Хакон. Наследство

КОРОЛЬ ИНГИ И БАГЛЕРЫ

Король сидел на почетном месте.

Придворные, окружавшие Инги Бардарсона, были молоды. Разряженные дамы и представительные господа стояли в ожиданье у длинных столов. Самому королю Инги было только двадцать лет. Когда Петер Стёйпер ввел мать и сына в просторный пиршественный зал, король встал, учтиво шагнул им навстречу и на глазах у всех расцеловал обоих, а затем громко, чтобы все слышали, произнес:

– Это – сын короля Хакона, а это – мать Хакона Хаконарсона. Они проделали дальний путь, и мы рады видеть их у себя.

Краткая, простая речь – и с этой минуты все знали, как им себя вести. От облегчения Инга едва не расплакалась. Господин Эрленд тоже явно был растроган. Они преодолели все трудности. Мальчик спасен.

Король Инги усадил их за стол рядом с собою; остальные тоже сели. Потом король доверительно наклонился к Инге и сказал:

– Петер Стёйпер посвятил меня в тайну, и Дагфинн Бонд тоже скрепил клятвой свое свидетельство, как они и обещали королю Хакону. Господин Дагфинн предлагал послать в Борг корабли, но, не слыша ни словечка о новорожденном, мы решили, что вышла ошибка. И вот теперь вы здесь.

Инга смешалась, но в конце концов сказала:

– Мы очень обрадовались, что увидим такой большой город, как Нидарос.

Король Инги был в прекрасном расположении духа.

– Город замечательный, но ежели у тебя есть какое-то дело, перво-наперво требуется нюх. До королевского зала ты добралась, а вот коль хочешь попасть в собор, иди на запах погреба и плесени.

За столами послышался смех, Инги продолжал:

– Корабельные верфи тоже найти легко – они пахнут смолой и канатами, свечные мастерские воняют ворванью, дубильные – мочой, мясные лавки – свежей кровью и потрохами, а от заведений гробовщиков сладковато тянет тленом.

Инги Бардарсон громко захохотал над собственными непочтительными словами.

– А уж медовщиц найти и вовсе проще простого, – вмешался его сосед, – тонкое обоняние здесь не требуется: ступай на запах блевотины – не ошибешься!

Новый взрыв смеха. Король Инги представил:

– Мой младший брат Скули. Всегда он норовит превзойти других и оставить последнее слово за собой.

Королевский двор был молод, весел и церемонностью не отличался. Со временем все станет иначе, но пока настроение здесь царило жизнерадостное.

Наутро господин Эрленд принес добрые вести. Даже если трон всерьез и надолго вернулся к роду Хладиров и даже если малыш Хакон как незаконнорожденный никогда не сможет предъявить права на престол, он – внук Сверрира и обходиться с ним будут соответственно. Король объявил придворным и дружине, что Инга будет жить в королевских палатах и заботиться о сыне, пока он подрастает, и что обращаться к ней надлежит как к замужней даме. Когда мальчик станет постарше, учить его будут лучшие в Нидаросе книжники-монахи. А Скули, брат короля Инги, проследит, чтобы Хакон вместе с другими высокородными детьми в королевской резиденции получил надлежащее воспитание. Так что Хакону обеспечена хорошая будущность.

Инга, преисполненная благодарности, счастливая, вздохнула с облегчением. Она достигла своей цели – ребенок спасен. Господин Эрленд получил от короля дорогие подарки и привилегии, для него даже корабль снарядили, чтобы он морем добрался вдоль побережья домой, в Хусабю. В минуту расставания и у Инги, и у господина Эрленда щемило сердце. Господин Эрленд обещал завернуть в Бьёргвин, рассказать Дагфинну Бонду, что мать с сыном благополучно прибыли в Нидарос, и поблагодарить за то, что, свидетельствуя перед новым королем, Инги, он сдержал слово, данное королю Хакону.

Благочестивому Петеру Стёйперу король тоже выразил благодарность, но только на словах. Петер Стёйпер не хотел земных богатств. С недавних пор он был подвержен припадкам религиозного экстаза, и тогда речь его становилась бессвязна, на губах выступала пена, нередко он сам себя бичевал. А необычайная предупредительность короля Инги, кстати сказать, объяснялась тем, что он особенно благоволил Петеру Стёйперу и знал, что этакий святой человек лгать не может. Частью дело было в том, что его до глубины души потрясла страшная гибель отца маленького Хакона, а главное – он не мог отделаться от подозрения, что к этому приложил руку его сводный брат, Хакон Бешеный. Король Инги хотел убедить Господа Бога и весь мир, что он, нежданно-негаданно занявший престол, в происшедшем не виновен.

Мало-помалу и Хакон Бешеный сообразил, что, выказывая благоволение мальчику, снищет в народе симпатию. Ведь многие зорко за ним следили. Ярлу нужны воины, а они, храня верность Сверриру, не хотели слушать разговоры о том, что отец этому ребенку отнюдь не Хакон сын Сверрира. И при всем своем оголтелом сумасбродстве Хакон Бешеный хорошо понимал, за кем они придут в первую очередь, если с мальчиком что случится, и насчет виновности разбираться не станут. Правда, у него даже мысли не возникало, что этот незаконнорожденный ребенок – возможный претендент на престол. Тут он заручился словом нидаросского духовенства. Власть прямо связана с тем местом, где ее исполняют, а теперь королевская власть снова в Нидаросе. Архиепископ, голос которого отныне будет решающим на выборах короля, однозначно заявил, что никогда не признает внебрачного королевского сына. Потому-то Хакон Бешеный не совершал над собою большого насилия, к месту и не к месту повторяя, что очень полюбил маленького Хакона – как родного сына.

Как-то раз его жена Кристин довольно кисло заметила:

– Не понимаю, отчего ты все время только и говоришь что об этом мальчишке. Еще неизвестно, кто ему отец.

И Хакон Бешеный тотчас ее одернул, громко, чтобы все слышали:

– Как у тебя язык поворачивается! Знаешь ведь, все мы сидим на наследстве его отца.

Уверенный в своем деле, ярл Хакон не скупился на подобные заявления. Инга с сыном могли спокойно идти своей дорогой. Хакон Бешеный быстро потерял к ним всякий интерес; сейчас его занимало другое: как бы исхитриться и сделать так, чтобы сводный брат, король Инги, захотел поделиться властью с ним, с Хаконом Бешеным.

Вначале Хакону Бешеному тоже хотелось стать королем. Но, как выяснилось, никто этого его желания не разделял. Тогда он чуть поостыл и вознамерился взять под свою руку хотя бы войско. И многие посчитали, что для такого дела он годится куда лучше. Так что ярл отбросил мысли о короне и скипетре и сосредоточился на том, что сулило ему больше выгоды. По части умения воевать король Инги, изменчивый и деланно бодрый, ни в какое сравнение с ним не шел.

Король Инги был высок ростом, весел и жизнерадостен, а разговаривая с кем-нибудь, забавно щурил один глаз. Объяснялось это просто: Инги плохо видел, вот и щурился. В народе он был популярен, но в отличие от Хакона Бешеного, непомерным властолюбием не страдал. Женщин молодой король Инги любил и секрета из этого не делал, однако ж к красавице Инге из Вартейга относился с почтением.

Инги Бардарсону и во сне не снилось стать королем. От родичей, которые знали, что говорят, он в детстве и отрочестве наслушался историй о том, что королевская власть идет об руку со смертью, что король всегда в опасности, даже на родню положиться не может. Рано или поздно рядом с королем льется кровь. Поэтому известие, что король Хакон скончался от отравы, буквально потрясло его душу. Еще большее потрясение он испытал, когда загадочная смерть постигла и четырехлетнего короля Гутторма Сигурдарсона. Инги держал мальчика на руках, когда это случилось: ребенок почернел всем телом. Диво ли, что он обомлел, когда новым королем страны неожиданно избрали его самого.

Все это очень скоро наложит на него отпечаток и совершенно изменит его характер. С каждым годом им все больше завладевал страх перед неведомыми силами, которые неотступно преследуют его и грозят убить. Он окружал себя шумными дружинниками и виночерпиями, заставляя их пробовать вино, и мед, и все блюда, какие ему подавали. Спал он тоже скверно.

Хакон Бешеный быстро смекнул, что сводный его брат, король Инги, полон страха И что его можно принудить ко многому – дай только хоть на время избавиться от страха за свою жизнь и от бессонницы. И Хакон Бешеный решил нажать на Инги и, навестив его как-то раз, изложил вот что:

– Я правил страной как регент после смерти короля Хакона, я был опекуном короля Гутторма и значительно раньше любого из вас сделался ярлом; наконец, я старший по возрасту. Когда королем избрали не меня, многие очень удивились и очень огорчились. Но в одном согласны все без исключения: так или иначе я вправе претендовать на половину державы. На область, где я буду единовластным правителем. И по справедливости ко мне должна отойти Западная Норвегия. Так все говорят.

– Западная Норвегия? – Инги умолк и прищурясь посмотрел на Хакона.

– И половина тамошних доходов державы; это не слишком много.

Отдать Хакону Бешеному Западную Норвегию и половину тамошних доходов казны? Инги Бардарсон плохо представлял себе, как отвечать на подобные притязания, он был одинок, совета спросить не у кого, ну а брат его всегда получал то, что хотел.

– В войсках неспокойно, – продолжал Хакон Бешеный, теперь уже более угрожающим тоном, – воины остро чувствуют несправедливость, и трудно предугадать, что может произойти, если мы их не успокоим таким разделом. Кровопролитий никто из нас не желает. И еще: необходимо установить, кто наследует престол после тебя. Безусловно, мы надеемся, что ты нас всех переживешь, но ведь на свете каких только случайностей не бывает! Тут все должно быть ясно, во имя блага державы и рода, если не во имя чего другого.

– Престолонаследником будет мой сын Гутторм, верно?

– Не так-то все просто, как ты думаешь! Признают ли Гутторма престолонаследником? Он ведь рожден не в браке. У тебя есть законная жена, но этот ребенок не ее. Мать Гутторма родом из Квие, что в Валдресе, и зовут ее Рагнфрид дочь Эрлинга, это всем известно. А ни архиепископ, ни Святейший престол в Риме ни под каким видом не признают престолонаследника, рожденного вне брака.

– А если у меня родится законный сын?

– Если родится, то станет законным престолонаследником. А если не родится? Что тогда? Разве не справедливо будет, чтобы в таком случае на троне сидел старший из законных сыновей твоих братьев?

– Может быть.

– Об этом нужно в присутствии свидетелей составить договор, и чем раньше, тем лучше, а потом – огласить его на Эйратинге, чтобы впредь ни у кого не возникало сомнений. Ибо из сомнения рождаются беспорядки.

Инги медлил с ответом, но Хакон Бешеный не сдавался. День за днем он так и этак убеждал брата в своей правоте. И в конце концов король Инги уступил по всем пунктам. Хакон Бешеный получил Западную Норвегию и половину тамошних королевских доходов. Инги Бардарсон согласился даже на то, что, если у него самого не будет законного сына, трон перейдет к старшему сыну Хакона Бешеного или к старшему сыну Скули, брата короля Инги. Спустя некоторое время у ярла Хакона и Кристин родился сын Кнут, будущий наследник норвежского престола – конечно, если у короля Инги не появится собственный законный сын. Но Инги рассчитывал, что с этим он управится, и был бодр и весел.

Договор был оглашен на Эйратинге в присутствии архиепископов Торира и Эйрика, епископов Николаса и Мартейна и других и скреплен восковыми печатями короля, ярла и этих высокородных господ. Хакон Бешеный настоял также на включении пункта о том, что, если король Инги умрет раньше него и не имея законных наследников, ярл Хакон будет королем до совершеннолетия Кнута.

Король Инги надеялся, что теперь его сумасбродный сводный брат доволен и уедет из Нидароса, до поры до времени оставив его в покое. А тогда мягкотелый король Инги сможет облегченно вздохнуть и заняться тем, к чему у него был особый талант, – женщинами.

Всего несколько месяцев прожили Инга и маленький Хакон в королевских палатах, когда грянула страшная беда.

Король Инги находился в Браттёра, нежился в объятиях наложницы, а тем временем брат Гаута Йонссона, грозный баглерский военачальник Арнбьёрн Ионссон, с восемью сотнями воинов напал на Нидарос. Ничего хуже этого с королем Инги в жизни не случалось. Мало того что он испытал поистине панический ужас, так еще, как на грех, с вечера был настолько пьян, что в первый и единственный раз отослал дружинников домой и остался без всякой защиты.

Крупные отряды баглеров метались по городу, обшаривая улицы, переулки, дома, – искали его. Пока наложница уверяла разъяренных баглеров, что король находится в церкви Девы Мари, Инги в одной рубахе вылез на крышу и долго лежал там в холодном мраке апрельской ночи, а когда шум и крики переместились в другую часть города и вокруг стало тихо, он, как был, без штанов, побежал на пристань и прыгнул в море; течением его отнесло к какому-то кораблю, но человек, стоявший в потемках на палубе, ударил его багром и отпихнул от борта.

Король Инги устремился дальше и немного погодя сумел кое-как прибиться к берегу, где, на счастье, был замечен одним из своих дружинников и выловлен из воды. Злые языки говорили, что дружинник углядел белеющий в темноте королевский зад и что именно этой части тела король и обязан своим спасением.

Семнадцатилетний брат короля, Скули, проснулся от шума и выглянул в окно. Топтавшаяся в вонючем переулке пьяная баба тотчас показала на него пальцем.

– Гляньте, братец королевский! Эва, в окошке наверху!

– Где? В котором окошке?

– Да вон… нет, не там… еще подале. Скули, братишка короля, завсегда стоит у окошка и таращит глаза. Ох и ловок же парень пялиться на людей!

Подскакавшие баглеры приметили испуганного юнца, однако вид у него был не особенно царственный и с братом короля, Скули, никакого сходства. Воины хотели изловить парня и на всякий случай прикончить его, но тут пьяная баба поскользнулась и села прямо в грязную жижу. Баглеры во все горло загоготали, а секунду спустя, благодарение Богу, вообще забыли и о парне, и о бабе: кто-то из них приволок биркебейнерского трубача Торфинна Свидебранда, человека уже весьма немолодого. Баглеры встретили его хохотом и улюлюканьем, хлопали себя по ляжкам и норовили заставить его подуть в Андваку, старый боевой рог короля Сверрира.

Потом ратники согнали всех захваченных биркебейнеров на ближнюю площадь, большинство пленников были из королевских палат, люди высокородные, из числа известных в стране. Ни много ни мало девять десятков, безутешных знатных мужей были раздеты догола – платье-то у важных господ дорогое, жалко его марать, когда свершится то, о чем баглеры втайне уговорились. И вот, по условленному сигналу, они с пиками, мечами и секирами бросились на объятых ужасом пленников, и пошла резня, кровавая баня. Лютая жестокость, исступленные вопли, кровь, хмельной угар необузданной ярости: бей! круши! мсти! Обезумевшие воины будто напрочь забыли о собственной совести, как только закричали «мсти!» и ринулись убивать беззащитных. Потом воцарилась странная тишина, и предводитель обошел побоище, а двое его подручных кололи пиками недвижные тела, дабы удостовериться, что никто из нагих не остался жив.

По одной из улиц спешил последний биркебейнер, безоружный, хотя и в доспехах, а следом за ним – баглер с мечом. Беглец сумел добраться до церкви святого Климента, что в самой старой части королевской усадьбы, и даже успел положить руку на церковную дверь. Этот жест давал ему право на перемирие. Но преследователь взмахнул мечом и нанес ему удар по затылку – беглец рухнул как подкошенный. В народе после долго еще говорили о том, как высшие силы покарали черное дело, ибо, снявши с убитого шлем, лиходей увидел, что погубил своего младшего брата.

А затем город был разграблен; добычу баглеры снесли в королевские палаты и там поделили. Ценностей им досталось много, в том числе триста шестьдесят боевых кольчуг, и каждый из баглеров получил в качестве трофея три-четыре марки.

Волею случая и брат короля Скули, и сам король Инги выбрались из города целыми-невредимыми. Инга и двухгодовалый малыш Хакон тоже сумели уйти, вместе с другими женщинами и детьми. По северным дорогам тянулись толпы пеших путников – сущее переселение народов.

В долине Гаулардаль биркебейнеры собирали силы для ответного удара. Они были крайне удручены бездействием короля Инги и его брата Скули и, не спросясь братьев, призвали военачальником Хакона Бешеного. Скоро они уже могли выставить против баглеров две тысячи четыреста воинов – втрое больше баглерского отряда, который грабил Нидарос. Но когда биркебейнеры наконец подошли к городу, противники уже поспешно отплыли в Бьёргвин, а оставшиеся корабли подожгли.

Немногим позже Бьёргвин постигла судьба Нидароса. Баглеры ударили неожиданно, ночью, опустошили город, а иные кварталы предали огню. Спалили шесть церквей, но церковь Девы Марии чудом уцелела, потому что отряд, которому было поручено сжечь ее, принялся вместо этого насильничать.

Дагфинн Бонд был в это время сюссельманом в Хёрдаланде, лагманом[44] по «Законам Гулатинга»[45] и военачальником королевской усадьбы. Этого важного господина разбудили, он тотчас же выехал и принял на себя руководство обороной. Но, как на грех, большинство конных дружинников находились за пределами города. Тем не менее он собрал всех воинов, какие случились поблизости, вскочил в седло и во главе своего отряда помчался через Сандбрутанген навстречу врагу.

Короткое время спустя молодой Аскель Йонссон прибежал к своему младшему брату Гауту Йонссону, который как раз ставил по местам своих людей. Аскель едва держался на ногах и жадно хватал ртом воздух.

– Господин Дагфинн взят в плен! Вот ужас! Один из монахов видел, как это случилось.

– Взят в плен?

– Он попал в засаду, коней перебили из арбалетов; из дружинников вернулись очень немногие, они все подтвердили. Один из них при смерти. Господина Дагфинна связали и куда-то увели.

– Баглеры знают, кто он?

– Если раньше и не знали, то теперь уже знают. Господин Дагфинн всем известен.

Братьям стало ясно, что надобно предпринять. Первым высказал это вслух Гаут:

– Нужно навестить нашего брата Арнбьёрна.

В сумерках они украдкой спустили на воду лодку и взялись за весла; путь был неблизкий, но они знали, куда грести: вконец перепуганный пленник не стал запираться и быстро выложил, где находится недоброй славы баглерский предводитель Арнбьёрн Йонссон. Скоро за мысом откроется палаточный лагерь.

Много лет Аскель и Гаут не видали своего брата Арнбьёрна. Даже облик его обоим помнился смутно. Когда он был маленьким, их отец, лендрман Йон, отдал первенца на воспитание[46] самому почтенному из знакомых ему людей – Николасу Арнарсону, епископу Осло. Теперь Арнбьёрну было тридцать два года, изрядно больше, чем братьям. Он искренне любил и уважал приемного отца, славного епископа, однако уже давно выбрал свой путь и мало-помалу стал лучшим военачальником Эрлинга Стейнвегга. Странная это была семья: сам Йон и два его сына – почтенные биркебейнеры, верой-правдой служившие трем королям; третий же, старший сын Арнбьёрн – наводящий ужас, но и самый уважаемый баглер.

Узнает ли он их? А они – узнают ли они Арнбьёрна?

С моря они увидели, что возле палаток горят большие костры. Дозорные, заметив лодку, немедля подняли тревогу. Арбалетчики вскинули оружие и прицелились. Братья же неутомимо работали веслами и, наконец, пристали к берегу. Их тотчас обступили воины.

– Ведите нас к Арнбьёрну Йонссону.

Один из баглеров, бородатый, зверского вида, расхохотался.

– С чего это вы, грязные бродяги, решили, что такой важный господин, как Арнбьёрн Йонссон, захочет вас принять?

– Скажи, что с ним хотят повидаться его родные братья.

Воины недоверчиво уставились на них. Неужто правда братья?

Надо посовещаться. И они тихонько заговорили между собой. Про то, что у их предводителя есть в Бьёргвине два брата-биркебейнера, они слыхали, но чтоб эти братья рискнули явиться сюда?..

– Передай, что его братья Гаут и Аскель хотят с ним потолковать, – сказал Аскель.

Баглеры успокоились, но на всякий случай обыскали пришельцев – нет ли у них припрятанного оружия? Один из караульных бегом направился к самой большой палатке, на пороге которой сей же час выросла высокая темная фигура в боевых доспехах. Помедлив, человек подошел ближе и остановился. Отблеск костра озарил суровое, решительное лицо, на котором читалось недоумение. Но вот он узнал обоих и широко улыбнулся.

– Милости прошу, заходите, дорогие мои братья. Угощение у меня, правда, небогатое, в лагере живем.

От угощения они отказались. Арнбьёрн отослал всех, кто был в палатке, и братья растроганно обнялись. Предводитель баглеров был настоящий великан, и Аскель с Гаутом едва не задохнулись в его объятиях.

– Братишки мои меньшие, Аскель и Гаут, одноглазый Гаут, второй-то глаз я отнял. Дорогие мои меньшие братишки!

Аскель тоже был тронут, однако ж сказал:

– Нам о многом нужно поговорить, но одно дело не терпит отлагательства. Мы пришли просить за Дагфинна Бонда. Твои люди захватили его в плен, и мы опасаемся за его жизнь.

Арнбьёрн пригласил их сесть. Он помрачнел и, словно оправдываясь, произнес:

– Мне сообщили об этом, и могу вас успокоить: я успел им помешать, не дал отвезти его в Сандвик, к месту казни, где его собирались повесить. Было это нелегко, потому что ныне Эрлинг Стейнвегг поставил меня над ратниками, которые никакого удержу не знают. Хочу сказать вам, я покарал самых необузданных, что учинили резню в Нидаросе, коли вы о ней слыхали. Это лиходейство, непростительное и ненужное, не принесло баглерам чести. Да, мы воюем, но воевать должно с вооруженными воинами.

Про Нидарос братья еще не слыхали. И потому Гаута прежде всего занимала судьба господина Дагфинна.

– Что же произошло с Дагфинном Бондом?

– Такие, как господин Дагфинн, у нас в стране нынче наперечет. Их надо беречь. Я отпустил его на волю. Сейчас он, верно, уже воротился в крепость.

Не успел он договорить, как на пороге возник один из баглеров.

– Дозорный корабль заметил большой флот к северу от побережья. Они считают, это Хакон Бешеный.

Арнбьёрн вскочил на ноги.

– Вели трубить сбор! Пошли людей в город, мы выступаем!

Вот и вышло, что едва только братья встретились после стольких лет, а уже пришлось разлучаться вновь. Гаут с Аскелем отправились восвояси, меж тем как на берегу спешно сворачивали лагерь и спускали на воду корабли. Из города спешили баглерские воины, сгибаясь под тяжестью награбленного – кто сколько мог унести. Занимался серый рассвет. Приближаясь к крепости, братья видели, как первые корабли баглеров быстро выгребают к устью фьорда. Им даже показалось, будто Арнбьёрн помахал им на прощание рукой.

Они тоже махали в ответ – пока не решили, что он уже их не видит.

Многим баглерам удалось уйти, но не всем. Хакон Бешеный, подойдя с флотом, напал на замешкавшихся и беспощадно их перебил, а малое число военачальников собрал в Сандвике, и на следующий день они были повешены под ликующие крики народа. Хакон Бешеный торжествовал. Наконец-то он показал, на что способен – как полководец и властитель. И понял, что после этого многие прониклись к нему уважением – за решительность и за то, что не промедлил отмстить.

Король же Инги был теперь совсем не тот, что прежде.