Гвендолин и Лили. Наперекор судьбе

Глава тридцать третья. Гвендолин

То, что в мое отсутствие Лоуренс с ума сходил от беспокойства, я поняла сразу – по его бледному и напряженному, словно высеченному из камня, лицу. По облегчению, отразившемуся в глазах, по крепости объятий, кажется, призванных сломать мне все кости.

– Боги, почему так долго? Я столько себе уже напридумывал!

– Ты сказал, что веришь в меня, – сдавленно произнесла я.

– Верю. Но, милая, это Царство Теней, а не прогулка по песчаному пляжу. Там на каждом шагу – опасность.

– Сейчас опасности моему здоровью угрожаешь только ты, – несколько нервно пошутила я.

Хватка тут же ослабла. Лоуренс неохотно выпустил меня из объятий.

– Она у тебя? – нетерпеливо спросила Хозяйка Леса. – Ты нашла Черную Слезу Персефоны?

– Нашла. – Я раскрыла ладонь, в которой трепетно сжимала артефакт.

Хозяйка Леса шагнула ко мне, взяла в руки Слезу, царапнув меня длинными ногтями.

– Теперь ты расколдуешь Лоуренса? – нервничая, спросила я.

– Конечно. – По лицу Хозяйки Леса скользнула усмешка.

Я взглянула на небо – кажущееся таким недолгим путешествие по Царству Теней на деле заняло не меньше нескольких часов. Как только рассветет, Лоуренс должен будет обратиться в мантикора… А значит, нельзя было медлить.

Мысли Хозяйки Леса, по всей видимости, были созвучны моим – поспешно спрятав Черную Слезу Персефоны в кулоне на шее, она, не тратя времени, шагнула к Лоуренсу и положила руку на его грудь. Прикрыв глаза, что-то прошептала – мне показалось, что мой возлюбленный на миг побледнел. Затем она принялась вить из порывов ветра невидимую сеть.

Чары плелись, а в воздухе повисло напряжение – тягучее, как смола. Я ощущала его кожей. Сердце билось где-то в горле. Сжав руки в кулаки, я неотрывно смотрела на Лоуренса. Он поймал мой взгляд и, даже будучи смертельно бледным – я видела бисеринки пота на его лбу, нашел в себе силы улыбнуться. «Все будет хорошо», – говорил его взгляд. И я верила.

Верила напрасно.

Когда все было кончено, Хозяйка Леса отступила на шаг. Что она видела, глядя на Лоуренса, я не знала, но ее лицо светилось довольством.

– Я… – прохрипел он. – Я странно себя чувствую.

– Неудивительно, – равнодушно обронила Хозяйка Леса. – Приближается рассвет, и твоя способность быть человеком медленно разрушается под воздействием моих чар. Теперь уже навсегда.

– Что? – воскликнула я.

Еще не до конца осознавая смысл сказанных ею фраз, но понимая, что произошло что-то страшное, неправильное, порывисто шагнула вперед… чтобы с размаху натолкнуться на невидимую стену. Носом пошла кровь, но я, зажав его, почти этого не замечала – все мое внимание было приковано к Лоуренсу и Хозяйке Леса. Поводив рукой вокруг себя, я поняла, что заточена в невидимую, но прочную клетку.

– Ты недооценил своего брата, Лоуренс Галлахар, – холодно произнесла Хозяйка Леса. – Неужели ты правда думал, что он так просто тебя отпустит? После того, как ты – уже дважды – предал его?

– Значит, ты одна из его собачонок? – с ненавистью процедил Лоуренс. – Что же заставило тебя предать даневийцев и перейти на сторону Ареса?

– Я всегда была ему верна. – Ее изумрудные глаза сверкнули фанатичным блеском. – И даже моя смерть этого не изменила.

Лоуренс медленно покачал головой.

– Ахейдис… Я должен был догадаться.

Я не сдержала изумленного вскрика. Ахейдис – убитая людьми Ингвара Хозяйка Леса. Та, что, по воле Ареса, и наслала на Лоуренса проклятие.

– А ты изменилась, – сухо сказал Лоуренс. – Та Хозяйка Леса, что я знал, была уродлива и горбата.

– Моя душа не ушла, и это стала моим спасением. Энио дала мне новую жизнь и новое тело. Многое с тех пор изменилось… но моя верность ей и Аресу осталась нерушимой.

И в этом нам пришлось убедиться совсем скоро. Когда на небе расцвел золотисто-алый цветок рассвета, Лоуренс потерял человеческое обличие. Я смотрела в янтарные глаза моего любимого мантикора, едва сдерживая слезы.

– Мне жаль, Искра, но больше человеком он не станет, – забавляясь, произнесла Хозяйка Леса. – А теперь скажи мне: каково это – любить дикого зверя?

Я не произнесла ни слова. Молчала и тогда, когда на поляну ворвались солдаты Ареса. Впереди шел сам герцог даневийский. Поравнявшись с мантикором, он накинул на него ошейник. В этом не было нужды – Лоуренс говорил, что Аресу ничего не стоит подчинить его сознание своей воле. Это был жест демонстрации власти, унижение, наказание за предательство – не более того.

Пока ухмыляющийся Рэйст сковывал мне руки за спиной, я смотрела на Лоуренса и гнала из глаз отчаяние. И когда выпал случай оказаться в непосредственной близости от него, я не преминула этим воспользоваться. Шепнула, зная, что он услышит.

– Мы выберемся. Выбрались однажды, выберемся и теперь.

Нельзя было показывать, насколько мне страшно и тяжело. Мне было больно, но ему сейчас в разы больней. Ведь собственный брат навсегда лишил его шанса быть человеком.