Херувимский странник

Что чище золота? Прочнее, чем алмаз?

Прозрачней, чем кристалл? — Душа живая в нас.

Почто печешься ты, в какой лежать могиле?

Надгробием каким украсят сверток гнили?

Работа у меня едина и проста:

Навек обресть покой у Господа Христа.

Прочь, серафимы, прочь, мне ваших благ не надо,

И вы, святые, прочь, не в вас моя услада:

Я обойдусь без вас и вижу смысл в одном —

Чтоб кануть в Божество и раствориться в Нем.

Служа Тебе, Господь, по ангельскому чину,

Иль в равенстве богов, служу наполовину,

Мне жалок их восторг и ревность не нова,

Служение Тебе — превыше Божества.

Себя я не познал в познании своем,

Кто я? Ни тварь, ни вещь, ни круг, ни точка в нем.

Чтоб ведать свой предел и знать свои истоки,

Я должен Бога зреть — в себе, себя же — в Боге

И внити[3] в суть Его: стать в Боге Божеством,^a

Во Славе Славою и во Христе Христом.

Где я и где мой дух? Не в нашем бренном теле.

Свой собственный предел в каком искать приделе?

Он там, где несть его. Так что мне предлежит?

Превыше Бога стать,^b уйти в надмирный скит.

Аз вем, что без меня и Бог почиет вскоре,

Умру — испустит Дух и Он в смертельном горе.^*

Бог присно[7] потому в блаженстве пребывает,

Что я — Его, а Он — меня в себе скрывает.

Никто — ни Бог, ни я — не мал и не велик.

Тянусь ли я к Нему, иль Он ко мне приник?

Бог — это мой огонь, я — блеск Его огня,

Таким же, как Он сам, Бог сотворил меня.

Над бренным и земным духовно воспаряй

И ты и здесь, и там себе стяжаешь рай.

Я с вечностью сольюсь, покинув жизнь телесну,

И Бога воскрешу, и в Боге сам воскресну.

Все Богово — мое: скажу я без прикрас,

До малого штриха все общее у нас.

О Боге что речем — пустые все слова.

И жизнь во мне, и свет — превыше Божества.

Коль Бог меня вознесть над Богом не рассудит,^a

Так что ж? Любовь моя Его к тому принудит.

Я Бога моего единородный Сын:

Едины плоть и кровь, и дух у нас един.

Мне — Богова любовь, Ему — любовь моя,

По мере по Его[9] Ему воздам и я.

Воистину блажен не ведый, не хотяй[10],

Кто Бога (разумей) не хвалит невзначай.^*

Ты, человече, сам достичь блаженства можешь,

Коль тщанья капельку ты к этому приложишь.

И своем даянье Бог всем равно воздает:

Чего б ни попросил, получишь без хлопот.

В той мере, в коей ты предался Божьей воле,

И Он тебе воздаст, не мене и не боле.

Чтоб богородцем быть, Марией нужно стати,

Коль Бог сподобит тя превечной благодати.

Хотяй иметь и знать и жить своим умом,

Ей-Богу, все еще тащится под ярмом.

Бог — вечное Ничто, Нигде и Никогда:^*

Явиться не успел — уж сгинул без следа.

Преблагодатна смерть, чем власть ее сильней,

Тем радостнее жизнь, таящаяся в ней.

Мудрец, привыкший жить, стократно умирая,

По истине живет, стократно жизнь стяжая.

Кто в Господе почил, воистину блаженный,

Он плоть свою сгубил для радости нетленной.^*

Ту смерть, что по себе семян не сеет в землю,

Ту смерть из всех смертей я меньше всех приемлю.

Я верю — смерти несть: кто ю[12] стократ познаше[13],

Обрете[14] и живот еще полней и краше[15].

Я в вечной жизни — Бог, а Бога векованье —

Мое всегдашнее для Бога умиранье.^*

И смерть моя, и жизнь^а — от Бога суть оне,

И я не сам живу, а Бог^b живет во мне.

Тебе даруя жизнь, Бог должен сам умрети,

А ты, не умерев, как мыслишь жить на свете?

Я в Боге буду жить, как только мир покину,

Навечно приобщась к Божественному чину.

Лишь смерти приобщась, я волю обретох[19],

Смерть — лучшая из всех вещей, что создал Бог.

Аз вем, что смерти несть, есть новое рожденье,

Ведь только умерев, обрящешь Воскресенье.

Что мучает тебя? Ведь грех — в тебе самом,

Покоя от него ни ночью нет ни днём.

Коль мера у тебя для всех вещей одна,

То и в твоей душе пребудет тишина.

Того, кто и в аду не замечает ада,

Не ждет ни в небесех, ни на земли награда.

Бог — чудо, у Него вся воля — в бытии.

Он в сущность перевел хотения свои.

Не можеши постичь всю бесконечность Бога,

Да и Ему своя неведома дорога.

Бог мера есть без мер, причина без причин,

Сие постигнет тот, в ком с Богом Дух един.

Едину вещь люблю, не ведая о ней,

А потому люблю ее еще сильней.

Кто любит то да се, не любит ничего,

Бог — это разве вещь? Спроси-ка у Него.

Кто ни любить, ни знать не хочет, ни иметь,

Тот знает, любит все и может все хотеть.

Блаженному «аз есмь» я предпочту ничто,

Чтоб стать всему чужим, не ведать ни про что.

Меж горним и земным не проводи черты,

Что Бог соединил, не разделяй и ты.

Бог — жертва сам себе, аз Богу всякий час

Алтарь его и Храм, Престол, иконостас.

Все благо — в тишине, не будь Господь наш тих,

Я сам бы за Него, закрыв глаза, затих.

Где Бог, ты хощешь знать, и где Его Престол?

Где Сыном Он тебя в тебе же и обрел.

Кто в счастье ли, в скорбех бесстрастен и смирен

Подобен Богови[20] и истинно блажен.

Мой дух — горчичное зерно, еще немного —

И, изнутри светясь, он дорастет до Бога.[21]

Коль праведность тебе дается тяжело,

Ты все еще в себе не победисте[22] зло.

Кто праведен и чист, тот случая не знает:

Он праведность свою из истины черпает.

Что к Богу вопиять? В тебе самом исток,

Не затыкай его, чтоб он все время тек.

Коль в Бога своего ты веруешь, не веря,

Ты сам Его отверг, и Он — твоя потеря.

Тот, кто расслаблен, хвор да и глазами плох,

Гляди вокруг себя — не здесь ли скрылся Бог?

Те, кто от Бога ждут всего лишь тишины,

По-прежнему рабы, а не Его сыны.

Без Бога мне зачем богоподобный лик?

Уж лучше стать червем, но с Ним пробыть хоть миг.

Твоя душа — кристалл, ее огонь — Господь, Сокровищница их — твоя живая плоть.

Пусть дева тыщу раз рождает Бога Слово,

Спасет тебя Оно, в тебе родившись снова.

Голгофский Крест тебя не защитит от злого,

Пока его в себе ты не воздвигнешь снова.

Нет, не спасет тебя Христово Воскресенье,

Коль в мыслех и делех одно лишь прегрешенье.

Бог — это сеятель, а Слово Бог — зерно,

Дух Божий — это плуг, а человек — гумно.

Кто самый бедный — Бог. Гляди — Он бос и наг:

Поэтому и ты божественен, бедняк.

Бог для меня — огонь, аз есмь для Бога — печь,

Чтоб было, где дрова моей гордыни жечь.

Как малое дитя не спит, все кличет мать,

Так и моей душе о Боге горевать.

Из глубины воззвах я к Божьей глубине,

Чья глубже — та, где Бог, иль глубина во мне?[23]

Мы — как бы молоко, а Бог — вино для нас,

Смешай одно с другим — и будет в самый раз.[24]

Бог в сущности — любовь, Он ею мир обожил,

Блажен тот человек, кто жизнь с любовью прожил.

Любовь — не малый труд, что толку — лишь любить?

Не лучше ли, как Бог, самой любовью быть?

Обитель Бога — свет, мелькнул — и снова нет:

Найдешь его, лишь сам светясь Ему вослед.[25]

Аз Божьей жизнью бых[26], пока не стал собой:^*

А потому и Он мне предан всей душой.

Бог душу в мя вдохнул, создав меня живого,

Я выдохну^* ее, к Нему вернувшись снова.

У Бога просишь ты себе каких-то крох?

Будь ты хоть трижды свят, Он твой кумир, не Бог.

Бог — вечность и покой, не знает Он забот,

Отречься от всего настал и твой черед.

Как мелок человек, что судит о великом

И мыслит, будто днесь сольется с Божьим ликом!

Для духа моего так мал весь этот мир,

Что он внутри меня, как точка, как пунктир.

Я совершен как Бог, кто в это верит мало,

Пусть с Божьего куста меня сорвет сначала.[29]

Для рыбы дом — ручей, для камня — мягкий мох,

Для птицы — облака, а для меня — сам Бог.

Коль Богом ты рожден, Его родил и ты,

И Божество в тебе — как ветка и цветы.

Беглец — куда спешишь? В тебе самом твой рай,

Ища его опричь[30], упустишь невзначай.

Наш Бог в себе един, чтоб этим насладиться,

Ты должен вместе с Ним в Него же и вселиться.

Чтоб Богу ровней стать, неровней стань для мира,

Отвергни сам себя и не твори кумира.

Дабы внутри тебя звучало Божье Слово,

Внимай ему в тиши, страшась всего земного.

Подобен широтой я Богу самому,

И не объяти мя (о чудо!) никому.

Где камень ищешь ты? Он — во главе угла,

В нем — злато, свет и жизнь и тайны ремесла.[31]

Почто у Бога ты чего-нибудь да просишь?

Ведь ты в самом себе и жизнь, и Бога носишь.

Уж коль моя душа — от Бога, вне времен,

Я сам — и Божий мир, и Бог, и Слово в Нем,

Я — ветка Божества, и каждый мой цветок —

Святаго Духа дар, и плод Его, и сок.

Коль Богу ты поешь осанну то и дело,

И душу сохранишь, и немощное тело.

Кто, не родившись, жизнь свою живет иль прожил,

Того, о благодать! Сам Бог собой обожил.

Кто ладит сам с собой, тому и Слово в лад,

Что б он ни говорил, и даже невпопад.

Смирение — твой дом, защита, твой приют,

Все добродетели твои хранятся тут.

Лишь через Бога я преображусь как свет,

Оглянешься вокруг — а Бога вовсе нет.

Бог без меня создать не сможет и букашку,

Едва попробует — и совершит промашку.

Кто с Богом заодно, жив милостью Господней,

Чтоб вместе с ним и Он не сгинул в преисподней.

Я волю умертвил, чтоб Божьей волей стать,

И Богу выбрал сам и суть Его, и стать.

Я Богу предан весь, пусть Он меня замучит,

В ответ одну любовь он от меня получит.

Бог мною дорожит, и Он мне всех дороже,

И в сущности своей мы очень с Ним похожи.

О чудо! Сам Христос — и пастырь, и овца,

Коль Бог Его во мне рождает без конца.

Чтоб златом стал булат, а истиной — закон,

Я в Бога должен быть лишь Богом превращен.

Аз грешный есмь металл, горнило — Божий Дух,

А сам Христос — елей, чтоб пламень не потух.

Едва расплавит Бог меня своим огнем,

Как тут же я вольюсь в Него и сгину в нем.

Аз — Божья плоть и кровь, Свои увидеть стати

Он сможет лишь во мне или в моем собрате.

Моя обитель — Бог, Его обитель — я.

Я блеск Его и свет, Он — красота моя.

Коль Бог из недр своих излил свое творенье,

Зачем же служит Он ему как помещенье?

На розу погляди, не отрывая глаз,

Ее ведь создал Бог превечно, прежде нас.^*

Коль всяческая тварь вместилась в Божье Слово,

То уж не выпасти ей из такого крова.

От сотворенья дней и ныне — без конца —

Покоя ищет тварь у своего Творца.

Бог утончен в Ничто, без верха и без дна,

Тому, кто зрит Ничто, вся Божья суть видна.

Кто в самом Солнце сый[33] — тому всегда светло,

А для бродящих вне оно, увы, зашло.

Йегова — Солнце, Он — тебя преображает,

Кто примет свет Его, тот благодать стяжает.

Кто Солнцем осиян, уже на то не сетуй,

Что Бог еще создал Луну или планету.

Я должен Солнцем стать и так светить при этом,

Дабы бесцветный мир раскрасить разным цветом.

Роса поит поля, чтоб мне росой омыться,

Ей надобно из ран Спасителя излиться.

Коль что-то в мире сем ты сладким называешь,

Ты сладости Того, чье имя Бог, не знаешь.

Хотя бы Ты меня и в цепи заковал,

Я б, сидючи в цепях, еще свободней стал.

В источнике вода прозрачна, как кристалл,

Вернись скорей к нему, пока ты не пропал.

Улитка пьет росу, мне — кровь Христа роса,

Одна и та же в них рождается краса.

Чтоб Бог тебя питал своей росой жемчужной,

Найди сперва в ней то, что человеку нужно.

Кого прельщает мир, его нарядный вид,

Тот, ослепленный им, и ся не разглядит.

О суженом своем голубка плачет, стонет,

А Бог о том, что Он тебя в Себе хоронит.

Бог человеком стал, тебе чтоб Богом стать

И чтоб из-за тебя не умер Он опять.

Кто равносущ всему, того не мучит страсть,

Хотя б ему пришлось и в самый ад попасть.

Коли о том, о сем еще ты Бога просишь,

Его в самом себе ты все еще не носишь.

Для Бога все равны, Он не вмещает зла,

Ему родня и ты, и муха, и пчела.

Коли захощет Бог во мне Христа узрети,

Он тут же воплотит во мне хотенья эти.

У Бога — все добро, и что зовешь ты злом —

Страданье, ад и смерть — все лишь в тебе самом.

Как радуется Дух в объятьях Жениха!

Он и в самом себе, и в Боге — без греха.

Коль веруеши ты, что Бог един и свят,

Ты рай обрящешь там, где у другого — ад.

Хотящих внити в рай могу предостеречь,

Что путь туда лежит через огонь и меч.

Коль присносущный[34] Бог на мир излился днесь,

То Он во мне, а я в Нем помещаюсь весь.

Пока тебя влечет мирская суета,

Ты все еще не Бог и не познал Христа.

От Бога ты рожден и сам, как Божество,

Единородный Сын, — и плоть, и кровь Его.

Пред Господом явись как свет преображен,

Себя в тебе узрев, здесь и почиет Он.

В чем Бога ты винишь? Ты сам — источник зла,

А Божья доля в нем, поверь, совсем мала.

Чем больше из себя ты изливаешь веры,

Тем больше Бог в тебя вольет — без всякой меры.

То Слово, что несет всех нас — тебя, меня,

И я в себе несу, лелея и храня.

В тебе сокрыт весь мир; частичку потерял —

И не заметил сам, как неимущим стал.

На небе, скажешь ты, одно лишь Солнце есть,

А я тебе скажу, что солнц на нем не счесть.

Почто милей червя для Бога Серафим?

Милее он Ему усердием своим.

Коль выйти из себя сам сатана бы смог,

Уже бы и сидел у самых Божьих ног.

Не думаешь ли ты, что можешь звезды счесть?

Лишь самому Творцу дана такая честь.

В тебе и рай, и ад, и боль, и благодать,

К твоим услугам все, ты волен выбирать.

Кто свет Христов приял, любезен Богу тот,

А нелюбезен — в ком его недостает.

На свете краше нет Земли с ее красами,

И чада от нее родятся мудрецами.

Троичность — Разум, Дух и Слово — знать велит,

Что в Боге (кто постиг) троичный смысл сокрыт.

Вселенная кругла, твердишь упорно ты,

Что ж, не познал еще ты Божьей широты.

Доколе плоть моя живую душу прячет,

Дотоль душа в себя плоть помещает, значит.

В начале породил Бог Сына — Бога-Слово,

А нас избрал, чтоб мы Его родили снова.

Бог — Агнец, прав ли ты, о мой христианин,

Покуда Агнцем сам не стал, как Божий Сын?

Стань малым, как дитя, ведь нет широких врат,

Которые ведут в обитель Божьих чад.[35]

Кто первозданно чист и светел, как кристалл,

Того наш Бог себе невестою избрал[36].

Коль волиши в веках ты Божьим Агнцем стать,

Себя ты должен днесь к сему приготовлять.

О чудо! Вышний Бог для нас такая близь,

Что можем мы на Нем, как на лугу, пастись[37].

Скажи, Владыко Бог, не прав ли я сто крат,

Что я Тебе дитя, невеста, мать и брат?

Не будешь там вкушать от живоносной влаги,

Коль не избудешь здесь к земным соблазнам тяги.

Покуда девствен ты, в тебе — ручей живой:

Так вечность на земли являет образ свой.

Бог жаждой иссушен, и ты Его не мучай,

А помянуть потщись с самаритянкой случай![38]

Я вечный свет, и я свечу и там и тут,

Фитиль во мне — сам Бог, мой дух — Его сосуд.

Коль хочешь Бога ты своим Отцом назвати,

Себя признай сперва Его родным дитятей.

Людей любить нельзя, особенно иных,

Мы любим не людей, а человека в них.

На Бога Херувим взирает, восхищен:

Но взгляда оторвать, как я, не может он.

Премудрость где искать? И где ее жилье?

Среди детей своих. Там и ищи ее.

Премудрость в зеркалах своих отражена.

Себя и иже с ней в них узнает она.

Бог — мера для тебя, и ты измерен Им,

Все поровну, поверь, ты разделяешь с Ним.

О чудеса! Христос — и истина, и суть,

Свет, Слово, хлеб, вино, твой кров, паломник, путь.

Святые потому блаженный мир вкушают,

Что больше ничего в сем мире знать не знают.

Кто думает, что Бог глубок или высок,

Тому и Божие учение не впрок.

Допытываться днесь, где Бог, твое ли дело?

Не свяжешь ли Ему ты этим Дух и Тело?

Когда бы Вышний Бог не знал все мысли сразу,

Он дал бы мне намек, а я б закончил фразу.

Ты в хлебе ешь не хлеб и не от хлеба сыт,

В нем Слово, жизнь и Дух — вот что тебя живит.

Коль неких благ просить у Бога ты изволишь,

Ты молишь не Творца, а тварь его ты молишь.

Из слов, что Бог речет, мне Сын всего любезней,

Едва услышу «Сын» — хоть целый мир исчезни.

Коль станет в мире сем ад райским вертоградом[39],

То и небесный рай (о диво!) станет адом.

О мире судишь ты, о вечном и земном,

Но что такое мир, и миг и вечность в нем?

Коль Солнце с высоты взор ослепляет твой,

То разве Солнце? Нет, ты сам тому виной.

Чтоб лился Божий Дух через меня потоком,

Я должен быть Ему и руслом, и истоком.

Так кто же — камень я? Иль храм на камне сем?

Я Богу должен стать и жертвой, и жрецом.

Любимцем внидешь в храм, лишь все преодолев,

Иначе твой удел — конюшня или хлев.

Радеешь Богу ты, мечтая о награде?

Люби Его, как сын, а не корысти ради.

О радостная весть! Бог прежде всех времен

С Невестою Своей чрез Духа обручен.

Бог — посох мой и цель, мой свет, игра, стезя,

Мой сын, отец и брат — всего назвать нельзя.

Не ты вместился в мир, а мир в тебя вмещен,

Извергнешь ты его — обрящешь вечный Трон.

Премудрость из меня созиждет терем свой:

Чтоб и она, и я в нем обрели покой.

Мир тесен для меня, и мал небесный свод,

Где ж для себя простор душа моя найдет?

Ты, временность презрев, о вечном все твердишь,

Но, человече, в чем ты их несходство зришь?

Ты время сам творишь — твоими чувствы всеми,

Останови завод — и остановишь время.

К чему я призван днесь? Все любо для меня:

Миг, вечность, радость, боль, ночь и сиянье дня.

Кто сам несовершен, удел того — мгновенье,

Не скажет Богу он: «И аз — твое творенье».

Коль совершен как свет ты сделался отныне,

Ты Богу равносущ и пребываешь в Сыне.

Не собственная плоть, а Бог — для твари дом:

Преставившись, она почиет вечно в Нем.

Гордишься ты зело, что Богу порадел?

Деяния святых — и те от Божьих дел.

Из света создан мир, Бог в свете обитает,

Но Бог — огонь, — и свет, не будь Его, истает.

Коль сердцем и душой ты светел, человек,

Для манны ты — сосуд, для Бога ты — ковчег.

Бог всемогущ, сему не верит только тот,

Кто совершенным в Нем меня не признает.

Недвижимый никем, огонь в вещах бурлит,

И Слово — как огонь: всем движит, все творит.

Неслышное — услышь, незримое — узри,

Лови беззвучный звук и с Богом говори.

Бог Сам в Себе Ничто, но станет сущим Он,

Коль будет он во мне как в Сыне воплощен.

Непостижимо! Бог до нетей умалился

И потому во мне Он заново родился.

О благодать! Сам Бог оставил свой Престол

И в образе Христа меня туда возвел.

Я стал, чем был всегда, я есмь, чем был превечно,

И, обновив себя, пребуду бесконечно.

Мне в мире все мало, я сам как целый мир,

Ведь без меня и Бог в Себе и нищ, и сир.

Едины мысль и мир, но коли мир — не свет,

(Избави, Боже, нас!) — и Слова-Мысли нет.

Как человека звать, что днесь родится снова?

У Бога расспроси, как имя Бога-Слова.

О сладкий пир! в вино сам Бог пресуществлен,

Застолье, брашно, гимн и виночерпий Он.

Чрезмерным быть грешно! Противна полнота:

Но в Боге я б хотел жить полнотой Христа.

Блудница Вавилон пьет кровь и смерть свою:

Аз, грешный, кровь пия, и кровь, и Бога пью.

Духовностью отцы, от Бога данной, пьяны

И потому их жгут Его святые раны.

Не с неба Божий дар, но он — в тебе самом,

Коль ты его берешь усильем и умом.

Бог есть един Господь, аз есмь единый аз:

Познаше одного, познал обоих нас.

Хоть жажда и не вещь, но сколь же мучить может:

Кольми же паче[40] грех, что днесь понурых гложет.

Смиренье — бархат, пух, сам Бог почил на нем

И тя благодарит за свой пушистый дом.

Что справедливость есть? Она одна для всех:

В лишеньях на земли, в дарах на небесех.

Бог — кровь моя, мой дух, Он — плоть и кость моя:

Могу ли, Херувим, не быть обожен я?

Творить иль созерцать — что Бог тебе велит?

А ты гляди, как Он — и мыслит, и творит.

Кто в ближнем Бога зрит и отрока Его,

Глаз у того — как свет, явивший Божество.

Вся мудрость — в простоте, коль Бог ее лишен,

Не Бог Он, и не Свет, и не Премудрость Он.

Спаситель для того, как смертный, умалился,

Чтоб я, воскреснув в нем, с Ним снова в Боге слился.

В ком вера — с зернышко, — тот и скалу свернет,

Кольми же паче ты, чья вера — зрелый плод!

Надежда — твой канат, надеется и грешный,

Что вытащит сам Бог его из тьмы кромешной.

Кто верует — блажен, а кто доверчив — благ,

Но для того, кто зол, и вера — злейший враг.

Я в Боге — тварь и Бог, Бог — тварь и Бог во мне,

Мы окормляем с Ним друг друга наравне.

Антихриста ищи в себе, а не окрест,

Иначе, маловер, тебя сей хищник съест.

Извергни из себя свой Вавилон[41], блудник,

Не то сам сатана в тебя вселится вмиг.

Памятозлобный знай вертит веретено,

Но как бы ни вертел, устанет и оно.

Коль скорпиона ты в самом себе узрел,

Гляди, чтоб аки бес ты сам себя не съел.

Гневливый — аки бес, скорей огонь туши,

Покуда Дух Святой не вышел из души.

Не легче ль воспарить на небо, в жизнь нетленну,

Чем бремя грешных дел тащить с собой в геенну?

Скорей, чем внити в рай удастся богатею,

В игольное ушко я вдеть канат сумею.

Из всех твоих речей что Богови дороже?

Коль скажешь ты, любя: «Всему быть волей Божьей»

И я, и тварный мир — все отзвук Божьей воли,

Когда взываем мы к Нему в своей юдоли.

Ты любишь мя, Господь, и мне прожег всю душу:

Завета я с Тобой вовеки не нарушу.

Я Богови молюсь, и вместе с Ним, и в Нем:

Он для меня и Дух, и Слово, и Псалом.

Бог любит сам себя, величит, славит, чтит,

Себе поклоны бьет, в молитве предстоит.

Ты хочешь знать, какой молитва быть должна?

Дух, что внутри тебя, то ведает сполна.

Христа приявший чист и сердцем, и умом,

Молиться может он теперь в себе самом.

О грешник, мнишь ли ты, что вопль истошный твой

И есть хвала Тому, кто возлюбил покой?

О Боге что сказать? Ведь Он невыразим:

Молись Ему в душе, без слов беседуй с Ним.^*

Я весь (о благодать!) из Божьей плоти сделан,

Он может жить во мне, когда б ни захотел Он.

Оставь открытой дверь, Дух Святый внидет в дом,

Бог Сын и Бог Отец, все три лица в одном.

Кто возлюбил Христа в смирении своем,

Того призрел сам Бог и поселился в нем.

Любовь — алхимия, творяй[44] из ничего:

Во прахе злато зрит, а в твари — Божество.

Дабы любовь могла тебе бесстрастье дать,

Ты должен Божеством, Бог — человеком стать.

Дух Святый разожжет, Отец — испепелит,

А Сын возьму золу и в злато превратит.

Как золоту не быть ни черным, ни железным,

Так человечьих лиц нет в Царствии Небесном.

Как злата и Свинца союз нерасторжим,

Так неразлучен Бог с тем, кто обожен Им.

Золотоносный чист, а Богоносный благ,

А ты лежи в грязи, коль все тебе не так.

Как злато злость льет, густея и блестя,

Так благоносный Бог блаженством полнит тя.

Что нужно, дабы ты любимым Сыном стал?

А нужно, чтоб Отец в тебе Себя признал.

Коль с Божеством моим я в сердце не един,

То не Отец он мне? и я Ему не сын.

Доколе, как дитя, не умалишься весь,

Дотоль и Царствия ты не обрящешь днесь.

Коль Божество свое в младенце Бог явил,

То мне и самый Бог, и сам младенец мил.

В младенце явлен Бог: ты скажешь мне: «Дитя»

И Богом наречешь обоих нас, шутя.

Мне Бог — Отец и Сын, но Сын Ему и я:

Мы оба — как же так? — Друг другу сыновья.

Троичность Божества скрывается во всем,

Так сера, соль и ртуть во всех вещах — втроем.

Как серебрят металл — подробней замечай,

Чтоб знать, Каким путем и ты обрящешь рай.

Лишь в человечестве и существует Бог,

А без него бы Он пропал, иссяк, засох.

Восстань! Грядет Жених[46], не поспешишь теперь,

Другие внидут вонь[47] да и захлопнут дверь.

Готова трапеза у Агнца кровь на ранах:

Но избраны на пир, увы, не все из званных[48].

Твой свадебной хитон соделан Духом Божьим:

Наденешь ты его, и станешь вмиг пригожим.[49]

Столь необъятен Бог и в мыслех, и в делех,

Что не познал и Сам Своих деяний всех.

Безгласных тварей нет, всяк вторит Божеству,

И славя, и хваля, во сне и наяву.

О человек, внемли, как птицы гомонят,

Все разное поют, а попадают в лад.

Соловушка и тот любой кукушке рад:

А я как петь начну, все, скажешь, невпопад.

Когда мы завопим, сойдясь в нестройном хоре,

Какую песню ты услышишь в этом оре?

Чем больше голосов соединится в песне,

Тем чище станет звук и песнь сама чудесней.

Любезно Богу все: и кваканье лягух,

И жаворонка трель Ему ласкает слух.

Все твари — это глас, произволенье Слова:

Оно поет, звенит то нежно, то сурово.

Ты Бога разобрал и любишь по частям?

Что ж, Бог тебе не Бог, ты это знаешь сам.

Что жаждет Бог хотеть в сем мире или том,

Он зрит уже во мне, подобии Своем.

Святой угодник благ: кто святости достиг,

Тот с Богом и людьми поладил в тот же миг.

Случайность прочь гони, ее игра — обман:

Естественным пребудь, без блесток, без румян.

Всяк, возлюбив тебя, вокруг тебя хлопочет:

Всяк устремлен к тебе, кто Бога узреть хочет.

Бог — это мой конец, Его начало — я,

Бог — сущность моего, я — Божья бытия.

Я не согласен с тем, что Богу несть конца:

Не я ли смысл Его и штрих Его лица?

Мы с Богом двойники, во мне Себя он зрит,

Подобье, образ Свой, — чем стать мне предстоит.

Ты норовишь все сам найти — и то, и это:

Не лучше ли на все ждать Божьего ответа?

Где камень ты нашел? Не во главе угла.

Тот — злато мудрецов, а твой — песок, зола.

Коль в Боге ты живешь и в Боге смерть приемлешь,

Ты без усилия Его заветам внемлешь.

Что толку от того, что звезды хвалят Бога?

Меня ведет к Нему не через них дорога.[50]

Что ангелы поют, понятно и без слов:

Святее всех святых Господь наш, Саваоф[51].

Мне мало тайны той, что знают Херувимы,

Есть тайны выше тех, что в небесех хранимы.

Непознаваем Бог, един и неделим.

Ты познаешь себя и в Нем, и вместе с Ним.^*

Марию всякий чтит. Но коли я сумею,

Превыше вознесусь и воспарю над нею.^*

Свет, что горит в тебе, — источник красоты,

Погаснет он — и все, уродом станешь ты.

Цветочки на полях как хороши — взгляни,

И Богу по душе, и ангелам сродни.^a

Не спрашивай у роз, в чем тайна их цветенья,

Они цветут — и все, без смысла, без значенья.

Нарцисс цветенью рад и лилия не вянет.

Кто думает о них? А ты собой лишь занят.

Что праведник растет, как пальма — не дивись,

Лишь место бы нашлось, куда тянуться ввысь.

Стяжавшим благодать награда какова?

Лилея[53] — только в ней сиянье Божества.

Коль ни любовь тебя, ни страсти не влекут,

Ты в Господе обрел, а Он в тебе приют.

Мы молимся: «Господь, твоей мы волей живы»:

А Он не волящий:^* Он вечно молчаливый.[54]

Коль изначальный рай совсем не ведом ти,

Не обретешь его и в пакибытии[55].

Лишь Деве Пресвятой и Сыну своему

Доверил Бог Себя, а больше — никому.

Безбожна нагота, и все же мой хитон[56]

Не нужен мне в раю: там незаметен он.

Куда же ты спешишь? Ведь рай в тебе самом,

А ты, христианин, в чужой стучишься дом.

В тебе, ни в ком другом, звучит Господне Слово,

Вмолчись в Него и ты Его услышишь снова.

Не глупо ли из луж любую воду пить,

А в собственном дому источник перекрыть?

Ведь Божии Сыны единым Духом живы,

А сами по себе они чуть-чуть ленивы.

На Божиих стезях не тормози свой бег,

Оборотишься вспять — и пропадешь навек.

Похвален Божий страх, любовь — благословенна:

Но всех блаженней тот, кто в Боге жив нетленно.

Любовь — живой магнит и к Богу мя влечет:

И даже в смерть мою Его с собой несет.

Во мне родился Бог, но узрит кто Его?

Кто в Боге зрит себя, в себе же — Божество.

Бог — Истина, а бес — едина ложь да лесть:

«Аз есмь»,^* — глаголет БОГ, а беса вовсе несть.

Свет Господу — хитон, исчезнет он из глаз,

Не рцы[59], что, мол, в тебе и самый Бог погас.

Сверхблаго есть Ничто, иссякни Божий Свет:

«Ничто» утешит тя среди мирских сует.

Бог — Истина и Свет, а ты лишь блеск стекла,

Коль пламенем Его ты не сожжен дотла.

Молчальником пребудь, — исполнишься молчанья,

И Бог тебе воздаст сверх всякого желанья.

О чем горюешь ты? В лучах грядет жена,

Луну стопой поправ. Твоя душа она.

Из Боговых детей, что вкруг Него сидят,

Я более всего невесте был бы рад.

Душа моя, усни: тогда на Божьих ранах

Обрящешь ты покой, как в рощах первозданных.

Что значит девственность? Что значит Бог — спроси:

Познаше чистоту, обрел двоих еси[61].

У девства с Божеством едино естество,

Лишь девственность познав, познаешь Божество.

Кто волит и познал и любит лишь Одно,

На пире с Женихом пьет брачное вино.

Кто нищий человек? Кто ум имеет свой,

Кто несть ни тварь, ни Бог, ни мертвый, ни живой.

Покуда не постиг ты Божье Божество,

Не сядеши вовек ты с Ним на Трон Его.

Бери, вкушай и пей, все до мельчайших крох,

Хозяином сидит за трапезой сам Бог.

Как? Для тебя мудрец един лишь Соломон?

Ты тоже можешь стать премудрым, как и Он.

Похвально дело знать, похвальней дел — молиться:

Но выше всех похвал в молчанье с Богом слиться.

Бог — Книга Жизни, аз в Него записан кровью,

Как Агнца своего Он дарит мя любовью.

И ангелов, и мир объяла суета:

Лишь я как человек несу в себе Христа.

Кто над собой себя не сможет вознести,

Тот не достоин днесь родиться во плоти.

Превыше Херувим[63] вознесся мой Спаситель:

И аз, егда хощу, ступлю в Его обитель.

Кто сердце бытия жильем себе избрал,

Единожды взглянув, все сущее объял.

Ни Бог, ни Божья тварь твоих забот не множит,

Лишь суета сует тебя, глупец, тревожит.

Свобода — горний дар, и тот, кто ей не служит,

Не любит и того, кто отроду с ней дружит.

Свободный Бога чтит: кто в Бога погружен,

Отвергнув тварь и вещь, — свободой одарен.

Быть равноценным — дар: кто смог его стяжать,

Обрел и Царствие, и Божью благодать.

Смерть — золото греха, Бог — праведных венец:

Кто не добыл сего, ту вземлет под конец.[64]

Существенным пребудь: когда иссякнет свет,

Случайность отомрет, а сущность мира — нет.

Чтоб в Боге радость зреть и стать Его частицей,

Стань утренней звездой, затмись в Его деннице.

Твой голосок совсем не ангельское пенье,

В молчанье Богу пой — вот лучшее решенье.

Кто дольше вечности хотя бы день прожил,

Тот Бога самого на вечность пережил.

Кто все еще чужой у Бога на пиру,

Тот пользы для себя не сыщет и в миру.

Кто твердость, блеск и свет у бриллианта взял,

Тот в Божиих очах таким же ценным стал.

Аз в Божией любви и страсе[65] пребываю,

И эту заповедь от века соблюдаю.

Коль Божье Слово взять и записать в закон,

В Нем Агнцем буду я навек запечатлен.

Ты Бога своего звать Господом изволишь:

Аз многогрешный чту в нем Жениха всего лишь.

Кто в Бога над собой в себе вселиться смог,

Тому воистину молитва будет впрок.[66]

Наш Бог велик и мал! Он так ничтожно мал,

Что может стать велик, егда б ни пожелал.

Кто Бога возлюбил, тот Богу полюбился:

Вознесся он, как Бог, а Бог к нему спустился.

Тому, кто выше гор сидит во облацех,

Ни молния, ни гром не создадут помех.

На что подмога ми? Чтоб зреть свое сиянье,

Для зренья моего не надо строить зданье.

Где человека суть, ты у меня спроси:

Превыше ангелов, а проще — в небеси.

Бог любит лишь Себя и больше никого,

А в ком-нибудь ином — лишь Сына Своего.

Чтоб Света Божьего узрети естество,

Я сам, как Божий Сын, преображусь в Него.

Коль Бога любишь ты, чтоб Он тебя хвалил,

То истинной любви еще ты не вкусил.

Бог, сокровенный Бог, являет свой секрет

В созданиях своих, они — Его портрет.

Бог млеком девственным питается, творя,

Ведь девство — суть Его, оно — Его заря.

Безмерно умалясь, в дитя облекся Бог:

Блажен, коль в Нем себя я чадом обретох!

Что тщишься Бога звать ты именем земным?

Он в вечности веков и то невыразим.

Дабы для Бога стать Ерусалимом Новым[67],

Из Духа возродись, стань Рождеством Христовым.

Когда б твоя душа вдруг колыбелью стала,

То Сына Божьего она б в себе качала.

Свой образ уничтожь, коль волишь Божьим стать:

Дабы в себе и мир, и Царствие стяжать.

Бог — сущ в себе Самом, любовью Он живет,

Не то, что я и ты и тварь иных пород.

Кто в нищенстве своем богатств не может счесть,

Тот нищенством богат и нищ богатством есть.[68]

Кто выше стал себя и тварность перерос,

Тот в естестве своем есть Божий Сын, Христос.

Что лучше — в Боге жить иль в Боге умереть?

Едино то и се, лишь стоит захотеть.

Кто, не познав, познал, и любит, не любя,

Тот может Богом звать и самого себя.

Ты, волю усыпив, как воли ждешь любви:

Ты волей не своей, а Боговой живи.

Кто потерял себя и от себя свободен,

Утешен в Боге тот и Богови угоден.

Избави, Господи, меня от стужи лютой!

Согрей, как человек, как Божество укутай!

Как волишь: верь иль нет, пусть я и нем, и глух,

Но слышу, как молчит во мне Превечный Дух.

Коль ты, едва вздохнув, застонешь Ах да Ох^*,

Началом и концом окажется твой вздох.

Не хочет вечность знать ни лет, ни дней, ни суток:

Так как же в ней найти хоть малый промежуток?

Спаситель мой есть Бог, я — часть Его Творенья:

Оно во мне нашло, я — в Боге помещенье.

Поскольку мир иной — не общий никому,

Бесстрастным должно стать и девственным ему.

Ты сущность бытия определить потщился?

Молись, чтоб говорить ты прежде разучился.

Мир — море для меня, а кормчий — Дух Святой,

Плоть — мой корабль, на нем душа спешит домой.

Свет совершен и несть ни чувств, ни красок в нем:

Безобразен и чист, как Бог в Себе Самом.

Тот сущий человек, кто в вечность вознесен

И также, как она, не ведает времен.

Кто над самим собой, как херувим, витает,

Тот Богови хвалу и славу распевает.[70]

Ах, грешник, обернись, чтоб Бога видеть четче:

Аз вем, узрев Его, и ты воскликнешь: «Отче!».

Довольно ль мне того, чтоб просто в Боге быть?

Мне сока надобно из недр Его испить.

Кровь Господа пия, не плодоносишь ты?

Как та смоковница[71], лишишься красоты.

О благородный дух, пари, срывая цепи:

И Бога обретешь в Его великолепье.

В Язычник говорлив: кто в Духе молит Бога,

Пусть скажет A и B^* — две буквы и два слога.

Когда моя душа и Бог вольются в Дух,

Не об одной любви, а речь уже о двух.

Ступени в город Твой — жемчужин светлых ряд:

Каким же заревом мой дух — Твой храм — объят!

Воздвигни, Господи, Свой мирный Град, Сион,

В нем Сын почиет Твой, премудрый Соломон.

Коль Божий страх тебя от горестей избавит,

Масличною горой он дух в тебе восставит.

Низ сердца узок есть, а верх его широк,

Чтоб в Бога я вошел, а мир в меня не смог.

Аз — Божия гора, по ней всхожу я к Богу,

Но узрю лик Его, пройдя лишь всю дорогу.

На гору вознесись, в огонь Христовых молний.

Тройной Фаворский Свет[75] своим лицем дополни.

Не мир всему виной, ведь мир — в тебе самом,

Тебя же он в тебе — и держит под замком.

От дивных Божьих дел тебе какой же прок,

Коль в Боге свой венец ты заслужить не смог?

Плоть — скорлупа моя, я в ней — птенец живой,

Его высиживал от века Дух Святой.

Птенец пищит, клюет, чтоб выйти из меня,

Сияя красотой превечного огня.

Ты сможешь в Божестве узрети Солнца ясь,

На раннюю зарю, мой друг, оборотясь.

Сын Божий молнией мгновенно осветит

Того, кто всей душой Ему принадлежит.

Терпенье — выше благ и Бога укрощает

И всем, чем Он богат, и мя обогащает.

Бесстрастный Бога зрит: а Божие всевластье

Вмещает мало кто — лишь тот, чья суть — бесстрастье.

Коль Бог, как Дух Святой, меня облобызал,

Он Сына Своего, Христа, во мне признал.

Бог — Свет среди светил, а Солнце — мой Спаситель,

Мария — свет Луны, аз — ихняя обитель.

Тот, кто смирился весь, себя преодолев,

Есть не един, а два — и агнец он, и лев.

Дух голубем парит, ты спросишь — почему?

Чтоб кротцым голубком ты сделался Ему.

Коль ты, как голубок, — и кротцый, и не злой,

Ты в сердце у Христа обрел себе покой.

Ищи, мой голубок, покой в душе Христовой,

Надежнее нигде ты не отыщешь крова.

О чудо! Бог есть мой, я — Божий голубок:

Мы оба, Он и я — один единый Бог.

Коль в сердце у тебя Бог голубем почил,

То сердце Божие и голубь ти открыл.

Бог у меня внутри, Дух — надо мной витает

И Бога Сущего во мне одушевляет.

Зачем мне Гавриил[78], что шлет Марии весть,

Коль мне такую же он не окажет честь!

Коснется Божий Дух своею сутью тя,

И ты в себе родишь бессмертное дитя.

Кабы Мариею душа твоя была,

То Бога в тот же миг она бы зачала.

Коль в сущности моей родится Божий Сын,^а

То я — и чадо есмь, и я же — исполин.

Дверь сердца распахни, Бог внидет в этот ларь:

Ты — Царствие Его, Он — твой Небесный Царь.

Коль вновь родился ты, а изнутри не нов,

То в рождестве твоем не явлен лик Христов.

Невестой Бога будь в усердии своем:

Возлюбленным твоим Он станет, Женихом.

Конечен этот мир и несть конца ему,

Бог разрушает в нем не все, а только тьму.

Се вспыхнет плоть моя пред Богом, как гранат,

Коль мерзости ея в сем пламени сгорят.

Марию славишь ты превыше прочих лиц?

И для меня она Царица из цариц.

Коль Бог тебя родил и сам тобой рожден,

Ты у Него внутри и вне преображен.

Ты жаждою томим? Сосуд — перед тобой,

В разумии своем испей воды живой.

Ты ноешь, что тебе несносна всяка тварь:

А мне явился в ней сам Бог, Небесный Царь.

Блажен бегущий прочь от своры кобелей:

Он сукой Божией стал волею своей.

Я сборищ не терплю: и лишь Пречистой рад,

Коль рядом с Ней Дитя и голубок сидят.

Ти одиночество потребно есть: ну что ж:

Пустыню ты всегда в себе самом найдешь.

Коль жизни Божьей аз в себе не обретох,

Пусть вразумит меня в сем праведный Енох.^*

Кто Богу предался, тот равнотих Ему

И бродит в мире сем, как у себя в дому.

Коль ты обожествлен, ты Бога яшь и пьешь,

И оттого тебе любой кусок хорош.

Коль плоть, душа и дух[81] в тебе не Божьи суть:

О части во Христе навеки позабудь.

Я в Сыне — виноград[82], Отец — садовник мой,

А зрелые плоды — Единый Дух Святой.

Христианин, терпи страданья, крест и боль,

Чтоб в Иисусову и ты вошел юдоль.

Коль праведника лик преображен, как Свет,

Бог Солнцем осиян за праведником вслед.

Бог — Царство в небесех: чтоб в небеса шагнуть,

В тебе самом должна светиться Божья суть.

Почто христианин свободен, тих и леп?

У агнца разузнай, почто он не свиреп.

Спроси, моей душе какой удел приятен?

Отвечу за нее: быть безо всяких пятен.

Восстань, христианин! Небес открыта дверца,

Но внидешь ты в нее, не замыкая сердца.

Повадкой красен зверь, аз, человек, — умом,

Очами херувим, а Бог — всем существом.

Христианин, дела свои позолоти:^*

Не то Господь ни им не будет рад, ни ти.

Ты в Боге узрел свет, усладу и покой?

А что как все прейдет — что станется с тобой?

Что свойство Бога есть? Чтоб в тварь живую влиться,

Не знать, и не хотеть, и не иметь,^* а длиться.[83]

Поверь, коль Бог меня на небо не возьмет,

Останусь на земле, а может быть, и под.

Кто не рожден нигде и с каждым не в ладу,

Пристанища себе не сыщет и в аду.

Зачем мне власть и свет и знанья мудреца?

Я одного хочу: быть в сердце у Отца.

Ты — вне, а Бог — внутри, ты мертв, но жив, как Он:

Чтоб Он пребыл, не будь — исполниши Закон.

Писание молчит. Утешитель мне — Дух

Превечным Словом Он мой наполняет слух.

Хоть на земли душа почти и не видна,

Богиней в небесех зато наречена.

В чин ангельский войти ты сможешь без помех:

Недосягаемо живи, вдали от всех.

Возвышен будешь ты в ничтожестве своем:

Ничтожно умалясь и ставши Божеством

Кто страсти усмирил — в ладу с самим собой:

И разницы меж ним и Богом никакой.

Вопрос о Боге лишь безбожнику под стать

И се — не надобно на оный отвещать.

Все то, что в Боге — Бог: и меньший из жучков

Для Бога — не один, а целый сонм богов.

Что есть бесстрастие? Скажу без лищних слов:

Когда твоей душой владеет Дух Христов.

В чем Божья суть? Спроси из мрака своего,

Услышишь ты в ответ: в над-сущности Его.

Бог светом осиян и темнотой одет,

Чтоб осветить ее, ничтожен тварный свет.

Во мне сомненья несть: кого сам Бог родил,

Бессмертие уже при жизни получил.

Тот, кто взаправду нищ, тот ничего не ждет:

Отдайся Бог ему, он Бога не возьмет.

Чего желаешь ты? В тебе, христианин,

И небо, и земля, и весь небесный чин.

Смотри точнее вниз: увидишь свет земной,

Сего не разглядев, как различишь иной?

Что есть для христиан их тайный золотник?

Быть Господу Христу подобным каждый миг.

Божественней всего (в ком хватит разуменья)

Жить ныне и вовек без всякого движенья.

Что вечность есть? Она не это и не то,

Ни днесь, ни здесь, нигде и просто невесть что.

Не надо мне светил — ни тысячи, ни ста,

Аз быти звездочкой хочу в очах Христа.

Едва помыслил ты, скорее поспешай,

Чрез Бога вознесись, чтоб первым внити в рай.

Бесцветен Солнца блеск и ложна яркость дня:

Бог, молниевый свет, — вот Солнце для меня!

Бог на кого похож? К зерцалу стань — и ты

Тотчас же разглядишь в себе Его черты.

Душа моя — огонь, зажженный Божьим светом:

Ах, не сгорела бы она в сиянье этом!

Мой дух как бытие: подобен сути он,

Из коей он возник — начальницы времен.

Дух жив самим собой: хотя бы свет потух

(В проклятье обратясь), не умрет все же Дух.

Дух сущности моей и сущность духа в том,

Что я построил в них себе уютный дом.

Едва лишь пламень свой душа преобразит,

Как молнию одну с другой соединит.

Разъяв, огонь сольет: в первоисток попав,

Твой дух с Божественным в един сольется сплав.

Виновность снимет Бог: невинность же — как щит:

В какой ни брось костер — ни в коем не сгорит.

Хоть капельку одну вкуси Христовой крови,

И растечешься с Ним блаженно в Боге-Слове.

Коль Агнчьей кровью ты, о человек, омылся,

Ты прежде всяких век безгрешным народился.

Лишь Иисус Христос излечит боль мою:

Аз, кровь Его пия, с ней вместе Бога пью.

Младенец, что почил, едва родясь на свет,

Древней, чем Мафусал[85], проживший тыщу лет.

Кто в миге вечность зрит, а в вечности — лишь миг,

Тот удостоен зреть Возлюбленного лик.

Невинность — золото, от примесей чиста,

Чтоб ею стать, входи сквозь узкие врата.

Коль ты орел, взметнись в рывке неудержимом,

Сквозь тысячу небес прорвешься к Серафимам.

Я Фениксом хочу для Господа сгореть,

Дабы меня никто не разлучил с Ним впредь.

О бедный птенчик мой! Раз ты еще не птица,

Повремени — сперва ты должен опериться.

Дерзай, мой голубок: трудись, чтоб много знать:

Возненавидишь лень — стяжаешь благодать.

Коль Духом снизойдет и на тебя Спаситель,

Возьмет тебя к Себе, в пустынную обитель.[86]

Упрямцу не спастись, но кто во благо стал,

Как палица, прямым, — тот верный путь избрал.

Кто с Богом во Христе неразличимо слился,

Тот смерть и Страшный Суд пройдя, не опалился.

Весь мир лишь ты да я: не будет нас с тобой,

И Бог тогда не Бог — и Солнце станет тьмой.

Ах! Был бы я в Тебе, а Ты во мне — одно,

Что небо небо есть — мне было б все равно.

Аз есмь ни Аз, ни Ты, но Ты — во мне,

Аз — в ти,

А потому для мя Единый Бог в чести.

Кто грешен — тот слепой: чем суетливей он

В отдельности своей, тем больше ослеплен.

Ни до, но после несть: а что нас ждет в грядущем,

То Бог нам предписал законом присносущим.[88]

Стань в самый центр вещей, увидишь жизнь свою,

Что будет здесь и там, и нынче, и в раю.

Кто днесь ни на кого, а лишь на Бога зрит,

Тот, словно херувим, Престолу предстоит.

Прочь, ложный пьедестал: Единородный Сын —

Се Искупитель мой, Престол и Господин.

Будь благонравно тих: кто без ума живет,

Того Небесный Царь низвергнет и сожжет.

Поскольку я и сам, мой друг, провижу тьму,

Твой прозорливый дар мне вовсе ни к чему.

Ничто не началось, конца не будет тоже,

Ни середины несть, ни круга, — ничесоже.

Когда сойдется Бог со мной в одном лице,

Начало разглядит себя в своем конце.

Вкушает Бог себя, но Он собой не сыт,

Поскольку лишь в себе Он завершенность зрит.

Кто плода не вкусил, что Богом запрещен,

Из рая ни за что не будет изгнан вон.

Создай себя, ведь ты не призрак и не тень?

Ты должен сущностно меняться каждый день.

Волением своим аз много ль обретох?

Потщись-ка побеждать безволием, как Бог.

Заметь восход звезды: когда забрезжит свет,

Ты сможешь разглядеть — что дивно, а что нет.

Кто царь своих страстей, и радостей, и зол,

Тот в Божьем Царствии наследует Престол.

Почто мне быть царем? Но коли стану им,

Тотчас же, Господи, паду к стопам Твоим.

Назад, о Господи, златой венец возьми:

Я собственности чужд, он Твой, зачем он ми?

Для Бога все игра, и тварный мир создав,

Он сотворил его лишь для своих забав.

Святому говоря: ты, ты меня постиг,

Бог как бы от Себя отрекся в тот же миг.^*

Кто душу потерял в ее служенье многом,

В блаженстве может жить, себя равняя с Богом.

Какая между мной и между Богом связь?

Я просто есмь Его другая ипостась.

Кто вечно одинок, отшельник, нелюдим,

Тот, если и не Бог, то вскоре станет им.

Кто в Божьей глубине смиренно пребывает,

Тот ярче всех светил на небесех сияет.

Кто сладил со змеей в себе и с крокодилом,

Тот Иисусом стал, Христом-Иммануилом[89].

Отведай маслица и Божьего медка,

И где добро, где зло — узришь наверняка.[90]

Не отрок зрелый муж:: но ты не будь досужим,

Дабы из отрока родиться зрелым мужем.

Живя, не сам живешь: создание мертво.

Жизнь, что тебя живит, зовется — Божество.

Хоть ты и не в раю, не торопись тонуть,

Без Бога, с Богом ли, всегда свободным будь.

Свобода — как сосуд: храня в себе нектар,

И знать не знает он, какой скрывает дар.

Воистину, мой друг, ты только захоти,

И праведность Творца сумеешь обрести.

С чем святость мне сравнить? С сосудом золотым,

Что безупречно чист. Иди, любуйся им.

Узнай — как человек, Господь, младенец, царь,

Овца и лев сошлись в одну едину тварь.

Два слова — «вне» и «внутрь» милей всех прочих мне:

Аз есмь Христа внутри, себя и блуда — вне.

Несть разницы ни в чем: се Ангел, вестник Божий,

Ему что сор убрать, что петь — одно и то же.

К восходу обратись, чтоб Бога увидать,

Тогда заря в тебе взойдет, как благодать.

Кто светел, чист, смирен: взирает, любит, служит,

Воистину блажен и с ангелами дружит.

Будь нищ, убог и тих, чист, кроток, сир, смирен,

Ради Христа гоним: и будеши блажен.

Нет, мудрость не судья,^a она сама скорей

Судима сим да тем по тварности своей.

Корми, пои, жалей, делись одеждой, ложем,

В печалях утешай, и станешь Агнцем Божьим.[92]

Три вещи соблюди в духовном восхожденье,

Чтоб Богу угодить: молитву, пост и бденье.

Две вещи зрит Господь — козла и агнца, мя:

Огонь любви — се грань меж этими двумя.

Цвети, плодоноси, свои таланты множи:

Кто был усердным днесь — тот и избранник Божий.

Невинность — Божий дар, и все подвластно ей:

Сравни один тюльпан и тысячу лилей[93].

Коль ты, мой друг, решил обзавестись женой,

То Магдалиною и никакой иной.

В Крещении весь смысл: огонь и Дух прияв,

Не захлебнешься днесь, в любую топь попав.

Не стал ли чище ты, о грешник, окрестясь?

И лилия в грязи — не лилия, а грязь.

Водой умылся ты? И что же? Все без толку,

Коль собственную грязь вкушаешь втихомолку.

Един глагол речет Бог ти и ми, всем людям —

Любовь: лишь возлюбив, Ему по нраву будем.

Ты ловишь образы, чтоб собственный забыть?

А как без оного ты мыслиши прожить?

Чтоб с деревом живым не помышлять о тризне,

Ты в Боге должен сам восстать как Древо Жизни.

Дивишься ты, что я вещей не замечаю?

Я к Солнцу, что во мне, все взоры обращаю.

Два цвета я ценю, ища их во Христе:

Зеленый — в истине[94], а белый — в чистоте.

О добродетели что вем? Она — в любви,

И ты, подобно ей, с любовию живи.

Любовь царица есть, а добродетель — дева,

Служанки суть дела — кто справа, а кто слева.

Кому все вещи впрок и кто их вкусу верен,

И Богу^* в том числе, тот, право, соразмерен.

Ни Ангел я, ни трон, ни херувимский чин:

Я Миротвором^* быть хочу, как Божий Сын.

Расти, взрослей, дитя: чтоб в Боге пребывать,

Потребно не юнцом, а зрелым мужем стать.

Мир — добродетели исход, основа, дар,

Блаженство, связь ее, — не то прейдет, как пар.

И с Богом, и с людьми в себе единым стать —

Се высшее из благ, блаженство, благодать.

Кто в Боге цель свою, свою субботу[98] видит,

Тот в мир и в тишину преображенным внидет.

Терпеньем, ловкостью, смиреньем и умом

Ты обретешь себя, и мир, и Бога в нем.

Кто в сердцевину вник, позор и стыд презря,

Тот есть Ерусалим, Престол и град Царя.

Мне в кротости ни Бог, ни дьявол не подмога,

Аз в Агнце Агнец есмь и Бог внутри у Бога.

Отринут, осмеян, страдалец в житии,

Убог, ничтожен, нищ — се милости мои.

От Бога я рожден: как этого не знать?

Не спрашивай меня, кто мне отец и мать.

Бес слышит только треск, умен лишь в шуме, гаме:

Так одурачь его молитвой и постами.

Воспламенись, дитя, Божественным огнем:

Чтоб почернел Ваал[99], испепелившись в нем.

Ничто, забвенье, тишь — все есть ничто, не боле:

А значит, с ними аз слился в единой воле.

Окутай Богом ся, сокройся в Божестве:

И тя не узрит бес, я в том клянусь Яхве[100].

Коль на твоей двери олива[101] с позолотой,

То сам ты — Божий храм, а дверь — его ворота.

Когда светильник мой лучами золотится,

То это из Тебя, Христе, елей струится.

Так Бога никогда никто не прославлял,

Как тот, кого себе Он в сыновья избрал.

Отвержен и презрен, отринут и гоним,

Ты — странник страждущий и Божий пилигрим.

Ходить, дышать и петь, любить неудержимо —

И означает жить по нравам Серафима.

Бог пятеричен: раб, сын, друг, сестра, жених:

Того уж и не счесть, кто идет дале сих.^*

Преобразись, мой друг, в сиянье чистоты,

Как Иисус Христос, — и Бога узришь ты.

Смерть Господа Христа тебе не будет впрок,

Коль за Него и в Нем ты умереть не смог.

Коль вечность для тебя длинна, а время — нет,

Ты не в блаженстве сый, а в суете сует.

Не краше ли вертеп, чем Соломонов трон[104]?

В нем Иисус Христос, Спаситель наш, рожден.

У Вифлеемских стен останься, пилигрим,

Не лучше ли вертеп, чем град Ерусалим?

В нем Иисус Христос, Превечное Дитя,

С Невестой-Матерью и Девой примут тя.

Скажи, о Госпожа, ты ль избрана была

Смиреньем — перед тем, как Бога родила?

Иной и несть стези, чтоб стать еще сегодня

Невестой, Девою и Матерью Господней.

Бог, человеком став, на сене почивал:

Ах, кабы сеном я или соломой стал!

Писаньем увлечен, наукой хощешь сей

Познать, что есть Христос? Избавься поскорей

От этой страсти, сам спеши в вертеп к дитяти:

Устами прикоснись к Господней благодати.

Заметь в смиренье толк! Взгляни на простоту!

Ведь пастухи пришли всех раньше ко Христу.

Не узришь Бога ты ни в том, ни в мире бренном,

Коль не захочешь сам стать пастухом смиренным.

У сена, что ест скот, нет сладостнее вкуса,

Чем ежели оно слезинкой Иисуса

Омыто, как росой. Лишь в этой пище прок:

Ах, кабы я ее вкушать вседневно мог!

Заметь, в тиши ночной рождается Христос,

Дитя, что на себе Адамов грех[105] понес;

Коль и твоя душа, как ночь Творца, тиха,

Бог воплотится в ней — и снова несть греха.

Скажите, милые, вы что так робко пели,

Когда вошли в вертеп, младенца в колыбели

Божественного зря? И я, мой Иисус,

Пастушьим гимном к ти, как славой, вознесусь.

На Деву погляди, кормящую дитя,

Она поит нас всех — себя, меня и тя.

Людское млеко пьет, а дарит Бог вино[106]:

Что Он облекся в плоть — ничуть немудрено.

Глагол, что держит мир и даже Бога-Старца, —

В ладонях Девы днесь стал легким — легче ларца.

Дитя, не я ли есмь твоих причина слез?

Ты, на меня взглянув, ответил на вопрос.

Позволь, к Тебе припав, мое Дитя, мой Боже,

Поцеловать родник, что мне всего дороже.

Едва лишь до меня дотронешься слегка,

Как прекратится вмиг моя, твоя тоска.

Песнь, ангельская песнь! И тысячеязыко

Не восхвалити мне младенческого лика.

И пусть я голоса лишусь и языка,

Но лучший гимн Ему спою наверняка.

Бог — и мое дитя, и Девою рожден,

Чтоб я обожился, возвысился, как Он.

Роднею Богу стань, как Дух, вода и кровь[107],

Чрез Бога Бога ты из Бога изготовь!

Обнимет Господа не просто друг един,

Но тот, кто в сей же час Ему и мать, и сын.

Взгляните на дитя, Его слеза — как мед!

Как будто из глубин сама душа поет.

Пусть мой сольется вздох с твоим в едину славу

И Богу боле всех окажется по нраву.

Как отрок Иисус, таким же стать попробуй,

Коль возжелал в себе избыть мирскую злобу.

Кого сам Иисус из ада изведет,

Во Иисуса же преобразится тот.

Моею плотью став, Бог принял много бед,

Чтоб Богом стал и я, к Нему на Трон взошед.

Превечный Божий Сын лишь днесь младенцем стал,

Как если бы Отца Он прежде и не знал:

Почто случилось так? Тому причиной мать,

Чтоб все Его могли дитятей величать.

О чудо! Прежде век[108] Сын народился Божий,

А рождшая Его на целый век моложе.

Мариино призрев смиренное житье,

Так восхитился Бог, что Сыном стал Ее:

Коль, умалившись весь, ты Девы принял стать,

То Бог — твое дитя, а Богови ты — мать.

Величить как тебя, Дитя, любовью малой,

Когда ты мир объял любовью небывалой?

Но хоть ты и Дитя, но всяк — и стар, и млад,

Муж, отрок, Бог и царь — тебе молиться рад.

Коль пребывает Бог и малым, и большим,

Сколь сладостно мне быть младенцем рядом с Ним.

Бог, человеком став, явил мне во плоти,

Что у Него лишь я, из прочих душ, в чести.

Мне имя Иисус, как мед на языке,

Как свадебная песнь, луч Солнца в ручейке.[109]

Когда во чреве Бог у Девы почивал,

Вмещала точка круг в себя или овал.

Великое, речешь, не может в малом быть,

Не можешь небеса в земную каплю влить.

На Сына Девы зря, ты узришь в колыбели

И малый мир земной, и мир небесный велий[110].

Се — Девы первоцвет, бесценное дитя,

Услада ангелов, всеслава жития,

Коль хочешь чрез Него спастись, обожествиться,

Ты у Его яслей старайся поселиться.

О горе! Бог в хлеву![111] его приют — сарай!

Весь хлам из сердца вынь, и Богу место дай.

На землю небеса сошли, чтоб слиться с нами:

Когда ж земля, восстав, сольется с небесами?

Приимешь Бога ты, когда откроешь дверцу

Для Девы, чтоб прижать Ее с любовью к сердцу.

Что дерево сие от древа Жизни пьет,

Узнать легко, с него — свисает жизни плод.

Ни сладкий виноград и ни полей нектар,

Ни хлеб Израиля, небес священный дар,

Ни серафимский лик, в экстазе предстоящий,

Сладчайших ран Твоих, о Господи, не слаще.

Непостижимо! Бог лишь из одной любви

Чрез Деву Женихом моим себя яви.

Но что могу сравнить я с тем Его уделом,

Который Он приял, за ны распнувшись телом.[112]

Бог, возлюбив меня, так за меня страшится,

Что умереть готов, но не меня лишиться.

Из-за меня Господь смертельно ранен был

И кровью и водой своей меня омыл:

Вкусив от них сполна, я раны лучшим самым

Нектаром исцелю и истинным бальзамом.

Той кровью, что из ран Господних истекла,

Мы, как живой росой, очищены до тла:

Чтоб, влагой окроплен, ты цвел, не увядая, —

Не убегай, стой здесь, на Крест Его взирая.

Из-за грехов твоих, гляди-ка, сам Христос

Безжалостную смерть, Распятье перенес.

Но ты свою тоску по Магдалине мерь —

И будешь у Креста стоять уже теперь.

Ах, милое дитя, тебе пора бы знать,

Что на груди Христа весь век не пролежать.

Ему любезен тот, кто делит Крест и боль,

И смерть и ужас с Ним как общую юдоль.

Восстань, христианин, от смерти, — пеликан

И кровью, и водой кропит тебя из ран.[113]

Коль примешь ты сей дар, свои уста раскрыв,

То исцелишься вмиг и вечно будешь жив.

Еврею агнчья кровь[114] была пасхальной пищей,

Но, убивая, он не становился чище:

Мой Агнец, за меня заклан который был,

И кровию меня из ран своих кропил, —

Мой Бог, Господь, Жених, брат, друг, что мне послушен:

Так кем я быть могу убит или задушен?

Здесь Тот, кто есть и бысть[115] — еще до воплощенья:

Кто победил врага, приняв за ны мученья.

Чтоб равным стать Ему и победить свой грех,

Терпи, страдай, смирись и в страсти и в скорбех.

Он незнаком тебе? Се смысл Его тройной:

Он человек, Он Бог, Спаситель мой и твой.

Здесь дева Божия, Мехтхильд, погребена —

Для сердца Господа — покой и тишина.

Блаженная Мехтхильд лежит под сей плитой,

Все любят ю — Отец и Сын и Дух Святой.

Под этою плитой почиет Серафим,

О чудо, камень цел под пламенем таким!

Вечор — день первый, днесь — второй, а ютро — третий:

Но коли днешний день вечор хранит в секрете,

О завтрашнем забыв, то аз в един их слих,

И се, еще не быв, уж оным в Боге жих.[118]

Здесь праведник лежит, он жаждою томился

И только то и знал, что к истине стремился,

Всегда ненасытим. Свершилось, ныне он

В сладчайшей вечности Всевышним окормлен.

О Боже, как же я, в ничтожестве своём

Могу вместить Тебя, бездонный водоём!

Назваться Женихом, пожалуй, много чести,

Не большая ли честь прильнуть к своей невесте?

Но мне милее брак, где б аз невестой бых,

А суженым моим — Божественный Жених.

В сей яме погребен, поверь, один скелет,

Гертруды же самой здесь и в помине нет.

Не в сердце ль у Христа лежит ее могила?

Или она Его в своем похоронила?

Сильнее прочих всех Бог Деву полюбил

И, плодом став ее, в ней Сына воплотил:

Чтоб Божьей милостью при жизни насладиться,

Стань девою и ты, сумей преобразиться.

Та нежность, с коей здесь Христос предстал очам,

И с коей Иоанн и Агнец явлен нам,

Сердечно мя влечет и Иоанном стать,

И в той же чистоте, как Агнец, воссиять.

О грешник, погляди на бренные дела,

С бессмертными сравни и излечись от зла.

Кто Бога жаждет, тот и точку жизни сей

До вечности продлит, где ни ночей, ни дней.

Учению Христа, с врагом сражаясь, следуй

И побеждай его лишь рыцарской победой.

Твое оружье — дар смиренья и любви:

Ударов избегай и милость прояви.

Кто не стяжал небес, труждаясь и борясь,

Того уж не спасет Господь, Небесный Князь.

Чтоб небеса стяжать, трудов не нужно много:

Ты их обрящешь днесь, когда возлюбишь Бога.

Кабы любовь была с величием в разладе,

Как бы остался Бог царем в Небесном Граде?

Не возвышай себя, жить надобно смирясь:

Храм без земных опор[121] однажды рухнет в грязь.

Нимало не дивись, что и огнем объят,

Глаголить истину святой Лаврентий рад:

Тот пламень, что ему внутри все сердце сжег,

Его от углия снаружи уберег.

Кто так тебя нарек, дал имя во Крещенье,

И в именах знал толк, и в Божьем Промышленье.

Раз к Богу вознесен ты пламенем своим,

То лучше бы тебя назвали Серафим.

На Магдалину зри, как, восскорбев о Бозе,[125]

Она своей слезой Христу омыла нозе,

Всем сердцем источась: и как ей слез не лить,

Когда ее стезя — сплошной слезою быть.[126]

Плоть Девы, в коей хлеб небес[127] пресуществлен,

Не может умереть и превратиться в тлен.

Не увядает кедр: и праведен ли храм,

В котором места несть Божественным дарам?

В сердечности рекут твои, Бернар, уста,

А потому ты весь — сияние Христа.

Что значит благодать? Сплошное наслажденье?

Блаженство Бога зреть? Любовь и вечный свет?

Иль поцелуй Христа? Иль жизнь, где смерти нет?

Блаженство — с Женихом быть каждое мгновенье.

Будь нищим в мире сем, святой, отринь себя

И тело бренное свое носи, скорбя.

Бог отдается ти по жажде по твоей,

Чем больше жажда, тем дары Его полней.

Чтоб Серафимом стать еще до жизни вечной,

Сплошной любовью стань во глубине сердечной.

Кто Бога хвалит днесь делами и трудом,

Бессмертие познал уже и в мире сем.

Помыслить можно ли мученья, тех страшней,

Что в жизни претерпел святой Варфоломей?

На смерть шли многие во имя славы Божьей,

Но кто из них, как он, пожертвовал и кожей?

Кто кроток и смирен, тот нищий в мире сем,

А кто гордыни полн, тот нищий в мире том.

Ценнее гроба нет со времени Адама,

Чем Лазарев[130], что взят на лоно Авраама:

Я ж почести такой иную предпочту:

На лоне Спаса быть, вернуться ко Христу.

Лик Божий у тебя в душе запечатлен,

Кто сей серебреник лелеет — тот блажен.

Не глупо ль золото превыше Бога чтить,

А в собственной душе талант не различить?

Я Богу — Суламифь, а Он мне — Соломон,

Прияв мою любовь, мне отдается Он.

Душа и Божий Сын — невеста и Жених:

Священник — Дух Святой, Трон Божества для них —

Алтарь, где брак вершат: вина хмельная влага —

Кровь Жениховых ран: все брашна предо мной —

Его безгрешна плоть: светлица и покой

И ложе — лоно суть Отца Его Живаго.

Бог, сотворивший мир и могущий разрушить,

Дабы родиться вновь, меня лишь должен слушать.

Мне мытарь люб, он с Ним делил свое мытарство,

И потому теперь стяжает Божье Царство.

Моряк — о кораблях, охотник — о собаках,

Скупой — о золоте, ну а солдат — о драках:

Я, будучи влюблен, об этом не тужу,

А имя Божие с любовию твержу.

Кто дать моей душе желает титул лестный,

Зови: невеста, жизнь, алмаз, цветок небесный.

Хоть и прекрасен куст из ало-белых роз,

Но тоже в терниях, как мой Жених, Христос.

Созижду сердце аз в белейшей чистоте

И алым сотворю, как кровь Твоя, Христе.

Христианин, прими страдания как честь

И алой розою в блаженстве будешь цвесть.

То сердце благостно и в том Господь живет,

Чье сердце розою для Божества цветет.

Кто хочет в мире том срывать одни лишь розы,

Не забывай шипов, умей пролить и слезы.

Краса отрадна мне, но лишь тогда красна,

Когда под тернием скрывается она.

Оттай и расцвети, ведь май стучится в дверь:

Замерзнешь в смерть, егда не расцветешь теперь.

Не роза ли душа? А терние — не блазнь?

Весна — не Божий дар, а стужа — Божья казнь?

В цветенье смысл ее, шипы ей — не преграда,

Добро — ее краса, небесный рай — награда:

Коль время ей дано — цвести, пока весна,

То Божьей розою повинна быть она.

Блаженней только Бог души благой моей:

Отринь она его — и несть души гнусней.

Что есть святей всего на этом свете белом?

Безгрешная душа в родстве с невинным телом.

Достойнейшую вещь хотелось мне назвать бы!

Се человек, кому не нужно вовсе свадьбы.

Противен Богу грех да и тебе не впрок,

Сам сатана не знал, как вред его глубок.

Как дьявол ни богат, а крошки несть своей:

Кольми же паче ты, служа ему, бедней!

Лишь те твои грехи покажутся невинны,

Чьи семена взрастут в душе у Магдалины.

Что значит — не грешить? Скажу без проволочки:

Попробуй расспросить молчащие цветочки.

Не отвращая взгляд, на Солнце зрит орел:[136]

А тот, кто сердцем чист, на Огненный Престол.

Ты о клочке земли с усердием хлопочешь:

Смирясь, получишь в дар всю землю, если хочешь.[137]

Кто ликом удался, а в сердце прячет ложь,

Тот, хоть и жив, на гроб повапленный[138] похож.

Ах, грешник! Жалок ты, почто же столь чрезмерно

Ты миром увлечен, его житейской скверной?

Творенья лепота всего лишь узкий путь,

Ведущий нас к Творцу, чья благолепна суть.

Блажен, кто, плоть свою и душу с чувством, с толком,

Как светлой ризою окутал белым шелком.

Невеста Божия покой здесь обрела,

Она Христова честь, величье и хвала.

Чье сердце — золото и словно мед — уста,

Чьи очи — Солнце, тот — любезен для Христа.

Ах, грешник, не спеши, на Магдалину зря,

Что Бог избавил ю, надежду ей даря:

Ты не сравнялся с ней: не верь своей надежде,

А нозе Господа омой слезами прежде.

Не выше ль человек, чем Ангел, коли злом

И ложью он себя не замарал ни в чем?

Почто христианин печален всякий час?

Умрети должен он на дню по многу раз.

Плоть сохраняй в чести, она — благой сосуд,

В ней образ Божества нашел себе приют.

Никто столь благостно не умирал доныне,

Как тот, кому Господь простил, как Магдалине.

Вселились в сердце мне: Бог, дьявол, мир и тварь:

И потому оно святится, как алтарь.

То сердце, что живет лишь суетою дней,

Не может распознать безмерности своей.

Аз есмь Господень храм, Святая же святых —

Ларь сердца моего, егда он пуст и тих.

Коль мною станет зверь, я — ангелом блаженным,

Тот — Богом, значит, мир стал ныне совершенным.

Чтоб Агнец и сам Бог служили храмом ти,

Ты сердце им свое сначала посвяти.

Коль сердце — мой алтарь, то воля — жертва, дар,

Душа — священница, любовь — огонь и жар.

Кто ищет золото не во главе угла,

Не станет мудрецом и не избегнет зла.

Чтоб золото сыскать, спустись в свои глубины,

За камнем мудрецов не идут на чужбины.

Что в камне мудрецов? Не злато, а зола:

Чтоб устоял твой храм — строй во главе угла.

В тинктурном мастерстве искуснейший лишь тот,

Кто сердце в золото для Бога перельет.

Путь ангелов блажен, а наш с тобой — блаженней,

Не может с Богом в брак вступить бесплотный гений.

Такого дива я не видывал от века:

Бог погрузился в грязь, сойдя до человека.

Бог всем богат, Ему не нужно ничесоже:

Что ж сердце ти мое понадобилось, Боже?

Когда ты от греха свое очистишь лоно,

Архангел Михаил[141] низвергнет в ад дракона.

Мир ненавидит спесь, а кротость возлюбил:

Что ж, грешник, тешась той, сию ты позабыл?

Наикратчайший путь к святому житию

Смиреньем выложен, постом и кротостью.

Кто сам себя в себе и в Боге соберет,

Тот нынче же покой и вечность обретет.

Кто поборол в себе все мысли, чувства, страсти,

Тот удостоится по праву царской власти.

Кто хощет в рай попасть прямехонькой стезей,

Ошую[142] мир оставь и весь обычай свой.

Напиток, Господу любезней всех иных, —

Вода, что от любви течет из глаз моих.

Аз есмь Господень Град, а сердце — трон, алтарь,

Душа царица есть, а Божий Сын есть Царь.

Хранимый сердцем Бог и сам его хранит,

А потому оно — железо и магнит.

Страданье или смерть — а боле ничесоже —

Тереза избрала, чтоб стать невестой Божьей.

Кого же Бог избрал из времени сего?

Кто Крест и боль несет в честь имени Его.

Безмерен ты еси — сие мы вемы, Боже:

Но в сердце у меня Ты уместился все же.

Коль дух твой выпрямлен, в душе — покой и лад,

А в сердце — чистота, — воистину ты свят.

Обилен дар любви, кто с нею обручен,

Обрящет не одну — сонм непорочных жен.

Ах, ах, любовь мертва! Но что же с нею стало?

Без ласки, без тепла — взяла да и пропала!

Богатый ищет клад, а бедный — Божество:

Глянь, клад нашел бедняк, тот — пепел от него.

Кто усмирил свою, отдавшись Божьей воле,

Тот восседает днесь на княжеском Престоле.

Бог в ны преображен, Он нашим жив желаньем:

О горе, коли мы таким, как Он, не станем.

Умилосердись днесь: ведь Божие явленье

Не ветер, не огонь и не землетрясенье.[144]

Ах, дева, поспеши, пусть твой светильник светит:

Не то, придя, Жених тебя и не заметит.

Не краше ли душа, чем свет зари небесной?

Коль Божий луч ее пронзит во тьме телесной.

Что Богу сладостней, чем благовонный дым?

Хвала из уст того, кто сердцем — Херувим.

Душа — владычица и Богу госпожа,

Они живут вдвоем, друг другом дорожа.

Ты сердце отвори лишь Богу одному,

И будет Он в тебе как у себя в дому.

Бог — точка, фокус мой, коль я того желаю,

И круг, коль я в него любовь свою вливаю.

Разверзлись небеса, Жених грядет в сиянье,

Невеста, что же ты не в брачном одеянье?

Крест Господа — как пух, как бархат — Божий плен.

На чьих он раменах[146] — воистину блажен.

Святой в душе почто ничем не омрачен?

Страдает ли, скорбит, но Бога славит он.

Кто благонравно тих, смирен, чистосердечен,

Кто Бога возлюбил — бессмертьем днесь отмечен.

Бог для рабов — судья, для друга Он — любовь,

А для детей своих — Он сердце, плоть и кровь.

Игнация задрал медведь, склевали птицы?

Его смолол сам Бог, как зернышко пшеницы.

Лишь сердце, в коем Бог, и плотские мытарства

Тебе откроют путь, ведущий в Божье Царство.

Не лучше ль с Богом быть, с Ним в поцелуе слившись,

Чем мнози вещи знать, Его любви лишившись?

Агнесса здесь лежит, невинна и чиста,

Святая, Женихом избравшая Христа,

Ах нет, она не здесь! Чтоб ю узрети въявь,

Ты к Агнцу Божию свои стопы направь.

Бог, девство возлюбя, плоды его ласкает,

Но к лику Своему отнюдь не подпускает.

Для Бога сладостней музыки несть, чем та,

Когда одно рекут и сердце, и уста.

Надежде есть предел и в вере суть сомненья,

Умолкнет речь, язык, все наши устроенья

Со временем прейдут: любовь лишь будет жить:

Так станем же мы ей уже теперь служить.[149]

Бог знает обо всем, Ему родня — весь свет, —

Но не беспутный муж иль дева-пустоцвет.

Кто без любви живет, не внидет в Божий храм:

Как попрыгунчик он, торчит то здесь, то там.

Из Бога ты рожден и во Христе умрешь:

В Святом же Духе вновь рожденье обретешь.

Пустая вера — смерть, чтоб стать живою кровью,

Пускай в нее душа войдет своей любовью.

Аз быть тройным хощу: сиять, как Херувим,

Светиться, как Престол, гореть, как Серафим.

Проклятьем и стыдом Крест почитался встарь:

А днесь Его несет в своей короне царь.

Скупому что ни день — то к выгоде мирской,

Ах, кабы к Горнему нам ревности такой!

Вся тварь — из Божества, оно — родник, фонтан,

Сам льющийся в себя, а значит — в океан.

Раскаянье — поток: смирит волною пенной

И Божий гнев, и тот, что разожжен геенной.

Ты ищешь вечности, чтоб властвовать над ней,

А я — покой обресть: что лучше и нужней?

Мудрец единым жив, он к Богу устремлен:

А глупый мелочен, тщетой порабощен.

Чем благороднее, тем ближе нам предмет:

Как, например, сам Бог и Солнце, Божий Свет.

Что общего с тобой в любом единоверце?

Несущи оба суть любовь в руках и в сердце.

Не сам, не друг, не враг, а только Божья честь

Ответит на вопрос, что было и что есть.

Что делал Бог, пока Он в нетях почивал?

Лелеял Сам Себя и Сына порождал.

Отринься тварного и слушай Божье Слово,

Коль мыслиши обресть Творца всего живого.

Свидетелям Христа[150] судьба послала счастье:

За Бога умереть, воскреснув в одночасье:

А мы во всякий час, в теченье жизни всей

Страдаем. От кого? От жадности своей.

Хоть мне и мил бедняк, но я люблю богатых:[151]

На небе разместят их в княжеских палатах.

В сем мире у любви исход — в тоске сердечной:

Любуйся посему красою жизни вечной.

Ты вопрошаешь: Бог, как долго Он пребыл?

Так долго, что о сем и Сам уже забыл.

Не будет Бог, не есть и не был никогда,

Но если мир прейдет — пребудет и тогда.

Дерзай в борьбе, смельчак, обрящеши венец:

А проиграешь бой — позорный ждет конец.[152]

Что надобно тому, кто ищет благодать?

Ступить на путь добра и ю упорно ждать.

Смирись, моя душа: в сияющий хитон

В убогом мире сем никто не облачен.

Начало мудрости — страх Божий, кротость есть,

Исход ее — любовь, средина — разум, честь.

Возненавидя зло, аз благо возлюбих,

И ненависть в любовь, гляди-ка, превратих.

В своих земных делех аз лишь к тому стремлюся

Чтоб стать апостолом, невестой Иисуса.

Воистину и днесь родится Слово-Бог,

Да где ж? Где я, себя лишившись, обретох.

Чье имя — Иоанн, тот весь свой пыл и страсть

Учителю отдал, чтоб Им упиться всласть.

Дух Господа Христа всю Землю полонит:

Сыщу ли грешника, что этого не зрит?

Кто Бога возлюбил без цели, всей душой,

Не числит сласть свою ни малой, ни большой.

Я трех имен страшусь: навечно, навсегда,

Всечасно, а еще — тьмы, ада и суда.

В сем мире для меня нет лучшего искусства,

Чем, Бога возлюбив, отдать Ему все чувства.

Невесту, чтоб была богата и нежна,

В Премудрости ищи, — она воздаст сполна.

Весь поднебесный мир от Девы сотворен^*

И Девою одной он снова воскрешен.

Премудрость Бога зрит, любовь целует Бога:

Ах, кабы мне любви и мудрости немного!

О тайнах расспросить ты хочешь Божество?

К Премудрости иди, советнице Его.

Пшеницу сеешь ты на поле без оглядки:

Вот так засаживай в себе и Божьи грядки.

Всевластье держит мир; премудрость правит им;

Добро его хранит: не Бог ли в этом зрим?

Речь мудреца блага, врачует и целит,

Хоть в ней и мало слов, но многий смысл сокрыт.

Бог милости свои дарует в изобилье:

Лишь мы, убоги суть, для них сердца закрыли.

Бог не раним, Ему болеть, страдать не гоже:

И лишь моя душа терзает сердце Божье.

Величье — наш удел! Надмирный Серафим

В одеждах Бога зрит, се аз стою нагим.

Увы! На суету себя ты расточил:

А горнее стяжать — и недостало сил.

Святее прочих тот, кто боле всех влюблен:

К святым через любовь он будет приобщен.

Кто совестливый — тих, а злой шумит, кричит,

Как будто пес цепной, никак не замолчит.

Хоть лестно много знать, но сделал первый шаг,

Соблазнами прельщен, да и попал впросак.

Из камня и руды мудрец творит алмаз,

Из праха — золото и ангелов — из нас.

Что ни вкушаю аз — мне Бог вкусней всего:

Небесный хлеб, елей — вот имена Его.

Будь терпеливым, друг: кто Богу дал обет,

В пустыню поспешай на целых сорок лет.[154]

Ум — это стать души, желанья — суета,

Молитва — речь ее, терпенье — в рай врата.

Кто чувствами живет, тот равносущ скоту:

Того же, в коем Бог, я как святого чту.

Премудрость — ключ живой, чем чаще припадать,

Тем будет он живей струиться и играть.[155]

Кто в Божью глубь проник, в высь пламенем подъят?

Измерил рост и ширь? Тот, кто блажен и свят.^*

Отец до века бысть, Сын в вечности живет,

А Дух Святой с Небес в день Славы снизойдет.

Бог — это всё и вся, Он первым задал тон,

Играешь ли, поешь — в тебе играет Он.

Помысли — Саваоф везде, всегда, во всем,

И все же Он нигде, ни здесь, ни там, ни в чем.

Несть ни мужей, ни жен на небесех — так кто же?

Лишь Божьи Ангелы и девственницы Божьи.

Раздай свое добро и не бери назад,

Отринувший сей мир вернет его стократ.[157]

Никто не достигал еще высот таких,

Как смертный, кто в душе торжественен и тих.

О чудо! Всяка тварь к спокойствию стремится,

Но пуще всяких зол его злодей страшится!

Осанна в Вышних[158] — се поет Небесный лик:

У бесов же в аду стенанья, вопли, крик.

Не бойся, не робей, доверься доброй воле,

Ни бурь и ни страстей у тя не будет боле.

Достойна девственность, но та, что плодородна:

Что толку от земли, которая неплодна?

У Бога вечный пир, у дьявола — тоска:

Что, грешник, ты избрал, чтоб взять с собой в века?

Хоть от людей бегу, но я не одинок:

Жить без Спасителя я вовсе бы не смог.

В грядущем бысть и есть и се — грядет Господь,

Он Слава Божества, и Дух Его, и плоть.

Два ока у души: на мир глядит одно,

Другое же затем, чтоб вечность зреть, дано.

Я друг себе и враг, веду войну с собою,

Чтоб одолеть себя, хитрю, готовясь к бою:

Стараясь умертвить, удары наношу.

И я уже не я. А кто? Я вас спрошу.

Бог верой достижим, в надежде явлен Он,

Любовию объят, молитвой — поглощен.

Бог Царствие Свое с жемчужиной сравнил,

Чтоб ты Его берег получше и ценил.

Каким бы ты ни стал, не прекращай движенья:

Из образа ступай в его преображенья.

Се три врага твои — сам, Вельзевул и мир:

Из них, кто первый сущ, — всех дольше правит пир.

Мне собственной души несть ничего дороже:

Искуплена она от века кровью Божьей.[160]

Трояким способом все Бога лобызают:

К стопам служанки льнут, девицы длань ласкают,

Невеста жгучею любовью пронзена:

Лобзает сладость уст, прильнув к Нему, она.

Поносит Бога бес, скоты Его не чтят,

Величит человек, для ангелов Он свят.

Се признак, дабы знать, в каком кто ходит чине,

Кто скот, кто человек, кто бес, кто ангел ныне.

Кто ровня Господу? Любви достало в ком,

Чтоб за врагов молить, злу воздавать добром.[161]

О радость! Плотью став, родился Бог сегодня!

И где? Во мне, я сам стал Матерью Господней.

Быть Девою Святой душа имеет честь,

Яслями — сердце. Плоть — вертеп, пещера есть.

Ученья новый Свет — простынки и пеленки:

Иосиф — Божий страх, душевное тепло —

Восторги ангелов, сиянье — их чело,

А кротость — пастухи, стоящие в сторонке.[162]

Есть имя — Иисус, славнее всех других,

Оно — бесценный дар, сокровище благих.

Три мудреца во мне Христу несут дары:

Плоть — смирну кротости, душа — любови злато,

Дух — фимиам молитв, их тихие костры,

За радость мудрым быть — плачу тройною платой!

Царь Ирод — враг, злодей: Иосиф же — с умом,

Опасность он прозрел в видении одном.

Мир — это Вифлеем, Египет — пустынь, скит:

Беги, душа, беги, от горя, от обид.[163]

Мария есть кристалл, а Сын — Небесный Свет:

Пронзив Ее собой, Он не оставил мет.

О чудо! Божий Сын для радости родился,

А во страстех однех из мира удалился:

Мы входим в мир в слезах — в конце, наоборот,

Смеемся: истинно — в нас Божий Дух живет.

Став матерью, смотри, будь осторожной, дева,

Храни свое дитя от дьявольского зева.

Мир — обращений круг: храм размещен в пещере,

Господень трон — в яслех, день вышел из ночи,

У девственницы — Сын, и, лишь похлопочи,

Как сердце и душа откроют Духу двери.

Мне ясли Господа — как ларь, хранящий клад,

В них Иисус лежит, сокровище, гранат.

Жене любезен муж, а дева предана

Герою — как его невеста и жена.

Перл — детище росы, морских жемчужниц житель,

Зачат в них и рожден; а кто имеет слух

И зренье — разумей: роса есть Божий Дух,

Жемчужница — душа, а перл — Христос, Спаситель.

Год старый под конец, каким бы ни был даром,

Уж исчерпал себя: так разумеют те,

Кто обновился весь, родившись во Христе:

А коли нет, живи и оставайся в старом.

Невыразимый Бог таким явился днесь,

Каким Его никто не знал ни там, ни здесь.

Несотворенный Свет себя излил в творенья,

Чтоб тварь через Него избавилась от тленья.

Тебя, мой Отроче, цветок из Назарета,

Я с лилией[164] сравнил: но так тебя назвав,

Я поспешил зело и вовсе был не прав:

Краса и род благой — не одного ли цвета?

Мария, Назарет, архангел Гавриил

Душа и сердце суть и Свет, что Бог явил:

Коль сердце у меня — цветущая долина,

Душа — смиренница, девица благочинна,

Что поселилась в нем. А милостивый Свет —

Глагол, который Бог в душе моей речет.

На сене родился Спаситель наш Христос!

Куда ни погляди — убожество, хаос!

Но Он доволен всем, хоть здесь и неказисто,

Не сладостно ли быть на лоне у Пречистой!

Недаром для Него соломки Бог припас!

Не Он ли, умалясь, стал Агнцем ради нас?

В наш опустелый мир пришел Господь Превечный,

От девственных сосцов Он пьет напиток млечный.

Но кто же причинил такую боль Ему?

Греховная жена причиною тому.

Ах, имя Иисус елеем истекает:

И светит, и целит, и душу окормляет.[165]

Невыразимое, что называют Богом,

Нам открывается в Едином Слове строгом.

Блаженства полного вовек не обретешь,

Пока различия единством не сотрешь.

Величью Божества как оказать почтенье?

Хвали Его и славь в немом благоговенье.

В Едином для меня спасенье и покой:

Единому отдах вещей суетных рой.

Мольбою грешники, безгрешные — хвалой,

Невесты Бога чтут любовию святой.

Бери, что Бог дает: великое в ничтожном,

В отбросах — золото, но буди осторожным.

Се — чистая душа, с сердечной простотой

Служившая Христу, народ спасая свой.

Как дивно снег блестит: небесное светило

Своим лучом его, раскрасив, озарило.

Так и моя душа, как белый снег, блестит:

Когда ее восход небесный озарит.

К Тебе иду, Господь, на лучезарный свет,

Я им обласкан, жив, зажжен им и согрет,

Коль ты Свои стопы к моей приблизишь дверце,

Наступит вешний день в моем ожившем сердце.

Бог — праведности цель, и кормчий, и маяк,

Единый смысл ее, награда, тайный брак.

Что значит нрав благой, что Божьему под стать?

В веселье присном быть и вечно пировать.

Вся сладость жизни сей кончается тоской:

Почто же предан ей ты с ревностью такой?

Бог несть ни Свет, ни Дух — как распознать Его?

Ни Истина, ни ум, тем паче Божество:

Ни мудрость, ни любовь, ни благо и ни воля,

Ни вещь и ни не вещь, ни мужество тем боле,

Он то, чего ни аз, ни ты и ни они,

Еще не быв, — кто Он, не знали искони.

Стой, Августин: ти Бог откроется не ране,

Чем сможешь сосчитать все капли в океане.[168]

Свет, что светлей, чем свет, в сей жизни тем виднее,

Чем помещение, где мы сидим, темнее.

Ты должен плотью в Дух, а Духом в Бога влиться,

Чтоб, как и хощешь ты, к веселью приобщиться,

Что совершает тот, кто нынче Бога зрит?

То, что другой не днесь, а в вечности творит.

Был Моисеев лик сплошное совершенство,

Когда в кромешной тьме он вечный Свет узрел!

Каким же должен стать блаженных душ удел,

Коль узрят Бога лик в день вечного блаженства?[169]

В чем смысл деяния блаженных, спросишь ты?

Он в созерцании Превечной Красоты.

Святые Богу суть сладчайший аромат:

А злые грешники — проклятие и смрад.[170]

Любовь — она как смерть: все чувства днесь хоронит,

На части тело рвет и дух из тела гонит.

Как часто, Господи, я Тя прошу о многом,

А обладать хочу одним Тобой лишь, Богом.

Чего б ни дал Ты мне, о чем бы ни поведал:

Коль не отдашь Себя — то ничего Ты не дал.

На персях — Иоанн[171], у ног Его — Мария,

Да суть ли у святых занятия иные?

Ах, кабы стал и я столь празден и блажен,

Я б жил не шевелясь, забыв про мир и тлен.

У рыбы дом — в воде, у птиц — под облаками,

У дерева — в земле, у Солнца — в небесех:

Стихия саламандр — негаснущее пламя:

Аз в сердце у Христа очаг себе призрех.[172]

Взыскуешь рая ты, он — все твое стремленье,

Ты чаешь в нем найти покой и утешенье.

Но, сердце усмирив до полной чистоты,

Таким же раем стать и днесь возможешь ты.

Иной пусть изберет себе мирскую славу,

Пусть Соломонов ум кому-нибудь по нраву:

Авессалома пусть красою блещет он:

Могучим будет пусть и сильным, как Самсон;

Иль, Креза превзойдя, иной пусть богатеет,

Как Александр, венцом всемирным пусть владеет:[173]

Будь оным или тем — будь даже хуже всех:

Боголюбивому простится всякий грех.

Премудрость Божья — глубь, а милость — широта,

Всевластье — высь Его, а вечность — долгота.

Будь чистым, зла беги, молчи, войди во тьму,

И узришь надо всем Божественность саму.

Судья души твоей есть мера кротости:

Кто не блюдет ее — у Бога не в чести.

Бог есть огонь и Дух, и свет и существо:

И ни один не есть из этого всего.

Кто Богу предался и зрением, и слухом,

Блаженным стал в миру и плоть наполнил Духом.

Невестой Бога стать любой душе под силу:

Егда бы днесь она лишь Духови служила.

У Агнца трапеза бывает ввечеру:

Чтоб уж дродолжиться на Божием пиру.

Мария — Божий трон и скиния Его,[175]

Ковчег, обитель, храм, родник и вод зерцало,

Луна, звезда и холм, восход на небе алый:

Что ж странного? Она — от мира не сего.

Кто бренный мир отверг, наскучив суетой,

И свят во Господе и телом, и душой,

Не умрет, не прейдет, не будучи прощен.

Ты спросишь, почему? Апостол Бога он.

Должна как роза рдеть душа от ран Христа

И быть, как белый снег, невинна и чиста.

Почто прильнула днесь Мария ко Кресту?

Ей Иисуса зреть на Нем невмоготу.

Мне раны Господа — ворота в рай Небесный,

Пять разных мест[176] ведут одной дорогой Крестной.

И все же к Богови какой прямее путь?

Сквозь нозе, руце сквозь пронзив до сердца грудь.

Здесь Агнец на Кресте, там — вознесен на Трон,

Здесь — тернием, а там — как Царь увенчан Он;

Здесь он — смиренный раб, а там — Господь всевластный:

Тишайший здесь, а там — вещатель велегласный:

Здесь — слезы, тамо — смех: утешь себя, дитя,

Ты облегчишь свой крест, суть Агнца обретя.

Из всех сокровищ Крест я для себя избрал,

Ведь он для тела — плуг, а для души — причал.

Его корона — терн, жезл — трость или копье,

Престол — смертельный Крест, убранство — гвоздие:

Порфира — кровь из ран, а свита — кровопийцы,

Придворные Его — подонки и убийцы:

Напиток — горечь, желчь, музыка — брань, хула:

Се нынче Богови — и слава, и хвала![177]

Се — место лобное? Но отчего ж тогда

В нем роза с лилией^* не вянут никогда?

А древо жизни, вод родник четырехструйный?[178]

Все это есть в раю: по мне бы — и пускай:

Но место лобное мне все равно, что рай.

Шипы, под коими Спаситель изнемог, —

Се мой венец, се мой молитвенный венок:

Елей на раны мне из ран его течет:

Я Крест Его несу и муку пью, как мед.

Распяли Господа! Отдали на мученье!

Да кто же на позор Его такой обрек!

Чтоб в страсе быть Ему! Чтоб умереть Он мог!

Здесь чуда нет, сие — любви изобретенье.

Почто такую скорбь выносит Иисус,

На рамена свои взвалив столь тяжкий груз?

Сквозь ужас и тоску низринув в смерть Себя?

Он ждет, чтоб ты Его облобызал, любя.

Возобновляется весною мир земной:

Не потому ли он и сотворен весной?

Воскреснуть в Духе ты и ныне бы сумел,

Егда б отвергнулся своих греховных дел.

Кто, выше став себя, живет по воле Бога,

Тот в Духе вознесен до Горнего чертога.

Дух — сикер и вино: огнем любви нисшед,

Он в пламя превратил, Зиждитель, Параклет,

Сердца Апостолов: здесь истина одна, —

Они исполнились духовного вина.[180]

Душа, Господень лик, — пропавшая монета,

Потухшая свеча Божественного Света:

Премудрость есть жена, он ею вновь зажжен:

Блажен тот человек, кто ею обретен.

Я — бедная овца, заблудшая в пути,

Как верную стезю я сам смогу найти?

Кто мне укажет путь к источнику живому?

Ах, кабы проводил меня Христос до дому!

Покайся, блудный сын, вернись к Отцу, домой:

Ведь голод доведет тебя до смерти злой:

Какую бы Он брань ни слышал от тебя:

Едва лишь прийдешь ты, Он примет тя, любя.

Се грош, овца и сын — иль Дух, Душа и Тело,

Соседствуют во мне, теряясь то и дело.

Святая Троица их ищет, как обычно:

Грош Духом обретен, заблудший сын — Отцом,

Овца потерянная Пастырем, Христом.

Потерянный втройне, я обретен троично.

Бог —- точка в небесех, Бог Сын, из точки той

Исшед, есть линия, их плоскость — Дух Святой.

Богатому никто ни капельки бы не дал:

Он в жизни сей вина достаточно отведал.

Как вышло, что богач приметил бедняка?

Он узрел наконец изнанку лепестка.

Смерть разная у всех! Се Бедный Лазарь — он

Стараньем ангелов на небо вознесен.

А смерть для богача — мучения одни:

Не лучше ли тому, кто беден искони?

Какая дума жжет Марию Магдалину,

Несущую к стопам Христа главу повинну?

Не спрашивая, зри на очи — пламена:

Любовью велией она опьянена.

Попотчевать Христа — тут Марфа расстаралась,

Мария праздна, ей благая часть[183] досталась —

Сидеть у ног Его: Он ей — Спасенья сок,

Но и она ему — живительный исток.

Мария Господу несет свои страданья,

И се — безмолвствует, о милости прося.

Да как она без слов ему являет ся?

В потоке бурных слез и в муке покаянья.

Не что иное грех, как если отвращен

От Бога человек и к смерти обращен.

Един лишь человек есть чудо из чудес:

Он по своим делам то Бог, то сущий бес.

Все в Боге жизнь ведет, любая даже тварь:

Почто же в небесех ты ищешь свой алтарь?

Дивишься ты, что мне потребен Бог на небе?

Невеста в Женихе нуждается, как в хлебе.

Здесь, на земли потщись стать гражданином неба:

И там, на небесех, вкусишь того же хлеба.

О Божьем Царствии мечтай, но не напрасно,

И девы оное теряют ежечасно.[184]

Как может Иисус Христос утешить тя?

Сказав: Прийди к ми, блаженное дитя.[185]

Кому завистник люб, кто чтит своих врагов,

Находит виноград средь терний и шипов.

До смерти до своей умри, чтоб не умрети

В неотвратимый час, — иначе канешь в нети.[186]

Надеждой аз живу, не то б давно уж бых

В могиле, оттого, что не со мной Жених.

Мне тело — лучший друг и худший из врагов:

Не вырваться вовек мне из его оков.

Как эту ненависть-любовь покину вскоре?

В велицей радости, но и в велицем горе.

Коль грешник спросит тя, где к милости дорога,

Ответствуй: путь один — любить всем сердцем Бога.

Мне безразлична смерть: я встречусь с ней лишь там

Где, испустив свой дух, себя душе отдам.

Подобно пауку, что яд из розы пьет,[187]

И Слово Божие лукавый переврет.

Услыша трубный глас, восстану от земного

И плоти своея владыкой стану снова.[188]

Того блаженней несть, кто узрел Божий лик:

А кто отвергнуг им — в сердечной боли сник.

Взгляни на Господа — се грешники при нем,

Не так ли верный врач печется о больном?

Знал Павел лишь Христа[190] и чтил Его распятье

И пребывал меж тем в небесной благодати.

Как мучился Господь, не ведал разве он?

Святой в Распятого был весь преображен.

Любовь отмирная хлопочет для себя,

А Божия для всех, лишь ближнего любя:

Любовью истинной зовут лишь эту, Божью,

А ту, отмирную, — лишь завистью, корыстию безбожной.

Царь в винные ведет невесту закрома[191],

Чтоб выбрала вино она себе сама.

Невестой Бога став, и ты вкусишь от вин,

Бог все тебе отдаст, чему Он господин.

Никто мне так не мил, как девы или дети:

Почто? Других и несть на небе — только эти.

Для добродетели мудрец — хвала и честь:

Хоть он и преходящ, но уж таков, как есть.

Ты скажешь, Теофил[192] затворником живет:

Но с птичкою орел знакомство не ведет.

День сущ на небесех, а в бездне — ночь царит,

Здесь — вечер, сумерки: блажен, кто это зрит!

Во вретище одет, не ест, да и не пьет,

В пустыне Иоанн отшельником живет.

Уж как ни праведен — Христу целует нозе:

Чем праведней святой — тем ревностней о Бозе.

Бог к Богу приведет, а к бесу — блудный мир:

Почто же держит тя, о грешник, сей кумир?

Конец венчает все: умреши, яко жил:

Прекрасна смерть того, кто Богу угодил!

Отмирный человек на время сотворен:

Что ж бренной красотой ты столь заворожен?[193]

Весь к небу устремясь, я возлюбил и землю,

Я Богу своему на ней усердней внемлю.

Гляжу на лилии и мучусь всякий раз,

И все же радуюсь, не нагляжусь подчас.

Мне в муку, что я днесь утратил благолепье,

Которым я в раю сперва украшен был.

А в радость — что Христос, родившийся в вертепе,

Былую лепоту мне тут же возвратил.

Какое мужество приспело Алексею,

Что вмиг расстался он с невестою своею?

Какой же он жених? Ведь он невеста — сам,

Помолвлен и вручен Превечным небесам.

Ты молвишь, адский огнь пылает день-деньской:

Покаешься — зальешь слезинкою одной.

Смерть все же хороша: прознал бы ад о смерти,

Ложились бы во гроб еще живыми черти.

Алкаю смерти я и избегаю ону:

Гам следуя греху, здесь — робости закону.

Несть краше смерти той, что жизнь в себе несет

И жизни, что в веках из смерти восстает.

Для Бога смерть святых в особенной чести:

Как этакую смерть, скажи, приобрести?

Смерть — благостна для тех, кто в Господе почил

И тягостна для тех, кто жизнь без Бога жил

О житии святых написано не много:

За добродетели — и честь им, и хвала,

Но не житийность их прославлена — для Бога

Важней, какая смерть венчает их дела.

О смерти помышляй, о прочем — что радеть?

Полезней размышлять о том, как умереть.

Царь — в Боге сый, пред ним витает Херувим

Любовию к нему расплавлен Серафим.

Душа — вот где они слились в единый лик

Воистину святой трехангельски велик.

Мудрец уходит в скит, чтоб избежать Содома:

Он в мире — как в тюрьме, на небесех он — дома.

Как щедро дарит Бог свое Господне лоно!

Для тех, кто кается, довольно и поклона.

Нарцисс любил себя и утонул в колодце.

Смеешься, себялюб[195]? Речь о тебе ведется.

В нем и венец, и столб, и губка, и копье,

В нем и Господень Крест, и бич, и гвоздие:

Из трех щаров — един соделался алтарь,

Не сердце — Божий Град, страданий Божьих ларь.

Лукавством одолел нас, грешных, мира князь,

И мы сразим его, лукавством с ним борясь.

Дракона с легкостью повергнешь, в Бога веря,

Раз Агнцу удалось сковать такого зверя.

Бродя по сей земли, Бог мало чести знал:

А как вознесся Он, одумалися вси,

Что чтили, мол, не так, как чтут на небеси.

Не глуп ли мир, что днесь Его не распознал?

Одно другого есть источник и исход.

Когда родится Бог — Адаму смерть придет.[198]

Мир круглый, словно шар: недолго быть ему:

Квадратен Божий Град и вечен посему.[199]