промолчал. Васянька, решив, что молчание — знак согласия, обрадовался:

— Вот и больно тоже… Ты здоровый — тебе раз плюнуть!

Вез Пантюшкин Васяньку по деревне, а тот, завидев кого из деревенских, кричал:

— Свояк приехал — баньку мазать!

Все смотрели с интересом.

— Я бы помог… — неуверенно сказал Матвей Фомич, когда они подрулили к баньке. — Да переодеться вот не во что…

— А это мы щас… — Васянька высыпал глину в деревянное корыто, нырнул в баньку и выволок сатиновые шаровары и линялый пиджак. До того старый и страшный, будто не один сезон его носило огородное пугало. — Штаны, пожалуй, коротковаты будут… Дак не на гулянку идем.

Васянька замесил глину и положил порцию в дырявый таз.

— Хорошо, что вёдро нынче — банька заветрится… Ты мазать-то можешь иль показать?

Васянька зачерпнул в горсть глины, размахнулся и метнул в трещину, где виднелись шершавые рейки. Глина расползлась по стене. Васянька бросил еще несколько горстей и разровнял старой подошвой.

— Видал? — он посмотрел на Пантюшкина и пододвинул таз.

Матвей Фомич неуверенно влепил глину в стену. Несколько тяжелых брызг отлетело в лицо. Он утерся рукавом, противно пахнущим плесенью и махоркой.

— Легше! — прикрикнул Васянька. — Чтоб не комками лепилась, а ложилась ровно!

И пошла работа. Матвей баньку мазал, а Васянька на краю корыта сидел и командовал:

— Водой-то смочи! Прямо, Моть, как в первый раз мажешь…

Соседка пришла. Рядом с Васянькой села и говорит:

— Хорошо со свояком на пару мазать-то…

— Плохо ли! — довольно крякнул Васянька. — Он хоть большую должность занимает, а мужик очень уважительный…

— Это сразу видать! А чего это ты хромаешь? — очень кстати поинтересовалась соседка.

— На ржавый гвоздь наступил…

«Всем хитрецам хитрец…» — подумал Пантюшкин.

— А от чего у тебя банька треснула? Ты ж к соседу мыться ходишь…

— Дак у меня на трубе синичка гнездо свила. Как же баню топить? Синичкиных деток жаром уморить можно…

— Знамо дело — птица… — согласилась соседка. — А у меня вон третий год поперек двора бревно лежит — распилить некому. Квартиранта просила, он говорит — надо двуручной пилой…

— А чего тебе квартирант? — сказал Васянька. — Мы с Мотей на пару тебе его распилим.

Матвей Фомич со злости так глину влепил, что брызги полетели на Васяньку с соседкой. Но они ничего не сказали на это. Утерлись рукавами и все.

— А я только поглядела на свояка-то и сразу поняла, что он уважительный… Хорошего человека сразу видать… А ты ногу-то покажи, большая ли рана?

Пантюшкин глаза скосил и увидел, как Васянька носок стащил и ногу поднял кверху. На подошве было небольшое красное пятно.

— Вы бревно-то пилить придете, так я в огороде свежего лопуха сорву, мы к ноге привяжем…

Выходит, не ушибал Васянька ногу гирей от часов…

Уж не чаял Матвей Фомич домой попасть. День показался длинным, как жизнь. Вечер синел над деревней, и коров прогнали, когда Пантюшкин на велосипед сел.

— Спасибо… — трогательно сказал Васянька. — Вся деревня теперь видала, как меня родня почитает…

— Дяденька Васянька, ты двадцатого ночью матрас по улице нес?

— Нес-нес да обратно принес… Пожарник в вахтерской на матрасе спать не велит. Давай я тебе его на крыльце постелю — ночуешь…

— А ты Клаву Желтоножкину знаешь?

— А как же? У нее старик глухой. Она в девках по мне сохла. Я парень видный был — гармонист! До сих пор простить не может, что я ее замуж не взял… Как встретимся, так косится…